Самым ярким впечатлением в жизни пятилетнего Шурки Томилина был день, когда в большой хутор «Красный Маяк», что под Ростовом-на-Дону, приехала кинопередвижка. Все его жители, большинство их составляли армяне, вместе с детьми пришли на выгон. Там, устроившись прямо на траве, приступили к просмотру фильма «Чапаев». То, что увидел Шурка, потрясло его детское воображение. Отец, конечно же, рассказывал ему про легендарного красного командира Василия Ивановича Чапаева, но мальчик представлял его в образе богатыря: со шлемом на голове, в кольчуге, латах на руках и ногах, как в книжках.
Весь хутор восторженно кричал «Ура!» и летел на лихом коне с комдивом, в развевающейся бурке и саблей наголо в атаку на белогвардейцев. Мальчик закрыл глаза, ему казалось, что сейчас кони выскочат из белого клочка ткани и растопчут его и всех людей на поляне. Хуторяне бурно обсуждали происходящее на экране, но Шурка ничего не слышал. Широко открытыми глазами он следил за действием и решил, что, когда вырастет большой, будет таким же храбрым, сильным и у него будет такой же конь и острая сабля, а ещё папаха с красной звездой.
На следующий день он пришёл к отцу, который работал в столярной мастерской и попросил его:
- Папа, сделай мне деревянного коня.
- Зачем? У тебя же есть на колёсах.
- Нет, такого, чтобы я бегал с ним. Я буду – Сяпай, - он не выговаривал звук «ч».
- Хорошо, сынок. Смастерим мы тебе коня. Только сначала ты его поносишь, а вот, когда подрастёшь, посадим на настоящего.
К вечеру в сенях появилась палочка, к которой была прибита, выпиленная из доски голова лошади. Отец постарался: и глаза, и ноздри, и грива – всё было на месте.
- Где наш пострел, Галя?
- Спит уже, умаялся. Целый день скакал с прутиком и звенел; «Я – Чапай!»
- Нет, не Чапай, а Сяпай.
- После этого фильма – переполох на хуторе, дети в войну играют с утра до вечера, как лихоманка, какая напала, - она тайком перекрестилась.
Счастью мальчишки не было предела. Даже соседские братья Ованесян не сводили завистливых глаз с новой игрушки Сандрика, так они его звали. Но Шурка был добрым. На его коне бегали все, кто хотел. Размахивая прутьями, босоногая детвора носилась по хутору с гиканьем и криками «Ура!», разгоняя гусей и кур. Те шарахались на плетни, залетая в огороды и палисады. Ругались казачки и армянки, а деды-армяне, молча, потрясали палками вслед пылящей кавалькаде.
Хутор был дружный, на редкость богатый. Все работали в колхозе. Вокруг простирались поля, засеянные пшеницей и подсолнечником. Армяне – люди трудолюбивые, занимались башмачным делом и учили своих детей этому ремеслу. Так что, хуторяне были обутыми, да и подрабатывали многие в самом Ростове. Но одним днём вся эта хорошая жизнь разрушилась. Вдруг взрослые перестали гонять пацанов, деды попрятались в дома, казачки заголосили, армянки замотали головы тёмными платками, оставив одни глаза, в которых застыло страшное слово – «война».
А потом отец, как-то больно теребил Шуркины волосы на голове, подбрасывал его высоко, но не смеялся, как всегда, а мама почему-то плакала.
- Какие-то они непонятные взрослые, - думал Шурка, - если бы я был большим, я бы, как Чапай, на коня и на войнушку, всех бы белых порубил.
Однажды они играли с ребятами в овраге. Вдруг прямо над ними пролетели самолёты. Мальчишки бросились вдогонку, но странное обстоятельство остановило их. Воздух наполнился жутким воем, от которого заныло в животе и закололо в ушах, земля задрожала и вздыбилась со страшным грохотом. Впереди всё гудело и стонало. Яркое зарево взметнулось в небо, накрыв чёрным дымом горящий хутор и всю округу. Так они и просидели на дне оврага, ни один снаряд не попал туда.
Тогда Шурка понял, что такое война. Испуганный, оглохший и заплаканный он плёлся домой, держась за руку Ашота, старшего брата Ованесян. Его почему-то встречали дед Гурген и тётя Ануш. Она плакала и крепко прижимала Шурку к себе. Он вырвался и побежал к дому, но его не было. Вместо него – зияла чёрная воронка, с горящими обломками по краям. Ему хотелось прыгнуть туда, он кричал, но не слышал своего голоса. Рот открывался, а голоса не было, как у карпа, которого дед Гурген поймал сегодня в пруду. Его догнал Ашот и силой оттащил от пожарища. С этого дня он стал жить в армянской семье. Его опекали, жалели и считали младшим братом. Написали письмо дяде Вартану на фронт, он одобрил семейное решение.
А потом пришли фашисты. И к тёте Ануш поселили двух немцев: Отто и Ганса. Они сразу же переловили всех кур, а потом и гусей. Пока было тепло, семья жила в сарае. А как похолодало – перебрались на кухню и спали прямо на полу. Шурка скоро привык к своему новому положению,что свойственно маленьким детям, и снова стал играть и бегать.
