В прокрустовом ложе. Главы 51-60

В зимнем лесу
          «Кто-то зовёт их батя, кто-то отцом называет,
          А я называю папа, ведь лучше его не бывает...
          Я хочу, что бы все из людей понимали все эти масштабы.
          Половина души у детей называется словом «папа».
        В. Мясников
    И вот, наконец-то, дом! Уже в день моего приезда папа предложил мне в ближайшую субботу выбраться в лес, и я охотно согласился. Только мама, как обычно, переживает.
– И почему вам дома не сидится? Зима же на дворе.
– Ну и что с того, что зима? Тем более ни морозов толковых, ни снега.
После чернобыльской трагедии эта зима действительно на зиму не особо похожа. Больше на позднюю осень.
Я еле дождался субботы, и утром мы с папой поехали в Михайловский лес, это  самый большой и старый лес в нашем районе. Во время войны здесь располагался партизанский отряд, в котором разведчиком был Степан Чернобай. Тот самый, о котором «Клуб старшеклассников» под руководством Лилии Ильиничны Болтянской сняли художественный фильм, в котором всех фашистов сыграли работники райкома комсомола. Кстати, на территории школы-интерната, в самом центре Гайсина стоит памятник Степану Чернобаю.
Я подумал, что папа ведет меня на место лагеря партизанского отряда, но нет, вместо того, чтобы идти на запад, мы идем практически на север. Пошли мы подальше от села, чтобы меньше людей встретилось. Значит, просто гуляем.
Воздух морозный, свежий, и настроение – лучше не бывает. Снега действительно мало, местами его выдуло так, что видно землю. В общем, идти нетрудно, земля подмерзла, и можно выбирать путь не по снегу, а по чистой земле.
Снег в лесу чистый, белоснежный, не то, что в городе. Первый привал мы сделали только через час пути. Я вырубил крепкую жердь и разрубил ее пополам.
– Это для чего? – удивился папа.
– Чтобы не ставить рюкзаки на землю или на снег.
И я свой рюкзак повесил на палку. Прижал рюкзак к дереву, лямки оттянул вокруг ствола и продел через них палку. Рюкзак остался висеть на дереве. У папы с первого раза так не получилось, так он прицепил палку на сук. Теперь и его рюкзак висит на дереве.
– В армии научился? – спрашивает папа.
– Ага. Только вместо палки использую пехотную лопатку. Можно еще заклинить палку или лопатку между двух деревьев.
– Век живи, век учись! Теперь и мокрой земли можно не бояться!
Папа вынул из своего рюкзака два куска толстого войлока и застелил ими два пня. Я со своего вынул термос с чаем и бутерброды, и мы, усевшись на пеньках, с комфортом позавтракали.
Тишину ничего не нарушало, только белка выбралась из дупла, и рассматривает нас, смешно поворачивая голову то одним глазом, то другим. Других животных не слышно, не щебечут птицы, не шелестят деревья листьями. Тишина и покой.
– Хорошо-то как, – прищурился от удовольствия папа. – Ну что, сын, отдохнул? О чем задумался?
– Люблю лес. Зимний лес как-то по-своему завораживает своей величественной красотой. Не знаю, как ты, а я в зимнем лесу всегда испытываю ощущение душевного покоя.
– Да, да. А еще я после лесной прогулки всегда получаю колоссальный заряд бодрости и энергии.
Я подумал о том, что если бы эта зима была такая, как раньше – с морозами, снегом, метелью, мы бы вряд ли выбрались в лес. Здесь бы сейчас практически наверняка неистовствовала вьюга, и снега было бы по пояс.
На душе у нас с папой тепло и радостно. Как здорово, что папа вытащил меня из дома в лес!
– Ну что, сынок, пойдем, погуляем еще?
– Конечно, папа!   
Мы надели рюкзаки, взяли в руки палки и пошли вглубь леса. Поскольку снега мало, идти легко. Папа присмотрел сухую березу и содрал с нее бересты для разведения огня.
– Папа, – вспомнил я, – а почему ты поздоровался с вашим главным инженером? Это ведь его мы видели возле автобусной остановки?
– Его, – равнодушно ответил папа. – Помню, когда он поступил к нам на работу после института, то по сто раз на день прибегал ко мне: «Иван Трофимович, а как сделать это? А как то? Я этого не знаю. Нас этому не учили…» А теперь он великим стал, даже не отвечает, когда я с ним здороваюсь. А я, сын, знаешь, считаю так – не хочет человек меня знать раз, так я его не хочу знать тысячу раз. Я ему не набиваюсь ни в знакомые, ни тем более, в друзья-приятели.
Я подумал и решил, что это правильно, и что я буду поступать в жизни так же. Тем более что обо мне и без этого говорят, что я невозможный человек!
Поскольку солнце справа от нас, то тени от деревьев падают в нашу сторону. И вдруг среди этих теней промелькнули какие-то невысокие, но быстрые тени. Я обернулся и увидел сзади и справа трех волков!
– Папа, сзади волки!
Пока я говорил, я успел сбросить рюкзак. Потом отстегнул от него туристический топорик и вынул из ножен большой охотничий нож. Теперь я чувствую себя увереннее.
Старший мамин брат, в честь которого меня назвали Толей, а его дочь в честь моей мамы Галей, таежный охотник-промысловик. Из числа тех, кто белку в глаз бьет, чтобы шкурку не испортить. Дважды в его жизни было так, что на него нападали медведи, а у дяди, как назло, из оружия был только нож. И оба раза дядя Толя из этих поединков выходил победителем!
Его отец, а мой дед на спор несколько раз быка на плечах носил. Правда, дед был 204 см роста и косая сажень в плечах, а я нет. Но, тем не менее, я тоже не робкого десятка и нахожусь в прекрасной спортивной форме. Так что, если волки решили, что мы – легкая добыча, их ждет разочарование. Лично я с большим оптимизмом оцениваю свои шансы!
За моей спиной что-то зашипело. Я невольно оглянулся и успел заметить, как папа бросает в сторону волков взрывпакет с горящим шнуром. Он взорвался, и волки бросились прочь. Видимо сталкивались с охотниками и подобные звуки им знакомы.
– Возьми, сынок себе в карманы пару взрывпакетов. Зажигалка есть?
И  мы спокойно пошли дальше. Вскоре мы вышли на чудесную полянку. С одной стороны она опускается вниз, и выступ закрывает ее от ветра.
– Как тебе местечко? – оглядывается папа по сторонам.
– Подходяще.
– Тогда давай здесь, и разобьем наш лагерь. За тобой дрова и костер.
И мы снова повесили на деревья свои рюкзаки. Я стал с деревьев ломать сухие ветки, а когда наносил их достаточное количество, расчистил место для костра. Папа в это время ножовкой нарезал жердей. Периодически мы осматриваемся, чтобы не подпустить волков близко к себе, если они решат вернуться.
Пока я разводил огонь, папа стал связывать по три жерди веревками. Поставив четыре такие треноги, он положил попарно длинные жерди, а потом поперек них еще десяток жердей. Вышел лежак. Пока разгорался костер, папа успел застелить его большими кусками коры с сухих деревьев.
– Меняемся, – улыбнулся папа, – ты застели лежанку лапником, а я буду готовить обед. Как ты смотришь, чтобы сделать еще навес над лежаком?
Пока папа варил свой любимый картофельный суп, я нарубил еловых ветвей и застелил ними топчан. После этого я заметил, что наш лежак стоит у двух дубов, на которых ветки начинаются невысоко. Я срубил длинную жердь и положил на нижние ветки деревьев. Затем на нее стал складывать другие жерди. К ним поперек я привязал еще несколько длинных веток, и уже эту конструкцию завалил лапником. Вместо крыши вышел косой настил. Впрочем, он прекрасно защищает и от ветра и от осадков, если они будут.
Своей передней частью наш лежак обращен к костру. Его тепло очень хорошо чувствуется на лежаке.
– Кушать подано, – смеется папа, – мойте руки перед едой!
Только я теперь я заметил, как сильно я проголодался. Папа приготовил картофельный суп со свиной тушенкой, а на второе жарятся огромные куски мяса на сковородке! Хлеб папа нагрел на заостренных ветках над огнем. В общем, вся еда горячая и такая вкусная, какой она только может быть на природе. Да еще зимой и после хорошей физической нагрузки.
Мы с удовольствием съели весь суп с тушенкой, но не наелись.
– Папа, когда будет готово мясо?
– Это говядина, ее можно есть и так, полусырой, с кровью.
– Так чего мы ждем?
И мы стали есть горячее, обжигающее мясо со специями. Если честно, то это был не обед, а сплошное обжорство! Когда наелись, завалились отдыхать, подложив под головы свои рюкзаки. Я вынул плащ-палатку и накрыл нею папу и себя. Так стало еще теплее. Я и не заметил, как меня разморило тепло, и я уснул.
Когда я проснулся, уже были сумерки. Зимний день короток. Где-то неподалеку на дереве стучит дятел. Возможно, из-за него я и проснулся. Папа хлопочет у костра, похоже, снова что-то варит.
– Папа, почему ты меня не разбудил?
– Зачем? Ты так здорово спал!
– Разве нам не пора домой?
Папа повернулся ко мне, выждал минуту и спросил.
– Скажи, сын, разве тебе не хотелось бы заночевать здесь?
– Конечно, хочется, но мама там волноваться будет. Всю милицию на уши поставит.
– Не будет. Я договорился с одним коллегой по работе, он сам из Михайловки. Он вечером позвонит маме и скажет, что мы заходили к нему, хотели позвонить ей, но ее не было дома.
Точно, вспомнил я, мама говорила, что после обеда сходит к своей сестре.
– Ну, он и скажет ей, что волноваться не нужно, что мы с тобой живы, здоровы, просто решили остаться в лесу на ночь. Приедем домой завтра. О чем задумался?
– А помнишь, мы были в лесу возле Новоселовки и тоже хотели заночевать в лесу? Но тогда мы не додумались, что можно дойти до села и позвонить маме.
– Да. Я о телефоне подумал уже после того, как ты поехал в училище. Но зато сейчас мы с тобой можем остаться здесь до завтра!
– Здорово! – улыбнулся я.
Я потянулся, осмотрелся и увидел, что наш навес теперь не односкатный. Пока я спал, папа отгородил ветками и лапником еще две стороны. Мне стало стыдно, что я все еще нежусь в постели, и я встал.
– Чтобы ночью подольше поспать, нужны дрова, – напомнил папа.
Я обошел по кругу наш лагерь и присмотрел несколько сушин, которые еще не упали. Их даже не пришлось срезать, я их раскачал, и они упали. Корней у них практически не осталось, видимо личинки майских жуков съели. Когда я притащил первый ствол к костру, папа обрадовался.
– А вот это правильно! Таких дров надолго хватит!
К ближайшему дерево прислонены длинные сосновые ветки на концах, которых привязано много хвои, завернутой в сухую бересту.
– Это что, факелы?
– Типа да. Если хищник, какой ночью подойдет, то можно будет его отогнать.
Я отправился за вторым стволом сухого дерева, а на обратном пути заметил, как папа сорвал два сухих листка крапивы и съел их.
– Пап, ты чего?
– Детство вспомнил. Я ведь голод 47-го года хорошо помню. Чего мы тогда только не ели. Одна береза чего стоит – это и почки, а зимой сухие сережки, сухие листья. Вот, решил попробовать крапиву. Тогда она мне казалась вкуснее.
 И папа невесело рассмеялся. Мы решили, что дров нам хватит, и я стал собирать в котелок чистый снег, чтобы натопить воды и заварить чай. За хлопотами я и не заметил, как стемнело. Ужинали мы уже при свете костра.
Папа сварил мясо с косточками и домашнюю лапшу. Мама большая мастерица по всяким вкусностям, в том числе по приготовлению самодельной лапши. Вышло, как обычно, очень вкусно, а потом мы пили чай с конфетами. На душе такой покой и благодать, что словами не передать.
Мы долго говорили, сидя у костра, а потом стали укладываться спать. Из своего рюкзака папа достал шерстяное солдатское одеяло.
– Сынок, ты ведь легко переносишь холод, правда? Тогда ложись у стены, а я лягу с краю. Мне так и подтягивать бревно в огонь будет удобнее.
Я согласился, и только позже, когда папа уснул, подумал, что папа лег с края из опасения, что к нам действительно может пожаловать какой-нибудь хищник. Я пытался бороться со сном, чтобы быть на чеку, но продержался недолго.
Проснулся я посреди ночи от того, что замерз. Осторожно, чтобы не разбудить папу, я встал, подбросил в затухающий костер тонких дров, смолистых сосновых веток, потом подтянул бревно. Пока огонь разгорался, я поприседал, помахал руками и согрелся. Небо такое прозрачное, звездное, красивое, что глаз не оторвать. И хотя на такое вот звездное небо и огонь можно смотреть бесконечно, после того, как бревно хорошо разгорелось, я снова улегся спать.
