ШИНОН
(начало марта 1429 года)
Когда большая часть жизни прошла в неуверенности и сомнениях, которые только крепли от обид, идущих извне, и приправлялись горечью, бьющей изнутри, тогда любая радость делается похожей на огонек свечи в сырой темноте подземелья, где малейшее колебание затхлого воздуха способно его погубить.
Поэтому Шарль, хорошо знакомый с чувством опустошения, возникающим после того, как радость потухла, постарался не задерживаться в каминном зале, когда вывел туда Жанну и объявил, что верит ей во всем. Твёрдое убеждение, что восторг, охвативший его и ещё не осквернённый ничьим любопытством, нужно как можно скорее унести в тайники своего одиночества, гнало дофина от двора и от матушки, которой он почти приказал на ходу: «Позаботьтесь о девушке, мадам!». И даже не поднял глаз, чтобы не увидеть снова этого безжалостного сочувствия!
Всё! Он больше не нуждается ни в заботе, ни в опеке - ни в чём!
Он вырос из пажеского камзола и готов надеть доспехи отчуждённости, лишь бы не потерять этого восторга — стоять надо всеми и знать, что выше только Бог!
Даже девушка, которая пришла и принесла благую весть, была сейчас, именно в эту минуту, не нужна. Главное для него она уже сделала. А всё, что сделает потом, будет сделано уже для других: для его подданных и его королевства, которое он примет на коронации и не отдаст уже никому!
«Я король! Я король!», – твердил себе Шарль, широко шагая по тёмным коридорам замка и даже не замечая, что паж со светильником за ним совсем не поспевает. Явись здесь и сейчас так пугающее всех привидение Великого магистра де Моле*, он бы твёрдой рукой осенил себя крестным знамением и прошел мимо, поморщившись с досадой на то, что кто-то осмелился преградить ему путь в такой момент!
В покоях тоже было сумрачно.
Дофина так скоро никто не ждал, поэтому светильники не горели.
- Ты мне не понадобишься, – бросил Шарль слуге, дремавшему у двери. – Запали свечу и ступай… И всем скажи, чтобы уходили: я хочу побыть один!
От внесённого светильника по стене поползла, возвышаясь, гигантская тень. Шарль застыл, глядя на неё, как на знамение. Он станет великим королем! Станет! Потому что никому из предков – ни Филиппу Красивому, ни Людовику Святому, со всем его благочестием - не было явлено такое чудо, которое свершилось только что в каминном зале!
Надо же, простая крестьянка, а слышит голос Божий, тогда как все его епископы... да что там епископы — сам папа со своими кардиналами — не пытаются даже прислушаться! Или все они уже давно не слуги Господни?
Шарль закрыл лицо руками и затрясся в беззвучном полусмехе-полуплаче.
Наступала разрядка.
Бог весть сколько времени сжатая в пружину душа, наконец, распрямилась и вытолкнула вон сидящую, как заноза, мысль: «нелюбимый, потому что незаконный!»
- Теперь Бог меня усыновил! – закричал Шарль в потолок.
И тень на стене, вторя ему, гордо вскинула голову.
Тем временем в зале, не давая никому опомниться, мадам Иоланда поспешила оградить Жанну от любопытствующих придворных и любых расспросов.
Шарль толком не успел ещё выйти, как она уже подозвала мадам Беллье, ведавшую в замке всей челядью, и велела ей отвести девушку в донжон**, где ещё днём на всякий случай были приготовлены комнаты.
- Дева должна отдохнуть! – возвестила герцогиня. – Завтра мы подберём ей достойный двор и будем ждать дальнейших распоряжений его величества.
Придворным ничего не оставалось, как снова согнуться в поклонах, провожая уже её светлость, а потом, подобно растревоженному улью, задвигаться, загудеть и начать недоуменные перемещения, постепенно приходя в себя и обсуждая произошедшее.
