Переводы с украинского. На плацу

Виктор Лукинов
 На плацу               
 ©  Антон Санченко
 © перевод Виктора Лукинова.
               


         Нет, ну  чем и вправду отличается тот плац от Майдана? Или от площади? Площадь Пигаль. Красная площадь. Разве хуже звучит? Про Красную площадь – так вообще. Вылитый плац и есть. Потому как что такое «плац»? Площадь для военных парадов и строевых занятий. Наверное ни на одной площади в мире не состоялось больше парадов как на Красной, потому что у наших северных братьев всегда было заведено устраивать военный парад в честь любого маломальского праздника. С песнями, танками, артиллерией – всё как положено. А строевой подготовкой там круглосуточно занимаются и по будням. Специальные кремлёвские курсанты, со штыками на карабинах, каждые полчаса печатают шаг к мавзолею и вечному огню, задирая ноги чуть ли не выше фуражек.
         
Ать… с задержкой, замирая в каждой фазе движения… Два.
       
  Ать… Карабины в правой руке кажутся несомыми игрушками, бряцают подпиленными затворами при каждом шаге… Два.
         
 Динь-дилинь-дилень-дилинь… В Петропавловске-Камчатском – полночь.
         
  Но в Петропавловске – своя рыбная мореходка и свой распорядок дня, а в Херсоне, в ХМУ РП, на плацу самое время пить чай. Вернее не так – сначала есть борщ, заедать макаронами, а потом уже – запивать чаем. Обед.
      
  А плац в ХМУ РП знатный, неоглядный. Куда там той харьковской площади Свободы. Он, словно китайской стеной, окружен со всех сторон училищными строениями разных стилей и эпох. Ну, вот этот мрачный двухэтажный корпус из ракушняка, получивший у курсантов недобрую кличку « гестапо», похоже был сооружен ещё во времена основания города. С него когда-то и началось училище. С десятилетиями к нему пристраивали то барокковскую обсерваторию, то ампирные мехмастерские, то «хрущёбский» второй экипаж, то конструктивистский «небоскрёб» судоводителей. А трансформаторную будку соорудил не иначе как сам Ле Гарбузье.
      
  Вместо Нельсоновой колонны на этой площади – флагшток с судовым колоколом (рындой). Вместо фонтанов киевского Майдана – фонтанчик с питьевой водой недалеко от курилки. Вместо скульптур гражданина Минина и князя Пожарского – бронзовый винт да двухтонный якорь Холла на постаментах, что символизирует механическую и судоводительскую специальности. Радиотехническую специальность ни какая скульптура не символизирует, разве что антенны радиолокаторов и радиопеленгаторов на самой крыше «небоскрёба». Антенны рабочие. Во время учебного дня они крутятся на крыше, словно училище сейчас начнёт сниматься с якоря.
      
  Динь-дилинь-дилень-дилинь…. Звонит рында на флагштоке. В Петропавловске-Камчатском – полночь.
      
   Голодные курсанты в бушлатах (наверное, ещё не зима, а осень; тополя вокруг плаца ещё не сбросили листья) шустро выскакивают из всех учебных корпусов, экипажей и мастерских, весело переругиваются и равняются в строю ротных колонн. Двенадцать рот  –  двенадцать колонн, по три группы в каждой. Люблю повеселиться, особенно поесть.
      
   Если на утреннем разводе на занятия или на вечерней поверке желающих стоять в первой шеренге строя в своей колонне не найдёшь, потому как куда спокойнее спрятаться за спинами двухметровых гренадеров, и стоять, думать о чём-нибудь своём, или в носу ковыряться, а то и покурить незаметно, спрятав руку с сигаретой в рукав бушлата, то во время обеда – всё наоборот. Каждый курсант стремится стать в срой своей роты первым. Или вторым. Или, на худой конец, –  на левый фланг. Курсанты весело толкаются, выдавливая один другого из ротной коробки, летят на асфальт портфели и учебники. Сверхзадача – стать на левый фланг.      
       
