Воспоминания инженера - 5

Геннадий Юрьев
         6. Предсказание сбылось

Работа в СКО тридцатого завода меня устраивала, была бурной и интересной. Кроме того, Дельмачинский доверил мне чтение лекций по основам центровки для технического состава специалистов, обслуживающих гражданские самолеты. Лекции проводились в помещении заводского техникума. Но вдруг у меня возникла проблема с жильём. Первое время мы с Татьяной жили в комнате её отца на Скатертном переулке. Но всему бывает конец. Отец Татьяны решил из Магадана вернуться в Москву и попросил нас освободить свою комнату. Пришлось снимать жильё, «медовая" жизнь кончилась! Я узнал, что для того чтобы только встать на очередь на получение жилья на заводе надо проработать в СКО пять лет! По моему представлению в то время этот срок ожидания равнялся бесконечности... Бывшие мои однокашники по институту Богов и Антонов работали в КБ-82 и посоветовали переходить к ним, жильё получишь быстро, года через три. Молодому специалисту уйти "досрочно", не отработав три года по распределению, можно было только путём перевода. Процесс моего перевода затянулся надолго. Каждая фирма не брала на себя инициативу перевода, ожидала активности от другой. Дельмачинский отнёсся к моей просьбе нормально, подписал моё заявление сразу и даже посоветовал мне переходить в НИИ. Так он оценил мой творческий потенциал. Из-за несговорчивости фирм, я попал в КБ-82 только в феврале 1958-го года.

Начальник отдела Леонид Иванович Рындин поручил мне проверить теоретические расчёты центровки второй ступени разрабатываемой КБ ракеты, выполненные весовой бригадой до моего перевода в Тушино.

Проведённые расчёты показали, что центровка ракеты получилась недопустимо задней по сравнению с заданной. Я доложил начальнику отдела о полученных результатах. Леонид Иванович успокоил меня: "Не беспокойся, после изготовления "перевернём» крыльевой отсек на 180 градусов и центровка ракеты будет в норме!".

Когда же ракету собрали, то оказалось, что "перевернуть» отсек невозможно: перевороту "мешали" проложенные через отсек электрожгуты, трубопроводы, тяги управления поворотным крылом и прочие агрегаты и детали...

В связи с указанными трудностями механический "переворот" осуществить оказалось невозможно, а на перекомпоновку, выпуск новых чертежей и изготовление деталей не было времени – поджимали директивные сроки.

Было принято решение: на телеметрическом варианте ракеты для обеспечения нормальной центровки установить в носовой части необходимый центровочный груз. По результатам моих расчётов вес груза должен был быть не менее 18кг. Решили установить груз в носовой части ракеты вместо отсутствующего в телеметрическом варианте радиовзрывателя. В небольшом объёме конуса ракеты получить необходимые килограммы груза можно было только с использованием свинца. Свинцовый груз закрепили не консольно к кронштейну отсутствующего радиовзрывателя, а закрепили по всей поверхности тонкой обшивки конуса (~0,5 мм) с помощью винтов с потайной головкой!?

Я высказал начальству своё опасение: "В полёте, при вибрации носовой части, груз разрушит тонкую обшивку и оторвётся от корпуса ракеты!".

"Всё будет нормально" – успокоил Рындин.
К сожалению, я оказался прав. Произошёл аварийный пуск. Груз оторвался от корпуса ракеты на первых секундах полёта от сильной вибрации.

               7. Приведённые масса и момент инерции

Моё второе задание, полученное на новом месте работы в КБ-82, было намного сложнее. Мне поручили для этой же ракеты класса "земля-воздух" с поворотным крылом определить приведённую массу к штоку рулевой машинки и приведённый к оси вращения поворотного крыла момент инерции. Теперь я понимаю, что эта работа не для весовой бригады, а для разработчиков системы управления ракетой, которые подбирают рулевую машинку определённой мощности для поворота крыла на основе исходных расчетных данных (приведённой массы к штоку и приведённого к оси вращения поворотного крыла момента инерции). Но в той конкретной ситуации рассуждать мне было некогда, надо было просто решать поставленную руководством задачу, нельзя было ударить лицом в грязь, тем более, что я нуждался в получении жилья.

С такой задачей я никогда не сталкивался и не знал, как к ней подойти. В МАИ при решении задач управления нам давали готовые значения приведённого момента инерции самолёта и мы эти цифры просто "вставляли" в нужное место в расчетные формулы. Получив задание, я схватил учебник академика И.И.Артоболевского "Теория машин и механизмов", но самостоятельно разобраться не смог. Я ещё раз убедился, что не зря студентами мы расшифровывали аббревиатуру ТММ, как "Ты Моя Могила".

Делать нечего, выход один: надо проконсультироваться в МАИ у профессора Эдельштейна Б.В., который во время учёбы в институте читал нам лекции по этой сложной науке, вместо всегда занятого академика Артоболевского. Артоболевский успел нам прочесть только одну первую вводную лекцию.

Я оформил командировку и поехал в МАИ на кафедру ТММ. Это было в феврале 1958-го года в разгар зимней экзаменационной сессии. Но я был настолько озадачен проблемой, что забыл о проводимых в это время на кафедре экзаменах. 