Больше я не просыпался до самого утра. По тому, что оба бревна практически полностью сгорели, понятно, что папа вставал ночью не один раз. Удивительно, но я проснулся раньше папы! Я поднялся, принес еще сухих дров и натопил снега на чай. Папа проснулся от запаха яичницы с колбасой, которую я пожарил.
– Который час? – удивился папа. – Я что, уснул? Доброе утро, сынок!
– Доброе утро, папа! Завтрак готов!
Пока папа совершал утренний туалет, я подогрел хлеб над огнем. Не тосты, но очень даже вкусно. А главное, вся пища горячая. Что еще нужно в холодном зимнем лесу? Мы попили кофе и совсем взбодрились. Однако идти никуда не хочется ни мне, ни папе.
– Может, здесь побудем? – предложил папа. – Расскажи мне, сына, как тебе там учится в твоем училище?
И я стал рассказывать. Папа внимательно слушал меня, иногда задавая вопросы на интересующие его темы. Так незаметно в разговорах прошло несколько часов. Потом нам пришлось сделать перерыв, чтобы еще принести дров. Сегодня намного холоднее, чем было вчера, так что и дров нужно много.
На обед сварили пельменей и заварили чай. Обычно я ем пельмени с маслом, вилкой, а сегодня мы ели их с юшкой. На морозе есть горячие пельмени, оказалось еще вкуснее, чем дома или в «Пельменной». Это было умопомрачительно вкусно!
Потом я нагрел воды и вымыл посуду. Папа в это время обошел окрестности. Шагах в тридцати от нашей стоянки он нашел следы волков. По ним видно, что их было много. Однако видимо, из-за огня они так и не решились напасть на нас ночью.
– Как здесь ни здорово, – улыбнулся папа, – но пора нам домой собираться. Да и мама нас там заждалась.
Мы засыпали костер снегом, собрали свои рюкзаки и не спеша пошли к селу. Это был один из лучших дней в моей жизни – почти два дня только я и папа. Жаль, что уже пришел конец этой идиллии. Я даже немного загрустил.
– Папа, давай и в следующие выходные выберемся в лес?
– Давай! Я только за!
Но забегая наперед, скажу: жизнь внесла свои коррективы, нас пригласила в гости старшая папина сестра, живущая в селе Бубновка, и папа не смог ей отказать. Ну, не каждый раз коту масленица.

Признание
                «Буду я любить тебя всегда,
                Жизнь свою с тобою разделю.
                На земле никто и никогда,
                Не любил, как я тебя люблю».
И. Иванов
Виталька Шепелев восторженно рассказывает о том, что был на кинофестивале «Молодость» в Киеве, который состоялся тридцатого октября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года в фойе Киевского Дома кино. Там же в это самое время дебютировала украинская рок-группа «ВВ».
– У нас же в Украине только один ВВ – Владимир Васильевич Щербицкий, – шучу я. – Неужели рок-группу в честь него назвали?
– Ну, ты сравнил! Мимо, – поморщился Вит.
– Тогда что, внутренние войска? – смеюсь я.
– «Вопли Видоплясова!» Заходи вечером, я тебе сам их изображу.
– Такое название, не сочтут ли вольнодумством? Они там концерт давали?
– Уже сочли. Нет, только три песни исполнили: «Я летел», «Идет дежурство» и «Заднє око». А еще я побывал на первом публичном выступлении литературной группы «Бу-Ба-Бу». Знаешь о такой? Мое уважение! На малой сцене Молодого театра выступали писатели, которые входят в эту группу: Александр Ирванец, Юрий Андрухович, Виктор Неборак.
– А, я слышал о них, – с уважением посмотрел я на своего всегда невозмутимого друга. Видно, что он здесь не терял времени даром. Слышал я об этих писателях от Бати, но читать их книги и стихи пока не приходилось.
– Поверь мне, ты о них еще услышишь! Кроме них в зале были и другие писатели. Оксана Забужко, Валерий Шевчук, Иван Малкович, режиссер Сергей Проскурня.
Ни одной из названных фамилий мне раньше слышать не приходилось, и мне кажется, что такая высокая оценка это не более чем плод разгоряченного воображения Виталия. Чтобы не молчать, я из вежливости спрашиваю, чтобы другу было приятно. 
– И много зрителей было?
– Человек сто, – отвечает Вит, стараясь говорить как можно увереннее.
– Всего-то? – невольно вырвалось у меня, хотя я и отметил про себя, что друг мой отзывается об этом событии восторженно, и его не смущает такое количество зрителей.
– Ничего ты не понимаешь, – махнул рукой друг и покровительственно похлопал меня по плечу, – не хлебом единым жив человек. Но ты военный, и это приходится учитывать! Ну ладно, какие будут предложения? Ну, чего застыл? Не будем же мы бесцельно слоняться по улице?
Посрамленный, в смятении, я немного помолчал. Впрочем, продлилось это недолго, и мысли мои быстро вернулись к повседневности.
– А может лучше на танцы? ¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬Фонари-то по-прежнему не горят?
– Ага, только один напротив Дома офицеров и один на площади, как и раньше!
– Как думаешь, мы с тобой свой пуд соли уже съели?
– В каком смысле? – нахмурив брови, соображает Вит.
– В самом, что ни на есть, прямом, – смеясь, ответил я. – Пошли в столовку! Пойдем, я угощаю. Ты, вообще, брат, исхудал – одна тень от тебя осталась.
– Зато ты вот цветешь и пахнешь! Что, военная служба идет на пользу?
– А ты зачем худеешь?
Со стороны оно всегда виднее, и мне кажется, что Вит, не задумываясь о последствиях, ударными темпами гробит свой желудок.
– Перебиваюсь на скорую руку и всухомятку, – рассеянно отозвался друг. – Увы, обстоятельства бывают сильнее нас. Все времени не хватает. Все думаю, ну завтра уже займусь собой.
– Слово «завтра» придумано для нерешительных людей и для детей. Вообще, отсрочка – воровка времени. Нельзя постоянно откладывать важное на завтра.
– Да, ближайшее вытесняет важное. Мало кто живет сегодняшним днем, большинство людей готовится жить позже. Ладно, пошли в столовую. Чур, в военторговскую! Здоровье ведь дороже золота! Только когда оно есть, его совсем не ценишь.
– Пошли, а по дороге ты меня давай, просвещай дальше – про писателей и музыкантов, – попросил я, понимая, что другой случай больше узнать о современной украинской культуре представится не скоро.
– С удовольствием! Слушай, а ты уже слышал, что Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию в области литературы, точнее, за свои стихи?
– Погоди, он же уже лет пятнадцать живет в США?
– Точно! Стихи эти и были опубликованы именно в это время…
И откуда, только Вит все это знает? И почему я не знаю?
Одно плохо – отпуск короткий. Мало того, что мой зимний отпуск всего две недели, так и Новелла приехала из Киева только вечером в последний день моего отпуска. Мы даже никуда не пошли, так как времени у нас всего ничего. Я встретил ее на автовокзале, ее родители, хотя и собирались сами встретить дочку, уступили это право мне.
Я провел Новеллу к ней домой, и теперь мы сидим в ее комнате, предоставленные сами себе, и разговариваем. А я все смотрю на Новеллу, и насмотреться не могу. Да, пожалуй, я и за всю жизнь, какой бы длинной она не была, насмотреться на нее не смог бы. И наслушаться тоже. Мы пьем чай с тортом, а я все не свожу с нее глаз.
– Ты меня смущаешь, – улыбается Новелла, и действительно краснеет. – Так и подавиться можно. 
– Лица наших девушек видят так мало солнца, что не могут вынести столь пристальный взгляд крестоносца, – цитирую я слова Седрика из кинофильма «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго».
– Вроде того, – улыбается Новелла.
Какая же у нее милая, очаровательная, обворожительная улыбка! Кто бы знал, как я люблю эту удивительную девушку! А ведь совсем недавно я считал, что никакой любви нет и быть не может. И за что мне такое счастье?
Наконец, с чаем, покончено, и можно не отвлекаясь на него и торт, все время смотреть только на любимую. Она все смущается и улыбается. А я смотрю на нее, и улыбка сама по себе озаряет мое лицо. Новелла, как всегда, немногословна, но каждое ее слово звучит в моем сердце самой лучшей музыкой. Кто бы, что не сказал, но для меня Новелла самая, самая лучшая! Более того, она единственная!
Мы так и сидим за столом, а мои руки сами по себе тянутся к рукам Новеллы. Но тут, без стука, раскрылась дверь, и в комнату вошла младшая сестра Новеллы.
– Чего вы такие красные оба? – смеется она. – Если вам так жарко, откройте форточку!
Она забирает чашки, тарелки и выходит. А я все смотрю и смотрю на Новеллу. Она так восхитительна! Меня волнует в ней все: волосы, голос, взгляд, глаза, шея, губы, плечи, ее тонкие руки, ее грудь.… В общем, все будоражит во мне кровь. Как же я был глуп, что так долго не решался сблизиться с ней.
Я решаюсь, и беру ее тонкие длинные пальчики в свои руки и приближаюсь к ней. Я слышу ее дыхание, оно такое неровное, прерывистое, оно так возбуждает меня.
– Знаешь, Новелла, – осмеливаюсь я, наконец, и говорю, – это, наверное, смешно, но я тебя люблю.
– Что же здесь смешного? – удивляется она и, больше не говоря ни слова, берет меня за руку и тянет к себе.
И мы целуемся, целуемся. Мне так хорошо, вернее, здорово, то есть, так прекрасно, что я и дышать забываю. Голова кружится от ее близости, но я нахожу в себе силы, с трудом отрываюсь от ее губ, и снова говорю.
– Я люблю тебя, Новелла! – все, я своим чувствам больше не хозяин и не могу больше молчать и не говорить о своей любви к Новелле. Тем более что любовь, как оказалось, такое всепоглощающее чувство, что я ни о ком, и ни о чем, думать больше не в состоянии.
– Я тоже, – отвечает она. И мы снова целуемся, целуемся, целуемся. Сказать по правде, я не могу поверить, что все это происходит на самом деле, что Новелла тоже любит меня! И я целую любимую, не веря в свое счастье.
– Как хорошо, что ты признался мне, – смущенно улыбается Новелла, – я бы сама ни за что не решилась.
– Знаешь, я люблю тебя с самого первого дня, как ты пришла к нам в школу, с первого взгляда.
Я опускаю руку, которой обнимал Новеллу за шею, на ее грудь. Новелла вздрогнула, тихо ойкнула от неожиданности и несильно ударила меня по руке. Я восстанавливаю статус-кво, то есть возвращаю свою руку на место, и опять обнимаю Новеллу за шею. И мы снова целуемся, целуемся.…
Уже перед самым моим уходом, я спрашиваю ее:
– Скажи, ты выйдешь за меня замуж?
– Да, – отвечает она, и глаза ее лучатся счастьем. А уж насколько счастлив я, и выразить трудно!
– Толик, ты такой сильный, а прижимаешь меня так робко?
И я обнимаю любимую все крепче и увереннее. Мне кажется, что я сейчас задохнусь от счастья! Время до приезда Новеллы тянулось бесконечно долго, зато сейчас время летит так быстро, что я и не заметил, что уже перевалило за полночь. Мне нужно уходить, уже начало первого ночи, родителям Новеллы и сестренке давно пора спать, да и меня ждут мои родители, они еще хотят побыть со мной, ведь завтра утром я уезжаю в училище.
– До свидания, Новелла. Я тебя очень люблю!
– Я тебя тоже, – улыбаясь, отвечает она и улыбается, и ее улыбка озаряет все вокруг, как Солнце!
– Я позвоню тебе из Симферополя и сразу напишу, – обещаю я.
– Я буду ждать, – улыбается она и почему-то снова краснеет. 
Новелла! Солнышко мое солнечное, я так люблю тебя! И утопаю в твоей любви. Это так потрясающе замечательно!
– Новелла, я уже скучаю по тебе, – говорю я.
– Я тоже, – потупив взгляд, отвечает она.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться от счастья! Мы поцеловались в дверях, и я пошел домой. Я иду по улице и улыбаюсь. Я самый, самый счастливый человек в этом мире! Я такой счастливый, что петь хочется! Я люблю Новеллу, и любим ею! Разве можно еще чего-то желать от жизни?
