РАССКАЗЫ О ЛЮДЯХ
Вступление
Я прожил в Киселёвой балке два года – столько мне понадобилось, чтобы расписать стены храма; и за это время столкнулся с немалым количеством людей. Человек в своей жизни охватывает множество сторон бытия, часто даже не понимая этого и не считая свои поступки за подвиг, за падение или подъёмы.
Все сосуществование людей с такими же людьми, с природой, с Силами Небесными, с присутствием Пресвятой Богородицы и, наконец, в незримом присутствии Самого Бога, ощущается здесь остро. Люди, осуетившиеся в мiру, оглушенные и ослепленные страстями своими, приводимые в это место, изолированное от присутствия цивилизации, ощущают себя неожиданно лицом к лицу с Истинным Миром. Он непонятен, непривычен; человек, по Воле Божьей, вырванный на некоторое время из мира лжи, самообмана из мира греха и фальши, чувствует себя, как бы «не в своей тарелке». Он, либо спешит уйти в привычный для него «цивилизованный» мир, либо «прикипает» сердцем и душой к этому земному месту, и время от времени ему хочется ещё и ещё побывать здесь.
Приведенный сюда Волею Божьей, я работал над росписью храма телесно, а душою трудился над своим богоподобным образом. Осозние того, что я утратил этот образ в греховной своей суете, приводило душу мою к исправлению жизни и к мысли, что эта главная наша забота в земном бытии. Главное послушание Богу – привести себя в первозданный образ.
БУДНИ КИСЕЛЁВОЙ БАЛКИ
Наш приезд
Мы приехали в Киселёву балку ранней весной. Наш работодатель –
Анатолий Петрович, привез нас в полной готовности приступить к работе: с нужными инструментами, материалами и весенним запалом новых сил. Анатолий Петрович по дороге наставлял нас, как вести себя, где питаться, где жить:
-Условия, конечно, необычные для нас: мы привыкли жить в городе, где и электричество есть, и, соответственно, другие городские удобства, а здесь: ни электричества, ничего – одна природа. Туалет на улице, вода в ведрах – качается из скважины насосом, а насос работает от генератора…
-А что это такое – от генератора? – спросила Мария, моя старшая дочь.
-Может быть, вы видели по телевизору, в фильме каком-нибудь – это мотор, который заводится веревкой или ремнём; он вырабатывает ток, а ток уже подаётся в сеть, на необходимые приборы и на освещение. Генератор, который здесь, работает на бензине. Мощность его невелика, но для насоса и освещения хватает. Под куполом темновато, поэтому придется работать при электрическом свете – от генератора. Всё, что касается работы – нужно согласовывать с отцом Михаилом, а бытовые вопросы решать надо с матушкой Надеждой. Жить будете отдельно – я попросил батюшку поселить вас вместе одних без посторонних людей; всё-таки у вас и материалы, и инструменты, и краски дорогие.
Анатолий Петрович подъехал к самому храму. Мы выгрузили свои вещи, перенесли их в маленькое помещение. Пока располагались: застилали постели, доставали кисти, краски и прочие необходимые для работы предметы, Анатолий Петрович узнал, что батюшка с матушкой будут часа через два; улыбчивый послушник Андрей помогал нам устроиться и объяснял бытовые условия.
-Питание вместе со всеми: завтрак, обед и ужин; ужин при свечах – на генератор экономим топливо. Так что романтики хватает!
-А как же, если почитать перед сном?
-Ну, это кто как; свечи, фонарики, коногонки – кто что имеет.
-А радио, магнитофон, если послушать песнопения?
-Только на батарейках… А у вас есть магнитофон?
-Плеер, и песнопения разные, акафисты, проповеди.
-Дадите послушать? Мой магнитофончик сломался.
Послушник, Андрей, весёлый парень – лицо его светится постоянной благодушной улыбкой, глаза не таят лукавства или зла и весь облик Андрея располагает к себе доверием, чистотой и безыскусственностью.
Мой зять – Денис, вполне смышленый и послушный парень, охотно помогал в распаковке вещей, их сортировке и переносе некоторых в храм.
Мария наводила чистоту и уют в новом жилище.
Приехал отец Михаил с матушкой Надеждой. Мы представились, взяли поочередно благословение у батюшки, рассказали свои планы по-поводу предстоящей работы. В свою очередь отец Михаил кратко высказал свои намерения в отношении нас и заключил, что окончание работ в куполе храма ему представляется возможным к Пасхе.
Матушка Надежда со своей стороны указала на некоторые бытовые вопросы и просила обращаться к ней по поводу возникающих затруднений, чтобы не отвлекать батюшку от основных дел.
Я просил отца Михаила отслужить молебен к началу работ, на что он охотно согласился и что немедленно было исполнено в храме, пока было светло.
После молебна мы поднялись на леса в купол и в полумраке осмотрели стены, настил из досок и ДСП. Этот плотный без щелей, настил полностью перекрывал дневной свет, лишь в примыкании со стеной по всему диаметру была щель сантиметров 20-40. Вот в это «окно» и освещалась сфера. Света было очень мало, и работать нам придется только при электрическом освещении.
После всего осмотра Анатолий Петрович, попрощавшись со всеми, уехал, а мы до вечера устраивались и готовились к работе, начало которой наметили на завтрашнее утро.
Мария боялась высоты, потому пока, вызвалась помогать нам внизу при нужде, а в основном нести послушание на кухне.
Так само собой утряслись обязанности каждого из нас. Наступила весенняя лесная тьма, и мы, все жители Киселевой балки, собрались в трапезной знакомиться дальше и готовиться к ужину.
ВОИНЫ
5, 20 – это, все-таки, высота!
Наше вполне мирное сосуществование было нарушено приездом трех мужчин – воинов. Так они воспринимались, выходящими из машины: все трое в маскировочной амуниции – богатыри! Только в руках у них были не копья, мечи и щиты, а инструменты для шпатлевки и различные приспособления. Мужчины переоделись, поднялись в барабан, переговариваясь, осмотрелись.
Все это с шумом, с шутками и прибаутками, а иногда и «мягким матерком» пересыпая свою речь. Сразу можно было понять, что в церкви они работают впервые.
На мое замечание, что в храме так работать не годится, отреагировали с должным вниманием, стали вести себя тише, но иногда, «по-привычке», вырвавшиеся словечки резали слух.
До обеда работали все трое энергично. На обед нас созывали ударами в колокол, который висел перед трапезной. Ударили. Двое подельников работали в «барабане» на нижнем ярусе лесов, а один, Валентин, на верхних лесах, там же где и я. Валентин дошпатлевывал нижнюю часть сферы, где она соприкасалась с «барабаном», из-за этого ему приходилось, стоя на коленях, сильно наклонятся головой вниз в щель настила.
Услышав колокол, его напарники засобирались в трапезную и громко крикнули:
-Валентин, пошли на обед!
-Да у меня немного шпатлевки осталось, вы идите, а я как доработаю, то догоню вас,- отозвался Валентин, выбирая из ведра шпатлевку.
Мне тоже нужно было докрасить, и я не мог оставить работу.
Вскоре Валентин закончил, встал, взял пустые ведра и направился к отверстию с приставленной лестницей, высота которой была 5 метров 20 сантиметров.
Вдруг грохот по лестнице и падение чего-то тяжелого сразу привлекли мое внимание. Взбудораженный мыслью «Упал!» я спрыгнул с козла и кинулся к проёму – Валентин лежал ничком на нижнем ярусе «барабана»; рядом широкая щель, между досками, в которую легко может соскользнуть человек.
Потрясенный происшедшим, я в голос завопил:
-Господи! Господи! Господи!
Как оказался возле упавшего, не помню. Что делать? Распростертое тело казалось безжизненным, из носа тонко струилась кровь.
Несколько раз прокричал вниз «Помогите!» Только эхо в пустом храме отозвалось со всех сторон. Полная растерянность и осознание своей безпомощности вновь вернули мысли и сердце к взыванию о помощи к Богу: «Господи! Господи!» Протянул свои руки, чтобы дальше от щели отодвинуть лежащего Валентина, но отдернул – мысль пронизала: «нельзя», где-то в кино видел: была авария, люди хотели тронуть сбитого, но знающие не позволили трогать тело – могут быть опасные переломы костей. Быстро заложил досками щель и опрометью кинулся вниз, ноги и руки дрожали, в голове одно: «Господи! Господи!»
