В царстве ледяных сердец
«Природа не имеет органов речи, но создает языки и сердца, при помощи которых говорит и чувствует»
И. Гете
… Вдох, выдох, снова стремительный вдох… Куда бежать, куда прятаться? Сердце стучит так, что ритм его ощущается в голове…
Кругом, куда ни глянь, зеленый луг, лес… Нет, не убежать, не убежать ей отсюда…
А это чудовище уже выскочило из леса. На счету у него – сотни человеческих жизней, может быть, сейчас прибавится еще одна в этот мрачный список… Нет! Нельзя бросить стадо. Нельзя и унять сердце, которое от охватившего ужаса беснуется и мечется в груди, словно плененная птица…
Миг – и молодая пастушка уже в центре овечьего стада. Ей вслед звучит рык раздосадованного зверя. Овцы блеют. Они испуганы. Десятки и десятки белых крупов жмутся к человеческой спине, ногам, рукам… Несчастные, одомашненные, беззащитные звери! Они свято и безоговорочно надеются на двуногое существо, ищут у него защиты от страшного чудища. Неужели они совсем не понимают, что сейчас у той, к которой они льнут, нет ничего, чтобы защитить не только их, но и себя…
Хрупкая, бедная девушка, с замирающей душой смотрит на таинственного убийцу, орудующего в графстве Жеводэн уже как три года. От охватившего со всех сторон ужаса пастушка даже не может позвать на помощь людей – словно нет у нее языка и голоса. Что ей делать?..
Дрожа всем своим существом, она оглядывается в сторону чудовища. Зверь явно разочарован, даже сконфужен. Он отступает назад, потом делает несколько шагов вперед, приминая широкими лапами траву. Время от времени он трясет головой и потирает ее лапой, совсем как охотничья собака, не нашедшая пристреленной хозяином утки. Монстр как будто не понимает, каким образом он мог упустить такую легкую добычу, пофыркивает, словно ругает себя за промах…
Наконец он несколько успокаивается и, садясь на поляну, начинает слегка нелепо зализывать шерсть на груди в правильном направлении. Он, кажется, вовсе забыл уже про свою добычу. Он элементарно на нее не реагирует. Пастушка уже меньше дрожит. Зверь начинает мыть свою лапу, но огромные, словно ножи клыки явно мешают, поэтому чудовище наполовину открывает челюсти и, высунув розовый язык, начинает лизать лапу и туповатые черные когти.
Но, несмотря на столь мирную картину, девушка не двигается с места. Шаг за стадо – и она уже будет придавлена этими самыми лапами, и эти самые клыки будут испачканы ее кровью.
«Откуда взялся ты, зверь невиданный и грозный?» - вопрошает про себя пастушка, смотря на пятнистую шкуру монстра. Он словно понимает ее. Вздыхает. Оттого ли вздыхает, что поесть не удалось или оттого, что сам не понимает, зачем он здесь?
Зверь облизывается и отворачивается. Смотрит на дымок, змейкой вылетающий из деревенских труб.
- Не смей идти туда!
Монстр оборачивается, и страшная морда его желтые зубы и черная кайма губ вытягиваются в оскал.
Страшно ему? Ничуть. Куча людей способна поймать и убить его, а один, один несчастный человек без оружия – ничто. Ничто, ничто! И он это прекрасно понимает, царапая когтями землю и виляя задом с мохнатым, как будто волчьим хвостом… Собака, истинно пес, дикий, пятнистый почему-то, но пес. Лапы здоровые – но все равно песьи. Морда – страшная, широкая, прямоугольная морда – и та песья. Уши лишь скругленные. Как у мыши. А глаза… Глаза другие. Ни на что не похожие…
… Люди не любят заглядывать диким животным в глаза. Домашняя кошка или верный старый пес – другое дело. Человек смотрит лишь в глаза убитого дикого зверя, когда уже вместе с жизнью в них тухнут искры свободы. Боится человек этих искр. Боится дикости, горящей в них, свободы боится… А главная боязнь – это то, что у самого человека эти искры давно утеряны.
У мертвого дикого зверя тухнут эти искры: умер, мол, подчинился злому року. Нет меня больше. В землю с каплями моей крови уйдет искра неподчинения золотым дождем. Сорняки вырастут здесь, сильные, не выдергать, лопатой под корень не подрезать. А вырежешь – вновь вырастут, хоть вскопай на этом месте все. Борются они – борется искра, а значит – и мой дух борется.