На подходе к дверям кафедры какая-то девушка меня спросила: "Вы уже готовы?". Очевидно, я тогда ещё молодо выглядел, и она приняла меня за студента. «Да, готов” – ответил я автоматически, открыл дверь и смело вошёл в аудиторию. Сидевший за ближайшим столом профессор Эдельштейн, экзаменовал какого-то студента. Я, нахально, не обращая внимания на происходящий приём экзамена, пробормотав скороговоркой ”здрасьте”, обратился сразу к профессору с просьбой: «Я инженер из КБ-82, мне срочно нужна Ваша консультация!".

"Подождите минутку, я сейчас освобожусь" – вежливо попросил меня Эдельштейн.

Закончив собеседование со студентом, он провёл меня в свой рабочий кабинет, открыл журнал регистрации консультаций представителей конструкторских бюро и производств, записал мои данные (кто, откуда, по какому вопросу?).

Я развернул перед ним чертёж, на котором была изображена кинематическая схема управления поворотным крылом и сформулировал свой вопрос.

Эдельштейн взглянул на схему и сразу предложил следующий порядок решения задачи:

1. Переведите пространственную кинематическую схему в одну плоскость.
2. Постройте планы скоростей.
3. Постройте планы ускорений и т.д. и т.п.

Под конец он спросил: «Вам всё понятно?». Если бы я был студентом и сдавал экзамен, то без сомнения ответил бы: «Да!». Но мне, "озадаченному" инженеру пришлось сказать правду: «Нет!».

Эдельштейн, как бы оправдывая моё непонимание, решил взять вину на себя: «Действительно, я объяснил решение задачи в конспективном, сжатом виде, задача требует разъяснения».

После подробного объяснения каждого шага конспективного плана я действительно всё понял и смог решить эту трудную задачу.

Несколько лет спустя Эдельштейн и его специалисты по кафедре помогли разработать аналогичную методику для более сложной кинематической схемы управления ракетой.

          8. Приближённый метод определения моментов инерции ракет

В КБ-82 я так же впервые столкнулся с проблемой расчёта моментов инерции вновь проектируемых ракет по рабочим чертежам деталей и агрегатов. По результатам этих расчётов определялись соответствующие характеристики системы управления (мощность и быстродействие рулевых машинок, траектория полёта ракеты, возникающие перегрузки и др.).

Работа очень трудоёмкая, требующая аккуратности, внимания и большой точности. Эта работа во много раз более сложная, чем расчёт центровки серийных самолётов, даже подвергнутых некоторым модификационным изменениям. В весовых расчетах всегда остаётся какая-то "зацепка", некая "печка" – весовые и центровочные данные предыдущего аналога. При проектировании новой ракеты – весовых аналогов практически нет, а аналогов для новой ракеты по моментам инерции найти просто не представляется возможным. 

Да, действительно, с центровкой намного проще – её и вес можно "пощупать", мысленно представить, а что касается моментов инерции, то их ощутить или мысленно представить даже опытному инженеру трудно.

Для уменьшения погрешности и исключения грубых ошибок при определении моментов инерции вновь разрабатываемых ракет, я ввёл в бригаде "дублирование" расчётов.

Только после совпадения результатов двух расчётов работа продолжалась. В случае несовпадения – приходилось разбираться самому, находить и устранять ошибки.

Я почувствовал на собственном опыте сложность и большую трудоёмкость расчётов моментов инерции и у меня родилась идея их упрощения. Мне хотелось разработать метод, который бы "сходу" по общим габаритно-весовым параметрам ракеты, еще до выпуска полного комплекта рабочих чертежей, мог выдать предварительные инерционные характеристики ракеты, пусть даже с небольшой погрешностью. Применение этого метода позволило бы приступить смежникам к проектированию системы управления ракетой (в том числе и рулевых машинок) не дожидаясь выпуска полного комплекта чертежей, что значительно сократило бы процесс проектирования ракеты в целом.

Но как это сделать? И я приступил к изучению соответствующей технической литературы. Примерно в 1960-ом году в книге Никитюка "Центровка самолёта" (издание 30-х годов) я прочёл интересную идею: "для всех самолётов радиус инерции (относительно поперечной оси z-z) является величиной постоянной и равен 0,25м.!". Это утверждение меня окрылило и я быстро собрал соответствующую статистику по своим и "чужим" ракетам и определил по каждой радиус инерции... К сожалению, по моим данным радиус инерции не был постоянным и изменялся от 0,11м. до 0,33м.! Разница очень большая, в три раза! Почему? Я долго мучился и не мог ничего понять. Додумался совершенно случайно: радиус инерции ракеты "r"зависит от её удлинения:

r = F(L/D),

где L - длина ракеты,
    D - диаметр ракеты.

Помогла додуматься до этой идеи простая аналогия – карандаш! До этого я представлял ракету дискретно, в виде набора отдельных блоков, а на самом деле ракета была набита очень плотно, внутри корпуса ракеты был занят каждый кубический сантиметр аппаратурой и ракету можно условно считать "монолитной" конструкцией. Вот так мне помогла "карандашная" аналогия!