Выбежал из храма, навстречу задумчиво идет отец Михаил.
-Батюшка! Там Валентин упал и разбился!
Услышали и в трапезной, оставили свои тарелки, прибежали на помощь. Батюшка, молча и торопливо подался в храм, смотрю – даёт какие-то распоряжения. Полубезсознательно помню, как Валентина, такого же полубезсознательного (он пришел в себя) спускали на веревках вниз. Когда опустили на пол, спрашивают, что, где больно?
-Нигде – отвечает, явно ещё находясь в шоке, Валентин.
Батюшка ровным, спокойным голосом говорит:
-Ведите его в купель, окуните в воду с головой. Надо окунуть. С головой! Обязательно.
Валентина под руки повели в купель. Говорю:
-Батюшка, не могу теперь работать. У меня всё внутри дрожит.
-А ты иди, окунись в купель. Надо окунуться. Это пройдет. Иди.
Я послушно направился к купели.
Ребята уже окунули Валентина и поднимались вверх по каменной лестнице, придерживая его с обеих сторон.
В голове у меня ни одной мысли, только – «Господи! Господи!», как биение сердца.
Не спеша, разделся и вошел в холодную воду, она отрезвила. Окунулся семь раз с головой, вышел из купели. Вот! Сумбурность в мыслях прошла, все успокоилось и тело, и дух – слава Богу!
Валентин, как принято говорить, отделался легким испугом. При его массе, возрасте, упасть с высоты более пяти метров – не шутка.
Позже, когда его отвезли в больницу, выяснилось, что он получил перелом левой руки, выбил два пальца на правой; небольшое сотрясение мозга оставило след в его сознании.
При дальнейшей работе оставшись вдвоем «воины» вели себя тихо и скромно. В два дня закончили свою часть дела и, облачившись в воинские одежды, уехали домой.
Вскоре мы закончили образ Спасителя в куполе, леса были разобраны; нижний ярус, на который мы перешли, находился в «барабане», где недавно лежал испытавший падение Валентин.
СТРАННИК
Одним светлым летним днём в нашу лесную обитель пришёл странник. Весь его вид выражал странническую заботливость: так, например, носки вполне добротных кожаных ботинок были свежеобрезаны и пальцы ступней свободно дышали свежим лесным воздухом. Пальто на плечах явно досаждало страннику, и было видно, с каким облегчением он снял его, придя и располагаясь на лавочке в тени.
Ему необходимо было дождаться батюшку, чтобы взять у него благословение на дальнейшее пребывание в обители. Впрочем, странник не собирался у нас задерживаться, как мы у него выяснили,- сегодня побудет на вечерней службе, а завтра на воскресной и, причастившись, уйдёт куда-то ближе к Деркулу, где располагалась женская обитель:
-Даст Бог, такие планы,- закончил свои пояснения странник.
Наши трудники, удовлетворив своё любопытство, разошлись по делам, а мы с самым молодым послушником Сашей (ему было шестнадцать лет) продолжали готовить обед.
Я чистил в охотку картошку и иногда взглядывал на странника, который явно заскучал в ожидании батюшки. Иногда он тоже бросал на меня короткий взгляд, как бы желая завести разговор, но что-то останавливало его, впрочем, некий безсловесный контакт между нами уже наладился.
По возрасту мы были примерно одинаковы, за плечами у обоих имелась немалая школа жизни; я понял, что он недавно, но не впервые предпринимает попытку странничества, ему хотелось с кем-то поделиться своим опытом в этом деле. Как объект беседы я был подходящей кандидатурой, но работал молча и, хотя, условия к диалогу были вполне подходящие, сам разговор не начинал. Того почему я не стремлюсь завести разговор я не понимал: в целом, мне всё было понятно, а частности меня не интересовали.
-А вы здесь как? – наконец странник решился задать мне вопрос.
-Я здесь работаю,- храм расписываю,- отвечал я.
-Один?
-Да, но скоро должны приехать мои дети – они у меня тоже художники, только ещё учатся.
Помолчали. В это время на горе у шлагбаума послышался шум мотора – это отец Михаил приехал на своей «Ниве» и теперь поднимал шлагбаум, чтобы проехать по дороге вглубь леса, к своим владениям.
-Это батюшка приехал,- ответил я на немой вопрос странника.
Показалась машина, она проехала на своё место за храмом, мотор облегчённо заглох и батюшка вышел из неё один, без матушки.
Я подвел к нему странника с кратким объяснением и ушёл на кухню.
Саша уже разжёг печь дровами и ставил на неё огромную сковороду полную нарезанного картофеля – сегодня все захотели жареной картошки на второе, а на первое был вчерашний борщ. Я расставлял на столе тарелки и миски, чашки с компотом, раскладывал рядом ложки и нарезал хлеб.
-Ну, что, Саша, всё готово – можно бить в колокол.
Саша с радостным лицом пошёл созывать братию к обеду. Мы называли наше сообщество братией потому, что однажды пришли к совместному выводу: живём мы все по условиям отшельническим, а потому и братия, хотя ни одного монаха среди нас не было.
Прозвучал мелодично колокол и все пустынники потянулись к обеду.
Колокол был старинный, размером с ладонь; когда ещё не был построен храм, а службы проходили в вагончике, он созывал всех паломников и лесных жителей в храм-вагончик. Каким образом здесь появился этот колокол, наверное, только батюшка знает – послушники часто менялись. Теперь потребность в его призывных звуках к службе отпала – на колокольне храма целое многоголосье колоколов, а этому нашлось место призывать лишь к трапезе.
Обычно я читал молитву перед трапезой, как старший по возрасту и по общему указанию, но из вежливости спросил странника:
-Может быть, вы хотите прочесть молитвы?
-Да нет, читайте вы – по старшинству.
-Я здесь только по возрасту старший, а по должности у нас отец Михаил за главного,- ответил я; прочёл молитвы, и все уселись за стол.
Странник попросил передать ему булку хлеба в целлофановой обёртке и с маленькой этикеткой:
-Да вот же порезанный хлеб.
-Нет-нет, я хочу прочесть состав,- что там в него входит, а то сейчас пост идёт, не хотелось бы его нарушать.
-Да у нас не бывает скоромной пищи, а хлеб – он и есть хлеб, что в нём может быть?
-Не скажите, бывает в состав хлеба и яйца, и масло входят,- странник водрузил на нос очки и добросовестно перечёл весь состав входящих компонентов.
-Пора бы привыкнуть к тому, что написанное на этикетках сплошное враньё,- заметил один из нашей братии – Юрий.
Странник молча передал булку хлеба назад, снял очки с носа, положил их в футляр, а футляр в карман. Затем достал из своей котомки бутылочку с прозрачной жидкостью и аккуратно налил её в пробочку. Ребята с любопытством наблюдали, не переставая есть. Потом содержимое пробочки крестообразно вылил в свою миску с борщом:
-А что это? – спросил Саша.
-Святая вода,- ответил странник, закрутил пробку, уложил бутылочку в дорожный мешок и только тогда приступил к трапезе.
После обеда все занялись своими делами: кто готовился к службе, кто отдыхал лежа на постели.
Приехали дьякон с женой и матушкой – близилась вечерняя служба.
Из вагончика, куда определил его на ночлег батюшка, вышел странник, он подошел ко мне и с поясным поклоном сказал:
-Прости меня, брат,- и, не дожидаясь ответа, прошёл в храм.
Служба начиналась с боя колоколов – это дьякон усердствовал, а когда она закончилась, было уже совсем темно и все разошлись по местам ночлега.
Машины батюшки и дьякона, прошумев моторами, уехали, и наступила глубокая тишина.
Утром на службе причащались только две паломницы и странник – лицо его как-то просветлело: то ли раннее солнце отбрасывало свой свет, то ли это причастие благотворно отражалось на его лице.
Не дожидаясь трапезы, он со всеми попрощался, потом почему-то подойдя ко мне и с каким-то особым чувством сказал:
-Прощай брат, не сердись, если что-то не так.
Сделал поклон, и опять – не дожидаясь моего ответа, повернулся и зашагал в гору.
Бог попускал исполниться его ближайшим планам, слава Тебе Господи.
Мне подумалось: «Об имени его почему-то даже не спросил. Ну, ладно – буду молиться как за «странника» теперь», что я и делаю по сей день.
