Повесть 8 из книги мы были все учениками

ЧАСТЬ 8 из книги МЫ БЫЛИ ВСЕ УЧЕНИКАМИ П.Краснощеков

      Список Кисловских семей, в которых пять детей получили высшее образование.
  1. Краснощёков Фёдор Павлович.
  2. Олейников Иван Семёнович.

                СЕМЬЯ
                Олейникова Ивана Семёнович
                (1924  -  2006 г.г.)
                Олейниковой Екатерины Констаниновны
                (1926 – 2008 г.г.)

                СПРАВКА:
                В семье пять детей,
                все пять получили
                высшее образование.

  1. Олейников Василий 1946 г.р. Волгоградский политехнический институт.
  2. Олейникова Лидия 1951 г.р. Волгоградский политехнический институт.
  3. Олейников Николай 1951 г.р. Волгоградский политехнический институт.
  4. Олейников Павел 1954 – 2008 г.г. Волгоградский политехнический институт.
  5. Олейников Александр 1960 г.р. Волгоградский политехнический институт.
*            *          *

                СЕМЬЯ
                Федора Павловича Краснощекова
                (1906 – 1972 г.г.)
                Матрёны Андреевны Краснощёковой (Солодовниковой)
                (1906 – 1987 г.г.)

                СПРАВКА:
                В семье пять детей,
                все пять получили
                высшее образование.
   Настойчивость, целеустремлённость, природный ум – это семейные черты Краснощёковых. Как впрочем, всех крестьянских детей осуществивших мечту своих родителей – получить образование, жить лучше своих родителей.
   О своих родителях я уже писал в своей первой книге, поэтому повторяться не буду. Скажу только, что они всю жизнь мечтали вырваться из колхозного рабства, но так и не смогли. Но сделали всё, чтобы их дети, все пять детей, получили достойное образование и смогли сами распоряжаться своей жизнью.
   Низкий Вам поклон, наши покойные родители. 

                АЛЕКСАНДР  ФЁДОРОВИЧ
                Краснощёков
                (1930 - 2008г.г.)

- Шурка-а, Шурка! - послышался громкий детский голос за калиткой, щёлкнула железная щеколда, калитка резко распахнулась и в её проёме появился Толька Богатырёв. Серые штаны со штанинами немного ниже колен, сшитые, скорее всего, из материной юбки, розовая в синий горошек рубашка из её же летнего платка, босые ноги, а на голове белые, уже успевшие выцвести на солнце короткие волосы. Одной рукой он держал через плечо длинный сухой ивовый прут, приспособленный под поплавушку, а в другой видавшие виды жестяное ведерко.   Толька был закадычным другом Шурки. Жил он недалеко и учились в первом классе они вместе.
- Тише ты, чумной. Мать только что укачала в колыске Тольку, да и Маруська в доме спит, - громким шёпотом сказал Шурка, не переставая сучить из белых конских волос на своей голой коленке поводок для крючка.
- Ты что ещё и удочку не сделал? – удивился Толька.
- Да это я хочу ещё второй крючок привязать к ней. А удочка вот на крыше кухни лежит готовая.
- Ну, тогда пошли на озеро, чего сидеть?
- Да не могу я сейчас идти, Маруська спит, а если она днём не выспится, то не даст нам с тобой рыбачить. Всё время гундосить будет, да рыбу нам распугивать. Давай так, ты иди там червей накопай, а я с Маруськой через полчаса подойдём.
- А где ловить-то будем? На той стороне Долгого у старого лоха?
- Нет, у лоха не надо, там колючки и Маруся может ногу себе наколоть, давай у ветлы.
- Хорошо, я пошёл, - он  вышел за калитку, тихо притворив её за собою, только над забором проплыла удаляющаяся поплавушка.
 
   Не успел он отойти от дома, как послышался зазывающий крик барахольщика:
- Берём шурум – бурум, берём шурум – бурум, - нёсся хриплый голос по улице от его подводы. 
Тут Толька заскочил назад в калитку и сразу:
- Давай выменяем крючки у менялы. Ты пока сдавай свою макулатуру, а я сбегаю домой за своей. Ты его придержи.
- Берём шурум – бурум, берём шурум – бурум, - снова неслось от его подводы. Подвода барахольщика остановилась недалеко, у дома  Триголосов. И у подводы уже стояли ребята и девчата с сумками. Барахольщик брал всё, бумагу, тряпки, кости, медяшки, алюминий. Всё это он завешивал и складывал в свою вместительную, с высокими бортами подводу.
Надстроенные борта были обтянуты парусиной, отчего она казалась каретой. А впереди, под его сидением в специальном ящике были разнообразные крючки, даже фильдеперсовый рыболовный шнур. А для девчонок в его ящике были заколки, разноцветные ленты, иголки, гребешки, нитки «мулине»  для вышивания. А ещё там были свистульки. Каких только глиняных свистулек не было у него в подводе в его заветном для нас деревянном ящичке! Красочно расписанные глиняные фигурки птичек, собачек, а какие бесподобные трели высвистывали его свистульки, когда пальцы закрывали и открывали специальные дырочки в боку свистульки.
   Он небрежно завешивал сумку, предварительно осмотрев, чтобы тряпки не были мазутными, кости должны быть белыми, бросал в подводу в разные отделы и спрашивал:
- Чего тебе?
- Крючки, самые меньшие, и шнур на удочку, - ответил Шурка.
- Та-ак, вот тебе пяток крючков и свистулька. Следующий, - кричал он.
- Да не нужна мне свистулька, мне шнур нужен.
- На шнур у тебя не хватает тряпок. Иди, пацан, иди, не задерживай. Соберёшь еще тогда и приходи.
   Фильдеперсовый шнур на удочку была давняя заветная мечта Шурки, видно, опять придётся крутить бутылками шнур из швейных ниток. И он поплёлся домой, зажав в одной руке крючки, а в другой свистульку.
   Шёл май 1939 года, вчера друзья закончили первый класс и у них впереди были первые летние каникулы. Впереди было целое лето свободы!
Минут через сорок Шурка и Маруся шли со спуска мимо колодца на греблю озера Долгого. Маруся держалась одной рукой за зембель, в другой у неё была яркая расписная глиняная свистулька. Маруся была одета в старенькое платьеце, из которого она уже выросла, на ногах были маленькие самодельные тапочки, которые несколько лет назад носил Шурка. Её волосы были заплетены в две торчащие в разные стороны,  косички, которые после её сна на скорую руку заплёл Шурка. Вместо ленточек в косички были заплетены наспех оторванные узкие тряпочки синего цвета. Большие распахнутые голубые глаза, правильные черты лица, ниспадающие чёрные кудряшки, делали младшую сестрёнку похожей на картинку со школьного букваря. Она радовалась неожиданному подарку брата, изредка подносила её ко рту и негромко посвистывала.
   Сам Шурка был одет в серые, выцветшие штанишки, из которых он давно уже вырос и в рубашке-косоворотке, недавно перешитой из маминой кофты. Были и самодельные тапочки, но сейчас они лежали в зембеле, босиком было удобней и приятней идти по дороге заросшей стелющимся мягким и прохладным шпорышем. В другой руке он через плечо держал поплавушку, к которой он только что привязал второй крючок.
- Маруся, смотри на рыбалке не надо свистеть, а то ты нам всю рыбу распугаешь.
- Не буду, Шура, - обещала она.
Солнце высоко в небе разогнало легкие, светлые облачка, а вместе с ними и птиц, уже по-летнему припекало и землю, и воду, и Шурку,  успевшего уже облезть и вновь хорошо загореть.
   В зелёных и густых зарослях куги и осоки лениво квакали и стрекотали лягушки, да издали с купальни доносились смех и крики купающейся сельской детворы. Начальные классы были уже на каникулах, они и резвились сейчас на озере со своими младшими сестрёнками, братишками.
   Проходя мимо детского пляжа в конце гребли, они увидели среди купающихся ребят Тольку.
- Толька-а, ты чего ещё здесь, а червей накопал?
- Нет, ещё не копал, Я вас здесь жду, а червей мы быстро накопаем.
Он вылез из воды, вытер лицо своей рубашкой, забрал свои вещи и они пошли за купальню копать червей.
   Вот и ветла, она была старой, раскидистой, росла у берега, почти все её ветви росли в сторону воды, отчего её ствол и склонился к воде. Её длинные ниспадающие ветви касались воды в метрах пяти от берега. Рядом с ветлой вглубь озера в зарослях густой и высокой  осоки был неширокий проход, куда рыбаки вытаскивали на берег бредень, а охотники на лодке сидели в засаде. В этой заводи, под защитой ветлы и зарослей осоки даже при хорошем ветре вода была спокойной, и рыба почти всегда клевала хорошо. Зачастую это место было занято рыбаками постарше, но сегодня оно было свободным, видно, на Волге пошла чехонь, вот они и подались туда.
- Маруська, сиди под деревом, в воду не лезь и не кричи. Если наловим рыбы, то вечером будем есть жареную рыбу. Ты жареную рыбу любишь? Любишь, я знаю, сиди, сиди тихо и не мешай нам.
- Шурка, у тебя клюёт, тяни!
- Ого, вот и первая рыбка, линёк, хороший, на жарёху пойдёт. На, Маруся, клади его в зембель, только сначала положи травки на дно. Вот, молодец, помогай мне.
Так тихо переговариваясь, завлекая младшую сестрёнку, ребята рыбачили.
- Асса на калым, а я поймал сразу двух карасиков. Не зря я привязал второй крючок. Маруся, Маруся, держи, держи рыбку, а то она в воду ускачет.
   Солнце клонилось к закату, у Шуры было почти полведра рыбы, у Толика немного меньше. На жарёху хватит, ещё останется на засолку.
- Ну что, Толик, сматываем удочки? Ведь уже прохладно становится, как бы Маруська не простудилась.
- Пошли, Шурка, домой. Вроде бы мы неплохо порыбачили, да и коров надо ещё успеть встретить из стада.
- Толик, давай завтра пораньше с утра придём на рыбалку, пока Маруська проснётся, мы и порыбачить успеем, с утра всегда лучше клюёт.
- Давай, как коров выгоним в стадо, так сразу и пойдём на рыбалку.
- Давай.
   Так за домашними делами и ежедневной рыбалкой Шурка с Толькой и не заметили, как пробежало лето, каникулы заканчивались. Их семьи были всё лето обеспечены свежей  и сушёной рыбой. Ловили они пока только в озере Долгом, на Волгу и на другие озёра они не ходили, были пока ещё малы, не доросли ещё до серьёзной рыбалки, да и без Маруси Шурку на рыбалку не отпускали, надо присматривать за сестрёнкой.
   За это время ребята досконально изучили все рыбные места на Долгом, хорошо знали когда, где и что клюёт. Без рыбы домой рыбачки не приходили.
   На зиму отец для засолки покупал рыбу у рыбаков. Обычно солили рыбу в дубовых столитровых бочках. Солили судаков, селёдку, бывало, что перепадала и белорыбица, осётр, но не всегда. Сомятину в нашей семье не солили и в зиму не запасали, мать её не любила, объясняя это тем, что сомы питаются лягушками, хотя эта рыба и жареная, и солёная в пирогах, и сушёная была объедением для селян.
   Шло время. Летом 1940 Шурку и Тольку уже одних отпускали рыбачить на Волгу. Маруся под присмотром мамы уже нянчила младшего Толика и помогала маме с новорождённым Геной. Шурка, как заправский рыбак, уже не только обеспечивал семью свежей рыбой, но и понемногу мама засаливали впрок, для сушки. В рыбалке ему всегда везло. Ещё у Шурки неплохо получались рисунки.
   Рисовать он начал рано, вначале ногтём на замороженном оконном стекле, палочкой на песке у реки. Это уже потом, перед школой, отец купил ему химический карандаш и ученическую тетрадь. В школе он перерисовал в свою тетрадь все картинки из букваря, а перед войной он впервые увидел, как пишет картину  настоящий художник маслом.
  В Кисловку перед войной прислали аптекаршу, Анну Полулех. Она была высокой, худощавой, с тонким утончённым лицом с чёрными ниспадающими волосами. По характеру она была нелюдимой, всегда смотрела на своих клиентов исподлобья. Тонкая и длинная дымящая папироса постоянно дымилась в её зубах. Она никогда не сидела на коротких вечерних посиделках на скамейках с соседскими женщинами. Анна до старости так и не подружилась ни с одной из них. Может быть, поэтому соседки прозвали её «Курилка». Её молодой муж, Саша, был высоким, стройным, подтянутым мужчиной. Он был художником. Со своим складным мольбертом его можно было видеть в пойме, на Волге, иногда он рыбачил с местными рыбаками.
   Жили они во второй, очень маленькой половине аптеки, которая  находилась в трех домах от сельпо. Вся их комната была увешена уже готовыми его картинами разной величины. Это были знакомые сельские пейзажи. На одной картине ребятишки купаются на Арапке, на другой картине Кисловские ветряные мельницы, стоящие за МТС, рядом с мельницей разгружается зерно с подводы. Выше на стене  висит картина Кисловской  церкви, но почему-то она с ярко блестящим крестом на макушке, хотя креста на ней уже давно нет. Но были и картины с выдуманными сюжетами, например, три писающих мальчика на фоне ночного неба. Они стоят по кругу на крепостной башне и их струи летели к яркой луне, но недолетая, плавно изгибаясь, падали вниз к тёмной земле.
  В углу у окна стоял самодельный мольберт с начатой картиной. Она была закрыта белым холстом материи. Рядом на столике лежали в беспорядке тюбики с масляной краской, в стакане торчали самые разные кисти, На стеклянной пластине - палитре  яркими пятнами расцветали подготовленные краски. Самое интересное, что художник, дядя Саша, был одноглазый. Его левый глаз был всегда закрыт черным фланелевым кругляшом с тонкой тесёмкой через голову. Как он умудрялся с одним глазом писать такие красивые картины? Непонятно. Но картины были написаны профессионально.
   Художник показал Шурке, как правильно затачивать и держать в руке при работе  карандаш, сделал царский подарок – подарил простой мягкий карандаш. Шурка стал часто бывать в гостях у дяди Саши, приносил свои рисунки, получал уроки графики. Зачастую Шурка, сидя за столом, делал рисунки с картин дяди Саши, смотрел, как он рисовал новую картину. Именно здесь у Шурки зародилась мечта стать таким же художником, писать такие же, а может быть и лучше, картины. 
   Но впереди была война.
   Шурке, когда отец ушёл на фронт, было уже одиннадцать лет. Это сейчас говорят, что мальчишке было ещё всего одиннадцать лет, а тогда, да ещё в деревне, мальчишка в одиннадцать лет мог и с лошадью, и с косой, и со скотиной «управляться». «Управляться» со скотиной это значит  выгонять в стадо, кормить, поить, чистить базы. Кроме того, все Кисловские мальчишки в этом возрасте ловили рыбу, и обеспечивали семью свежей и солёной рыбой.
   В одиннадцать лет мальчишки в военное время работали наравне с взрослыми. В военные годы Кисловские крестьянские семьи выживали подсобным хозяйством, волжской и озёрной рыбой и дарами  нашей поймы. А эту работу выполняли крестьянские дети до 12 – 13 лет. Старше 13-14 лет в обязательном порядке уже работали в колхозе вместе со взрослыми.
   Именно старшему брату Шурке обязаны жизнью и здоровьем все младшие дети Краснощёковых.
Как-то раз в январские морозы 1942 года, Шурка, почистив свинячий кутушок, забыл настелить им соломы, а морозы тогда были нешуточные, доходили до 40 градусов. Утром мать нашла их в кутухе замёрзшими. Той страшной зимой на этих двух поросят была вся надежда, в марте их планировали забить на мясо.
   Это был конец, семья зиму не переживёт. От безысходности мать беззвучно плакала до обеда, уткнувшись в подушку. Рядом сидели на койке, на печи её дети и все тоже тихо плакали.
   А с обеда мать принесла от соседей большой казан, устроила под ним костёр начала варить погибших поросят на мыло. Почти сутки огонь под казаном поддерживали мать и Шурка, время от времени, добавляя порошок и мешая варево. К вечеру следующего дня куски серого мыла были готовы. Тогда мыло было в острейшем дефиците. Поэтому и не удивительно, что, продав мыло на базаре, выручили даже больше денег, чем за мясо поросят. Воистину, что Бог даёт, то к лучшему.