Я был окрылён своим открытием, но молодой сотрудник из другой бригады нашего КБ Алексей Оскерко посоветовал эту методику опубликовать в специальном журнале " Вопросы ракетной техники". Я подготовил материалы своей методики, подписал у Главного конструктора Потопалова, и послал в редакцию. Через некоторое время пришёл ответ: "Тема интересная, но надо сократить текст в два раза, уменьшить формат иллюстраций и показать, как будут изменяться значения моментов инерции в процессе полёте". Такой ответ я принял за отказ. Полный провал! Ответ редакции я показал Алексею, хотел узнать его мнение, но он успокоил меня и посоветовал найти через редакцию рецензента.

В редакции мне не сразу, но всё же дали адрес автора замечаний. У меня к этому времени были кое-какие мысли для твёрдотопливных ракет. Дело в том, что в этом случае изменения значений моментов инерции ракеты в полёте можно было попытаться определить через изменения относительной массы топлива.

Но я и так уже "надорвался» от решения сложной проблемы и поэтому не хотел зря надрываться. Встретился с рецензентом и объяснил ему предполагаемый путь решения задачи. Он одобрил мой подход, я устранил все недостатки и добавил необходимые графики и расчетные формулы. В изменённом виде моя методика была принята и отпечатана в мартовском номере журнала, это был 1961-ый год. 

Несколько позже, видимо в мае, я получил за статью гонорар в размере 22 руб.22 коп.! Но самое главное я получил несоизмеримое с полученными деньгами бремя славы на всю оставшуюся жизнь! Окрылённый успехом, я созвонился с Виктором Михайловичем Шейниным и приехал к нему для беседы. Я предложил ему написать совместную книгу по весовому проектированию, с моим разделом о приближённом методе определения моментов инерции. Шейнин объяснил, что у него сейчас много своей издательской работы и посоветовал мне написать самостоятельно книгу и дал адрес Авруцкого, тогдашнего директора Оборонгиза. Я написал в Оборнгиз план будущей книги, но вскоре получил отрицательный ответ: «Печатать Вашу книгу нецелесообразно".

Я был очень доволен когда в следующем номере журнала какой-то инженер-аэродинамик рассказал, что он воспользовался этой методикой в работе и поблагодарил меня.

Некоторое время спустя ко мне обратился наш инженер-прочнист Геннадий Сизов с просьбой "прикинуть" моменты инерции ракеты 400,которую только начала проектировать головная организация, поэтому у нас, весовиков КБ-82, ещё не было никаких данных. Я выполнил расчёты моментов инерции по предварительным габаритно-массовым характеристикам. Позже, после получения уточнённых данных от разработчика, погрешность составила меньше 2%! Правда, в статье я на всякий случай указал погрешность с запасом 10%.

Несколько позже, года через два, в нашем отделе срочно разрабатывали несколько вариантов ракет класса "земля-воздух". Успели начертить общие виды, выбрали аэродинамические схемы, прикинули массу, но для полной оценки системы управления необходимо было знать моменты инерции, а чертежей-то подетальных нет? Вот тут-то мой начальник отдела Леонид Иванович Рындин вспомнил о моей методике. В течение одного дня я просчитал все варианты, а их было не менее восьми...

                9. Открытое партийное собрание

Практически в это же время моих творческих успехов в решении сложных задач по центровке и разработке почти "волшебной" методики по определению моментов инерции, я совершил ошибку как руководитель бригады. Была в стране "оттепель", меня беспартийного, но начальника бригады, пригласили на открытое партийное собрание КБ. Я не собирался выступать, но меня подзадорил молодой коммунист, который довольно открыто критиковал наше руководство. И я не выдержал: «Если молодой коммунист критикует смело все недостатки нашего руководства, прямо называя фамилии начальства отдела, то мне тем более нечего бояться, ведь я беспартийный!".

Я не выдержал и выступил: «Весовая бригада является очень важным теоретическим подразделением КБ и должна быть укомплектована талантливыми инженерами, желательно, мужчинами. Но в моей бригаде одни женщины, которых не я подбирал, а мне их принять навязывало руководство. Состав моей, практически, женской бригады таков:

Татьяна Олло – дочь заместителя главного конструктора М.Г. Олло,
Нина Каткова – жена заместителя главного конструктора В.Г. Куксова,
Людмила Лопатина – жена парторга КБ Лопатина,
Римма Коростелёва – дочь старожила КБ, начальника бригады Налимова,
Фаина Ткаченко – окончила МАИ, но специальность – экономист,
Галина Рудюк – учится в вечернем институте,
Анна Ситникова – учится в вечернем институте.

Хорошо что хоть одна из сотрудниц моей бригады, Нина Каткова, окончила авиационный техникум имени Годовикова и работает по специальности.

Учитывая важность весовой бригады, руководство должно укрепить нашу бригаду талантливыми инженерами, специалистами, окончившими МАИ!"

После моего такого горячего выступления, на следующее утро я прочёл приказ о снятии меня с должности начальника бригады "за несогласование с представителями заказчика Головного предприятия допусков на центровку изделия 400".

Я этот процесс отслеживал, приезжал на Головную фирму к начальнику весовой бригады Аркадию Генину, военпредам, но влиять на скорость согласования я не мог и не имел административного права. Приказ придумали для того, чтобы наказать меня за некорректное выступление на открытом партийном собрании.

А смелое выступление на собрании молодого коммуниста объясняется тем, что он ещё до своего смелого выступления уволился из КБ, а присутствовал на собрании как "настоящий" коммунист. Об этом я узнал значительно позже!

