Хождение по застольям

Валентина Газова
В интернете идут споры в 1938 или в 1942 году в эвакуации художник Кончаловский написал эту картину.  А какая разница, мои родственники страшно голодали с 1917 по 1953 годы. Причина - налоги, самооблоги, твёрдые задания, полная конфискация жилья, ссылка и т. д. Зато члены союза писателей, союза художников вели иной образ жизни. Чтобы удержаться в этой льготной организации, они должны были тусоваться среди золотой молодёжи  и между собой, устраивать приёмы на самом высшем уровне, иначе выскочишь  как пробка, и пойдёшь на завод  давать стране тяжёлую индустрию.

Обидно, что об эмиграции  многие,  даже я, судили  по выдумке Алексея Толстого  "Эмигранты", а не  по произведению Ивана Шмелёва  "Няня из Москвы". 

Название "Эмигранты" - лживое, все они были беженцами, спасали свою жизнь. А название  книги "Няня из Москвы" - добрее и не придумаешь. А вот о том, что было внутри страны, собирать сведения и публиковать их - наша задача. И не надо думать, что всё это неактуально.  Никто, кроме нас не будет собирать сведения о наших дедах и прадедах.  Тем более, что после 1917 года у большинства не сохранилось писем, фотографий, а советские книги и фильмы сбивали с толку даже потомков расстрелянных. Прикормленные главные редакторы, сами родом из октября, называют народ быдлом. Спрашивается, а для кого они пишут? Без госдотации  они ни дня бы ни издавались.               

 Если война 1941- 1945 года белое пятно в истории, то 1914-1917 года и подавно. Воинские захоронения неизвестны, или  сознательно разрушены.  Простые солдаты после 1917 года закапывали свои награды, чтобы с ними самими не случилась беда.  Жён офицеров расстреливали в их домах.  Царь платил золотые монеты  простым солдаткам, пока их мужья воевали. Солдатки относили эти монеты в банк, соблазнившись на проценты. После 1917 года все солдатские деньги   в банках  лопнули,  крестьянкам велели сдать все золотые монеты под страхом расстрела.                      

 Русское общество никогда не было кастовым, и родственники у большинства имелись во всех сословиях. Каждый человек должен был добывать  пропитание, причислив себя  к какому-либо сословию, а также  исполнять обязанности данного сословия. В том числе обязанность заботиться о сиротах лежала на своём сословии. Так в романе  Льва Толстого "Война и мир" Ростовы лишь частично выполнили свои обязанности перед кузиной Соней, вырастили, но не отдали замуж из-за проигрыша Николая.  В сказке  Бажова  "Серебряное копытце"  семье многодетного горюна досталась изба Дарёнки, и приказчик обязал за то кормить сироту. Но эта многодетная семейка, не построившая даже для себя жилья, к Дарёнке относилась совсем уж по-свински, так что ей пришлось уходить из отчего дома. Одни ссылались на нехватку времени, другие на нехватку средств, и все дружно подкидывали своих сирот церковнослужителям. Хотя на карточные игры и кабаки находили время и деньги.               

 В рассказе Гоголя "Вий" Хома Брут был круглым сиротой, не знал своих родителей и учился в семинарии.  В 1848 году после эпидемии холеры церковнослужители стали строить  епархиальные училища для девочек- сирот на собственные средства, а государство не давало ни копейки. Постройка и содержание училищ тяжким бременем ложилось на все приходы.  Девочек содержали до 17- летнего возраста, а далее они получив аттестат об образовании, могли работать учительницами. А после 1917 года детей и не считали за детей. И вот мой  рассказ о том как мою маму в 15-летнем возрасте послали строить Магнитогорск в 1933 году.               

 В 1932 году в Московском бараке для учеников на маляров среди девочек была одна, которая рассказывала о трагической судьбе своих родственников -дворян. Девочку звали Катей, ей было 15 лет, а остальным -14 лет. Мама Кати - Настя была красивой крестьянкой, и когда к ней посватался молодой дворянин, вышла за него замуж без опаски. Он подкупил её добрым нравом, уважительностью,  отсутствием вредных привычек. Дети рождались один за другим. Вместе с мужем радовались они рождению детей, их первым шагам. Во всём у них были общие интересы, радовались приходу весны, быстрому ледоходу,  дружному разливу рек и речек,  галдящим в гнёздах грачатам,  распускающимся цветам,  радовались всполохам в ночи зарниц. Вместе берегли детей. Бережно относились к каждому листику, травинке, чирикающим воробьям. Берегли свои отношения, берегли любовь.

