Это оказалось настоящим счастьем – взять интервью у Михаила Петрова. У человека, которому палитра живописца и трехрядная гармонь идут одинаково. У художника, заслуженного - по документам и народного – по сути.
1. Первая кисть
-Вот тебе 72 копейки на керосин,-сказала мама и вручила, как обычно, две баклаги по шесть литров. До керосинной лавки идти было – три километра, столько же – обратно, вдоль улиц с деревянными домами: Солнцево еще не вошло в черту Москвы. Всего костюма на Мише было – трусы, разумеется, без карманов, поэтому мелочь он зажимал в кулаке.
Шел сорок седьмой год, только что отменили карточки. Обычные люди, наголодавшиеся за войну, мечтали о хлебе насущном. А Миша Петров, тогда еще не заслуженный художник России, а просто мальчик, мечтал иметь краски, сухую акварель или гуашь с картонной палитрочкой. Любовь к искусству пересилила гражданские добродетели, и выданную матерью сумму он потратил не по назначению.
-Мам, я деньги потерял,-уводя взгляд и стараясь скрыть карминные оттенки на собственных щеках, заявил он по возвращении. (Коробочки с красками уже лежали, припрятанные, под кустами).-Решил искупаться, в траву положил, хвать-похвать – нету…
Причинив Мишкиным ушам небольшой урон, мать выдала деньги вторично, и любитель прекрасного на этот раз совершил шестикилометровый поход без происшествий.
Когда с фабрики вернулся старший брат, Мишка признался ему в совершённой афере и сказал, что краски у него теперь есть, но рисовать нечем – в надежде, что тот подкинет что-нибудь на покупку кисточки.
-Сейчас будет,-ответил старшой, бросивший школу в пятом классе, чтобы кормить семью: отца у Петровых не было.
Брат взял консервную банку, разрезал ее ножницами, согнул два куска в виде жестяных трубочек. Затем отхватил от собственного чуба прядь волос, разделил надвое, связал нитками, вставил в трубочки и приплюснул жесть молотком: «На, рисуй!»
-Уж сколько у меня потом было кистей,-говорил мне Михаил Фёдорович Петров,- те, первые, были самые лучшие. Никакой колонок не сравнится…
2. Как «обували» ленинцев
Михаил Фёдорович в советские времена много писал на гражданственные темы. Неоднократно доводилось изображать Ленина, например, иллюстрируя книгу Кононова «В Смольном», а подобные работы следовало предъявлять в Музей Ленина на подпись. На рисунке шел кремлевский субботник, «вождь мирового пролетариата» лично нес бревно. В действительности мусор в Кремле убирали мужики, а ленинское участие заключалось в том, что он, во главе членов Совнаркома, руководил сносом памятника великому князю Сергею, накинув веревку на шею статуе убитого террористом супруга новомученицы Елизаветы Феодоровны…
На субботнике Петров нарисовал Ленина в сапогах, как изображал его и народный художник СССР Виктор Иванов, и иллюстрация в учебнике по истории СССР. Принес рисунки в музей. Научный сотрудник отдела обуви (sic! Прим.А.В.) говорит: все неправильно! Ленин на субботнике в сапогах не был!
-Пожалуйста,-говорит Петров,-вот здесь он нарисован в них, и здесь тоже…
-Ничего подобного. Все это неверно. Мы располагаем абсолютно объективным историческим материалом, что Ленин на субботнике в сапогах не был. Исправляйте.
Петров смыл ленинские сапоги, нарисовал штиблеты, вторично пришел с иллюстрациями в музей.
-Заворачивайте,-говорит научный сотрудник отдела обуви,-ботинки неправильно нарисованы. Не так загнуты.
-Как неправильно? Я проверял по фотодокументам!
-Прошу вас пройти со мной.
Сотрудник спустился с Петровым ниже этажом и подвел к стеклянной нише, где висело «простреленное Каплан» пальто и стояла пара штиблет.
-Вот ботинки Владимира Ильича.
-Не может такого быть. Они же абсолютно новые!
-Неважно. Это – официальные ботинки товарища Ленина.
-Позвольте,-сказал художник.-Я рисую человека, который реально носит обувь, который в ней работает на субботнике… А эти – явно ненадеванные.