                ПИСЬМО  СЫНУ  С  ФРОНТА

   Добрый день или добрый вечер дорогой сыночек Шура, с большим приветом пишу тебе письмо из Берлина. Во первых строках своего письма, желаю тебе крепкого здоровья и хорошо окончить седьмой класс.
  Ты пишешь мне, что после седьмого класса хочешь пойти работать в колхоз и помогать маме растить младших сестрёнку и братишек. Это похвально, маме, конечно, одной трудно растить четырёх детей. Но совсем скоро, мы разобьём этого супостата - Гитлера, мы уже в его логове - Берлине, а, значит, скоро войне конец. Даст Бог, и я вернусь, и семье будет намного легче.
  Закончится война и жизнь будет совсем другая, а в новой жизни понадобятся грамотные, образованные люди. Оно и до войны нужны были у нас на селе механики, агрономы, зоотехники, фельдшеры, учителя. Ты и сам знаешь, что жили они намного лучше нас, простых колхозников. И на войне грамотные люди, я имею в виду офицеров, своим аттестатом поддерживают свои семьи в тылу. Тебе, сыночек, надо учиться дальше, надо идти дальше своих родителей, вести за собой, указывать путь младшим. Ты ведь хорошо рисуешь, читая твои письма, понимаю, что ты неплохо и грамотно пишешь. У тебя определённо есть способности, их надо развивать. Иди учиться в восьмой класс, или в Камышинский  техникум. Это уж на твоё усмотрение, будь для младших маяком, веди за собой, а мы с мамой будем, сколько хватит наших сил, поддерживать вас.
   Ну вот, немец снова огрызаться стал, писать больше некогда, надо заканчивать эту проклятую войну.
   До скорого свидания, любимый сыночек Шурочка. Передавай приветик младшеньким и мамочке. Ещё раз до свидания.
                Твой отец.
                Берлин. Апрель 1945 г.

 
Учащийся Камышинского техникума.
1946 год.

   Шурка поехал учиться в Камышинский медицинский техникум, он тогда назывался фельдшерско-акушерской школой (ФАШ).
  В техникуме стал делать литературные зарисовки в дневнике о своих друзьях, делах. Однокурсницы и однокурсники, зная его пристрастие, воровали тетради читали, а затем их сжигали. А иногда   бывало, что  и колотили Шурку. Последний его дневник выбросили в окно поезда.
   После окончания техникума большую группу выпускников направляли работать в Сибирь. Желающим работать по направлению в Сибири выдавали диплом об окончании техникума и паспорт, который крестьянам тогда селянам не полагался. Остальным выдали справку об окончании техникума и направляли назад по месту жительства в свой сельсовет. Так Шурка получил сразу и заветный паспорт и диплом об окончании техникума, а вместе с ними и свободу передвижения, свободу трудоустройства, свободу местожительства.
   Ханты-мансийский автономный округ, село Бобровка, лесоповал. Зимой на лесоповал направляли жителей из близлежащих деревень в добровольно-принудительном порядке мужиков, бездетных или незамужних женщин, валить и готовить к весенне-летнему сплаву лес. Работа тяжёлая и для мужиков, а для женщин и девушек – просто невыносимая. Дневники, которые вёл в техникуме Шурка, растащили однокурсницы, а вот сибирские дневники сохранились. Год с небольшим Саша работал на лесоповале и почти ежедневно записывал в своём дневнике о жизни и  работе фельдшера на лесоповале, рисовал жизнь в бараках и работу на морозе лесорубных бригад. Писал заметки в различные газеты. Подробно описал своё  стокилометровое пешее путешествие в Ханты-Мансийск во время  весеннего паводка. По его заметкам живо представляется природа Приобья, жизнь лесорубов, сплавщиков.
 
Фельдшер в Сибири.

   Затем три года службы в Армии. А уж потом учёба в институте на вечернем отделении литературного факультета Сталинградского пединститута. Именно за ним потянулись младшие дети семьи Краснощековых учиться в институты.
   Саша всё мечтал стать писателем. Мечтал, писал, посылал рукописи в различные издательства, но … получал отказ. Ему  рекомендовали улучшить, доработать, но не бросать литературную работу.
 
Саша и Галя Краснощёковы перед свадьбой. 1956 г.

   Так Александр всю жизнь проработал учителем литературы вместе с Галей в школах Волгограда. Семья, дети, текучка жизни поглотила все юношеские устремления и надежды. И только на пенсии Александр Фёдорович, наконец, смог издать свои четыре книги для детей.
 
Книги Александра Фёдоровича.

      
Редкие встречи. 2001 год.

  В этом помог ему сын Александр Александрович Краснощёков –  кандидат медицинских наук, профессор.
.
 
Детский писатель Краснощёков Александр Фёдорович. 2006 год.

*              *            *

                МАРИЯ  ФЁДОРОВНА
                Краснощёкова – Почевалова
                1936 г.