САШКА
Ворованные деньги
В воскресенье после службы мы решили прогуляться с Машей и Денисом за пределы территории принадлежащей нашему участку. Спустились в самый низ балки, выбрали местечко; я поставил на ножки этюдник и начал делать небольшие зарисовки на картоне маслом, применяя только белила и сиену. Маша рисовала что-то в блокнот, а Денис развёл небольшой костёрчик и задумчиво смотрел на языки его пламени.
-О, Саша идёт! Что это он снизу заходит, а не сверху? – произнесла Маша.
По лесу, спускаясь с горы, шёл наш бывший шестнадцатилетний поварёнок Александр. Недавно батюшка благословил его перейти на послушание в Деркульскую женскую обитель.
-Что Саша тянет в родные края? – спросил, улыбаясь, Денис.
-Да, решил всех вас проведать.
-А чего ты снизу заходишь, а не сверху?
-Не хочу с отцом Михаилом столкнуться: он здесь или уехал?
-Был здесь, но мы уже пару часов как пришли сюда, может быть, они с матушкой за это время уехали.
Всем нам было понятно, почему Саше не хотелось встречаться с батюшкой: слишком свежа была сцена Сашиного ухода.
-Саша, я говорил с игуменьей Деркулькой обители – она согласилась взять тебя на послушание. Так что – благословляю тебя идти туда сегодня же.
А накануне Александр был уличен в воровстве, и матушка Надежда имела с ним долгий разговор с глазу на глаз.
Мне матушка рассказала, что Сашка, как она его называла, уже не раз лазил в денежный ящик, который стоит внизу возле купели и в ящик при самой церкви не раз заглядывал, выбирая оттуда самые крупные купюры. Приспособился открывать и закрывать замки на ящиках и тихо незаметно промышлял. Сворованные деньги прятал в жестяную банку, которую потом подвешивал в мужском туалете прямо в очке. Пол в туалете был сделан из цемента; арматурная проволока чуть в стороне от очка торчала со стороны выгребной ямы: на этот крючок и подвешивал Сашка свою очередную добычу.
-Ну и зачем тебе эти деньги? Для чего ты их воровал, собирал? – спросила матушка всхлипывающего Сашку.
-Хотел насобирать, чтобы в Дивеево поехать.
-Куда-а-а? – недоверчиво спросила матушка,- В Дивеево? Ох, Сашка, Сашка, ну и брешешь же ты! ладно, не буду тебя больше пытать – всё равно соврёшь, чтобы извернуться. Но оставаться тебе у нас нельзя.
Домой возвращаться, тоже нельзя было Александру: мать, хорошая знакомая отца Михаила, привезла его сюда, чтобы он не попал в колонию для несовершеннолетних:
-Все мои нервы истрепал, батюшка, возьмите его на исправление, ради Бога.
И сердобольный батюшка взял, а тут такое Александр утворил…
Ох, как легко к нам прилипают дурные страсти и привычки и как трудно их, потом искоренять из себя.
ЮРИЙ И ВИКТОР
Две бутылки самогона
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» Ин.15:13.
В Киселевой балке работали люди всякого уровня своих страстей. Кто-то был опутан ими, как кокон, кто-то связан по рукам и ногам, но большинство из них объединяла одна страсть – запойное пьянство. Они называли себя послушниками, на самом же деле в Киселеву балку эти послушники были приводимы участковым милиционером, который привозил их на мотоцикле, предварительно договорившись с батюшкой. Всем им грозил либо срок, за какую-то провинность: драку или дебошь в семье, либо жесткая административная мера. Пьянство толкало их на воровство и драки, на обманы и наглые поступки. Поэтому, когда им предлагали выбор между изоляцией в Киселевой балке вдали от людей и магазинов (ближайшая деревня отстояла в четырех километрах от урочища, а более-менее «цивилизованное» село в восьми) и судом и тюрьмой, то они, конечно же, выбирали балку.
Ребятам, о которых я хочу рассказать, их было двое, однажды перепало две бутылки самогона; то ли кто-то из паломников угостил, то ли кто-то из непьющих послушников «заработал» в деревне, но соблазн был велик!
Виктор был женат, имел двоих детей; от веры далек.
Юрий – развёлся с женой на почве его пьянства, он пономарил при одном из городских храмов.
Еле-еле дождались они сумерек, когда батюшка уехал домой, разложили припасенную закуску в вагончике, где обитали, выставили на табуреточку две бутылки пресловутого самогона, и приготовились уже его вкушать, когда Андрей, он с самого начала строительства храма подвизался в балке на послушании, начал мягко их уговаривать:
-Не выпивали бы вы, ребята. Вы же знаете,- это может плохо кончиться.
Они отмахнулись:
-Да брось ты, Андрей, что нам – здоровым мужикам от этих двух бутылок будет?
Попросив трижды, Андрей, видя, что уговоры не помогают, ушел в другую половину вагончика, в которой он обитал вместе с Виктором, а ребята разлили вожделенную жидкость в стаканы и…
-Ну что, вздрогнем?
-Ты знаешь, что-то мне расхотелось,- сказал Юрий,- Так хотелось, выпить целый день а теперь вдруг расхотелось.
-Да, вот и мне тоже – почему-то расхотелось. Может, отложим на другой раз?
-Давай отложим,- с готовностью сказал Юрий, сливая свой стакан назад в бутылку.
Они спрятали бутылки, в полость стены вагончика, отогнув край обшивочной фанеры, убрали закуску, и Виктор направился спать в ту половину вагончика, где они обитали вдвоем с Андреем. Возле двери, ведущей в другую половину, остановился, услышав голос Андрея.
«С кем это он разговаривает?» - подумал Виктор и, стоя у двери прислушался.
-Пресвятая Богородица, Ты же знаешь, чем грозит Виктору и Юрию их пьянство. Сейчас выпьют, и потянет их ещё добавить; пойдут в село искать добавки, нарвутся на приключения, а потом попадут в тюрьму. Я их не мог отговорить – Ты, Пресвятая, Сама знаешь как это сделать. Они Тебя послушают, они Тебя любят…
Виктор чуть приоткрыл дверь и увидел – Андрей стоял на коленях пред образом Божьей Матери, горел огарок свечи и эта умиротворяющая тишина и искренность Андрея подействовали на Виктора до глубины души. Прикрыв дверь, он вернулся, в другую половину вагончика: Юрий уже лег в постель.
-Ты представляешь, почему нам пить не хотелось? Это Андрей на коленях уговаривает Богородицу, чтобы Она отговорила нас от выпивки.
-Да ты что? – изумился Юрий.
И оба они притихли от нагрянувших на них чувств.
СПОР О ВРЕДЕ И ПОЛЬЗЕ КОМПЬЮТЕРА
Палка о двух концах.
«Вы пользуетесь всякими техническими изделиями, которые изобрел человек не без Бога. Ибо Господь однозначно сказал: «Без меня не можете творити ничесоже» (Ин. 15.5).
Отец Иоанн Крестьянкин
Однажды ребята, бывшие на послушание в Киселёвой балке, разговорились о пользе и вреде компьютера; проходивший мимо отец Михаил бросил по ходу:
-Компьютер – это изобретение бесовское.
Я обычно не встревал в споры, тем более в которых участвовало духовное лицо, но здесь не удержался и вставил своё слово:
-Что вы такое говорите, батюшка! Что бес может изобрести? – кроме козни какой-нибудь и склок между людьми – он ничего изобретать не может. А компьютер, как всякое изобретение человеческое, то же самое, что палка о двух концах: ножом можно и хлеб отрезать, и людей резать можно.
«И компьютер – это такое же изобретение, как и все прочие. А в Писании сказано: «Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6. 12.).
Отец Иоанн Крестьянкин
Ничего отец Михаил не ответил, и прошёл мимо нас, а я подумал:
«Как легко мы можем судить о чём угодно со своего авторитета, тем более с высот достоинства священства».
«Если на компьютере человек делает дело Божие и во славу Божию, например, набирает богослужебные книги или святоотеческую литературу, то человек этим спасается. А если использует технику для всякого безобразия и безчинных игр, то он явно погибает».
Отец Иоанн Крестьянкин
Безусловно, компьютер, как и вся жизнь человека, наполнен вредной информацией, а, вместе с тем, хорошим и полезным знанием – человеку надо только выбирать то, что ему подходит по нутру: хорошее вбирать на пользу души, а дурное и злое отвергать.
«Вот и решайте. Одна и та же техника для одного служит во спасение, для другого – в погибель. Умудри вас Бог!»