Отто часто трогал его русые волосы, улыбался и что-то говорил, видно, мальчик напоминал ему кого-то. Тётя Ануш ругала Шурку за то, что он лез к немцам, но тот забывал. Отто баловал малыша, угощал шоколадом, печеньем. Да только второй немец не одобрял своего сослуживца.
Однажды, когда тётя Ануш топила печь, а Отто не было, Ганс нагрел докрасна кочергу и начал гонять Шурку по горнице, пока не загнал его под кровать. Со страшным оскалом зубов и пеной у рта, пьяный немец ширял в него кочергой и кричал:
- Partizan! Partizan!
Мальчишка орал и звал на помощь Отто, тот заступился за ребёнка, но вскоре его переселили в другой дом. С тех пор Шурка не заходил в горницу, больше прятался за печкой. Только Отто всё равно играл с ним, а, когда было совсем голодно, приносил ему кашу в котелке, которой хватало всем детям.
Как-то Шурка достал своего коня – единственное, что осталось у него от дома и семьи. Лучше бы он этого не делал. Мальчик бегал по двору, размахивая прутиком , смеялся и звал братьев:
- Фрунзик, смотри, я – Сяпай! Тофик, я – Сяпай!, Ашот, я – Сяпай!
Ганс долго наблюдал за ним, потом вскочил, вырвал прут и стал хлестать им Шурку.
- Du bist kleine partizan! Du bist kleine partizan!
Шурка бросился бежать, дед Гурген поймал его и закрыл своей спиной. Немец бесновался, когда же ему надоело хлестать и пинать деда, он сломал прут и Шуркиного коня, хлопнул калиткой и ушёл.
Тогда Саша Томилин понял, что такое ненависть. Это чувство он запомнил на всю жизнь. Он плакал, уткнувшись в живот лежащего окровавленного деда, повторяя:
- Я всё равно – Чапай!
- Сандрик, ты стал совсем взрослым и говоришь, как взрослый. Ты – настоящий Чапай, а коня мы тебе починим.
- Папик, тебе больно, да? Я саблей убью его, папик, майрик, - Шурка плакал и сам того не замечая заговорил по-армянски.
- Сандрик, ворти, - тётя Ануш обняла его, - ты мой сынок, вы все мои дети.
Дедушку Гургена выходили, а потом прогнали немцев. Произошло это зимой. Сначала где-то недалеко била советская артиллерия. Канонада была такая, что все жители попрятались в подвалы, а потом по хутору промчалась настоящая конная дивизия. Шурка сам видел собственными глазами лихих конников с шашками в руках. Он не выдержал и выскочил на улицу, подбрасывая шапку и радостно крича:
- Ура! Чапай, вернулся! Майрик, Папик, Чапай всех немцев побьёт!
Но ещё несколько раз хутор переходил из рук в руки. Оказывается, немцы рвались к Таганрогу для отхода по морю, а сдерживала их конная дивизия генерала М.М.Малыгина. Наконец, на третьи сутки сопротивление фашистов было сломлено.
Весь хутор вышел посмотреть на пленных немцев, когда их гнали по дороге. Среди них Шурка увидел Отто, он бросился к нему и сунул ему в руку свою свистульку. Тот свистнул в неё и широко улыбнулся.
Ещё четыре года Шурка жил в семье Ованесян. Уже и война кончилась. На хутор стали возвращаться мужчины: израненные, измождённые, безногие, безрукие, а отца всё не было.
Вернулся и дядя Вартан, с перевязанной головой и орденами на груди. Был большой праздник в доме и Сандрику первому разрешили надеть его пилотку.
- Носи, сынок, и знай мы теперь твоя семья.
Неожиданно для всех Шурка ответил:
- Апрес, айрик.
- Ва… Да, ты совсем большой, Сандрик, - одобрительно сказал Вартан.
Скоро Шурка пошёл в школу и начал осваивать башмачное дело. Сначала дед Гурген показал ему, как правильно чистить ботинки, потом,как снимать мерки, как делать заготовки. Он оказался очень смышленым учеником. В день, когда в дом дяди Вартана вошёл его отец, Шурка сшил свой первый ботинок, хорошо пел, танцевал и говорил по-армянски.
- Собирайся, сын, мы уезжаем в станицу Зеленчукская.
В этот день Саша Томилин понял, что такое расставание с родными людьми. Но он уже не плакал. Он, молча, обнял всех братьев: Ашота, Тофика, Фрунзика, дядю Вартана, деда Гургена, тётю Ануш, а уходя, сказал:
- Я обязательно вернусь.
Новая станица не понравилась Шурке, как и новая жена отца, тётя Дуся. Она работала кладовщицей на продуктовом складе. И, судя по спрятанным по всему дому банкам тушенки, пачкам папирос и головам сахара-рафинада, воровала и тайно продавала. Она часто с отцом пила водку, а напившись, мачеха выгоняла Шурку на улицу:
- Пошёл вон, щенок, и чтобы сегодня я тебя не видела, - она жадно затянулась и кинула окурок в мальчишку.