   В январе 2009 года моя старшая сестра передала мне синюю тетрадь. Тетрадь как тетрадь, школьная тетрадь в линейку 12 листов, а на лицевой странице надпись: «Для Павлика». Вся тетрадь исписана убористым, учительским почерком, кое-где для пояснения приведены незамысловатые рисунки. Я с удовольствием и наслаждением «проглотил» её воспоминания, а уже через день я был у неё в гостях на улице Ткачёва города Волгограда. Мы пили чай и вспоминали наше детство, юность. Кое-что по ходу беседы уточняли из написанного в тетради, записывая на диктофон, пересматривали её фотоальбомы, школьные стенгазеты, письма друзей.
   Мне почти ничего не пришлось изменять, поэтому этот рассказ написан от её имени.
 
Старшие дети Краснощёковых. 1950 год.

                Воспоминания сестры.

                ДЕТСТВО

   Я родилась в августе 1936 года, когда старшему братику Шуре было шесть лет. Ещё через два года родился Толя, с этого момента моим нянем стал Шурка. Чаще всего мне приходилось с Шуркой бывать с его друзьями – пацанами. Может быть, поэтому в моём характере много черт присущих мальчишкам. Позже я была нянькой своим младшим братьям, это ещё больше укрепило мой характер. Настойчивость, целеустремлённость, всю свою жизнь я была во всех компаниях лидером, заводилой. С детства меня было очень непросто переубедить, даже родителям, если, конечно, я чувствовала свою правоту.
   Из своего раннего детства я смутно помню рыбалки с Шурой на озере Долгом, но отчётливо помню, как провожали отца на войну в августе 1941 года.
   За мостом Кисловки стояло много подвод, вокруг подвод стоят  отдельные группы людей, много плачущих и плачущих в голос со стенаниями женщин. Мы стоим вокруг нашего отца, нас с Толиком за руки держит, шмыгающий носом Шурка, мать держит на руках маленького годовалого Гену, прислоняясь к отцовской груди тихо всхлипывает. Отцовский «сидор» уже лежит на подводе, а вдоль подвод ходит в ожидании военный, нервно поглядывающий на свои карманные часы. Мимо нас по дороге трактор тащит  комбайн, и я с интересом его рассматриваю.
- Шурка, смотри, трактор комбайн тащит.
Он резко, даже зло дёргает меня за руку.
- Маруська, с отцом прощайся, не скоро теперь мы его увидим.
- По подвода-ам! - пронеслось впереди колонны.
 Отец на прощанье обнял, поцеловал каждого из нас.
- Ждите, я вернусь, слышите, ждите.
   Ещё не солдаты, но уже и не крестьяне уходили от нас рядом с подводами, запрыгивая на них на ходу. Мы стояли и, со слезами на глазах, махали руками с платками, а кто с фуражками удалявшимся от нас нашим дорогим и близким отцам, братьям, мужьям. Они уходили от нас кто на время, а кто и в вечность, но я тогда об этом и не догадывалась. Провожающие женщины, дети, редкие мужчины, получившие «бронь» или престарелые как-то все соединились в одно целое. Наверное, общее горе так объединяет людей. Плач, стоны, крики в нашей толпе усилились.
- Верну-у-усь! – услышали мы голос, как мне показалось, нашего  отца с удаляющейся повозки. Удаляющиеся от нас колхозные кони в упряжке утвердительно кивали головами, а мы, обняв маму, уже навзрыд ревели, поддавшись общему плачу взрослых.
Началась война. Маму определили работать на плантацию, где бригадиром был Степан Коробко, а нас, детей колхозников, определили в колхозный садик. Но чаще в садике были только Толя и Гена, а я и Шура только в обед приходили в садик обедать.  Мы с Шурой занимались домашними делами, я убиралась в доме, во дворе, на кухне, Шура носил из колодца воду, нарезал травы корове, свиньям и козе, чистил базы, уже вовсю ловил рыбу. Конечно, не забывали мы и поиграть на улице с подружками и друзьями, искупаться на Арапке. 
   Вскоре в Кислово появились первые беженцы из Беларуси и Украины, и даже из Ленинграда. Они сразу же стали строить саманные кухни на спусках в пойму. Было видно, что они такие же крестьяне, как и мы. Их  говор несколько отличался от нашего хохлацкого языка, но мы их хорошо  понимали. Мы, местная детвора, быстро приняли их в свои компании, в свои незамысловатые деревенские игры.
   Первый год войны наша семья пережила пока ещё не голодая, были в семье ещё предвоенные запасы. 1942 год выдался засушливый, всё зерно из колхоза вывезли в счет госпоставок, на заработанные трудодни мать получила полтора мешка зерноотходов, в которых больше половины была чернушка и земля. Мама, да и не только она одна поняли, что надвигается голод. В эту зиму мы впервые узнали, что хлеб может быть и из чакана с добавкой жёлудей, которые Шурка загодя привёз с горной стороны Волги. Хорошо, что мать направила Шурку на заготовку желудей за Волгу на рыбацком дощанике с соседскими тётками. В последнюю поездку уже поздней осенью нам с мамой пришлось изрядно поволноваться за Шурку. Вечером, после работы мы с мамой приехали на телеге, запряжённым колхозным конём Бурым, встречать сборщиков жёлудей. Ещё с обеда подул сильный южный ветер. Темно-синяя Волга белела бурунами. Было страшно за Шурку, а вдруг волны перевернут дощаник.  Я стояла возле Бурого, защищаясь от холодного ветра, согревалась его теплом, а мама ходила по берегу, всматриваясь вдаль, не покажется ли парус дощаника. Вскоре показался среди волн и дощаник. Всё благополучно обошлось, но больше в тот год за жёлудями Шурка не ездил. А в середине осени Шурка, я и мама копали корни чакана на Долгом. Озеро к осени сильно обмелело и корни копали мы уже на берегу во влажном песке. Лопата, топор, серп и мешок были нашими основными инструментами. Кроме нас по всему берегу озера  работало много таких же семейных «бригад».
   Все прекрасно понимали, что полученного в колхозе на трудодни зерна семьям на зиму не хватит. Голод не минуем. В мирное время крестьяне не особо рассчитывали на помощь государства, а сейчас война, враг подходит к Сталинграду. Все силы и средства отдаются фронту. Поэтому надо самим стараться выжить, пережить голодную зиму. Всё это уже было на памяти моей мамы в далёких двадцатых – тридцатых годах. Теперь снова пришлось вспоминать способы выживания, приготовление хлеба из лебеды, чакана и желудей.
   Самое страшное время это конец зимы и начало весны до первой травки.  Когда разливается Волга, Шурка начинал ловить рыбу. И мы всю весну, лето и осень были с рыбой. Когда зазеленеет трава, уже не так страшен голод. Вся живность и мы в том числе, переходили на подножный корм, Начинали со скороды, тополиных серёжек, чуть позже шёл щавель, а какой борщ и пироги из щавеля – просто объедение. После голодного конца зимы и начала весны, мы отъедались, потом пойдут лебеда, козелики, ожина, китайские яблочки. Ближе к осени запасали и сушили на зиму глёд, тёрн, шиповник, лох. Э-эх, пережить бы зиму, а та-ам… может урожай будет, а может и война закончится? Хоть бы скорее отец с войны пришёл, как тяжело нам без него.
   Но основными нашими кормильцами были дойная коза Машка, два поросёнка да Шуркина рыба, засоленная в бочке на зиму. Коза  давала 2 – 3 литра молока и почти целый килограмм ценнейшего в то время пуха. А вот молоко коровы Марты почти всё уходило на сдачу сельхозналогов, остатки же шли на продажу на базаре в Камышине для закупок ткани на одежду. На другое «коровьих» денег не хватало.
   В начале лета 1942 года начались бомбёжки пароходов на Волге. Во всех домах Кисловки повылетали стёкла, пришлось все окна заложить саманными кирпичами, которые делали мы с Шуркой в нашем овраге. От этого в доме было всегда темно. Мать научилась делать из стеклянных банок лампу, фитилём служила полоска от шинели. В доме всегда был полумрак, запах керосина и дыма от него. 
   Пришли в село первые похоронки, извещения на без вести пропавших. В глазах наших мам поселился страх получить такое извещение. Ждали и боялись почтальона у калитки. Ждали письма с фронта и боялись получить похоронку. Появились в селе и первые военные вдовы в чёрных платках, за неделю выплакавшие вместе со слезами надежду на лучшую жизнь, сразу постаревшие на многие годы. И только их малолетние дети давали им силы жить дальше.
Осенью 1942 года я, Толя и Гена заболели корью. Думали, что мы уже не выживем, нам на смерть мать сшила уже и рубашки. Но наша соседка баба Настя Радченко нас вылечила. И снова в нашем доме стали звучать детские весёлые голоса.
   В этом же году в Кислово перевели учебную танковую роту. Три большущих землянки были вырыты позади наших дворов, в одной землянке оборудована казарма, в другой столовая, а в третьей учебные классы. По улицам Кислово на учебных танках обучались танкисты, иногда мальчишки умудрялись залезть на броню и прокатиться с ветерком. Мы, соседские ребята и девчонки частенько крутились у этих военных землянок и, как-то раз, стащили в учебном классе планшет. Там были маленькие деревья, дороги, окопы, пушки, танки и много маленьких солдат. Мы притащили планшет домой и стали играть с этими интересными игрушками. Где-то, через час офицер обнаружил пропажу, быстро вычислил воришек. Он забрал планшет, отругал нас, но пожалел, даже матери не сказал об этом.
   За время учёбы танкистов на обогрев землянок выпилили весь наш старый грушевый сад, пошёл на дрова и колхозный сад за озером Долгим, правда, они были уже очень старые и почти не плодоносили.
   Осень и всю зиму через Кислово шли маршевые роты на Сталинград, зачастую останавливались на ночёвку и в нашем доме. Мы всматривались в лица солдат, не похож ли кто из них на нашего отца. На ночь солдаты сильно натапливали печь грушёвыми поленьями в доме и ложились вповалку на полу в горнице и прихожей, мы же всей семьёй располагались на горячей печке. 
   В феврале 1943 года впервые через Кислово прогнали пленных немецких солдат. На ночь их определили в нашу школу, все классы были забиты пленными, вместе с ними были и раненые, а утром их гнали по нашей улице на Николаевку. Наши матери стояли у ворот, мы же, детвора, сидели на воротах и все с интересом во все глаза  рассматривали пленных фрицев.
   По сторонам колонны шли наши солдаты в белых полушубках с винтовками и овчарками на поводках.  Немцы были одеты в лёгкие шинельки, на ногах были обмотки, на головах были какие-то тряпки, руки они прятали от мороза в карманы, ведь морозы в ту зиму доходили до 40 градусов. Раненых они сами вели под руки, а кого и несли на носилках. Немцы старались не смотреть по сторонам, всё больше смотрели под ноги, видно чувствовали свою вину за порушенную нашу жизнь. Мальчишки пытались кинуть в них снежками, но женщины их строго одёргивали.
   Наши старушки пытались передать им, кто что мог, солёный огурец, сушёную рыбу, ведь хлеба у самих не было.  Конвоиры ругали старушек, совестили их:
- Мамаша, ведь они ваших сыновей  убивали, а вы их жалеете.
- А може буть там в ихней Неметчине и нашим солдатушкам подадут, - бросая в колонну продукты, отвечали старушки. А этим старушкам было всего по сорок лет, а может быть и меньше. Женщины без мужчин быстро становятся старушками, это я поняла намного позже, когда сама стала вдовой в неполные шестьдесят лет.
В 1943 году я пошла в первый класс, учительницей у нас была Надежда Алексеевна Триголос, в классе было 46 учеников. Учебников было всего по 3-5 штук на весь класс. Тетрадей вообще не было. Писали между строчками старых книг, газет, колхозных амбарных ведомостей,  которые где-то и как-то доставали наши мамы. Чернила делали из сажи, сока паслёна и бирючих ягод. Чернильницы были у каждого ученика своя, это потом появятся чернильницы – «непроливайки», а в начале войны чернильницы носили в сумочке отдельно от портфеля, чтобы не залить чернилами все содержимое в портфеле. Но бывало всякое, и чернила проливали не только в портфелях, но и на одежду, парту, а бывало и на голову в потасовках. Многие ходили в школу осенью и весной босиком, а зимой надевали валенки по очереди. Часто во вторую смену опаздывали на уроки из-за этого – ждали, когда в валенках придет братишка или сестрёнка из школы.
 