 Почему именно на левый, Вам, случайному зрителю, будет непонятно, до тех пор пока из помещения строевого отдела не появится толстый зам. Начальника ОРСО по прозвищу Гарик, в форменной фуражке и с мегафоном, и не гаркнет в «матюгальник»:
    
    — Училище равняйсь!
      
  После этой команды пихаться и выталкивать неудачников из строя, на курсантском жаргоне становится «западло». А левый фланг важен именно потому, что когда до вашей роты дойдёт очередь заходить в столовую, происходить это будет по команде Гарика:
       
 — Одиннадцатая рота! Слева по одному! — и именно счастливцы слева залетят в столовую первыми.
       
  Сейчас в столовую попасть ещё нельзя. Гарик лично спустился по ступенькам до дверей столовки, закрыл её на ключ, ключ спрятал в яйцо, яйцо в утку, утку в зайца, зайца в сундук… и далее по тексту. Потому что именно сейчас дневальные по ротам ещё получают на камбузе бачки с первыми и вторыми блюдами, тарелки, ложки, вилки, стаканы и чайники, и накрывают всё это на столы. Если запустить эту голодную орду с плаца в столовую неорганизованно, то будет шум, гам, драка и, в конце концов, потёмкинский бунт. Знаем, проходили. Без шуток. Действительно, курсантские бунты на почве кормёжки уже случались, и про них даже вещали «вражеские голоса».
         
 Но вот открываются забранные решеткой двери, что чуть дальше в стороне от строя, и дежурный по камбузу – курсант в белой камбузной куртке поверх тельняшки – кивает Гарику: «Готово. Можно запускать».
       
   Двое шустряков из задних шеренг, воспользовавшись тем что дежурный не успел пока закрыть те двери, пытаются заскочить в столовую через камбуз, ещё до того как Гарик поднёс мегафон к губам.
      
    — Отставить! — командует Гарик.
      
   — Хвылевой и Семенко! После обеда – в строевой отдел.
      
   Ну и память у этого пастуха! Две тысячи животины в одинаковых бушлатах, а он со спины фамилии тех баранов определил.
         
  Гарик командует дежурному по первому экипажу ( на самом деле ключ от столовой не в яйце, а у того в кармане).
      
   — Открыть двери!
    
    И поворачивается к училищному строю скомандывать следующее:
      
  —  Первая рота! Слева по одному!
    
    Но пока он это делает, за его спиной слышен топот десятка подкованных ботинок. Это первыми прорываются в столовую совсем уж отчаянные курсанты, которые притаились, где б Вы думали, в том самом строевом отделе, которым Гарик только что пугал Хвылевого и Семенко. Гарик слышит, но даже не оборачивается. Вольному –  воля, спасенному – рай. Таки перехитрили башибузуки проклятые, наверное стареем.
      
   Первая рота счастливчиков цепочкой, короткими перебежками, чуть ли не с криками «ура!» выдвигается на начальный рубеж. Смотришь на них и вспоминаешь тех матросиков, что штурмовали Зимний дворец в фильме «Ленин в Октябре». Помните тот гениальный кадр, когда кованные ворота арки Генштаба не выдерживают натиска нападавших и распахиваются скрепя петлями (этот скрежет, клянусь слышно, хоть фильм – немой). Это было как раз перед обедом. Чёртов режиссёр не кормил статистов из Балтфлота целый день, а потом вывез походную кухню с кашей на середину Дворцовой площади и, точно так же как  Гарик сейчас, скомандовал в «матюгальник»:
      
 — Вторая рота! Слева по одному!
      
  — Третья рота! Слева по одному!
      
  Какая кричащая несправедливость! И зачем автор этих строк в своё время попал  в одиннадцатую роту? Слюной же захлебнуться можно!
      
  Наконец плац пустеет, последний завалящий курсант, уже без криков «полундра!», быстро исчезает за дверьми столовой. Гарик берёт мегафон под мышку, снимает фуражку и вытирает платочком лоб. Сегодня обошлось без бунта. И то хорошо.
      
  Из столовой слышен звон тарелок, вкусное плямканье, аппетитное чавкание. А не пора ли  подкрепиться и нам с Вами, уважаемые читатели?