- У, гансиха, фашистка проклятая, - она напоминала ему немца-мучителя, - замахнулся на неё парнишка и отправился в дровяной сарай.
Потом он стал готовить себе запасной вход: форточку не закрывал, а чуть прикрывал, в виду своего маленького роста и худобы, Шурка свободно проникал через неё. После сильных запоев отец заискивал перед ним, пытался выгородить жену:
- Она хорошая, Сань, ты называй её мамой, ей так хочется. Что тебе трудно?
- Моя мама не была воровкой, она коров доила и ни капли не украла.
- Тихо-тихо, не кричи. Сань, мы дом хотим поставить, сколько можно по хатам шататься.
- Не буду я её мамкой звать, лучше тётю Ануш, она приютила меня.
- Как знаешь.
Отец работал в школе завхозом, туда его устроила мачеха. Шурка к тому времени перешёл в четвёртый класс. У него появилась компания, в основном из старших ребят. Им он таскал папиросы, печенье и какие-то банки с иностранными этикетками , в них были диковинные фрукты – ананасы. К тому времени он уже и сам курил, научился играть в пристеночек, «зоньку», в карты, освоил ненормативную лексику, благо учитель был. Дуська зверела с каждым днём. Как-то она застала его с закрытой пачкой папирос, Шурка думал, что она лопнет от злости.
- Убью, гадёныш, воришка проклятый!
Хорошо, он увернулся и убежал. На этом несчастья мальчишки не кончились. Летом, по заданию директора школы, отец поехал в Ставрополь за краской, весьма дефицитным товаром после войны. Но Дуська по своим спекулянтским каналам договорилась и достала. На вокзале отца задержали с этой злосчастной краской. Когда же он попросил милиционеров позвонить в школу Митруку Петру Ивановичу, тот ответил:
- Я не знаю никакого Томилина Семёна Михайловича и за краской я его не посылал.
Отцу дали восемь лет за спекуляцию.
Тогда Шурка Томилин узнал, что такое предательство. Больше он не мог терпеть. Он затаился и готовился к мести. Мальчишка старался не сталкиваться с мачехой, но тайно следил за ней. Она как раз в это время запила с новым ухажёром. Ему удалось узнать, куда она прячет деньги. По осени, в глухую тёмную ночь, Шурка вытащил из-под половицы коробку с деньгами. Их было так много, что парнишка даже растерялся. Тридцать тысяч рублей по тем временам считались несметным богатством. Часть денег он зарыл в лесополосе, остальные рассовал в полы отцовского полу пальто. Шурка шёл по припорошенному снегом полю, часто переходя в бег, он спешил, ему казалось, что за ним кто-то гонится. Прежде чем уйти, он поджёг заранее пойманную крысу и пустил её в дом мачехи. Издали мальчишка видел, как занимался огонь над ненавистным местом.
Шурка жадно курил, сплёвывая и приговаривая:
- Я – Чапай, я не позволю грабить бедных людей. Вот так, Дуська, это тебе за отца, за предательство, сволочь, гансиха фашистская.
Потом он сел на проезжающий товарняк и отправился в Ставрополь, затем в Ростов, из Ростова в Красный Маяк. Через неделю скитаний, Шурка, наконец, увидел хаты родного хутора, огни в окнах притягивали и торопили его. Вот и дом тёти Ануш, вот – воронка напротив. Парнишка постоял около неё и поклялся, когда вырастет, построит здесь новый дом.
Подойдя к двери, он по-детски утёр нос рукавом и открыл её. Вся семья была в сборе и, как обычно в этот час, приступала к ужину.
- Майрик, ес верадарца.Я вернулся.
- Заходи, сынок, садись, кушать будем, - ответила Ануш.
Только когда все поели, Фрунзик, Тофик и Ашот, бросились к Шурке и долго тискали его. Потом они стащили с него пальто и пустились в пляс. Семья дружно хлопала и подпевала, а затем и сами вышли в круг.
- Радость, какая, Вартан, сын, Сандро вернулся, - сквозь слёзы сказала Ануш.
С деньгами Шурка поступил мудро. Большую часть он отдал семье, чему никто не удивился, так было принято. Остальное снова закопал для будущего дома.
Александр Томилин окончил школу и ФЗУ, стал хорошим специалистом- механизатором, работал в колхозе «Красный Маяк», а когда он собрался строить свой дом, произошла денежная реформа и деньги обесценились. Дом всё-таки поставили с помощью старших братьев и колхоза. Тогда Александр Семёнович Томилин понял: не в деньгах счастье.
Дом до сих пор стоит и живёт в нём семья: отец Сандро, мама Карине, сыновья – Фрунзик и Ашот и маленькая Лейла. Все мужчины занимаются башмачным делом – это семейное ремесло, несмотря, что Александр Семёнович – начальник МТС. Кто-то же должен башмаки шить? На стене дома сияет красная пятиконечная звезда, а с другой стороны на гвоздиках висят три коня вместе с просмолённой дратвой и обувными колодками. Преемственность.
Р.S. Его отец вышел из заключения, женился на хорошей женщине и у Александра появились ещё два брата, они дружат и часто общаются.