* * * ПРО ВАЛЕРИКА
Вал;рику семь лет. Скоро в школу. Там, наверное, здорово…Правда, мама всё суетиться и вздыхает: «Ну, как он будет учиться? Ему бы ещё немного детства!». А Валерка хмыкал: зачем ему детство? Он уже большой, ему семь лет, и осенью ему в школу. Это лучше, чем в садике: полдня поработал – и спи, отдыхай! Ну, домашние задания ещё надо будет делать, но это ж быстро. А потом весь день в твоём распоряжении, можно делать, что хочешь! А вечером они с папой и мамой помолятся Богу и Пресвятой Богородице, мама почитает ему книжку, и Ангел-Хранитель принесёт ему в кошёлке или просто в руках, или просто на белоснежных с золотым отливом (как ему представлялось) крыльях спокойные яркие сны. Правда, мама почему-то всегда о себе молилась, чтобы Бог не давал ей снов. Почему?
На этот вопрос мама ответила: «Это же будет выдуманный мир. Зачем он мне, когда у меня есть настоящий, в котором есть ты и папа, наши бабушки и дедушки, тёти и дяди, племянники и племянницы?».
Валерик не очень это понял: ведь и во сне можно увидеть своих родных и друзей, просто они будут участвовать в твоих приключениях! Сны очень полезны. В них летаешь. В них смеёшься и плачешь. И видишь необычайные города и побережья…
– Валерик! – позвал сына папа. – Ты надел пижаму?
Валерик отозвался:
– Надел!
– А зубы почистил? – продолжил папа.
Валерик откликнулся:
– Почистил!
– Значит, ты готов молиться, – подытожила мама, появляясь в двери ванной.
Пушистые русые волосы её заплетены в аккуратную косу – толстую, длинную, кудрявую. Валерик любил мамины волосы. Когда он был совсем крохой, он даже просил маму поменяться волосами: себе взять её русые, «толстые», и ей отдать свои чёрные, тоненькие, «папины». Мама, конечно, посмеялась, и поменяться не удалось.
Помолились перед теплившейся лампадкой, и папа ушёл в другую комнату, а мама взяла в руки книжку. Валерик взбил подушку в ярко-жёлтой наволочке и осторожно уложил голову на эту «цыплячью» мягкость.
– Читай, мама, – попросил он.
Мама принялась читать его любимую книжку, и вскоре к Валерику прилетел Ангел и окутал его сном.
* * * КОНФЕТЫ
Сегодня во время вечерней прогулки мама подарила Валерику конфету. Мальчик решил съесть её попозже, чтобы растянуть предвкушение удовольствия. Мама сидела на синей скамейке и читала. А Валерик гонял мяч сам с собою, потому что никого из ребят во дворе не было. Но вскоре ему повезло: его окликнули:
– Валерка, привет!
Валерик оглянулся и обрадовано замахал рукой:
– Свет, привет! Сыграем?
– Сыграем!
Воодушевлённо они побросали, а потом попинали белый с чёрными шашечками мяч. А, подустав, присели рядом с Валеркиной мамой на синюю скамейку. Валерик вспомнил о конфете. Между прочим, шоколадной. Он достал её из кармана штанов и развернул фантик. Света с любопытством глянула на его руки.
– Ух, ты! – обрадовалась она. – У тебя конфета есть! Дашь откусить?
Неизвестно, почему, но Валерик вдруг резко поднял руку и засунул конфету в рот. Жуя шоколад, он покраснел.
– Валерка… – вполголоса сказала удивлённая Света. – Ты что, конфету мне пожалел?
Валерик даже глаза поднять не мог, до того тяжёлыми стали веки, а из ресниц чуть ли ни каждая ощущалась своим непомерным весом.
– Ну, и ладно, – пожала плечами Света. – Подумаешь, конфетку пожалел… Мне мама целый кулёк даст. Пока.
– Ты что, уходишь? – невнятно пробормотал Валерик.
– Я что-то не хочу с тобой играть, – тускло ответила Света. – Пойду домой, мне с мамой надо пол помыть.
– Пока, – выдавил Валерик и проглотил остаток шоколадной сладости.
Мама оторвалась от книги и посмотрела вслед Свете.
– Почему Света ушла? – озадачилась она. – Вы же так здорово в мяч гоняли.
– А не знаю, – соврал Валерик и ужаснулся: он же солгал маме! – Я с ней конфетой не поделился, – тут же поправился он, – и она пошла с мамой пол мыть.
Мама молча покачала головой и захлопнула книгу.
– Пойдём домой, – вздохнула она. – Скоро спать пора, надо отдохнуть, ведь завтра рано утром в сад ехать, полоть да поливать…
И они пошли домой, оба – с царапинками на сердцах.
А ночью Валерику приснился сон.
* * * СОН ПЕРВЫЙ
Скок-поскок зайка серенький, скок-поскок. Пятки беленькие, хвостик исподнизу беленький, а сам весь пёстренько-серенький, гладенький, длинные ушки на солнышке розовым просвечивают, как раковинки. Прыгал зайка, прыгал – и допрыгался: в овражек скатился. А в овражке кулёчек лежит, а в кулёчке-то… ба, конфеты! Сидит зайка, смотрит на конфеты, в затылке чешет: что с этим ему делать? Попробовать разве? Развернул он одну конфетку, лизнул, потом в рот сунул, разжевал. Проглотил. В глазах у него выражение озадаченное появилось.
– Фу, – сказал зайка. – Не нравится мне сладкая конфета. Лучше я морковку съем. Или капустку. Или, на худой конец, травку пощиплю или кору древесную. От конфетки у меня даже зубки заболели. И живот. И всё потому, что я её один съел!
Выпрыгнул зайка из овражка и восвояси ускакал.
Только он ускакал – а в овражек ёжик колючим шариком скатился. Отлежался, дух перевёл и вдруг ткнулся чёрным носиком в кулёчек. Странно пахнет, непривычно. Раскопал он кулёчек, достал конфетку, развернул, лизнул, сунул в рот, разжевал. Проглотил. И в глазах тоже у него выражение озадаченное появилось.
– Фу, – фыркнул ёжик. – Не нравится мне сладкая конфета. Лучше я белый грибочек съем. Или кисленькое лесное яблочко. Или жука. От конфетки у меня даже иголки поникли. И одному её есть совсем горько!
Выкарабкался ёжик из овражка и восвояси потопотал.
