…У него была легкая смерть.
Шел за покупками, у входа в магазин покачнулся, присел на ступеньках, прислонился к дверям и... умер. Приехавшая “скорая“ лишь констатировала смерть – сердечная недостаточность…
О таких говорят – их любит Господь – ни мучений, ни болезней, ни ужаса перед неотвратимо надвигающимся небытием…
Если Бог его так любил, почему же он не дал ему столь же легкой и светлой жизни? А прожил он тоскливую, безрадостную, бессмысленную жизнь в неустроенности и одиночестве. Он никогда никого не любил, кроме матери и сестры, да и его любили лишь они.
Поскольку его уже нет в живых, о нем допустимо такое говорить…
У его матери было двое детей – он и старшая его сестра. Родила их она от разных отцов, так никогда и не узнавших об их существовании, скорее всего, и сама точно не знала – кто от кого.
Не нам ее судить! В те послевоенные времена здоровые мужчины были редкостью, а страна нуждалась в восстановлении хозяйства, возрождении нации, восполнении потерь.
Обостренное чувство долга привело мужчин к жертвенному алтарю, вот и ходили они по разоренной войной стране вольными и щедрыми сеятелями, плодя безотцовщину и нищету. Не обошли и ее дом, и не однажды…
Жили они втроем в одной комнате двухкомнатной коммунальной квартиры тесно и бедно, как, собственно, и все вокруг. Посему, когда представилась возможность бесплатно устроить сына в интернат, он тотчас же был туда благополучно спроважен, где провел отроческие годы, – именно те, когда мальчик больше всего нуждается в материнской, тем более, отцовской опеке.
Это дало возможность его матери продлить свое бабье счастье еще на несколько лет, слава богу, без потерь, в смысле без приобретений…
Интернат, как полагается, ничего путного не дал мальчику, кроме неуверенности в себе, осознания ущербности и неполноценности. Учился он слабо, отставая и в умственном, и в физическом развитии, постоянно подвергаясь гонениям со стороны сверстников. Не сумел утвердиться, поставить себя, безропотно подчинившись жестоким законам, правившим в такого рода заведениях. Однажды старшие подростки привязали его к стойке, раздели донага и оставили так стоять на виду у девочек, не позволяя прикрыться. Он чуть не свихнулся, и в тот же день в дикой истерике потребовал у матери, чтобы она его забрала.
Вернулся домой запуганным, потерянным…
Дворы в те времена были заполнены ребятишками его возраста, в основном мальчиками, очевидно, по причине недавней войны. Но с ними он не дружил…
Свое половое созревание встретил с испугом и удивлением. И как большинство мальчиков, всплеск половых гормонов стал сбрасывать известным способом. Это случайно заметила мать. Ну и высказала ему, что он ненормальный, извращенец, что у него отсохнут руки, что не вырастет, и останется маленьким, а он тогда и был маленьким и хилым, что его ждет бесплодие и импотенция (этих слов он и вовсе не знал!), что никогда не женится. Ну, и напророчила! Ее слова, как ржавые гвозди намертво входили в него, порождая комплексы и установки на будущее. Он все более осознавал себя дебилом и извращенцем. Мать следила за ним, врываясь неожиданно в ванную комнату, в туалет, но он поумнел и более не попадался…
Вопреки пророчествам матери, он стал расти, и к семнадцати годам превратился в стройного, достаточно высокого юношу с темными вьющимися волосами и редкими для такого цвета волос ярко синими удивительно красивыми глазами. Лицо приобрело мужественные и правильные черты, – видимо его отец был-таки красивым мужчиной. Девочки стали заглядываться на него, но памятуя о своей “ненормальности”, он сторонился их…
Школу, как и предполагалось, закончил на тройки и устроился на завод учеником слесаря, став затем не слишком толковым специалистом. Работяги – народ грубоватый, конкретный и с первой получки, как водится, напоили его. Выведав же, что он даже не целовался с девушками, стали жестоко подтрунивать. Лишь только подходил, разговор тут же переходил на женщин, изобилуя пикантными подробностями. Впрочем, это сказалось положительным образом. Он зарекся пить и курить, не матерился, бежал грязи и скабрезности, женщин же избегал более всего...
