Кино
Среди поднадоевших вечерних разговоров об одном и том же, слух уловил слово – Арлекино, и я стал прислушиваться.
– Чудесный фильм, – расхваливает Литин. – Рекомендую его всем посмотреть.
– Какой фильм? – тут же первым поинтересовался Веня, ему никогда не удается сдержать свое любопытство.
– «Меня зовут Арлекино», – охотно отвечает Литин.
– Тебя? – смеюсь я. – Да мы все давно в курсе!
– Фильм так называется, – смеется Литин. Его так восхитил этот фильм, что он тут же принялся пересказывать Вене его сюжет.
Ко мне подошли Лео, Костя Морозов, Дима и Володька.
– Симона, сходим на этот фильм? – предложили они.
– Давайте, – согласился я.
На следующий день, когда все курсанты спешили потратить свое свободное время на отдых и развлечения, мы пошли в кино. Правда, с билетами не повезло, и мы попали только на последний сеанс.
Когда Арлекино занимался любовью, женщины в зрительном зале, которым всем явно за сорок, подняли возмутительный крик на тему: «Что же это делается? Как такое можно показывать»?
Фильм нас заинтересовал, что и говорить. До сегодняшнего дня о неформальных организациях молодежи мы только читали, а тут фильм про «люберов»! Однако время увольнения стремительно заканчивалось, а вот фильм нет.
– Толик, – тихо позвал меня Костя, – пора идти в училище.
– Фильм хочется досмотреть, – говорю я.
– Опоздаем же! – обеспокоенно впился в меня взглядом Морозов.
– Ну и пусть, – упрямо ответил я, так как не имел намерения идти. Очень уж мне хочется досмотреть фильм до конца. Вот уж жизнь курсантская – у нас всегда чего-то не хватает. Сейчас вот – времени.
– А я пойду, – поднялся Костя.
Я не поверил своим ушам, но Морозов встал и ушел в училище. Я его где-то понимаю, у него ведь сердце не железное, и для него ссора с командиром взвода как маленький конец света. Все остальные остались со мной и досмотрели кино до конца. Когда фильм окончился, стало ясно, что мы опоздали из увольнения минут на сорок, не меньше.
– Ох, и влетит же нам, – вздохнул Лео, – поторапливайтесь. Ну, ускорили шаг!
– Тебя никто не держал.
– Давайте придумывать, что врать будем, – предложил Дима. – Скажем взводному, например, что с гражданскими подрались. А что – отличное оправдание!
– Незачем, – сказал я, – взводный нормальный мужик, так что все поймет. Скажем, честно, как было.
– Ты настолько уверен в себе и взводном, что даже спорить не хочется! – пошутил Володька.
Когда мы вышли из кинотеатра, я обратил внимание на то, что в воздухе остро пахнет молодой зеленью и вечерней свежестью. Чудесный весенний вечер! Мы торопливо пошли в училище. Взводного мы застали за чтением какой-то книги. Он прервал чтение и встретил нас угрюмо.
– Вы хоть понимаете, что я уже не смогу добраться домой? – хмуро спросил он. – Где вы были?
– В кино, товарищ старший лейтенант, – за всех ответил я.
– Вы что, не видели, что увольнение заканчивается?
– Видели, конечно, – ответил я, выдержав взгляд взводного, – но очень хотелось досмотреть, иначе пришлось бы идти на этот фильм еще раз, а с билетами проблема.
– Да, да, я понимаю, предварительная продажа билетов. Что хоть за фильм?
– «Меня зовут Арлекино».
– Тебя? Ладно, ладно, Иванов, я шучу. Что ж, поскольку вы сказали правду, то я вас прощаю.
– То есть как? На КПП ведь …
– На КПП и по училищу хорошие люди дежурят, – с лукавством во взгляде объяснил взводный, – им опоздание ваше тоже ни к чему. Вы забываете, что я тоже это училище окончил, так что многих знаю! Да и дежурный по роте по моему приказу уже доложил, что все у нас в порядке.
– Но ведь вы из-за нас домой не попали?
– Кто знает, может оно и к лучшему? – сменил гнев на милость наш командир взвода. – Хоть посплю немного, а то мне завтра на подъем нужно. Идите уже и ложитесь спать, или вам хочется, чтобы я вас наказал?
– Спасибо, товарищ старший лейтенант!
– Иди, Иванов, уводи своих киношников, я спать хочу. Это же надо, два сержанта организовали опоздание! Нечего сказать – надежда и опора командира взвода, меня, то есть!
Как все-таки поведение нового взводного разительно отличается от поведения мамы Жоры! Как говорится, это не идет, ни в какое сравнение. Впрочем, при маме Жоре нечего было и помышлять о том, чтобы опоздать из увольнения. Морозов ждал нас и торопливо поинтересовался:
– Ну как, сильно влетело? Лишение очередного увольнения или по наряду объявил?
– Ничего не объявил, – с ликованием в сердце ответил я Косте.
– Как это? – не поверил Костя, глубоко потрясенный этими словами.
– Мы ему правду сказали, и он все понял!
– Как же это? – едва оправившись от потрясения, ошарашенный Костя переводит взгляд с меня на Лео и на остальных. Он прямо не знает, что и думать.
– Есть, Константин, такая наука, – вдруг подал голос КорС, – психология называется. Не помню, какая у тебя оценка по психологии, но знаний у тебя по ней не больше чем на два балла.
И Королев на пару с Лео принялись зло и саркастически высмеивать потомка Павлика Морозова. Королев сегодня очень насмешливый, словно его подменили. Я вроде и не большой любитель позлорадствовать, а тут даже порадовался, что над Морозовым так насмехаются. Как говорится, поделом ему! Костя пытается пропускать мимо ушей все, что говорят в его адрес, но это у него не очень выходит. Заметно, что он крайне болезненно переживает нападки Королева, и его еще долго будут мучить душевные терзания.
– … приспособленец! – не унимается Королев.
– Я не перестану повторять, – донесся до моего сознания голос взводного, – что мы слишком много внимания уделяем словам. Своим многословным воспитанием мы создаем только болтунов.
– Ух, товарищ старший лейтенант, – удивленно глянул на взводного и сказал наш «замок», – как здорово вы сформулировали! Хотя мы будущие замполиты, другими словами – болтуны и есть!
– Это не я сказал, – грустно заметил взводный. – Это сказал Руссо, я только повторил. А замполиты это вовсе не болтуны. Спите уже и оставьте несчастного Морозова в покое. А вы, Морозов, о чем так сильно задумались?
– О любви, которая никогда не бывает взаимной.
– О чем? – поперхнулся взводный. – Причем здесь любовь, и что это за любовь такая безответная?
– Любовь к Родине, товарищ старший лейтенант.
Сенсей
Было воскресенье, рота сидела на взлетке и смотрела «Утреннюю почту». Увольнение будет только после ее окончания, поэтому никто никуда не спешит. Олег Кривин, очень крепкий парень из четвертого взвода, все утро ищет приключения себе на голову. И нашел-таки, чего искал! Причем там, где и не думал. Он решил вырвать стул из-под нашего Баранова, чтобы тот упал. Баранов сел на корточки, но не упал. Он, молча, встал и оглянулся. Увидев Кривина, весь внешний вид которого говорит о том, что он ищет драки, Баранов спокойно сказал:
– Кривин, стул на место поставь. Быстро!
– Это ты мне? – задохнулся Кривин от «наглости» Баранова, и глаза его налились кровью. – А если не поставлю, то что?
– Стул поставь, тебе говорят, – так же спокойно говорит Артем.
– А ты забери, – медлит и дразнит Кривин. Он хотел толкнуть Баранова, но тот просто отвел плечо, и Олег, сделав два шага вперед, потерял на какое-то мгновение равновесие.
Все рассмеялись. Кривин осознал, что выглядит смешно. Без преувеличения можно сказать, что вся рота отвлеклась от экрана телевизора и смотрит на Кривина, ожидая продолжения.
– Ну, я тебе сейчас! – заревел он, и стало видно, как у него глаза наливаются кровью.
Понимая, что мало кто может потягаться силой с Кривиным, и что против него у Баранова с его банальными физическими данными нет никаких шансов, решительно поднялись навстречу Олегу, чтобы защитить Баранова, КорС, я и Рома. Не знаю, как у меня, а вот у Ромы и КорСа лица хмурые.
– Да их здесь не один! – успел насмешливо бросить Кривин.
И тут началось самое веселье. Не успели мы сделать и шага, как Баранов свалил Олега на пол в первый раз. Тот летел как паровоз, а Баранов сделал шаг в сторону, а потом просто руками подтолкнул того в спину. Кривин упал неудачно – грудью на стул.
Когда он вскочил, то в глазах у него стояли слезы от боли, но он снова упрямо бросился на Баранова.
Остановившись, он ударил кулаком правой руки, но Артем остановил кулак ступней правой ноги. Этой же ногой он отбил удар Кривина левой. Видно было, что ударив ногой по напряженным мышцам Олега, Баранов доставил тому еще большую боль. Баранов вспорхнул вверх и с лету ударил Олега в челюсть правой ногой. Кривина как будто срубили, и он рухнул на взлетку. Двое курсантов из второго взвода ели успели отскочить вместе со своими стульями в руках. Зрелище было просто великолепное. Как бы то ни было, но хулиганистый крепыш лежит на полу, а худосочный хлюпик празднует победу.
Насколько можно судить, подниматься Кривин не спешит, и мне даже стало его, немного жаль. Он все кряхтел и стонал, и как-то не очень уверенно шевелился. Потом он все-таки поднялся, но с величайшим трудом. Что же касается удара по его самолюбию, то он был и вовсе сокрушительным. Артем доказал, как говорит Веня, черным по белому, что Кривин ему не соперник. Нет никакого сомнения в том, что если бы Кривин и дальше продолжал свои нападки на Артема, то тот надавал бы Кривину под самую завязку.
– Эй, Баранов, а ну признавайся, – окликнул Артема «замок»,– где это ты так поднаторел в рукопашных боях? Вот уж никак не ожидали, что в тебе скрывается такой лихой боец!
– Секрета никакого нет. Я же художник, часто хожу на «шару» по разным кафедрам. У нас в училище уже полтора года занимаются рукопашным боем летчики из Симферопольского авиаотряда. Сейчас ведь участились случаи угона самолетов, вот их и обучают самообороне без оружия.
– Ну, а ты-то тут причем? – высказал недоумение «замок».
– А я их несколько месяцев уговаривал, чтобы они и меня брали на тренировки. Вот уже больше года я с ними занимаюсь! Все остальное уже детали. Они в одно и то же время занимаются, а я на это время все дела бросаю и к ним! Результат вы только что видели.
