Я просто подняла голову, когда резкий удар клинка завершил свою смертельную амплитуду страшным, глухим ударом прямо в живое и целое. Все происходит совсем близко, поэтому хорошо видно, как голова медленно, отделившись от измученного побоями тела, падает в траву. От удара о землю глаза удивленно моргнули и остались широко открытыми, не безумными или испуганными, а спокойными и чистыми.
Я не могу удержать крик, чужая холодная, как лед, ладонь зажимает мне рот с удивительной силой, решаюсь повернуть голову:
- Катулла! Мы должны что-нибудь сделать! Они убили Рустика, там Епископ и Еливферий… Катулла! Катулла! Что делать?
Женщина с силой прижимает мою голову к груди, шепчет:
- Мы не можем отменить эту казнь, и уже никто не может, но наш христианский долг облегчить страдания, великих мучеников. Она вкладывает в мои руки, что-то маленькое и твердое. Раскрывая ладони, я вижу простой деревянный крест, христианский.
- Молись!- подсказывает Катулла и падает на колени, уже причитая молитву. Опускаюсь рядом, губы уверенно, с воодушевлением шепчут совсем непонятные слова. Страшный спектакль опять приковал мое внимание.
Тело Рустика обмякло и повалилось на подернутую желтизной осеннюю траву, в ту же минуту, полупрозрачный, светящийся голубь отделился от обезглавленного тела и медленно поплыл вверх, именно поплыл или, скорее, вознесся.
Значит душа великого мученика, принявшего истязания и смерть за веру во Христа, Бога Истинного, уже рядом с учителем. Христос, безусловно, принял душу пресвитера Рустика в свои объятья.
И снова страшный, леденящий сознание звук прорезал воздух, отсеченная тупой секирой голова Елевферия покатилась по жухлой примятой траве, по-детски удивленный взгляд застыл на мертвом лице великого мужа.
Окровавленное тело повалилось наземь и еще какое-то время билось в страшных предсмертных конвульсиях, но вот все стихло, и белый полупрозрачный голубь медленно поплыл в безмятежную, голубую высь.
Теперь очередь Дионисия, первого Епископа Парижа, он удивительно спокоен и умиротворен. Измученный, седовласый старец спокойно созерцает панораму раскинувшегося у подножья горы города, слова молитвы произносит еле слышно, но отчетливо и вполне осознано:
- Благодарю Тебя за все, что Ты устроил через меня для славы пресвятого Твоего имени и за то, что Ты посетил мою удрученную трудами и стремящуюся созерцать Тебя старость, призывая меня к Себе с друзьями моими. Итак, молюсь Тебе…
Резкий порыв ветра заглушил еле слышные слова старца. Я отчаянно пытаюсь расслышать последние, важные, как великое откровение, как сама истина, слова…Но только одно «аминь»…и голова блаженного святого упала в пыльную траву, хлынувшая из обезглавленного тела кровь залила мертвое лицо.
Вот и все, бессилие разрывает сознание до боли, я не могу сдержать отчаянья, зажимаю рот ладонью не в силах удержать рыдания. Сейчас тело упадет на траву, и душа-голубь вознесется в это чистое, как последний вздох святого, небо, на встречу распахнутым объятьям Христа. Ничего нельзя исправить, ничего нельзя изменить.
Но происходит невероятное, тело Дионисия, оперевшись руками о деревянную плаху, медленно поднялось с колен. Епископ подошел к отрубленной голове, поднял ее и направился к протекающему неподалеку ручью. Бережно омыв голову в холодной, прозрачной воде, старец направился по еле заметной среди невысокой травы тропинке на северо-восток.
Никто не посмел стать на пути обезглавленного. Все: и палачи, и сострадавшие, - увидели в происходящем преславное чудо, явленное Богом, и многие неверующие в тот день обратились в веру Христову.
- Все, я больше не могу просто смотреть! Пойдем.