Жизнь-то наша – иллюзия. Цепь иллюзий, а последняя – иллюзия того, что мы живы.
А чего мы живы? Для чего нам это благо? Что мы оставим? Много ли потомков, учеников, много ли чего-то гениального, что запомнит все человечество? Или так и уйдем, следа не оставив в душах, и могилы безымянные зарастут травой… Искра ли это наша или наше безразличие? Без цели скитались, не нашли то, что искали, а искали ли вообще?..
А дикие звери? Для чего они проходят в этот мир? Стать чьим-то охотничьим трофеем, убить кого-то, расплодиться на новой земле… Неужели все? Если нет разума, нет и цели? Хотя и у разумных существ ее часто не бывает.
Цель в жизни, судя по всему, удел избранных. Поденка, обретая крылья, не имеет рта и желудка. Понимает ли она это? Не известно вообще, о чем думает ее крохотный мозг. Цель у нее одна – воспроизвести на свет себе подобных, которые тоже вырастут и умрут в один день. Зачем? Неужели для того, чтобы накормить рыб в пруду или голодных птичьих отпрысков? Неужели это просто тупое, механическое подчинение? Цель проста. Толк великий для Природы. А для себя какая радость? Стремительность жизни? Повторение судеб своих предков? Производство потомков, обреченных на гибель? Или просто тупая радость от жертвования собой?
Неизвестная цель. Непонятная. Уму не постижимая.
Взять хотя бы собак. Спасают они своих хозяев, часто погибая сами или вместе с хозяевами. Зачем, к чему такая смелость? Мы привыкли говорить, что у животных все на инстинктах, и основной: «Каждый сам за себя». Тогда собаки – сумасшедшие. Но для чего? Во имя чего?
Собаке ведь ни к чему слава, почет, памятники, мемориальные доски и прочее. Ею движет Любовь – великое чувство. Во имя любви к хозяевам, к людям собаки совершают подвиги. И некоторые люди, как ни любят многие почет и деньги, способны все же на героизм.
А, может, присматривать за людьми надо? Природа так решила за глупых сыновей и дочерей своих? Мы независимости потребовали, а все равно детьми остались, и поэтому Природа дала нам в помощь некоторых зверей?
Перед землетрясением многие кошки кричат, мяукают протяжно, говорят словно: «Образумьтесь же, глупые, несмышленые! Беда, беда, а вы не слышите, не видите, не чуете, не чувствуете!»
Глупые маленькие дети. Утрачены многие способности к выживанию. Погасли дикие искры в глазах. Отгородились от природы, как смогли. Что мы есть без оружия, вне городов, без благ развития? Горстка мартышек. Ни один дурак, ни одна из этих мартышек не пойдет в лес, голыми руками убить, скажем, медведя. Почему? Мы слабы, как и всякие дети. Да, животные для нас недоразвитые, потому что не знают наших благ. А для них – глупые мы, потерявшие чутье и силу.
Видимо, об этом сейчас и думал зверь, сидя чуть сгорбившись и вытащив кончик языка. Нет силы во взгляде пастушки. Нет. А духовная боится, и спряталась ой как глубоко…
А как же происхождение этого монстра? Вопрос ведь задан…
Но не может зверь рассказать, не владеет языком человеческим, да и человек разучился понимать языки зверей… Замкнутый круг? Нет, однако, не замкнутый. Надо открыть душу. Понять шелест листьев и шепот ветра. У каждой вещи, зверя и человека своя история, нужно лишь знать, как ее прочитать.
Человеческая история – на языке. Сорвалась с привязи по хозяйской воле, да и пошла по белу-свету. А у зверя она – в сердце, отражается лишь во взгляде. Надо просто открыть свою душу, и чужая душа тоже откроется. Не обязательно человеческая.
Овцы уже притихли. Зверь сидел как истукан, буравя пастушку взглядом. Добыча ушла, да и сам убийца уже как-то сомневался, что это добыча. Ему хотелось заглянуть в человеческие глаза. Все глаза, в которые он заглядывал, были полны испуга или смертного оцепенения. Ему хотелось понять, есть ли искра в глазах этого нелепого, двуногого, безволосого зверя, может ли хоть кто-нибудь понять его?..