Только он утопотал, как в овражек белка спрыгнула: она на соседнем дереве сидела, всё-всё видела, и стало ей любопытно, что это все в овражке пробуют, а потом убегают. Легко скользнула она серо-рыженькой стрелкой в овражек и тонкими пальчиками приоткрыла кулёк. Ба, какие странные жёлуди – в бумажках! Так это же человеческие конфеты! Белка со знанием дела развернула фантик карамельки и сунула белый «жёлудь» за щёку. Пососала, пожевала… и выплюнула.
– Фу, – сказала белка. – Не нравится мне сладкая конфета. Лучше я шишку расколупаю или орешек найду, зубками расколю. А то в этой конфете клыки завязли! И вообще, одной её есть совсем горько!
Выпрыгнула белка из овражка и едва успела вскарабкаться на сосну, как на краю овражка появился остроухий, с острой мордочкой и хвостиком-полешком огненный лис. Глядел он на кулёчек, белеющий на дне овражка, нюхал-нюхал чёрным носом, тонкими лапами в чёрных носочках переступал, переступал и допереступался: соскользнул с края и прямо носом в кулёчек ткнулся. Ухватил он зубами конфету и прямо в фантике её разжевал и съел. А потом долго стоял и плевался.
– Фу, не нравится мне сладкая конфета, – протявкал лис. – Лучше я мышку поймаю. И какая-то она… ф-фу! горькая, потому что я один её ем!
Выскочил лис из овражка, оранжевой молнией средь кустов блеснул и пропал.
Только он пропал, как в овражек слетел огромный чёрный ворон. Он был стар, но остроглаз, и давно заприметил, что звери что-то из оврага таскают. Разворошил он кулёк и ухватил здоровенным клювом конфету. Но есть её он в овражке не стал. Взмахнул крыльями и улетел высоко-высоко, далеко-далеко. Хотел в гнездо воронятам угощение принести, да оно у него в клюве растаяло. А ворон тоже сладкое не любит. Так что и воронятам не угодил, и сам не сыт остался.
– Кар-р, кар-р! – вскричал ворон. – Не нравится мне сладкая конфета! Слишком быстр-ро растаяла! Кар-р! И воронята мои не попробовали её!
Уж солнце за полдень покатилось. И появился у овражка… мальчик. Это был сам Валерка. Долго он бродил по лесу, устал, проголодался. Увидел он свёрнутый кулёк, понадеялся, что это конфеты, и осторожно, шажок за шажком, бочком слез в овражек. Присел у кулёчка, полностью его развернул – а там всего две конфеты осталось. А Валерик голодный, усталый, столько времени по лесу со Светой бегал, заблудился, а уже день к вечеру! Мальчик сглотнул слюну. Взял конфету. Прислушался. Тишина, как под одеялом. А с сосны на него белка с любопытством поглядывает, даже спустилась до нижней ветки, чтоб всё-всё разглядеть.
И тут пропадала тишина: раздался радостный девчоночий крик:
– Валерка! Нашёлся!
На краю овражка появилась девочка в розовой грязной футболке и джинсах. Света! Она улыбалась другу и махала ему рукой. Валерик поглядел на Свету, на конфеты, на Свету, на конфеты. И есть хочется, но Света ведь тоже голодная! Мальчик зажал конфеты в руке и решительно полез наверх. Вылез и протянул к подруге раскрытую ладошку. На ней лежали две конфеты.
Сон прервался. Валерик открыл глаза и резко сел на своей кроватке. Поморгал. В окошко посмотрел. А там едва светлеет: солнышко только-только протянуло из-под перины навстречу небу огненные пальчики. Валера встал с кроватки, подошёл к окошку и выглянул на тёмно-серый двор. Ему показалось, что на площадке гоняет мяч тоненькая Светина фигурка. Валерик прошептал:
– Сейчас солнышко встанет, побегу к Свете, попрошу прощения и яблоко подарю, самое лучшее. А сладкие конфеты совсем не сладкие. Если их есть одному.
* * * СОК
Валерику нравится пить сок. На улице жарко, солнце палит траву, на небе полыхает яркая бирюза, словно небесное море. Зной сушит язык, а сок холодит. Здорово пить сок! И совсем не здорово, когда незнакомая девочка подходит к нему, блестя синими глазами, и просит отпить глоточек, потому что сильно хочет пить.
– Самому мало! – ворчит Валерик и отворачивается вместе с соком.
Допивает махом, чтоб ни капельки не осталось и выбрасывает коробку в урну. Осторожно оглядывается: тут ли настырная девчонка? Нет, ушла. Отлично. Пусть пьёт, где хочет.
Валерик удобнее устроился на скамейке, откинулся на спинку, закрыл глаза, чтобы полнее представить себе полёт на вертолёте, о чём он недавно стал мечтать. И уснул, сомлев от солнца.
* * * СОН ВТОРОЙ
И оказался Валерик в пустыне. Кругом барханы ярко-жёлтого песка, исчерченные волнистыми линиями, светло-голубое небо и высоко-высоко – невыносимо яркое солнце. и больше ничего. Сам Валерик стоит наверху самого высокого бархана и смотрит не вдаль, а вниз: там бетонное кольцо колодца, накрытого серой деревянной крышкой с толстой ручкой сверху. Валерик так сильно хочет пить, что чувствует, как от жажды в горле по-настоящему саднит. Спуститься бы к колодцу, но как? Покатиться, побежать, съехать сидя? А вдруг он наглотается песку? Горло, наверное, тогда совсем раздерётся… Но, кажется, иначе не напьёшься.
Валерик осторожно, боком начинает спускаться с бархана, и тут его подхватывает сильный ветер и несёт по воздуху. Колодец уплывает в песчаное море. А ветер доносит Валерика до зелёного оазиса: среди песчаных дюн растут берёзы, ели, сосны и одна огромная пальма – такую Валерик видел в мультфильме. Посреди островка травы, цветов и деревьев лежит маленькое овальное озерцо, и вода в нём прозрачная, как стекло, и в ней меж белых и розовых коралловых кустов плавают диковинные рыбины, рыбы и рыбки.
«Пи-ить!» – кричит летящий на ветре Валерик. Но ветер не слушается. Проносит Валерика над озерцом низко-низко – так, что руку протяни, и захлебнёшь в горсть воды, – и дальше мчится. Валерик чуть не плачет от обиды. Но не плачет: не может: слёзы высохли от жары.
Дальше и дальше бежит над песками ветер, волнуются пески под его сильным дыханием.
Смотрит Валерик – стоит меж двух высоких барханов дедушек дом с огородом, садом вишнёвом и яблоневом, с палисадником, полном цветов. Стоит в палисаднике под старой грушей стол, накрытый к чаю: самовар золотой, пряники печатные, баранки круглые, ватрушки с творогом, кувшин с вишнёвым компотом. В чашках налит чай, Валерик отчётливо видит лёгкий дымок над коричневой жидкостью. Ах, как хочется пить, сил нету!