Нравились ли они ему? Несомненно, они его притягивали и... пугали. Их плоть, непохожесть заставляли грезить, фантазировать. В те времена не было засилья порнухи, а кинофильмы были невинны и чисты. В фильмах (до шестнадцати лет) даже женскую грудь редко обнажали. Уединяясь, он, как и прежде, тешил свою плоть, включая теперь воображение и фантазию. В результате в него внедрилось: все происходящее между женщиной и мужчиной – грязь и мерзость…
Он достиг возраста, когда в молодых людях возникает и стремительно растет внутренний конфликт меж бессознательным (зовом природы) и сознательным (воспитанием, нравственными принципами, ожиданиями любви)…
Его сестра – не слишком красивая, осыпанная веснушками, рыжая неброская девушка, тем не менее, легко вышла замуж, родила двойню. Мать переехала в квартиру молодых, помогая им, и появлялась лишь изредка, чтобы приготовить ему еду и постирать. Теперь он мог беспрепятственно и сколь угодно предаваться самоудовлетворению, но на удивление стал это делать все реже, страдая от непреходящего чувства неполноценности, наконец, прекратил вовсе…
Время шло, но в его жизни ничего не менялось. Женщины недвусмысленно на него поглядывали, но он не понимал их призывных взглядов – в те времена женщины не были столь раскованы, как нынче…
Он часто менял работу, не задерживаясь подолгу на одном месте. Работая курьером, стал встречаться с девушкой. Она была не слишком красива, но славная, общительная – щебетунья. Ведя замкнутый образ жизни, он немало читал, много знал о театре, кино, интересовался спортом, футболом, выписывал спортивные газеты и страстно болел за киевское “Динамо”, что так и осталось его единственной страстью. Он оказался неплохим собеседником, правда, она вполуха слушала его, ожидая иного. Чувствовал притяжение к девичьей плоти, грезя по ночам, представляя, как целует ее, ласкает. В транспорте, когда его прижимали к ней, он испытывал удивительные, ни на что не похожие ощущения, вдруг пробуждался, мучительно краснея, отстранялся, пугаясь своей реакции. Она же не понимала его проблем, ожидая более решительных действий. Неопределенность в их отношениях затянулась, отчего ей казалось, что сама она ущербная и не может нравиться…
Начальником их учреждения был немолодой по их понятиям тридцатипятилетний мужчина. Однажды, вернувшись вечером после очередных курьерских хождений, он увидел в кабинете начальника картину, потрясшую его до глубины души – любимая девушка неистово целовалась с пожилым начальником, неосмотрительно теряя одежды. Он в ужасе выскочил из кабинета. Приехал домой, влетел в ванную, и принялся за запретное, что давно уже не делал.
На следующий день на работу не вышел. Трудовую книжку забрала мать…
Устроился грузчиком в мебельном магазине, чтобы тяжелой работой выдавить из себя боль измены…
…Шло время…
Он успокоился, пустая, без событий, его жизнь обрела монотонный характер.
Единственной отрадой служили племянники, которых он боготворил и безумно баловал, оттаивая душой.
Собственная же семейная жизнь откладывалась. Его целомудрие из достоинства неумолимо перерастало в помеху, мешавшую жить полноценной жизнью, множа комплексы, разрушая психику, подводя к критической черте, за которой интимные отношения превращаются в неразрешимую проблему…
На первом этаже его подъезда снимала комнату молодая миловидная женщина. Соседи решили устроить его личную жизнь, сосватав. Женщине он понравился, к тому же имел жилплощадь, она легко пошла на сближение. Он не слишком верил в то, что его жизнь может каким-то образом измениться, тем не менее все же решился еще на одну попытку.
Состоялось первое знакомство, затем несколько предварительных встреч.
Наступил решающий день – она пригласила его к себе, где и должно было “все случиться”!
Тщательно помылся, надел приличный костюм, галстук. Купил цветы, торт, шампанское (по подсказке соседей) и, испытывая неожиданно нарастающие волнение и тревогу, спустился на первый этаж.
Она приготовила обильный ужин с “оливье”, грибами, горячим – хотела показать себя в наилучшем свете в качестве хозяйки их будущего дома. Выпили, расслабились. Снял пиджак, галстук, захмелел от вина и близости привлекательной женщины. Говорили о книгах, театре, кино, в чем он немало знался, а ведь был-то всего-навсего грузчиком!
Время близилось к полночи, они выпили чай с тортом и сидели уже не за столом, а рядышком на диване, касаясь друг друга, испытывая усиливающееся притяжение и... напряженность.
Разморенная ужином и вином женщина вполне “созрела”. Мужчина же не торопился, не очень-то зная, как перейти к главному, опасаясь (не без оснований) своей несостоятельности, но понимая, что пора бы что-то предпринимать.