Новелла, счастье мое, сказка моя, чудо мое необыкновенное, подарок Небес! Люблю тебя, солнце мое! Мне нужна только ты и больше никто! Какими же мы будем счастливыми, вот увидишь! Новелла, любимая, ты мне очень нужна! Ты моя жизнь! Ты мое все! Безумно люблю тебя! Хочу быть с тобой. Очень хочу. Люблю тебя! Интересно, и какой это Бог мне тебя послал? Новелла, я слишком сильно тебя люблю, я тебя обожаю! Я тебя очень люблю, сокровище ты мое необыкновенное! Ты самая, самая лучшая и я тебя просто безумно люблю! Я всегда буду тебя любить!
Спокойной ночи, моя любимая, моя родная, моя ненаглядная! Обожаю тебя! Прекрасных тебе снов, любимая моя! Я тебя безумно люблю, ты моя! Ты мне нужна больше, чем воздух! Я думаю о тебе  всегда, даже когда разговариваю с кем-нибудь. Хочу быть твоим! Очень хочу! Люблю тебя, сердце мое! Почему я не сказал тебе об этом? Ну, ничего, а буду писать тебе об этом в письмах, и рассказывать об этом по телефону! Я уже скучаю. Без тебя тоскливо, солнце. Одиноко, жуть. Я тебя люблю! Люблю!
На улице тьма кромешная, пурга, и ничего не видно, хоть глаз выколи. Но я иду и не обращаю на это никакого внимания. Я сильный и желанный, и, значит, мне все по плечу! На улице идет снег, а в моей душе такой ливень чувств, что я не знаю, как и справиться с ними! Но это так здорово! Новелла, любимая моя, я всегда буду заботиться о тебе, я никогда ничем не обижу тебя, потому что очень, очень-очень тебя люблю!
Мама только глянула на меня, и тоже стала улыбаться.
– Мама, я сделал предложение Новелле, и она согласилась выйти за меня замуж!
– Поздравляю, сыночек, – улыбается мама. – Новелла очень хорошая девочка. Я за тебя очень рада. Знаешь, о лучшей жене, чем она и мечтать трудно. И когда ваша свадьба?
– Мы еще не решили. Вернее, договорились, что решим это уже летом, может, тогда и женимся.
– Летом это хорошо, – одобрила мама, – и времени больше, и сезон овощей в самом разгаре, легче столы накрывать. Только ты пока об этом никому не говори, чтобы не сглазить, хорошо?
Утром, по дороге на железнодорожную станцию Зятковцы, мы, как всегда, взяли с собой моего лучшего друга Виталия Шепелева. Он хоть и женат, но эту нашу традицию свято соблюдает. Вит с удивлением посмотрел на меня, но, ни о чем спрашивать не стал, а я не стал ему ничего рассказывать.
– Ну, что, – сдержано, улыбнулся он, пытаясь меня успокоить, когда мой поезд уже лязгнул буферами, готовясь двигаться дальше, – расставаться нужно так, будто завтра встретимся, а встречаться так, будто сто лет не виделись! Не грусти!
Мы обнялись, пожали друг другу руки, и я запрыгнул в вагон. Никогда мне еще так сильно не хотелось остаться дома, ведь в Гайсине сейчас находится моя Новелла, а я вынужден уезжать. Что поделаешь, нам обоим ведь еще целых полтора года нужно учиться, чтобы закончить свои вузы, зато потом мы всегда будем вместе, и больше не будем расставаться никогда! Никогда!
Я чувствую, что моя любимая сейчас тоже думает обо мне. Между нами отныне существует невидимая, нерасторжимая связь. В моей душе наступает покой от осознания того, что Новелла меня тоже любит и ждет. Скорей бы лето! И еще я ее очень хочу. Я ее просто бесконечно люблю и безумно хочу!

Крашеные
Когда поезд подъехал к вокзалу, на перроне через окно я увидел ротного. Он был в форме. Что ему тут делать, удивился я, и сердце замерло в груди от нехорошего  предчувствия. На всякий случай я открыл дверь не на перрон, а на пути, и прошел в голову поезда. Предчувствие говорит, что неспроста, ох неспроста, ожидает ротный прибытие нашего поезда!
Издалека я увидел, что возле ротного уже стоят семь курсантов из нашей роты. Понятно, старый номер: ротный набирает работников. Надо из прачечной чистое постельное и нательное белье принести, роту вылизать и территорию убрать. Хорошо, что я его увидел, а то бы еще полдня, даже больше, насмарку ушло. Я решил не идти на троллейбусную остановку, а ехать на такси от греха подальше. Когда такси тронулось, чуть не под колеса бросился сержант из первого взвода Юра Аркалюк.
– Возьмите и меня, – машет он мне рукой.
– Возьмите, пожалуйста, – попросил я таксиста. – Привет, Юра!
– Здорово, – благодарно кивнул Юра. – Ты тоже от ротного линяешь?
Я кивнул, и мы уехали от комроты. Без приключений я добрался на квартиру, переоделся в гражданку, и еще успел погулять по Симферополю.
Из отпуска я прибыл вовремя, хотя ротный все равно сделал мне замечание, мол, я как сержант мог бы и пораньше явиться. В кубрике я застал недовольных Димку и Ваську. У всех остальных лица были заметно веселее. 
– Дайте угадаю, – я картинно обхватил лоб пальцами, – я так понимаю, вы попали в рабочую команду?
– Да, все планы мне обломал, гад, – нехотя признался Дима и обижено посетовал, и тут же, испугавшись того, что сказал, стал затравленно оглядываться по сторонам.
– Осторожней надо быть, – веско произнес Лео. – Мы же с тобой в одном вагоне ехали, но я-то не попался!
– Пошел ты, еще издеваешься, – обиделся Дима.
– Учу я, а не издеваюсь. Ты когда в следующий раз будешь из отпуска возвращаться – будь умнее!
Веселым смехом встретили Алешу. Оказалось, что он выкрасил свои рыжеватые вихри в белый цвет. Теперь его шевелюра производит странное впечатление.
– Блондинистый ты какой! – смеется «замок», не в силах сдержаться.
  Я разбираю сумку и краем уха слушаю восторженные рассказы ребят об отпуске.
На разводе выяснилось, что «блондинистых» в батальоне набрался целый десяток. Комбат вывел их всех из строя и громко, бесцеремонно объявил:
– В военном училище у нас учатся юноши, а девушкам здесь не место! Посему, кто хочет сохранить свой нынешний вид – рапорт на отчисление на стол, и прощайте! Кто все-таки хочет учиться дальше – побриться наголо и в увольнение, пока волосы не вырастут, не ходить! Командиры рот – на контроль.
Вид комбата совсем не располагает никого к шуткам.
– Так долго, – сконфужено простонал Алеша. – Вот незадача! Товарищ майор, а можно просто перекрасить волосы назад?
– Курсант Марковский, три наряда вне очереди!
– Есть, – грустно ответил Бао, и растерянно оглянулся по сторонам.
Разумеется, никто не стал оспаривать справедливость решения комбата, так что пришлось Лехе побриться под Котовского и почти два месяца сидеть в роте. Волосы у него, конечно, раньше отрасли, но ему ротный еще от себя добавил.
А еще у нас событие – грузин из 32 роты Гиви Махарадзе в отпуске действительно сделал операцию, и теперь у него аккуратный небольшой нос. Это так изменило его, что угадать, что это Гиви, можно только со второго раза. Правда, он операцию сделал в конце отпуска, и ему еще почти месяц надо ходить в бинтах, которые смешно перекрещивают его лицо.
– Это еще кто? – понарошку удивляюсь я.
– Ух, ты, – восхищаются все, и каждый норовит потрогать его нос. – Отлично сработано!
Гиви нервно отмахивается, но соблазн слишком велик, и курсанты все тянут и тянут руки к его забинтованному носу.
– Руками не трогать! Я вам сейчас все уши поотрываю! – периодически раздается в казарме душераздирающий крик недовольного Махарадзе. Ему больно от таких «прикосновений». К тому же его предупредили, что хрящи еще не срослись и могут изменить форму.
– А чем можно? – веселится Королев. – Нет, правда, ты скажи, чем можно трогать?
– Да идите вы все! – с нескрываемой ненавистью смотрит на КорСа Гиви. – Я начинаю терять терпение!
Удивительное дело, но наш Отарий, так много говоривший до отпуска о предстоящей операции, вернулся со своим прежним гордым клювом на половину лица. 
– А растрепал – операцию сделаю! Что, папа денег не дал? – смеется Столб, точно сымитировав голос и интонации Кварацхелии.
Но Отарий высокомерно отметает все подозрения. Однако после сотого вопроса он все, же решил признаться.
– Да, – смутился и отвел в сторону глаза Отарий. – Отец ругал меня сильно за то, что я, мол, стесняюсь того, что я грузин.
На самом деле все оказалось не так серьезно.
– А если честно? – подхожу я. – Мне кажется здесь другая проблема. Просто скажи –  струхнул?
– Если честно, да. Так что я у папы денег даже и не спрашивал.
У Гиви нос оказался замечательный, красивый, но счастливый обладатель этого носа повел себя неосмотрительно, позволяя трогать его. И то, что его слишком часто и сильно трогали желающие, закономерно привело к тому, что замечательный новый нос оказался заметно завален на левую щеку. Но сделанного уже не воротишь.
– Правильно говорят, – скалит зубы Веня, – что в армии приколов космос без конца и края! 
– Какие уж тут приколы? Гады вы все, гады, – со слезами на глазах говорит наивный, простодушный и нерешительный  Гиви. – Я прямо в шоке. Ну что мне еще одну операцию делать, чтобы нос ровный стал, да?
– Лучше уже после выпуска, – посоветовал Столб, – а то опять тебе его завалят набок!
– Фотографироваться надо будет на удостоверение личности офицера, на личное дело. Как я с таким носом? А потом что, уже офицером – снова перефотографироваться и документы менять?
– Тогда жди, пока тебе нос так сломают, – вошел в его положение Столб. – До выпуска еще времени много!
– Зачем  сломают? – насторожился Гиви.
– Чтоб пластическому хирургу не платить! Ты заруби на своем распрекрасном новом носу – всегда можно что-нибудь сделать. Вон подойди к Кривину, своди его в чипок, и он тебе за какую-то трешку все поправит! Или разозли Иванова – он тебе нос и задаром сломает!
Лео предположил, что Гиви, как и все грузины, человек горячий, а это значит, что не был настроен, так легко простить всех своих обидчиков. И значит, ждет подходящего случая, чтобы отомстить. Но время шло, а Гиви так никому ничего плохого и не сделал. А вот наш Отарий как-то рассудительно заметил:
– Может и хорошо, что я операцию не сделал. 
А я пошел на переговоры с Новеллой. Как же я ждал этой минуты, когда снова услышу ее голосок! Я жду, когда нас соединят, и мысленно говорю, обращаясь к Новелле: «Новелла, я тебя очень-очень люблю! Я тебя безумно люблю! Ты для меня все, весь мир с некоторых пор. Должен тебе признаться, что я этого даже боялся. Больше не боюсь. Я обожаю тебя! Солнце мое, ты мое все! Ты моя любовь, мое счастье, надежда и будущее! Ты объект всех моих желаний. В общем, если коротко, то ты центр моей вселенной! Ты моя жизнь! Я люблю тебя, Новелла!» Наконец, я услышал:
– Заказ 78, Киев, кабина № 3.
И я поспешил в телефонную кабинку, а сердце сразу стало бешено стучать – сейчас, сейчас я услышу голос своей любимой, моей невесты!
– … Сказка моя, – воркую я в телефонную трубку.
– Я не сказка, я новелла, – задорно смеется она.
А я вспоминаю, что главными отличительными чертами новеллы, как литературного жанра, являются напряженный сюжет и неожиданный конец. И к чему это я вспомнил?
Уже когда разговор окончился, я сообразил, что ничего из того, что собирался сказать невесте, так и не сказал. И как это так получается, что говорим о чем угодно, только не о том, что действительно волнует?

Новость
Главной новостью, ожидавшей нас в училище, было то, что наш взводный капитан Дядченко, он же мама Жора, уже переведен к новому месту службы в Забайкальский военный округ на должность командира отдельной роты. Это должность уже майорская.
– Не представляю его в качестве командира роты, – подумав, сказал Веня.
– А я очень хорошо представляю, хреновый он будет командир роты, – сказал Лео, а секундой позже ту же мысль своими словами повторил Миша:
– А я представляю, гораздо вероятнее, что хороший он будет командир роты, а солдаты будут от него «вешаться».
– Это еще вовсе не факт, – серьезно сказал Лис, и мельком взглянул на меня, – на каждого найдется свой Иванов!
– А представляете: если сразу два или три Иванова?! – говорит Веня.
– Да уж, совсем… не позавидуешь, – рассмеялся Лис, живо представив себе такую перспективу.
Дима, видимо, решил сказать что-то приятное для моего уха, и заявил:
– Если отношения с народом не складываются, то король уходит. Народ территорию не оставляет.
