«Бывают ли на свете сказки? Может быть, когда-то мы проверим это. Но, кажется, проверка – не гарантия истины. И потом, разве сама жизнь – не сказка именно потому, что она жизнь? И не застыли ли в камне споры жизни – любой, но всегда вызывающей непонимание её сущности? Бывает ли любовь среди мёртвого – кто знает... Может, были бы мы стеклом, нам бы не хотелось прятать себя в бутылке и отказываться от наслаждения сверкать на солнышке и полироваться дождём. Но мы не стёкла, и мы влюбляемся снова и снова – зачем, спрашивается, зачем?»
Клара Аничкина пососала кончик ручки, рассеянно уставившись на большие зелёные настенные часы, стрелки которых стояли на цифре «двенадцать». Да, полдень. Где-то за окнами и стенами жарило южное солнце, шлейфом трепетали морские волны, сверкающие ослепительными бликами, где-то гудел базар с фруктами, чебуреками и сыром, вальяжно и оголтело нежился пляж в песках, в разноцветной гамме гальки и лотков с мороженым, пивом и сладостями; носился в воздухе слюнедразнящий аромат шашлыков, а ещё – запах пыльных кипарисов и тополей, изнывающих от зноя, кукурузы и нагретой земли с едва уловимой свежестью только что выловленных из воды ракушек.
Но это – где-то там, за окнами и стенами, а здесь просто духота, просто свет с улицы через окна, пара мух и развесистые растения в глиняных и пластиковых горшочках.
Мимо стойки регистрационного стола пробегают счастливые отдыхающие в летних открытых платьицах и костюмчиках. У всех на лицах жар лета и прохлада морского ветра. Кто-то в мокрых купальниках, с мокрыми волосами, соблазнительно раскинутыми по гладким плечам, кто-то ещё с чемоданами или уже с чемоданами. У таких взоры выдают предвкушение; зависть; сожаление.
А Клара Аничкина всё сидит, сидит, регистрирует приезжающих в отель курорта Судак и покидающих его.
Вечер. Кончилась смена Клары. Девушка подхватила сумку и ринулась на пляж. В море, в солнце и зарыться в песок! На пару часов представить себя бездельницей, на пару часов сделать вид, что ты одна из этих северных особ, прилетающих на курорт потратить время и деньги на собственные удовольствия.
А наутро Кларе снова на работу. И вот назавтра она увидела в вестибюле отеля новую пару.
Вообще парочек на юге больше, чем муравьёв в муравейнике. А что вы хотите? Открытые взглядам выпуклости, смех и прекрасное настроение – как прикажете избежать сердечных стуканий в груди при виде противоположного пола? Невозможно. И рождаются парочки, а у парочек – свечение в глазах, зубах и в улыбке. И ещё поцелуйные радости. Объятия. Нежные слова... В общем, южная любовь не редкость. Почему тогда Клара Аничкина заметила эту пару? Были и красивее, и откровеннее, и страстнее... Но не такие трогательные.
Она внимательно вглядывалась в черноволосого мужчину лет около сорока, в тёмных очках, скрывающих большие, вечно потупленные глаза, и в молодую женщину лет тридцати, тоже черноволосую, с прекрасной фигурой и умным привлекательным лицом. Из них двоих именно она не могла скрыть своё счастье. Когда он покидал её на пару минут, чтобы купить мороженое для неё или сигареты, она гасла, ждала с тревожным голодом во взгляде и разгоралась, едва он появлялся из толпы и подходил к ней. Он редко смотрел на неё. Она жадно пила каждое движение его глаз, скользивших по ней. Может, он не любит её? – гадала Клара. Когда она уходила, он не искал её, курил, глядя в холл или на многоликих южан, и в нём не было ни беспокойства, ни страстного ожидания влюблённого. Зато, когда она подходила к нему, в нём происходило что-то щемящее, что-то крепко настоянное, приятно хозяйское, и его скупая улыбка и целомудренное переплетение пальцев говорило, кричало о его чувствах так же полно, как и её подвижное, не умеющее таиться лицо.
Клара решила, что они явно познакомились не в Судаке. Приехали вместе... Может, молодожёны?.. Колец нет... Хотя, мало ли почему нет колец, правда? Деньги ухлопали на путешествие, например. А может, они поженятся после путешествия? Как романтично – словно сказка. Может, правда, сказка?
Аврелий Макушев и Всеслава Парпарова – так значилось в книге регистрации отеля. Значит, ещё не в браке. Счастливые! У них всё впереди.