О, да, в глаза зверя заглядывать запрещено так же, как и идя по хрупкому мостику, смотреть в пропасть. Но один поворот головы девушки – и их глаза встретились…
Карие глаза обожгло янтарно-зеленым светом. Они хотели не смотреть, зажмуриться или вовсе отвернуться, но не могли. Страшную, жутковатую правду читали они в глазах друг у друга, в глазах разных…
О, нет! Это были одинаковые глаза, изучающие и пытающиеся понять друг друга. Это были не хищник и жертва; не были они и двумя хищниками, которым было что делить между собой. Это были двое неразумных детей Матери-Природы, две жертвы хрупкого равновесия, тоненькой ниточки золотистой канители, называемой жизнью. До поры до времени эта нить тянется, но достаточно одного рывка, чтобы оборвать, и…
Тогда прощай, с трудом пойманное равновесие, прощай, крохотная золотистая нить. Ее поглотит темнота. Навсегда.
Да! Они были похожи! Судьбы были похожи. Два перекати-поля жизни, носимые ветром. Есть воля изменить жизнь, но нет сил исполнить… Эта пастушка, кто же она? Всего лишь сиротка без роду и племени, случайно попавшая в барский дом. Она почти наверняка знает, что хозяева охотнее узнают о ее смерти, чем о гибели какой-нибудь овцы из стада. А зверь? Каждый охотник готов вышибить из него дух, и все будут только рады. Ни у кого от этого не заблестят слезы на глазах, никто не оденет траур…
«Почему мы с тобой так похожи?»
Могучая лобастая голова виновато опустилась. Зверь заскулил. Никто не мог влезть в его душу. Ах, если бы он мог понимать человеческий язык! Он бы рассказал этой странной обезьяне о своей родине – о жаркой Африке, о своей семье, где он жил счастливо, всего лишь покрытый крапинками упитанный щенок, жил на лоне природы. Да! Он рассказал бы ей, как его семью расстреляли охотники, а его, едва попробовавшего мясо, подарили двум барским сынкам как игрушку. О том, как его, заколотив в душный ящик и связав морду и лапы, сунули на корабль и отвезли во Францию. О том, как страшные злые собаки щелкали зубами у его розового носика, а хозяева их натравливали. О том, как он выл на луну, которую не видел через решетку, но знал, что она белая и круглая, как косточка от мяса, которое ему давали. Он бы сказал и о том, как удалось ему вырваться, как он сбежал из своей тюрьмы, но уже не нашел дороги домой…
Пастушка вздрогнула. Слезы! Крупные, как яблоки и прозрачные как льдинки, слезы изломанной, искалеченной души катились по звериной морде и прятались в грязно-желтой с крапинками шерсти.
Девушка решилась. Она вышла из окружения стада и тихонько подошла к зверю. Чудище дохнуло на нее, взъерошив ей волосы.
- Ты страдаешь? Тебе плохо, да? – нежная рука легла на огрубевшую переносицу робко и слегка недоверчиво. Зверь явно боролся с собой. Зачем? Зачем это глупое сострадание? Для него все давно предрешено: смерть уже наступала на его следы. Он слышал шорох сзади: крался охотник…
… Убить! Да, убить эту милосердную, вцепиться в эту руку со всей ненавистью к роду человеческому, хрустнуть грудной клеткой и слопать нежное мясо. Как всегда. Как со всеми ей подобными. Но она – не такая, как все. Она такая же, как и он, потерявшая путь в жизни, перекати-поле, пешка в глобальной игре, особь, организм, не более.
Смерть, смерть сзади…
Но он не жалеет. Это раньше жалел, пока кровь жертвы блестела на губах и стекала ручейками с клыков. Сейчас его поняли. Она ничем ему не поможет. А если и поможет – ей же будет хуже…
Зверь в последний раз посмотрел в карие глаза и обернулся. Дуло ружья блеснуло на солнце торжественно-притягательно. Чудовище зарычало, встав на задние лапы и подняв передние над землей. «Вот что такое смотреть в глаза смерти! Да, ты можешь убить меня, можешь. Искалечь мое тело, прострели мое сердце. Но душа моя будет свободна, и искра пока в глазах. Смотри же, смотри, жалкое ничтожество, узри искру воли, которой вы так боитесь!..»
…Выстрел грянул мгновенно. Зверь начал падать назад; из его груди в воздухе прошла дорожка алой крови, рубинами сверкнув на солнце. Овцы заблеяли глупее и громче, прижимаясь к барану, который теперь храбрился и выставлял рога, притворялся, что способен был защитить стадо не только тот мертвого, но и от живого чудища.