Валерик протягивает руки к дедушкиному чаю. Но жестокий ветер не даёт ему приземлиться и напиться – снова в барханы уносит.
Уже совсем высох от жажды Валерик. На руки смотрит – а они в мелких трещинках. Что делать?
И приходит во сне Валерику воспоминание: стоит он в большом храме у подсвечника, держит горящую свечку, воткнутую в кусочек бумаги, чтобы горячий воск не ожёг руку, и видит перед собой одухотворённое лицо родимой мамочки, слышит её слова: «Если нужду в чём имеешь, дружочек мой, помолись Богу или Его Пресвятой Матери, и исполнится всё, о чём попросишь, если то будет угодно Богу для твоего спасения…».
Сложные слова для Валерика, сложные мысли, но прикипели они к душе его, не покинули даже во сне, спасибо им!
Валерик, сидя на непослушном ветре, говорит вслух слова – и всё громче, громче, почти кричит:
– Господи, дай мне воды напиться! Господи, дай мне воды напиться! Богородица, дай воды напиться! Пожалуйста!
Кричит он, бровки жалобно сдвинуты, а вокруг всё те же пески, всё те же дюны, всё то же бледное небо, всё то же яркое солнце.
И вдруг в ответ на его молитву дует на него теплотой, ветер утихомиривается и опускает Валерика на дорогу средь пустыни. Смотрит Валерик – уходит прямая дорога вдаль, к горизонту, а на горизонте зелёное пятнышко виднеется. Радуется Валерик: опять оазис! Пальмы, овальное озеро с диковинными рыбинами, рыбами и рыбками! Добегут ли его ножки до столь желанной, но далёкой воды?
Бежит Валерик по дороге, а сил всё меньше. Вот уже быстро идёт, а вот шагает, а вот еле-еле ноги передвигает. Отдыхать нельзя: и пить хочется, и после отдыха трудно будет снова брести по песку. Просит Валерик:
– Святой мой Ангел-Хранитель, помоги до водицы добраться!
И тут же раз! – и зелёное пятнышко перед ним оказалось. Пятнышко – летний луг. Посреди него сидит девочка, склонилась к родничку, что выбился из-под земли, и в чашку набирает.
– Эй! – зовёт Валерик, и сам уже хрипит: в горле-то песок. – Помоги: пить хочу…
Но девочка не оборачивается. Снова зовёт её Валерик, и снова она не слышит. Догадывается Валерик: не так он её зовёт, неправильно. И по-другому просит:
– Сестрица, дай воды напиться… ради Господа нашего Иисуса Христа…
Тут же оборачивается девочка, и Валерик её узнаёт: та самая, которой он вкусного сока не дал! Краской жаркой вспыхивает его лицо. А девочка ему улыбается, встаёт, несёт ему чашку с родниковой водой.
«Не даст, – боится Валерик. – Я-то же ей сока не дал!».
Подходит девочка. В чашке сверкает прохладная вода. Тянется к ней Валерик, а сам замирает в душе: ну, как выплеснет девочка драгоценную влагу в траву, и снова Валерику мучиться!
Девочка улыбается Валерику и протягивает ему чашку.
– Пей, пожалуйста! – предлагает она от души. – Христос с тобою.
Хватает Валерик чашку, глотает, пьёт. Но вода не утоляет его жажды. Что такое? Почему?!
Девочка грустно вздыхает и отходит от Валерика на шаг, другой… И Валерик понимает! Он поспешно выговаривает трудные слова:
– Прости меня, сестрица… что не дал тебе напиться. Прости ради Христа…
И голову повинную опускает.
Поднимает девочка руку, крестит его, улыбается светло:
– И с тобою пусть всегда будет Христос.
И жажда исчезает, как ни бывало, а с тёмно-синего неба из ниоткуда приходит дождь и напояет пески. И пустыня зарастает богатым пышным садом.
– Прости! – радостно, покаянно, освобождено посылает Валерик вслед девочке заветное слово, и слышит в ответ далёкое:
– Христос с тобо-о-ю-у…
И Валерик просыпается. Он рассматривает утренний потолок и соображает, как ему найти ту незнакомую девочку, которой он не дал сока, чтобы произнести трудные, но заветные слова наяву…
* * * ВЕТОЧКИ
Наконец-то отступила на север матушка-зима, и красавица-весна принялась снимать с земли снежное покрывало, а с деревьев и домов – снежные чехлы.
Мама надела на Валерика лёгкую курточку, тонкие штаны, резиновые сапожки, вязаную шапку вместо толстой меховой, отправила гулять. А сама села за свою домашнюю работу – рисовать картинки для детского садика, где она работала воспитателем.
А папа у Валерика уехал далеко-далеко, на какую-то Новую Землю, на какой-то пролив Маточкин Шар, в какой-то посёлок Белушья Губа. Он испытывает там интересные штуковины, но это производственный секрет. Мама и Валерик скучают по папе, а папа скучает на Маточкином Шаре по маме и Валерику. Папа вернётся через месяц, и тогда все они перестанут скучать друг о друге. Вот будет здорово!
На улице Валерика встретило весёлое весеннее солнышко. Много у него до лета трудов: надо снег; и льды растопить, землю согреть, а на ней – траву, цветы, кусты и деревья, а на них – жучков, паучков, бабочек, мотыльков, в лесу – разбудить зверей, что спали зимой, в болоте – лягушек, пиявок, а среди камней – ящериц. Потеплеет вокруг, и вернутся в родные края перелётные птицы, что зимовали в жарких южных странах – журавли, лебеди, гуси, утки, аисты… Уже скоро всё это произойдёт, а пока всюду лежит снег, то грязный, ноздреватый, то рассыпчатый, с твёрдой корочкой-настом, то осевший, мокрый, тяжёлый – из него лепят снежки и снеговики. Вовсю капают с крыш сосульки.
У забора детского садика, что возле дома Валерика, растёт удивительное дерево – верба. Ствол у неё чёрный, а почки белые и пушистые. Валерик специально сегодня задумал поход к вербе. Он обогнул свой дом и направился к удивительному дереву. Пушистые почки нежились в солнечном свете.