- Никого нельзя пускать к ней хотя бы в первые дни, – шепотом говорила мадам Иоланда Рене, вышедшему за ней следом. – Список людей, которыми следует окружить Жанну, я уже составила, но этим займётся дю Шастель. А ты, мой друг, немедленно пошли кого-нибудь за Клод. Представим её как пажа… Пока… И постарайся, чтобы этот приезд прошёл по возможности незаметно.
Стремительная как никогда, она почти ворвалась в свои покои, растревожив прислугу, которую тут же отослала вон. Рене был отослан следом, и только пришедшего позже Дю Шастеля мадам Иоланда не прогнала.
- Думаю, этих людей будет пока достаточно, – сказала она, подавая рыцарю список, уже несколько дней лежащий у неё на столе. – Надо только добавить сюда этого монаха, Паскереля. Он первым исповедовал Деву, пускай остаётся при ней духовником. Это получится очень кстати, если кому-то взбредет в голову сказать, что я окружила Божью посланницу своими людьми.
- Всё равно скажут, мадам, – обронил дю Шастель, заглянув в список и сразу же наткнувшись на имя Пьера де Бове, в прошлом знаменосца и управляющего Луи Анжуйского.
- Неважно. Зато я буду спокойна, что никакой шпион не просочится в окружение девочек. Вы уже отдали распоряжение, чтобы охрану донжона усилили?
- Да.
Дю Шастель сложил список и посмотрел герцогине в лицо.
- Вам не кажется, мадам, что сегодня действительно произошло чудо?
- В этом мире всё чудесно, Танги, – ответила она, чутко уловив новые интонации в голосе рыцаря.
Бедный, он до сих пор ничего не знает о Клод и полагает, что чудо заключено именно в той девушке, которую они создали...
- Вера – вот источник того, что нас удивляет. Точнее, того, что кажется непостижимым. Девушка поверила в себя, в своё предназначение, и сама узнала дофина в толпе! Чудо свершилось, но ты почему-то говоришь об этом с тревогой. Чем-то обеспокоен?
- Ла Тремуй будет мешать... – начал было Дю Шастель.
Но мадам Иоланда подошла к нему почти вплотную.
- Скажи, Танги, какое главное чудо случилось сегодня?
- Я думал, главнее прихода Девы...
- Шарль, наконец-то, поверил в себя! – перебила мадам Иоланда. – То, чего я не смогла добиться в течение стольких лет, свершилось сегодня! Ты видел, с каким лицом он к нам вернулся? Нет? А я видела, потому что ждала этого! И теперь никакому Ла Тремую не удастся ославить Жанну шарлатанкой. Он может взывать хоть к папе, может выпросить у него даже буллу о ереси, что вряд ли, потому что Рим будет молчать по этому вопросу… Но, даже если и не смолчит, для Шарля это ничего не будет значить! Если одна его вера станет противоречить другой, он выберет ту, которую обрёл сегодня, и отречётся от прежней!
Дю Шастель с опаской перекрестился.
- Не пугайся, – засмеялась герцогиня, – до этого не дойдет. Для Рима мы устроим шумную проверку Девы «на подлинность». Я сама её организую и сама за всем прослежу. А потом добьюсь возвращения в армию Ришемона, его восстановления в правах коннетабля, и вместе мы отсечем Ла Тремуя от королевского двора, как нарыв от тела! Теперь всё будет хорошо! – она возбужденно и зябко потерла руки. – Теперь всё получится! Иди, Танги, мне нужно побыть одной.
Дю Шастель поклонился.
- Ваша вера заразит любого, мадам.
- Это потому, что я ни в чём не сомневаюсь.
Вечером того же дня Рене тайно привел в комнату Жанны Клод.
Пропустив её перед собой, чтобы девушки получили возможность обменяться парой слов наедине, он сделал вид, что отдаёт распоряжения стражникам. Но Жанна и Клод только обменялись взглядами и, сойдясь, свели руки в крепком пожатии.
