Золотая руда

Евгений Фролов
Если кто-то живёт, балансируя над краем пропасти и напрягая силы в борьбе со стихией, то N. свою жизнь проводил в добавлении исписанных им бумажных листков к пыльным стопкам листов, исписанных ранее. Вся жизнь N. заключалась в груде бумажного  хлама, накрывшего его стол. Это была руда, которую он надеялся однажды промыть, чтоб увидеть блеск золота.

Когда N. перешел к драме и решил, что его герой должен себя убить, его внутренний голос впервые за много лет довольно резко сказал ему, что личный опыт лучше чужого.

По традиции жанра, прежде, чем поставить точку, полагается что-то сделать.  Например, сжечь черновые бумаги. Хоть уборка письменного стола перед смертью – удивительный пример альтруизма.  Размышляя о том, не слишком ли он кривит душой, исключив из сценария  костёр тщеславия, N. наконец выбрал прямой путь. «Раз – и готово».

Именно так он как-то сказал другу и, помешивая кофе авторучкой, попросил у того пистолет (он знал, что у друга  есть пистолет). Друг допил свой кофе и кивнул головой.  В следующий раз он пришел с большой коробкой, обвязанной розовой лентой.  В коробке лежал Magnum.

Был хороший майский вечер. Они сидели за письменным столом на квартире у N. В тот вечер N. писал рассказ. Начало было такое: «Человек шел, чтобы лечь под поезд. По дороге его застигла гроза, и он испугался быть убитым молнией». N. хотел писать про грозу и дорогу в поле. Он видел размокшую глину. Глаза слепил блеск молний. Надо было скорей выстрелить в себя и писать дальше.
 
N., конечно, знал, что пистолет не заряжен. Надо было только нажать на спуск и вернуться к рассказу. Но выстрелить в себя даже из незаряженного пистолета в хороший майский вечер не так просто. Он вспомнил лермонтовского фаталиста и подумал, что, пожалуй, не стоит играть с судьбой, имея в руках Magnum. Современные пистолеты не дают осечек. Он  взял оружие и приставил его к своей груди, вывернув руку и нашарив спусковой крючок указательным пальцем. Он непременно хотел так – в грудь.

По мере того, как N. давил на спуск, ему стал вспоминаться рассказ Вересаева, в котором герой, вынув из пистолета обойму, все же  убивает себя, забыв про оставшийся в стволе патрон. «На всю квартиру ахнул выстрел».

Никогда ранее этот рассказ не производил на N. такого впечатления. Только спустя минуту, дрожа всем телом и чуть не плача, N. надавил сильнее. Раздался сухой щелчок.

Отдав другу пистолет, N. увидел, как тот передернул затвор, направил пистолет в окно и снова нажал на спуск...

Нет, выстрел не ахнул. Убедившись в том, что магазин пуст, а в стволе нет патрона, друг бережно уложил пистолет в коробку. И обвязал розовой лентой.

Позже, вернувшись к своему рассказу, N. вспомнил слова, которые пришли ему на ум пока он сидел с направленным в грудь пистолетом (он тут же вписал их в рассказ): «Сколько бы ни было в иных мирах дорог, а хочется ещё раз пройтись по этой».

Он стал писать про дорогу в поле, про  лето...
 
Затем добавил лист к куче черновых бумаг на столе.