Я проснулся разбитым.
Утро было пасмурным, настроение такое же.
После завтрака долго выглядывал в окно: не появился ли кто-нибудь во дворе. Было скучно – сёстры ушли в школу на отработку практики. Что-то не появлялась Лариска, а она всегда приносила новости. Не видно было ни Андрея, ни Вадика, одни только бабушки сидели на завалинке у наших окон.
Было стыдно за вчерашнее. И хотя я не был зачинщиком, осталось чувство вины перед Галей, да и перед Лушахой тоже. Зачем мы её травили?..
На завалинке сидела наша баба Люба и ещё одна бабушка. Обе вязали и вяло переговаривались.
- А что, Федотовна, не сходить ли нам в кино? Говорят, картина идёт хорошая в «Салюте» - про гражданскую войну.
- Пост у меня. Я не пойду.
-Эх, зря. А я, грешница, схожу с ребятишками завтра с утра, коли жива буду.
Они помолчали.
- А к кому «скорая» сегодня приезжала? – спросила моя бабушка.
- Да к Лушке! Давление у неё подскочило… Пить надо меньше. А вчера она ещё ребятишек гоняла по двору. Связался чёрт с младенцем!
- Что опять не поделили?
- Играли там и что-то ей не понравилось. Они же, как черти - носятся, орут! Галку вот до слёз довели. Всыпать им надо!
- Во как!
Появилась Лариска. Небрежно поигрывая розовыми бусами, она рассказала, что Лушахе сегодня утром вызывали скорую помощь, а Вовку, Тольку, Надю и Люсю за вчерашнее наказали родители.
- А девчонок-то за что?
- Баба Тася рассказала про крест, про стуки в дверь, про то, как Галю довели до слёз. Отец Надькин сильно разозлился, орал…
Лариса увидела что-то в окно и, недоговорив, побежала в беседку. А я за ней.
Оказывается, там уже собрались наши старшие: сёстры Галя и Люба вернулись из школы. Пришли Надя и Вова, Толик, Люся и Нинка…
Вовка сказал, что теперь они с Надей наказаны и родители не возьмут их в деревню, а «засунут» в пионерлагерь на все три сезона. И Толика родители в наказание за вчерашнее отправят в лагерь, вместо поездки с родителями в Харьков. У Нади заплаканы глаза.
- Да ну на фиг! Отец ещё сто раз передумает, - успокаивал Вовка сестру.
- А если и в лагерь, то там тоже неплохо, - поддержал Толик. – Одно плохо - теперь-то меня с вами в один лагерь не отправят, чтобы вместе чего не натворили…
- Даааа! Это точно. Было весело в прошлом году.
Вовка и Толик вспоминали, как играли в футбол, ходили на рыбалку, а ночью наряжались в привидения и пытались пугать девчонок, но напугали старшую пионервожатую.
Толя сказал, что в их лагере «Весёлых и задорных», где он был один, тоже весело.
- Мы, мальчишки, там ночью в карты играли «в дурака». А кто проиграет, должен был лезть через окно на территорию и бежать через лес к забору на дальнем конце лагеря.
- Зачем?
- А там, в заборе были палки оторваны, можно их сдвинуть и через дорогу только перебежать - сразу за кустами пруд. Кто проиграет, тот должен через дорогу ночью перебежать без трусов и в пруду искупаться…
- Ну и дураки! – сказала Люся, - А зачем без трусов-то?
- Чтоб страшнее было!
- В деревне всё равно лучше, - вступила в разговор Надя. – Не надо строем ходить, нет линеек по утрам, зарядку не надо делать.
- А ещё ведь всякие дурацкие конкурсы! И «трудовой десант» каждый день в лагере. Зачем подметать тропинки в лесу, если шишки и иголки всё время ветер приносит? – подтвердила Галя.
- И вволю не накупаешься, даже если жарко, - поддакнула Люба.
Вовка и Надя вздохнули одновременно.
- Самое главное, там, в деревне, свободно; огород полил, сорняки немного подёргал и весь день твой. Хочешь на рыбалку, а хочешь в лес за грибами или ягодами! Купаться, так вообще, надоест ещё…
- Мне понравилось, как мы с Силкиными сёстрами у костра всю ночь сидели, когда деду Ване день рождения был; страшные истории друг другу рассказывали, и картошку в золе пекли…
- Расскажи, Надь, а? – попросила Люба.