– Это Иванов – народ? – насмешливо спрашивает Королев. – По-моему, с остальными у мамы Жоры отношения вполне сложились.
– Странно, но я совсем не испытываю к нему никакой привязанности, – поддержал Диму Лис.
– Кто же теперь у нас будет взводным?
– Свято место долго пустым не бывает. Пришлют какого-нибудь урода, по сравнению с которым мама Жора покажется ангелочком с крылышками! А ты, Иванов, что скажешь?
– Лишь бы новый взводный тоже не оказался моим земляком.
Тут к нам подошел ротный, глаза его хитро улыбаются.
– Сержант Иванов, хочу вам сказать пару слов. Думаю, это несколько успокоит вас – ваш новый взводный не из Винницкой области.
– Спасибо, товарищ майор, – обрадовано говорю я и улыбаюсь от уха до уха. – У меня прямо камень с души упал!
– Товарищ майор, а откуда же он? – серьезно спрашивает Веня.
– Он из местных, – нехотя сообщил ротный, – потерпите, скоро вы с ним познакомитесь. Он сдаст дела в Карелии и приедет к нам.
– Симферопольцы, – радостно и громко произнес КорС, стремясь привлечь внимание как можно большего количества курсантов, – «вешайтесь!» Ваши дни сочтены!
– Рота! Выходи строиться на утренний осмотр, – скомандовал ротный.
Во время проведения утреннего осмотра ротный приказал всем снять по одному сапогу. У половины курсантов нашего и четвертого взводов вместо портянок оказались носки, что сильно их огорчило. Ротный не стал нервничать сам, а просто переписал всех нарушителей, объявив, что сажает их на якорь, на целый месяц. Командиры отделений Лео и Третьяк тоже оказались в носках. Внутренне я этому даже порадовался, ведь теперь я могу ходить в увольнения каждые выходные! Со старшиной, чтобы он не ставил меня в наряд на выходные, я договорюсь.
– Симона, – зло говорит Игрек, – вот почему ты носишь портянки, как правильный? Был бы и ты в носках, может, мы ротного как-нибудь уговорили бы, чтобы в увольнения хоть по разочку сходить. А из-за тебя теперь точно месяц придется в училище просидеть.
– Портянки я буду носить, даже если нам вдруг разрешат носки, потому что они гораздо удобнее носков!
А я все думаю о том, что отошла в вечность эпоха правления мамы Жоры. Не знаю, каким там будет наш новый командир взвода, но чувствую, что мне с ним будет легче, чем с прошлым взводным.
Перед самоподготовкой было свободное время, и мы с Димой посвятили его посещению чипка. На самоподготовку мы купили по баночке сметаны и по ватрушке. Когда мы вернулись в спальное помещение за своими палатками, то наши взводы уже были выстроены на взлетке.
– Чего это они так рано? – удивился я.
– Может, у нас часы отстают? –  предположил Дима.
– У обоих сразу? Не может такого быть. Случилось, может, что?
Оказывается, нашим взводам представляют нового командира взвода старшего лейтенанта Звенигородского. Я протиснулся в первую шеренгу, а ребята как-то странно поглядывают на меня. Когда я занял свое место в строю и увидел нового взводного, то понял, почему  курсанты улыбались.
Новый взводный лицом и статью был похож на меня. Волос у него, правда, темнее, губы тоньше, глаза зеленые и уши слегка оттопыренные, а так в целом – и за моего родного брата сошел бы! Ростом он был, правда, ниже меня. И ноги у него короткие и кривые. Его мощное туловище даже как-то нелепо выглядит на этих кривых и коротких ногах.
– Вижу, вас всех заинтересовали мои ноги, – смущенно улыбнулся новый взводный, – они не всегда были такими.
– Раньше они были, конечно, длинные и ровненькие, – пошутил Веня, и почти все в строю засмеялись. Не смеялся КорС. Не смеялся ротный.
– Курсант Нагорный, – вальяжно сказал ротный, – три наряда вне очереди за нетактичное поведение.
– Есть, – огорчился Веня, потому что понял, что в увольнение он на этой неделе точно не пойдет, а его легкомысленную Светку танцевать будет кто-то другой. 
– Старший лейтенант Звенигородский попал в аварию, – начал объяснять ротный, но новый взводный мягко попросил:
  – Товарищ майор, разрешите, я сам.
– Пожалуйста, товарищ старший лейтенант. Тогда я, пожалуй, пойду? – полу утвердительно спросил ротный.
– Да-да, конечно. Мы здесь сами с курсантами ближе познакомимся, – сказал наш новый взводный.
– На построение на самоподготовку не опаздывайте,– напомнил ротный и вышел из помещения.
– Я служил в Карелии в 8-м УПО,– начал взводный. Но его перебил Кальницкий.
– Лес, что ли, валили? – шутит Миша.
И все снова хохотнули, живо представив себе эту картину.
– Так точно. Рядом зеки стояли и тоже лес валили – срок мотали. И солдаты тут же служат, лес валят. Я был старшим колонны, когда подъехали к крутому спуску. Солдат-водитель наотрез отказался ехать, и поэтому за руль лесовоза сел я.
Мы слушали взводного, затаив дыхание.
– Кабина лесовоза застряла в глубокой рытвине, на нее наехала платформа с лесом и раздавила ее. Выбраться из кабины я не успел, но выжил. Можно сказать, повезло. Лес разгрузили, кабину разрезали, а мне уже сделали 3 операции на ногах, и говорят, еще 1-2 нужно будет сделать. Ну а вам советую в подобных ситуациях не геройствовать, чтобы не оказаться на моем месте.
Признаться, его совет звучит как-то странно, ведь нас учат везде и во всем быть первыми и брать ответственность на себя.
– Кстати, пока я валялся в госпиталях, жена от меня ушла. Не нужен ей калека, – грустно сообщил он. – Первое время после ее ухода я жил, ненавидя себя и ее. А вообще, чтобы вы знали, товарищи курсанты, офицерская служба она не совсем такая, как это вам казалось раньше. Не исключено ведь, что кто-то из вас попадет туда – на лесоповал. И еще, лучше относитесь к выбору своих будущих жен. Как убеждает моя горькая практика, не все, то золото, что блестит. Не гонитесь за красивой внешностью, она бывает обманчивой. Красота это нелегкий крест. К тому же даже самая красивая внешность это на время, а вот душа – навсегда.
– Какая еще душа? Мы атеисты и в существовании души не верим, – шутит Лис.
Помнится, ротный наоборот, всегда утверждал, что жена офицера должна быть безукоризненно красивой. В кубрике воцарилась мертвая тишина, которую нарушил я.
– Товарищ старший лейтенант, пора выходить строиться на самоподготовку.
– Да-да, конечно! Взвод, выходим строиться.
Новый взводный нам понравился. Он был приятен во всех отношениях, и что особенно важно для меня – он не мой земляк.
Состояние постоянного кошмара, каким был для меня наш прежний взводный мама Жора, стало потихоньку забываться. По сравнению с тем временем, когда взводным у нас был незабвенный мама Жора, теперь настал настоящий «золотой век». Для меня, во всяком случае, точно настал!

Чужая свадьба
Вернувшись из увольнения, Вася никак не может найти себе места или занятия. По всему видно, что он о чем-то сосредоточенно думает, и мысли эти его не радуют. Наконец, он решился.
– Толик, а Толик, – озабоченно спрашивает он.
– Чего? – деланно безразличным тоном отвечаю я.
– Я тебе обрисую ситуацию, а ты скажи свои выводы, так сказать, на трезвую голову. Только честно, ладно? – не обращая никакого внимания на мое подчеркнутое равнодушие, говорит Вася.
– Что ж, излагай, пока у меня голова еще трезвая, – шучу я, понимая, что для Васи этот разговор одновременно очень важный и очень острый. Во всяком случае, для него это ново и непросто. Но в его просьбе нет ничего странного или удивительного. Среди нас, то есть курсантов, нет никаких секретов, мы ведь здесь как одна большая и дружная семья.
– Ты знаешь, что я встречаюсь с учительницей? – Вася собрался и теперь весь сосредоточенный, прямо как я в ринге.
Я согласно кивнул: кто же этого не знает? Раньше он был счастлив, а сейчас руки у Васи дрожат. И это явно не от радости. Он старается сдержать нервную дрожь, но у него это не очень получается.
– Ты понимаешь, я уже собирался жениться на ней, но вот сегодня пришел к ней на квартиру, а у нее следы только что ушедшего гостя: обед, начатый ликер, начатая коробка конфет, окурки. Сказала, что это заезжал ее проведать директор школы. Мол, посмотреть, как живет молодой специалист. Я намекнул на.... А она только смеется и говорит, что ничего не было. Когда у нас дошло дело до постели, то сегодня она заботилась только о том, чтобы хорошо было мне, а ей вроде ничего и не надо. Как ты думаешь, у нее с директором было что-нибудь? Я теперь ни о чем другом и думать не хочу и не могу.
– Понимаешь, Вася, я думаю, что, – начал я, тщательно подбирая слова. Вася смотрит на меня с надеждой, и мне очень не хочется огорчать его.
Столб, который как раз подошел к нам с гитарой и услышал Васин вопрос, тут же с чувством стал петь.
– Так бывает спокойно, и струны, как нервы,
   Резонируют с каждым движеньем души.
   И я знаю, что я у тебя самый первый,
   И грядущие дни – хороши…
Я запнулся, отвлекся на время от Васи, замолчал на минуту, заслушавшись тем, как поет Столб.
– А бывает, что нервы, как струны, натянуты,
   И бывает, спасения нет от тоски,
   А по всем телефонам все занято, занято,
   А по всем телефонам гудки и гудки…
Когда Столб допел, я взял у него гитару, тронул струны и пропел:
– Часто простое кажется вздорным,
   Черное – белым, белое – черным.
Больше я не успел ничего сказать, так как в наш разговор нагло и бесцеремонно влез Веня, нисколько не заботясь, что он подслушал конфиденциальный разговор. Он счел высказать свое мнение. В его редакции это прозвучало так:
– Иванов, не деликатничай, не надо. Василий, я абсолютно уверенно могу утверждать, что спит твоя учительница со своим директором, а тебя обманывает. Даю тебе слово на отсечение – спит! Это вполне очевидно. Пусть тебя это не смущает, но я считаю, что тебе лучше знать правду. Прямо сейчас, а не после вашей женитьбы.
После этих слов смотреть на Васю стало совсем жалко, он даже не сдержался и пустил слезу.
– Вась, Веня несколько грубоват, – грустно улыбнулся я, – но я с его выводами целиком и полностью согласен.
– Так что не женись, – упорно продолжает советовать Веня. – Жестоко заруби себе на носу: женишься на ней, дураком будешь! С большими, ветвистыми рогами! Просто махни на нее рукой и забудь! Это для тебя будет лучше всего. Кричи от счастья, дружище, что вовремя понял ей цену и не женился на ней.
– Помолчи, Веня, не суй свой нос, куда тебя не звали, это уже не наша забота, – сказал я, полагая, что здесь никакие слова не помогут. Вася сам должен принять свое решение, каким бы оно ни было.
Оказалось, что Вася воспринял наши слова как непреложную истину. Во взводе уже кипят нешуточные страсти вокруг ситуации с Васей и его невестой, это Веня успел всех проинформировать. На Венин роток не накинешь платок, так что здесь уже ничего изменить нельзя.
– Вы развеяли мои сомнения. Я окончательно убедился в том, что не следует на ней жениться. Спасибо, мужики.
– Это много. С тебя причитается, – в один голос заявили Веня и КорС, который тут совершенно ни при чем. – Деньги вперед! Просто мы не хотим лишнего геморроя! Ходи потом за тобой, напоминай!
– Это все, да? Тогда я сейчас расскажу, что вам надо делать.
– В смысле, куда нам надо идти? – догадался Зона. – Жмот.
– Знаешь, Зона, – растягивая слова, говорит Вася, – я бы тебя с удовольствием обидел, но уверен, что лучше, чем это уже сделала природа, у меня все равно не получится.
После этого Вася впал в отчаяние, началось время его душевных метаний, но его свадьба с учительницей так и не состоялась. Далось это решение Васе непросто, он так похудел, что даже преподаватель физподготовки недоуменно заметил, что у курсанта Россошенко появилась излишняя худоба.
Вместо того чтобы попытаться познакомиться с другой женщиной, Вася начал уделять все свое свободное время учебе. Даже в увольнения он по доброй воле стал ходить реже.
– Почему, ну, почему так? – вырвалось у него снова как-то перед утренним осмотром, когда в кубрике были только он и я. – Считается, что курсантов интересует только интим, а на поверку и многие девушки не лучше нашего брата. Как она могла, а? Ведь самые светлые мои дни и мечты были связаны с ней. Так трудно теперь забыть все, что у нас с ней раньше было. Скажи, Толик, почему так?