А для меня наступило тяжёлое время. Я оставался в бригаде, консультировал новую начальницу, в это же время я довёл до ума методику по приближённому методу определения моментов инерции ракет и выполнял другие интересные инженерные работы.

Но надо было терпеть, подходила очередь на получение жилья. Профсоюз учёл моё служебное несоответствие, упомянутое в приказе по отделу, и с учётом нового "статуса" профсоюз смог дать мне на трёх человек (у нас уже был сын Константин) только одну небольшую комнату площадью в пятнадцать квадратных метров на втором этаже в старом двухэтажном бараке в коммунальной квартире... Пол был с небольшим наклоном и сын по нему скатывался на трёхколёсном велосипеде! Анекдот всей этой истории заключается в том, что через восемь месяцев барак снесли и опять встал вопрос о получении нового жилья... Но об этом, наверное, будет рассказана отдельная история.

Буквально на следующий день после собрания ко мне подошёл начальник отдела кадров, Каверзнев Михаил Кириллович, бывший чекист, с которым я был знаком по совместному плаванию летом в обводном канале утром перед началом работы. Канал был рядом с проходной. Каверзнев пригласил меня в кабинет и сказал: ”Геннадий, тебе надо подойти к Потопалову и извиниться перед ним за своё неправильное выступление на собрании”. Я ответил, что никакой вины за собой не чувствую и поэтому извиняться не собираюсь. Тогда Каверзнев
 мягко настоял на своём: ”Ты прав, но надо извиниться, так будет лучше для тебя”.

Я выполнил совет Михаила Кирилловича, Потопалов принял мои извинения и подбодрил: “Не горюй, помни, что за одного битого двух не битых дают, что-нибудь придумаем!”

Как показали дальнейшие события, слово своё Александр Васильевич сдержал.

              10. "Я тебе в тюрьму сухари носить буду"

В этом же злополучном 1961-ом году в нашем КБ неожиданно возникла тяжёлая проблема с центровкой ракеты 218, основным разработчиком которой было ОКБ Лавочкина. Вообще почему-то этот год был насыщен разнообразными самыми невероятными событиями не только для меня, но и для всей страны. Помните, 12 апреля – первый полёт человека в космос, который совершил наш соотечественник Юрий Алексеевич Гагарин!

В этом же году я искупался в лучах славы после разработки своей "волшебной" методики (это был мой "плюс"), в этом же году я получил барачное жильё (это был мой "минус") и вдруг возникла проблема с центровкой ракеты 218.

Невероятно, но все эти события, произошедшие в один год и практически в один месяц (апрель!), очень похожи на какие-то мистические явления, хотя я атеист и в мистику не верю.

Вернёмся к неприятным событиям апреля 1961-го года в нашем КБ. Дело в том, что разработчики боевой части ракеты 218 не смогли уложиться в заданный им лимит веса, превысили его примерно на 20 кг! А боевая часть находится в самом "носу" ракеты и центровка при этом была вынуждена сместиться вперёд... Вся разработка по срокам выполнения находилась на последнем этапе работы и поэтому конструктивные принципиальные изменения были недопустимы, на сложные доработки просто не было времени.

Для решения возникшей проблемы С.А.Лавочкин пригласил нашего Главного конструктора А.В. Потопалова и своих опытных специалистов к себе на срочное совещание. В ”потопаловскую" делегацию попал и я.

На совещании ведущие специалисты обоих сторон подробно доложили о проблеме и предложили несколько способов её разрешения, включая и аэродинамические (сдвиг крыльев, увеличение площади рулей управления и др.). Наиболее простым и дешёвым был вариант установки центровочного груза в хвостовом отсеке. По соображениям прочностной безопасности вес груза не должен был превышать 10кг., а по моим расчётам для обеспечения заданной центровки необходим был груз весом 14кг!

Дня через два после этого совещания в нашу бригаду принесли рабочие чертежи на установку центровочного груза – на подпись. Смотрю в штамп чертежа, там указан вес груза 10кг., а не 14кг.! Такой груз центровку не обеспечит! Объяснив конструктору причину, я отказался подписывать чертёж.

Конструктор обиделся: «Такое решение было принято на совещании в ОКБ Лавочкина, подписывайте!" Я ему объяснил, что для обеспечения необходимой центровки груз должен быть весом 14кг. И он обиженный ушёл доложить о моём отказе от подписи чертежа к своему начальству.

На следующий день меня вызвали к А.В. Потопалову. Он сидел в своём кабинете за рабочим столом, а на огромном "просмотровом" столе была расстелена компоновка злополучной ракеты с доработкой по грузу...

"Геннадий, подпиши компоновку, я уже её подписал" – попросил он меня.
"Александр Васильевич, не могу – установленный груз не обеспечит центровки", – так я объяснил Потопалову свою позицию.
"Ты же был на совещании и знаешь, что по соображениям прочности увеличить груз нельзя?".
"Но ведь я отвечаю за центровку, а не за прочность!" – упорствовал я.
"Подписывай, если что – я тебе в тюрьму сухари носить буду", – подбодрил меня Потопалов.

Я решительно отказался и компоновка без моей подписи ушла в производство.

Вскоре после этих событий я получил повестку из военкомата с приглашением пройти переподготовку как офицеру запаса, срок указывался солидный, около трёх месяцев.