Это наш первый класс. 1943 год.

   В первом классе Надежда Алексеевна меня и Славу Марченко, как самых маленьких посадила за первую парту рядом с учительским столом. Так за этой партой перед учительским столом мы со Славой и просидели все семь лет.
   В первом классе нас водили в колхозный детский садик, там кормили супом, иногда борщом, были и пшённая или перловая каши, но редко. Иногда давали по кусочку макухи, осенью были овощи, арбузы.
   В нашей школе учились эвакуированные сироты, но вскоре их увезли в Николаевский детский дом. А вот Истомина Люся, круглая сирота из Ленинграда училась с нами все семь лет. Со второго класса её на воспитание взяла наша учительница Швец Дора Васильевна.
   Зимой мы с подружками под руководством Надежды Алексеевны вязали варежки,  носки и отправляли на фронт. В первом классе у нас почти у всех завелись вши. Всех нас обстригли наголо, а я долго не давалась, мама тщетно их вычёсывала, но потом всё же и меня обстригли.
   Осенью 1944 года месяца три от отца с фронта не было писем. Мать сильно переживала, ходила к гадалке, цыганка – гадалка жила недалеко от нас, такая красивая молодая женщина. Карты её поведали, что Федор жив и находится вдали от фронта. Мы немного успокоились, а через неделю пришло письмо от отца. Писала медсестра, что он находится в госпитале, ослеп на оба глаза, сильно повреждена одна нога. В их блиндаж угодил тяжёлый артиллерийский снаряд, из двенадцати  человек осталось в живых только двое. Долгое время в госпитале отец был без сознания. Ещё через две недели в письме он сообщал нам, что идёт на поправку, зрение постепенно возвращается, нога срастается. Мы повеселели, даже думали, что его комиссуют, и он приедет домой. Через три месяца он снова был на фронте в своём батальоне. Впоследствии отец немного прихрамывал, а вот зрение было нормальное, даже до последних дней жизни читал и писал без очков.
   В пятом классе историю преподавал Дмитрий Васильевич, он  сильно прихрамывал после ранения, поэтому больше сидел за столом, а мы в нём души не чаяли, старались сами принести книги или тетради, наглядные пособия или записать на доске домашние задания. Его уроки я вспоминала всю жизнь и стремилась проводить свои уроки, когда это было возможно, так, как проводил их Дмитрий Васильевич. Нам казалось, что это вовсе и не урок, а беседа или игра, а оказывалось, что он объяснил нам новый материал. Так было всё просто, доступно, а, главное, всем понятно. 
   Я отчётливо помню день, когда мы узнали об окончании войны. В тот день я, как всегда мыла пол в доме, прибегает Саша Триголос, Шура Радченко, Тамара Крютченко.
- Маша, война кончилась! Победа!
- Надо нашим мамам сообщить на плантацию. Побежали?
- Бежим.
Я и пол не домыла, дом не закрыла, выскочили мы на улицу и бегом, бегом, спотыкаясь, падая, что есть сил бежали на работу к матерям. Нас заметили ещё издалека, они недоумевали, что же случилось в селе. Каждый из нас подбежал к своей маме скорее сообщить эту долгожданную радостную весть.
- Мама, война кончилась! Победа!
Что тут началось, одни женщины смеялись сквозь слёзы, другие, получившие похоронку на своих мужей, сыновей, а таких на плантации было немало, упали на землю, рыдая. И мы плакали от радости, надеясь, что скоро вернутся наши отцы, и жизнь сразу же изменится к лучшему.
Но наш отец после Германской войны прошёл ещё и Японскую войну. Пришёл он в конце осени 1945 года, мама на телеге, запряжённой Бурым, ездила встречать его в Николаевскую слободу. А я с обеда выбегала на спуск встречать их. Только к вечеру на дороге вдоль Долгого показался Бурый с телегой. На телеге с мамой сидел военный с медалями на груди.
- Мотя, кто это?
- Федя, это же твоя дочь, разве не узнаёшь?
Он спрыгнул с телеги, обнял меня.
- Маруся, какая ты уже большая, какая красивая, почти уже невеста.
Это было неописуемое счастье! Война закончена, отец вернулся живым с войны, впереди будет счастливая жизнь! Так казалось нам тогда. Но оказалось, что расслабляться рано, нужно восстанавливать разрушенное за время войны хозяйство страны. Вновь работа от зари до зари, продолжалась практика пустых колхозных трудодней, сельхозналоги только росли, самообложения, полупринудительные государственные облигации займов на восстановление промышленности, сельского хозяйства. Мы, крестьяне, вновь продолжали выживать, как могли, как всегда своим подсобным хозяйством. 
   Мама умела шить телогрейки, платья, рубашки, брюки. Вязала пуховые платки, косынки, которые с успехом продавала на базаре.  Сама валяла валенки даже на продажу.  Во всех делах мы ей помогали по мере своих возможностей. Особенно много работы было при валянии валенков. Мы с Шурой «били» на струне овечью шерсть, что довольно трудоёмкое дело. Очищенную и расчёсанную шерсть рогулькой настилали в огромный валенок, затем его укатывали, а уже потом мама с Шурой ходили валять в баню к Кудлам, набивали их на колодки. Сушили ещё сырые сваляные валенки уже дома в печке.
   Я рано научилась у мамы шить на её машинке «Зингер», вязать на спицах носки, варежки, научилась вышивать гладью, крестиком, вязать крючком. Вышитые мною подзоры на кровать, подушки, портьеры лет сорок украшали отчий дом.
   Вообще крестьянские дети сызмальства приучались к труду. Я, например, вставала рано, выгоняла в стадо за МТС корову, а Шурка ещё раньше уходил на Волгу рыбачить. Мать, уходя на работу, давала нам задания на день. Я оставалась дома за старшую, наводила порядок в доме, во дворе, кормила  младших братьев, солила, сушила  пойманную Шуркой рыбу. Толику и Геннадию предстояло чистить базы, носить воду из колодца, заготавливать в пойме траву, ловить «коников» для Шуркиной рыбалки, а это не менее 1000 штук.
В шестом – седьмом классе летом и осенью мы работали на полях колхоза. После комбайнов «Коммунар», «Сталинец» собирали колоски, где мне не было равных, на подводах, запряженных чаще всего быками, отвозили зерно от комбайнов, ещё раньше работали на плантации, на бахче.
   Мы, дети нашей улицы были дружны и находили время для различных игр во все времена года. По вечерам были спокойные игры: «Красочки», «Брехучий телефон», зимой по вечерам играли в карты, шашки, домино, а днём катались на ледянках, санках, лыжах в нашем овраге. Там делали трамплины. Весной игры начинались с «Классиков», «Чижика», «Кругового мяча», «Бегового мяча», «Мяч в пристенок». Летом в основном купались в озере или на Арапке, ловили рыбу, за работой времени для игр летом становилось меньше.
Плавать и нырять я научилась рано, ещё до школы, со взрослыми девчатами переплывали Арапку, собирали там скороду, щавель, козелики, щавель приносили домой для борща, на пироги. Росла я физически крепкой девочкой и зачастую не уступала мальчишкам, поэтому они меня всегда принимали играть в свои игры. Лучше меня никто не подтягивался на турнике, была капитаном волейбольной команды школы. А уж в лапту меня принимали в команду даже ребята старшие на 3-4 года, я очень быстро бегала, высоко прыгала, ловко ловила мяч и метко попадала в бегущего человека.
   Верным моим другом был Саша Триголос, подругами Маша Бабичева, Шура Радченко, Тамара Крютченко, Маша и Рая Олейниковы. Коля Олейников был моей детской любовью. С ним было легко и интересно, он хорошо рисовал, играл на баяне. Часто всей компанией мы собирались у нас дома, играли в карты, шашки, шахматы, домино. Позже устраивали танцы около дома или во дворе.
   В пятницу утром 1 апреля 1949 года в школе проводилась общешкольная линейка, где объявили, что нашу первую учительницу Надежду Алексеевну Триголос наградили медалью «За трудовое отличие». Наш шестой класс «УРА-А» кричал, как мне кажется, громче всех.
 

   Тогда же была награждена и учитель математики Быковской средней школы - наш будущий классный руководитель:

 

   Но мы ещё этого не знали, всё ещё будет впереди.
Вырезки из областной газеты за 31 марта 1949 года.
 
Выпускники семилетней школы 1950 года.

   После седьмого класса в 1950 году жизнь нашу компанию разбросала. Коля Олейников поступил в мореходку в Астрахани, Маша Бабичева поступила в Камышине в медицинский техникум, а Саша Триголос и я поехали в Быково учиться в восьмой класс.
Наше детство закончилось. Началась самостоятельная жизнь.
  Так хочется поимённо вспомнить своих одноклассников, хотя бы кратко рассказать об их судьбе.