– Да, результаты ошеломляющие, прямо, скажем, – признал Лео.
Взвод бурлил. Как мало мы, оказывается, знаем о своем товарище! И Баранов стал тренером Димки, Васьки и вообще всех желающих хоть чему-нибудь научиться. Чаще всего они выкраивают время для занятий во время уборки территории.
– Я буду повторять вам сотни раз, – доносится до моего сознания голос Баранова, – главное – не надо бояться своего противника. Вы даже представить себе не можете, как это упоительно – побеждать! И это совсем не страшно! Толик, – заметил Баранов, что я смотрю в его сторону, – вот скажи нам, как боксер, какое оружие нельзя отобрать у бойца?
– Уверенность в себе, – начал перечислять я, – волю к победе, агрессию.
– Ну, и умение, знание приемов рукопашного боя, – усмехнулся Артем. – А еще Толик определенно поскромничал. Я бы еще добавил безжалостность.
По лицам многих новоиспеченных учеников видно, что такие утверждения «учителя» вызывают у них сомнения. Поскольку другого доступного «сенсея» нет, и не предвидится, им приходится мириться с мнением Баранова, хотя его и не все разделяют. Куда как приятнее и благороднее верить в то, что наш бронепоезд на запасном пути и, что предотвращенная схватка есть выигранная схватка.
– Хотя у вас всегда есть выбор, – словно подслушав мои мысли, говорит Баранов, явно насмехаясь над некоторыми своими учениками, – если на вас или на вашу девушку нападут несколько хулиганов, вы можете попытаться с ними договориться. Легко ведь оправдать себя тем, что их больше, они выше ростом, тяжелее и так далее.
– Ладно тебе, – ворчит Дима, – взялся учить нас – так учи, но не нужно этих ненужных разглагольствований.
– Так я и занимаюсь тем, что учу вас, – рассмеялся Баранов. – Что ж, продолжим, по просьбам трудящихся! Значит так, тема нашего сегодняшнего урока – выявление слабых мест противника.
Я отвернулся от наших рукопашников и отправился на берег озера, чтобы полюбоваться его красотой и подышать свежестью, которую дарит вода. Какое-то время до моего сознания все еще долетают слова Артема.
– Помните, пацаны, нельзя недооценивать своего противника, к любому противнику нужно относиться с уважением. Каждый мастер выживает в бою только потому, что уважает своего врага.
– Эка ты хватил, – снова ворчит Дима, – где мастера, а где мы!
Когда мы вернулись после уборки территории в казарму, оказалось, что каптерщик умудрился потерять ключ от «острова сокровищ». На курсантском сленге «островом сокровищ» называют каптерку. И это притом, что ключ этот длиной в 15 сантиметров, а сама дверь не уступает двери в бункере Гитлера. Каптенармус наш чуть не плачет: ротному что-то там понадобилось, а ключа нет!
Мне вообще удивительно, как это можно потерять ключ? Я лично не терял в жизни ни одного ключа. То есть было как-то, что я однажды в течение одного дня терял ключ дважды, но оба раза его нашел.
Ротный дал «добро» ломать дверь. Все здоровые ребята нашей роты уже вдоволь натешились, но дверь даже не шелохнулась.
– Кто еще не пробовал силу молодецкую? – хмуро спросил ротный.
– Кроме сержанта Иванова уже все пробовали, – ответил каптерщик.
– Так чего ж вы ждете? Сюда его! – обрадовался ротный.
Я сильно ударил ногой в дверь, но эффект был точно такой же, как у всех предыдущих старателей, то есть эффекта не было никакого. Тогда я подумал, взял в кубрике двухпудовую гирю и со всей силы основательно ударил в дверной замок. Дверь заметно подалась. После второго удара гирей дверь распахнулась, а выбитый накладной замок просвистел через весь «остров» и разбил окно. Но, ни ротный, ни каптерщик этому обстоятельству нисколько не огорчились.
– Молодец, Иванов! Вот светлая голова, – не может нарадоваться ротный, – а говорят, что, сила есть – ума не надо! Оказывается надо! До тебя тут и здоровее тебя парни дверь ломали, и то безрезультатно! Как тебя поощрить за твою изобретательность?
– Ремонт двери и окна без моего участия и без участия курсантов нашего взвода, – тут же с готовностью ответил я.
– Само собой! Каптерщик у нас из четвертого взвода, вот пусть четвертый взвод все и чинит!
После ухода ротного Ежевский – «замок» четвертого взвода, сказал:
– Гад ты все-таки, Иванов. Дверь поломал, окно разбил, а чинить нам!
– Ты, там, в очках? – уточнил я, так как Ежевский носит очки.
– Ну, в очках, – покраснел Чеслав и запнулся, – а что?
– Можешь их не снимать. Я сегодня на удивление добр, благороден, и бить тебя за твои слова не стану.
Ребятам из четвертого взвода пришлось потратить какое-то время на то, чтобы починить дверь. И вот когда они уже заканчивали работу, каптерщик нашел потерянный злополучный ключ.
– Совершенно непонятно и непостижимо, – бормотал Олеферович, – оказывается ключ все это время спокойно лежал в кармане моего второго комплекта х/б. – Когда же это я его туда положил?
Немного о джинсах
С ума можно сойти: сегодня полковник Тетка, известный своей маниакальной пунктуальностью, начал лекцию с рассказа о джинсах. Мы привыкли к такому поведению преподавателя истории подполковника Козлова, но слышать такое от Тетки? Это уж точно где-то реки потекли вспять!
– Товарищи курсанты, – начал он с таким трагическим видом, что мы уж было, решили, что снова умер кто-то из руководителей страны самого высокого ранга, – хочу поделиться с вами своими многолетними мыслями о такой чуждой для нас вещи, как американские джинсы. Кто из вас знает историю этих, с позволения сказать, штанов?
Если кому-нибудь история джинсов и была знакома, то он решил на всякий случай промолчать. Довольный нашей неосведомленностью, полковник Тетка продолжил.
– Первые джинсы – их тогда называли «комбинезон до пояса» сшил еврей-эмигрант из Германии Леви Страусс в американском городе Сан-Франциско в 1853 году. Эти штаны были пошиты из плотной ткани, которая поступала из итальянского порта Генуя. Штамп «Genes», который стоял на тюках, американцы прочли как «Джинс». По большей части брюки Страусса покупали золотоискатели, – глаза полковника блеснули праведным гневом. Видно, что Тетка всеми фибрами души осуждает это недостойное занятие. – Однажды Леви получил письмо от портного Джэкобса Дэвиса, в котором тот рассказал, что шил брюки для очень крупного мужчины, и решил для большей крепости использовать металлические заклепки. Страусса это заинтересовало, так как золотоискатели часто нарекали на непрочные карманы джинсов – под весом золотых самородков они рвались. 20 мая 1873 года Страусс и Дэвис получили патент на котоновые штаны с заклепками и карманами.
Полковник сделал паузу, то ли раздумывая над чем-то, то ли полагая, что мы уже должны сделать для себя какие-то правильные выводы. Уверен, что никто из нас никаких «правильных» с точки зрения Тетки выводов не сделал и делать не собирается. Ничего предосудительного в истории появления джинсов лично я не нахожу. Очень предприимчивый и неглупый был тот Леви, вот и все.
Наша молодежь заинтересовалась джинсами еще в 50-е годы, после того, как в наших кинотеатрах стали показывать американские фильмы, а в Москве прошел фестиваль молодежи и студентов. В 60-е годы ковбойские штаны цвета индиго с кожаной наклейкой и фирменным лейблом стали мечтой современного молодого человека. (Это не я так красиво сформулировал, а киевский писатель Виктор Некрасов). Но в магазинах этим добром не торговали из принципиальных соображений. Поэтому купить их можно было только с рук. Лично для меня папа несколько раз ездил в Одессу и покупал мне джинсы у моряков, ходивших в загранплавания.
Настоящие «фирма маде ин ЮСА» стоят 300 рублей! Не каждая советская семья столько зарабатывает в месяц. Европейские и азиатские джинсы хоть и похожи на американские, стоят 120 рублей. В «Березке» по чекам джинсы можно купить за 160 рублей. Студенты-арабы продают джинсы из своих стран по 80 рублей. Болгарские «Рила» и индийские, неизвестно какой фирмы, можно купить и за 40, хотя еще нужно за ними потолкаться в очереди. Это еще если улыбнется удача наткнуться на такую очередь.
– Шел я вчера по Симферополю и встретил десятка полтора курсантов нашего училища, выряженных в джинсы! Я просто пришел в ужас от увиденного, – внес ясность Тетка.
Теперь понятно, чего он заговорил о джинсах. В аудитории воцарилась гробовая тишина, так как многие, в том числе и я, переодеваются в увольнении в джинсы.
– Меня возмущает даже не тот факт, что вы снимаете в увольнении военную форму, что само по себе уже является грубым нарушением воинской дисциплины. Вы что же, стесняетесь военной формы с курсантскими погонами? Еще не так давно молодые люди носили ее с гордостью! Но вы носите абсолютно чуждые нам идеологически капиталистические американские штаны!
– Неужели брюки могут быть идеологически чуждыми? – ахнул КорС, до этого изнывающий от скуки. – Но это, же смешно!
Ждать реакции полковника Тетки пришлось не долго. Еще ни разу не было так, чтобы он сделал вид, что не услышал шепота курсантов.
– Курсант Королев, что вы там шепчете? – металлическим голосом, чеканя слова, сказал преподаватель со скрытой угрозой в голосе. – Вы и нам всем поведайте, что вы там такое сейчас сказали.
Рота замерла, наступила такая тишина, что было слышно, как жужжит, ползая по оконному стеклу, пресловутая муха. Все ждали, что сейчас Королев получит по самое «не хочу» за свое необдуманное поведение. Однако Королев поднялся и без тени смущения доложил:
– Курсант Королев, – и с самым серьезным видом поинтересовался: – Я говорю, почему бы нашей легкой промышленности не наладить выпуск отечественных советских джинсов?
Я ожидал, что Серега скажет «идеологически выдержанных», но он этого не сказал. Это, конечно, было бы уже слишком!
– Садитесь, товарищ Королев, – нормальным голосом сказал Тетка, – хороший вопрос. Такая идея действительно витает и даже не раз обсуждалась на очень высоком уровне. Но есть непреодолимое препятствие – ГОСТ, то есть Госстандарт. Дело в том, что вся мануфактура в нашей стране должна иметь «цветостойкость», но в этих ковбойских штанах весь кайф именно в том, что они трутся и выцветают.
После того, как Тетка употребил слово «кайф», половина личного состава роты непроизвольно разинула рты.