Валерик протянул руку к ветке над головой, нагнул её поближе к себе. Сильно близко не получалось нагнуть, и Валерик, поднатужившись, оторвал тонкую веточку. А потом расколупал каждый меховой мешочек, чтобы выяснить, где там спрятались малюсенькие бледные листочки. Доколупал и выбросил опустевший прутик. Сломал вторую ветку, все почки сковырнул. Третью обломил, четвёртую… Целый букет составил из вербиных «ручек». Маме захотел принести в подарок вместо цветов, которые ещё не расцвели. Тоже ведь получается букет, и даже очень красивый!
Положил Валерик букет из вербы под кусток акации, а сам напоследок решил сапоги в мокром снегу почесать – помыть, чтобы земля от сапожков отлипла.
И тут к вербе две женщины подошли: обе в красивых длинных юбках, выглядывавших из-под курток, в синих платочках. Увидели они истерзанную вербу и россыпь оборванных белых почек на чёрной влажной земле, и руками всплеснули. Одна другой и говорит:
– Ты гляди, как вербочка-то наша пострадала! Мы её с тобой посадили десять лет назад, растили, на Вербное воскресенье она нам по три веточки давала, не жаловалась… А сейчас вон, какой-то варвар, хулиган, всю её, бедную, изорвал, изувечил…
– Как ей теперь больно, бедняжке, – вздохнула вторая женщина. – И у кого рука поднялась?
Тут они заметили под голым кустом акации сложенные в охапку ветки вербочки и разахались:
– И куда столько нарвали – с одного-то деревца! – посетовала первая.
– Надо бы тогда в церковь снести, – предложила вторая. – Освятим, прихожанам раздарим, себе возьмём. Вдруг какой из прутиков корешки пустит, и мы осенью новое деревце посадим рядышком с этим!
– Да, так и сделаем, – решила её подруга.
Забрали женщины вербу, а когда уходили, спросили Валерика:
– Мальчик, ты не видел, кто вербу изуродовал, ветки её пообрывал?
Жарко стало Валерику. Голову опустил, на сапоги свои смотрит.
– Не видел, – помимо воли вырвалось у него, и он даже рот открыл в испуге: как же, ведь он неправду сказал!
– Ну, Бог ему судья. После службы приедем, пообедаем и вернёмся с лечебной смолкой и замажем её больные места, – пообещали женщины и унесли с собой сломанные Валериком веточки вербы.
Долго стоял Валерик у деревца и пристальным взглядом отмечал места сломов. Ему казалось, что в них блестят слёзы… хотя, скорее всего, это просто посверкивал стаявший снег.
«Приживутся ли веточки осенью? Залечатся ли ранки?» – неожиданно подумал Валерик.
А потом его позвала вышедшая на улицу мама, которая прервала свою домашнюю работу и собралась в магазин. К вечеру Валерик позабыл о вербе. А ночью ему приснился сон.
* * * СОН ТРЕТИЙ
Превратился Валерик в молодое деревце вербы. Стройное, ветвистое, белых почек на веточках полным-полно. Солнышко Валерика пригревает, ветерок весеннюю крону щекочет. Просыпается Валерик-вербочка от зимнего сна, соки в стволе тают и начинают бежать по древесному телу, добираясь до самой тоненькой и коротенькой веточки. Каждую из них ощущает Валерик-вербочка, каждую свою почку чувствует. В каждой почке – младенец-листочек. Он такой крохотный, такой беззащитный. Но такой смелый и мужественный! Он так хотел первым встречать весну и радовать Бога и людей, и жертвовать собой для прославления Господа Иисуса Христа, устилая пушистыми веточками Его Путь на служение человеку, что Бог при сотворении мира укутал листики веры в меховую шубку. И разрешил вербе просыпаться весной из всех деревьев первой.
Растёт Валерик-вербочка, тянется из холодной земли навстречу теплу и Богу, слушает робкое пение раннего соловья, и никакой опасности не замечает. А она тут как тут: подбежали к Валерику мальчики, принялись ветки ломать, хохоча да шутя. А у Валерика слёзы из глаз так и брызнули: как больно! Невероятно больно. Словно пальчики ломают.
Долго ломали мальчишки вербу. А потом, всё так же хохоча и шутя, бросили все ветки в ближайший сугроб и ускакали. А Валерик на своём месте остался. Бежать за обидчиками он не мог, ведь ног у дерева всего одна, и та намертво вцепилась корнями в землю, не отодрать.
Плачет Валерик, слезами заливается: тысяча больных точек пульсируют огнём от ран.
Взмолился Валерик-верба ко Господу: «Исцели меня, Господи!». И послал Господь Валерику двух добрых женщин в белых платочках, в светлых одеяниях, с лучистыми глазами. В руках у них баночки с мазью и жёсткие кисточки. Подошли они к Валерику-вербе, заплакали при виде его обломанных веточек-ручек. А потом, молясь «Господи, исцели Валерика-вербу», начали ранки мазью смазывать, залеплять. И боль потихоньку утихла.
С облегчением вздохнул Валерик-верба, поклонился женщинам, всем существом своим благодаря своих спасительниц и Господа Бога.
А тут и вечер наступил. Задремали ромашки, тысячелистники, душистый горошек и Иван-чай, берёзы и шиповник. И Валерик-вербочка прикорнул к плечу тёплого ветра.
Но не удалось вербочке поспать: прикоснулась к чёрной веточке с белыми почками чья-то рука и замерла. Вскинулся в тревоге Валерик всеми своими веточками, задрожал от страха, попытался ветки от страшной руки, приносящей боль, отклонить.
Глядит Валерик-вербочка, а перед ним мальчик стоит, и очень этот мальчик похож на Валерика, когда он был человеком. Вспомнил Валерик, что он наяву сделал с другой вербой, когда он человеком был, и задрожал, затрясся в предчувствии: вот-вот раздастся хруст ломаемых веток…
Валерик криком кричит, но мальчик не слышит. Нагибает к себе самую красивую, самую нежнопушистую веточку и… погладив тельце почек, улёгшихся на ветке, словно зайчата-беляки, осторожно разгибает, убирает от неё руку со знакомой застарелой царапиной на коже. И уходит мальчик, теряется в туманных сумерках хрупкой одинокой фигуркой.
Страх Валерика-вербы тает в радости. И ещё в нём робко зарождается надежда, что не во сне, а наяву он просто наклонял гибкие веточки, а не рвал их и не расковыривал почки…
И тут Валерик проснулся. Он выпрыгнул из кровати и подбежал к окну, стараясь рассмотреть внизу вербу, прислонившуюся к забору детского садика. Кажется, она не стонала. Валерик, чуть не плача от стыда и жалости, пообещал Богу, что никогда не сломает ни одну веточку, а из тех, что найдёт сломанными, постарается вырастить деревце, если они ещё будут живыми.