Бабичева Маша – Камышинский медицинский техникум. Жила и работала в Кислово.
Белитченко Аня - Камышинский медицинский техникум. Волгоград.
Белитченко Нина – окончила Ленинградский институт водного транспорта, направлена по распределению в г. Астрахань. И сейчас там живёт.
Бондаренко Вася – окончил Сталинградский СХИ. Вместе с Гудименко Иваном  строили Сталинградскую ГЭС, а затем город Волжский. Более трети жилья в городе построено под их руководством. Школьная дружба трёх друзей Бондаренко, Водяницкого и Гудименко продолжается и сегодня.
Ванек Олег – о его судьбе мне ничего не известно.
Водяницкий Гена –  мореходное училище, Ленинградский институт водного транспорта, волгоградский институт физической культуры. Работает преподавателем в Волгоградской сельскохозяйственной академии. Волгоград.
Гудименко Ваня – Камышинский гидро-мелиоративный теникум, Волгоградский политехнический институт. Строил Волжскую ГЭС, строил город Волжский. Живет и работает в городе, который строил сам.
Гудименко Петя – Камышинский техникум механизации сельского хозяйства.
Гурбенко Коля - Камышинский техникум механизации сельского хозяйства.   
Краснощёкова Маша – Волгоградский медицинский техникум, Волгоградский пединститут. Всю жизнь работала учителем в  Волгоградских школах.
Крютченко Тамара – Камышинский медицинский техникум. Волгоградский медицинский институт.   
Марченко Слава – Волгоградский медицинский институт. Дубовка.
Морозова Лида - Камышинский медицинский техникум.
Остапенко Лида - Камышинский медицинский техникум.
Радченко Маша - Камышинский медицинский техникум.
Руденко Шура – окончила Сталинградский СХИ.
Самохина Майя – Московский пищевой институт. Главный инженер Волгоградской конфетной фабрики.
Триголос Саша – Московское Бауманское Высшее техническое училище. Работал на руководящих должностях научных институтов  Москвы.
Истомина Люся – Ленинградский технический институт. Ленинград.
Хрищатый - Камышинский техникум механизации сельского хозяйства.
Ярда Рая - Камышинский медицинский техникум.

   Из 21 выпускника нашего 7 класса десять человек получили высшее образование, ещё восемь человек закончили техникумы.
Эти цифры говорят об увеличившейся тяге крестьянских детей к образованию в середине 20 века. Хотя в Кислово ещё и не было средней школы, но почти половину выпускников со временем стали учиться в институтах.
*           *           *

                БЫКОВЫ  ХУТОРА

   31 августа отец привёз нас с Сашей Триголос в Быковскую школу, поселили нас в интернат вместе с другими старшими школьниками из сёл района, ведь тогда в районе была только одна средняя школа.
   Отец пытался меня устроить учиться в среднюю школу №1 Николаевской слободы, но она была переполнена учащимися Николаевского района. Там доходило, что восьмых классов набиралось пять комплектов. Конечно, Николаевка была и ближе, чем Быково, да и жить было можно у родственников. И ездили наши селяне в Слободу почти каждую неделю на базар, на мельницу и по другим делам намного чаще, чем в Быково. Но, увы. В николаевскую школу приняли только одну нашу ученицу – Люсю Истомину и то, только потому, что она была сиротой, и её определили в Николаевский детский дом № 1.
   Быковский школьный интернат располагался в большом деревянном, одноэтажном рубленном доме. Рядом стояли такие же три большие деревянных  дома, в которых располагалась семилетняя школа. Когда-то в этих зданиях были церковно-приходская и министерская школы.
Здание интерната делилось на две части. Одну часть занимали девочки, другую, большую часть – мальчишки. Эти помещения были обособлены друг от друга. В каждой части кроме жилых комнат была кухня, в которой была сложена большая, на четыре варочных мест печь для приготовления пищи.
   В каждой жилой комнате была одна общая длинная настенная  вешалка для одежды, два больших стола для занятий, по восемь - десять стульев и столько же железных, с облупившейся краской, коек. У каждой койки стояла видавшая виды тумбочка, в которую мы складывали продукты, личные вещи, а на тумбочке лежали наши книги и тетради.
  Большие окна вместо штор были закрыты белыми  простынями, которые могли вверху сдвигаться по  шнурочку. Они у нас были почти всегда прикрыты. У больших и массивных дверей была расстелена картонка, на которой стояла наша обувь, по комнате мы ходили в домашних шерстяных носках. Комнаты отапливались большими круглыми печами – «голландками». Долгими зимними вечерами так хорошо было читать книги, прислонившись спиной к горячей печке.
  Наше окно выходило на Васькино озеро, его ещё называли Васькиным лиманом, заросшим почти сплошь высокой осокой и кугой. По вечерам зимой на озере собиралась ученики рядом стоящей семилетней школы, катались на санках, коньках, играли в шумные игры. В конце гуляний уже по темну постоянно поджигались костры из куги и осоки. Таким образом, к концу зимы на озере не оставалось зарослей, но за лето Васькин лиман вновь зарастал для детских зимних забав.
  С другой стороны интерната  располагался базар с длинными столами и такими же длинными скамейками. Иногда на базар приезжали Кисловские женщины, тогда можно было передать родителям записку о своём житье-бытье или с просьбой передать что-либо.
Надо отметить, что жить в интернате было весело, С первых дней я подружилась с Клавой Клычёвой из Раздолья. Мы сразу объединили свои продукты и стали готовить вместе себе на кухне пищу. Кстати сказать, объединяться по два – три человека для общего питания нам рекомендовала воспитатель, она же и сторож, она же и истопник тётя  Катя. Обычно она по утрам всех будила, следила, что бы мы вовремя шли в школу. Ближе к обеду затапливала печку, что бы мы, придя со школы, начинали себе варить, супы, каши, словом то, что умеем. Иногда она нам подсказывала, как готовить и что готовить из имеющихся у нас продуктов. Между нами шёл негласный конкурс лучшего повара комнаты, общежития. Я хорошо варила борщ, а вот Клава замечательно жарила картошку. Пообедав, мы садились учить уроки, здесь старшие помогали младшим. У нас были ответственные по предметам. Я отвечала за математику, Клава за химию, другие за русский язык, литературу, немецкий язык. А вечером тётя Катя следила, чтобы мы вовремя ложились спать. Особым «запойным» книголюбам она иногда разрешала дочитывать книгу в своей комнатке.
   Мой дамский велосипед стоял здесь же на кухне, в ожидании субботы, когда можно поехать домой к родным, по которым я очень скучала. В субботу после занятий я садилась на велосипед, на руль сажала свою подружку Клаву и мы ехали домой. Я её подвозила до Раздолья, надо отметить, что на велосипедном руле везти человека намного сложнее и тяжелее, чем на раме или на заднем багажнике. Но на дамском велосипеде ни того, ни другого не было. Через полтора -  два часа я была дома. Зимой было хуже, я тосковала по дому, автобусов тогда вообще не было, отец в Быково зимой приезжал очень редко.
 
8 класс. 1950 год.

   Закончили вторую четверть, наступали зимние каникулы. Интернатских многих уже забрали по домам, за мною отец пока не приезжал, и я решила идти домой пешком. Вышла из Быково перед обедом и пошла нижней дорогой. В валенках по заснеженной дороге идти была тяжело.  Вдоль не сильно наезженной санями дороги стояли заснеженные деревья. Дорога мне была хорошо  знакома.  Я уже прошла Солянку, подходила к Калиновской балке, мороз усиливался, я уже сильно устала, скоро уже начнёт темнеть, а я всё ещё далеко от Кислово. Холод, усталость и страх стали меня одолевать, слезы сами наворачивались на глаза. От усталости я села под дерево у дороги немного отдохнуть и мгновенно заснула. Проснулась я уже на печке у Клычёвых в Раздолье.
 
Клава Клычёва. 1953 год.

   Меня подобрали возвращавшиеся из Быково на санях Иван Осипович Крюков и председатель колхоза Иван Семёнович Горькавенко. Иван Осипович видел меня осенью у Клычёвых, вот и завезли меня к ним. Там меня растирали, отогревали на тёплой печке, отпаивали горячим малиновым чаем. А утром председатель прислал сани с Иваном Осиповичем отвезти меня домой в Кислово.
 
Средняя школа в старом Быково.