 И жили бы они долго и счастливо, но подошёл 1914 год, война тогда называлась вовсе не Первой Мировой, а Второй Отечественной.  Мужа взяли на фронт офицером, Настя с четырьмя маленькими детьми не бедствовала, к ней все относились уважительно. В январе 1917 года муж приехал на побывку, был нервным, а когда уехал, Настя поняла, что снова беременна, она обрадовалась, думала, что всё будет хорошо. Но пришло известие, что муж погиб. Девочка Катя родилась в срок  в сентябре, а в ноябре к ним в дом завалились продотрядовцы, выгребли всё, что было в доме, многое разломали. Приехали они на загнанной лошади. Настя сразу узнала,  это была лучшая лошадь её соседки-дворянки, у которой тоже погиб муж на германском фронте.  Повозка раньше была тоже самой лучшей, но теперь  "борцы за народное счастье" разболтали всю   повозку, и загнали бедное животное. К продотрядовцам сразу присоединились все местные    отребья,  из числа тех, кто мучил кошек, бил собак... Настя терялась в догадках, а что стало с её соседкой? А когда её саму повели на расстрел, то всё поняла. Настю спасла её крестьянская
родня, еле отбили у комиссара. В разорённом доме стало невозможно жить. Родные взяли её с пятью детьми, а потом отправили  в дальнюю деревню к родственникам, где никто не знал, что она была замужем за дворянином. После революции не было мыла, керосина, спичек. В деревне свирепствовал тиф, которы унёс у Насти двух старших детей. Но всё же по дальним деревням не ходили продотряды, а власти скрепя свои чёрные сердца, не трогали крестьян до 1929 года.               

 Но наступил колхозный строй, и в дальних деревнях стало невозможно жить. Лошадей отобрали, лодки отобрали, заготовку зерна из колхозов возили в райцентр за 30 километров. Мельников арестовали, мостики через речки стало строить некому, во время вывоза зерна в райцентр сыну Насти пришлось два раза переходить реку вброд в ту сторону и два раза назад. А так как в колхозах работы растянулись до поздней осени, мальчик простудился и умер. Никаких врачей в селе и не было, а был один фельдшер на десять сёл вокруг. Настя с двумя детьми  поехала к родным своего мужа  бывшим  дворянам в Москву. Родственников мужа в своей квартире уплотнили, оставив им маленькую комнатку.  Настя и сын заболели от таких условий, их положили в больницу, но врачи только смеялись над ними, а не лечили. Когда умерли Настя и сын, осталась девочка Катя 1917 года рождения одна-одинёшенька. Родственники, бывшие дворяне сами работали на заводе рабочими, определили Катю в малярное училище.               

  В малярное училище приехали многие девочки и мальчики из деревень - бежали из колхоза. В училище они получали паёк, директор был им как родной отец. Пайка хватало, чтобы на большие праздники, сэкономить, и взять часть пайка мукой. Моя мама отвозила муку домой в село Липовку, где жили,  работали,  платили страшнейшие налоги  и голодали её мать с маленьким братиком. Отец моей мамы умер в 1930 году из-за гонений, у многих в училище тоже не было отцов, погибли от голода в деревнях. Но  в 1933 году ночью хорошего  доброго
директора забрал чёрный воронок, а на его место уже утром пришла злейшая комиссариха. Она сразу резко уменьшила детям паёк, и заставила  их бесплатно  работать на себя, свою родню, и бесчисленных знакомых. Вся эта неисчислимая льготная погань была весьма придирчива к малярным работам, эксплуатируя бесплатный детский труд, они всё время фыркали, всё им было не так. Ученикам уже в то время было по 15 лет, а девочке Кате 16 лет.  Детям объявили, что их скоро отправляют в Магнитогорск на стройку. Катя пошла проститься со своей Московской роднёй дворянского происхождения, те сразу поняли, что детей везут на погибель,  и не отпустили её в училище, нашли ей работу маляром в Москве. Остальных загрузили в вагоны и они поехали. В пути к маме подсел такой же 15 летний мальчик и стал с ней говорить о Есенине:"Я сумел достать его книгу, это хороший поэт, а никакой не хулиган, стихи его совсем не упаднические, а очень хорошие."  Но мама не стала его слушать, потому-что верила официальной пропаганде, что Есенин хулиган, и читать его могут только хулиганы.  Так чёрная пресса сбивала людей с толку. Это несмотря на то, что в малярном училище они пели песню: "Ты жива ещё моя старушка..."- девочки думали, что песня народная. Также любимыми их песнями были   "Позабыт, позаброшен..." , "Разлука, ты разлука..."                               