– Так что разрешить выпуск джинсов наша власть может, но менять ради них ГОСТ это уж слишком! Так что советских джинсов не было, нет, и не будет! Советский человек, а тем более будущие офицеры-политработники не должны носить эти чуждые нам штаны! Мне кажется, мы найдем с вами общий язык.
Рота глухо заворчала, и одобрительных возгласов было чрезвычайно не густо.
– А теперь, товарищи курсанты, вооружитесь ручками, делаем заметки в своих конспектах. У некоторых, как я вижу, они до сих пор девственно чистые.
Новая знакомая
Дима с Вовкой все-таки затащили меня на дискотеку в Дом офицеров, хотя мне и не нравится там бывать. Человек тридцать курсантов первого и второго взвода танцуют в кругу и передают по кругу, как эстафетную палочку, заметно выпившую девушку. При этом некоторые курсанты ее целовали и тискали, а она пьяно хихикала.
– Однако, белый танец, – отвлек меня от наблюдения Володя, – Толик, пойдем, станем к стенке.
– Нет, – сам себе улыбнулся я. – К стенке не хочу!
У стены уже сиротливо жмутся десятка два курсантов. Идти и не пришлось – ко мне подошла синеглазая малышка и пригласила меня на танец.
– А ты, на каком курсе училища? – полюбопытствовала она.
– На третьем, – неохотно отвечаю я.
– Правда? – глаза ее загорелись огнем. – Меня зовут Людмила – людям милая. А тебя? Ты с какой роты?
У меня не возникло ни малейшего желания с ней знакомиться, и в таких случаях я всегда сразу отвечаю отказом. Я испытал легкое разочарование из-за того, что вместо, ни к чему не обязывающего, танца приходится знакомиться с этой девушкой.
– Давайте потанцуем, молча, – предложил я.
Сегодня я слишком прямолинеен и откровенно пренебрегаю этикетом. И я изобразил бесстрастное лицо. Ничего предосудительного я не делаю, но ощущение такое, будто я изменяю Новелле.
– Во время танца принято разговаривать, знакомиться, – стала кокетничать она. – Это правило такое!
– Нет правил без исключений, а я люблю исключения.
– Я знаю, что ты не обыкновенный, а необыкновенный, – не собирается сдаваться и чему-то радуется она. – Чувствую, что ты не просто исключение, а счастливое исключение из правил!
Разговора с Людой я так и не поддержал. После танца я равнодушно отвернулся от нее и сказал Володе:
– Пойду я, не нравилось мне здесь раньше и уже не понравится никогда. Увидимся вечером в роте. Пока.
Володька глянул на меня укоризненно, но ничего не сказал. На улице меня догнала Люда и взяла под руку.
– Давай я тебя проведу, – предложила она.
– С какой радости? В наше время обычно юноши провожают девушек, а не наоборот, – попытался я мягко освободиться от ее руки.
– Толик, но разве я хуже других? – не обращая внимания на мои слова, говорит она. Отпускать мою руку она и не думает. – А чего ты остановился? Да, я узнала кто ты – ты курсант Иванов из 33 роты! Мне много о тебе успели рассказать, и я пришла к выводу, что ты меня устраиваешь!
– А ты меня нет, – не вдаваясь в детали, ответил и поморщился я.
– Но ведь ты меня даже не знаешь, – напрасно пытается объяснить мне что-то милая людям Людмила.
– И не хочу знать, – наотрез отказался я. – Кстати, я с самого начала не стремился к нашему знакомству.
– Так давай сядем на стол и поговорим, – то ли на что-то намекнула, то ли в волнении неправильно выразилась девушка.
Я вырвал свою руку и торопливо ушел. Возникает вопрос, кто это там справки обо мне выдает, я б ему тоже «выдал!» Я терялся в догадках, кто бы это мог быть?
Это было в субботу, а в воскресенье прямо с утра меня вызвали на КПП. Я шел и строил догадки, кто бы это мог быть? Как оказалось, это была вчерашняя знакомая, которая милая людям. При моем появлении она радостно улыбнулась.
– Это ты? – удивился я, и даже не поздоровавшись, спросил. – Чего тебе?
Мне сразу бросилось в глаза то, что курсанта из наряда по КПП-1 с завистью посматривают то на Люду, то на меня.
– Доброе утро, Толик, – дурашливым тоном сказала она, лучезарно улыбаясь, – я тебя по-прежнему люблю! Не сердись, тебя это не должно смущать!
С трудом поборол я желание сразу повернуться кругом и вернуться в роту. Но такая настырная девушка может и потом надоедать. Я отчетливо понял, что нужно объяснить ей все так, чтобы вопросов ко мне у нее больше не оставалось.
– Дай мне шанс, Иванов. Это так просто! Я знаю, что ты упрям и независим, делаешь все только так, как считаешь правильным, это все говорит о твоей недюжинной воле, но ты мне нравишься от этого еще больше. Мне все в тебе нравится. И твое сердце с перцем, и вообще все-все! Неужели тебе так трудно понять меня? Ты мне очень понравился, и я готова ехать с тобой хоть на край света.
– Подумать только! Вот так вот, с самого первого взгляда и на край? Смешно. А ведь я тебе ничего и не предлагал.
– Может и не с первого, но я уже готова. И я знаю, что с твоими девушками, которые у тебя были, у тебя ничего серьезного нет, только интим. Я могу дать тебе больше, много больше. К тому же тебе еще больше года учиться, так, что у нас есть время узнать друг друга лучше.
Я оставил без внимания ее слова и властным жестом заставил ее замолчать.
– Люда, я не желаю тратить много времени на разговоры, – развел я руками, – поэтому сразу говорю тебе – нет. Мне кажется, что это даже честно с моей стороны.
– Иванов, не бросай меня, – нимало не смутившись, ответила она, не желая мириться с отказом. И вообще, как я заметил, держится она спокойно и уверенно.
– Я не был с тобой, поэтому бросить не могу, – улыбнулся я.
– Так побудь со мной – ну как вариант, а там уже решишь! Это ведь тебя ни к чему не обязывает, просто немного разнообразишь свою жизнь. Ну, прислушайся к своему здравому смыслу! Скажи, я тебе нравлюсь?
– Надеюсь, что я тебя здесь больше не увижу. Должна же у тебя быть хоть какая-то гордость? Похоже, я тебе открою Америку, но ты мне не нравишься, – прямо, не кривя душой, по слогам ответил я, четко повернулся на каблуках кругом и ушел.
– Подожди, – слабым голосом попыталась она остановить меня. – Толик! Ну, подожди! Я не теряю надежды, что ты передумаешь! – крикнула она мне вслед.
Но я даже не оглянулся. Вечером Володя Еременко подошел ко мне, доложил о прибытии из увольнения, а потом неожиданно сказал:
– Толик, ты немножечко не прав. Я имею в виду, что с Людой ты явно перегнул.
– С чего бы такая чрезмерная забота о ней? Стой! Так это ты обо мне ей поведал? – моментально сообразил я, хотя можно и нужно было мне самому догадаться раньше. – Скажи, тебя предупреждали? Ведь предупреждали? – колебался я недолго. – Ну, вот и получи!
И я от всей души врезал ему в челюсть. Второй раз бить даже не понадобилось. Слышавший наш разговор Столб с брезгливым интересом наблюдает за лежащим на полу Володькой. И я без слов ясно почувствовал, что если бы сейчас весь наш взвод решил встать на сторону Еременко, то Столб, не раздумывая ни секунды, встал бы на мою сторону. Даже если бы против нас двоих было двадцать с лишним человек.
– Симона, – тут же окликнул меня «замок», – ты что там, вообще с ума сошел? Нет, ты точно рехнулся!
– Ничего подобного. Он заболел недержанием слов, а я его лечу. Это проверенный, дедовский, знаешь ли, способ! Так сказать, народная педагогика. Очень помогает!
Володя поднялся и, не глядя на меня и размазывая по лицу кровь, поплелся умываться. По его поведению понятно, что он воспринимает все, как должное. Никто из ребят за него так и не вступился. Ему еще и повезло, что рот его на момент удара был закрыт, так, что обошлось без перелома челюсти.
Новый рассказ
Мне так надоела привычка всех курсантов занимать места в аудиториях не свои, а подальше, как говорится «спальные места». Из-за этого у моего отделения часто возникают ссоры со вторым и, особенно, с первым отделением. Они должны сидеть спереди, за ними – второе, а дальше всех – третье, то есть мое отделение. Это дает свои преимущества: кто хочет списать – может списать, а кто хочет заниматься своими делами, тоже имеет возможность ими заниматься.
А какими словами курсанты планируют и сообщают о занятии желанного места! «Забей! Забил! Отвоевал! Захватил! Отбил!» и так далее. Прямо военная терминология, пусть и сленговая. Это мне надоело и побудило меня взяться за перо. И я разродился гротескным рассказом на эту тему. Прочитав его, Лео сказал:
– Все, Симона, я теперь твой слепой поклонник!
– Первые лучи славы, – скривился Королев. – Новый писатель из народа взошел на литературную орбиту и покорил сердце одного читателя! А ты, Лео, давай, лей лесть ударными дозами! И лучше круглосуточно! Иванов, а ты чего ты улыбаешься? Твоя писанина это художественная самодеятельность и не больше того!
То, что он сердится, это все равно, словно он отозвался о моем творении с огромным почтением. То есть это тот же комплимент, только скрытый. Я улыбнулся, давая Королеву понять, что я его правильно понял. Пусть еще больше позлится!
– КорС, – смеется «замок», – покорять сердца это термин, касающийся любви, к читателям это слово не применяй.
– И еще, – громко говорит Лис, – КорС, ты не будь таким завистливым. К тому же Симоне твои насмешки, что слону дробина!
– Не говори ерунды, – отмахнулся КорС, – было бы чему завидовать.
– Тогда приходится констатировать, что ты сильно отупел, – смеется Лис, и, видя недоумение Королева, объясняет, – ну, раз уж ты без ошибок до двух сосчитать не можешь!
КорС недоуменно смотрит на Лиса, пытаясь понять, что тот имеет в виду. Не дожидаясь, пока он, наконец, поймет, Лис разъясняет:
– Какие же это первые лучи славы, если они вторые? Первые были после рассказа про Рэмбо.
– А кстати, Толик, – вспомнил «замок», – ты дописал окончание? Нет? Ставлю тебе на вид – дописать и прочесть! Только тогда читать, когда я есть! А КорСа не слушай, шли его лесом!
Как и следовало ожидать, все снова посмеялись.