   Быковская средняя школа им. А.С. Пушкина № 5, Единственная средняя школа в районе. При школе был интернат для школьников из сёл района. Здание школы было двухэтажным, на первом этаже был спортзал, а учились мы на втором этаже. Из окна нашего класса были видны красные кирпичные здания исполкома и райкома на Советской улице, к которым подъезжали автомобили, телеги, сновали туда-сюда маленькие люди. Дальше виднелась Волга с большим, лесистым  островом посредине, к пристани подходили пароходы, буксиры с баржами. Если долго засмотреться на всё это, то можно «отхватить» и «пару» в журнал или получить приглашение на дополнительное занятие.
- Краснощё-ёкова, иди к доске решать пример, - это Мария Андреевна Васильева заметила моё «отсутствие» в классе. Но решать примеры по математике для меня было одно удовольствие.
   Как мне нравилась Мария Андреевна своей манерой держаться на уроке, культурой в общении с нами, а скромная учительская одежда на её великолепной фигурке всегда выглядела изысканными нарядами. Балерина – так за глаза мы называли её. Это потом, через много лет я узнаю, что Мария Андреевна родом из дворян и несколько лет действительно училась в балетной школе. Именно она привила мне любовь к математике, от неё я переняла многие манеры:  красиво делать чертежи, понимать задачи, много работать, просто, но нарядно и со вкусом одеваться, быть всегда вежливой, ровной со всеми  учениками, даже в критических ситуациях.
   У Марии Андреевны своей семьи не было. Сейчас уже невозможно точно сказать, возможно, что она ещё в юности решила посвятить себя благородной цели – нести знания крестьянским детям.
   А как она объясняла новый материал? Просто, доступным языком, с объяснением, где знание этого материала пригодится в нашей крестьянской жизни. Изучали «площадь» - рассчитывали, сколько нужно купить обоев, чтобы оклеить класс, изучали объём – находили объём колхозного стога сена, проценты от надоя молока от коровы, объём нашей круглой  классной печки – голландки. Теорему Пифагора изучали по улицам Быково. Катетами служили улицы, прилегающие к парку, а гипотенузой – прямая дорожка через парк. Дома клеили из бумаги фигуры усечённых и не усечённых пирамид, конусов. Потом на уроках вычисляли их площади поверхности, объёмы.
   Частенько нам, особенно девочкам из интерната объясняла многие, пока ещё непонятные нам, женские вопросы.
- Не выбирайте жениха на танцах, - советовала она нам. – Хороший танцор ещё не значит, что он хороший человек. Бить чечётку, галантно вести в танце партнёршу совсем не значит, что и в жизни он будет заботливым, серьёзным семьянином. Скорее всего,  будет совсем наоборот, может оказаться гулякой, ветреным и не приспособленным к жизни человеком.
К нам в девятый класс к нашим девчатам частенько заглядывали Гена Зинин и Валя Колесниченко из восьмого. Валя был тоже из Кислово, его класс был последним, в котором учились наши кисловские ребята. В следующем году открылся восьмой класс в кисловской школе.
Вот они-то и рассказали такой случай:
На предыдущем уроке Мария Андреевна объясняла тригонометрические функции синус и косинус, используя самодельный тригонометрический круг. На следующий день на уроке она попросила дежурного, а им оказался Слава Квитко принести из лаборантской этот самый тригонометрический круг.
Слава зашел в лаборантскую к Валентине Кленкиной.
- Валя, Мария Андреевна просила принести тригонометрический круг.
- А что это такое, я не знаю, вот смотри на полках, выбирай.
- А я тоже не знаю, я вчера не был на уроках, корову водил на уколы в ветстанцию.
- Что же делать? Вот лежат круги от печки, может быть это они?
- А какой брать большой или маленький? Их тут четыре штуки и  все разные.
- Бери их все.
Слава заходит в класс и кладёт на стол эти черные от сажи круги. А класс грохочет от смеха. Долго ещё вспоминались те «тригонометрические» круги, а вместе с ними и Слава Квитко.
   Мария Андреевна старалась, чтобы все ученики усвоили новый материал. А тем, кто не понимал с третьего или четвёртого объяснения на уроке, оставляла, нет, не оставляла, а назначала дополнительное занятие после того, как ученик дома пообедает, отдохнёт. Обычно это в три или четыре часа. Ели учесть, что у Марии Андреевны было четыре – пять классов, с трёх до пяти часов вечера ежедневно она занималась дополнительными занятиями с отстающими, или с теми, кто хотел знать математику немного больше школьной программы. Затем она готовилась к очередным урокам завтрашнего дня.
   Получалось, что Мария Андреевна «пропадала» в школе с утра до позднего вечера.
Мне было непривычно так изучать математику, в своей школе мы, по сути дела математику изучали самостоятельно по учебнику, самостоятельно решали примеры, учитель задавал на дом уйму примеров, а если хотя бы один пример не решим, ставился без объяснения в журнале «кол». Бывало, за урок ученик мог получить до трёх «колов». Мы до поздней ночи дома пытались решить эти примеры, и, если кому удавалось, сообщал об этом по цепочке. Или рано утром делились ходом решения того или иного примера, задачи.   
   Надо справедливо отметить, что мы, интернатские, по знаниям в начале восьмого класса отставали от быковских ребят. Всё же в наших сельских семилетних школах мало кто из учителей имели высшее педагогическое образование, а иногда их, учителей предметников, просто в школе и не было. Хорошо ещё, что эти предметы велись хоть и случайными людьми, как у нас математика, а иногда они просто не велись. А в Быковской средней школе все учителя-предметники имели высшее образование, почти все учителя были увлечены своим предметом.
   Особенно выделялась своей увлеченностью учитель истории и директор школы Елена Сергеевна Быстрякова.
Она мастерски владела разнообразными приёмами и методами ведения урока, использовала богатый дополнительный материал. Она всегда уделяла чуточку больше внимания нам, интернатским. Понимала, что мы живём оторвано от дома, скучаем по родителям, имеем пробелы в знаниях.
   Частенько, как директор школы она приходила к нам в интернат, интересовалась нашей жизнью, а иногда приносила к чаю нам конфеты. И мы не остались в долгу, через много лет мы приходили к ней домой в Волгограде. А когда её не стало, почти весь класс был на похоронах у неё. И сейчас мы часто навещаем её могилку, вспоминая её добрым словом.
 
Наш класс в гостях у Елены Сергеевны.

   Елена Сергеевна любила наш класс, а мы все хотели быть похожими хотя бы немного на неё.
В нашем классе было 34 человека, причём приезжих из окрестных сёл было 7 человек. Четверо были из Кислово, двое из Раздолья, один  из Александровки. Остальные были местные из Быково. Четвёртый из Кислово Слава Марченко появился у нас в классе перед концом второй четверти восьмого класса. Из нашего Кисловского седьмого класса ещё три выпускника поехали учиться в восьмой класс Камышинских школ. Среди них был и Марченко Слава. Там он с кем-то не ужился, и ему пришлось приехать учиться к нам в Быковскую школу. Как же я боялась, что его снова посадят со мной за одну парту. Он меня в седьмом классе доставал, то съест мой завтрак, когда я отвечаю у доски, то зальёт чернилами мою тетрадь, то ещё чёрт-те что выдумает. Но пронесло, его посадили за первую парту с Быковской девчонкой.
   В девятом классе третьей подружкой к нам с Клавой присоединилась Валя Евтушенко.
В десятом классе нас осталось 28 учеников. Ещё с сентября мы начали  усиленно готовиться к выпускным экзаменам. Наша классная руководительница Мария Андреевна Васильева посоветовала всем приезжим выпускникам перейти на частные квартиры, в шумном интернате хорошо подготовиться было просто невозможно. Мама моей подружки Вали Евтушенко тётя Надя и предложила у них жить, заодно вместе и готовиться к экзаменам. Жили они за Васькиным озером на улице Воровского. Вместе с Валей мы делали уроки, помогали тёте Наде по хозяйству.
   Тётя Надя была невысокой, стройной со светлыми волосами и добрыми глазами женщиной.  Она была приветлива, всегда занята бесчисленными домашними делами, создававшими домашний порядок и уют. Её муж, плотник по профессии, дядя Ваня был высоким, стройным, со смеющимися серыми глазами и легкой улыбкой на лице. Работал он в МТС, а после работы постоянно что-то строгал в своём дворе. Это его руками был сделан красивый заборчик с воротами и калиткой, на окнах дома красовались резные наличники. Словом они подходили друг другу, как нельзя лучше, везде, и в доме и во дворе у них были чистота, красота и порядок.
   К нам в гости часто заходили наши подруги Клава Клычёва, Тома Быкова, Надя Решетняк сверить домашние задания, и просто поболтать. Иногда по вечерам на крылечке мы запевали песни, тогда тётя Надя, откладывала свои домашние дела и подпевала нам. Чаще всего мы запевали «девичью песню» М. Исаковского:

                Не тревожь ты себя, не тревожь,
                Обо мне ничего не загадывай.
                И, когда по деревне идёшь,
                На окошко моё не поглядывай…

   Песня разносилась над вечерним Быково, притихшей Волгой. На небе уже всходила Луна, начинали зажигаться, зовущие нас куда-то яркие звёзды.
Стихи, как будь-то написанные для каждой из нас, чудесная лирическая музыка трогала наши молодые девчачьи души, уже ожидающие своей большой и красивой любви.   
Три куплета мы  пели нормально, а вот на четвертом наши девичьи сердца начинали усиленно стучать, голоса дрожать, а глаза предательски моргать.

…Я прижму его к сердцу, прижму
    Молодыми руками горячими.
        И скажу я в тот вечер ему,
        Что самою судьбой предназначено…

   А вот последний куплет уже бодро допевали:

         … А тебя об одном попрошу –
         Понапрасну меня не испытывай.
         Я на свадьбу тебя попрошу,
         А на большее ты не рассчитывай.

   За ней следовала «Катюша», «Каким ты был…».  Мы могли бы петь и до утра, но приходил дядя Ваня и разгонял наши девичьи посиделки.
   Надя Решетняк была у нас признанной певуньей, да и мы все выступали в школьной самодеятельности. Пели песни, танцевали, ставили спектакли.
      Хором в школе руководила сестра Нади Решетняк –  пионервожатая нашей школы «товарищ Шура», так мы, старшеклассники, её звали с подначкой. Она же руководила  и школьным танцевальным кружком. Все танцы разучивали под «язык», тогда магнитофонов не было, да и нужных патефонных пластинок было не найти.  Мы даже в то время, когда из района в город не ходили автобусы, ездили на пароходе выступать в Сталинград на смотр художественной самодеятельности. Давали концерты в районном доме культуры, выезжали, а чаще ходили пешком в сельские клубы, школы, бывали и на полевых станах в колхозах.
 
Десятый класс на перемене. 1953 год.