* * * ТОЛСТУШКА
Валерик ходит в подготовительную группу детского садика. Осенью ему в школу идти, в первый класс. Там будут незнакомые ребята и незнакомая воспитательница…. То есть, учительница.
Валерика это не пугает, он всегда дружелюбен, со всеми ладит. А папа с мамой волнуются уже заранее. Непонятно, почему.
Сегодня утро, первый день лета. В группе появилась новенькая девочка: её перевели сюда из другого садика, потому что в нём начался ремонт.
Девочка Арина была очень пухленькая, даже толстенькая. Но она не переживала из-за этого; весело бегала, прыгала, разговаривала, играла. А в душе Валерика поселился кто-то нехороший. Вместо того, чтобы подружиться с Ариной, мальчик невольно осматривал её фигуру, и в голову лезли всякие забавные сравнения, которые он никак не мог прогнать. Они щипали язык и требовали, чтобы их произнесли. Валерик долго крепился, а потом не выдержал. На прогулке он сказал ей вполголоса:
– А ты толстая.
Арина недоумённо воззрилась на него и пожала плечами:
– Толстая. Ну, и что же?
Валерик озадаченно поджал губы и несколько секунд смотрел на Арину молча.
– И что? – с любопытством спросила она.
Возле них собрались ребята. Они ожидали ответа Валерика. И Валерик буркнул:
– Ты как булка.
Арина захлопала глазами:
– Что?
– Ты как булка с изюмом, – добавил подробностей Валерик.
Ребята оживились. Кто-то хихикнул, и Валерик осмелел:
– Или как тучная корова. Безрогая.
– Почему безрогая? – прошептала Арина.
– Потому что у тебя волосы стрижены, – измыслил Валерик.
Тут уж все обидно рассмеялись. И беззаботная жизнерадостная Арина, которую никогда в прежнем садике не дразнили, расстроено шмыгнула носом. Это подзадорило мальчика. Тот, кто сидел внутри него, ликовал.
– Ты розовая слониха! Ха! Ха! – кричал он на весь участок. – Ты толстая лягушка! Ты…
Но тут подбежала воспитательница Наталья Фановна, схватила Валерика за ручку и, быстро сказав: «Пойдём-ка со мной», повела его на веранду.
– Валерик, – строго произнесла она, – ты поступил очень плохо. Дразнить людей нельзя никогда-никогда, ни в каком случае, понимаешь? Больным деткам и так достаётся, а если их ещё и дразнить, представляешь, как у них скверно на душе? Арина больна, у неё нарушен обмен веществ… Хотя разве ты поймёшь?
Валерик обиженно оттопырил нижнюю губу.
«Но она же толстая!» – непримиримо возразил он Наталье Фановне – правда, мысленно: «спорить со старшими нехорошо, – учила его мама, – потому что ты знаешь о мире гораздо меньше, чем они; вот выучишься, и если найдёшь искренние правильные слова, – тогда спорь!».
Так что Валерик промолчал в ответ на отповедь Натальи Фановны, проявил воспитанность. Однако в глубине души он вовсе не чувствовал себя виноватым. Это же смешно! Все ребята смеялись!
А ночью Валерику пришёл сон.
* * * СОН ЧЕТВЁРТЫЙ
Сидит будто бы Валерик на удобном мягком диване, смотрит мультик по телевизору, а сам кушать хочет нестерпимо. Перед ним на журнальном столике громоздятся тарелки с едой – кашами, супами, котлетами, булочками, фруктами, орешками, печеньками, конфетами… Ешь, сколько пожелаешь!
Тянется Валерик к самой румяной булочке и вдруг с ужасом видит, что рука у него чужая, совсем не его рука! Пухлая, толстая, с жирными короткими пальчиками. Испугался Валерик, смотрит на руку – глазам своим не верит! А напротив него зеркало висит длинное, широкое, во всю стенку. И отражается в нём чудище невероятное – огромный толстый мальчик, больше похожий на шар, чем на мальчика. И этим шаром был Валерик!
Куда подевался стройный живой малец-пострелец? Он весь заплыл жиром!
– Это я заплыл жиро! – в отчаяньи вскрикивает Валерик. – Что со мной приключилось?
Он не хочет быть толстым, как Арина. Что делать? Что?! Ма-а-ам!
Но не мама приходит на безнадежный зов, а Наталья Фановна. Она озирает Валерика и осуждающе качает головой.
– Что с тобою, Валерик? Ты плачешь? Почему ты плачешь? Разве тебе не весело? Странно. Я думала, ты повеселишься. Ого, сколько у тебя еды! И, конечно, ты не поделишься – я помню, что ты жадный… Скоро, Валерик, тебе будет ещё веселее… Как Арине.
И, пообещав это, Наталья Фановна дымком исчезает в дверях. Валерик пытается встать с мягкого удобного дивана, а не может. Хочет ногу поднять, а она едва движется: тяжело…
– Ма-ама-а! – зовет Валерик. – Я боюсь! Ты где? Ма-а-ама! Я стал толстым
Возле него возникает мама. Она с участием склоняется над Валериком, гладит по голове.
– Почему «стал»? – удивляется она. – Ты всегда такой был.
– Но почему?! – не верит Валерик.
– Потому что ты болен, – отвечает мама. – У тебя нарушен обмен веществ. Сейчас ты поешь, и пойдём в садик.
– В садик? – ужасается Валерик. – Ни за что!
Он представляет себе глаза ребят в группе и повторяет громче:
– Ни за что!!!
– Успокойся, – ласково говорит мама. – Я тебя и такого люблю… Покушай, сыночек, надо выпить таблетки и поставить три укола.
– Нет! Нет, мама! – просит Валерик.
– Это обязательно, – настаивает мама, и в руке у неё появляются таблетки и три больших шприца с толстыми иголками. – Ну, съешь таблетки, сынок, – мама протягивает Валерику лекарства.
– А они горькие? – с опаской спрашивает Валерик.
– Ты же знаешь. Ты пьёшь их несколько лет. Смелее! – подбадривает мама.
– Ладно, я съем. А они помогут мне похудеть? – надеется Валерик.
– Думаю, они просто не позволяют тебе толстеть слишком быстро, – грустно отвечает мама.
Валерик глотает белые горошины и морщится: го-орькие! А потом становится больно: мама делает три укола подряд.
После лечения у Валерика ноет всё тело и болит голова. Мама помогает ему встать с мягкого уютного дивана.