Я показал повестку Потопалову, он тут же снял трубку телефона и позвонил военкому: «Слушай, я не могу отпустить этого специалиста, он мне очень нужен!". И Потопалов назвал мою фамилию. Очевидно, военком согласился меня освободить от сборов. Просьба Потопалова была очень убедительной, весомой – ведь он был депутатом Верховного Совета СССР! А я не придал этому телефонному разговору особого значения и собрался на сборы, такое у меня было "бодрое" настроение после снятия с должности начальника бригады.

Мои проводы на сборы состоялись пышные. Татьяна приготовила жареных по-особому кроликов, салаты, селёдку и др. Стол ломился от разнообразной еды и закуски. Была, конечно, и водка. На мои "проводы" были приглашены мои друзья по работе: Дима Буйко и Олег Андриянкин. Мы с Татьяной тогда ещё жили в снимаемой комнате в районе Коптяева. Переезд в "заслуженный" мной барак ещё предстоял, а уходил я надолго, в повестке из военкомата указывался срок сборов: три месяца! Нам надо было "подготовить" перевозчиков. Забегая вперёд, скажу, что переезд прошёл без меня, а в перевозчиках мы не ошиблись. На следующий день, после отменных проводов, с рюкзаком за спиной и военкоматовской повесткой в руках я отправился на сборный пункт где-то в районе Белорусского вокзала. Адрес предстоящих сборов не был указан в повестке, всё было засекречено.

          11. "77 дней"

Я прибыл на сборный пункт рано, одним из первых, привычка торопиться у меня с детства. Предъявил майору повестку, он заглянул в свой список: там моей фамилии не было. Очевидно, сработал телефонный звонок Потопалова военкому, а я ведь не придал этому звонку никакого значения. Но мне отступать было некуда после "пышных" проводов и обеспечения на будущий квартирный переезд добровольцев – перевозчиков. Я попросил майора внимательно просмотреть список ещё раз. Но моя фамилия в списке не появлялась. И только после многократной тщательной проверки, когда майор посмотрел на оборотную сторону списка, там карандашом была записана моя фамилия. Из основного списка майор удалил чью-то фамилию, а мою туда вписал. Вскоре появился с рюкзаком парень с ”удалённой” фамилией...

Когда майор ему объяснил, что его место уже занято мной, парень попрощался с майором, по-военному повернулся кругом и радостный ушёл на ”гражданку”.

Собравшейся команде майор объяснил, что мы едем в Ригу, дал денег на приобретение льготных билетов в воинской кассе Белорусского вокзала. И вся наша московская группа "призывников" поехала в Ригу в купированном вагоне за копеечные льготные билеты!

От Московского вокзала в Риге мы прошли с вещами в штатской одежде, но строем к месту нашей временной дислокации – в казарму, которая была расположена на улице, носившей имя известной советской учительницы латышского языка и литературы Эйдеман Хелены Язеповны. Торцом здание казармы выходило на набережную Даугавы.

Город поразил нас чистотой на улицах, кругом были урны и урночки для окурков и для прочего мусора. По две урны на каждой остановке городского транспорта! Вывески на всех магазинах, объявления и названия улиц были выполнены на латышском языке, а главное использовалась только латиница. Было такое впечатление, будто мы вдруг попали зарубеж!

После бани и переодевания в военную форму, нас поместили в казарму на 150 человек с двухэтажными койками.

Ребятам я проговорился, что пишу стихи и поэтому сразу получил заказ на песню. Вечерами чтобы не было скучно, стали петь в каптёрке, нашлась гитара и гитарист Николай Гнатюк. Песню о сборах я написал не в первый день, надо было вжиться в новую обстановку. Получилась песня на мотив марша "Прощание славянки":

Нас на сборы собрали – не на море
Загорать на горячем песке:
Устаём от занятий как дьяволы
И грустим о далёкой семье!

Всем нам выдали форму военную:
Сапоги, гимнастёрки, штаны,
Но погоны у нас офицерские
И в строю мы ходить не должны!

Мы по Риге шагаем вразвалочку
Вечерами без дум, без забот
И пугаем влюблённые парочки,
Странным видом смущаем народ.

В баню водят нас каждую среду,
Выдаёт нам Петренко бельё,
Вот уедем, уедем, уедем –
Одевать будем только своё!

Наши жёны, вы жёны военные,
Не глядите на штатских парней –
Мы вернёмся такими же верными
И любить будем вас горячей!

Со всеми ребятами нашей "батареи" мы перезнакомились быстро, может быть и вечерние спевки помогли. Николай Гнатюк виртуозно играл на гитаре, ребята гладили подворотнички, носовые платки или подглаживали одежду и подпевали самодельному хору. Эти "вечёрки" организовывались после дневных учебных занятий в каптёрке нашей казармы.

На сборы в Ригу попали ребята со всей нашей страны, были и сибиряки, но москвичи объединились в свой клан и по воскресеньям отдыхали вместе. Москвичей было человек семь, в основном ребята, окончившие МВТУ, маёвцев было двое: я и Олег Оленин. Правда, Олег был моложе, более позднего выпуска, чем я.