– А ты, КорС, действительно завистливый, – говорит Лео, – мы же все видели, как ты после прочтения рассказа про Рэмбо, две недели пытался что-то сочинить, но у тебя ничего не вышло! Иначе ты бы уже давным-давно прочел нам свое сочинение. Скажешь, не так?
– Так, – неохотно, но честно признал КорС.
– Серега, – миролюбиво спрашивает «замок», – а что ты тогда писал?
– План, – нехотя произнес КорС. – Хотел, как положено, сначала написать план: завязка там, кульминация, развязка. Но даже план почему-то написать не смог.
И он, хотя и старался изо всех сил сохранить невозмутимость, грустно вздохнул.
– КорС, – вспомнил Миша, – а вы ведь с Толиком соревнуетесь! Ты понимаешь, что легкой победы не будет?
Сергей ничего отвечать не стал. А вот собственно и сам этот рассказ.
«Погода не баловала – это были происки загнивающего империализма и крымских татар, которые не останавливались ни перед чем, лишь бы досадить мирным советским трудящимся. Темно-серые, тяжелые свинцовые облака висели низко над головой, и Удав то и дело упирался в них головой. Моросил мокрый, унылый, холодный дождь, и от него на душе было уютно и спокойно, даже радостно. В воздухе все отчетливей пахло грозой. Кажется, сейчас небо озарится сверканием молний, грянет гром и начнется настоящий ливень.
Я поежился от холода, мелкие струйки дождя текли за воротник, и удовольствия это почему-то не доставляло никакого. Рота бодро шла под все усиливающимся дождем в походном строю, в колонну по три. Я вытер рукавом мокрое от дождя лицо и взглянул вперед. До цели оставалось совсем не много. Из тумана все более вырисовывается объект атаки. Какой это уже по счету за нашу недолгую военную службу? Сколько их еще будет впереди? Сколько моих товарищей останется лежать на ступеньках, на лестнице, в коридорах этого величественного, монументального чудовища времен застоя? В одном я был уверен – все равно объект будет наш!
Сдавленным голосом что-то прохрипел ротный. «Все, – выдохнул замкомвзвода, – вперед!» Походный строй распался, и рота, развернувшись в цепь, пошла в атаку. Всюду загрохотали выстрелы, трещали короткие и длинные очереди, рвались гранаты. Я бегу вместе со всеми, скользя по мокрой земле, и ору во всю глотку: «Ура!» Чему «Ура», я не знаю, но испокон веков русский солдат, идя в атаку, кричит «Ура!». Кричу и я. Может это для того, чтобы прогнать свой страх? Или испугать врага? Впрочем, думать об этом сейчас как-то некогда.
Прямо по курсу мне в лицо взахлеб строчит пулемет, и наши ряды заметно редеют. Слева от меня вдруг споткнулся, словно натолкнувшись на какую-то невидимую преграду, и рухнул навзничь Лис. Рядом с ним грохнулся оземь Колотун-бабай. Кто-то застонал справа. Я берег патроны на потом, зная, что будет еще труднее. В нескольких шагах передо мной кто-то остановился, Васька Россошенко, широко расставив босые ноги (сапоги висели за плечами), основательно, по-крестьянски, на совесть примерился и швырнул гранату. Пулеметчик уткнулся лицом в цементные ступеньки, звякнув каской о пулемет. На лице Васьки было отчетливо написано, что ему жаль потраченной гранаты, она бы ему еще сгодилась в хозяйстве. Но в заначке у него было приныкано еще штук десять-пятнадцать гранат. И все равно ему было жалко.
Наши уже вбежали в подъезд, и я рванул изо всех сил, стараясь их догнать. Лестница была усыпана битым стеклом и кирпичом, обвалившейся штукатуркой. Поскрипывали полу разбитые двери. Лицом вверх лежал и почему-то смущенно улыбался Игрек. «У, гады, затоптали малыша, – успел с грустью подумать я. – Жаль, дети сиротами останутся. Ну, ничего, советская власть им не даст пропасть». Для жалости нет времени, я уже был на втором этаже, а мне надо на четвертый, там наша цель.
Гулкое эхо от выстрелов и криков наполняет эту цитадель реакции. Рядом грохнула противотанковая граната, и сзади меня рухнули балки, ригеля, плиты перекрытия. Кто-то страшным голосом завыл от нечеловеческой боли и смолк. Кругом столбом стояла пыль от разрушенной конструкции, из-под плиты перекрытия торчали чьи-то ноги в хромовых сапогах, дергающиеся в предсмертной агонии. Глаза мне защипало от слез, к горлу подкатил горьковато-соленый ком.
Вдруг Лео толкнул меня, и я распластался на куче щебня. Рядом упал Лео. Только я хотел обложить его трехэтажным матом, как над нашими головами засвистели пули, зло и сердито вгрызаясь в стену за нами, засыпая нас сухой штукатуркой. Наша толпа залегла в коридоре, прижатая к полу густыми пулеметными очередями. Рослый парень гасил по нам из ручного пулемета вдоль коридора. Я поймал в прорезь прицела его широкую грудь в бронежилете, потом плотно сжатые губы, тонкий с горбинкой нос, и наконец, остановился между черных как смола бровей. Короткая очередь, и он выпустил пулемет, сделал шаг вперед, широко раскинул руки и упал лицом вниз.
Я вскочил и, на ходу примкнув штык-нож, бросился по коридору. Началась рукопашная. Крепкий чувак двинул прикладом по чайнику Удаву, и тот высыпался в трусы. На потного и грязного армянина набросилось сразу четверо, но они тут же, бросив оружие и зажав руками носы, рассыпались в разные стороны.
Какой-то нахал бросил в меня нож, но я успел отшатнуться в сторону, а сзади кто-то застонал и с ножом в груди упал прямо под ноги бегущим товарищам. Удар штыком – и тот, что бросал нож, медленно сел наземь. Из уголков губ бежали тоненькие струйки крови. А я уже бежал дальше, громко стуча неподкованными сапогами.
Меня охватил азарт, и я не думал о смерти. Взорвалась граната, несколько мелких осколков впилось мне в бок и в бедро, но я бежал дальше, почти не чувствуя боли, хотя горячая волна залила весь бок.
… Тишина. Почему такая тишина? Кругом клубы дыма и пыли, вспышки от разрыва гранат, мечутся какие-то тени. Как немое кино. Все раскрывают рты, а я ничего не слышу, ни одного слова. Лежу и сквозь пролом в стене разглядываю серое небо. И не могу вспомнить, что же со мной случилось. Помню только, как протаранил головой колонну, как затрещали зубы, а сверху посыпались кирпичи. Рядом, пыхтя как паровоз, ползает на четвереньках и собирает в вещмешок целые кирпичи каптенармус Олеферович. Вот кому раздолье! Сколько трофеев, сколько бесхозных вещей!
Почему-то вспомнилось «Путник, когда ты придешь в Спа…» Недалеко от меня лежит и вырезает на прикладе автомата цветочек Папа Карло. На торчащей из стены арматуре покачиваются очки с разбитыми стеклами. Опершись о стену, сидит, подогнув одну и вытянув другую ногу, Чеслав Ежевский. Всем своим видом он словно говорит: «Ну и что? А мне все равно».
Я медленно поднялся и только выпрямился на ватных ногах, как меня кто-то очень грубо и невежливо толкнул на груду половняка метрах в четырех от меня, краем глаза я увидел, что это был Рома Журавлев. Выпучив глаза, по-бычьи наклонив голову, он мчался, прихрамывая, пока не споткнулся и со всего маху врезался в перегородившую коридор баррикаду. Не выдержав такого насилия и безобразия, баррикада рассыпалась, и Рома уперся рогом в подоконник.
Собрав все силы, я вскочил и бросился в гущу боя. Навстречу рванул один из врагов с пехотной лопаткой в руке. Удар ногой, и мой автомат улетел в сторону. Замахнувшись лопаткой, он бросился на меня. Подпрыгнув в сторону, я перехватил его правой рукой за кисть, а левой нажал на локоть. Он упал, а я, схватив выроненную им лопатку, раскроил ему череп. На стену брызнула кровь и мозг. В его глазах была адская боль.
И снова кулакопашный бой. Со свирепым лицом, ругаясь как колхозный конюх, из Малой Токмачки, месит налево и направо КорС. Словно разъяренный медведь, облепленный сворой псов, ворочается под кучей врагов Рома. Умело действуя штыком и прикладом, самоотверженно сражается курсант Снигур. Прицепив на поясной ремень двухпудовую гирю, крушит все подряд Стас Рокотов. А я довольно успешно фехтую своей лопатой. Отбив в сторону автомат, ударил лопаткой по шее одного, между глаз другого, вонзив в душу третьему, я первым добрался до заветной двери. Последний враг. Бросок через бедро, и я вместе с заветной дверью влетаю в аудиторию.
Сделав несколько громадных прыжков, я швырнул сумку с конспектами на последнюю парту и с ликованием крикнул: «Забил!»
Не зря, не зря я сражался всю дорогу – самое спальное место было за мной! С криками и шутками в аудиторию ворвались остальные, занимая и себе, блатные и борзые места. А вскоре появился преподаватель, и началась лекция. Мы дружно замкнули на «массу». Размеренно поднимаются и опускаются груди, кому-то снится что-то хорошее. Мы набираемся сил, потому что после этой пары снова предстоит марш в другой учебный корпус, и там снова предстоит занимать места...»
Женихи
Взвод облетела и ошарашила новость – Чингиз Нуралиев решил уйти из военного училища. Наш Чингиз, такой спокойный, сострадательный, искренний, честный, сентиментальный, постоянный, доверчивый, такой надежный товарищ, справедливый, аккуратный, такой дружелюбный и независимый, вдруг решил уйти от нас.
– Не может этого быть, – изумленно вздохнул Лео и, подумав, добавил, – жаль будет, если уйдет, толковый ведь парень.
Мы решили помочь ему исправить свою ошибку. Чингизу приводили сотни разных аргументов, чтобы он остался, но он слушал все с ничего не выражающим лицом. И сделал по-своему – отчислился. В последний раз мы обняли его у крыльца первого КПП и он, помахав нам на прощание рукой, ушел.
– Жаль, – с глубокой досадой констатировал КорС.
На самоподготовке только и разговоров было, что о непонятном уходе Чингиза.
– А знаете, – вычитал что-то в газете Лео, – англичане пишут «Я» с большой буквы!
– Ага, – вяло ответил Рома, – и ружья кирпичом не чистят. Ну, тебя!
– И, правда, – поддакнул Веня. – Тут такое дело, а он англичане…
Видно, что Рома искренне и глубоко опечален. А ребята все делились и делились своими впечатлениями, вызванными уходом Чингиза.
