Клиника душевных болезней

Елена Гвозденко
Люблю я помечтать. Вот на днях забрела мне в голову совсем уж удивительная фантазия. Мне кажется, что я знаю рецепт спасения нашего мира. Не спешите крутить у виска и переключаться на чтение чего-то более адекватного.  Возможно, мои предложения покажутся вам несколько безумными, но, поверьте, я – не душевнобольной.  Вообще, само понятие душевнобольного в нашем обществе настолько искажено, что я и сам иногда теряюсь в определениях. Судите сами, человек, вдруг возомнивший себя жирафом или пальмой, демонстрирует хаотичность рассудка, а вовсе не болезнь души. Почему душа того, кто ради удовлетворения своего тщеславия, готов на унижение, а порою и убийство, кажется нам здоровой? Почему никто не говорит о недуге душ, превратившихся в клоаку низменных ощущений? Почему стяжательство, фальшь, ложь мы не воспринимаем как серьезные симптомы заболевания? Почему равнодушие не кричит нам о потере душевного иммунитета? Как много почему…  А человек-пальма весьма безобиден. Это вовсе не душевная болезнь, а скорее ее испуг, страх, желание спрятаться за понятным, простым телесным проявлением от всех ужасов, что посекундно соблазняют, развращают, убивают душу.

Так вот, о способе. Я считаю, что надо повсеместно открыть множество клиник для душевнобольных, так сказать, нового образца. В этих клиниках вместо привычных лекарств надо принимать произведения великих мастеров. На первичном этапе лечения нужно обязательно очистить кровь, ну например, прослушиванием Бетховена, Чайковского, Глинки, чтением Пушкина, Блока. Впрочем, индивидуальный рецепт должен выписать врач, в зависимости от тяжести заболевания. Одновременно с этим провести очищение от шлаков мыльных опер, боевиков и гламурной шелухи. Хорошо бы проводить вечерние процедуры неспешных бесед за чашкой ароматного чая в какой-нибудь уютной беседке, увитой плющом в тени старого сада. Можно просто смотреть на небо и слушать пение птиц.

Надо также открыть отделения дневного стационара. Скажем, для старушек, безумно любящих животных, но презирающих людей. Вообще эта безмерная любовь к животным, на мой взгляд, все-таки тревожный симптом. Этакий крен от ценностей человеческой жизни в сторону хоть и братьев, но не кровных, говорит о первых признаках нездоровья. Представляю, как на меня сейчас обрушатся защитники животных. Но позвольте, господа, я ни на кого не нападаю. Да и в этой вашей нарочитой любви столько фальши!  Я никогда не позволю себе обидеть бедное животное, да и сам в разные периоды своей жизни делил свое жилище с кошками, собаками, птицами и даже ежиком. За моим окном висит кормушка, и я не забываю сыпать туда крошки. Да и бездомных псов мне безумно жаль, но мне еще больше жаль растерзанных ими детей.

Но вернемся к нашей клинике. Хорошо бы поместить ее вдали от городских шумов, в лесу или на берегу быстрой речки. Ежедневные прогулки стали бы еще одним лекарством, способным пробудить желание жизни у самой ленивой души, привыкшей довольствоваться суррогатом. Кстати, о суррогатах. Весьма неплохо было бы открыть отдельные палаты для жителей виртуального мира. Правда, к этим пациентам нужен совершенно особый подход. Их надо заново учить жизни, показывая все ее реальные проявления. Пусть посадят реальную грядку с овощами, посидят с реальной удочкой на берегу реки, поглядят в глаза понравившейся девушке, ощущая близость ее тела, а не податливость клавиатурных кнопок.

Некоторым пациентам придется оформить инвалидность. Им надо будет выдавать пенсию в виде книг и абонементов в театр и музеи. Для многих придется ввести ограничение трудоспособности. Скажите, каким будет педагог, врач, полицейский, чиновник, страдающий душевным недугом. Многим придется пройти через реанимационные процедуры. А как иначе можно спасти, например, душу журналиста, ежедневно пишущего об убийствах и насилии?

Подобные клиники должны появиться в ближайшее время, а иначе наши города заполнят  люди-жирафы  и люди-пальмы.