Клара видела их каждый день по несколько раз и скоро заметила, как оттаивает от холода сдержанности Аврелий Макушев, как смелей становятся его руки, обнимающие Всеславу, как чаще появляется на лице улыбка. А однажды он даже коснулся губами её щеки, когда в вестибюле было мало народу.
Они часто гуляли. Часто возвращались и быстро поднимались в номер, не глядя по сторонам, и Клара догадывалась о нетерпении желания в них, и чувствовала себя приобщённой к их любви, к их таинству, к их сказке. Защитить их от чужого любопытства, оградить от мелких препятствий, дать им возможность развлекаться на катерах, на аттракционах, концертах, танцах и экскурсиях – всё это Клара старалась сделать ненавязчиво, так, чтобы они не заботились о пустяках. Билеты, информация – всегда были к услугам влюблённых.
Кажется, они были счастливы, и Кларе льстило, что она играет для них роль доброй феи. Когда она однажды к вечеру, в пустынное послеобеденное время, приметила, как Аврелий наконец-то властно привлёк к себе Всеславу и долго поцеловал её в губы, забыв о посторонних, Клара была так довольна ими, так восхищена и умилена, что не сразу подняла трубку телефона, трезвонящего короткими междугородними звонками.
– Алё, – нехотя сказала Клара, не отводя взора от целующейся пары, приютившейся в закутке у колонны.
– Здравствуйте, – донёсся до неё чем-то недовольный женский голос. – Это отель Судака?
– Да, – согласилась Клара рассеянно.
– Пожалуйста, позовите к телефону Аврелия Макушева.
Клара Аничкина в ужасе уставилась на трубку.
– Алё, Аврелия Макушева пригласите к телефону! – требовал женский голос. – Вы слышите? Где он? Я могу узнать, в каком он номере?
– Э-э... - промямлила Клара и нерешительно посмотрела на ласковые объятия Аврелия и Всеславы.
Прервать их поцелуй? Нет уж. Вот Аврелий отпустил Всеславу, погладил её по щеке и снова прильнул к губам. Зачем возвращать его в обыденность? Глупо. Это наверняка с работы звонят – кто ещё? И прерывать и без того короткий миг – преступно и глупо. Да. Так и скажем этой надутой коллеге.
– Его номер не отвечает, – сказала Клара в трубку. – Кажется, он вместе с группой уехал на экскурсию в старый замок. Что-нибудь передать?
«Так я тебе и передам, – зло подумала Клара. – Чтоб разбить его душевное равновесие, да? Он и без того столько дней ходил замороженный, а ты его снова хочешь в холодильник запихнуть? Не дам. Буду врать, а ты его у меня не получишь».
– Когда мне позвонить? – сухо уточнил недовольный женский голос.
– Завтра в это же время, – сказала Клара.
– Передайте, что звонила его жена, – бросили ей в ухо и отключились.
Противные гудки продолжали набивать эту фразу: «Звонила его жена, его жена, его жена...»
«Так он женат!!! – воскликнула про себя Клара Аничкина. – Он женат, а она, она – его любовница!.. Но ему так хорошо с ней... Нет, ничего передавать я не буду. В конце концов, что за надзор?! Не уедь никуда – сразу по следам кинется. «Позовите мужа!» Дай ты ему хоть месяц нормального отдыха и свободы от тебя. Дай ему хоть понять, что такое любовь и сожжённый песок на солёном море! Нет ведь, обязательно надо мужику всё испортить – о себе напомнить, допросить, задание дать, в деньгах ужать, об отъезде напомнить – чтоб вовремя вернулся и не растратился. Дай ты ему покой, дурочка! Не ты – так я дам. Получишь ты его у меня, как же! И не надейся. Пускай он наслаждается со Всеславой и забудет про тебя хотя бы на пару недель, понятно?..
Надо же... Какая жалость – он женат! И на такой фифе! Всеслава гораздо лучше. Гораздо. И она такая влюблённая, такая милая... Нет, не надо никого расстраивать. Пусть они наслаждаются друг другом – их время, увы, недолговечно...»
Когда Аврелий Макушев и Всеслава Парпарова проходили, обнявшись, мимо Клары Аничкиной, та ничего не сказала им, только улыбнулась вслед и томно вздохнула – возможно, мечтая о своей собственной, не пришедшей любви... Не сказала она об этом и на другой день, после второго звонка Макушевой. На её требование позвать мужа к телефону Клара Аничкина с вежливым дружеским сожалением сказала, что господин Макушев заказал билет на прогулочный катер и вернётся поздно вечером, а вечером междугородку соединяют не с регистратурой, а с дежурным, который отвечает за бронь и информационные справки.