Соблазнительница предложила потанцевать, поставила пластинку - аргентинское танго. Абсолютно не умея танцевать, он нерешительно топтался на месте, боясь отдавить партнерше ноги, безуспешно пытаясь попасть в такт музыке. Она все ближе придвигалась. От тесноты объятий пуговицы на ее блузке “случайно” расстегнулись, открыв его глазам вожделенную ложбинку, его руки она недвусмысленно спустила с талии на бедра. Что еще? Женщина ожидала реакции, так и не дождалась! И тут произошло нечто до нелепости невероятное! Оторвав ее от себя, он кинулся в ванную комнату и принялся настраивать себя на любовь единственно известным ему способом. Это ему удалось, поспешил вернуться в комнату, и продолжил танец, плотно прижав партнершу к себе, приведя ее в крайнее изумление. Она не возбудилась, а оторопела, не зная уже, как вести себя дальше. Откуда ей было знать, что обнимавший ее синеокий красавец с побеленными сединой висками – закоренелый девственник.
Ей хватило сообразительности не оттолкнуть его тотчас, но испугалась она изрядно,
и уже не торопила события, он же стал освобождать ее от одежд, как в недавнем несколько раз просмотренном специально для этого фильме, целуя и поглаживая, не очень понимая, зачем это делает, и что будет затем. Раздел не до конца, правда, с лифчиком не совладал. Ну и?.. Дальше в фильме затемнение и стоны. Замер,ожидая подсказки…
Слегка побаиваясь своего странного партнера, не торопилась и женщина. Все же уложила его, призвав на помощь весь наличествующий опыт, увы, недостаточный.
Он лежал испуганный и потерянный…
Они бесполезно и бестолково провели долгую бессонную ночь, напрасно мучая друг друга, так и не сумев разобраться со всем этим, навсегда отбив у него охоту сблизиться с женщиной, у нее – общаться с ним в дальнейшем.
Ему необходима была иная женщина, возможно и гулящая, которая легко и просто открыла бы ему загадочный, хоть и тернистый путь в рай.
И еще, если бы несостоявшаяся любовница любила его, и проявила терпение и такт, страна обрела бы еще одну счастливую или несчастливую семью...
Впрочем, ему был даден еще один шанс.
…Как-то гуляя по Крещатику, он зашел в булочную – в этом магазине был всегда свежий теплый хлеб. Купив хлеб, и между прочим спросил у кассирши – не требуются ли магазину грузчики. Кассирша отрицательно покачала головой, но в торговом зале в этот момент случилась директорша магазина – сорокапятилетняя незамужняя женщина. Она запала на синеглазого красавца, и задумала взять его на работу, решая, таким образом две задачи – избавиться от грузчика-пьяницы и приобрести объект для услады своей страждущей плоти. Пригласила его в кабинет, на следующий день он уже работал, заменив пьянчужку, пообещавшего разобраться с ним после работы…
Он пришелся ко двору и проработал в этой булочной долгие десять лет, пережив и директоршу, и кассирш, и уборщиц, и охранника.
Директорша присматривалась к нему – непьющий, начитанный и развитой, он поражал директоршу своими познаниями, тогда почему он грузчик, и отчего до сих пор не женат? Решила действовать исподволь, обещая ему в скором будущем более престижную работу, если он “найдет с ней общий язык”. Увы, новоиспеченный грузчик не торопился ухватиться за сказочные посулы, ровно относясь к ней, как и к другим работникам магазина, и тогда она решила разобраться с ним явным образом, предварительно подпоив.
После работы пригласила в свой кабинет, где их ждал ужин с шампанским и коньяком, икрой и осетриной, а на десерт – ложе для любовных утех. Пил он неохотно и немного, оставаясь трезвым и непонятливым, что привело ее в крайнее возбуждение. Она ускорила события и опрометчиво (незаметно для него) приготовила “ерш” из шампанского и коньяка, но не рассчитала. Он стал смешным и болтливым, лез целоваться и плакался, что страдает от одиночества и неустроенности. Пришлось самой раздевать мужчину. Тот не слишком и сопротивлялся. Только толку-то! Она не знала, что имеет дело с закоренелым девственником, ее опыт не распространялся на такое, да и алкоголь – слабый помощник. Провозившись с ним до поздней ночи, оставила затею. Он тут же заснул в ее кабинете, создав дополнительные проблемы. Пришлось вести его (пьяного) домой на такси. Здесь она осуществила последнюю попытку совращения. Понятно безуспешную.