Наблюдая за ними из-за двери, Рене вдруг подумал, что они похожи, как сёстры, заключённые волею судьбы в мужскую одежду. Только у Клод, подстригшейся совсем недавно, волосы были чуть короче.
Он выждал ещё немного, но поскольку девушки не разговаривали, вошел к ним и закрыл за собой дверь.
- Тебе нравится тут, Жанна? – спросил Рене, осматривая комнату.
- Это не имеет никакого значения, потому что я не собираюсь тут долго задерживаться.
- Ну, завтра ты в поход ещё не отправишься, поэтому сядьте обе и послушайте меня. Это важно. И надо, чтобы вы обе поняли - насколько важно.
Он подождал, пока девушки усядутся на большой сундук вдоль стены, где уже лежали кое-какие вещи, привезённые спутниками Жанны, передвинул свечу, чтобы видеть лица обеих, а сам сел в тени, откинувшись и вытянув ноги.
- Тебе устроят проверку, Жанна. Где и как долго она будет проходить я не знаю. Но она обязательна, чтобы успокоить самых неверующих и заткнуть рты откровенным противникам. Бояться нечего. Проверкой займётся моя матушка, а она… – Рене почесал кончик носа, чтобы скрыть улыбку, ползущую по лицу. – На всей земле вряд ли найдется человек, верящий в тебя больше, чем её светлость герцогиня Анжуйская… Конечно, вопросов зададут много, и задавать их будут люди не всегда доброжелательно настроенные. Однако все они всего лишь служат каким-то другим людям. Да - людям знатным, имеющим власть в этом мире, и кто-то обязательно пошлёт папе отчёт о беседах с тобой, но даже папа — всего лишь человек… Ты же должна слушать только того, кто стоит надо всеми, но рядом с тобой...
- Я не понимаю, – перебила Жанна, – зачем ты говоришь о том, что и так понятно? И почему говоришь только обо мне? Разве Клод не встанет рядом со мной перед судьями?
- Нет.
Руки Рене нервно сжались.
- Ты должна уяснить, что здесь ваша дружба никому не интересна. Все ждали Деву из пророчества и никого больше! Если здесь кто-нибудь узнает, что Клод не твой паж, а… ещё одна девушка из Домреми, я не смогу поручиться, что проверка пройдет успешно. Вдруг кому-нибудь взбредет в голову засомневаться - которая из вас настоящая... Начнётся такая неразбериха, что в ней мы снова увязнем не на один месяц. Не спеши. Время Клод ещё придёт.
Девушки переглянулись.
- Какая разница, Жанна? Я всё равно буду рядом, знают обо мне или нет, – сказала Клод, пожав плечами. – До самого конца, помнишь?
- Мне не хотелось, чтобы война тебя коснулась.
- Она всех касается. Так или иначе.
- За твоей спиной она многого избежит, – поспешил вставить Рене. – Но если ты расскажешь о Клод... – он запнулся. – Боюсь, в этом случае у неё не останется ни выбора, ни свободы.
Жанна, подумав, кивнула.
- Я всё поняла, Рене. Конечно, – она повернулась к Клод. – Мы ведь с самого начала договаривались, что война — это только моё, да?
- До этого может и не дойдёт, – пробормотала Клод, опуская голову. – Воля Божья едина для всех... – попыталась продолжить она, но осеклась.
Когда-то, только узнав о пророчестве, Клод искренне верила, что именно так и должно быть – Дева принесет избавление от войны одним своим появлением!
Но, прожив несколько дней возле королевского двора — даже не при нём — девушка начала испытывать сомнения, подавляющие её веру всё больше и больше.
Особое смятение внесла в её душу комиссия, пришедшая решать возможность допуска Жанны к дофину. По мнению Клод эти люди - кроме, пожалуй, отца Паскереля - были скорее уверены в невозможности появления Девы, нежели в том, что пророчество действительно свершилось. И теперь без особой уверенности произнеся последние слова, она заметила лёгкое, как тень, сочувствие, пробежавшее по лицу Рене, и, конечно же, осеклась.