    Если в восьмом – девятом классе мы, приезжие, интернатские как-то одеждой, успеваемостью выделялись в классе, то в десятом такого разделения уже не было. Мы вместе учились, участвовали в спортивных соревнованиях, в самодеятельности, купались на Волге. Наравне с мальчишками, втихаря, забирались на стоящий у пристани пароход, а потом уже с отошедшего парохода прыгали в воду на самые большие волны. С мальчишками катались на лодке мимо синего базара, это там, где наш Быковский рукав поворачивал к Волге, и вода вымывала синие камни. Ещё чуть ниже у озера Тулупного на чистом Волжском плёсе ловили рыбу. Ещё чуть ниже проплывали место, где в войну разбомбили немцы пароход «Александр Невский».
   Зимой на уроках, когда на полях лежал снег, мы ходили на лыжах, тренировались, готовились к соревнованиям.
   Обычно лыжные соревнования проходили 2-3 раза за зиму. Были соревнования личные, когда бежали на скорость каждый сам за себя, а были и командные, класс на класс. Вот в таких соревнованиях у меня на лыжне оборвалось крепление лыжи к валенку, а на финише должны прийти обязательно все члены команды, иначе засчитают «баранку». Тогда я подхватила в руки оборванную лыжу и уже на одной добежала до финиша, и добежала далеко не последней. Я получила благодарность за стойкость, а команда нашего класса заняла  первое место по школе.
   Осенью и весной играли на спортплощадке в волейбол. Я была бессменным капитаном школьной сборной команды девочек, а зачастую меня в команду приглашали и мальчишки.
   Купались мы в основном чуть повыше пассажирской пристани, там был чистый и пологий плёс. Часто с грустью провожали пассажирские местные колёсные пароходы «Штиль», «Ян Фабрициус», «Зоя Космодемьянская» и скорые пароходы «Спартак», «Володарский». Своими басистыми гудками, по которым мы безошибочно определяли название парохода, они нам напоминали, что скоро, совсем скоро и нам надо собираться в дорогу.
Как-то совсем неожиданно нагрянули такие долгожданные выпускные экзамены с волнениями и постоянными недосыпаниями. Вот уже и они позади. Почти все выпускники уже определились, кто и куда будет поступать.
Надя Решетняк, Маша Грибкова, Меньшина Ольга, Тома Быкова, Люба Котеняткина  и я подаём документы в пединститут.
Валя Евтушенко, Слава Марченко, Лида Белитченко будут поступать в мединститут.
Клава Клычёва, Гена Гермаш, Сергей Крахмалёв, Миша Стрыгин планируют штурмовать горный институт.
Юра Бакумов поступает в механический институт.
Юра Сиротин направляется военкоматом в Кременчугское военное лётное училище.
Саша Триголос мыслями был уже в Московском Высшем  Бауманском училище.
Лиля Тулупова  мечтами уже в Авиционном Куйбышевском институте.
Аня Вальковская приметила Сталинградский Горхоз.
Саша Тихонов, Коля Никуйко, Лиза Филиппова планируют поступать в Сталинградский сельхозинститут.
Валя Горюнов едет в Московский институт иностранных языков.
Виктор Заставной,  мечтами был уже в мореходном Дальневосточном училище.
   Откуда у сельских крестьянских детей такие разнообразные жизненные планы? Всё дело в книгах и наших учителях. Именно из книг и по совету учителей  мы узнавали и выбирали для себя жизненную дорогу. В Быковской школе была хорошая библиотека, но мы брали книги и из районной библиотеки. Читали запоями, как сейчас дети запоями сидят за компьютерами, так и мы во всё своё свободное время, а иногда и случалось, что из-за книг пропускали и уроки. Но это случалось не часто.
   По книгам Лиля Тулупова бредила авиацией, Виктор Заставной дальними морскими походами, а Клава Клычёва геологоразведкой, Валя Евтушенко мечтала лечить больных. Именно по книгам наш одноклассник Валя Горюнов изучил пять иностранных языков.
   Ещё в девятом классе к нам прислали из института по распределению «немку», Клавдию Дмитриевну Московскину. Молодая, симпатичная, чудно одетая она сразу начала говорить с нами только по-немецки, а мы сидим и не понимаем, о чём она говорит, что она требует от нас. И только Валька Горюнов вступил с ней в «бой». Мы не понимаем, о чём они говорят, только видим, что наша «немка» то краснеет, то начинает злиться, а под конец даже туфельками топала, а потом как крикнет по-русски: - «Вон из класса, нахал». Но всё же после их разговора она стала кое-что из своего монолога повторять нам на русском. Мы еле дождались перемены, нам очень интересно было узнать, о чём они говорили.  Оказывается, Валька спрашивал, сколько ей лет, замужем ли и есть ли у неё дети. Попутно высказал своё мнение, что пора бы иметь детей, спрашивал какие языки она ещё знает, задавал ей вопросы на французском, испанском, английском языках. В конце концов, он её всё же «достал».
На выпускном  экзамене по немецкому языку Валя Горюнов свой билет отвечал на трёх языках, присутствующий представитель из РОНО долго не мог поверить, что ученик знает пять языков. Через много лет наш Валя Горюнов обучал в «Звёздном» иностранных космонавтов.   
 
Часть выпускников 1953 года.
 
Мария Андреевна Васильева.

   А вот на выпускной вечер я так и не попала, сколько в тот вечер я выплакала слёз, а всё из-за неподготовленного к вечеру платья. Слишком долго не могли мне купить отрез на платье, тогда всё было в дефиците, да и денег в семье не было. Я и сейчас жалею об этом.
Из 28 выпускников нашего 10 класса двадцать один человек планируют продолжать учёбу. Хотя только тринадцать из них поступят с первого раза, но все они поступят и закончат всё же институты со второй, а некоторые и с третьей попытки.
   Знания, получаемые в сельских школах, были ниже знаний городских учеников по объективным причинам. В сельских школах частенько был некомплект учителей, похуже материальная база школ, как, впрочем, и сейчас, всё это сказывалось на результатах вступительных экзаменах в ВУЗы. Да и репетиторов нанять горожане могли позволить себе. Но, с другой стороны, мы, привыкшие с детства к работе, к ответственности, привыкшие доводить свои дела до планируемого завершения,  плюс первый опыт самостоятельной трёхлетней жизни  в Быково, наверное, закалили наш характер. Может быть, поэтому все мы шесть человек, приехавших из сёл района учиться в Быковскую школу и получивших аттестат в 1953 году, в дальнейшем закончили институты. Вот они:

1. Краснощёкова М. с. Кислово. Волгоградский пединститут.
2. Клычёва К. с. Раздолье.  Армавирский геологоразведочный институт.
3. Крахмалёв С.- с.Кислово. Волгоградский горхоз.
4.Тулупова Л. С.Солянка. Куйбышевский авиационный институт.
5. Марченко С.  с. Кислово. Волгоградский мединститут.
6. Триголос А.  с. Кислово. Московское высшее Бауманское училище.
*           *           *

                ГОРОДСКАЯ ЖИЗНЬ

   Пять выпускниц нашего класса сдали документы в Сталинградский  пединститут. Поселили нас в общежитии института на ул. Академической. В больших и высоких комнатах жили по 10-12 человек, конечно, готовиться к экзаменам в таких условиях было проблематично. Мы с Надей Решетняк выходили в садик Саши  Филиппова и на скамейке готовились к предстоящему экзамену. Мимо проходили гуляющие нарядно одетые прохожие, на выходе из садика у кинотеатра «Гвардеец» продавали мороженое, газировку. В парикмахерской в белых халатиках и накрахмаленных высоких белых шапочках скучали парикмахерши, но мы всего этого не видели и не замечали. Мы учили теоремы, аксиомы, словом готовились.
- Девушки, хотите вам погадаем, позолотите ручку, всю правду расскажем.
- Проходите не мешайте нам.
- У-у, какие сердитые, а хотите, мы вам поможем поступить в институт?
- Откуда вы знаете, что мы поступаем?
- Э-э, нам всё известно. Так что хотите или нет?
- Конечно, хотим, - сказала я.
- Машка, да не связывайся ты с цыганками.
Но меня, как говорится, понесло. Так хотелось мне поступить в институт, не хотела упускать даже эту сомнительную помощь.
- Принесите по одной своей вещи ночью сегодня на кладбище и мы всё устроим.
- На кла-адбище, но-очью? -  с вызовом переспросила Надя, - ищите дураков в другом месте.
- Э-э, ну ладно, можете принести сюда, только заговор похуже будет.
Надя от такой сделки отказалась, а я пожертвовала своей любимой косынкой.
Но всё равно, цыганский заговор не помог, нам не хватило по  одному балу и мы не были зачислены в институт в том году.
Надя уехала домой в Быково, а я приметила у садика Саши  Филиппова Дом  ребёнка, которому требовались няни и воспитатели. Через неделю я уже работала в нём нянечкой.
   Домой я не поехала, знала, что там я не смогу лучше подготовиться к экзаменам в следующем году, а возможно и совсем не поеду учиться. Дома меня уже несколько раз приходили сватать, я просто боялась, что моих родителей, да и меня уговорят на замужество.
   Работать в Доме ребёнка мне нравилось, вскоре меня послали учиться в медучилище на вечерние курсы воспитателей – медсестёр и я начала работать воспитателем – медсестрой в старшей группе, там дети были от 3 до 5 лет. Дети в Дом ребёнка поступали прямо из роддома, от которых отказывались матери, были случаи, что нам на территорию в кусты подкидывали только что родившихся детей.
 
Маша в «Доме ребёнка» со своими воспитанниками.

 
1958 год.

   Угол, а вернее койку я снимала на Ельшанке у Рыбиных. Жила я в комнате с двумя дочерьми хозяев – школьницами, Одним из условий договора найма была помощь в учёбе девчонкам, что было для меня несложно, с ними я повторяла школьную программу, готовилась к экзаменам. С ними мы стали подругами,  поддерживала знакомство всю жизнь.
   На следующий год я поступила в институт, но работу в Доме ребёнка не бросала, надо было зарабатывать на жизнь, ведь в селе родители заработка, считай, не имели, на «палочки» не разбежишься. Да и дома ещё оставались трое подрастающих братьев, их надо и одевать и учить. Работала я воспитателем почти всегда в ночные смены. Дети ночью спали, можно и вздремнуть, и готовиться к занятиям в институте.
 
Маша с городскими подругами приехала в Кислово.
Девушки у моста через Арапку на фоне Кислово.

   Ещё через год, в 1955 году,  приехали поступать в институты два моих брата Саша и Толя. Они сразу же поступили в институты, а Рыбины выделили им крохотную комнатушку. Так что жили мы все вместе.
   Саша поступил на вечернее отделение литературного факультета пединститута и начал работать фельдшером в санэпидемстанции.
Толя поступил в мединститут и сразу же устроился работать санитаром в больницу.
Родители, конечно же, помогали нам продуктами, а иногда при продаже продуктов от подсобного хозяйства помогали и деньгами, но в основном мы обеспечивали себя сами.
Молодость! Успевали мы учиться, и работать, и отдыхать на танцплощадках, на пляжах, на Бакалде за Волгой. Я ведь умудрялась и здесь в Волгограде нырять на спор с пароходов, удивляя инфантильных городских парней.
   А шитьё? Я всю жизнь себе шила и вязала одежду сама, по модным фасонам, по выкройкам из журналов.
   По истине, мы, деревенские, были «карябучие», как у нас в деревне говорят. Были теми лягушками, что не потонули в крынке со сметаной, или, как сейчас говорят, предприимчивые, инициативные, целеустремлённые.
В 1961 году я впервые вошла в класс учительницей в школе №6
 Центрального района города Волгограда.
 
Мария Фёдоровна со своим классом.

   55 лет я работала учителем математики, завучем в школах Волгограда. Стала отличником народного просвещения.
Вырастила двух сыновей, старший Сергей закончил мединститут, младший Алексей по его стопам так же стал стоматологом. Уже есть внучки и правнучки, так что, дел бабушке Маше хватает.
   Только в 70 лет я ушла из школы, но и сейчас занимаюсь репетиторством на дому, а что делать? И пенсия учительская небольшая, да и люблю я работать с детьми. На целый класс сил уже не хватает, а с одним учеником работаю, душой отдыхаю. Мои ученики сейчас успешные бизнесмены, генералы, дипломаты, много врачей, учителей. Получалось, что у меня учились целые династии – мать, дочка, а затем и внуки.
 
Мария Фёдоровна с выпускниками школы №43.

О том, как я работала, лучше сказали мои коллеги на моих юбилеях.
   
Стихи юбиляру в 1991 году.
Маше в день юбилея
С сердечным приветом
И человеческой Любовью.
Коллега по школе №43
Лев Борисович Захаров.

Чудес немало в жизни нашей,
Ей красоты не занимать,
Но, ей же Богу краше Маши,
Пожалуй, братцы, не сыскать.

Года – ничто: их просто нету
И как коллеги не крути,
На женщину взгляните эту –
Не дать ей больше тридцати.

Ну, может тридцать пять от силы:
Для женской красоты расцвет,
Что красит образ этот милый
В том у меня сомнений нет.