- И правда, давайте страшные истории рассказывать. Всё равно погода плохая – дождь вот-вот начнётся, на улице не поиграешь.
- Нам домой надо показаться. Давайте через полчаса здесь соберёмся, все вокруг закроем покрывалами – создадим темноту…
- Ага. И костёр тут разведём, - пошутил Вовка
Затея всем понравилась. Я вприпрыжку помчался домой, предвкушая наслушаться вволю всяких небылиц. Но перед этим не мешало бы закусить. Сёстры догнали меня, когда я уже с головой погрузился в холодильнике. Бабушка предложила борщ и холодные котлеты, но мы нашли в сковороде жареную картошку, которую съели, быстро разогрев и залив яйцами.
После обеда народу в беседке набилось человек десять. Появились Андрюшка и Вадик, Нина, Ира и Люся.
Вадик и Андрей принесли детское домино и начали играть.
- Ну, кто первый расскажет? – с надеждой на то, что именно она будет первой, спросила Надя.
- Только давайте без всякой фигни, вроде «чёрной-чёрной комнаты» и «чёрного-чёрного гроба», без сказок, а взаправду, что было на самом деле, - сказала Люся. – Наврать-то любой сможет три короба. Рассказывай, Надь, ты…
- Ну, расскажи им, Надька, про лагерь! – подал голос Вова.
- Ладно, - ответила Надя. - Один раз Вовка рассказал мне, что вечером после отбоя две наши пионервожатые ходят купаться на небольшой пляж, возле лагерных купален, и купаются там голые, без трусов, а он с дружком своим Валеркой, сидит в кустах и подсматривает! Я ему не поверила, но мне было жутко интересно; мы с двумя девочками нашего отряда как-то раз вылезли в окно, а потом и через дыру в заборе вышли за территорию и спрятались в кустах на берегу этого пляжа.
А ночь была лунная и очень светлая, только Вовка всё наврал, конечно, - купались вожатые в купальниках. Мирослава зашла по пояс и стала намыливать голову, а другая - Ирина Сергеевна, отплыла подальше, метров на тридцать, на другой берег. И вот Мира стала смывать с волос пену; мы смотрим, она что-то с закрытыми глазами и намыленной головой отталкивает от себя, какую-то палку или доску и говорит: «Ирка, перестань под меня подныривать!» А потом глаза открыла и как заорёт: «А-а-а!!!..», и как выскочит из воды. Ирина Сергеевна ей кричит: «Что там? Что случилось, Мирка?.. Я боюсь к берегу плыть!». А та ей: «Плыви быстрей, не бойся, это… утопленник!..»
Мы захохотали.
- А дальше что было?
- Мы рванули из кустов в лагерь – чуть в заборе не застряли! Жутко!.. Это сейчас смешно…
Утром на берег милиция приезжала, и пионервожатых туда приглашали как свидетелей.
- Ну, это не так страшно, но, наверное, противно? – сказала Люся. – Вы ведь покойника сами не видели?
- Мы не видели, а не страшно потому, что сейчас день, нас тут много, и дом рядом. А, тогда страшно было даже нам, не то, что вожатым.
Ирина Сергеевна рассказала потом, что ей было страшно возвращаться на берег; она видела, как тело зацепилось за куст и никуда не двигается. И когда она поплыла назад, утопленник отцепился от куста и поплыл прямо на вожатую – его течением сносило. Он проплыл перед носом у Ирины Сергеевны и зацепился за другой куст. Представляете!..
- Да-а-а!
Что бы там не говорили, а мне даже днём было жутковато от этой истории. Стали вспоминать всяких покойников и всё что с ними связано. Люся рассказала, что когда кто-нибудь умирает надо в доме обязательно закрыть все зеркала – чтобы покойник в них не отражался, иначе ещё кто-нибудь умрёт. И все ребята с этим согласились.
- А ещё говорят, что когда человек умирает, его душа сорок дней бродит где-то рядом в доме или в том месте, где он умер.
- И не только сорок дней! Она может бродить много-много лет, как привидение, и людей пугать.
- Значит, на кладбище должно быть много привидений?
- Может быть много, а, может, и нет. Не всем их увидеть можно. Они ведь по ночам бродят, а не в родительский день. И вообще они не терпят, когда много народу.