Макушева официально попрощалась и пообещала позвонить завтра. Клара скривилась и показала ей язык. Фу, какая фифа! Бедный Аврелий! И как ему повезло со Всеславой! Вон они идут рядышком, держатся за руки и замечают друг в друге себя. Ну, как разбить их союз? Пусть не законный союз, но раз они любят, то пусть хоть немного, для будущих воспоминаний, познают, кроме боли, сладость любви.
Защитница Клара улыбнулась и мысленно поклялась, что оградит трогательно-трагичную пару от преждевременных посягательств жены – третьей лишней на жарком Судакском курорте.
Каждый день на просьбу пригласить к телефону мужа она придумывала всевозможные отговорки – часто даже в присутствии самих Аврелия и Всеславы, что, несомненно, придавало лжи извращённую жертвенность и нездоровую пикантность. Клара смаковала свою роль защитницы, стража греховной любви... Она представляла себя сообщницей тайных любовников, покровительницей, негласной хранительницей их счастья.
Через неделю в бесстрастном недовольном голосе жены Макушева внезапно взорвались эмоции. Почти на прерывистом плаче она произнесла:
– Тогда передайте... передайте ему... что наш ребёнок... наша дочь...
И связь оборвалась.
– Что – ваша дочь? – запоздало спросила Клара, слушая пронзительные короткие гудки. – Что – ваша дочь?! Алло! Вы слышите, нет? Перезвоните сюда, пожалуйста!
Трубка нерешительно улеглась в гнездо телефонного аппарата.
«Что – дочь? – думала Клара Аничкина, в холоде плохих предчувствий ожидая повторного звонка. – Заболела? Выиграла в конкурсе? Умерла?.. Она умерла или... её изнасиловали, убили?.. Ну, хоть бы словечко успела сказать! Ладно, сегодня я Аврелию ничего не скажу, а завтра выясню, что случилось с дочерью и тогда деликатно ему сообщу... Он сорвётся с места, оставит Всеславу одну, и между ними всё кончится. Если он, конечно, любит свою дочь. Почему я уверена, что любит? Да, в конце концов, она – его кровиночка, а Всеслава кто? Просто любовница, их вон целое море здесь купается таких. Правда, Всеслава приехала с ним... Видно, у них давняя связь, просто там им приходилось её скрывать, а тут запреты рухнули, и они оба не могут напиться этой удачей, этой открытостью и тем, что они всё время вместе... Но что случилось с его дочерью-то, а? Точно заболела или умерла. Я должна сказать ему. Я ему даже сегодня скажу. Хотя нет. Пусть походит последний день счастливым. А завтра жена позвонит, и я ему передам трубку».
На этом она успокоилась и почти с прежним умилением и проникновением в их любовь проводила пару расслабленно-нежным взглядом... в котором, однако, уже наметилась тень неприятного сомнения.
Вечер жарил. Выйдя из отеля и втянув в себя солёность ветра пополам со сладко-кислой жарой, Клара облегчённо улыбнулась: как всегда, здесь хорошо и спокойно, и погода не заставляет думать о себе плохо, потому что плечи открыты, руки впитывают солнце, и походка лёгкая, быстрая или плавная, но тоже быстрая, и тень от голоствольных тополей едва холодит. И заросли шелковицы, чьи ягоды чернеют среди снопов листьев, соблазняет спелостью, а вверху приправленное белыми облаками многообещающе синее небо с чёрточками птиц и вертолётов, а на море...
Клара глубоко вздохнула, насыщаясь зноем и прохладой. На море вблизи – блаженно купающиеся, а вдали – красавцы корабли, делающие вид, что они хозяева поверхности воды. Может быть, и хозяева. Скорее всего, - вечные враги или идолопоклонники.
Босые ноги девушки, презревшей босоножки, медленно наступали на крупную обкатанную гальку. Возле опоры очередного понтона она заметила прозрачное желе - вытолкнутую из воды маленькую медузу.
– Что, озябла, дурашка? – спросила Клара.
Медузка подрагивала тонкой кожицей – неужели ещё жива? Клара наклонилась к ней и вдруг услышала позади себя знакомые голоса.
– Что с тобой, Аврелий? Ты сегодня какой-то грустный. Ты устал от меня?
– С чего ты взяла?
– Так, по мелочам.
Долгое молчание. Запах дыма от сигарет. Потом его слова:
– Соскучился.
– По кому?
– По детям. По семье.
– Но мы здесь всего третью неделю – неужели тебе так плохо со мной?
– Да нет, замечательно... Но я всё время думаю о них.
Снова молчание. Дрожала у ног Клары умирающая медуза. Неужели и у них умирает?
– Аврелий, дома всё должно быть нормально. Отдыхают, носятся по улицам, купаются...