Отец Иоанн Крестьянкин
ВАСИЛИЙ
На все руки мастер
Василий – действительно, на все руки мастер, причём охотно берётся за любое дело, но с разумением, с расстановкой, пока одно дело не сделает – за другое не хватается. Так, по крайней мере, он рассказывает, но в самом деле мы ещё его не видели. Жизненная позиция Василия – делать всё на совесть:
-А как же? Взялся за дело – доведи его до конца! Что это за мужик такой – одно начинает – бросает, за другое хватается! Так никакого дела не сделаешь! Ты подумай сначала, взвесь, рассуди – есть ли у тебя возможность это дело сделать? Прежде чем сделать что-то, посмотри: есть ли у тебя нужный инструмент? Есть ли из чего сделать? Ага, из дерева. А есть ли это дерево? Какое оно? Не гнилое ли? Вот когда всё продумаешь, всё приготовишь – тогда и приступай к работе. Тогда и работается легко, и бегать не нужно. Как это обычно бывает: ой, то нужно! Ой, это необходимо! Не работа, а беготня сплошная.
Немного помолчав, Василий спросил меня:
-А ты храм сам расписываешь? Может, помощники нужны? А то я могу! Когда я по Крыму ходил…
-Ты и в Крыму был? – удивился я.
-Хо, да где я только не был! Руки рабочие везде нужны! А я могу и по дереву, и по камню, и по слесарке, что надо сделать – сделаю. Да, всё что нужно то и могу; и за что деньги платят. Заработать только не везде удаётся. Вот ты, например, сколько зарабатываешь?
-Ну, на хлеб с маслом хватает, а так, чтобы ещё колбаску, сверху положить – уже подумать надо: какую, и какой толщины.
-Ясно. Значит, помощники не нужны.
Заметив в моём движении вопрос на продолжение рассказа, Перегрин продолжил:
-Так вот, когда я ходил по Крыму, довелось мне поработать в Воскресенском храме, в Форосе – это тот, что Кучма курировал. Я там, правда, недолго поработал, но с ребятами из художественного училища успел перезнакомиться – мы там орнаменты рисовали. Так что я опыт имею и если что – обращайся.
В помощниках я не нуждался, а когда мне нужна была помощь, тогда я вызывал Дениса – он приезжал и помогал, а летом приедут в помощь, мои дети. У всех начнутся каникулы: Гриша приедет второй раз, закончит восьмой класс, и сюда. У него совсем нет опыта, но свою лепту парень терпеливо вносит, не увиливает; Наташа учится в художественном колледже – уже помощница; а вот, главная помощница – Дарья, на каникулы приедет из Санкт-Петербурга, там она учится на иконописца в Духовной Академии при Александро-Невском монастыре. Тогда работа закипит и, даст Бог, хорошо продвинется вперед.
Василий сам нашёл себе дело. То ли ему хотелось блеснуть талантами, то ли не желал он заниматься «грязной» работой, но Василий решил вырезать перед входом в трапезную крест с орнаментом, подыскал подходящую, на его взгляд, дощечку, и настойчиво попросил у отца Михаила благословения на это занятие. Батюшка неохотно благословил его – рабочие руки всегда были нужны в более важных трудах, но он поддался самоволию мастера на все руки.
Словесный умелец попросил меня сделать на доске рисунок для будущей резьбы, я уделил ему внимание и нанес рисунок на струганную доску.
Однако Василий, начав дело, не успел его закончить – приехал участковый и увез его. Какие следы оставил в «свободной» жизни Василий неизвестно, но начинания его так и остались начинаниями.
БЕСНОВАТАЯ ТАМАРА
Иногда из ближнего села, которое находилось в восьми километрах от урочища, приходила бесноватая Тамара на вечернюю службу и брала у батюшки благословение на ночёвку, чтобы завтра быть на литургии и праздничном обеде. Отец Михаил благословлял Тамару, спрашивал как она себя чувствует:
-А чего же ты у себя в храме не осталась, ведь завтра праздник?
-Чувствую, в последнее время он на меня слишком насел, батюшка, пришла вот защиты просить…
-Ну, оставайся, оставайся, раз чувствуешь такую необходимость.
На вечерней службе отец Михаил обходя храм с кадилом, приостанавливался перед каждым прихожанином, как бы благословляя его на завтрашний день, окуривал его благовонным дымом и шёл дальше. А поскольку приезжих было немного, всего несколько человек, то обход происходил быстро. Но перед бесноватой Тамарой батюшка останавливался несколько дольше и усердно кадил.
Вначале Тамара вертела головой, стараясь увернуться от клубов кадильного дыма, потом начинала издавать какие-то заунывные звуки, и, наконец, переходила к словесным угрозам:
-Отойди от меня! отойди! А то ударю! Сейчас ударю! У-у-ух, как воняет! Отойди, кому говорю!
С минуту-две-три отец Михаил молча кадил, опустив глаза и даже не взглядывая на чадо Божье – было видно, что батюшка напряжённо молился в себе, и только когда больная ослабевала и переставала издавать из себя разные агрессивные, а потом просто всхлипывающие звуки, батюшка отходил.
Служба проходила тихо и спокойно. Тем, кому довелось впервые присутствовать при таком непонятном явлении, как поведение бесноватой на службе, конечно, было любопытно и, вместе с тем, страшновато. Поэтому они с опаской взглядывали, время от времени, на Тамару.
После вечерней отец Михаил и матушка уехали, а мы сошлись все вместе к ужину. Собрали, какую получилось трапезу на стол и, помолившись, приступили к нехитрому, но вкусному ужину, ведь пища приготовлялась на огне из дров. Тамара была тактично оживлена и спокойно рассказывала о своей болезни сразу всем и никому конкретно.
-Вот уже почти пятнадцать лет, как бес в меня вошёл… Сразу я ничего и не поняла, а потом уже разобрались, что к чему. Пришлось работу оставить… Я ведь учительницей в школе работала. За мамой ухаживала – её парализовало. Трудно было, а когда с работы ушла, то намного легче стало, и маме больше внимания стала уделять. Три года назад мама умерла, теперь я одна. За огородом слежу и за садиком. У нас хороший сад ещё папа мой сажал, а я помню с детства, что, да как прививать, да обрезать… Папа учил меня. Вот, потом, после болезни всё и пригодилось!
А здесь мне много лучше становится, но отец Михаил не благословляет больше трёх дней побыть здесь.
Побуду, побуду да и опять пойду к себе…
Слава Богу, за всё!
Осмелевшие паломники, видя, что ничего страшного не происходит, задавали разные вопросы, на которые Тамара охотно отвечала, в том числе и на тонкости беснования. Ужин затянулся, но никому он не был в тягость, а был проведен с большой духовной пользой, и в конце его каждый мог бы сказать:
-Слава Богу, за всё!
КЛАВДИЯ
Туалеты мыть легче
В один из летних будней в храме появилась женщина; её присутствие было явным послушанием, как вскоре и выяснилось. В обязанности послушницы входило следить за порядком в храме, следить, чтобы люди вели себя тихо и благопристойно.
Был понедельник – паломников практически никого. Мы оставались в храме одни весь день и, видно было, что женщину тяготило не деятельное пребывание, ей хотелось хотя бы поговорить с кем-нибудь, но единственная живая душа, то есть я, находилась высоко на лесах под потолком. Однако со временем женщина осмелела; фраза за фразой, и мы разговорились. Звали её Клавдия.
-Вы надолго к нам, Клавдия?
-Как получится, даже сама не знаю пока. Поживем, а там – видно будет.
Мы помолчали, не зная как продолжить разговор, и какая тема была бы интересна для собеседника.
-Что-то Александра в колокол не звонит, а время уже обеденное,- сказал я, не подозревая, что наступлю на больное место послушницы Клавдии.
-Ох, уж эта Александра! Всеми командует на кухне, мол, я – главная! Да какая ты главная? главная же – матушка, а кто эту Александру старшей над всеми поставил?! Дескать, в отсутствие матушки, я старшая – так матушка Надежда распорядилась! А кто это знает? Почему матушка не объявила нам об этом? Может, ты сама это придумала; и всюду свой нос суёт – всё ей нужно знать! Всеми распоряжается…
Клавдия чуть приумолкла, переводя дух от возмущения на поведение Александры.
-Я, когда сюда ехала, думала: буду подметать, подгребать; туалеты мыть, а эта Александра... Распоряжается тут: картошку почисть, лук порешь; хлеб не так порезала, картошки мало почистила… Там, где я живу, у меня есть две подруги – они ко мне каждый день приходят и я у них как бы главная. Они меня слушают во всём, делают так, как я скажу, а тут – смотри, какая основная нашлась!
