«Не верь войне, мальчишка,
Не верь: она грустна.
Она грустна, мальчишка,
Как сапоги тесна…»
Булат Окуджава
Мой дед, Афанасий Андреевич, перед войной выучился на шофера. Это значило больше, чем сейчас летчик, это примерно, как теперь космонавт. На всю Новосибирскую область было две пятитонки (ЗИС-5) и на одной из них работал мой дед. 22 июня 1941 года началась война, а 23-го мой дед на своей машине повез первую партию мобилизованных в город, на призывной пункт. «Столько в кузове было народа, - вспоминала бабушка, - что люди стоймя стояли». Потом еще дважды увозил по полной машине призывников. К концу 1941 года остались, не считая калек и стариков, в деревне два мужика: директор совхоза и мой дед, как специалист высокой квалификации. Но немец нажимал, и в январе 1942 года моего деда одного, на телеге, отвезли в город.
« Помню, доехали на подводе до города – вспоминала бабушка, - их там целый день продержали на вокзале. Я все это время простояла на перроне, и другие женщины стояли, много нас было. Вечером их погрузили в вагоны и повезли. А я домой пошла. Всю ночь шла. Утром пришла домой, легла на койку и реву…»
Сначала моего деда выучили на водителя боевого мотоцикла (оказывается, у нас тоже были мотоциклетные войска) и отправили на Ленинградский фронт. А потом началось наступление немцев на Сталинград и Афанасия Андреевича перебросили на Сталинский фронт. Там он стал водителем бензовоза, подвозил горючее для самолетов и танков. Так на бензовозе и провоевал всю войну, пройдя Румынию, Болгарию, Венгрию, Австрию.
Помню, будучи мальчишкой, я частенько приставал к деду: «Деда, расскажи про войну». Он всегда отнекивался: «Что про нее рассказывать, война – она и есть война». И нигде я ни разу не слышал, чтобы он хоть словом помянул про войну. Только после смерти деда, от отца и бабушки я услышал несколько коротких историй про то, как воевал наш дед. Вот они.
История первая – «Не верь глазам своим»
Афанасий вез по степи керосин на военный аэродром и его заметил немецкий летчик. Немец стал пикировать и стрелять по машине, но с первого захода не попал. Мой дед увидел, что немец идет на второй заход, остановил машину и залег в канаву. Во второй раз немец не промахнулся, раздался взрыв и бензовоз утонул в облаке дыма. Довольный фашист улетел, а мой дед вылез из канавы и стал осматривать бензовоз. Оказывается, летчик прострелил радиатор, в котором кипела вода, раздался хлопок, и пар окутал машину. Мой дед настрогал чёпиков и забил ими дырки от пуль. Потом залил в радиатор воду из ближайшей лужи и так доехал до аэродрома.
История вторая – «Шофер ошибается только раз»
Через Альпийские перевалы вела узкая и крутая дорога. По дороге сплошным потоком шли наши танки, «катюши», автомобили. Водители не закрывали двери своих машин и под рукой держали деревянные клинья. Дело в том, что на крутых альпийских склонах тормоза не держали и если колонна останавливалась, то водители шустро выпрыгивали из кабины и подкладывали деревянный клин под колесо. Но вот колонна снова пошла. Тогда надо быстро завести машину, тронуться, поставить ее на ручник, и пока машина откатывается назад, успеть выскочить из кабины, выхватить из под колеса деревяшку и снова заскочить в машину. Такой вот цирковой трюк. А через 20 метров колонна снова тормозит… Так и прыгали водители весь день туда-сюда. Один молодой шофер зазевался, не успел подставить клин под колесо, его машину развернуло поперек дороги и задние колеса нависли над пропастью. Дорога оказалась перекрытой. Через какое-то время снизу, от хвоста колонны, пробился «Виллис» и из него выскочил генерал Петров, который славился суровым нравом. Был он маленького роста и потому носил сапоги на высоких каблуках. «В чем дело?! – начал орать он, - чья машина?» Парень водитель стоял бледный, с трясущимися губами. Петров подскочил к нему, вынул пистолет и выстрелил ему в голову.
« Что стоите? Убрать машину!» - кричал генерал, размахивая пистолетом. Мой дед и другие водители столкнули машину в попасть и колонна пошла дальше. А матери шофера отправили похоронку: «Погиб смертью храбрых…»
История третья, которую мой дед не рассказывал никому. А стала она известна через других людей, вот каким образом: На войне мой дед сдружился с земляками-однополчанами Ганжой и Василенко. Оба были из города Новосибирска. После войны они продолжали дружить, иногда собирались на праздники. Ганжа рассказал своей жене, а та по секрету моей бабушке, что у Афони на Украине была еще одна, военная жена. Часть, в которой служил мой дед с товарищами, долго стояла под городом Пески. Там Афанасий полюбил статную украинку, муж которой погиб на войне. Она его из каждой поездки встречала и называла ласково Афоньша. Потом у них дочь родилась. Бабушка никогда об этом с дедом не говорила. Так до конца каждый носил эту тайну в себе. Я спросил у бабушки, не переживала ли она по этому поводу? «А что переживать – сказала она, - дело мужицкое. Четыре года без любви и ласки, - думаешь, легко ли? Война – она и есть война». Может, и сейчас живут на Украине наши родственники. Да вряд ли их можно найти.
А вот история, как мой дед вернулся с войны. Расскажу ее словами своей бабушки.
«Твой дед мне всю войну весточки слал, хоть три слова, но напишет. А в конце войны перестал писать. Война закончилась, а я не знаю, где он и что с ним. Другие мужья давно повозвращались, а про моего ни слуху, ни духу.
Вот уже осенью, аккурат на октябрьские, поздно вечером мы с Сорокопутихой сидим у печки и разговариваем. Вдруг стук в окно. Я подхожу к двери, спрашиваю: «Кто такой?». А там мужчина какой-то, говорит: «Катя Иванютенко тут живет?» Я говорю: «Здесь, что надо?» А он: «Открой, - говорит, - я тебе письмо от мужа принес». Я посмотрела в окошко, и вижу, там еще кто-то стоит. Двое их. «Нет, - говорю, - не открою. Уходите, а то хуже будет». И вдруг, слышу, другой, что там стоял говорит: «Катя, открой, это я, Афоня» Тогда Сорокопутиха посмотрела в окно и говорит: «Катюха, да то -ж Афоньша!» Я почему – то не к двери, побежала, а ребятишек будить. Говорю: «Андрюша, Коля, ваш папа с войны приехал!» И так они быстро соскочили, как будто и не спали. Побежали, открыли ему дверь и на шее повисли. Кричат: «Папка, папка!» Нет, отец твой «Тятя!» кричал, потому что он раньше родился и слышал, что Афанасий так своего отца называл. А дядя Коля перед войной родился, он отца-то мало знал. Все ребятишки называли «папка», ну и он так стал звать. А тут еще Сорокопутихины ребятишки проснулись, у нас коридор-то общий был. Все трое выскочили из комнаты. Мои-то рады, а у тех отец погиб на фронте. Сорокопутиха плачет, и они прижались к ней и тоже плачут...
Теперь я вырос, сам скоро стану дедом. И в общем-то мне понятно, почему мой дед не любил вспоминать войну.
А пятитонка так и простояла всю войну, некому было на ней ездить. Вернулся мой дед, подшаманил ее и еще много лет колесил по дорогам района.