– Погуляй, сыночек, немного, а то вовсе растолстеешь…
Как тяжело идти! Спустился Валерик с третьего этажа, а запыхался, словно десять минут прыгал без остановки. Во дворе солнышко сияет, детвора вокруг играет. Валерик спускаться устал, сидит на лавочке, никого не трогает, следит за чужой игрой и всё мрачнеет и мрачнеет. Заметили его дети, издали дразнят:
– Эй, толстый кролик! Жаба ползучая1 – и другими обидными прозвищами сыплют.
Обидно Валерику.
– Я болен! Отстаньте от меня!
– Больной толстый кролик! Больная жаба! – подхватывают дети.
Валерик замахивается в бессильной ярости – ведь догнать быстроногих ребятишек он не может, – кричит:
– Не надо меня дразнить1
и пытается подняться. Поднимается. Дети смеются. Валерик идёт на них, ноги гулко бьют по асфальтной дорожке. Мальчики и девочки разбегаются прочь от него в разные стороны, визжа и хохоча: знают, что не догонят быстроножек этот ревущий бочонок на ногах-полешках. Смешно! А тут ещё Валерик запинается за корягу и падает, да прямо в лужу, что растеклась посреди двора после вчерашних ливней. Всем развлечение, а Валерику слёзы горькие.
Завечерело. Кличут мамы и папы сыночков и дочек домой ужинать. Вырастают у деточек серебряные крылышки, и они улетают по домам. А у Валерика крылышки не растут. Мокрый он, грязный, зарёванный, злой. Пусто во дворе. Одна девочка стоит у деревянной горки и непонятно на Валерика смотрит. А за спиной у неё золотые крылья. Вот-вот улетит, уже и присела, чтоб прыгнуть вверх и взлететь. Но не улетела.
Подходит девочка с золотыми крыльями к Валерику и говорит:
– Возьми мои крылья, мальчик, и лети домой!
Смутился Валерик: разве достоин он золотых крыльев? Хочет девочке сказать «Нет, не возьму я твоих золотых крыльев, я плохой», но не успевает: взмахивает девочка руками, и посылает свои крылья Валерику.
– ОЙ, – мямлит Валерик и понимает, что за спиной у него вырастают два огромных сверкающих крыла.
Они вздымают его вверх мощным рывком. А девочка остаётся внизу, среди деревьев, возе лужи, которая растеклась посреди двора после вчерашних ливней. Девочка задирает голову, и Валерику чудится её внимательный добрый взгляд. И Валерик узнаёт в худенькой девочке… Арину!
– Прощай, Валерик! Лети, и будет тебе жить легче!
И Валерик радостно взмывает в небо, полное звёзд. Неважно, что он толстый. Он умеет летать1
– Арии-ина! – громко зовёт Валерик. – Спаси тебя Бо-ог!
И тут он проснулся.
Сел Валерик на кровати. Пощупал спину: вдруг на ней золотые крылья трепещут? Крыльев не оказалось. Но Валерик не расстроился: он понял, что крылья просто стали невидимыми. И на этих крыльях он завтра подойдёт к пухленькой болящей Арине и вернёт ей её золотые крылья, чтоб ей было легче ходить по земле.
* * * ХОМЯЧОК
Ура! Папа приехал из командировки вовремя и как раз успел к дню рождения Валерика. Вся семья в сборе, как здорово! Утром четырнадцатого августа Валерик проснулся в предвкушении чего-то необыкновенного. И необыкновенное случилось! Папа с мамой зашли в комнату Валерика с небольшой клеткой и пропели: «Многая лета, многая лета, многая лет!», а потом любимое «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…».
Клетку они поставили на стол. Валерик выпрыгнул из сладкой постели, всё ещё хранившей запах волшебных ожиданий, подбежал к клетке. В ней спало маленькое серо-рыжее пушистое существо.
– Это хомяк, Валерик, – пояснил папа. – Теперь он твой.
– А как его зовут?
– Назови сам, – предложил папа. – Он же твой.
– Я подумаю, – серьёзно пообещал Валерик, внимательно изучая зверька. – А можно его в ручки взять?
– Можно, – разрешил папа.
– А он не кусается? – с опаской спросил Валерик.
– Не кусается, – улыбнулся папа. – Вот тебе корм, насыпь его в кормушку. Проснётся хомячок, и ты с ним познакомишься поближе, а я покажу, как за ним ухаживать.
На счёт познакомиться – это интересно. А вот ухаживать… Не совсем понятно. Попу ему мыть и какашки в унитаз бросать? Отсмеявшись после сыновнего предположения, папа заверил Валерика, что попу хомячку мыть не надо, а вот опилки со дна клетки надо часто менять. А ещё поить малыша-зверёныша и кормить. И, конечно, не обижать, потому что он маленький, слабенький, беззащитный… и чудо, сотворённое Господом Богом, – добавила мама.
Кроме хомячка Валерику подарили железную дорогу. От восторга Валерик и о хомячке забыл, всё включал паровозик, нагружал вагоны, гудел «ту-у!», ехал «чи-чи-чичих», объявлял остановки и отдыхал в дело после рабочего дня. О хомячке напомнил папа. Он принёс из кухни еду для хомячка и дал мисочку Валерику.
– Твоему питомцу пора ужинать, – сказал он.
– Покорми сам, – отказался Валерик: он как раз вывозил поезд из депо.
Папа перестал улыбаться.
– Но ведь это твой питомец, – сказал он. – Почему я должен его кормить?
– Я не хочу, – заупрямился Валерик. – Я играю с паровозом. Покорми сам!
Мама подошла к клетке.
– Какой трогательный хомячок, – сказала она. – Пап, смотри, он стоит посреди клетки, смотрит на нас, принюхивается. Дай-ка я его покормлю. Тогда он будет меня любить и играть со мной…
«Как это? – возмутился Валерик. – Это же мой подарок!». И он тут же подскочил к клетке.
– Нет! – некрасиво заверещал он. – Я сам его покормлю! Он мой! Он будет любить только меня!
Хомячок испугался криков и сбежал в свой домик. Валерик вызывающе отпер дверцу, забрал у папы мисочку и сунул в клетку, по дороге разбросав корм по опилкам.
– Валерик, ты что? – расстроилась мама.
Валерик исподлобья глянул на маму и промолчал, надулся. Папа пожал плечами. Мама вздохнула.
– Опять к тебе капризка прыгнула на грудь и доброту прогнала, – сказала она и ушла на кухню, а папа ушёл на балкон чинить сломавшуюся недавно сушилку для белья.
Валерик постоял, постоял, а потом протянул ручку в клетку и схватил хомячка, который проснулся и выбрался из домика, чтобы покушать. Хомячок от страха и боли пискнул. Валерик ещё крепче сжал нежное пуховое тельце.