– Да. Но они – часть меня. Я не могу о них не думать.
– Конечно.
– Не обижайся, Всеслава.
– Я не обижаюсь.
Молчание. Её голос в хрипотце страдания:
– Мне просто больно, Аврелий.
– Мне жалко тебя, Всеслава... И вообще... Пойду-ка окунусь, ладно? А ты позагорай. Я скоро.
Стукающие о гальку шаги и прерывистое дыхание оставленной на берегу женщины.
«Ну и ну! – ахнула Клара Аничкина. – Вон он как обращается с ней... Может, не стоило мне врать жене Макушева? Ведь что-то же случилось с его дочерью... Неправильно всё это стало...»
Она дождалась, пока Аврелий не вернулся к Всеславе, и ушла только при звуке поцелуя и скупых тихих слов мужчины: «Моя хорошая, прости...» Она ему нужна. Надолго ли? Накрепко? И необходимо ли? Всё это становится почему-то гадким. Интересно, а если бы Клара была на месте жены Макушева?.. Девушка содрогнулась и нахмурившись, толкнула калитку во двор своего дома. Её царапало весь остаток вечера, ночь и утро. Днём работа смазала царапины мазью суеты.
Жена Макушева в этот раз не позвонила, а Аврелий и Всеслава уехали до вечера на горный водопад с экскурсией. Клара увидела их лишь следующим утром, когда они шли на завтрак, – умиротворённые, щебечущие, восхищающиеся друг другом и красивые, как никогда.
Она сурово прищурилась на пару любовников... и в этот миг зазвонил телефон короткими междугородними звонками. Клара улыбнулась, предчувствуя, как молниеносно сломается сейчас неправедный союз.
«У него умирает дочь, а он романы крутит с кем попало! Из дома любовницу приволок!»
– Товарищ Макушев! – громко, официально позвала Клара, снимая трубку. – Подойдите, пожалуйста. Алло?
«Если это не его жена, я всё равно скажу ему про жену и дочь», – решила она.
– Здравствуйте, – устало проговорил женский голос. – Макушева снова нет?
– Он здесь, минуточку! – возликовала Клара и с вызовом уставилась на близкое лицо Аврелия.
«Ну, сейчас ты узнаешь, сейчас ты поймёшь, предатель, – фыркала она. – Ты тут отдыхаешь, милуешься с чужой тёткой, а твоя единственная дочь страдает или даже вообще умерла! Так тебе и надо, негодяй, и тебе, негодяйка, тоже!»
Аврелий слушал с каменным лицом слова далёкой жены. Всеслава нервно царапала ногтями стол.
– Да всё нормально, – отвечал Аврелий. – Да. Понятно. Купил... Хорошо. Как вы там?.. Я понял. Да, пока.
Он положил трубку. На Всеславу и не взглянул. Она не сводила с него глаз, ожидая. Не выдержала молчания и спросила:
– Ну что? Кто звонил?
– Жена, – ответил Аврелий.
– Жена?.. – Всеслава сжалась. – И что?
– Ничего... – потом решился: – Говорит, дочка...
«Умерла», – отозвалось в Кларе.
– ... Уже разговаривает, бегает... Болела всю прошлую неделю. Выздоровела только что. Мальчишки с ней нянчатся... – он опустил глаза в пол и сказал: – Я поеду, Всеслава.
– Куда?!
– Домой.
– Но у нас ещё неделя!
– Мне нужно уехать сейчас. Я не могу по-другому. Извини.
– Аврелий...
– Пока. Не обижайся, ладно?
Он не поцеловал её, не обнял; обогнул, как чужую, и ушёл к себе собирать вещи. Всеслава статуей застыла возле Клары, и та увидела, как гаснет в ней южное солнце и как заметает студёным штормовым ветром синь ясного моря.
«Бывают ли на свете сказки? Бывают, если ты знаешь, что всякая сказка – это оборотная сторона обыденности и суровых реалий. Бывают. И хорошо, что сказки, пусть недолговечные, даны нам на Земле».
Клара Аничкина пососала кончик ручки, рассеянно уставившись на большие настенные часы, стрелки которых стояли на цифре «двенадцать». Полдень. Где-то за окнами и стенами уезжали двое. Двое отчуждённых, переживших свою сказку. Сказку, щедро политую горечью предательства и замаранную грязью измены. Сказку, для которой обнаружилось слово «конец». Сказку, которая будет вспоминаться со стыдом и брезгливостью, если эти двое для Бога не мертвы.
Трепетали морские волны.
29 июня - 3 июля, 13 - 16 июля 1997, 16 февраля 2008