Но я не нашелся, что ответить ему на этот вопрос. Зато тихо подошедший Лис решил улучшить настроение Васи нехитрой шуткой.
– Вася, ты разучился знакомиться с девушками? Так ты говори: «Милая, я это, дом построил, дерево посадил. Приходи!»
– Мне уже нечто подобное советовали, – впервые за долгое время улыбнулся Вася, – типа, чтобы сразу дать понять девушкам, что у меня самые серьезные намерения, нужно носить с собой кирпич и саженец какого-нибудь фруктового дерева!
И мы все трое рассмеялись. После этого разговора Вася, наконец, вышел из депрессии.

Боевое Знамя
На лекцию по ППР опоздавших, как всегда, нет, так как ее проводит лично полковник Тетка. Сегодня у Родственничка особенно приподнятое настроение. Выслушав доклад старшины и, поздоровавшись с нами, преподаватель тут же перешел к лекции.
– Сегодня мы с вами поговорим о почитании боевого знамени и военно-морского флага. Запишите тему занятия….
– Можно подумать, – негромко ворчит КорС, – что кроме него еще кто-нибудь будет что-то говорить.
Полковник Тетка резко повернул голову в нашу сторону, и Королев быстрее, чем следовало, наклонился над конспектом. Однако на этот раз полковник промолчал и даже замечания не сделал.
– Еще в Древней Руси сложилась традиция почитания бранного стяга, хоругви как воинской святыни. Первоначально знамена представляли собой длинные ше¬сты, на верхушках которых укреплялись пучки травы, ветки, конские хвосты. Позже это были полотнища самых разнообразных раз¬меров и форм с различными рисунками и украшениями. Вокруг стягов сражались особенно ожесточенно. Про¬славлен был тот, кому удавалось пробиться к неприятельско¬му стягу и подрубить его, а на место его поставить свое зна¬мя. Такой подвиг почти всегда означал решительную победу над врагом, ибо стяг обычно стоял в центре боевого порядка войск и обозначал ключ к позиции. Описывая сечу, летописец никогда не забывал упомянуть о месте, где стоял стяг – положением его опреде¬лялся исход сражения.
Полковник окинул взглядом аудитоию и остался доволен.
– Когда Александр Невский громил немецких рыцарей на льду Чуд¬ского озера, стяг его развевался у Вороньего Камня. Воины, глядя на тяжелое полотнище, колеблемое ветром, знали: там центр боя, там их военачальник. В Куликовской битве, когда русское войско насмерть билось с мамаевой ордой, в гуще страшного сражения развевалась хоругвь Дмитрия Донского. Издавна русские полки ходили в бой с развернутыми знаменами.
Тут я заметил, что Вася сидит со страдальческим лицом. Я его незаметно толкнул ногой под столом и взглядом спросил, что это с ним.
– Конспект по ППР забыл, – сокрушенно вздохнул Вася. – Но у меня есть с собой чистая тетрадь. Как ты думаешь, что мне на обложке написать?
– Придумай какую-нибудь цитату из Ленина и запиши, – хмыкнул я.
Вася обижено вздыхает и отворачивается. Не ожидал он от своего командира отделения такого несерьезного отношения к его животрепещущей проблеме, и уж тем более кощунственной шутки, касающейся самого Ильича!
– В одном из походов русско-ту¬рецкой войны 1873-1876 годов русскую армию облетела весть об утрате Апшеронским полком баталь¬онного знамени. В редут, обороняемый апшеронцами, вор¬вался сильный неприятельский отряд. Завязалась отчаянная схватка. Солдаты окружили свое знамя и начали отбиваться штыками. Пал у знамени командир батальона под¬полковник Магалов. Знаменщик унтер-офицер Захаров по¬лучил восемь ран. Остатки батальона, окруженные неприятелем, были вытеснены из редута в поле, но продолжали сражать¬ся. Последний апшеронец, державший знамя, упал, и не¬кому было его заменить... Бой перекинулся к первой линии траншей, где обороня¬лись русские туркестанские роты. Солдаты не решались стрелять, заметив среди неприятеля своих. Но герои-апшеронцы не думали о себе: «Стреляйте, братцы, стреляйте ско¬рее, нас тут мало! Все враги!» У знамени полегла вся 14-я рота, осталось только 19 человек, да и те ранены. Ос¬тавшимся в живых стыдно было смотреть друг на друга. Через несколько дней батальон был назначен идти на неприятеля во главе штурмующей группы. Все ликовали, надеялись  возвратить знамя и отплатить врагу за потери. Знамя батальона отыскалось, и возвратил его апшеро¬нец, подпоручик Воропанов. Знамя стояло в крепости, его охраняло несколько десятков врагов. Офицер бросился впе¬ред, увлекая за собой апшеронцев. Охрана была перебита. Солдаты, увидев знамя, бросились к нему, плакали от ра¬дости, целовали свою батальонную святыню.
Этой истории я не знал, поэтому с удовольствием выслушал ее и прилежно записал в свой конспект по ППР.
– История каждого Красного знамени – это героическая страница истории нашего государства. «Вперед, красные бойцы, за освобождение трудящихся!», «Красные орлы, держите смело Красное знамя за рабочее дело!», «Вперед – к социализму!» – звали знамена полков и дивизий Красной Армии. Товарищи курсанты, вы записывайте, записывайте, я все это буду спрашивать на экзамене и никаких поблажек никому делать не буду.
– Можно подумать, что он кому-то когда-то делал поблажки, – снова тихо проворчал КорС.
Вася недовольно покосился на Королева, так как тот мешает ему конспектировать.
– «Кончил войну – берись за учебу и готовься к грядущим битвам» было написано на Знамени 131-го Таращанского полка, что выражало новые задачи Красной Армии в период мирного строительства социализма.
Я обратил внимание на то, что Лео сидит с совершенно идиотским выражением лица. Полковник Тетка повернулся к нам спиной, что-то записывая на доске. Самое время пошептаться!
– Валера, ты чего? – удивился я.
– Лицо курсанта должно выражать скорбь и задумчивость. Особенно на занятиях полковника Тетки!
– Но не настолько же! По-моему, ты явно переигрываешь.
– … Воинские части, которые имели несколько знамен, по приказу РВС (реввоенсовета) СССР от 3 февраля 1927 года  должны были оставить себе одно, старейшее по времени вручения.
– Ты думаешь? – с сомнением переспрашивает Лео.
– Я просто уверен! Сделай лицо попроще!
– Красное знамя всегда было с частью на полях сражений Великой Отечественной войны. С ним воины удерживали священные рубежи Родины, с ним шли войска к победе. При штурме Севастополя в бою тяжело ранило парторга роты. Знамя, с которым он шел в атаку впереди стрелковой цепи, начало клониться к земле. «Я понесу Знамя!» – бро¬сился к парторгу рядовой  Япуненко. Пренебрегая опас¬ностью, под ожесточенным вражеским огнем солдат устре¬мился вперед и водрузил стяг на вершине Сапун-горы. Уви¬дев Знамя, воины 844-го стрелкового полка поднялись в ре¬шительную атаку и овладели Сапун-горой. Под руинами легендарной Брестской крепости, около ме¬сяца отбивавшей от стен своих фашистские орды, было най¬дено Знамя Исполкома III Коммунистического Интернационала – Знамя 84-го стрелкового полка. Пробитое пуля¬ми, посеченное осколками снарядов, обагренное кровью за¬щитников, оно не досталось врагу.
Тут я заметил, что Леха Марковский клонится в сон, и я с удовольствием сильно копнул его сапогом пониже спины. Должен же я удерживать товарища от недостойного поступка? Я в этом даже клялся Родине, принимая военную присягу! Бао не обиделся, так как все правильно понял. Он сидит и с остервенением трет за ушами, чтобы прогнать сонливость.
– Красное знамя всегда было с частью на полях сражений Великой Отечественной войны. В боях с немецко-фашистскими захватчиками родилась Советская гвардия. 11 июня 1943 го¬да был учрежден образец гвардейского Красного знамени, которое стало знаком боевого отличия части. В Положении о гвардейских Красных знаменах говорилось: «Гвардейское Красное знамя обязывает весь личный состав гвардейских армий и корпусов быть образцом для всех других частей и соединений Красной Армии».
Что ни говори, а оратор Тетка превосходный и материал знает, что называется, на зубок.
– На одной стороне гвардейского Знамени шелком вышит портрет Владимира Ильича Ленина, а на дру¬гой – знак «Гвардия», окаймленный венком из дубовых листьев. «Где гвардия стоит, там враг не пройдет. Где гвардия наступает, там враг не устоит», – говорили о Советской гвардии.
Лис о чем-то перешептывается с Мишей, и я стал прислушиваться к их разговору.
– Миша, я вчера видел тебя в увольнении. Ты был под градусом и шел пьянящей походкой!
– Я тебя тоже видел. Ты тащился как три дня! Тоже, видать, был немного не в себе! И одет ты был, как я успел заметить, в штаны армии наиболее предполагаемого противника!
Это он про джинсы так, мы все трое улыбнулись этой шутке. К счастью, эти перешептывания прошли незамеченными для полковника Тетки. И тут произошло непредвиденное и занятное событие. Леха Марковский все-таки уснул. Полковник Тетка вдруг прервал свою лекцию и сказал.
– Товарищи курсанты, как вы считаете, в аудитории жарковато? Может, нам проветрить немного помещение?
И он открыл одно окно. Поскольку оно было оклеено на зиму бумагой, то открылось оно с громким треском. От этого звука Бао вскочил и замер. Что ему там приснилось или со сна показалось, непонятно. Родственничек с удивлением уставился на Бао. Нехорошо так уставился.
– Товарищ курсант, раз уж вы встали, постойте красиво. Кстати, вам двойка. Как ваша фамилия и из какого вы взвода?
И не откладывая это дело на потом, Тетка сразу поставил во взводный журнал Марковскому двойку.
– А кстати, товарищ курсант Марковский, – радушно улыбается Тетка, только его улыбка никого обмануть не может, – ответьте мне на один вопрос. Ответите правильно – получите пять! Может ли американский солдат совершить подвиг?
Видя, что у Бао вариантов нет, полковник Тетка сам отвечает.
– Не может. Солдат США служит за деньги, и у него в контракте нет такого пункта: «Подвиг». А трупу деньги не нужны. Вам еще одна двойка!
Он с удовольствием ставит в журнал еще одну двойку. После этого он с довольным видом продолжил лекцию.
– Весь личный состав обязан самоотверженно и мужественно за¬щищать Боевое Знамя в бою и не допускать захвата его про¬тивником. При утрате Боевого Знамени командир части и военнослужащие, непосредственно виновные в таком позо¬ре, подлежат суду военного трибунала, а воинская часть – расформированию. В мирное или военное время лишиться Боевого Знаме¬ни – значит потерять воинскую честь, совершить преступление перед Родиной. Укреплению традиции верности Боевому Знамени служит одна из форм поощрения военнослужащих – фотографирование у развернутого Боевого Знамени воинской части, Военно-морского флага корабля.
Прозвенел звонок, извещая, что пара закончилась. Тетка широко улыбнулся, довольный тем, что вложился в отведенное время. После окончания занятий командир роты, как обычно, встретил нас у трибуны перед нашей казармой.
– Товарищ Марковский, – хмуро спросил он, – объясните мне, как можно во время лекции получить двойку? Даже две? Большой вы оригинал, как я погляжу. А я вот оригинальничать с вами не стану. Объявляю вам три наряда вне очереди.
Ежу понятно, что и в увольнения Бао ходить тоже не будет.

«Орденоносец»
Мы только пришли с обеда, как дежурный по роте сообщил мне, что меня срочно требует к себе ротный. Оставив Мишу за себя, я сразу направился в канцелярию роты. Постучав, я открыл дверь. В канцелярии роты кроме ротного находится наш комбат.
– Заходи, заходи, – дружелюбно пригласил ротный.
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к майору…
– Обращайтесь, – кивнул комбат.
– Товарищ майор, сержант Иванов по вашему приказанию прибыл!
– Ты – Иванов? – удивился комбат. – Тьфу, точно! Годится! Что ж, Владимир Алексеевич, кандидатура сержанта Иванова подходит. Иванов, ты можешь идти.
– Есть, – ответил я, и глянул на ротного.
Тот кивком показал, что я действительно могу идти. И я послушно вышел из кабинета комбата. Я шел обратно и ломал голову над тем, чтобы это могло значить, но ответа так и не нашел.
– Что-то ты очень быстро вернулся, – удивился Миша. – Я даже по тебе и соскучиться, толком не успел.
– И порулить отделением тоже, – шутит Лис.
– У ротного состояние не стояния, – кривится КорС, – вот и не выдрал Иванова, как следует.