-В принципе, вы правы,-отвечает научный сотрудник… и рассказывает, что во многих городах, в «местах революционной славы», висят простреленные Каплан пальто и стоят такие же ленинские ботинки. А в подвалах Музея работают специальные цеха ленинской обуви, френчей и пальто. В Мавзолее бальзамированному вождю до сих пор время от времени меняют пиджаки и брюки, носки и трусы.
Короче говоря, рисунок Петров переделал и все нарисовал «идеологически выдержанно»…
3. Пейзаж с урюком
В конце шестидесятых годов Михаил Федорович был направлен в Среднюю Азию изображать для «Экономической газеты» трудовую жизнь советского Востока и передовиков тамошнего производства. Поле деятельности было в районе Ургенча, на компрессорной станции.
Оставив вещи в ургенчской гостинице, Петров вышел погулять. Стоял март. Из московских холодов и снега художник перенесся в царство цветущего урюка.
Быстро устав от непривычной жары, Михаил Федорович присел на лавочку возле старика-узбека в русской ушанке. Они как-то с полуслова познакомились.
-У нас раньше свои мазары (родовые кладбища) были, твоя советская власть все отняла, хлопковые поля там теперь,-начал откровенничать аксакал.
На улице показалась компания подвыпивших парней, горланивших песню и тащивших велосипед.
-Сын с Украины приехал, работал там. Заходи в дом, братом будешь.
С трудом проникнув в низенькую дверь глинобитного дувала, Петров не без опаски посетил жилище старика. Расселись на полу; хозяевам и гостю подали бешбармак и плов на серебряном блюде. Наблюдательный художник сразу подметил, что, несмотря на антисоветские настроения, русскую беленькую узбеки глушили стаканами.
-Ты кто такой?-внезапно начал приставать к Петрову хозяйский сын.
-Московский художник.
-Врешь!
-Пожалуйста, смотри.-И Петров, взяв альбом, очень удачно набросал карандашом портрет аксакала-хозяина. Старик ему это разрешил, но, по мусульманским обычаям, изображать людей, да еще в доме, «не есть хорошо». Не заметив по неопытности, как незримо накалилась обстановка, Михаил Федорович еще и показал удостоверение художника…
Тут хозяйский сын, приняв с перепою красные корочки за партбилет оккупанта, достал откуда-то жутковатый восточный клинок. Если бы не скрутившие его сравнительно трезвые друзья, брать интервью мне было бы, наверное, не у кого.
Затем один из спасителей повез Петрова в чайхану, где усиленно упрашивал написать портреты друзей, чад и домочадцев. Михаил Федорович отговорился крайней степенью опьянения, после чего его на такси отвезли в гостиницу.
Далее последовал полет в вертолете на компрессорную станцию, где Петров был немедленно посажен в кутузку за курение сигареты. Узбеки-милиционеры выпустили его только после того, как он в деталях рассказал им, как делаются мультфильмы…
После чего Михаилу Федоровичу уже никто не мешал изображать передовиков производства и новый, трудовой, пробужденный Восток.
4. Анекдот с бородой
Михаил Петров с трех лет мечтал носить бороду: она казалась ему эталоном мужской красоты. Когда он учился во ВГИКе и Художественном училище имени 1905 года, он отпускал ее к лету, приобретая классическую внешность художника, а к октябрю, к началу сессии – сбривал. В 1967 году Петров окончил институт и «оброс» окончательно. Еще он состоял в КПСС и мечтал оттуда выйти, но в те годы подобный поступок был равносилен гражданской казни – неприятности могли начаться у всей семьи.
В 1972 году всем членам партии меняли партбилеты на новый образец, и Петров отправился в Дзержинский райком. На партбилете он был безбородым, а к новому принес фото с «украшением».
-Ваш билет, товарищ, обмену не подлежит,-заявила инструктор райкома, по внешности – «мышь белая» из «греческого зала» Райкина.
-Почему?- удивился Петров.
-С бородой на карточку нельзя. Побрейтесь.
Инструктор сидела под портретами Маркса и Ленина, на которые и упал взгляд Михаила Федоровича.
-Вы бы на основоположников посмотрели,-укорил ее Петров.-Сперва их побрейте, а потом уж меня. –И вышел из кабинета.
Директор Художественного училища, узнав причину быстрого возвращения коллеги от начальства, оторопел:
-Тебе почему билет не поменяли?
-Так, мол, и так,-ответил Петров и пошел вниз по лестнице.