С этого момента наш герой навсегда потерял перспективу познать женщин, да собственно и интерес к ним…
И надо же было такому случиться, что в их общей квартире ему довелось жить с соседкой - старой девой. Таким образом, в одной квартире собралось два человека, никогда не вкусившие сладостной отравы близости с противоположным полом. А это для одной квартиры многовато. Нет бы им объединить усилия и “осчастливить” друг друга! Но уж больно была она нехороша.
Обладая несносным характером, она постоянно ворчала, скрипела на грязь в квартире, шум, беспорядок. Он долго терпел это, но все имеет предел. И однажды, не сдержавшись, ткнул ее в нос. Она – в крик: “Убивают, спасите!” Но в квартире они были одни…
Со временем ему это понравилось, и теперь, когда он оказывался не в духе, сам уже провоцировал соседку, отыгрываясь на ней за все нанесенные ему женщинами обиды. Это стало носить регулярный характер, и несчастливица поспешила продать свою часть квартиры, и взамен ей в квартире появился амбал, на котором “отрываться” уже не представлялось возможным…
Жизнь продолжалась, семью создавать ему больше не хотелось.
И тут началась полоса неудач.
Однажды (тогда он работал в гастрономе) взвалил на себя тяжелый мешок с крупой, покачнулся и упал. Поднять мешок не получалось. Не удалось подняться и без мешка. Ломило под лопаткой. Приехавшая “скорая” констатировала сердечный приступ.
Таким образом, работа грузчика стала для него невозможной.
Странно, ведь он не пил, не курил, вел здоровый образ жизни, а сердце сдало – видимо, сердцу все же необходимы встряски и переживания…
Оставалась работа охранника, и хотя она хуже оплачивалась, ему хватало, да и пришлась по душе. Через двое суток на третьи он заступал на сутки ничего не деланья. А потом еще двое суток делал то же самое дома перед телевизором.
Обрюзг, растолстел, лишившись физических нагрузок, да его это слабо волновало, больше беспокоила необходимость смены гардероба…
Он резко сдал, постарел, некогда черная его шевелюра засеребрилась, стала редеть, глаза поблекли, утратили синеву.
Читать перестал, в кино не ходил – кинотеатры закрылись, концерты ушли в небытие, спортивную газету не выписывал, жалея деньги, лишь футбол и любимая команда его еще как-то интересовали. Короче, тихое медленное угасание.
Если бы!
Пришли боевые девяностые годы!
Некогда огромная и мощная страна вдруг распалась, как карточный домик благодаря событиям, после которых все богатства, десятилетиями накопляемые многими миллионами граждан, весело перекочевали к нескольким десяткам их сограждан, что в белорусской баньке было закреплено подписями трех хорошо принявших на грудь славянских мужей…
Работу вахтера он потерял, поскольку на одно место претендовало теперь десять страждущих.
Он не слишком обеспокоился, еду, как и раньше, приносила мама, она же и стирала, и убирала.
С болью и сожалением смотрела мать на сына, которому сама предрекла такую жизнь, да ничего не изменишь, лишь смахивала слезу.
Однажды он открыл холодильник, там - пусто. Мама несколько дней не показывалась, все было съедено. Забеспокоился, позвонил сестре – оказалось мать лежит в больнице и очень плоха…
Смерть матери пережил спокойно и равнодушно, беспокоясь лишь о пустом холодильнике и необходимостью самому убирать и стирать.
Заботу о нем взяла на себя его сестра, но обремененная двумя детьми, она не успевала, да и с деньгами не складывалось.
И тогда в свои пятьдесят с лишним лет он, наконец, пришел к Богу, не в том смысле, что принял его. Нет, он не стал фанатом веры, что вполне могло помочь ему.
Просто по случаю устроился на работу в мужском монастыре при православном соборе, где ему была предоставлены неограниченные возможности сколь угодно общаться с Господом через назначенных проводников веры.
Увы, утеряв веру в себя, он не нашел и себя в вере.
На исповеди на вопрос:
– В чем смысл жизни, – получил раздраженный ответ:
– В искренней вере в Господа, в молитвах за спасение души, в помощи нуждающимся. Но ведь нуждался он сам!
Не слишком уповая, он напрямую обратился к Всевышнему с этими же вопросами. Безмолвие было ему ответом…
А однажды, вконец отчаявшись, попросил Господа взять его к себе.
Последнюю просьбу тот удовлетворил, дав ему легкую смерть, поставив тем самым завершающую точку на еще одной бессмысленной жизни на нашей грешной земле…