Бауманцы сказали, что в Риге живёт их однокашник Владимир Новосельцев. Адрес был им известен: Рига, улица Баускас, дом 43. В один из выходных дней мы всей московской группой поехали искать Новосельцева.

Жители города показались нам очень странными. Когда мы их спрашивали: "Как добраться до улицы Баускас?", то они отвечали по-русски: "Не знаю", или по-латышски: "Ну супранту". И молодые, и пожилые жители не изъявляли желания общаться с нами, может быть и потому, что мы были в военно-полевой офицерской форме. И когда я, наконец, спросил мальчишку лет двенадцати: "Где эта улица Баускас?", а он ответил: «Я не знаю", мы поняли, что Латыши нас, русских, мягко говоря, не любят. Я прочёл над головой этого мальчишки яркую голубую надпись на углу рядом стоявшего дома: "Баускас 43"!

Кинолюбительством я стал заниматься с 1959-го года. Занимался серьезно, читал не только популярные брошюры, но и серьёзные книги некоторых режиссёров: Рене Клера, создавшего известные фильмы» Под крышами Парижа", «Большие манёвры" и др. Прочёл книгу Марселя Мартина "Язык кино". К этому времени я уже снял несколько коротких немых любительских фильмов, а в КБ-82 мы пытались даже создать свою киностудию. Дима Буйко даже”пробил" по комсомольской линии приобретение любительской кинокамеры "Адмира". Правда, она вскоре куда-то исчезла, а нам с Димой пришлось снимать субботники и другие события нашего КБ своими аппаратами: я снимал кинофотоаппаратом "АК-8" с одним объективом постоянного фокуса, а Дима снимал более совершенным аппаратом "Пентака-8" с тремя сменными объективами!

Когда я неожиданно попал в Ригу, то мне очень захотелось снять озвученный фильм о наших сборах. Наша казарма находилась почти в самом центре города, а у нас было достаточно свободного времени: короткие субботы и полностью свободные воскресные дни.

Я сходу начал работу над сценарием и написал письмо Татьяне с просьбой выслать мне любительскую кинофотокамеру "АК-8".

Примерно через месяц пришла от Татьяны посылка, в которой вместе с колбасой и сыром прибыла кинокамера!

Сценарий к этому времени был практически готов, был подготовлен и дикторский текст и я приступил к съёмкам первого своего озвученного фильма! Вся наша «батарея”, все мои друзья – лейтенанты запаса – были удивительно послушными и организованными “киноартистами”.

Фильм начинался словами: «Никто из нас не думал это лето проводить в Риге – всё получилось неожиданно. Нас поместили в огромную казарму и заставили жить по уставам!».

В фильме, как потом оказалось, были действительно неплохие кадры, переходы, приёмы, да и дикторский текст получился с долей юмора.

В самом начале фильма я снял крупным планом голые пятки какого-то парня со второго яруса, потом снял в полный кадр язык, заклеивающий письмо домой. Весь состав нашей московской группы (семь человек) я представил довольно оригинально. Каждый из москвичей садился по-очереди на одну и ту же скамейку в парке. Я кадрировал поясной портрет, держал неподвижный кадр секунд 5-6 (во время съёмки задерживал дыхание, штатива у меня не было). Потом резко поворачивался на 360 градусов с включённым аппаратом. В кадре мелькали кусты, деревья, фон. Затем происходила остановка и возникал следующий неподвижный портрет.

У Виталия Соколова были неприятности с получением денежного перевода. Жена выслала ему деньги, а он их не получил. Вместо него его перевод латышские девушки-почтовики отдали какому-то Соколову, однофамильцу, правда, солдату совсем из другой части. Для местных почтовиков главным было с овладение фамилий. Нам пришлось восстанавливать справедливость самостоятельно. Мы разыскали лже-Соколова, окружили и убедили отдать чужие деньги. В фильме я обыграл эту ситуацию, но совсем по-другому. В кадре со спины снят Виталий Соколов, перед ним море, на коленке он держит тетрадь и пишет письмо своей жене. Дикторский текст: "Здесь очень холодно и плохо кормят, вышли мне ещё тридцать рублей", – писал Виталий своей жене, греясь на солнце на берегу рижского взморья”.

Погода в то лето на самом деле была холодной и когда пришло время по сценарию снимать наше купание в море, то добровольцев не нашлось. Вызвался только один Рудольф Алексеев, а для ”массовости” пришлось окунуться мне. Снимал эту сцену купания, кажется, сам Виталий Соколов.

Я уже говорил, что мы всей ”московской” группой побывали в изумительной Сигулде, потому что Рижане нам заявили: «Если Вы не побываете в Сигулде, то Вы не узнаете Ригу во всей её красоте и разнообразии!”. Сигулда действительно привлекает туристов своими живописными уголками и остатками ”живой” старины.

Когда мы группой бродили по Сигулде, живописному туристическому пригороду Риги, то мне удалось снять кадр, в котором был я с футляром от кинокамеры и Олег Оленев с фотоаппаратом на груди. Дикторский текст был такой: "Кино дешевле, чем фотография и после каждого просмотра – выпивка!" – так объяснял Юрьев Олегу Оленеву преимущества кино.

В Сигулде удалось забраться на самый верх Турайдотского замка и снять изнутри круговую панораму через бойницы, в этом случае аппарат "проворачивался» очень медленно.