Катулла схватила меня за руку, и мы побежали ниже, огибая гору, чтобы не быть замеченными и не упустить из виду божественного старца и идущих за ним. Епископ прошел около шести километров в направлении устроенной христианами церкви.
Катулла, видимо, догадалась, куда направляется Дионисий и почти бежала, успеть за ней было совсем не просто. Стройная в строгой черной одежде римлянка Катулла остановилась неподалеку от церкви:
- Будь что будет, никуда не пойдем, хоть это и опасно, но я буду ждать здесь!
- Хорошо, Катулла, подождем.
Я хотела о многом спросить свою спутницу, но слова и эмоции совсем смешались от пережитого потрясения, так и стояли, молча пока на тропе, не показался святой страдалец с головой в руках и все идущие за ним.
При виде Епископа мы с Катуллой опустились на колени, и в этот момент опять произошло невероятное. Святой Дионисий поравнявшись с Катуллой положил ей на руки свою голову и упал замертво, словно обозначив место своего погребения.
Мгновением позже, красивый совсем прозрачный голубь отделился от тела и поплыл в голубую высь окруженный неземным светом. Меня сильно и грубо трясут за плечо:
- Фройлен! Фройлен! Эта дверь заблокирована. Нужно открыть! Помогите!
Поднимаюсь резко, рывком, а зря, потому что тут же ударяюсь головой о самую верхнюю полку купе. Поезд, спокойно и ритмично покачиваясь, торопится по намеченному маршруту.
- Фройлен! Фройлен! Нужно открыть! Помогите!
Маленький щупленький немец стоит посередине купе в одних трусах, и ждет, когда я помогу ему открыть дверь. Оглядевшись, замечаю еще двух мужчин, безмятежно спящих в купе, почему этот персонаж обратился за помощью именно на мою, верхнюю полку? Но отказать человеку в помощи нельзя.
Правда, мои попытки открыть дверь оказались совершенно безрезультатными. Немец перебирал босыми ступнями по полу.
- Фройлен! Нужно открыть!
Вот чудной, да понятное дело «нужно», что ж попробуем по другому. Я просто разбудила огромного немца, мирно посапывающего на нижней полке.
- Извините, мне нужна помощь. Помогите открыть дверь.
Бедный, разбуженный не сразу улавливает суть происходящего, и довольно долго и удивленно пялится на земляка в трусах, видимо потому, что его пробуждение обошлось без удара головой о полку вагона, как в моем случае.
Все-таки, сообразив, в чем дело, разбуженный Гулливер одним мощным рывком распахнул заклинившую дверь, и голый возбудитель ночного спокойствия прямо как был, босиком и в трусах, засеменил в сторону туалета.
Сон прошел. Оставаться в купе больше нет смысла, выхожу и долго стою у окна. Рассвет. Франция. Теперь мне все становится понятно, вчера вечером в шумном Ганновере, я с трудом дождалась посадки в поезд.
После пробега в тысячу километров на своем автомобиле до Москвы, перелета в Германию, и прогулки по «красной линии» достопримечательностей Ганновера, я с трудом держалась на ногах. Полка вагона показалась самым удобным ложем в мире.
Только коснувшись подушки, провалилась в глубокий сон, но мысли продолжали крутиться вокруг одной нерешенной задачи. Мне необходимо и очень важно было решить, куда я пойду, оказавшись в Париже, с чего начать, что влечет больше всего?
Теперь, события так живописно и реально пережитые этой ночью во сне, не оставили и малейших сомнений: конечно Сакре-Кер на горе Монмартр. Самая высокая точка Парижа. Самая знаменитая и светлая легенда подаренная веками, моему любимому городу…
- Сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести, ну вот, осталось всего тридцать семь ступеней и я на самой вершине холма.
Однако стоит перевести дух. Базилика совсем близко, как жаль, что светит солнце. У меня есть давняя мечта увидеть Сакре-Кер под струями дождя, храм выстроен из специально привезенного камня, который белеет от взаимодействия с водой, поэтому, и без того белая базилика, во время дождя выглядит еще более белоснежной и величественной.