-Выходит, Клавдия, полы в туалете легче мыть, чем смирятся?
-Легче! – не задумываясь, выпалила Клавдия,- я так и думала, когда сюда ехала, приеду – буду туалеты мыть. Люди здесь святые живут, храм строят, территорию благоустраивают. А я? Что я умею? Вот и буду туалеты мыть. За людьми этими святыми убирать.
В это время ударили в колокол – это Александра звала нас трапезничать.
Клавдия пробыла до конца недели и в воскресенье уехала домой с паломниками из своего города; видимо смирятся ей, и в самом деле было пока не под силу – трудно терпеть ближнего, если он не потакает твоим страстям. Но и мытьё туалета с радостью и благодарением Богу за всё – большое дело в деле смирения. Так человек понемногу и приходит в свой изначально созданный образ. Дай Бог всем нам придти в ту меру, которую может понести человек, а мера у каждого из нас своя – она зависит от любви к Богу и ближнему.
ВИКТОРИЯ
Маленькая послушница
Сегодня я вдохновенно работал на лесах и не сразу обратил внимание на скребущие по полу храма звуки – кто-то скреб и скреб по цементу. Храм был пуст и размеренные скребки не нарушали общей тишины. Сквозь щели настила я посмотрел вниз и удивился, представшей моим глазам картине: присевши на корточки, хрупкая девчушка, лет восьми, соскребала воск, накапавший со свечей на цементный пол. С моей точки обзора она казалась совсем малюткой; я уже примерно часа два слышал эти звуки, выходит – не прерываясь, девочка сидит на корточках и скребет пол; ну и дела!
-Ты бы пошла оделась потеплее,- сказал я из-под свода потолка,- Что-нибудь сверху накинула бы на себя и брючки какие-нибудь одела – холодно уже с голыми ногами, да и от цементного пола тянет.
При звуках моего голоса, девочка подняла голову – она знала, что под потолком работает художник и, только теперь я понял, старалась чистить пол, не мешая мне работать.
-Нам, христианкам, не должно носить брюки,- её спокойный вразумительный ответ озадачил меня.
-Что же у тебя совсем нет штанишек или колгот?
-Нет.
-Ну, спроси у матушки Надежды, может у неё что-нибудь найдется. Христианкам, в самом деле, нехорошо носить брюки, но ты же ещё маленькая девочка, к тому ты работаешь – можно и штанцы одеть.
Малышка заинтересовала меня, я решил передохнуть: руки уставали от держания их над головой, и, положив кисть на тряпицу, я прошёл к концу настила из досок, чтобы, разговаривая лучше видеть собеседницу. Присел на доски, свесив ноги.
-Ты здесь с кем находишься?
-С папой,- сдержано, со взрослой манерой держать своё детское тельце, отвечала девочка.
-А как зовут твоего папу?
-Валера.
-Чем же он занимается, на своём послушании?
-Да, там внизу, у купели что-то делает.
-А тебе кто дал такое послушание?
-Александра,- отвечая, девочка не переставая, так же равномерно и старательно соскребала воск с пола.
-Я не спросил твоего имени – как тебя зовут?
-Валерия.
-Сколько же тебе лет, Валерия?
-Скоро будет девять – я уже в четвёртый класс перешла.
-Девять? Как же ты умудрилась уже в четвертый класс перейти?
-А я с шести лет пошла в школу!
-Так рано?
-Да, я рано научилась читать. Меня мама научила.
-Мама? А где работает твоя мама, Валерия?
-Она учительница.
Мне постепенно становилось понятным, откуда такие «взрослые» повадки у маленькой девочки; разговор, степенный и рассудительный, спокойные движения тела и рук в работе.
-А что же мама с вами в Киселёву балку не приехала?
-Скоро детям в школу идти, поэтому мама готовится.
-Папе, наверное, трудно – и своё послушание нести и за тобой ухаживать?
-Мама потому меня и послала сюда, чтобы я за папой ухаживала. Нам, женщинам, нужно за мужчинами приглядывать – это наша обязанность.
-Это верно…
Если сказать, что я был удивлён таким воззрением на свои женские обязанности, значит, ничего не сказать – я был просто сражён разговором с ребенком, будущей «помощницей и другом» мужчины.
«Вот ведь удивила! Это же, наверное, воспитание мамы. Какая благодатная почва, на которую упали посеянные зерна!»
Валерия всё более заинтересовывала меня, я чувствовал, что столкнулся с редким явлением воспитания ребёнка, а, может быть, это влияние Киселевой балки?
Вечером на мою половину вагончика, зашёл Валерий – отец маленькой подвижницы. И, хотя мы официально не знакомились, спросил:
-Владимир, ты уже не протапливаешь буржуйку?
-Протапливаю,- отвечал я,- холодно ночью, а тебе тем более, надо бы протапливать, ведь ты с ребёнком, не дай Бог, дитя заболеет.
-Она у меня самостоятельная, закаленная!
-Ну, и старательная она у тебя: работает сегодня в храме целый день; я говорю ей – ты бы пошла штанишки одела, а то холодно уже. Отвечает: -Нам, женщинам, нельзя штаны одевать.
-Да, это я ей объяснил, что женщинам не положено одевать и носить штаны – это мужская одежда. Она у меня самостоятельная…
На четвертый день Валерий выпил с заезжими знакомыми и его «покатило». Вечером он ушёл в соседнее село – добавить и вернулся только под утро. Спал до обеда, не в силах протрезветь. Промаявшись, остаток дня и дождавшись, когда батюшка с матушкой уедут, опять подался в село. Все повторилось. К обеду вышел из вагончика, заметив его, отец Михаил сурово, но негромко сказал:
-Так, Валерий, через час будет возвращаться автобус с паломниками в твой город, поезжай с ними. У них как раз есть два свободных места. Твоя дочь хорошая послушница, а ты здесь не нужен – плохой ты работник. Езжай домой.
Я в это время был внизу, и вся печальная сцена происходила на моих глазах. За руку попрощался с Валерием и уважительно распростился с его дочерью:
-Жаль с тобой расставаться, Валерия. Старательная и терпеливая послушница из тебя получилась. Дай Бог тебе и дальше расти послушной и рассудительной.
Они поднимались в гору, к автобусу, Валерия держала за руку отца и, как провинившегося ребенка, вела его домой. Оглянулась, помахала мне рукой, в ответ я тоже сделал несколько взмахов.
ДВЕ НОЧИ
Молитвенный опыт
Неожиданно я был поставлен перед фактом – мне предстоит ночевать самому: никого из старых послушников и приезжих нет. Предстоит провести ночь в урочище совершенно одному.
Это было так неожиданно…
Ранняя весна. Уже выбились из-под прелой листвы весенние цветы, их разнообразие радует глаз, а я думал, что весенний цветок – только подснежник. Ох уж эти городские жители.
Значит, мне надо готовиться: сегодняшнюю ночь придётся оставаться одному и за сторожа, и за гостя, и за работника. К вечеру не осталось никого из приезжих и отец Михаил, и матушка Надежда готовятся к отъезду. Я хорохорюсь, хотя мне плохо удается скрыть своё безпокойство; и отец Михаил участливо спрашивает:
-Владимир, может быть, я отвезу матушку и вернусь сюда ночевать – все веселее вдвоём будет.
Он пытливо смотрит мне в глаза.
-Нет, батюшка. Не волнуйтесь. Конечно, мне не по себе, но, значит, так Господу угодно, чтобы испытать меня.
-Вот, и правильно, что ты так думаешь.
Матушка стоит в двух шагах от нас и как бы тоже принимает участие в нашем разговоре.
-Может тебе стаканчик винца налить, чтобы спалось крепче? – спросил отец Михаил.
-Да что там стаканчик винца – здесь и стаканчик водки не повредит! Правда, Володя? – вмешалась решительно матушка. – Стаканчик водки будет как раз хорошо: и спаться крепче будет – веселее.
Я не отказывался и не ломался, чувствуя, что действительно храбрость через допинг мне совсем не помешает.
Мы прошли в трапезную для священников, матушка зажгла свечу, а батюшка поставил передо мной стакан, достал бутылку водки из сейфа и начал наливать:
-Да полнее наливай, что там церемониться – все свои,- матушка вносила бодрость своим голосом и решительностью взбадривала мой расслабленный дух.