– Симона, а, Симона, – подъезжает ко мне Лео, – а чего ротный от тебя хотел?
Я пересказал то, что происходило в канцелярии, но Лео тоже ничего не понял.
– Интересно, куда это ты подходишь и на что ты годишься?
Но ответ мне и самому пока неизвестен. Куда я подхожу, выяснилось буквально через неделю. На торжественном построении училища в честь 70-летия создания  Советской Армии и Военно-Морского Флота после митинга стали награждать офицеров медалью «70 лет Вооруженных Сил СССР». Неожиданно первый заместитель начальника училища полковник Крошкин сказал.
– Сержант Иванов, 33-я рота!
– Чего тормозишь, – толкнул меня плечом Ежевский, который стоит в строю слева от меня, – тебя вызывают.
– Сержант Иванов, ко мне, – повторил полковник Крошкин.
Сильно волнуясь, не зная, что обо всем этом думать, я побежал к трибуне. Там мне начальник училища вручил точно такую медаль, как только что вручал офицерам.
– Служу Советскому Союзу! – отчеканил я, и снова бегом вернулся в строй.
По правде говоря, вместо радости я пока испытываю только удивление, а еще сердце мое вдруг заколотилось с бешеной скоростью, и еще чуть закружилась голова. Но закружилась приятно.
– Ну, ни фига себе, – только и сказал Лис, заворожено глядя на мою медаль, очень точно выразив чувства всех курсантов.
– Ну, Иванов, блин, – недобро говорит кто-то из второго взвода, – везде его есть.
В это время из строя вызвали еще курсанта-четверокурсника и наградили его библиотечкой книг о революции. У КорСа глаза стали, как пятаки Екатерины II.
– Толик, – смеется Миша, – ты знаешь, как положено, обмывать медаль? На дно солдатской кружки кладется медаль, потом наливается спирт. Ну, а что дальше, ты уже, наверное, и сам догадался!
Это событие не могло не взволновать нашу курсантскую братию. На самоподготовке только и разговоров было, что о моем награждении. Абсолютно все брали мою медаль и прикладывали к себе, как зачарованные, рассматривая себя в зеркало. Даже из других взводов роты приходили ко мне курсанты и сержанты с той же целью. Королев первым заговорил на интересующую тему вслух.
– Иванов, а почему наградили именно тебя? Почему не меня? Между прочим, я тоже отличник учебы, – с растерянным видом снова и снова вопрошает КорС.
Надо же, мой оппонент по учебе тоже еще не привык, что я уже не отличник учебы!
– Чем там руководствовались при приеме этого решения наши отцы-командиры, мы, конечно, не знаем, – почесывая затылок, ответил ему «замок». – Впрочем, мы даже не знаем, кто именно принимал это решение. Но если уж сравнивать вас двоих, то Толик, кроме того, что отличник учебы, еще сержант, командир лучшего в батальоне отделения, спортсмен, и в предметных олимпиадах принимает участие, защищая честь нашего училища.
– И, наконец, Иванов просто хороший человек, – вызвал смех Миша, – чего о тебе, КорС, уж никак не скажешь!
– КорС, – издалека начал Лис, – ты читаешь стихи Людмилы Татьяничевой? Подумай на досуге над следующими ее словами:
«Достается недешево
Счастье трудных дорог.
Что ты сделал хорошего?
Чем ты людям помог?» Тебе полезно будет это стихотворение прочесть целиком. И не один раз.
– Другими словами, – нахмурился Королев больше обычного, – все, что вы здесь сказали, можно сформулировать одной фразой: «Заткнись и не мешай». Хорошо быть выскочкой.
– Можно еще сказать: «Пошел ты куда подальше», – смеется Лео. – Ясно же, что Иванов сам себе эту медаль не просил.
«Замок» осуждающе покачал головой, но промолчал. А до моего сознания вдруг дошло, что я уже вовсе не отличник учебы. Неужели командир роты, когда рекомендовал меня к награждению медалью, забыл об этом? Или это награда за прошлые заслуги? Или, так сказать, утешительный приз?
– Жаль, что мамы Жоры уже нет, очень интересно было бы посмотреть, получил бы Иванов эту медаль или нет? – не унимается КорС и по своему обыкновению ерничает. – А кстати, Иванов, почему так скромно – медаль? Почему не орден?
– Потому что, – припомнил Миша, – как говорила школьная учительница английского языка: «Иванов у нас не гордый, он согласен на медаль!» Толик, плохо быть не гордым, ходил бы ты сейчас с орденом!
– Точно, – поддерживает Лео шутку, – хотя лучше сразу Героем Советского Союза! Как это там у Высоцкого? «Я бы звезду эту сыну отдал, просто на память. В небе горит, пропадает звезда, некуда падать».
– Так это что получается, – никак не может успокоиться Королев, – ты теперь в увольнение будешь ходить с медалью? И так, девушкам от тебя никакого спасу не было, а теперь ты еще будешь им плести, что это боевая награда. Что для того, чтобы заслужить ее, тебе пришлось пройти через множество терний…
– Зачем? Ты им всем расскажешь, что это вовсе не боевая награда, – вместо меня ответил Миша, поскольку я сам с ответом не спешил. – Толик, не обращай внимания.
А КорС все злится и злится, и мне кажется, что его чувства разделяет минимум треть нашей роты. Но Королев переживал мое награждение болезненнее и дольше всех остальных. Потребность доминировать требует от него, чтобы он был лучшим во всем, но пока у него это не получается. Всем очевидно, что отныне Королев втайне мечтает, чтобы и его наградили какой-нибудь медалью.
– Ты, главное, не сиди, сложа руки, и все свои увольнения проводи на пляже, – насмехается над ним Миша, – вдруг кто-нибудь будет тонуть, а ты спасешь! И будет у тебя медаль «За спасение утопающих». В газетах о тебе напишут. Заметь, об Иванове нигде не написали, а про тебя напишут! Я уже представляю: «Пляж весь был залит солнцем…» 
– Зачем так сложно? – давится от смеха Лис. – КорС, ты подговори кого-нибудь, чтобы он или она притворились тонущими! Медаль сможешь получить прямо на следующей неделе! Прикинь?
– Ну, на счет следующей недели, это ты, Лис, пожалуй, загнул, – рассудительно говорит Лео, – все-таки февраль на дворе, вода еще холодная.
Однако любая подобная идея кажется КорСу дурацкой.
– Точно, – смеется Веня, – а потом подружись с каким-нибудь пожарником, чтобы он тебе сообщил, где пожар, а ты туда успел раньше пожарных! Можешь до выпуска вполне еще и медаль «За отвагу на пожаре» заработать! И будет счет: «2-1» в твою пользу! Иванов все равно увольнения по-другому проводит, а за то, чем он там занимается, медалями пока не награждают. Разве что алиментами!
Грустно осознавать, но из-за этой медали многие курсанты первого и второго взводов действительно стали относиться ко мне хуже. Но вскоре наши военные заботы отвлекли внимание курсантов от моей медали. Я же отнес ее на квартиру, решив, что стану носить ее тогда, когда надену офицерские погоны.
Королев, который и так усердно учился, теперь стал относиться к учебе еще добросовестней, так что мне тоже надо тянуться за ним. Наше с ними соревнование ведь никто еще не отменял! Наш новый командир взвода и то уже успел заметить, что товарищ Королев у нас самый прилежный курсант.
Да, чуть самое главное не забыл рассказать – медаль мою мы обмыли по всем правилам. Ну, почти по всем, я все-таки не пил. И КорСа не позвал. Но он узнал от кого-то и пристал с расспросами, но не ко мне, а к Мише.
– И как там все прошло?
– Как положено: и по усам текло, и позубам попало. Был бы ты там, и тебе бы тоже непременно досталось!
– И на что расщедрился Иванов, – не унимается КорС, – на плодово-выгодное вино?
– Дурак ты, Серега, – осуждающе говорит Миша, – хотя и умный. Водкой мы нашу первую медаль обмывали.
– И что, все хорошо?
– Конечно, хотя у водки есть один недостаток – это ее недостаток!
Королев долго еще мучился тем, что у меня есть медаль, а у него нет. Понятное дело, ему безумно хочется тоже получить какую-нибудь медаль. А когда чего-нибудь очень хочется, это ведь хуже, чем болит. Но это уже личное дело, в смысле личный выбор КорСа.

Чудо
Сегодня свершилось великое чудо – капитан Туманов, буквоед и ходячий Устав и ревнитель Уставов, отступил от них! Такого на нашей памяти еще не было!
Я был в увольнении и позвонил сначала маме и папе, а потом родителям своей Новеллы. Они сообщили, что она сегодня приезжает последним автобусом домой из Киева. Кто бы знал, как я хочу ее услышать! Но приезжает она уже после окончания увольнения! Опаздывать не хочется – и взводному неприятности, и меня на следующие выходные в увольнение не пустят.
Ответственным по роте был капитан Туманов, и я, заведомо зная, что это глупое и бесперспективное занятие, все же решил обратиться к нему. Капитана Туманова я застал в глубокой задумчивости.
– Товарищ капитан, – обратился я к нему, – у меня к вам просьба.
– Как? Еще одна? – вскричал Туманов. – Иванов, ты меня так сразу не шокируй!
– А разве я вас о чем-то когда-то просил? – удивился я.
– Ладно, ладно тебе, уж и пошутить нельзя! Ну, какая там у тебя просьба?
– Товарищ капитан, – честно сказал я, – хочу поговорить с невестой.
– А я тебе и не препятствую! Заводи ее сюда и говори! Я, так и быть, выйду! За одно, и порядок в роте проверю, и вообще разомнусь. 
– Тогда выпишите мне увольнение на один час дольше. Я поеду только на переговорный пункт, поговорю и сразу же вернусь!
– Не могу, Иванов. И хотел бы, да не могу, – ответил, небрежно развалившись, капитан. – Твоя идея просто неприемлема. Объясняю популярно, у меня нет ни одной увольнительной записки с печатью, так как ротный не оставил.
– Товарищ капитан, спросите у других ответственных, может у них найдутся? В долг хоть бы! А я к ротному завтра подойду, и он отдаст, вот увидите!
– Нет. Просить ни у кого ничего не буду, – проявил твердость взводный. – Отвали!
– Но ведь можно, же на увольнительной записке написать «Исправленному верить» и вашу подпись или «Увольнение продлено до…»
Я уже было потерял надежду пойти в увольнение и поговорить с Новеллой, как удача вновь оказалась на моей стороне.
– Знаешь что, Иванов? А… хрен с тобой! Хороший ты сержант, да если уже пристал, то просто так от тебя не отделаешься. Я б тебя не отпустил, а ты бы все ходил за мной и канючил, настаивал. Так и быть, иди к своей невесте, – неожиданно согласился Туманов, все еще одновременно о чем-то раздумывая.
И он на увольнительной записке исправил время прибытия. Причем, стервец, так ловко исправил, что даже писать и подписываться вовсе не понадобилось!
– Ты еще здесь? Чего тебе еще?
– Хочу поблагодарить вас за титанический труд…
– Проваливай, пока я добрый, – очень деликатно высказал Туманов свое мнение. – А то ведь мне и передумать недолго!
И я поехал на главпочтамт. Соединили на удивление быстро, и я застал Новеллу дома.
– Здравствуй, родная! Как же я соскучился по тебе, – сердце мое переполняется радостью от того, что я слышу ее голосок.
– Здравствуй, милый! Я тоже очень хотела услышать тебя!
– А что там за смех? – интересуюсь я, стесняясь признаться самому себе, что ревную Новеллу даже к ее маме, отцу и сестре.
– Это мы с подружками обсуждаем мужчин, – смеется Новелла.
– Злободневный вопрос. Мнение, конечно, единое, все мужики сволочи? – вкрадчиво спросил я. Должен признаться, что говорить об этом мне неприятно.
– В общем, да. Бывают, конечно, и не сволочи, но с ними ужасно скучно! – кричит в трубку сестра Новеллы.
Я почувствовал себя сволочью, но почему-то эта мысль меня нисколько не огорчила. Из увольнения я возвращался таким счастливым, что петь хотелось.
Когда я рассказал во взводе, что Туманов продлил мне увольнение на один час и лично исправил увольнительную записку, мне никто не поверил.
– Заврался ты, Иванов! Не может такого быть! Туманов и вдруг такой фантастический гуманизм, а, главное, нарушение Устава?
Ну, надо же, казалось бы, давно привыкшие ко всему курсанты, сочли это невозможным! Здорово себя капитан Туманов зарекомендовал, ничего не скажешь! Да и мне ребята верить отказываются, что для меня обидно.
– Не боишься, что все это окажется пустым бахвальством? Сразу разочаруешь нас, так и знай!