– Подружился? – отрезвил его голос папы, вернувшегося с балкона в комнату за какой-то деталью для сушилки.
Валерик испуганно разжал пальцы. Он вовсе не хотел, чтобы его злость, которую он выместил на хомячке заметил папа.
– Подружился, – сумрачно ответил он и отошёл от клетки к паровозику.
Но поезд почему-то его перестал радовать. Он потускнел и казался старой надоевшей игрушкой, которая давно уже досконально изучена и изыграна. Валерик со скукой катал паровоз, рассматривал картинки в любимой книжке, которые потеряли свою занимательность и яркость, ел праздничный пирог с вишней, совсем почему-то несладкий… Пару раз он подходил к клетке и бросал виноватый взгляд ан хомячка. Зверёк лежал среди опилок и мелко-мелко дрожал. Валерик поджимал губы и украдкой оглядывался: не видят ли мама и папа? Не то накажут за то, что сделал питомцу больно. Ведь он такой маленький, слабенький и беззащитный…
Перед сном мама с папой помолились, перекрестили Валерика и, едва они выключили свет и закрыли дверь, как мальчик уснул. И приснился ему сон.
* * * СОН ПЯТЫЙ
Встаёт он якобы утром и на цыпочках прокрадывается в комнату, где стоит на столе клетка с безымянным хомячком, а внутри – одни опилки! Нет хомячка, сбежал от злого хозяина. Что скажет папа?! И мама… И Бог? Скажут, что недосмотрел, проворонил. Только Валерик удумал нафантазировать оправдательную историю, как вдруг всё вокруг увеличивается в несколько раз, а Валерик уменьшается в несколько раз и попадает в коридор больницы.
Мимо него проносятся люди в белых халатах, росточком с Валерика. Из палат доносятся стоны, попискивание, поскуливание. Заглядывает Валерик в одну палату, а там лошадь с перевязанной ногой. Заглядывает в другую, а там кенгуру с забинтованным хвостом. Заглядывает в третью, а там зайка с поникшими ушами и печальными глазами.
У Валерика ком в горле застревает, и ему хочется плакать от жалости: кто сделал это со зверями? И вспоминает своего безымянного хомячка, которого сегодня обидел из-за взявшейся ниоткуда капризки. Как сильно он сжал хрупкое мягонькое тельце в руке! А вдруг он что-нибудь в нём сломал? Вдруг хомячок из-за этого тоже попал в больницу?!
Валерик приотркывает двери в палаты. Всюду больные стонущие звери, зверята, зверюшки, птицы, лягушки. Все собрались в больнице, все, кого обидел человек. и в одной палате Валерик видит своего серо-рыжего хомячка! Хомячок лежит на малюсенькой кроватке, обмотанный бинтами, в каких-то прозрачных трубках. Из сомкнутых глазёнок текут ниточками-ручейками слёзки.
«Это от боли», – с раскаянием понимает Валерик. – Это я причинил ему боль».
И ему тоже становится больно, особенно там, где касались тельца хомячка его жестокие пальцы.
Подходит к палате доктор. Валерик спрашивает у него:
– А как его здоровье?
– Чьё? – строго уточняет доктор.
– Хомячка.
– Какого хомячка? Их в больнице много. Как его зовут?
Заминается Валерик: ведь он не захотел назвать хомячка. Пока он думает, доктор уже показывает на Валеркиного хомячка и говорит:
– Шустрика очень замучен своим хозяином, состояние крайне тяжёлое. Уж не знаю, выздоровеет ли он. Видите: еле дышит, бедняга. Мы, конечно, сделаем всё, что можем и не можем… Но Шустрик сам должен захотеть жить. А как он захочет, если хозяин его бросил?
«Он не бросил! – хочет сказать Валерик, но не говорит: ведь он на самом деле обидел и бросил хомячка…
Опускается его голова. А врач прищуривается:
– Так это вы хозяин Шустрика?
– Я, – признаётся Валерик.
– Вот оно что… – хмурится доктор. – Тогда вам в палату заходить не разрешается: вдруг хомячок испугается вашего вида? Вдруг вы снова сломаете ему что-нибудь? Например, сердечко. Он не переживёт.
– Я не буду ломать, – выдавливает из себя Валерик. – Я не хочу больше причинять ему боль. Скажите, добрый доктор, что мне сделать, чтоб хомячок… Шустрик выздоровел?
Доктор отворачивается. Валерику ясно: доктор не хочет с ним говорить. Но ему очень нужно знать! Очень-очень! Достать ему… колбасы? Сыра? Свежую капустку? Кабачок?... Что ест хомячок? Может, травку? Чесночок?
Валерик тормошит доктора за рукав и требует:
– Скажите мне, как его вылечить? Я больше не буду! Не буду его обижать!
Но доктор будто не слышит, ставит хомячку укол, меряет тонюсеньким градусником температуру.
– Ой-ёй-ёй, – бурчит он обеспокоено, – прямо горит, бедняжка…
– Доктор… – шепчет Валерик, уже не надеясь на ответ.
И доктор почему-то на этот раз отвечает:
– Заботься о нём, люби его, вот и весь рецепт.
– Я буду! Буду! – горячо шепчет Валерик. – Я тебя люблю, Шустрик! Ты только не болей, не умирай!
Хомячок открывает круглые глазёнки. И печально смотрит на Валерика.
– Не унывай, Валерик, – тихо-тихо произносит хомячок, и Валерик его слышит, словно в палате хрустальная тишина, и, наверное, так и есть. – Не унывай, просыпайся: я жду тебя дома.
И протягивает Валерику крохотную дрожащую лапку. Валерик легонько жмёт её двумя пальчиками.
– Спасибо, Шустрик, – шмыгает носом Валерик и просыпается.
Солнышко встало и теперь врывалось в комнату снопом ярких лучей. Валерик вскочил с кровати и пошёл к хомячку, даже не взглянув на новую железную дорогу. Он молился, чтобы хомячок выздоровел. В клетке никто не ворошился. Замирая от опасений, надежды и предчувствий, Валерик робко заглянул сквозь прутья. Хомячок лежал в своём домике и ровно дышал. Радость охватила Валерика, и он вскрикнул:
– Шустрик! Ты жив!
– Ого, ты придумал хомячку имя? – спросонья зевнул папа. – Хорошее. Мне нравится.
И Валерик улыбнулся завозившемуся в домике хомячку.
* * * КАРУСЕЛЬ
Ах, какой сегодня праздник1 сегодня папа и мама ведут Валерика в парк, где ровно в полдень откроют и запустят новенькие аттракционы.