-Бери, Владимир, вот, закуси сыром.
Я аккуратно взял стакан, батюшка налил его по края, не отрываясь, выпил, сознавая, что эта жидкость в данном случае служит мне лекарственно и не как иначе. Внешней стороной ладони вытер губы, шумно потянув носом воздух, и выдохнув, взял кусочек сыру, закусил.
-Спаси вас Господи, батюшка, матушка; теперь действительно будет спаться веселее.
Мы вышли в сумерки тихого вечера. Я проводил взглядом уезжающую машину, постоял, пока шум мотора не затих, опустил шлагбаум; и остался один в глубине лесной тишины, только в самом низу балки слышался мелодичный звон ручья. Время внезапно стало недвижимым. В голове было чисто и ясно. Стаканчик водки теплом разлился по крови, которая бегала по жилочкам, проникая в каждый закоулок тела.
Как удивительна жизнь в её непредсказуемости. Как удивительны создания Божии: от пылинки земли до пылинки в космосе. Как чуден в самооткрывании человек – венец творения. Слава Тебе, Господи!
Совсем стемнело. Я прошел в вагончик, затопил буржуйку – ночи ещё очень прохладны, и начал готовиться ко сну.
Вагончик быстро нагрелся. Прочел краткие молитвы на сон грядущим, разделся и лег в постель, но уснуть, сразу не удалось: пугающие мысли лезли одна на другую, безпорядочно сменялись, сбивались в кучу, внося безпокойство и тревогу.
Поворачиваясь с боку набок, я гнал их прочь, но безуспешно – они брали верх надо мной. Забылась весна и тишина в Киселевой балке: повсюду мерещились дикие звери, разбойники вот-вот готовые ворваться в двери вагончика…
«Господи, не оставляй меня: все ближе мои беды – кто поможет мне?» - сами собой прозвучали слова 21 псалма в моем сознании.
«Кто поможет мне?»
«Ангеле Божий, хранителю мой святый, помоги мне! Отжени от меня своим разящим мечём духа зловредного, пугающего меня!»
Сами собой рождающиеся слова лились и лились из моего сознания безпрерывным потоком. Незаметно я перешел к поименному перечислению своих родных и друзей:
«Боже, спаси и сохрани жену мою, рабу Божию; детей моих»…
Затем я перешёл к именам усопших и их живые образы явственно вставали предо мной: они заполнили пространство вагончика и я был уже не один. Страх и мысленный безпорядок отступили.
В душе воцарился покой. Тишина мягкой волной накрыла меня и я уснул.
Светлое раннее утро пробудило мое сознание. Бодрый и радостный я трудился весь день под сводом, прервавшись на обед и спустившись дважды к источнику – испить водицы в источнике и окунуться в купели – это привычный моцион, который всегда вносил в мою душу и тело новые радостные силы.
Вечером снова стало известно, что я остаюсь один. Батюшка напомнил про стаканчик водки, но я отказался – теперь я знал, что поможет мне. И только что машина поднялась на гору, как я уже стоял перед образами и призывал в помощь Господа, Пресвятую Богородицу, Ангела Хранителя, святых. Молился о своих родных и близких мне людях.
Умиротворенный и безмятежный духом я лег в постель и сразу же уснул спокойным и мирным сном.
ЗАПИСКИ
У спиленного дуба
Я спустился к купальне, промыл глаза у Богородичного источника и окунулся семь раз с головой, как благословлял меня батюшка; и, почувствовав в себе новые силы, неспешно пошел назад, к храму. Была ранняя весна. Всё радовалось жизни и оживало, прилетевшие птицы наполняли лес разноголосьем, пели славу Господу, Его творениям.
Паломников было мало – не всякий решиться окунаться в ледяной, весенней воде; человеческая натура пуглива ко всему, что касается его эгоизма, но совершенно безстрашно вершит грех.
Утром приезжали школьники ил Луганска; заходили в храм, тихо поставили свечи, шепчась, рассматривали роспись. Меня радовало присутствие благовоспитанной молодежи и мысль, что Бог дал возможность поработать во славу Свою подбодрила меня.
Подойдя к спилу дуба, на котором образ Иисуса Христа, сиял свежим лаком, я обратил внимание, что щели спила были старательно утыканы записками (существовало поверье, что желание, написанное на записке и вставленное в расщелину, непременно сбудется). Дежурный послушник вечером, все их вынет и сожжет за трапезной.
Мы часто посмеивались над этим обычаем. За два года жизни в Киселевой балке, мне никогда и в голову не приходило прочесть записку. А тут вдруг…
Поколебавшись, я вынул из щели записку и развернул, почерк был детский: «Господи, помоги мне наладить отношения с отцом».
Я застыл от боли, так неожиданно пронзившей меня – вот о чем просит маленький человек, но большая душа. Вот, что важно ему
более всего на данный момент жизни. Вот, почему Господь понудил мне прочесть желание подростка и пристыдить этим мою взрослую надменность. Мне было стыдно, горько и хотелось плакать.
БЕСЫ
Страсти человеческие
Я работал, стоя на лесах, над композицией «Исцеление гадаринского бесноватого».
Дверь в храм отворилась – пауза, очевидно, кто-то, войдя, перекрестился, и послышались быстрые шаги к алтарю. Я сразу узнал походку отца Михаила он неизменно ходил в хромовых сапогах и меня несколько озадачил безприветственный поспешный приход батюшки, очевидно, ему срочно нужно было что-то взять в алтаре.
Стоя на лесах у самого края их я видел, как отец Михаил, остановившись перед алтарной дверью, приложился к образу святого архистратига Михаила и вошел в святая святых храма.
Послышался негромкий шум возни и, как итог её звук – шпок: на весь безлюдный храм прозвучала штопором вынутая из бутылки пробка. Затем бульки наливаемого в стакан вина, и затем бережное проглатывание его; потом продолжительное покрякивание, прокашливание и, наконец, отец Михаил вышел из алтаря. Он неторопливо подошел ко мне шаркая своими сапогами:
-Бог в помощь,Владимир. Вот люди спрашивают – хорошо ли это, что художник в храме изобразил бесов?
-А разве хорошо, что они у них, да и у нас – в душах бесы сидят, со всеми нашими страстями? – вопросом на вопрос ответил я.
-И то, правда,- гмыкнул батюшка.
-Ну, трудись, Владимир, трудись.
БОЛЬНЫЕ ГЛАЗА
Исправление зрения во все возрасты
Уже несколько лет при работе и чтении я пользовался очками: начал с единички, а вот уже и 2,5. При осмотре врач-окулист говорила:
-Ну, что же вы хотели? У вас работа такая – на глаза напряжение; да и возраст своё даёт – уже не молодой.
Да, духом иной человек всегда молод, а иной и будучи юношей, ведёт себя как старик: всё ропщет, всё ему чего-нибудь не так.
Каждое утро я спускался вниз к Богородичному источнику: умыться, воды испить. Отец Михаил подсказал мне:
-Ты, Владимир, когда умываешься у источника, набирай воды в ладонь, как в ванночку, и промывай глаза – зрение будет лучше.
Я охотно внял совету батюшки и каждое утро, а бывало и чаще, промывал глаза: наберу воды в ладонь, как в ванночку и моргаю глазом.
Над росписью работал в очках, но в последнее время они стали мешать мне и, незаметно для себя, я перестал водружать их на нос; зачем? Ведь я уже прекрасно обходился без очков!
Когда уезжал домой на побывку, то набирал с собой воды, и закапывал пипеткой в глаза несколько раз в день. И хотя зрение улучшилось настолько, что я и мелкий шрифт на упаковках прочитывал, не напрягаясь – я не оставлял глазного промывания.
Однажды у источника за этой процедурой меня застала одна пожилая женщина в очках с толстыми линзами. Она, остановилась, и с любопытством наблюдала за моим занятием. Я же подумал, что задерживаю паломницу, желающую напиться воды, и, как бы оправдываясь, пояснил:
-Вот, промываю глаза. Совсем недавно я работал в очках, а теперь и мелкий шрифт читаю без них.
-А как промываете? – женщина явно проявляла интерес к процедуре.
Я пояснил и продемонстрировал, как это делаю.
Прошло несколько месяцев. Однажды я работал внизу в храме, когда ко мне подошла какая-то женщина:
-Здравствуйте. Вы меня не узнаёте?