Видимо не зря и молодой герцог, и правитель Лотарингии — старый герцог Карл, то и дело предупреждали их о том, что при дворе всё будет как-то не так. Они знали. И здесь действительно было не так. Клод это понимала всем своим существом, крайне чувствительным ко всему, что шло вразрез с естественным ходом вещей.
- Ничего не бойся, Жанна, – сказала она, стараясь искренне верить в то, что говорит.
А потом, бросив короткий взгляд на Рене, добавила:
- Я точно знаю — все, кто любят тебя, всегда будут идти за тобой, как бы тяжело им при этом ни было.
ШИНОН (утро)
Утром по замку разнеслась весть о том, что днём его величество собирает у себя очень приватный совет, куда приглашены Иоланда Анжуйская и Ла Тремуй. А пока он желает лично убедиться в ратных искусствах, которыми владеет прибывшая Дева, для чего распорядился расчистить площадку в саду, где, по слухам, всю ночь расставляли мишени, турнирные кольца и якобы даже скамьи для зрителей.
Жадные до развлечений и новостей придворные тут же кинулись к площадке, но управляющий замка чуть ли не распятием повис на воротах, без устали оглашая уже охрипшим голосом новое распоряжение короля: «Дабы Дева не смущалась, всем любопытствующим велено наблюдать через окна!». Так что еще через какое-то время на галерее, выходящей в сад, было не протолкаться. Даже слуги, побросав дела, осторожно вытягивали шеи, пытаясь через плечи своих господ увидеть хоть что-нибудь.
И всё это людское скопище беспрестанно гудело.
Дамы, никак не умещавшие в своём сознании даже одно то обстоятельство, что крестьянка обучена такому благородному занятию, как верховая выездка, реагировали полной оторопью на её умение метать копьё и орудовать настоящим боевым мечом. А мужчины, большинство из которых прошли не одно сражение, напряженно следили за каждым движением Жанны, постепенно забывая, что перед ними девушка, и мысленно давали оценку – правильно ли ставит ногу при броске, так ли замахивается, верно ли подаёт корпус вперед…
- Это что-то невероятное! – первым воскликнул герцог Алансонский, занявший самое выгодное место на галерее, откуда всё было видно особенно хорошо. – Пропустите, господа! Я не могу больше быть в стороне ото всего этого!
Бесцеремонно растолкав стоявших сзади, он кинулся в сад и едва не опрокинул усталого управляющего, который робко вытягивался на пороге, тоже стараясь рассмотреть, что делается за окнами.
«Невероятно, невероятно! – твердил про себя герцог, несясь через сад как мальчишка, которого приятели позвали на игру. – Теперь я окончательно поверил! Вот она – порода! Ни одна крестьянка не смогла бы быть так ловка! Ах, как жаль, что я связан своим выкупом! Какие возможности открываются! Повоевать с такой кузиной не будет зазорно даже мне… Впрочем, что я могу? Связан по рукам… А так хочется что-то сделать и, действительно, не остаться в стороне!»
По-весеннему прозрачный сад казался бесконечным лабиринтом. Герцог бежал по дорожкам, размахивая руками и подскакивая, как будто чувство внезапной внутренней свободы подбрасывало его вверх, позволяя хоть так унять распирающее желание действовать немедленно.
- Не мог с собой совладать! Хотел лично выразить восхищение! – слегка запыхавшись сообщил он, когда остановился возле Шарля.
- Хорошо, что пришёл.
Широко расставив ноги и заложив руки за спину, дофин одиноко стоял на краю площадки, приготовленной для упражнений. Он наблюдал за Жанной и не хотел, чтобы в такой момент кто-то мог наблюдать за ним. Но восторг уже настолько его переполнил, что требовалось с кем-то разделить это невероятное, никогда прежде не испытанное чувство.