Недаром в жизни и в работе
Нет энергичнее её
И прозябанье без заботы
Такой удел не для неё.

На ней весь дом, его заботы,
Всё примет – радость и печаль
И отдавать всю жизнь работе,
Поверьте, ей всю жизнь не жаль.

Добра, усердья и веселья,
Конечно, ей не занимать.
Не создана ты для безделья
И не привыкла унывать.

Будь вечно юностью нетленной,
Годами вечно молода,
И бодрости огонь священный
Храни в душе своей всегда!

   Жизнь шла своей чередой. Почти каждые пять лет мы встречались с одноклассниками. Встречались в Быково в своей школе, а больше в Волгограде. На последние встречи  стало приезжать всё меньше и меньше одноклассников. Годы, как птицы… Вот уже и 55 лет, как окончили школу!
 
Встреча с одноклассниками через пятьдесят пять лет.
Многие уже давно на пенсии, а я всё работаю в своей школе №43.

А это уже в 2006 году к моему семидесятилетию:

Август 2006 год.
Коллега по школе №43
Митина Наталья Николаевна.

О женщине этой прекрасной
Мне хочется много сказать,
О ней говорить мне приятно,
О ней я хочу рассказать.

В крестьянской семье многодетной
Имели свой собственный дом,
Все дети заботой согреты
Родились и выросли в нём,
Родители сил не жалели,
Она их надеждой была.

У них на глазах вырастала
Любимая дочка отца,
Училась, росла и трудилась,
Девчонкой послушной была,
Мечты своей детской добилась,
Учителем стала она.


Её, молодую девчонку
Мечта в Сталинград привела,
Оставив родную сторонку,
Оставила раз – навсегда.
Красивая с виду девчонка,
Стройна, величава, добра

И, как у царевны в той сказке
До пояса вьётся коса.
Такую - нельзя не заметить,
Такую бы - грех позабыть,
Всю жизнь бы с такою быть вместе,
 Такую - нельзя не любить.

Все ею прожитые годы,
Как ветры умчалися вдаль,
И были в тех годах невзгоды,
И радость, и грусть, и печаль.
Она в доме мать, и хозяйка,
Квартира всегда не пуста.

Как солнце теплом согревает
Всю семью родную свою.
И сколько в том теле здоровья,
И нет в ней ни мести, ни зла,
И сколько в той женщине воли,
И сколько в том сердце добра.

Она сберегла, воспитала
Прекрасных своих сыновей,
Внуки и правнуки в гости приходят,
Она с нетерпением ждёт.

Хотелось бы в день юбилея
Хорошего много сказать,
Но больше того, что сказали
Здоровья, добра пожелать,
Чтоб прочь уходила беда,
Чтоб счастлива была всегда.
 
2009 год.

Пусть долго хранится уют в вашем доме,
Пусть долго живёт вся семья,
И пусть хоть чуть-чуть будут внучки похожи
На бабушку Машу слегка.
*           *           *


                АНАТОЛИЙ  ФЁДОРОВИЧ
                Краснощёков
                (1938 – 1996 гг.)
   Самым упрямым в нашей семье был Толик. Не зря он от рождения был отмечен седой прядью волос на макушке.
   Если он сказал: «Нэ пиду» или «Нэ буду делать», то ни холудинка ни ремень не могли изменить его решения. Но он не был хулиганистым, но его упрямство и нежелание уступить в чём-то взрослым, учителям было поразительным. Он не мог схитрить, притвориться повинившимся, как это обычно делают дети.
   Очень любил он читать книги из школьной библиотеки, набирал их по полпортфеля. За чтением он частенько забывал выполнить домашнюю работу по хозяйству, за что его, конечно же, наказывали родители. А когда ему попадалась толстая интересная книга, он с нею прятался в стогу соломы, в лесу у Арапки, даже пропускал занятия в школе. Тогда отец искал его и привозил домой или на машине прямо  в школу.
   По просьбе учителей родители перестали наказывать его за «запойное» чтение. Учился он легко и хорошо. На переменах он больше сидел за чтением книг, а бывало, что и на уроках заглядывал в книгу, лежащую на коленях.
   Ему очень повезло тем, что в 1953 году, нашу Кисловскую семилетнюю школу решили, наконец-то, преобразовать в среднюю. Именно в этом году впервые открыли восьмой класс. Из 23 выпускников седьмого класса обучение в восьмом классе продолжили всего двенадцать. Сказалось, видимо то, что обучение в восьмом классе было платным. В первый год родители восьмиклассников собирали деньги на зарплату учителям. Десятый класс в 1955 году закончили десять учеников, восемь из них поступили и закончили институты. Один из выпускников того выпуска поступил в Саратовский юридический, два выпускника поступили в медицинский, а пять – в сельхозинститут. Первый выпуск Кисловской средней школы и такой ошеломляющий успех.
   Анатолий поступил в Волгоградский медицинский институт. Саша, Маша и Толик жили вместе на съёмной комнатушке на Ельшанке, Все трое учились в институтах и в то же время по вечерам подрабатывали, кто, где мог. Анатолий устроился работать медбратом в больницу. Работал, можно сказать, по своей профессии. На третьем курсе он работал уже фельдшером. На летних каникулах работал в студенческом отряде «Медик». Два года подряд их отряд работал на целине, за что Анатолий получил медаль «За освоение целины».
   В школе увлекался игрой на гармошке, в институте настольным теннисом, но всегда и постоянно увлекался чтением. В школе художественной, а в институте всё больше медицинской литературой.
 
Студент. 1957 г.

   Хорошо играл в настольный теннис, входил в сборную команду института по теннису.
По окончанию института он получил направление на Камчатку, прошел специализацию и приехал в Усть-Камчатскую больницу фтизиатром.
 
Камчатка. Работа врачом по распределению. 1963 г.

   В то время у нас в стране широко, а, главное, эффективно проводилась работа по выявлению и лечению больных туберкулёзом. Для стопроцентного охвата местного населения были разработаны передвижные рентгеновские аппараты. Тогда и стационарные рентгеновские аппараты были с несовершенной защитой от радиации, а переносные – тем более.
   С одним из таких аппаратов фтизиатр Усть-Камчатской районной больницы Анатолий Федорович на собачьих упряжках ездил по стойбищам оленеводов, рыбаков, охотников и обследовал местное население, а затем выявленных больных лечили амбулаторно или в стационаре.
   Пять лет работы. Возможно, что именно тогда он и получил избыточную радиацию, она то и сократила его жизнь. Умер он очень рано, в  58 лет
С Камчатки  Анатолий Фёдорович вернулся с молодой женой   Зинаидой Александровной Оркиной, дочкой Олечкой и контейнером до половины забитым книгами, в основном по медицине. Его детское увлечение чтением книг не прошло, только теперь он больше читал специальную  медицинскую литературу. Самообразование в их семье стало постоянной, жизненной позицией.   
     Конечно же, в Кисловской больнице работы не было  ни фтизиатру, ни гинекологу, а вот в Камышине врачи были нужны. Анатолий стал работать фтизиатром в госпитале, Зина в больнице хлопчато-бумажного комбината.
 В это время я частенько бывал у них в гостях. Анатолий, если не читал свои книги или пришедшие по почте медицинские журналы, вырезал из различных витиеватых корней фигурки, полировал и лакировал их. Любил он и зимнюю рыбалку на Волге, но это увлечение его жена Зина уж очень не приветствовала, рыбалка чаще всего заканчивалась рыбацкой ухой, которая никогда не обходилась без спиртного.
   В семидесятых годах в больницах стали внедрять отделения анестезиологии  и реанимации. В больнице  камышинского хлопчато-бумажного комбината открыли первое такое отделение, заведующим отделения назначили молодого учёного из Волгоградского мединститута. Набирали молодых, перспективных врачей. Анатолий решил сменить специальность.
   Дело было новое, многое делалось впервые, изучались новейшие разработки в научных журналах, которые тут же применяли на практике. Вначале под наркозом делались только отдельные операции, но со временем хирурги вошли во вкус, что и простенькие операции не хотели делать без наркоза, без послеоперационного наблюдения больного в их отделении.
Дух новаторства, творческого учёного поиска, витавшего в их отделении, был по вкусу Анатолию Фёдоровичу. Они уже иногда со своими разработками печатались в медицинских журналах, а шеф заканчивал свою кандидатскую диссертацию. Становление отделения закончилось вместе с защитой диссертации, после чего он уехал в Москву в институт. Заведующим отделения был назначен Анатолий Фёдорович, в это же время он избирается секретарём партийной организации больницы, учится заочно в университете Марксизма-Ленинизма. Словом, Анатолий Фёдорович всесторонне развивается как личность. Растёт и его семья, родилась вторая дочка Танечка. К тому же и Зинаида Александровна  работала уже заведующей гинекологического отделения.
 
Оля, Таня, Вера и Андрей Краснощековы. Камышин. 1976 г.

   Ещё через несколько лет Анатолия Фёдоровича назначают заведующим Камышинским горздравотделом. Однако административная работа его не удовлетворяла, он принял решение  вернуться к врачебной деятельности. Ему снова захотелось на север, в дальние края. Им пришло приглашение в больницу Мурманского торгового пароходства.
Мурманск поразил их полярными ночами, северными сияниями,  обилием и разнообразием рыбы. И ещё. Оказалось, что в Мурманске,  на крайнем севере климат мало, чем отличается от климата нашей  Волгоградской области. Это результат благодатного влияния теплого Гольфстрима. В пригороде между сопками можно собирать грибы, многие имели свои дачи, выращивали зелень, цветы, картофель, чем сокращали ностальгию по «малой родине».
Анатолий Федорович в своём отделении анестизиологии и  реанимации стал внедрять перспективные разработки по очистке крови (гемосорбция). Мурманское торговое пароходство, имея валюту, разрешило отделению реанимации закупать необходимое оборудование за рубежом. Изучение  научной литературы, участие в симпозиумах, эксперименты, работа и снова работа. Годы работы. И успех пришёл!
 
Полярная ночь. Мурманск. 1985 год.

   Очищение крови давало потрясающие результаты. Больные на глазах выздоравливали, старые молодели на десятки лет.
   Поэтому в Мурманск к доктору Краснощёкову стали приезжать из Москвы, Санкт-Петербурга знаменитости для очищения крови, кто за здоровьем, а кто за красотой и молодостью.
 
Доктор А.Ф. Краснощёков. Мурманск. 1993 год.
 
   Старшая дочь Олечка закончила исторический факультет  университета, живёт и работает в Москве, младшая Танечка пошла по стопам родителей и уже её мама Зинаида Александровна работает под её руководством в Мурманске.
*             *            *
Продолжение в части 9.