– Что ни говори, а это не случайность, – с умным видом сказал Зона, – должна же быть причина? Наверняка тут замешана женщина! Какая-нибудь восточная красавица? Как думаете?
– Иванов, ты чего молчишь? Ты как думаешь, почему Чингиз ушел? – в который уже раз допытывается Веня.
– Не знаю, – честно ответил я, – мы можем выдумать тысячу разных причин или даже больше, и все они могут оказаться ошибочными. Чего гадать-то?
– Что же делать? – мучается Веня.
– А ничего. Ждать. Захочет Нуралиев, сам нам со временем напишет и объяснит. Одно скажу, мне тоже жаль, что он ушел. И нам его будет не хватать, да и он рано или поздно пожалеет об этом шаге.
– Тоже мне, – фыркнул не очень доброжелательно Веня, – сказал бы кто что-нибудь новенькое!
– Что ж ты не смог удержать Чингиза от увольнения, если ты такой деловой? – спросил у Вени Лео.
– Да, вот такие мы герои, – сказал вдруг Вася, – волки коня съели, а телегу мы им съесть не дали!
– Не понял? – удивился Веня.
– Да ну тебя, балаболка, – махнул рукой Васька.
И разговоры сами собой прекратились. Иногда мы, конечно, вспоминаем Нуралиева. Сегодня Лео вернулся из увольнения какой-то грустный, непонятный и совершенно не похожий на себя. Меня так и подмывает расспросить его о причинах, но я понимаю, что если Лео захочет рассказать, то сам расскажет. Так и вышло – он отозвал меня в бытовку и сказал:
– Толик, подскажи, как поступить, а то все слишком заняты своей жизнью. Начальник кафедры научного коммунизма на меня глаз положил.
– Чего-чего? – мне показалось, что я ослышался.
– Хочет, чтоб я женился на его дочери. Он вообразил, что это уже практически свершившийся факт, – громко говорит Лео, так как эмоции переполняют его.
Видно, что будущее представляется ему в весьма мрачных тонах. Всепоглощающее чувство безнадежности, которое испытывает приятель, давит и на меня.
– Постой, постой, а его дочь? – решил задать я вопрос, поскольку уже опомнился и способность здраво мыслить, вернулась ко мне.
– Тоже за. Но это лишь часть проблемы, – в глазах приятеля читается тоска.
– Заминка, как я понимаю, за тобой?
– Ага. Понимаешь, Толик, не нравится она мне, – печально поднял брови Лео. Но, впрочем, видно, что он старается сохранять спокойствие.
– Вот это ты зря – ведь она красивая, и на удивление умная, я ее видел.
– Я и не говорю, что она не красивая или плохая. Но не люблю я ее.
В бытовку, как всегда не вовремя, вошел Веня. Интересно, что привело его сюда? Лео бросил на него сердитый взгляд, но Веня этого не заметил.
– Чего это вы тут? – бесцеремонно спрашивает он, рассматривая нас своими пронзительными голубыми глазами. Валерке с трудом удалось скрыть свое раздражение. Он молчит, гневно сверкая глазами.
– Да так, детство вспоминаем, – с невозмутимым видом и вежливой улыбкой ответил я.
– И о чем говорите? – выгнув бровь, спрашивает Веня.
– Я вот как раз вспомнил, – начал я, – как с тремя приятелями ходил в домоуправление белые черешни воровать.
– И что? – глаза Вени расширились от интереса, а Лео отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Что касается Вени, то он никогда не упускает шанс почесать язык. Лео повернулся к нам, он уже взял себя в руки, и выражение его лица стало непроницаемым.
– Сидим на дереве, а тут сторож с дробометом. Стрельнул, правда, не попал, ну мы кубарем с дерева. Под одним из наших ребят ветка под ногами сломалась, он стал падать и напоролся на нее животом. Да так и повис на обломанной ветке! Кровь хлещет, он орет таким матом, что сторож свой дробовик уронил, руки трясутся и губы тоже. Говорит: «Лучше бы я не выходил». Мы с одним из приятелей сняли этого с дерева и отвели домой. Тут приходит его старший брат, слегка подшофе и говорит: «Надо рану прижечь, чтобы заражения не было», и вылил ему на рану одеколон. Ох, и орал наш приятель! После этого брат ушел на свидание. Только наш друг стал успокаиваться, приходит его отец – совсем пьяный. И тоже решил прижечь рану, но на этот раз спиртом!
Веня сдержанно улыбнулся.
– После спирта я все-таки догадался вызвать «скорую». И мы вместе с другом поехали на «Скорую помощь». Там нашего приятеля почистили, зашили, вкололи вакцину от столбняка, а нам сказали, что он поспит, а потом его может в больницу положат.
– В общем, чтобы вы не ждали.
– Именно. Потом мы не спеша пошли домой и вдруг сообразили, что четвертый наш приятель сбежал! Нашли мы его и набили ему морду, за трусость. Храбрым он от этого, конечно, не стал, но мы решили, что справедливость восстановили.
Веня посмеялся, и тут его вызвали к взводному, а мы с Лео снова остались одни.
– Слушай, Лео, а ты к ним сам ходишь?
– Нет, полковник меня у КПП встречает и на машине домой отвозит, – вздохнул Валерка.
– Ты помнишь, как Саркис говорит: «Во всех ситуациях нет одного решения, есть много». А что, если ходить в увольнение через забор? – предложил я. – Я тебе могу составить компанию.
– Давай, – тут же согласился Лео, и глаза у него загорелись.
И мы, получив увольнительные, стали уходить в увольнение не через КПП-1, а через забор. Для себя я принял решение, что сделаю все, от меня зависящее, чтобы помочь Лео.
Вернувшись из увольнения, я заметил, что Серега Королев сидит у окна грустный. Интересно, чего это на него снова напала хандра? Или она с ним и не расстается никогда, просто у него такое мрачное восприятие жизни?
– КорС, а чего это ты такой не веселый? – заметил я.
– Да-а. Представляешь – всегда, когда я с девушками знакомился – называл свое настоящее имя, а с Лианкой когда встретился – назвался какого-то рожна Толиком. Теперь вот женимся. Кто же знал, что она станет моей женой?
Ничего не скажешь, КорС оказался в весьма неудобном положении.
– Да, сглупил, ничего не скажешь. Чего нахмурился?
– Неприятно такое слышать, прямо, как пощечину получил. Я, знаешь, нетерпим к чужой глупости, а к своей снисходителен.
– Тем неприятнее, когда тебя в ней уличают, – рассмеялся я. – Ничего. И это пройдет. Переживете оба, вот увидишь.
– Хорошо тебе, – завистливо вздохнул Королев, – ты всегда и везде остаешься самим собой.
– Просто Толик считает всякое сомнение нежелательным и вредным, и потому действует всегда прямо, решительно и честно, хотя, чаще всего, во вред самому себе, – шутит Миша. – Учись, КорС, пока перед глазами есть такой образец. Я бы даже сказал, эталон.
По взлетке хмурый, как грозовая туча, прошел взводный. Шел он быстро, ни на кого не глядя. Меня потряс его потерянный вид.
– Чего это с ним? – осведомился я. – Даже смотреть на него жалко.
– С женой развелся, – беспристрастно сообщил Королев. – Он детей хочет, а она их иметь не может. Очень бурную жизнь вела до нашего взводного, все аборты, аборты. Куда он ее только не возил! Но самое главное, она теперь людям рассказывает, что она от него беременна была, а он ее заставил аборт сделать! Представляешь?
– Так это он за свое доброе имя так расстраивается? – осенило меня.
– Ага, – мягко объяснил Королев.
– Кто его знает – плохо о нем не подумает. Ну, а кто про него плохо подумает – плевать и на них самих и на их мнение!
– И я так думаю.
Я стал понемногу раздеваться. КорС пристально наблюдает за мной.
– Слушай, Толик, – не выдержал он, – давно хочу спросить тебя: чего ты в политическое училище пошел? Ты бы ведь и в любом другом училище блистал бы, зачем тебе политика?
– Все просто. Я, кстати, в Рязанское десантное документы подавал, но на медкомиссии обратили внимание на мой обратный прикус зубов, и вынесли строгий вердикт – только, военно-политическое училище! Без вариантов.
– А какое значение имеет, какой у тебя прикус?
– Да никакого. Просто после той великой войны вернулись солдаты и стали страстно любить своих жен, и через девять месяцев в стране произошел «бэби-бум». А еще через восемнадцать лет после этого послевоенного «бэби-бума» подросли допризывники, и было их столько, что их и не нужно было даже в таких сильных Вооруженных Силах, как наши. Вот и навыдумывали разных ограничений, чтоб не брать ребят в армию, например: если два зуба подряд удалены, или шесть зубов и больше удалены. Как вот если обратный прикус зубов, как у меня. Уже давно страна живет в условиях, когда призывников не хватает, а тот злосчастный документ еще не отменен.
– Спасибо тебе за откровенность. Такое ведь не всем можно рассказывать. У нас ведь как принято: «Мечтаю быть в передовых рядах строителей коммунизма…»
– Да, – усмехнулся я, – это точно. Знаешь, я ведь оба раза поступал в военное училище по комсомольской путевке № 1 нашего райкома комсомола, правда, первый раз поступал в Рязань.
– За что же это тебе такая честь? – спрашивает «замок».
– Так я ведь активистом был: в школе – комсоргом класса, на фабрике – членом фабричного комитета ВЛКСМ. Когда в старших классах учился – в вечернее время окончил школу молодого лектора-международника при райкоме ВЛКСМ (друзья смеялись – лектора-междугородника). Как лектор я выступал много и успешно, никогда в записи не заглядывал. А еще был Президентом районного клуба «Поиск» по «Летописи Великой Отечественной войны». А еще в районном обществе охраны памятников истории и культуры…
– Ну, хватит! Понесло его! Понятно уже, – замахал руками Королев, – очень ты заслуженный, как оказалось! Прямо хоть бюст на родине героя при жизни ставь!
– Как это бюст? В полный рост! И чтоб масштаб 10:1! Вот так и никак иначе!
– Понятно, понятно. Делать что будешь?
Прыжок
– Из увольнения всем прибыть вовремя и трезвыми, – закончил инструктаж увольняемых дежурный по училищу. – А теперь все направо! Шагом марш!
Жара плюс тридцать пять градусов, а мы в кителях, такая форма одежды. Я вышел в увольнение, но в горле так пересохло, что я решил сначала выпить чего-нибудь, а потом уже ехать на квартиру, чтобы переодеться в «гражданку», а потом идти в театр. И я зашел в кафе.
– Тебе чего? – бесцеремонно спросила буфетчица.