Внизу его повстречали два молодых кагебиста, услыхавшие разговор краем уха, но сути не уловившие.
-А я им отвечаю,-бесстрашно рубанул художник,-вы сначала Маркса и Ленина побрейте, а потом запрещайте мне с бородой ходить.
-Пройдемте, товарищ,-ответили ребята с холодными головами и повели Петрова обратно.
Михаил Федорович утверждал мне, что в его жизни чудесного не было… Как же так? Билет-то ему обменяли моментально…
5. Кама с утра
В те годы Петров преподавал в Художественном училище. Однажды, придя в учительскую, он услыхал дружный хохот… Его коллеги и бывшие учителя сгрудились над некоей рукописью…
-А что это вы делаете?-спросил Петров на манер пионера из фильма Элема Климова.
Оказалось, профессура изящных искусств штудировала самиздатовскую «Камасутру».
-Бери домой, если пообещаешь, что проиллюстрируешь.
Петрову дали неделю сроку. Сначала он просто изучал позиции и реалистически изображал на бумаге. Выходила дикая похабщина, что Петрову всегда претило. Он никогда не был ханжой, просто считал, что «это» надо рисовать аппетитно, смешно и жизнерадостно.
Так, одна из поз «учебника» стала изображать женщину, к которой приближается монструозный фаллос, на котором восседает крошечный грузин в «аэродромной» кепке.
Когда Михаил Федорович, выполнив задание, принес коллегам иллюстрированное руководство, те хохотали уже не просто, а буквально до потери сознания…
6. Сказочное вдохновение
В 1992 году Петров отдыхал в Доме творчества, на Сенеже. Свежий воздух должен был подвигнуть мастеров кисти и карандаша на новые, небывалые свершения. Художники обязаны были отчитываться за проделанную работу, в остальном же порядки были либеральные: хочешь – водку пей, хочешь – на лыжах катайся. Петров должен был представить серию иллюстраций к книге русских сказок.
Соседом Петрова по комнате был художник Золотковский, готовившийся к эмиграции. «Из-за бугра» ему заказали серию откровенной порнухи, и в данный момент Петров наблюдал, как тот бьется над цветом и композицией.
-Ну ты чего,-сказал Петров, лишь глянув на холст, где интимные органы изображали боксеров на ринге.-Это же омерзительно, и главное: зачем ты красный фон сделал? Смой все губкой и замени на холодные тона.
Надо сказать, что Золотковский искренне уважал Петрова и любил его пейзажи, лесные и деревенские, в зеленоватых и синеватых тонах, обильно-снежные, одетые в метель и отличавшиеся, кстати, полным безлюдьем.
-Михаил Федорович, вот сюда бы баньку,-однажды сказал он.-И чтоб из баньки женщина выходила с тазиком…
-Тебе ее голую на снегу нарисовать, что ли?-спросил Петров… и внезапно почувствовал нисхождение творческого экстаза…
Он понял, чем будет отчитываться, каким непроторенным путем пойдет…
К сказке «Морозко» Петров написал обнаженную падчерицу, на пне посреди заиндевевшего леса. Из всего костюма на голове девушки была лишь павловская шаль с розами и кистями. В таком контексте вопрос лесного хозяина «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?», возникавший в ассоциативной памяти, звучал не просто отчетливо, а прямо-таки рельефно! Сам же Морозко у Петрова был молоденьким и совершенно обалдевшим от редкого зрелища.
Михаил Федорович так воспрял духом, что забросил свой заказ: у него рождалась мощная живописная серия «Эротика в русской сказке»! Там отразились и Шемаханская царица в «Золотом петушке», и «Царь Никита и сорок дочерей» (из ранее не публиковавшегося Пушкина), и ершовский «Конек-горбунок»… Особенно, на мой взгляд, удалась Петрову иллюстрация к «Аленькому цветочку».
Наш герой участвовал, в общей сложности, в 65 выставках, начиная с 1961 года. Удивить его реакцией публики, вероятно, сложно… Но с мастером до сих пор это случается. По-юношески радостно он рассказывал мне, как на выставке в ЦДХ у Крымского моста его целовали восхищенные женщины.
-Никогда не думали, что это у нас называется - Аленький цветочек!
Но настоящему таланту подвластно все.
Антон ВАСИЛЬЕВ