– Признайся, Симона, что выдумал все это! Чтобы такой твердолобый офицер, как Туманов отступился хоть на одну букву от Устава? Нет, это просто не возможно, даже чисто теоретически!
– Не хотите верить – не верьте, – пожал я плечами, и стал думать только о Новелле. Как же мне нравится думать о ней! 
В своей тумбочке я нашел телеграмму на переговоры с мамой. Это почтальон Веня положил мне его, а сказать об этом забыл.
Во время прошлых стрельб из стрелкового оружия мы периодически отдыхали и просто, чтобы убить время, лежали прямо в снегу. Ну, в самом деле – не на ногах же все время стоять?
– Все, – скомандовал, наконец, ротный. – Отставить, и так все небо изрешетили!
Саша Стариков сделал несколько снимков, а потом и фотографии. Я вместе с письмом отправил домой несколько фотографий, в том числе и ту, на которой я вместе с другими ребятами сплю в снегу. Отправил письма и забыл об этих фотографиях, и вот через неделю мама вызвала меня на переговоры.
– Сыночек, с тобой все в порядке? – взволнованным голосом говорит она.
– Да, а что? – удивился я, так как причин для беспокойства нет никаких.
– Ты не заболел? Ты меня не обманывай. Как же так можно? Спать на сырой земле, когда зима и снег лежит.
– Мам, ничего ни с кем из нас не случилось, все живы, здоровы! Не стоит об этом даже говорить, – мне и в голову не пришло, что мама станет беспокоиться из-за этих проклятых фотографий. Теперь я сожалею о своей недальновидности.
– Больше так не делай. Пообещай мне, – отдала мне мама короткий приказ.
– Мам, но в полевых условиях, ни с кем ничего никогда не происходит! Включается аварийный механизм защиты организма.
– Не рассказывай мне! Просто пообещай мне, что не будешь больше  спать ни на земле, ни на снегу! Что больше не заставишь меня волноваться по такому поводу!
– Обещаю, – я стараюсь не перечить маме, и вздохнул с облегчением только после того, как разговор окончился. Главное, что я понял свою ошибку – нельзя так волновать близких, родных людей.

В общем, было так...
Увы, с увольнениями нам снова не повезло. И это перед самым восьмым марта! Из-за высокой политической активности крымских татар увольнения запретили. Мишка считает, что не повезло нам с начальником училища, который просто перестраховывается на всякий случай. Кабы, значит, чего не вышло.
Справедливости ради надо отметить, что командование решило нам жизнь немного подсластить и организовало вечера отдыха со студентками. Наша рота будет отдыхать со студентками медицинского училища. Вася чрезвычайно рад этому обстоятельству, так как девушка, с которой он сейчас встречается, как раз учится в этом самом медицинском училище и на вечере отдыха непременно будет. Взвод вовсю потешается над своим товарищем, которому это, правда, невдомек.
– Помни, что твоя сексуальная улыбка должна оттянуть щеки до ушей, иначе она может и не догадаться о том, как сильно она тебе нравится. Неважно, что у нас в стране формально секса нет, но улыбка быть должна! – поучает Васю Лис.
– Вася, ты, главное, не тушуйся, – наставляет его Литин. – Ну, в смысле, не теряйся. В твоих поцелуях не должно быть никакой неуверенности. Ты должен ей показать, что точно знаешь, как найти ее губы. Она должна восхититься твоей точностью!
После того, как смех затих, тему продолжил Миша.
– И не вздумай пользоваться никакими дезодорантами. От твоего мужского запаха у нее должны, как минимум, поджаться пальцы на ногах.
– И поменьше с ней говори, а то она минут через двадцать после начала беседы поймет, какой ты, и интерес милой девушки к тебе постепенно угаснет насовсем. Больше дела! Пусть говорит она. Ты запоминай, учись, чтобы потом не говорил, что это как-то так само собой получилось – как обычно не скоординировал свои действия с головой!
– Одно плохо, – вздыхает «замок», – теперь она уже никогда не будет твоим лучшим другом. Она станет твоей женой. Ты знаешь, как правильно целоваться? Ее плоть должна раствориться в твоем теле. А ты должен скользить своим языком по ее губам, повторяя их форму. Ой, не могу больше!
И «замок» первым расхохотался. Вася, окончательно сбитый с толку, уже и не знает, кому верить, а кому нет. Затем Вася сделал ошибку. Он подошел к Мишке, мирно попивавшему чай, и спросил:
– Миша, можно вопрос? Ты уже признавался в любви? Ну, как ты говорил: «Я тебя люблю?»
– Чего, чего? – вытаращил глаза Мишка, и закашлялся, захлебнувшись, горячим чаем. – Да пошел ты!
– Вот так вот, шутками-прибаутками встречают курсанты Симферопольского политучилища каждый день! – шутит Лео.
– Лео, сейчас уже вечер, – говорю я.
– Ну и провожают день так же весело! – не сдается Валерка.
– Вася, ты не отвлекайся, – с самым серьезным видом говорит КорС. – Значит так, возьмешь ее лицо в свои руки и, целуя, опустишь на клумбу за зимним клубом. Там в это время суток редко кто бывает. Разве что наглый Симона возвращается из самохода не через «пьяный угол», как все нормальные курсанты, а возле клуба. Но он не в счет, он свой. Так что его можешь не стесняться. А! Так он же с нами будет! В общем, туда свою Дульсинею и веди!
– А я не понял, – растерянно переспросил Вася, – как это – опустить лицо на клумбу?
– Королев, не смущайте юношу, – смеется наш новый взводный. – Русский язык такой богатый, а курсант Россошенко такой бедный.
– Вась, куда там опускать лицо, а куда все остальное, разберешься на месте. Можешь заранее произвести рекогносцировку на местности. Когда дойдет до стонов, можно мозг больше не напрягать. Ты, главное, помни, какая романтическая встреча вас ожидает! Возможно, вы будете помнить об этом вечере всю свою жизнь. Слюна и пот, пот и слюна! Ваши челюсти сольются в лихорадочном взаимном поцелуе. Романтика!
– Точно, – вытирая слезы от смеха, говорит взводный, – только детям и внукам о такой романтической встрече рассказывать не нужно!
– Почему? – продолжает поражать всех своей наивностью и непосредственностью (или посредственностью?) Вася. Впрочем, зная его, я не удивляюсь.
– Стыдно им будет, что их мама и бабушка первый раз была с папой и дедом на клумбе прямо в военном училище. Теперь понятно?
– Нет, я не понял. А теперь уже и не хочу.
– Неужели на кладбище за ДОСААФ лучше? – не удержался Столб, хотя он и не из нашего взвода.
На его слова никто никак не отреагировал. Вася вконец запутался, и его, наконец, оставили в покое. Но ротному, который находился в канцелярии роты, надоели громовые раскаты хохота, и он спустился в ротное расположение.
– Товарищи курсанты третьего взвода, – обратился он непосредственно к нам, – вам предстоит встреча со студентками, а вы так некультурно себя ведете, что я даже не уверен, что вас можно туда пускать.
– Ну что вы, товарищ майор, – вступился за нас взводный. – Культура в этом взводе намного выше, чем вы думаете. Можно даже сказать, что она в третьем взводе есть!
– Уговорил, – усмехнулся ротный, – но все равно, товарищи курсанты, вы там контролируйте свое поведение, свою речь. Помните, что авторитет нашего училища завоевывался вашими предшественниками годами, десятилетиями. Так что незачем портить мнение симферопольцев и приезжих о курсантах нашего училища. Подумайте, как будет выглядеть ваш портрет на фоне истории. И не вздумайте таскать девушек по кустам. Чего ржете? Кто-то из вас собирался это сделать? Узнаю – на якорь посажу!
– И так на нем всей ротой сидим, – вздохнул Миша.
– На воре и шапка горит? – несказанно удивился ротный. – Кальницкий, так это вы планируете мять клумбы со студентками медучилища?
– Никак нет, товарищ майор. Это планирует сделать курсант Россошенко.
– А-а! Смешная шутка, – оценил ротный, – очень. Курсант Россошенко – лично вам можно, разрешаю. Я бы даже сказал – нужно.
И ротный вышел из расположения, не обращая больше внимания на наш смех. Ему даже в голову не пришло, что Вася на такое способен, поэтому он не уточнил, что сказанное им является шуткой.
И вот пришло время вечера отдыха. Встречаем мы его в чипке, первом от КПП-1. То, которое через стену от парикмахерской. Взводный наставляет нас на путь истинный, то есть учит уму-разуму.
– Помните, что женщины это прекрасная половина нашего пола. А девушки – тем более. Поэтому относиться к ним нужно бережно. Никакой грубости, никакого нажима, все должно быть по обоюдному согласию!
– Товарищ старший лейтенант, мы не хотим кого-то раздеть догола, это не является целью нашего сегодняшнего вечера отдыха, – заверил его Мишка с хитрым блеском в глазах.
– Ну и славно! И еще, помните, что здоровье курсантов – дело рук самих курсантов. Медики это очень хорошо, если и заболеете чем-то, они сами вас и вылечат! Если по ходу дискотеки я сделаю замечания – сразу реагируйте, не заставляйте меня использовать весь свой словарный запас. Вопросы есть? Напра-Во! На выход не в ногу шагом марш. Сержантскому составу – проверить, чтобы в расположении после вас остался полный порядок.
– Что, всем сержантам остаться? – удивился старшина.
– Нет, думаю, достаточно по одному сержанту на кубрик.
От нашего взвода «замок» оставил меня. Многие курсанты действительно вышли, так и не поправив койки на которых сидели. Задержался я в ротном расположении дольше всех остальных сержантов роты. Когда я подходил к чипку, то увидел занятную картину. Несколько студенток держат за плечи и руки девушку. Что они делают, было неясно, и я на всякий случай поспешил «на выручку». Девушки меня не видели и не слышали.
– Да не упрямься ты, – горячились они. – Сними свое обручальное кольцо, и спрячь куда подальше. Это ведь просто танцы. Отдохнешь, как все, и все!
Ах, вон оно, в чем дело!
– Я лучше домой пойду, – отбивалась от подружек их замужняя «коллега». – Я сегодня очень устала на работе, а потом еще лекции. И зачем я только сюда пришла?
– Так ведь девушек мало! А курсантов много!
– Ну не будь ты такой занудой! Ты ведь и так никогда никуда не ходила и не ходишь! Нужно хоть раз расслабиться!
Девушка оказалась вызывающе красивой, и я даже подивился тому обстоятельству, что подружки заставляют ее снять кольцо, тем самым лишая себя шансов соперничать с ней. Это была жгучая брюнетка с красивыми, умными и большими глазищами, с ямочками на щеках. И вообще, все  у нее в полном порядке. Убедившись, что девушке ничего не угрожает, я вошел в курсантское кафе.
На дискотеке просто гремит музыка группы «Modern Talking» – композиция «You're a Woman, I'm a Man». 
Когда вошла последняя группка студенток, внимание всех курсантов и нашего командира взвода целиком и полностью переключилось на ту самую брюнетку, которая несколькими минутами раньше сняла обручальное кольцо. Чтобы пригласить ее на танец выстраивались две очереди – одна к ней самой, а вторая к нашему музыканту, крутившему музыку. Это чтобы он чаще ставил медленные композиции.
– Симона, а Симона, – пристал ко мне КорС, – а чего это ты не клеишься к этой красотке, ведь она в твоем вкусе?
– Отстань, – отмахнулся я, – там и без меня воздыхателей целая рота.
– А ты вызови их всех на дуэль! В смысле, каждого по очереди! Ну, серьезно, ты едва ли не один проявляешь полное равнодушие к ней, это даже странно и не побоюсь этого слова, подозрительно!
Забавно, но некоторые ее подруги так и просидели у стен, ни разу не потанцевав медленный танец. Знали бы они наперед, чем обернется им то, что они сняли с нее обручальное кольцо! Наверняка они уже об этом пожалели раз сто. Зато их замужняя подруга не пропустила ни одного танца и вообще за весь вечер ни разу не присела.
Вскоре я обратил внимание на то, что чаще всего с ней танцует Виталий Воробьев по кличке Воробей из четвертого взвода. Вторую половину вечера он вообще никого к ней не подпускал. Это было настолько явно, что над ним стали подтрунивать. Потом я заметил, что Столб ходит по залу, словно чего-то ищет. Так и оказалось. Он подошел ко мне и спросил.
– Толик, у тебя чистой фотопленки случайно нет?
– Ты знаешь, у Мишки есть. А тебе зачем?
– Хочу для Воробья сфотографировать эту красавицу. Подарю ему фото на память. Как думаешь, ему понравится?
– Спрашиваешь! Думаю, он будет счастлив, и долго еще будет вспоминать тебя добрым словом, – искренне ответил я, улыбаясь.