- Вы в порядке? – красавец-охотник подошел ближе, вскинув ружье на плечо.
- Вы… вы… за что вы так с ним?.. – пролепетала девушка.
- Что значит «за что»? Послушайте, вы испуганы, и…
Пастушка отбежала от него и подняла тяжелую звериную голову к себе на колени, испачкав платье и руги густой липкой кровью.
- Прости меня… Почему же ты не убежал?..
Но на морде было написано внеземное спокойствие. Он уже был на пути в лучший мир…
Девушка погладила мертвого. Он был все еще теплый. Земля была в крови, и реки жизни все еще вытекали из раны…
- Ледяные сердца… Целое царство… - пробормотала пастушка. Шедшие за охотником помощники оттащили ее от зверя. Они смеялись, говорили о награде, улыбались. А ей… Ей было больно. Менее чем за час она, казалось бы, прожила всю жизнь, что-то обрела и что-то потеряла. В ее руке остался клочок желтоватой шерсти… Его тело не будет предано земле. Люди сделают чучело. Но она похоронит то немногое, что осталось…
Настала ночь. Пастушку освободили от работы, сославшись на ее тяжелое состояние. Молва о смерти зверя-убийцы облетела весь Жеводэн быстро, и во многих домах славили охотника, а потом все заснули. Ночь укутала Францию в черный шелк, даже бурую от запекшейся крови траву на поляне. Спи, зверь. Тебе уж все равно, что сделают с твоим телом. Спи вечно, смотри сладкие сны об родной Африке, бегай пухленьким щенком в лесу и пугай пролетающих птичек. Это твой рай, наслаждайся…
А ты, душа человечья, погружайся в темный омут, в свои искалеченные жизнью сны, ищи в них упоенье, пока не оборвется золотистая канитель. И ты, охотник, возомнивший себя героем и защитником человечества, спи, ищи утешение во сне.
Ты можешь это делать, хотя ты точно такой же убийца, как и этот зверь, просто считаешь себя намного лучше… Все равно там, за гранью пониманья, в бездонной темноте одинаково будут мерцать нежданно оборванные канители: и тебя, и девушки, и того зверя. Вы поймете друг друга там, осознаете все содеянное, но будет, увы, слишком поздно…
Ты, человек, защищал свое селение, и, наверное, сделал правильно. Ты понимаешь человека – попробуй понять и зверя, прежде чем вскинуть ружье и выпустить на волю маленькое злое серебристое создание, несущее смерть вставшему у тебя на пути и бросившему тебе вызов. Инстинкт убийства слепит глаза зверю, слепит и человеку. О, где же разум твой, человек? Считая себя высшим существом, ты не забываешь о дремлющем в тебе звере-убийце. У животного была причина ненавидеть. А где же твоя причина? Не знаешь? Эта причина брякает у тебя во всех карманах, на нее ты построил себе неплохой домик, завел скотину и лошадей, и теперь, нежась па мягких подушках, спишь и видишь блаженные сны…
… А время шло. Забылось прошлое, забылось чудовище, наводившее ужас на жителей Жеводэна. Пастушка умерла. В корни старого дуба попало семечко, и своими крохотными корешками впитало бывшую здесь когда-то кровь. Растеньице, выкинув нежные листочки, крепло и росло, и в один прекрасный день зацвело ярко-алыми цветками. Это был шиповник. Смерть дала начало новой жизни. Шиповник разросся, оплетая корни дуба. Пчелы собирали здесь нектар, парни дарили его цветы любимым девушкам. А по ночам на закрывшиеся бутоны глядел лунным светом умерший зверь. Этот пригретый, напоенный его кровью кустик был и его звериным «Прости», и его «Прощаю»…
P. S: история эта действительно случилась в графстве Жеводэн (ныне территория департамента Лозер) в XVIII веке. Список жертв зверя за три года составил 230 человек. Первое упоминание относится к 1 июня 1764 году. 19 июня 1767 года зверь был убит освященной серебряной пулей Жаном Шастелем. Из зверя сделали чучело и отправили королю. Но когда оно стало портиться, Людовик XV велел выбросить его. Существо описывалось как огромный размером с корову волк с широкой длинной мордой, чудовищными клыками и длинным хвостом. Ученые до сих пор спорят, кем был Жеводэнский зверь.