Алансон появился очень вовремя и очень кстати. Пожалуй, никому другому Шарль бы сейчас так не обрадовался. Но слова приветствия он обронил не оборачиваясь, потому что в этот момент девушке подали копьё…
– Ты смотри, как она бросает!- воскликнул герцог. - Ей Богу, Шарль, у меня руки сами собой сжимаются – так хочу в бой! Каков джост*! Помнишь? Мой коронный - почти такой же!
Дофин медленно повернулся.
То, что герцог увидел в его глазах, и обрадовало, и напугало, потому что никогда прежде взгляд Шарля не был так жёсток и прям. Он вечно отводил глаза, стараясь не смотреть на собеседника дольше пары секунд, но теперь Алансону самому захотелось отвернуться. И если бы герцог не был так возбужден, то, пожалуй, почувствовал бы себя смущённым.
- Ты понимаешь, что произошло, Жан? – спросил дофин. – Понимаешь, что всё это не просто так?! Сам Господь желает, чтобы я стал королём. Потому эта Дева – настоящий воин. И она, как архангел, пришла защитить меня огненным мечом воли Его. Ты понимаешь? Я – НАСТОЯЩИЙ!
- Для меня ты всегда был истинным королём, Шарль.
- Для тебя - возможно. Но весь мир сомневался. И вот им всем доказательство!
Дофин снова перевел взгляд на Жанну, и на лице его мгновенно отразился благоговейный восторг.
«Не дай, Господи, узнать ему правду! – подумал герцог. – С такой верой можно горы свернуть, не то что возвратить своё королевство…". Но тут же в его легкомысленно счастливой голове завертелись другие мысли: "Да и моё герцогство тоже... Но только, молю тебя, Господи – герцогство не раньше, чем выкуп будет уплачен! Свои земли я хочу отвоевать сам!».
В этот момент слуги подали Жанне лук, и она, приладив стрелу, обернулась, ожидая сигнала от Шарля.
Молодой человек возле дофина был ей смутно знаком, хотя при дворе девушка ни с кем не общалась, если не считать Рене. Она прицелилась, выпустила стрелу и только тут вспомнила, что вчера вечером это красивое лицо словно высветилось в толпе придворных и привлекло её отчаянной надеждой во взоре. А потом отпугнуло гордостью, которую Жанна никак не могла представить в глазах дофина.
«Нужно узнать, кто это».
Подбежавший оруженосец подхватил лук, и девушка пошла к Шарлю, решив, что достаточно себя показала.
- Я восхищен! – ещё раньше дофина воскликнул молодой человек. – Я так восхищен, что не нахожу слов и готов прямо здесь стать перед тобой на колени!
Его синие глаза действительно сверкали восторгом совершенно искренним, и Жанна еле вырвала свой взгляд из этого опасного омута.
«Господи, какой красивый!», – выдохнуло всё её существо.
- Кто это? – спросила она с той долей непосредственности, которая не унижает ни спрашивающего, ни того, о ком спросили.
- Перед тобой его светлость второй герцог д’Алансон, граф де Перш, граф де Жуаньи, виконт де Бомон-о-Мэн, сеньор де Мермер, де Ла-Флеш, де Френе и далее, далее, – пышно представил Шарль.
И, заметив как понравился Деве молодой герцог, прибавил - то ли хвастаясь, то ли желая снизить чрезмерный пафос представления:
– Мой кузен.
Жанна широко улыбнулась.
- Как хорошо! – воскликнула она. – Это действительно хорошо, что вы здесь! Чем больше людей королевской крови соберется возле дофина, тем лучше.
Алансон уныло развел руки.
- Увы, я всё ещё пленник герцога Бедфордского, и пока не уплачу выкуп…
- Это неважно! – пылко перебила Жанна. – Нам, может быть, вовсе не придётся воевать! Воля Господняя так же священна для англичан, как и для французов: им следует просто уйти! А вы нужны дофину сами по себе – как один из пэров, которые, выполняя Божью волю, возложат корону на того, кто единственный должен её надеть.
