Серега умирал. Вернее, думал, что умирает. А о чем бы думали вы в реанимации областной больницы, с трубками в носу и бесконечной капельницей в онемевшей руке?
Первый раз Серега умирал после ранения.
Голова звенела и лопалась, мозги вытекали из ушей, а сердце вырывалось из грудной клетки и выбивало виски в разные стороны.
Тогда, от ухода в мир иной, его удержала Маша. Машенька. Ангелочек.
Он и в Чечню-то поперся по контракту, чтобы ей и ее дочке стало жить полегче. В смысле денег.
Потом был госпиталь. Потом медаль. В конце концов, после долгих шести месяцев, все же удалось получить заработанные деньги, часть из которых уже сожрала гадина-инфляция.
Серега пытался много работать, но головные боли (последствие контузии), время от времени сводившие его с ума, выбивали из колеи на неделю и его увольняли. В такие дни Машенька, вернувшись с работы, гладила его по голове, что-то ласково шептала и боль ненадолго уходила.
Потом стало чуть легче.
Он устроился охранником в банк. Они наконец-то смогли заполнить всякими вкусностями холодильник, а когда Маша стала работать кассиром в том же банке, стали почти счастливы.
Почти. Серега любил до безумия своего ангелочка. Он гладил Машеньке блузки, готовил завтраки, заботился о ее дочке больше, чем о своем сыне от первого брака.
Серега жил и дышал Машей.
Маша хорошо относилась к Сереге, но она не то что бы не любила, нет, просто считала его вторым ребенком.
Любимым. Но ребенком.
Она постоянно говорила о нехватке денег, ужасной квартире, бесперспективном будущем.
Однажды, когда Серега сорвался и запил, она выгнала его из дому.
После этого три дня Серега жил в подъезде, буквально на половике у двери ее квартиры, и продолжал пить. Когда Маша втащила его, бессознательно-пьяного, в прихожую, он повторял как заклинание: «Ты моя любовь! Ты моя жизнь!»
Потом как-то вдруг все наладилось.
Серега ушел из банка, взял в лизинг грузовую «Газель» и занялся перевозками. А через год у него уже была небольшая фирма, четыре «Газели», один «бычок», штат водителей и грузчиков.
Он купил Маше норковую шубу, колечко с бриллиантом, и почти накопил на новую квартиру. Маша расцвела, а ее подруги в банке стали ей открыто завидовать, тем более что…
Второй раз Серега умирал душной июньской ночью.
Маша, любимая и желанная, безмятежно спала рядом. Он смотрел на нее, и его сердце останавливалось от нежности к ней и мысли, что она уже не его.
Она изменила ему. С начальником охраны банка.
Маша не удалила ЕГО смс . И Серега, который всегда ее ревновал, прочитал их вечером, пока она принимала душ.
Утром, надеясь на чудо, он спросил. Она ответила. Правду.
Что любит ЕГО. Что ОН – тот мужчина, о котором она мечтала всю жизнь. Что все равно уйдет от Сереги.
Вечером Серега напился. Один. В своем маленьком кабинете.
Он позвал диспетчера Риту, которая была неравнодушна к высокому, широкоплечему и ясноглазому начальнику, долго целовал ее, ласкал ее крепкую, ждущую грудь… Но ничего не случилось.
Всю следующую неделю, каждый день, часами, Серега спрашивал Машу: – – – Почему? За что? – но та только молча смотрела на него глазами, лучащимися любовью к ДРУГОМУ.
Ночами Серега запирался в ванной и выл.
Через неделю он выпил все таблетки, которые были в доме, и уснул.
Он не слышал, как Маша пришла домой и, почувствовав неладное, стала будить его. Он не слышал, как она звонила ЕМУ и просила, чтобы помог с больницей, как друзья тащили его стокилограммовое, теряющее жизнь тело по лестнице, запихивали в машину, как летели, нарушая все правила дорожного движения, в областную больницу.
Он просто открыл глаза в реанимации и подумал, что умирает.
Он прощался с жизнью, ставшей пустой и никчемной без Маши, словно смотрел окончание любимого сериала.
…Вот кинокамера показывает окно, обрамляющее картину разгара лета, вот она отъезжает, и мы видим соседа слева, подключенного к аппарату искусственного дыхания… медленно белый потолок, кафель на стенах и на полу, и, наконец, крупным планом… задница.
Такая аппетитная, круто-крепкая, сексуальная задница в розовых стрингах!
Дело в том, что медсестра, юная и задорная, убирая судно под кровать, не присела, а просто нагнулась.
Короткий, по случаю лета, белый халатик делал этот кадр находкой для порнофильмов.
Серега очумел. Уже ушла сестричка, уже сменили бутылочку на капельнице, а у него перед глазами стояла эта сочная задница в розовых стрингах!
Он вспомнил, что когда ЭТО произошло у них с Машей в первый раз, на ней были такие же розовые полосочки, которые унесли его в космос, сделали «ласковым и нежным зверем» – так шептала Машенька, целуя его контуженную голову.
Как же ему было хорошо с ней! Как же жить дальше без нее?! Зачем?
Мысли о Маше и о загубленной жизни не могли отогнать порочно-сладкое видение.
Вдруг Серегу бросило в холодный пот, – он ощутил мощную, небывалую эрекцию. А когда засунул руку по одеяло, чтобы сравнять «холмик», постыдный для реанимационного отделения областной больницы, неожиданно бурно кончил.
Позже он вспоминал, как именно в этот момент понял, что нельзя обижаться на Жизнь. То есть, конечно, можно, только это глупо и смешно.
Она, Жизнь, будет продолжаться с тобой или без тебя.
Будет светить солнце, будет искриться снег, люди будут любить, изменять, рождаться, умирать, и это не зависит от тебя.
Ты просто участник процесса.
Жизнь дает тебе возможность пройти через радость и горе, каждый раз теряя себя и каждый раз обретая себя заново.
Когда счастливая диспетчер Рита выбирала вместе с ним свадебное платье, он нагнулся к ее уху и прошептал :
– Обязательно одень под него розовые стринги, милая!
Скользящий скрип пера по восковой бумаге,
дрожащий огонек от умершей свечи,
мгновенье – темнота напомнит об отваге,
и растворится страх в немеющей ночи.
Как страшно не успеть, забыть, не достучаться,
в дуэльной тишине, услышав скрип зубов,
вздохнуть так глубоко, чтоб снова удержаться,
и не бежать, как раб от сброшенных оков.
А воздух напоен томлением и страстью,
и где-то юнкера шлют девочкам цветы,
а кто-то спит, опять всласть наигравшись властью,
как хочется бежать от грез и пустоты.
Нет, нам нельзя уйти и, дергая щекою,
нас держит за манжет неумолимый рок…
Как сладко уходить над сонной тишиною,
забыв про липкий страх, сумев спустить курок!
И капельки Судьбы просохнут на бумаге,
опять горит огонь, как тысяча свечей,
а Жизнь – Комедиант и, безусловно, Трагик,
закрутит все опять и жарче и сильней!