-Извините, не узнаю,- ответил я, глядя на незнакомое лицо.
-А помните, вы у источника посоветовали мне промывать глаза? Я тогда в таких очках была с толстыми стеклами. С тех пор промывала их этой водичкой и вот, уже прекрасно вижу без очков. Спасибо вам, надоумили меня тогда; я так часто вспоминаю вас с благодарностью и молюсь за вас.
Конечно, я помнил эту краткую встречу «вскользь», мой невольный совет, как промывать глаза, и вот что из этого вышло – человек без всякого лечения, только проявив терпение и постоянство, поправил себе зрение. Теперь этот человек, который был, искушаем ухудшением зрения, благодарен мне за совет. Слава Тебе, Господи, за милости Твои к нам, грешным.
ОРНАМЕНТ
Что говорит лилия
Что говорит лилия своим безмолвным присутствием в арке нефа?
«Я была, как первый снег,- будь и ты чист и светел душой. Расту я открыто – будь и ты откровенен, прост и чист сердцем. Я всегда обращена к небу и клоню мою голову к солнцу – преклоняй и ты голову на святую молитву, а душой взирай туда, где живет Бог Святой и возлюбленный. С неба на меня нисходит роса – с неба притечет и к тебе благодать, помощь свыше, милость Господня, если ты будешь ждать её, как я жду росы небесной утром и вечером. Я разделяю свой душистый запах и свою нежную влагу на всех, кто хочет,- разделяй и ты свои дарования, способности, труды и всё, что имеешь, с братьями – людьми. Я служила образцом украшения в храме Соломона – служи и ты примером чистоты и благочестия в Церкви Христовой! Пусть твои слова, поступки, обращение с людьми будут образцом для твоих братий. Смотри на меня, юноша, и вспоминай о том, как Господь любит Свою Церковь – люби и ты Своего Господа всей душой и всем твоим чистым сердцем».
Тремя годами позже, уже работая над росписями другого храма, я прочел эти строки, и они тронули моё сердце. Да, совсем безсознательно я вплетал лилию в общий орнамент, но духом художника-христианина именно этот смысл я вкладывал в изображение её.
Радостно сознавать, что каждую мелочь, поколение за поколением: в годы подъема веры, в годы безверия, люди отбирали как ценность, как жемчужину и складывали в свою память. Отбирали и бережно несли через разрушенные храмы, через вражду и препоны сил, служащих злу.
История веры сплошь и рядом состоит из падений и подъемов; история жизни почти каждого человека состоит из того же.
Вслушаемся в себя, на какой стадии находимся мы? В каком положении? Не в падении ли? Прислушаемся к своей совести – не обвиняет ли она нас в чем-то? Её голос – это голос Ангела Хранителя каждого человека: он ждет этого внимания, этого слушания.
«Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них».
Лк. 12, 27.
ГЕННАДИЙ
Козни колдовства
В это лето я встретил очень потерянного человека. Почему потерянного? Весь внешний вид его говорил: «Я потерялся в этом мире. Он стал непонятен мне. Я весь растерялся…»
Работая на лесах, которые стояли теперь в трапезном зале на небольшой высоте, я редко взглядывал вниз на заходящих в храм людей, но на Геннадия взглянул и сразу проникся к нему душой. Тогда я еще не знал его имени и ничего о нём, но сердце чувствовало – что-то случилось у этого человека.
Он стал появляться в Киселевой балке ежедневно, под вечер, очевидно, приезжал на своей машине и почти всегда с женщиной, по всей видимости, она была его женой.
Однажды мы столкнулись с ними у купели, тогда купель была одна: не было разделения на мужскую и женскую. Поэтому в выходные дни у входа в нее собирались очереди желающих окунуться. Обычно женщины пропускали вначале мужчин: те быстро раздевались, быстро окунались – были организованней. К тому же, по христианскому обычаю, женщина уступала место мужчине и, хотя бы здесь, в Киселевой балке испытывала покорность.
К вечеру людей всегда было мало, поэтому я спускался в купель, окунался, никому не мешая, и продолжал трудиться остаток дня со свежими силами.
Спустившись в этот раз, я у входа в купель столкнулся с ними:
-Вы разрешите нам зайти вдвоем – я его жена. Просто он очень плохо себя чувствует – ему нужно помочь.
-Конечно, конечно. Я подожду, не волнуйтесь.
Даже не пристального взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что мужчине действительно очень плохо: отрешенный взгляд, непроизвольные движения головой и невладение своим телом говорили о какой то духовной болезни. После окунания, он выглядел совсем иначе: бодрость во всем облике, спокойствие и уверенность в движениях, собранность. Разительная перемена!
Оба супруга поблагодарили меня за уступчивость и направились в сторону источника, а я, хоть и привык к переменам с людьми, происходящими после окунания, подивился, этой перемене в нём…
Быстро окунулся семь раз с головой и, почувствовав новый прилив сил, поднялся в храм, намереваясь еще поработать. Мужчина и женщина были в храме – ставили свечи перед образами. Мужчина оказался рядом со мной, весь его вид показывал желание поговорить. Я молчаливо изъявил готовность к слушанию.
-Все хочу выразить вам свое восхищение вашей работой, да никак не удаётся. Я приезжаю сюда от начала лета.
-Я заметил, что вы приезжаете каждый день.
-Да, а вот вчера не был, и мне совсем плохо было сегодня после обеда, хорошо ещё, что жена поддержала.
-А что случилось с вами? Я заметил такую резкую перемену после окунания в купели. Кстати, меня зовут Владимир,- я протянул ему руку для знакомства.
-Геннадий,- отвечал мужчина.
Жестом я пригласил его выйти из храма для беседы и направился к выходу, Геннадий последовал за мной. Выйдя из храма, мы остановились в сторонке и продолжили разговор. В основном говорил он, ему явно хотелось поделиться своей историей:
-Никогда не верил сглазам и нашептываниям – считал, что все это бабушкины сказки. И в Бога не верил; а вот довелось поверить.
Я работаю строителем в Луганске, а сейчас знаете как со строительством: сплошные перебои, и на нашей стройке такие же проблемы. Бывает весь день нечего делать: ждем материал, а его не везут, так и прождем весь день. Напротив стройки, за забором стоит киоск продуктовый – делать нечего, зайдешь чего-нибудь купить да и заболтаешься с продавцом. Ну и понятно к чему вся эта болтовня ведет! Она оказалась женщина без мужа – разведенная и я стал к ней в киоск забегать очень часто. Час пройдет, а чувство у меня такое, что целую вечность её не видел; и бегу повидаться. Она чем-нибудь угостит, а бывало, с собой чего-нибудь даст; говорю ей, -Зачем ты мне даешь? У тебя же свои дети есть, лучше им понеси! –Ничего,- говорит,- и им хватит.
А спустя время, чувствую, какой-то я дурковатый стал – не пойму, что со мной происходит. Признался во всем жене; думал, устроит скандал, развод – нет, наоборот, простила и проявила заботливость ко мне. Знающие люди посоветовали нам поехать сюда окунуться в купели, с собой воды набрать и пить её. И правда – окунусь я, и мне легче становится, в себя прихожу: на следующий день работаю и все хорошо; после обеда становится хуже и хуже, если не окунусь как, например, вчера не окунулся, то наступает ошалелость какая-то.
-Да, история! Тебе надо исповедоваться, Геннадий, причаститься.
-Уже с женой это сделали, и она исповедалась и причастилась, вместе в храм на службы начали ходить.
-А она раньше ходила? Верующая?
-Какое там! Как и я – ни в Бога, ни в черта не верила.
-Ты же теперь в киоск не заглядываешь?
-Конечно, нет! А что было! Тянет меня к ней и все тут. Понимаю, что что-то тут не то, но ничего с собой поделать не могу. Потом она ко мне на стройку бегать начала, так я от неё прятался. Ребята смеются – прячься Геннадий, твоя колдунья идет. Им что? Кто понимает, а кто нет…
Когда я исповедался и причастился, то, как отрезало – это чувство влечения и дурости во мне пропало: глаза, будто раскрылись, но вот физическое состояние помутнения сознания пока не проходит.
К концу лета Геннадий стал реже приезжать. При встрече мы переговаривались с ним. Он очень изменился внутренне – это ощущалось сразу: стал спокойнее, сдержаннее, как человек, переживший какую то травму, какой то перелом в жизни.