На Валерике чистая белая рубашечка, синие шортики с белыми лампасами, белые носочки, синие сандалики и синяя кепка. В общем, для праздничного летнего дня в самый раз. На улице тепло, почти жарко. Папа, мама и Валерик ходят по парку и любуются аттракционами. Конечно, к каждому из них очереди, но всё равно попасть можно.
Папа покупает билеты, и для Валерика начинается праздник. Он покатался на всех аттракционах, и особенно ему понравилась сказочная карусель с фигурками животных, машинками и даже драконом. Огромная карусель не останавливалась: она крутилась то быстро, то медленно, и ребята – кто один, кто с папой или мамой – успевали взобраться на неё. А потом можно было нажать кнопку у фигурки зверя или у машинки, на которой сидишь, и они начинали плавно подниматься и опускаться, издавать негромкие звуки. Центр карусели состоял из толстой многоугольной колонны, где каждая грань была разрисована сценой из сказки, и эта колонна поддерживала купол-шатёр, который тоже манил чудесной росписью.
Неудивительно, что Валерик хотел кататься на карусели ещё и ещё. Когда папа сказал, что на билеты денег больше нет, Валерик некрасиво разбушевался: как, он не покатается на этой удивительной карусели?!
– Я хочу здесь остаться! – во весь голос вопил он. – Я хочу на карусельку! Я не пойду домой совсем! Хочу кататься! Купи билетик!
И так он вопил долго-долго, и в парке, и по дороге домой, и дома, когда за ним захлопнулась входная дверь. Папа с мамой осерчали, шлёпнули Валерика пару раз по мягкому месту и поставили в угол «для успокоения». Там Валерик пришёл в себя и повинился. За что был тут же прощён. А ночью ему привиделся сон…
* * * СОН ШЕСТОЙ
Сидит будто Валерик на самой красивой, самой волшебной в мире карусели. Досталась ему фигурка слона. Уши у слона как лопухи, хобот опущен до земли, глаза маленькие и невесёлые.
Пристёгивает Валерика страховочным ремнём к сиденью косматый старик в очках с толстыми стёклами, в цветастом балахоне и нарисованной улыбкой.
– Сад;мся, с;димся, кат;мся, к;тимся, – приговаривает он.
Около Валерика знакомые девочки и мальчики. Они переговариваются и смеются. А косматый старик в цветастом балахоне и нарисованной улыбкой всё приговаривает:
– Сад;мся, с;димся, кат;мся, к;тимся…
И вдруг шепчет возле Валерика:
– На вечной карусели вечно маяться!
Забор вокруг карусели облеплен родителями и детьми. Они смотрят на своих чад и едят мороженое, чебуреки, пьют газировку и минералку.
Голод и жажда внезапно овладевают Валериком, но карусель начинает ход, и приходится терпеть. От наслаждения Валерик забывает о голоде и жажде и хохочет во всё горло. А карусель крутится один круг, второй, третий. Мальчики и девочки сходят с карусели и убегают к своим родителям. А Валерик всё катится, всё кружится, и не хочет, чтобы карусель останавливалась.
Вскоре на карусели никого, кроме него, нет. И за забором лишь его папа и мама машут его рукой. Валерик проносится мимо на слоне, и успевает заметить, что лица у папы и мамы не радостные, а тревожные.
– Валерик! – зовут они. – Иди к нам!
Но Валерик мотает головой:
– Не-ет! Хочу кататься!
И он всё катается, катается, катится на сером слоне и катится… Но вот он замечает, что картины парка, мимо которых он проезжает, становятся нечёткими, смазанными. У него чуть кружится голова. Солнце жарит, и Валерик облизывает пересохшие губы.
Ему надоедает кататься в одиночестве на карусели, и он завёт косматого старика в цветастом балахоне, но тот смеётся нарисованным ртом и не подходит.
– Мама! – надрывается Валерик. – Папа! Снимите меня отсюда! Я хочу пить! Я хочу кушать! Я хочу домой!
Но папа и мама почему-то не слышат Валерика. Они разговаривают друг с другом, что-то оживлённо обсуждают, едят мороженое и пьют из горлышка синей бутылки минералку. А потом… уходят в глубину зелёной аллеи! И до Валерика ясно доходит, что карусель не отпустит его никогда. Он вечно будет крутиться по кругу и никогда с него не сойдёт. И никого рядом не будет – ни папы, ни мамы, ни друзей, ни бабушки с дедушкой! И садика… И школы… И купания на озере… И поход в лес с костерком и дымящимися сосисками… и бассейн с осени…
Да что перечислять! Ничего не будет! Только карусель, которая вроде бы движется, а на самом деле стоит, наблюдая, как мимо её лошадок, оленей, слонов, бегемотов, лисиц, волков, машинок и дракона убегает в будущее жизнь…
Мимо Валерика пройдёт яркая жизнь! А он будет видеть только карусель и косматого старика в очках с толстыми стёклами, в цветастом балахоне и с нарисованным смеющимся ртом…
И рвётся Валерик прочь от карусели, падает прямо на землю. Встаёт и мчится сквозь забор к зелёной аллее, где исчезают папа и мама.
– Мамочка! Папочка! – звенит по всему парку его полный мольбы голосок. – Возьмите меня домой! Я больше не буду капризничать! Я постараюсь! Я такой глупый…
и фигуры папы и мамы увеличиваются. Они рядом с Валериком! Мама гладит его по голове, папа крепко держит за плечо. Как спокойно, как надёжно, как хорошо… Валерику не хочется смотреть на карусель, но он почему-то понимает, что посмотреть придётся, иначе случится беда. Валерик оборачивается.
Ух, ты! Фигурки карусели вдруг оживают и сбегают со своих мест, машины урчат, мигают фарами и съезжают на тропинку. А грани карусели складываются друг на друга, падают вниз, земля разверзается, и в пропасти плещут пламенеющими хвостами огненные рыбы и ржаво-рыжий огонь поглощает остатки карусели вместе с его создателем и хранителем – косматым стариком в очках с толстыми стёклами, в цветастом балахоне и нарисованным смеющимся ртом…
Сияет голубизной летнее небо. Валерик держит за руки родителей, никуда не отпускает… и просыпается.
«Едва не уехал неведомо куда с неведомо кем! – с облегчением вздохнул Валерик. – Как здорово, что это сон! Нельзя больше капризничать. Хватит, а то пропадёшь тут запросто. Господи, спаси и помилуй папу и маму! И меня».
13, 15-18, 20-22 апреля, 31 июля, 1-13 августа 2008