  В Магнитогорске их поселили в холодный барак, в комнате было 50 девочек. Их "приободрили", рассказали, что первые строители Магнитогорска вообще жили в палатках.  Через месяц в этот же барак из Москвы привезли ещё 50 девочек, всем пришлось спать по-двое на койке, и паёк им уменьшили. Потом ещё привезли, и пришлось просто сдвигать койки.  Мама уже из Москвы выезжала в рваной обуви, которая развалилась, когда их гоняли на Красную площадь. В те времена то и дело кто-то скоропостижно умирал из числа стоявших у власти, и всех трудящихся выгоняли скорбеть по ним на Красную площадь. Когда проходили мимо мавзолея, где стоял Сталин, им велели бежать, в толпе наступали на ноги и рвалась обувь. В Магнитогорске зимы суровые, а наступала уже поздняя осень, мама не знала, что делать. И вот ей самой первой изо всех девочек пришёл перевод от старшей 20-летней сестры. Ясно было, что это были деньги на билет до Москвы. Денег хватало, чтобы купить себе обувь и билет. Но подружка узнала, и стала проситься взять  её с собой. Пришлось забыть про обувь. Подружка договорилась с "большими ребятами", которым было по 20 лет, что те им купят билет, потому-что у ребят был отпуск, и они могли беспрепятственно купить билеты, а остальные были на полуказарменном положении, не имели права никуда ходить. Мама отдала подружке деньги, но ребята несколько дней не несли билеты. Мама очень переживала, но  наконец подружка сказала, что этой ночью, как все заснут, надо встать, тихо одеться, и молча идти на вокзал. Так они и сделали. Их места оказались рядом с теми ребятами, которым подружка отдала деньги. Ребята сказали им, что едут в отпуск, а потом вернутся, а дальше ни о чём не говорили, планами не делились. Когда приехали в Москву, пошли с подружкой к её родственникам, которые жили в комнате пятнадцатиметровке  - девять человек, притом с чужими людьми, спали на одном боку всю ночь. Подружка попросила её подождать на улице, потому что обе боялись, что кто-нибудь узнает, что они сбежали, и донесут. Мама очень долго ждала на улице, и стала сомневаться, а может подружка убежала. Но всё же через продолжительное время  она вынесла деньги. Мама поехала искать в Москве своего 18-летнего брата, который днём учился на рабфаке, а ночью работал метростроевцем, позже он поступил в мединститут. У него в общежитии она остановилась на один день, брат сказал, что он тоже послал деньги для побега, но позже чем 20-летняя сестра, так деньги и пропали на почте.  Посоветовались, решили что вдруг в Москве её арестуют из-за побега, но и к матери она ехать боялась, а вдруг и там будут искать. В Магнитогоске она видела заключённых. Их вид её пугал, все оборванные в лохмотьях, истощённые, они возили тачки в
котлованах и траншеях. Девочкам говорили, что это преступники, но когда она бежала, уже в поезде думала, что их самих могут тоже назвать преступницами из-за побега, и арестовать. 
Она поехала к 20-летней сестре в Рязанскую область, которая потом нашла ей работу.               

   Никто из советских прикормленных писателей не писал про мытарства 15 летних детей, боявшихся ареста, про голод, холод, ужасные условия в бараках, невозможность проживания в сёлах. А во время застолий, литературных вечеринок-попоек, тусовок среди золотой молодёжи было просто неприлично вспоминать об этом. Да и никто не думал в писательской среде о чужом горе.