Побывали мы и на братском кладбище, покой, чистота и порядок этого мемориала нас поразил.

В Риге я снял самую короткую и очень узкую улицу Розен, знаменитый Домский Собор. Во время дождя снял мокрый городской троллейбус на бликующем от воды и света асфальте.

В самом начале фильма, имитируя наш приезд в Ригу из Москвы, я вставил кадры нашего возвращения из Сигулды в Ригу, правда, поезд был пригородный, а не московский, но вряд ли кто-нибудь мог заметить такую подмену, мы были в штатской помятой одежде. На выходные дни мы переодевались, а штатские вещи держали на "конспиративной" квартире у Владимира Новосельцева на известной Вам уже улице Баускас, 43.

Когда я получил свой киноаппарат наши официальные строевые занятия уже закончились. Пришлось уговаривать ребят сняться в "живом" самодельном строю. К моей радости ребята согласились мгновенно. Командиром выбрали моего однокашника по институту, бывшего фронтовика Онищенко, он носил заслуженное на фронте звание старшины. После окончания института по распределению его направили работать в Луховицы (филиал 30-го завода).

Потом, уже на экране при демонстрации озвученного фильма, наш строй маршировал под марш "Москва-Пекин" прямо на зрителя! Вдруг раздавалась команда: "Кругом!", весь строй дружно поворачивался назад, а один человек продолжал идти на зрителя. Дикторский текст был примитивным: "Опять, Лазарян, Вы в строю о чём-то думаете!".

Благодаря моей агитации за любительское кино, Павел Лазарян стал кинолюбителем, после сборов он заезжал ко мне, чтобы определить: какой аппарат лучше купить. В процессе съемки своего фильма я один попал на братское рижское кладбище, которое называют кладбищем Яниса Райниса. Мемориальный комплекс Братского кладбища сооружён примерно в 1921-ом году. Вначале здесь хоронили латышских стрелков, погибших по разные стороны баррикад в период с 1915-го по 1929-ый годы, но позже стали хоронить и современных воинов. К этим кадрам я придумал примитивный текст: «Это не дом отдыха, а Братское кладбище, сооружённое в 1921-ом году. Каждый из нас согласился бы здесь лежать – чистота и математическая строгость форм – успокаивают нервную систему", правда, в фильм вошёл несколько "сглаженный" вариант текста. На всём кладбище Райниса только его собственное надгробие выделяется и привлекает внимание. При посещении этого кладбища я неожиданно встретил друга по институту Константина Шустина со своей женой Наташей, они приехали в Ригу во время своего отпуска. Я очень обрадовался встрече и мы решили её отметить. Но дело в том, что Наташа была экономисткой по образованию и дикой скрягой по жизни. Встречу отметили чашкой кофе в каком-то рижском кафе.

Фильм до товарного вида, до кондиции, я доводил уже дома с помощью купленных в Риге радиолы «Латвия”, магнитофона ”Гинтарас” (по-русски ”Янтарь”) и набора патефонных пластинок, которые мне одолжил на время сотрудник КБ-82 Виктор Николаевич Бунтов.

Технология создания фильма была довольно трудоёмкой: проявление, минимальный монтаж (минимальное количество склеек), с последующим озвучиванием фильма. Процесс озвучивания представлял наиболее сложную часть работы над фильмом и состоял в следующем: в самом начале я с помощью радиолы записывал с патефонных пластинок музыку, соответствующую содержанию каждого кадра, потом наговаривал дикторский текст.

Синхронизация была примитивной: запись звука или дикторского текста я каждый раз начинал с запуска проектора, а когда на экране появлялся ”крест”– тогда включался магнитофон.

Каждая запись начиналась от "печки", от появления "креста" на экране.

Но я забежал немного вперёд, эту трудоёмкую работу я выполнял после окончания наших сборов в полученной от КБ комнате в двухэтажном доме барачного типа. 

Переезд произвели мои друзья Дима Буйко и Олег Андриянкин, которые присутствовали на моих "пышных" проводах на сборы, а я во время переезда семьи в барак "скрывался" от тягот жизни в Риге!

Фильм получил название "77дней", ровно столько дней нас продержали в Риге, а по повестке из военкомата переподготовка должна была занять целых три месяца! Фильм получился ”двухсерийным”, каждая серия минут по двадцать. Титры на экране были краткие и конкретные, примерно такие:

"Роли младших лейтенантов исполняют:
Рудольф Алексеев
Владимир Андрианов
Николай Калинин
Павел Лазарян
Олег Оленев
Виталий Соколов
Геннадий Юрьев

В эпизодах участвовали:
Шуба
Сыч
Партола
Мебель
Недосекин
Недобой
Боря Иванютин
и майор Иванов".

Я уже говорил, что наши сборы продлились ровно 77 дней, а не 99дней, как было намечено первоначально, примерно с 25-го мая по 10-ое августа. В день моего рождения, 8-го августа, мы ещё находились в Риге и Виталий Соколов поздравил меня такими стихами:

В этот рижский юбилей,
Что проходит так уныло,
Понапрасну слёз не лей –
И не так уж всё постыло:
Заводи “ежа “скорей!

Очевидно, ребята-москвичи заметили и оценили постоянный мой "завод".