- А наша мама рассказывала, – заговорила Галя, - У них есть одна работница, которая однажды с завода домой возвращалась через берёзовую рощу, чтобы после второй смены быстрее домой добраться. Ох, и страху она натерпелась, бедная! Ей всё шепот какой-то слышался за спиной, обернётся – никого нет. А роща-то наша – бывшее кладбище.
Прибежала она на остановку и заскочила в троллейбус с выпученными глазами. Ей кондуктор говорит: «Берите билет…», а она ей весь кошелёк отдаёт, а сказать ничего не может, только слёзы бегут. Речи лишилась на целый час – её кондуктор валерьянкой отпаивала.
- Там ещё и потому страшно, что чёрные полоски на берёзах лица напоминают…
-Да ну, ерунда! Мне ничего они не напоминают.
А вот духи ей там могли что-нибудь нашёптывать: «Иди к нам, женщина… мы дадим тебе вечный покой», - последние слова Толик произнёс загробным голосом, слегка подвывая.
Я поёжился, представив, что один нахожусь в роще. Да ещё если шёпот в ушах…
Погода испортилась. Ветер завывал за покрывалами, по железной крыше временами барабанили крупные капли дождя, но нам было уютно вместе. И интересно.
- А вот папа мой долгое время ворон боялся…
Ничего смешного в этом нет, нечего хихикать, - начал Толик. – Когда ему было лет шестнадцать и он жил в деревне, ему один раз удалось тайком от отца взять охотничье ружьё и удрать с деревенскими ребятами на охоту. Они хотели уток пострелять на выгорах, или хотя бы чирков, но ничего не нашли. На обратном пути увидели ворон на березах, и давай палить по ним из трёх стволов – штук пять убили просто так!.. А потом в деревню вернулись и забыли.
Через два или три дня отец возвращался с рыбалки через поле один. И вот идёт он, а сзади ворон слетел с берёзы и низко так пролетел над головой, и каркнул угрожающе. Отец обернулся, чтобы отмахнуться удочкой, а ворон снова сделал круг и снова на отца стал нападать, как будто понимает, что отец без ружья. Сразу же папе вспомнились убитые вороны. И всё время ворон старался сзади нападать, а отец всё время шёл, почти бежал, оглядываясь назад – смотрел, где птица. Так продолжалось долго; когда ворон наконец-то отстал от него, отец увидел, что находится в незнакомом месте. Потом он ещё два часа до деревни добирался. С тех пор не любит, когда вороны где-то рядом каркают. И я не люблю…
- Карр-карр! – каркнула Надя ему прямо в ухо, да так, что он чуть со скамейки не упал…
Все засмеялись.
- Ворон - ерунда! От него хоть отбиться можно палкой или той же удочкой. А вот в тайге, где волки и медведи – вот где жуть! – продолжил Вовка. – Мой отец ездил с дядей за кедровыми шишками далеко в тайгу. Их было четверо; добирались с геологами на вездеходе и пешком ещё. Он рассказывал, что все были опытными таёжниками, кроме него; все взяли с собой ружья, а один даже собаку – вдруг удастся поохотиться. Отца в первый день оставили в охотничьей избушке готовить еду, собаку привязали рядом к дереву, и втроём ушли осматривать кедрач. Папа пошёл с котелком за водой к ручью, ружьё не взял и очень пожалел об этом потом. В кустах на берегу ему всё время казалось, что за ним кто-то следит. Он быстро набрал воды и вернулся к избушке, а собаки-то на привязи нет, и привязь оборвана. Он стал звать: «Шарик, Шарик!..» А Шарик этот заскулил, как-то жалобно откуда-то из-под избушки; избушка стояла на бревнах, и там было узкое место между землёй и полом. Отец заглянул: видит собака сидит там, скулит, и вся дрожит от страха; отца увидела и ещё сильнее заскулила, ещё жалобнее. Папа позвал её к себе – она не идёт, боится! И тут что-то в кустах затрещало, и опять страх на него напал; оглянулся, а в метрах десяти медведь стоит огромный, на задних лапах, воздух нюхает. Отец мигом в избушку залетел и закрыл дверь на засов, поленом подпёр…
Потом медведь ещё вокруг избушки ходил, а собака то лаяла, то визжала от страха. А когда остальные трое вернулись из кедрача, то медведь ушёл в тайгу, а следов вокруг избушки много оставил…
Эта таёжная история произвела на меня впечатление не меньше, чем рассказ про утопленника.