– Бутылку «Дюшеса» или «Буратино». Если можно из холодильника.
Получив вожделенную воду, я отошел к высокому столику у окна и стал неторопливо, наслаждаясь, пить воду из стакана. Вошел полный невысокий мужчина лет сорока пяти, и, вытирая пот со лба носовым платком, спросил:
– Виноградный сок есть?
– Есть. С вас девятнадцать копеек, – и буфетчица налила ему сока из прозрачного кувшина.
Я ведь от природы очень любопытен, поэтому с интересом наблюдаю за происходящим.
– Ценник у вас неправильный, – заметил новый клиент, – написано 0-19 коп., а надо 0-19 руб.
– И правда, – удивилась продавщица, – как это я оплошала? Ой, здоровые у вас какие купюры, а мельче нет?
Это мужчина вытащил из кармана две двадцатипятирублевые банкноты. Только он ушел, как вошла молодая женщина.
– Яблочный сок есть?
– Есть, тринадцать копеек.
– Налейте, пожалуйста, – попросила посетительница.
Я чуть не поперхнулся, увидев, что продавец хладнокровно налила сок из того же кувшина, из которого минуту назад наливала мужчине виноградный сок! Какое-то время я пребывал в растерянности. Немало подивившись увиденному, и по достоинству оценив предприимчивость продавщицы, я вышел из кафе, и поспешил на троллейбусную остановку. Когда троллейбус, в котором я ехал, остановился у нужной мне остановки, я схватился руками за верхний поручень и лихо выпрыгнул из троллейбуса обеими ногами вперед.
– И-эх, – пела душа в ожидании праздника, то есть предстоящего посещения спектакля. Вдруг переполнявшая сердце радость разом пропала.
Троллейбус уже давно отъехал, а я все еще стоял на месте и не мог пересилить боль. Оказалось, что троллейбус остановился довольно далеко от бордюра. Я этого не заметил и «приземлился» обеими ногами на бордюр. В щиколотках хрустнуло и дико заболело. Я почувствовал, что мое лицо исказила гримаса боли.
Отдышавшись, я сделал первый шаг. Обе ноги болели невыносимо, каждый новый шаг доставлял неимоверные страдания, но я понял главное: связки не порваны, а просто сильно растянуты. Остановив такси, я добрался до КПП-1 училища, и в нерешительности остановился перед ступеньками. Только такси отъехало, как из КПП вышел ротный.
– Какая встреча, – улыбнулся он, и с улыбкой поприветствовал меня. – Иванов, радость моя, а как это понимать – ты, и почему-то не через забор?
– Ну, что вы, товарищ майор, когда это я через заборы лазал? – попытался сострить я. Однако моя шутка ничуть не позабавила командира роты.
– Ладно, врать-то, – сухо перебил меня ротный. Глаза его сверкнули недоброй усмешкой, и запахло неприятностями. Ротный, не сулящим ничего хорошего тоном, продолжил: – Что я тебя не знаю, что ли?
– Вот, связки потянул на обеих ногах, – признался я.
– Так бы и сказал, а то «когда это я». Сам дойдешь?
– Постараюсь, – твердо заявил я.
– Ладно, – подбодрил меня ротный, и принял какое-то решение, – разрешаю тебе в этот раз не стараться. Стой, где стоишь.
Ротный позвонил с КПП в роту и за мной быстро пришли двое дневальных.
– Значит так, Иванов у нас хромает, и не на одну ногу. Даю вводную, – сказал ротный, – сержант Иванов ранен. Несите его сначала в лазарет – пусть ему там как следует, щиколотки забинтуют, а потом в роту. Все ясно? Исполнять!
Дневальные бросили на меня обеспокоенные взгляды. Как назло, оба они ниже среднего роста и к тому же худощавые. Трясущимися руками взяли они меня на руки.
– Иванов, – первым заговорил, нахмурился и досадливо поморщился курсант Побединцев, – почему ты такой тяжелый, а?
Их можно понять – сегодня воскресенье, хочется полениться. Сидели себе дневальные спокойно у телевизора, а теперь тащи через плац, а потом на 4-й этаж «раненого», к тому же тяжелого товарища.
– Нет, чтобы это был Веня, – согласился с ним курсант Громов, пыхтя от натуги.
– А разве вам обещали, что в армии будет легко? – шучу я с ледяным спокойствием, удобно расположившись на их руках.
– Ты посмотри, мы его тащим на себе, а он еще и издевается над нами! – весело посмеялись дневальные удачной шутке.
Возле трибуны мы наткнулись на командира батальона.
– Так, попались, голубчики? – обрадовался он. – Иванов, я-то был уверен, что ты спортсмен, а ты туда же? Пьян?
– Никак нет! Жаль вас разочаровывать, товарищ подполковник, но я просто связки потянул на обеих ногах.
Мое объяснение показалось комбату настолько нелепым, что он мне не поверил.
– Поприседай 20 раз и подыши, а я сам решу, пьян ты или нет.
– Товарищ подполковник, не могу я приседать, а дыхнуть я могу и так, – возмутился я и набрал в легкие больше воздуха.
– Как, ты действительно связки потянул? – удивился комбат. – Ладно, чего встали, несите сержанта в лазарет, а я послушаю, что скажет медицина.
Медицина в лице дежурного фельдшера констатировала, что я трезв, и что связки я действительно потянул. Чувствуя едва ли не разочарование, комбат ушел по своим делам, а ребята после перевязки, кряхтя, поволокли меня на 4-й этаж. Войдя в ротное расположение, Громов закричал, вытирая пот, заливающий ему глаза.
– Эй, третий взвод! Дальше тащите своего Иванова сами!
Жаль, что КорС в увольнении, то-то бы он порадовался тому, что мой увал накрылся Берлином. Хотя, впрочем, он и после увольнения успеет нарадоваться.
Четкотерапия
В последнее время комбат стал проводить совещания с офицерами батальона прямо на плацу. Выстроит весь личный состав батальона, вызовет офицеров к себе и что-то им там рассказывает, изредка интересуясь мнением подчиненных. Курсантский состав батальона в это время стоит по стойке «Вольно». Построения эти продолжаются в среднем по сорок минут, мы часто засекаем время. Надо ли говорить, что стоять как истуканам по сорок минут на жаре неинтересно, утомительно и даже где-то унизительно?
А комбат все чаще и чаще злоупотребляет своей властью, и мы стоим на плацу уже почти каждый день. Разговоры в строю запрещены, поворачиваться тоже нельзя, так что разговаривать можно только вполголоса. Хорошо тем, кто стоит в конце строя – их за спинами боле высоких товарищей не видно. Так что главное, чтобы их не было слышно. Перед нами стоят первый и второй взводы, но первую шеренгу, в которой стоят сержанты, видно.
– Кому стоим? – как всегда возмущается Зона.
Сегодня вместо командира первого отделения четвертого взвода Стаса Рокотова, находящегося в наряде по роте, стоит курсант Бабаев. Он стоит с философским выражением лица и лениво перебирает четки. Я заинтересовался его четками, так как они очень красивые, резные из кости. Заметив, что я проявил интерес к его четкам, Бабаев предложил:
– Хочешь попробовать?
Не дожидаясь моего ответа, он протянул мне свои четки. Я не стал отказываться и стал перебирать бусинки. Сначала они летали в моих пальцах, но через несколько минут я сам обратил внимание на то, что бусинки двигаются медленнее, мысли тоже стали течь более плавно, а на душе стало спокойнее. Такое состояние называют умиротворением. Бабаев с интересом наблюдал все это время за мной.
– Они еще и лечат, – сказал Бабаев, столкнувшись со мной взглядом. – Не веришь? Хочешь, расскажу тебе кое-что о четках?
– Расскажи, – охотно согласился я, все равно еще неизвестно сколько стоять.
– С чего бы это начать? Вообще можно пользоваться любыми четками, но лучше, чтобы они были из натурального материала – из дерева, кости, янтаря, камня, кораллов, фруктовых косточек.
– Ты говорил, что четки могут лечить, – напомнил я.
– Да, только для этого надо брать деревянные четки. А еще они, хочешь – верь, хочешь – не верь, укрепляют не только физическое здоровье, но и дух. У нас на Востоке считается, что четки это часть самого человека, его «Я», посланные Судьбой, сохраняющие здоровье и саму жизнь их владельцу.
– Блин, мистика какая-то, – неодобрительно хмыкнул за моей спиной Володька Еременко. Он уже успел сделать из услышанного им свои выводы. – Это же полностью противоречит марксистско-ленинской философии. Толик, ты зачем это слушаешь, это ведь полная чепуха!
– Ты помнишь, что говорил мне на экзамене по истмату и диамату преподаватель? – не оборачиваясь, спросил я Володьку, – Он тогда сказал, что мои философские взгляды только с очень большой натяжкой можно отнести к вполне марксистским. Так что мне, в отличие от тебя, можно слушать. Не обращай на него больше внимания, – попросил я Бабаева.
– Я лично знаю людей, которым четки вылечили язву, почки, гипертонию.
– Все так просто – перебирай четки и все? – удивился я.
– Я же говорю – полная чушь и бред, и это в самом лучшем случае, – снова влез в наш разговор Володя, но на этот раз мы на него не обратили никакого внимания.
– Нет, конечно. Нужно использовать мантры, произносить в одно и то же время по много раз в день. Но это только начало. Потом нужно научиться, как воздействовать на биологически активные точки на пальцах рук. Даже больные и старые люди со временем забывают, что такое плохое самочувствие! В идеале нужно выбирать для чтения мантр одно и то же время. А сами четки можно перебирать каждый раз, как появляется свободное время. Кстати, к ним очень быстро привыкаешь, и потом уже не можешь без них. Слабые воздействия в продолжение длительного периода дают замечательный оздоровительный эффект.
Тут «совещание» окончилось, и батальон отправили в учебный корпус на самоподготовку. Дождавшись, когда взводный уйдет, я пошел в аудиторию, в которой занимается 4-й взвод, и вызвал в коридор Бабаева, чтобы он закончил свой удивительный рассказ.
– В буддизме четки называют «мала», и они насчитывают разное количество бусин, до 108 штук включительно. Для лечения используют «мала» белого или желтого цвета. Очень важно, чтобы цвет нити совпадал с цветом бусин. Отверстия в бусинах должны быть одинаковыми, бусины при скольжении по нити не должны застревать, так как это символизирует движение энергии. Да-да, не удивляйся, – улыбнулся мне Бабаев.
– Да уж, «Есть многое на свете друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – ответил я.