После окончания сборов я вернулся в Москву и обработал отснятые по сценарию плёнки, смонтировал, озвучил и фильм был готов к 7 ноября для демонстрации. Фильм "прокрутили" на квартире Олега Оленева. На просмотр собрались все московские младшие лейтенанты со своими жёнами. Николай Калинин пришёл не только с женой, но и со своим братом, который, как оказалось, был настоящим профессиональным художником-мультипликатором.

Зрители были в восторге от фильма. По просьбе зрителей пришлось показать фильм два раза. Брат Николая Калинина предложил мне заняться кино серьезно. Но мне было тогда уже 29 лет, я был инженером и такой переход показался мне чистым авантюризмом. От его предложения я сразу отказался.

              12. Выход из сложного положения

Сразу после моего возвращения со сборов на работу меня срочно вызвали к Потопалову. Он был в подавленном настроении, поздоровался и, не поднимая на меня глаза, сказал: "Тут без тебя твои "девицы" взвесили все ракеты злополучной серии и все они оказались не в допуске по центровке, разберись!". Пошёл разбираться... Проверил расчёты моих "девиц" – всё правильно, ошибок нет, "девицы" умели хорошо считать.
Я задумался. Отклонения от "нормальной" центровки составляли не более 2-3мм. Средняя аэродинамическая хорда крыла ракеты составляла 30016 мм, это была база измерения центровки, а ошибка в 2-3мм., от базы составляет всего 0,067 – 0,100%САХ! Допуска, устанавливаемые на центровку, в некотором смысле условны и определяются из теоретических соображений с определённым запасом. Тем более, что в процессе полёта, из-за выгорания топлива, центровка ракеты смещается примерно на 50%САХ (на целых1508мм!). После подобных размышлений и соответствующих прикидок, я принял смелое решение: провести повторное взвешивание всех ”выпавших” из допуска ракет (спишем на неумение моих ”девиц”).

Но, самое главное, надо было изменить технологию всего процесса – перед приглашением представителя заказчика необходимо факультативно выполнить расчёты и определить какой величины должно быть замеряемое рулеткой расстояние между опорами передних и задних козелков, стоящих на платформенных весах.

В эту "тайную" технологию я посвятил бригаду рабочих, чтобы они знали какую цифру на рулетке показывать контролирующему представителю заказчика ("нужную" цифру я каждый раз рассчитывал и сообщал главным измерителям).

Риск, конечно, был. Забегая вперёд, могу сказать, что рабочие не подвели. Особенно надёжным и толковым был Николай Капустин, он тогда учился в Тушинском Вечернем Механическом Техникуме (ТВМТ).

Технология обмана была до предела простая и заключалась в двойном взвешивании ракеты: при первом взвешивании присутствие заказчика по инструкции не требовалось и мы определяли фактическую центровку ракеты без него. После расчёта необходимой корректировки замера расстояния между весами, на процедуру проверки приглашался заказчик.

Представитель заказчика, Григорий Макаров, очень строгий контролёр, вначале подходил к передней опоре и ему первый рабочий показывал, что он держит "нуль" рулетки на базовой риске опоры. Пока Макаров подходил к хвостовой опоре, второй рабочий подтягивал рулетку до нужной цифры (на злополучные 2-3мм). Нужную цифру замера я сообщал рабочему по результатам первичного взвешивания ракеты без заказчика.

В течение недели все «забракованные" ракеты были благополучно сданы заказчику.

К настоящему времени эти ракеты закончили свою "трудовую" жизнь – их переделали в ракеты-мишени и никаких жалоб не поступало.

Когда я принёс Потопалову на подпись пачку протоколов с результатами взвешивания ранее «забракованных» ракет. Он сказал: ”Не знаю, как тебе удалось это сделать, но всё равно большое спасибо!” Рассказать ему правду я тогда побоялся... И до сих пор хранил тайну...

Не могу не вспомнить о событии примерно этого же времени: Потопалова поздравляли на состоявшемся в нашем конструкторском бюро митинге по случаю присуждения ему Ленинской премии за разработку ракеты 218. Дело в том, что первоначально высшее руководство Министерства намечало награду вручить одному из заместителей Лавочкина, но он внезапно ”морально” разложился, а медаль-то ведь была уже изготовлена... Что делать? Самым подходящим кандидатом на медаль был, конечно, наш Александр Васильевич Потопалов.

На митинге выступили сотрудники с поздравлениями в адрес Лауреата. После всех поздравлений Потопалов взял ответное слово. Он вышел на трибуну, поблагодарил собравшихся за поздравления, и сказал: ”Когда я оглядываюсь назад, то кроме совершённых ошибок ничего не вижу”. Произнося эти слова, он действительно оглянулся назад сначала направо, потом налево...

После Потопалова выступили ещё Вилль Георгиевич Куксов (один из замов) и Михаил Шусторович (ведущий конструктор).

В своём выступлении Куксов высказал мысль, что он лично принимал большое участие в выполнении этой сложной работы.

Смысл выступления Шусторовича был ещё более откровенным, дело в том, что оказывается всюду, где находился Потопалов, там же появлялся Шусторович и мгновенно разрешал самые сложные проблемы... Возникала невольно мысль: ”Лауреатом Ленинской премии должен был быть Михаил Шусторович, просто вышла непростительная ошибка!”


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

http://www.proza.ru/2012/03/17/732