- Я бы хотел отвоевать право пэра вместе со своими землями, – улыбнулся ей Алансон.
- А я бы хотела, чтобы ко дню коронации все были живы и не покалечены, – улыбнулась в ответ Жанна.
Она перевела взгляд с лица Алансона на лицо дофина, потом обратно.
И тут, словно отвечая её настроению, сквозь серую пелену мартовских облаков пробились лучи весеннего солнца и осветили общей природной радостью трёх молодых людей, двум из которых в мирное время эта весна могла бы подсказать чувства более глубокие…
- Я очень рада вам, мой прекрасный герцог, - прошептала Жанна, подчиняясь этому свету.
* * *
Между тем, тёплый луч, отразившись от нагрудника Жанны, стрелой понёсся к окну угловой башни замка, где, сквозь штрихи набухающих жизненными соками веток, за говорившими наблюдал Ла Тремуй.
Ему уже донесли, что вот-вот состоится королевский совет, и речь на нём пойдёт о расследовании подлинности Девы и о том, что ему, возможно, позволят утверждать состав комиссии.
Но радоваться тут было нечему.
Ла Тремуй достаточно долго руководил закулисьем этого придворного балагана, чтобы понимать — окончательный вердикт по делу определит только тот, кто комиссию ВОЗГЛАВИТ. А судя по всему - коль уж совет созвала её светлость, самоуверенная герцогиня Анжуйская - нет никакой гарантии в том, что возглавить предложат ему, или кому-то из тех, на кого он укажет.
Граф потёр лоб рукой.
М-да, и тут опередила...
По его мнению, в том, что девица узнала дофина никакого чуда, конечно же, не было. Ей просто подали знак. И Ла Тремуй всю ночь составлял осторожную речь, которой собирался намекнуть Шарлю о возможности подлога. Но мадам с раннего утра потребовала созыва королевского совета сразу после того, как девица продемонстрирует свои умения, и речь сразу стала не нужна.
Ещё бы! Кто теперь заподозрит её светлость в предвзятости и подлоге?! Она требовала Деву принять - теперь требует проверить. И не глупым шутовством, а специально созданной комиссией! И то, что ему предложат набрать в эту комиссию людей - такая же уловка, как и всё остальное! У мадам наверняка давно готов собственный список, который будет навязан совету, как бы Ла Тремуй ни противился.
На мгновение он вообразил перспективы своего пребывания при дворе в случае, если герцогиня окончательно победит, и чуть не застонал...
Впрочем, кого он обманывает? Герцогиня победила уже вчера. И знаком её победы стало выражение твёрдой веры на лице дофина, когда он вернулся после разговора с этой девицей.
Интересно, что она ему сказала? Что-то о своём происхождении? Или наплела какую-нибудь религиозную чушь про Божьи откровения, которой её научила герцогиня?
Ла Тремуй перекрестился.
«Прости меня, Господи! Ведаю, что творю, потому не сочти мысли мои за богохульство. Прийди эта, якобы Дева, сама по себе, я бы, может, подумал - а вдруг правда... Но такого же быть не могло! Мерлину ничего не стоило, с тем же успехом, напророчить, что в помощь дофину придёт целая армия драконов. И лучше бы он напророчил именно это — вот бы её светлость голову-то поломала! Но... что сделалось - то сделалось. И во славу твою, Господи, я должен вскрыть этот еретический заговор любой ценой! Терять мне, по сути, нечего, если правда о делах мадам Анжуйской выйдет наружу. Одно плохо — во всём этом деле нет никакой её личной корысти, и этим я связан крепче, чем малейшей опасностью для себя!»...
Площадка в саду давно опустела, а Ла Тремуй всё стоял перед окном, размышляя и морщась от досады.
- Ваша милость, – вывел его из задумчивости голос слуги. — Прошу прощения... здесь её светлость...
Ла Тремуй обернулся.
Словно материализовавшаяся мысль, перед ним стояла герцогиня Анжуйская.