– Совершенно верно, – одобрил мои слова Бабаев, – ты правильно понял. Четки должно быть удобно, перебирать. Расстояние между бусинами должно быть индивидуальным – примерно в палец шириной. Нельзя смешивать в одних четках разные материалы, они в таком случае становятся простыми бусами. Еще нельзя носить четки на показ, как украшение, лучше их держать подальше от посторонних глаз.
– Четки – дело интимное, – пошутил я.
– Мы на Востоке верим, что если нить перетерлась, то это плохой знак. Такие четки больше нельзя использовать. Их нужно сжечь, либо раздать по бусинке знакомым. Нехорошо если бусина треснула, ее нужно сразу заменить.
– Сколько хитростей, – удивился я.
– Старые четки лучше новых, но нельзя пользоваться чужими четками, которыми пользовались при лечении болезней. Неизвестно ведь, что на них начитали. Можно с ними получить очень плохую энергию. Нельзя класть четки на землю, касаться ими собак и кошек, так как от этого четки теряют свою силу. Смотри, вот это область перебирания четок, это начальная, а это средняя область четок. При начитывании целебных мантр нужно использовать правую руку. В этот момент важно контролировать правильное положение пальцев. Большинство мантр произносят, держа четки в правой руке между большим и указательным пальцем, перебирая бусины «внутрь ладони». Большой палец собирает бусины внутрь, а другое направление – рассеивает энергию. Мантры для исцеления сердца читают 108 раз, перебирая четки на уровне сердца.
– При лечении, например, почек и печени – на уровне этих органов?
– Точно. После начитывания нужного количества мантр, четки нужно сложить между ладонями, потереть их и «подуть в них мантрой». Тогда сила мантры остается в четках. Читая мантру, нельзя отвлекаться на разговор. Если во время чтения мантры, чихнул, высморкался, зевнул, кашлянул, то этот круг не считается, так как энергия рассеялась. Да, чуть не забыл! Исцеляющие мантры нужно читать, сидя лицом на восток. Сейчас тебе вроде незачем читать мантры для лечения, но для оздоровления их можно читать и здоровому человеку.
После этого Бабаев стал меня учить мантрам ХУМ, ОМ и ШРИМ.
– Лучше всего изготовить четки самому, потому что можно усилить их исцеляющий эффект, выбрав ту древесную породу, которая оказывает наибольшее положительное воздействие на клеточную структуру организма.
После этих слов Бабаев принялся рассказывать о том, как тестировать древесные породы. За разговором мы и не заметили, как пролетел час самоподготовки и перекур (в смысле перерыв).
– Знаешь что, Толя, – закончил Бабаев и вынул из кармана свои четки, – я тебе дарю эти четки, и не спорь, ладно?
– Но они же, наверное, дорогие?
– Ты о деньгах? Нет. Мой дед – резчик по кости, так что считай, эти четки бесплатные. А мне дед еще пришлет. Да бери ты, не стесняйся! Ты один из немногих, кто с уважением и пониманием относится к чужому мнению, даже если это для тебя ново и непонятно.
Неужели я произвожу такое впечатление? Вот бы никогда не подумал!
– Бери, пользуйся на здоровье. Поверь, я дарю тебе их от чистого сердца! Жизнь одна, и здоровье тоже одно, а четки – простой и действенный способ оздоровления.
Поблагодарив Бабаева, я вернулся в свою аудиторию. Володька Еременко даже встрепенулся при моем появлении.
– Ну, какие новости? – громко спросил он, явно привлекая всеобщее внимание. – Принял ислам? Или стал буддистом?
КорС, оторвавшись от своих дел, поднял голову, посмотрел на меня, но ничего комментировать не стал, что несколько неожиданно. Он снова уткнулся в книгу. Я решил никак не реагировать на слова Володи и достал из планшетки учебник.
– Обрезание уже успел сделать?
– Эй, ты, там, успокойся уже, – бросил Володе «замок». – А то твоя шинель сейчас упадет, а ты из нее и выскочить не успеешь.
– И, правда, – поддержал «замка» Зона, – пожрать культурно не дают.
– Чего вы расшумелись? – поднял голову Лис, до этого мирно дремавший на столе.
– Иванов у нас лучшее средство от бессонницы, – неудачно пошутил Володя, – то есть, от сна.
– Слышишь, Еременко, ты уже забодал, – сердито сказал «замок». – Знаешь, что это означает? Наряд вне очереди и лишение очередного увольнения!
– Лис, спи спокойно, – пошутил Дима, – баю-баюшки-баю! Лишенец уже будет молчать!
Наконец Володя замолчал. Нападки Еременко меня удивили, так как до этого дня мы неплохо ладили между собой.
К четкам я привык чрезвычайно быстро. Правда, мантр я не читаю, так как вроде и незачем. Теперь переносить нудные построения и собрания мне стало несравнимо легче. Я перебираю четки, и время для меня течет спокойнее, и все хорошо.
Красивый голос
Сегодня у нас все три пары практическое занятие по ТСП (техническим средствам пропаганды), учимся выпускать радиогазету. Первая пара – лекция, то есть теория, а потом две пары – практика. В начале второй пары преподаватель подполковник Савельев объявил темы радиогазет.
– Первое отделение готовит газету посвященную «штурму неба».
– Чему-чему? – удивились почти все.
– Кто может ответить?
Руки подняли Королев и я, но Серега раньше. Ему и доверили ответить.
– Со «штурмом неба» Карл Маркс сравнивал Парижскую Коммуну, революцию, которая началась 18 марта 1871 года, а сегодня как раз 18 марта.
– Совершенно верно, – с удовлетворением отметил преподаватель, – третьему отделению – плюс, тем более что оба желающих ответить были из третьего отделения. Значит дальше, для второго отделения тема – «Медаль за бой, медаль за труд». Можете проявить творческий подход – хотите, выпускайте газету о комсомоле, а хотите – как хотите. Тема понятна?
– Так точно. Понятна, – за все свое отделение ответил Лео, уже усиленно размышляя, над полученной темой.
– Ну, а теперь с третьим отделением. Даю наводку, что произошло 23 января 1924 года?
– Экстренное заседание пленума ЦК РКСМ, – угрюмо, не поднимая руки, ответил Королев.
– Правильно, – приятно удивился Савельев, – и что там решили?
– Переименовать детские коммунистические группы имени Спартака в детские коммунистические группы Юных пионеров имени товарища Ленина, – снова правильно ответил Королев.
– Браво! Замечательно! Значит, третье отделение готовит радиогазету, посвященную нашей прекрасной пионерии. Эту пару и двадцать минут пятого часа – на подготовку, а потом слушаем, обсуждаем и оцениваем вашу работу. Ну-с, приступили!
И мы приступили. Мне почему-то кажется, что выполнение этого задания не составит для нас большого труда.
– Не повезло нам с темой, – тихо возмущается Вася, – лучше бы про комсомол или про армию.
– Ничего, справимся, – уверенно говорит Королев, – давайте, напрягитесь, кто из вас, что знает о пионерии? Будем писать сценарий.
– Если честно, – сказал Литин, – думаю, все согласятся со мной, если вы с Ивановым не напишите, то нам будет нечего озвучивать. Мы с темой пионерии не очень дружны. Как оказалось.
– Я так и знал, – хмуро сказал КорС, – ну что, «комод», давай будем обсуждать.
– Давай, – кивнул я, – начнем с появления, потом – Торжественное обещание, текст которого на том самом Пленуме ЦК РКСМ зачитал Феликс Кон.
– О «Пионерской правде» надо обязательно сказать, – добавил КорС, – а ты Баранов пиши, у тебя самый лучший почерк. Так: возникла газета в 1925 году. Редакция газеты начиналась с двух стульев и печатной машинки, подаренной сотрудникам газеты Марией Ильиничной Ульяновой – сестрой Ленина. Так, «пикоры» – пионерские корреспонденты.… С ее страниц началась «Зарница», а позже – «Кожаный мяч», «Золотая шайба»…
А я который раз убедился в том, что у Королева при необходимости почти всегда в памяти всплывает именно та информация, которая сейчас больше всего необходима.
– В 1969 году в ГДР был построен океанский сухогруз «Пионерская правда», – добавил Дима.
– А в 1924 году выходит ежемесячный журнал «Пионер», – вспомнил я, – именно на его страницах впервые появились «Тимур и его команда», «Военная тайна», «Дети в лесу», «Голубая чашка» Гайдара.
– Да-да, – потирая лоб, сосредоточенно сказал КорС, – Маршак, Чуковский, Шварц, Кассиль, Маяковский.… Про «Книжкину неделю» говорить будем?
– Вроде и не совсем про пионерию, но мы все-таки самая читающая страна в мире, – вслух раздумываю я, – если места хватит, скажем, и о Неделе детской книги. Блин! Мы же на территории Украины живем, нужно местного колорита добавить.
– Ну, тут я пас, – развел руками Королев.
– Так: в феврале 1925 года начала издаваться пионерская газета «На смену», позже ее переименовали в «Звезду».
– Давай о братских пионерских организациях расскажем? – предложил КорС. – Ну, хоть немного?
– Что именно? – интересовался я.
– Я думаю, так: первое – 1930 год – начало пионерского движения на Кубе, в 1961 году – Союз повстанческих пионеров, с 1962 года – Союз пионеров Кубы. Для вступления – разрешение родителей, двухмесячный стаж, клятва. Девиз: «Будем, как Че!» Галстуки у них бело-голубые. Второе: Вьетнам – пионерская организация Хо Ши Мина. «Живой факел» Ле Ван Там.
– Где? – «удивился» Лис.
– Не паясничай, – оборвал его КорС, – это имя такое. Этот пионер узнал о карательной экспедиции против партизан и решил сорвать ее, взорвав склад с горючим. Французские колонизаторы заметили его, тогда он облил себя бензином, поджег и, бросившись к складу, взорвал его.
Повисла неловкая тишина, которую нарушил Вася.
– Французские? – недоумевающее переспросил Вася. – Не американские?
– Французские. Это было еще в 1945 году. Тогда вьетнамская пионерская организация называлась августовской.
Снова все помолчали, думая каждый о своем.
– Теперь дальше, – продолжаю я. – В 1946 году был создан союз венгерских пионеров. Детей от шести до одиннадцати лет называют «маленькими барабанщиками», так называли детей, участвовавших в революции 1948 года. Девиз пионеров: «За трудовой народ, за Родину, вперед непоколебимо!» Приветствие пионеров и маленьких барабанщиков: «Вперед!» Пионеры носят красные галстуки, а маленькие барабанщики – синие. Что у них действительно интересно – они воспроизводят в военных играх действия советских воинов по освобождению Венгрии. На местах былых сражений разгораются военные игры, а на могилах советских воинов – цветы, много цветов.