Долго, с наслаждением смотрю на город с верхней площадки у входа в храм. Снова события, пережитые во сне, обретают реальные черты: ведь именно эту панораму созерцал прямо перед смертью Дионисий; именно здесь, на горе Монмартр, были обезглавлены язычниками проповедники, совсем новой, и потому гонимой веры.
Гора великомучеников тогда еще не была частью Парижа, присоединение произошло намного позже, и храм на месте казни построен не так давно в масштабе прошедших веков, но история бережно сохранила малейшие подробности великого подвига во имя Христа.
Потрясающая история, поэтому люблю подниматься по длинной лестнице пешком, отдавая дань уважения священному месту. Фуникулер конечно удобен, но подниматься по лестнице более душевно. Позже обязательно схожу в обитель Сэн-Дэни, она была возведена именно там, где благочестивая римлянка Катулла похоронила обезглавленного Дионисия.
Туристов становится все больше, пора посетить Сакре-Кер. Как всегда растворяюсь в созерцании витражей и прекрасных мозаичных картин, особенно сильно впечатляет монументальное панно центрального купола «Благодарение Франции перед Сердцем Господним».
Совершенно неповторимые ощущения: восторг сменяет какой-то благоговейный трепет. Не отрывая глаз от красот купола, случайно натыкаюсь на объемного пожилого немца.
- Извините!
Я ловлю на лету выбитый случайно фотоаппарат, и с очередной порцией извинений, возвращаю владельцу:
- Извините!
Моя ошибка состояла в том, что извинилась я по-немецки.
- О Фройлен! Вы, тоже проводите выходные в Париже?
-Да, позвольте!
Стараюсь как можно быстрее удалиться от случайного собеседника. Мне не хочется разговаривать или заводить знакомства, здесь мне нравится придаваться своим мыслям в одиночестве. Я наслаждаюсь необыкновенно чистыми и красивыми ликами святых. Внутри храма есть небольшая лавка, мне захотелось купить свечи и …
- О Фройлен! Хотите выбрать сувенир?
Мой немецкий очень ограничен, поэтому вместо просьбы оставить меня, потому что мне хочется тишины и покоя, я просто говорю:
- Извините!
И быстро направляюсь к выходу. Это уже не я и Сакре-Кер, а я Сакре-Кер и немец, придется спасаться бегством. На выходе опять залюбовалась панорамой у подножья Монмартра, присела прямо на ступени базилики и мысленно вернулась к Дионисию, удивительно красивый, сильный духом человек.
Совсем земной и реальный, сын благородных родителей-язычников, уроженец города Афины. Будучи первым среди горожан в благородстве, честности и познаниях довольно молодым был избран почетным членом Ареопага.
Именно там прейдя в Афины проповедовал, о Христе Боге едином, Апостол Павел. Все слова Апостола запечатлел в сердце своем Дионисий и позже, когда разошлись старейшины Ареопага, он долго говорил с Павлом. Павел спросил его:
- Кого почитаете за бога?
-Кроноса, Афродиту, Зевса, Гефеста, Гермеса и многих других.
- А это кто?
Спросил Павел, указывая на капище с надписью «Неведомому Богу».
- Тот, который еще не явился среди богов, но придет в свое время. Это тот Бог, который будет царствовать на земле и на небе, и царству его не будет конца.
Услышав это, Апостол Павел сообщил…
- Фройлен!
Даже вздрагиваю от неожиданности.
- Красиво! Вам нравится?
Это уже похоже на наваждение. Мужчина, в принципе, вполне славный, сел рядом на ступеньках и добродушно улыбается. Опять остается только одно… Бежать!
Я дарю назойливому джентльмену очаровательную улыбку и убегаю прочь от прекрасной базилики, ничего мы еще встретимся, ведь впереди целая вечность!