Стояла и улыбалась!
Улыбалась, как старому другу, которого навестила вот так, запросто, на правах хозяйки дома, чтобы узнать, хорошо ли его разместили.
- Чему обязан? – спросил Ла Тремуй, даже не пытаясь скрыть, что визит этот ему неприятен.
- Как?! - всплеснула руками герцогиня. - Разве вы не видели, сударь? Вы же стоите у окна… Это чудо, не иначе! Девушка из захолустья оказалась настоящим воином!
Она подошла к окну, словно желала убедиться, что отсюда всё было хорошо видно, и министр ничего не пропустил.
- Видимо, в захолустье у неё были хорошие учителя, – пробормотал Ла Тремуй, настороженно наблюдая.
- Вы шутите? Откуда там?
Лицо герцогини ни на миг не утратило радостно-восторженного выражения. Со стороны могло показаться, что она абсолютно искренна, но Ла Тремуй не сомневался — мадам пришла вовсе не за тем, чтобы делиться радостью. Хотя и улыбалась.
Но именно потому, что она улыбалась с видом наивной, добродушной хозяйки, графу стало совсем тошно.
- Перед лицом так явно выраженной Господней воли хочется даже забыть о всяких недопониманиях, не так ли? – продолжала говорить мадам, пугая откровенным расположением во взоре. – Сегодня утром я снова беседовала с нашими учёными мужами, которые навещали Деву на постоялом дворе, и они ВСЕ высказались за то, что чудо действительно явлено!
Ла Тремуй горько усмехнулся. Прекрасно понимая причину такого единомыслия, всё же не утерпел и попытался вылить на радующуюся герцогиню ушат холодной воды:
- Надо бы узнать ещё и мнение папы.
- О да, КОНЕЧНО!
Ла Тремую показалось, что её светлость только ещё больше воодушевилась.
- В этом вопросе мнение папы явится самым весомым. Именно поэтому я к вам и пришла!
Мадам Иоланда выразительно посмотрела на слугу, всё ещё ожидающего возле двери, и Ла Тремую ничего не оставалось, как отослать его и предложить её светлости присесть.
- Уверена, вам известно, что сегодня на совете король попросит нас организовать комиссию, которая должна будет установить подлинность Девы, - сообщила герцогиня без долгих предисловий.
- Неужели? – Ла Тремуй удивлённо вскинул брови.
Благодаря многолетней придворной привычке, это получилось у него очень натурально.
– Я думал, ничего подобного и в помине не будет. Вчера вечером его величество достаточно ясно сказал, что верит этой, якобы крестьянке, безоговорочно.
- Разумеется.
Кивком головы герцогиня словно отбила в сторону ядовитое «якобы» и продолжила с доверительностью такой же искренней, как и недавнее удивление Ла Тремуя:
- Шарль поступает очень прозорливо, устраивая это расследование. МЫ С ВАМИ должны принимать его не как уступку Риму, а как сбор доказательств для папы, которому останется только благословить любого, кто встанет под знамёна Девы. При этом, собирая доказательства, просто обязаны приложить все силы к тому, чтобы они были и убедительны, и правдивы — без обычных в подобных случаях домыслов, или наветов.
Ла Тремуй многозначительно кашлянул.
- Мы с вами? Но мне-то зачем? Уверен, мадам, все необходимые доказательства вам и без меня предоставят.
- А разве не вы сейчас очень своевременно вспомнили о том, что король этой девушке верит? Как люди, облечённые особым доверием его величества, именно мы - ВМЕСТЕ - должны отстаивать его интересы.
- Его? – Ла Тремуй, с откровенным сомнением, почесал кончик носа. – Король может находиться в плену опасных заблуждений. И МЫ С ВАМИ как раз обязаны помочь ему не обмануться.
- Обмануться в чём? – Герцогиня указала на окно. – Разве доказательств мало? Крестьянская девушка не может всего этого уметь.
- Вот именно! Девушку явно подучили внушить королю опасные заблуждения!- не выдержал Ла Тремуй.