У Мишки оказался только один чистый кадр, и Столб незаметно сфотографировал новую знакомую приятеля. В самом конце вечера очаровавшая всех брюнетка внезапно исчезла. Виталий, тихо матерясь, метался по кафе, выбегал из него, спросил на КПП, выходила ли такая-то девушка, но она не выходила. Он не мог найти себе места, когда она снова появилась с несколькими подружками.
– Не иначе санузел искали, – шепнул Лео, довольный своей прозорливостью.
Виталий тоже увидел ее, схватил за руки. Он властно схватил ее за предплечья, буквально поставил как игрушку в угол и блокировал там с двух сторон длинными руками. И стал как-то суетно, и немного запинаясь в мыслях и выражениях, просить ее о встрече. Я специально подошел ближе, чтобы было лучше слышно.
– Где ты была? – закричал Воробей (причем именно закричал). – Я  подумал, что ты ушла, Золушка! 
И тут же снова начал просить ее о встрече. А она отвечала, как заведенная, одно и то же:
– Я не могу. Не могу.
Когда после дискотеки он надел шинель, а она у него на глазах надела кольцо, лицо Виталия помертвело. Тем, кто видел эту сцену, стало ясно, что у него это серьезно, так что шутки в его адрес тут же прекратились.
– Хочешь, могу познакомить тебя со своей сестрой? Говорят, что мы очень похожи, – предложила Золушка.
– Хорошо, только чтобы и ты тоже пришла.
На том они и расстались, договорившись о встрече «на троих». Это так пошутил Юра Драко из второго взвода. Очень уж неудачное время выбрал для подобной шутки Юра. К его несчастью Воробей услышал. Не откладывая дела в долгий ящик, он подошел к Драко и несколькими точными и сильными ударами отправил того в глубокий нокаут. Столб даже присвистнул от удивления. Что ж, остается только ждать, чем там у них все закончится. Это я сейчас про Виталия и его любимую.
– Толик, как думаешь, – задумчиво спрашивает Лео, – Драко попытается потом разобраться с Воробьем?
– Не думаю. Не совсем же он идиот. Во всяком случае, до того, как Воробей его вырубил, он идиотом еще не был! Лео, а ты о чем задумался?
– Смотрел я на Воробья и припомнил, что буквально вчера прочел, что любовь это единственная постоянная величина в этом мире. Как ты считаешь, у них это любовь?
– Ну, ты даешь! – рассмеялся я. – Откуда же мне знать? Поживем, увидим.

Прерванный разговор
«Замок» привел нас на самоподготовку, и взвод устраивается на своих местах. Письма я написал еще во время лекций, новых пока нет. Пока я раздумывал над тем, чем бы это заняться на сампо, меня отвлек Веня.
– Толик, а Толик, а вот интересно, ты всегда доводил все до конца?
– Нет. Но иногда это происходило не по моей воле.
– Это как? – не понял Веня.
– Ну, например, создали у нас в школе хоккейную команду. Я тогда в 8-м классе учился. Называлась она «Юность». Записались мы с моим лучшим другом в эту команду.
– И как? Получалось? – заинтересовался Миша.
– Еще как! Нашей «пятерке» учитель (он же тренер) ставил задачу забивать голы, а остальным – играть на удержание счета. То есть можно самим не забивать, но ни в коем случае не пропускать. Мы с другом мечтали занять первое место в области среди юниоров. В 9-м классе, перед самыми зимними каникулами наша команда вышла в полуфинал. Учитель был на седьмом небе от счастья. Он был уверен, что полуфинал мы выиграем легко, а значит, как минимум второе место нам обеспечено. Но на следующий день после четвертьфинального матча у нас на уроке был лыжный кросс. Соревнования по хоккею проходили в Виннице. Это, ни много ни мало, сто километров туда и столько же обратно. Мы с другом не выспались, устали, ну и кросс на следующий день пробежали для галочки. Я, правда, вложился на «хорошо», а вот мой друг только на «удовлетворительно». А учитель возьми и поставь нам эти оценки за четверть.
– В смысле? – напрягся Зона.
– Мне – четверку, а моему другу вообще тройку! И это притом, что все остальные оценки по физкультуре в четверти у нас были отличные. Полуфинал и финал должны были проходить во время зимних каникул. Мой папа как увидел табель, сразу запретил мне ехать на эти соревнования. Родители моего друга поступили так же. Папа взял несколько отгулов, и со мной и моим другом поехали на неделю в село, откуда папа родом. Там мы катались на коньках, ходили на лыжах, ловили рыбу, жарили пойманную рыбу, готовили шашлык. В общем, отдохнули на природе по полной. Не знаю, из-за нашего ли отсутствия или по какой другой причине, но наша команда полуфинал проиграла. Так что вместо ожидаемого второго места команда заняла только четвертое, то есть вовсе не призовое место. Как сказал директор школы: «Это большая неприятность для всех нас», а учитель физкультуры так тот вообще был вне себя от ярости. Не дожидаясь окончания каникул, он позвонил моим родителям, чтобы разобраться с причинами моего отсутствия на таких важных соревнованиях.
Без преувеличения могу сказать, что весь взвод, отложив свои дела, слушает мой рассказ.
– Ну, твой отец и послал его куда подальше, да? – полу утвердительно спросил Королев.
– Вовсе нет. Папа весьма спокойно и корректно объяснил моему учителю, что если тому нужно было, чтобы кто-то принял участие в игре просто для проформы, чтобы считалось, что команда приняла участие в соревнованиях, то он мог взять любого другого ученика.
– Тренер, разумеется, сказал, что ему было нужно, чтобы команда победила, – вместо меня продолжил Миша.
– Точно. На что папа ответил, что для того, чтобы команда победила, играть должны самые лучшие игроки. «Конечно, лучшие! Толя и Виталий и есть самые лучшие! – горячился учитель. – Если бы мы могли обойтись без них, я бы вам не звонил!» «Нет, серьезно? – очень натурально удивился папа. – А я вот, видимо, по простоте душевной считаю, что у лучших учеников и оценки должны быть лучшими. Есть у вас ученики, которые имею пять по физкультуре, есть отличники и кандидаты на золотую медаль, вот пусть они и играют, и защищают спортивную честь школы. А мой сын – хорошист, его друг – вообще троечник, и они больше ни в какой хоккей или футбол за школу играть не будут». Примерно то, же самое, только в более плоской форме учителю ответил отец Виталия. Так что чемпионами области мы так и не стали. А на следующий год наша команда почему-то вообще распалась. Теперь я склонен думать, что папа был, не очень прав, но с другой стороны и учитель был явно не прав.
– А я вот что думаю, – глубокомысленно заявил Королев, – оценка это очень субъективная вещь. Захочет учитель, может незаслуженно занизить оценку, а может завысить. И ничего никому не докажешь. Но что я точно знаю, что многие родители на месте твоего отца так бы, ни за что не поступили.
– Ты прав, – кивнул я головой КорСу, – но у моего папы нет таких комплексов неполноценности, чтобы он их компенсировал за счет меня. Ну, знаешь, как бывает – сам чего-то не достиг, так пусть сын непременно этого добьется. А сыну это, может, и не нужно вовсе.
– Насмешил, психолог доморощенный, – улыбнулся Миша. – Толик, а что еще мешало доводить задуманное до конца?
– Помню, как-то память меня подвела.
– Кого? Тебя? – прыснул Королев. – Вот враль! Это тебя-то память подводила? Мужики, кто-нибудь может припомнить хоть один случай за время нашей учебы, чтобы Симону память подвела?
Взвод дружно подтверждает, что такого не было.
– Не было – еще не означает, не может быть. Хотелось мне как-то помериться знаниями по географии с моим другом, тем самым, с которым мы в хоккей играли. Нас обоих учительница географии пригласила принять участие в школьной олимпиаде по географии. А я забыл, и вместо олимпиады пошел в спортзал тренироваться! Друг тогда выиграл и школьную олимпиаду, и районную, и областную! Зато он забыл прийти на олимпиаду по истории, а я нет. Но я тогда занял только второе место в области.
– Взвод! Смирно, – скомандовал «замок», так как в аудиторию с видом бездельника вошел наш Хлопец, то есть замполит роты.
– Вольно! Садись, – добродушно командует замполит. – Хочу я, хлопцы…
– Провести очередной зачет, – быстро подсказал я. – Точнее, внеочередной!
– Ошибаетесь, товарищ Иванов. Хочу просто поприсутствовать на самоподготовке в вашем взводе. Так что, товарищи симулянты, нечего тут заниматься воспоминаниями.
Подслушивал он под дверью, что ли? Все, тушите свет, теперь придется только самоподготовкой заниматься.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? Сержант Иванов. А почему вы решили контролировать именно наш взвод? Мы что, хуже других учимся?
– Нет, учитесь вы в целом даже лучше других. Сейчас в каждом взводе на сампо присутствуют офицеры. В первом взводе капитан Туманов, во втором сам командир роты, в четвертом – старший лейтенант Звенигородский. Ну а я, как вы уже правильно догадались, с вами. Комбат сказал майору Асауленко, что курсанты нашей роты, как цветы весной.
Все с интересом ждут дальнейших объяснений, но замполит не торопится внести ясность. Ничего нет хуже, чем ждать, а Хлопец словно испытывает наше терпение.
– А это как? – вырвалось у Вени.
– «Пораспускались, мерзавцы», – довольно точно сымитировал  голос комбата, и даже улыбнулся Хлопец. – Я люблю цитировать человека!
И он уселся за стол преподавателя. Теперь я даже рад, что у нас на сампо присутствует замполит, все-таки это намного лучше, чем буквоед Туманов или, тем более, ротный! Разговоры сами собой прекратились.
Хочешь, не хочешь, а пришлось заниматься. Это лучше зачета, который запросто может устроить нам замполит роты. А то потом еще придется слушать его выводы и нравоучения, а нагородить он может вагон и маленькую тележку. Все-таки наше училище закончил, так что за словом в карман не полезет. Так что лучше помолчать, может ему надоест, и он уйдет по своим делам. Веня попытался переброситься парой слов с Зоной, на что замполит тут же отреагировал.
– Товарищи курсанты, прежде чем говорить, очень хорошо подумайте. Десять раз подумайте, а потом один раз запишите и еще подумайте, стоит ли?
Разговоры снова прекратились, а Хлопец решил пройтись по аудитории. Зашелестели письма и художественные книги, которые курсанты торопливо прячут в столы. Замполит остановился возле Марковского.
– Курсант Марковский, а что это вы так увлеченно читаете?
– Высшую математику, – гордо ответил Бао.
– А чего у вас учебник вверх ногами лежит?
– А какая ему разница? – смеется КорС, а за ним весь взвод.
– И действительно, – улыбается Хлопец, – что это я такую очевидную чушь спрашиваю? Товарищ Марковский, напомните, когда у вас день рождения?
– А что? – с надеждой переспрашивает Бао.
– Интересно знать, когда у природы выходной.
– Эх, – трагическим голосом произнес Бао, – было бы у меня одно ухо. Чтобы в одно ухо влетало, и все, больше не вылетало!
Сегодня  Хлопец проявил настоящий стоицизм, пробыв в нашем взводе до конца самоподготовки.
– Можно считать, что день пропал зря, – негромко сказал Зона, выходя на построение на ужин.
– Ошибаешься, Зона, – смеется Лео, сменившийся с наряда, но уже знающий, как прошла наша самоподготовка, – ты сегодня хоть делом занимался. Глядишь, чего-нибудь запомнишь из того, что повторил!
– Иди ты, – не очень зло ответил Зона.
На ужине Зоне внезапно повезло – двух ребят, которые сидят с ним за одним столом, отпустили в увольнение, так как к ним приехали родители. Петька ибн Желудок, он же Зона, наелся так, что и сам был не рад.
– Люблю повеселться, особенно пожрать, – насмехается над Зоной КорС.
– Не могу не есть, но и есть уже тоже не могу, – пожаловалсяПетька, распуская поясной ремень, и пытаясь говорить с набитым ртом.
– Ого, как вырос уровень культуры курсанта третьего курса СВВПСУ Захарова! – насмехается Миша. – Раньше бы ты сказал: «Не могу не жрать, но и жрать уже тоже не могу».
Все со смехом согласились, что Зона стал заметно культурнее, и это очевидно для всех.
– Ничего, Петька, – «пожалел» Зону Лео, – это просто такая полоса в жизни. Скоро все наладится! Главное, чтобы ты теперь повысил не только свой культурный уровень, но и уровень знаний. Хватит тебе уже перебиваться с двойки на тройку!
– Это ты меня с Бао перепутал, – отвечает Зона с юношеским легкомыслием, – это он у нас перебивается с двойки на тройку, а я с тройки на четверку! Я бы учился, но ведь мотивации никакой.
– Действительно, – смеюсь я, – ни тебе хорошего пряника, ни кнута!