– Да, что еще интересно – в городе Чепеле на машиностроительном заводе построили точную копию того броневика, с которого выступал Ленин в Петрограде. На этом броневике всю Венгрию объехала выставка, рассказывающая о жизни Ленина.
– Слушай, КорС, – перебил я, – давай еще скажем о журнале «Вожатый» – 1924 года, журнале «Костер» – 1936 года, про первый всесоюзный слет юных пионеров 1929 года.
– Обязательно! – встрепенулся КорС, – как это я сам забыл! Артем, записывай! А я пока пробегусь по пионерским организациям, что еще помню.
– Откуда ты так много знаешь о пионерах других стран? – спросил Дима.
– Читал много. Ладно, продолжим.
Целую пару, составляли мы текст своей радиогазеты, а потом пришел черед записывать ее на аудиокассету. И тут возник вопрос – кому читать текст? Володька Еременко запинается, Вася чуть в обморок не падает при виде микрофона, Лис – картавит, Королев говорит слишком уж медленно, Кальницкий – с блатным акцентом, Баранов – скороговоркой, Литин – простужен, и часто кашляет и задыхается.
– Я не оратор, – оправдывается он.
– Это ничего. Это поэтами рождаются, а ораторами становятся. Вот тебе шанс.
– Как не крути, а читать тебе – ухмыльнулся КорС, обращаясь ко мне.
Пришлось читать мне. Записали мы быстро и потом почти полторы пары отдыхали. Сначала занимались каждый своими делами – кто читал, кто конспектировал первоисточники классиков марксизма-ленинизма, потом слушали и обсуждали радиогазеты первого и второго отделений. Наконец пришел наш черед. Я сидел и с удивлением слушал приятный, красивый голос, который звучал из магнитофона:
– … Есть у болгарского народа историческая реликвия – корабль-памятник «Радецкий». На нем в 1876 году прибыл в Болгарию Христо Ботев, поэт и революционер, чтобы возглавить борьбу народа против турецких поработителей. На средства пионеров пароход «Радецкий» был заново реконструирован»…
Интересно, чей это голос? Королев – нет. Лис – нет. Кальницкий – нет. Я напряженно прислушивался, пытаясь понять, чей же это голос. Но ничего определенного решить не могу.
– Вовчик, – шепчу я, – а кто это говорит?
– Да ну тебя, – отмахнулся Еременко.
– … Пионерская организация ГДР создана в 1948 году. С 1952 года она носит имя вождя немецкого рабочего класса Эрнста Тельмана».
– Чей же это все-таки голос? – с все возрастающим замешательством думаю я.
– … Союз пионеров Югославии основан во время народно-освободительной войны в 1942 году.… Многие из пионеров воевали плечом к плечу с взрослыми, были отважными разведчиками и курьерами… Девиз пионеров Югославии: «За Родину, с Тито – вперед!» Ежемесячно они платят в организацию взнос – «пионерский динар»…
– КорС! КорС! – шепчу я. – А кто это читает текст нашей радиогазеты?
– Шутить изволите? – таращит глаза Серега. – Это же ты!
– Е-мое! И точно, как это я забыл?! Ведь, действительно, это я! – меня внезапно охватило возбуждение и восторг!
– Ты чего, и правда забыл? – толкает меня в плечо Еременко.
– Ага! – признаюсь. – А знаете что? – спросил я прерывающимся от волнения голосом.
– Что? – повернулись ко мне все курсанты взвода.
– Оказывается у меня очень красивый голос, вот!
Все рассмеялись, в том числе и преподаватель. Один Королев не разделяет всеобщего веселья, но я не обращаю внимания на его вечно кислую мину. КорС, молча, хмурится. Так я узнал, что у меня красивый голос. Впрочем, долго радоваться этому факту мне не позволил Костя Морозов.
– Ты помнишь про проблему с переименованием Ижевска в Устинов?
– Вот чудак-человек, – удивился я, – помню, и что?
– Самые разные письма, как анонимки, так и коллективные послания с десятками подписей, в которых боль, любовь к родному городу и беспредельная обида, и не только за Ижевск, продолжают заваливать органы власти. Вот послушай, что говорится в информации обкома: «Ситуация сложилась сегодня таковой, что во многих коллективах нет даже 1-2-3-х человек, которые бы высказывались за Устинов. То есть практически 90 % и рабочих, и служащих, и интеллигенции однозначно высказываются за возвращение прежнего названия города. Такая ситуация естественно беспокоит областной комитет партии». Думаю, что ждать осталось не долго! – восторженно закончил Морозов.
Чудак
Не успел Лео, как следует, уйти в увольнение, как уже вернулся. На левой щеке у него сочится кровью глубокая рана, Лео смиренно молчит. Я долго с любопытством разглядывал его, потом сказал:
– Хотелось бы знать, где это тебя так угораздило. Врать не надо. Я пойму, если ты не захочешь откровенничать. Кстати, похоже на то, что тебя ударили перстнем и, следовательно, это могла быть женщина, – предположил я.
– Так и быть, тебе расскажу, – поколебавшись, решил заговорить Лео. – Стою я на остановке, а рядом такая красивая девушка, а попка так вообще – верх совершенства! Я прямо сгорал от желания!
– И что? Ну, не тяни, – начало рассказа показалось мне интригующим.
– Я и сам не знаю, как это вышло, но я ее погладил … по попке.
– Ты что, с ума сошел? Она тебе вмазала? И ты почувствовал, что желание …ослабевает?! – пошутил я.
– Вовсе нет, – сдержанно улыбнулся Лео. – Ты опережаешь события.
– То есть как, нет? – прямо скажем, я был поражен.
– Она повернулась и сказала: «Молодой человек, так нехорошо».
– Ну, а ты? – сгораю я от нетерпения.
Похоже, Валерка напрочь забыл все приличия, что странно и совершенно не похоже на него. Видно, та девушка произвела на него действительно потрясающее впечатление!
– Я говорю, согласен, так действительно нехорошо. А вот так лучше! – и руку ей под брюки, чтобы погладить по голому телу.
– По попке значит? Ну, ты и … чудак! Я давно это подозревал. На что ты вообще рассчитывал? Совершенно неудачное начало. Чудак, в общем. У нас так себя не ведут.
– Она тоже так сказала, – тяжело вздохнул Лео, который уже сто раз пожалел о содеянном. – Я не думал, что она на такое способна.
– Признаться, я тоже не ожидал, что ты на такое способен. У нее причины дать тебе по роже, безусловно, были. Ну, ты хоть телефон ее узнал?
– Когда? После того как она меня ударила?
Раздосадованный неудачей Лео, кажется, окончательно утратил способность трезво рассуждать. Но кто бы мог подумать, что Лео однажды обнаглеет до того, что полезет к незнакомой девушке в брюки прямо на улице? Да еще тогда, когда он одет в курсантскую форму? И каких от него сюрпризов еще можно ждать после этого?
– Брось! Есть много разных способов выйти из затруднительного положения. А ты даже не попытался исправить допущенную бестактность. Дважды чудак! – нелицеприятно подытожил я. – Наперед умнее будешь. Ты ведь ей понравился!
– Любопытно, и из чего это следует?
Я пропел: «Почему я сказал вам нет? Почему вы поверили в это?» Из того, что она тебе не врезала и не послала после первого раза. Вывод напрашивается сам. Кстати, тебе она вроде тоже понравилась, что ж ты не проявил настойчивость? Сразу сдался? Впрочем, что уж теперь? Теперь уже поздно.
– Слушай, – вспомнил он, – еще она меня санитаром назвала! Что это значит, не знаешь?
– А вот это уже оскорбление. Так всех наших курсантов называют из-за того, что мы женимся и вывозим из Крыма всякую шушеру.
– Какую шушеру?
– ****ей разных, – популярно объяснил вернувшийся из умывальника Дима, – так понятнее? Во всяком случае, многие так говорят. Справедливости ради хочу сказать, что это, скорее всего, обиженные гражданские, девушки которых, в конце концов, выбрали военных. Извините, что вмешиваюсь, но я невольно слышал почти весь ваш разговор. Толик, пошли, покачаемся.
– И я с вами, – тут же вызвался Лео.
– Ты вон раны свои зализывай, ловелас ты наш! Искуситель! Казанова недоделанный, – мягко, как больному, ответил ему Дима.
– Не надо у меня лишний раз вызывать чувство вины. Я и сам до сих пор не могу понять, как это со мной такое приключилось. Мне теперь и так этот шрам будет напоминать, о чем хотелось бы забыть.
– Что поделаешь, если ты решил быть не как все. Только для того, чтобы жить против течения, требуется не только мужество. Оказывается, и ум тоже не лишний! А в случае с этой девушкой ты явно перестарался!
– Кстати, Лео, если ты ее еще вдруг встретишь – не лезь ей, никуда, руками, запомнил? Просто скажи, что рад ее видеть, что хочешь извиниться, что при виде ее совершенно потерял голову, что от одной ее близости у тебя кружится голова…
– И что больше такого не повторится?
– Чудак. Вот этого говорить не следует, а повторить надо, но не на остановке же! Надо ждать более удобного момента и места!
– Учись, учись, Лео! Запомни хотя бы то, что сложившаяся традиция нашей культуры не позволяет лазить девушке в брюки, да еще и в людном месте! Вот где соль зарыта! А то будешь за каждым разом новым шрамом обзаводиться! Конечно, шрамы украшают мужчину, но только до поры до времени! А тебе сегодня крупно повезло, – обнял Дима Валерку за плечи.
– В чем? – повернулся Лео к нему.
– Представь, а если бы она попала в глаз?
Лео судорожно содрогнулся, представив последствия.
– Слушай, Лео, а ты часом не наплел нам тут три короба? Мне тоже трудно представить себе, что все, что ты нам поведал – правда.
– К сожалению, правда.
– Ну что тебе сказать? Как говорит полковник Тетка: «Все ваши неприятности от того, что у тебя крючок расстегнут».
– Товарищ Снигур, – отшучивается Лео, – у вас юмор каменного века: зашел, наступил, упало, сломалось, а он стоит и за живот держится.
– Это что? – недоуменно спрашивает Вася.
– Грабли. Все те же грабли. В образном смысле. Считаю в сложившейся ситуации целесообразным посетить чипок! Айда, так и быть, я угощаю!
Предложение, вполне заслуживающее внимания, и мы дружно направились в кафе. После посещения чипка Лео радостно предложил:
– Ну, давайте уже смотреть какой-нибудь телевизор!
– А там ничего нет, – пошутил дежурный по роте Юра Аркалюк.
– Это ничего! Я люблю смотреть ничего!