ВЫБОР
Два шахтера
Одна из шахт Донбасса очень усердно помогала рабочей силой и часто присылала рабочих и шахтеров в помощь. В одну из недель приехали двое молодых парней – шахтеров. Отец Михаил тут же благословил их на работы возле купели – обкладывать диким камнем стоки ручьёв.
Для них все было в диковинку – благословение батюшки, обед по колокольному звону, отсутствие электричества, и прочие слова и обычаи православных христиан.
Но больше всего их поражало отдаленность от жилья человеческого: наступал вечер и молодые парни, привыкшие развлекаться, не знали, куда себя деть.
В это время я находился один – две кровати пустовали, и батюшка распорядился поселить их со мной в помещении.
Долгие вечера перед сном мы проводили в беседах; вопросы, которые ставила жизнь и, которые были неразрешимы для них, всплывали и витали в воздухе различными недоумениями. Эти недоумения так легко разрешались здесь, в Киселевой балке, а там, где они живут вопросы эти часто оставались неразрешимыми.
Алик – один из шахтеров, молодой парень, лет двадцати трех, более разговорчивый, задавал самые различные вопросы. Второй, Вячеслав, был менее разговорчивый, но с интересом слушал нас обоих; он был старше своего напарника, лет тридцати и, по его словам ничего кроме шахты не знает в жизни.
Один из вопросов возник о нахождении денег; я уже имел опыт в этом вопросе и решительно отвечал, что пользы от найденных денег не будет поэтому лучше обходить, а не кидаться поднимать их.
-Да, меня как раз этот вопрос волнует,- говорил Алик,- Я ещё не был женат – это было перед армией, тогда со мной приключился такой случай. Вечером мы с товарищами выпили перед танцами. Ну, как всегда,- мало и я отправился на поиски по знакомым: тогда еще не было у нас ночных магазинов. Иду по дороге, освещаю себе путь фонариком и вдруг, луч натыкается на рассыпанные деньги. Много денег. Там были: гривны, рубли, доллары и никого вокруг нет. Я собрал все разбросанные деньги, пошёл, купил выпивку. Мы выпили с ребятами, а меня и хмель не берет, и на танцы не хочется идти: у меня в голове неизвестно что творится. Ушёл я домой. Пришёл, в своей комнате закрылся; пересчитал все деньги: ого! – хватало на мотоцикл, о котором я мечтал, и ещё оставалось! Вскоре купил себе мотоцикл, гонял на нём в радость. На бензин деньги были, и на выпивку хватало.
Как-то раз подвозил знакомого парня, а у нас в поселке перекресток есть с плохой репутацией: на этом перекрёстке немало людей разбилось, и мы на мотоцикле влетели… Вроде машин не было, откуда он взялся? На иномарке. И мы в него с маху на всей скорости. Помню, лежу на асфальте, а перед глазами туфли этого парня, которого я подвозил, аккуратно так стоят, рядом, будто он не спеша разулся.
Парень этот сильно побился, я меньше. Чудак, что в машине, был неправ, конечно, но он отмазался, у него деньги есть, а мне отец этого парнишки счет выставил. Вот уже три года половину своей зарплаты выплачиваю. Те деньги, которые я нашел, мне впрок не пошли – это точно.
-Да, трудно проходить мимо денег, но можно отнести их в храм, в жертву, или помочь больному, но для этого, конечно, нужна решимость не только вера.
Мы все люди духовно больные, и нам всем надо от отчего-то отказываться. Ведь больному диабетом нужно отказаться от сладостей? Конечно, нужно, и так во всем – хочешь исцелиться, отказывайся от того, что вредит тебе: жизнь каждый день предоставляет тебе такой выбор.
АЛЕКСЕЙ И ВАДИМ
Среди доставляемых для перевоспитания послушников выделялся один парень своей простотой и готовностью всем услужить. Он не был из числа перевоспитуемых: приехал из какого-то села, взял у батюшки благословение, чтобы остаться и вот уже три года, как жил здесь безвыездно. На взгляд Алексею не было ещё и тридцати. Внешне парень был неряшлив – я никогда не видел, чтобы он что-нибудь стирал из своих вещей, собственно, своих вещей у него и не было: если рубашка или брюки со временем становились зримо для всех грязными, то кто-нибудь говорил ему:
-Алексей, ты бы сменил одежду, ведь полно чистых вещей в кладовке у матушки.
Алексей послушно шёл к матушке: она выбирала ему рубашку или свитер, смотря по времени года, брюки и прочую одежду, вплоть до трусов и носков. Вещи всегда пополнялись приезжающими сердобольными паломниками, и послушники в одежде не нуждались.
Алексей заходил в вагончик и переодевался, как велела ему матушка; грязную одежду выносил и бросал в специальный угол, отведенный для ветоши.
-О, какой ты нарядный, Алексей, светишься как новая копейка,- говорили все, кто встречал его.
-Постричься только не мешало тебе – лохматый ты очень, нечёсаный и бороду подправить не помешало бы, а то, будто из леса вышел: всех паломников распугаешь.
В ответ Алексей только улыбался во весь рот.
-Я его чуть позже подстригу – сейчас некогда мне,- говорила матушка, а позже коротко постригала ему волосы и бороду.
-Это, чтобы клещи не цеплялись,- говорила матушка Надежда, улыбаясь.
Так сообща приводили Алексея в порядок. Что касается мытья, то он никогда не купался, разве что окунался в купель и летом, и зимой.
На службы Алексей ходил по воскресеньям; и только перед большими праздниками отстаивал вечернюю, затаившись где-нибудь в уголочке храма, но я никогда не видел, чтобы он причащался, потому однажды начав готовиться к причастию спросил его:
-А ты давно причащался, Алексей?
-Да уже года три назад будет.
-Как?.. почему?
-Да отец Михаил ничего не говорит мне, поэтому я не причащаюсь.
-Ну что же он будет говорить тебе? – за этим надо самому следить. Если хочешь завтра причаститься, то давай вместе готовиться.
-Давай,- тут же согласился Алексей.
Мы добросовестно вычитали всё, что положено, вместе, вплоть до вечерних молитв и разошлись спать.
Утром стояли рядом ближе к амвону и вместе же приняли дары Господни. После службы я поздравил Алексея с принятем тайн Господних:
-И следи сам за тем, чтобы причащаться.
Всегдашняя решимость к любому делу горела в нём неподдельной активностью; он как бы только и ожидал того, что кто-то попросит его сделать что-либо. Например, делает что-нибудь Алексей и вдруг говорит ему кто-то:
-Сделай то-то и это.
И он, бросая прежнее дело и весь инструмент, который был у него в руках, тут же устремляется на новое поручение. Поэтому не проходило ни одного дня, чтобы Алексея не поругал кто-нибудь за его безалаберность. Он не оправдывался, но стоял молча, потупившись, с виноватым видом, пока его отчитывали.
Отец Михаил обычно заключал свою отчитку так:
-Эх, Алексей, Алексей – ну, что с тобой делать? придётся тебя благословить ехать домой.
Как то в Киселёву балку привезли одного мужчину чуть постарше Алексея и оставили на неопределённый срок на «выправление», так сказал тот батюшка, который привёз его. Главным пороком новоприбывшего было запойное пьянство:
-Он и на клиросе поёт, и на всякое дело безотказен, но попадёт стакан в руки и всё – не выпускает его до тех пор, пока не вырвешь; хоть на цепи держи, как собачонку. Выгоню, говорю, сил моих нет терпеть тебя, а он плачет: не гоните меня, батюшка, погибну…
Вскоре Вадим, так звали новоявленного певчего, с Алексеем сдружились: стали вместе ходить на службы, причащаться и, даже послушание старались исполнять совместные: то дрова таскают из лесу, то двери устанавливают в ново-построенной трапезной.
Алексей не пил спиртного потому отец Михаил был не против их сближения – обоим оно шло на пользу.
И всё-таки попал стакан в руки Вадима и закружил его бес и направил в соседнее село за восемь километров от заповедника, а по сравнению с его заповедной тишиной и покоем, это село – целый клубок цивилизации с полным набором искусов.
Кто знает, как всё было в действительности, но досталось Вадиму бутылкой по голове в потасовке при питейном заведении. Удар оказался для него смертельным и в больнице он, не приходя в сознание умер.
На Алексея этот случай оказал такое ошеломляющее действие, что через день его нашли повесившегося на ветке дерева: пошёл за дровами и взял с собой верёвку, чтобы перевязать охапку, но нашёл ей иное применение…
2011-2021 г.г.