Герцогиня посмотрела на него то ли с жалостью, то ли с отвращением. Ей, наконец, надоело улыбаться.
- А если и так, – сказала она с прежней отчуждённостью, – если и подучили, что в этом опасного?
- Это подлог, мадам! – прошипел Ла Тремуй.
- Тогда поймайте злодея за руку и докажите, что он желал зла нашему королю. Вы это сможете?
Граф в ответ зло промолчал. Ответить ему было нечего.
Пока нечего...
- В любом другом случае Дева является последним шансом на спасение для страны, загнанной в угол, – продолжила герцогиня. – Собирая доказательства в её пользу, вы, как человек искренне преданный, лишь помогаете своему королю.
- Королю ли, мадам?
- Естественно. Ни герцогу Бэдфордскому, ни герцогу Бургундскому Дева корону не предлагает!
Её светлость сердито запахнула свою меховую накидку и откинулась на спинку стула.
- Или я ошиблась, придя к вам? – спросила она ледяным тоном. – Страстное желание замолить свои грехи дружбой с герцогом Бургундским совершенно отвратило вас от реальности? Вы уже не видите, что действительно хорошо для короля, а что лишь продлит его унизительное положение, чтобы затем унизить ещё больше, потому что герцоги Бургундские никогда ничего не забывают. Впрочем, возможно, вы на это и рассчитываете.
Ла Тремуй выпрямился.
- По какому праву, мадам...
- По праву матери, – перебила герцогиня. – Или поймайте меня за руку и докажите, что я не люблю Шарля, как собственного сына!
Она замолчала, вызывающе глядя в лицо министра, и Ла Тремуй снова был вынужден признать, что ответного хода у него нет.
«Ах, знать бы, в чём у неё тут личный интерес?», – подумал он с тоской. – «Или что-то, в чём она была не слишком чистоплотна… Нельзя же, без малейшей оплошности контролировать такое дело столько лет! Столько лет… А кстати, сколько?».
В мозгу Ла Тремуя, словно костяшки на счётах, защелкали недавние и давние события. Бургундец, Бурдон, мадам де Монфор, Арманьяк… Или ещё дальше? Луи Орлеанский!
Ах, чёрт!..
Времени на то, чтобы подумать сейчас совсем не было, но что-то зацепилось... зацепилось… Эх, чуть бы раньше! Но теперь уже всё потом… А пока - потянуть бы время, поторговаться... Обидеться, наконец!
- Естественно, мадам, вы любите его величество, как родного, – выдавил Ла Тремуй, стараясь смотреть на собеседницу по возможности независимо. – Никто не ставит под сомнение ваши чувства. И я, как человек облечённый доверием короля, разумеется, приложу все силы… Однако, намёки, которые вы делали...
- Как замечательно, что мы нашли, наконец, общий язык, – снова расцвела улыбкой герцогиня и поднялась. – И, раз уж делаем теперь общее дело, думаю, вы не станете возражать против того, чтобы комиссию возглавила я? В конце концов, проверка на девственность вряд ли пристала государственному мужу. Даже такому, м-м… облечённому доверием, как вы.
Лицо Ла Тремуя вытянулось. Герцогиня засмеялась.
- Вижу, вы согласны, - сказала она, разворачиваясь, чтобы уйти.
- Само собой, я предоставлю это вам, – процедил Ла Тремуй сквозь зубы уже ей в спину.
_________________________________________________________
+ Жак де Моле - Великий магистр ордена тамплиеров, во время процесса над орденом, содержался в тюрьме Шинонского донжона.
++ Донжон - центральная башня замка, последний оплот его жителей во время осады. Донжон строился с таким расчетом, чтобы захватить его было невозможно, даже если весь замок будет захвачен. Поэтому в донжоне было множество помещений, пригодных для складов, которые в мирное время использовались и как казематы.
+++ Джост - таранный удар копьем.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/04/01/1558