А может я завтра умру… Вот возьму и сдохну – размышлял вслух Ефим. – Что скажешь? А? Псина?.. Люблю я вас! Собаки… - Нежно протянул черт, и потрепал животное за холку. Ласковый скулёж был ответом.
На сыром мху сидеть было противно, и Ефим, кряхтя, пересел на пенёк.
Раскатал на коленях кухонное полотенце в клетку и вытащил из котомки съестное.
- Вот я никак в толк не возьму – жуя ломоть старосельского посыпанного солью, продолжал черт.
– Вавилонская башня, чья затея была? моя! В любой части света, хоть у зулусов, появлюсь – и никакой загвоздки с пониманием вопроса. Потому как "загвоздку" – тоже я придумал, а "вопрос" - "?" – вообще общий наш предок – Змиюкин Гад.
Мы – Гадовы – вообще о-го-го!
Черт с досадой покачал головой.
- Про Маугли, что написано? "Мы с тобой одной крови". – Разглагольствовал Ефим, протягивая зверю кусочек шпика.
- Так почему же я тебя – собаакаа – опять протянул черт, - не понимаю?
Животное слизнуло лакомство и завиляло хвостом.
Сыро было в лесу.
Черт почистил вареные яйца, разрезал пополам свежий огурец и помидорину.
Достал зелень лука, и молодые стрелки чеснока.
Уложив сало на лук с черемшой, следом за ним куски помидоры и огурца, и половинку яйца, Ефим понюхал пыжа, поёжился и, крякнув, откусил.
- Будешь? - Спросил он, протягивая надкусанный бутерброд не многословному собеседнику.
Животное с интересом принюхалось. Фыркнуло.
Чеснок и огурец отбили приятное ощущение сальца, и ощущение убежало в чащу, распугивая местную фауну.
Над осенним лесом начал подниматься пар.
Он скрыл сосняк от шума дороги, и от незваных гостей.
В такую пору, только свои и встречались.
Ефим внимательно пригляделся к мураве, но светляков не было, а стало быть - не среда.
Черт развел костер, а туман накрыл, уютной крышей, поляну.
Не видя неба, дым полз по-пластунски в сторону деревьев, готовясь, не то к вылазке, не то к обороне.
Пришла и постучалась ночь.
Шорох валежника, взъерошил шкуру животного, и оно зарычало!
- Спокойно, свои – раздалось из кустов. И на поляну выглянул толстый мохнатый зад. Зад пятился, ширился, и вот уже половина поляны занимала необъятная корма!
Животное, пригнуло уши, оскалилось, и приготовилось к прыжку.
- Серафим, перестань собачку дразнить! – Бросил укоризненное приветствие Ефим, и оно, ударившись о мохнатую задницу, упало и откатилось в костер.
Рогатый гость, наконец, развернулся, и пятая его точка куда-то пропала.
- Ну – развел серафим руки – не признали?
И сразу сел в траву, опешив…
- Это, это, это что? – Воззрился черт на ефимова спутника, тыча пальцем, и ширя от изумления глаза.
- Сообаакаа – опять ласково протянул хозяин животного.
Зверь успокоился, признав гостя, но для порядка глазами всё же посверкивал.
- Неет брат – это не сообаакаа – передразнил Серафим знакомца. – Это Воолчараа! Фоорменная!
Зверь снова зарычал.
– Во – во – видишь! Слюна кровожадная капает, глаз у неё какой… - под звериный рык, черт полез в табакерку. Достал оттуда жевательный табак и кинул в разинутую пасть.
Очень удивленной стала морда.
Странно, необычно оказалось для зверя лакомство.
Но ни чего – приятно. Хвост животного приветливо заходил из стороны в сторону!
- Ты где такое чудо взял? – Поинтересовался приятель у Ефима.
- В лимбе – распродажа была: Они же закрываются совсем.
Народ то к ним уже по закону не идет. – С азартом рассказывал хозяин «чуда».
- Нет давно греческих богов – говорят - иммигрировали. Все теперь грешники наши.. ну кроме малолеток.
Подземное царство тамошнее опустело. Охранять не кому, а собачку – жалко…
В костре пищали картошка, и откатившееся давно приветствие.
Из серафимовой котомки по выпрыгивали маринованные опята, и позвали за собой в хоровод селёдку, и водку.
Гулко стукнули берестяные кружки.
- Ты слышал? Наши – обратно в леса возвращаются! - Завел разговор Ефим.
- В городе, говорят – законники так разошлись. Ни дна, ни покрышки: сами, по договору-то и клубы крутят, и салоны и фирмы у них. Кто в пределах нормы соблюдает – тому дисконт, или флаер (это контрамарка так у них называется) – прямёхонько! – Тыкнул черт пальцем в крышу тумана.
Вздрогнули, накатили.
Пар от разломленной картошки защекотал ноздри, а селедка гладила чертячье нёбо. Тепло баюкало тело.
- Нет, это же надо… - усердно трамбуя чубук, удивлялся Серафим. – Ведь контрамарку я – лично придумал!
Из глубины леса послышался рокот мотора.
Нарушая идиллию, замаячил ксенон.
Ефим со зверем встрепенулись, в ожидании поживы.
- А... – махнул только рукой Серафим – это местные малолетки - и трогать не стоит... - скучающе раскуривая трубку, продолжал черт.
- Они только увидят наших – как на мед лезут.
То Хелоуин – думают, то просто приставать начнут – думают, убогих нашли.
А если вдруг дознаются кто мы - совсем не отлепишь!
Я им сколько раз объяснял: Прежде чем с просьбами лезть псалтырь хоть полистайте. А они в ответ: «Зачем? Мы регулярно церковь посещаем!».
И кто только эти массовые сборища на праздники придумал…
Дыхнуло ядовитым лаунджем.
Но слабый запах резко перебила вонь стритхопа.
Ефим заерзал от беспокойства.
- Потерпи – успокоил его черт – сейчас их леший в «три сосны» заведет.
- Ну, хоть заплутают ему на потеху! – Успокоившись, откоментировал Ефим.
- Сдались они ему… - попыхивал трубкой Серафим. - Турбаза это – за лесом далеко. Неслышно хоть будет и не видно…
Музыка стихла, ксенон стух, а туман пошел прогуляться по болоту возле турбазы. Над поляной открылось небо.
http://www.proza.ru/2012/03/22/89