Накануне Москву отметелило.
На средне-русскую возвышенность ломились откуда-то из казахстанских степей обжигающие холода. Решение созрело внезапно: укатить на пару-тройку дней в Гороховец. "ГОРОХОВЕЦ" – название какое-то смачное, древнерусское.
Пассажирский поезд затянуло в ночь всеми пятнадцатью вагонами. Москва осталась где-то позади и, по-моему, левей. Пейзаж за окном чередовался: проваливались назад жёлтые пятна огней посёлков, станций, потом чернота перелесков, пустота полей.
Утро почти в трёхстах километрах от Москвы. Из пышных сугробов пялились окнами оцепеневшие домики. Мельтешил снежок, косматые берёзы топорщились на морозе. Ближе к Богу вскарабкался на самую макушку горы Никольский монастырь.
Райцентр искрился и слоился в стерильных снегах, так непривычных после Москвы. С горки, от нижегородской трассы, осторожно сползали в центр редкие машины.
- Где у Вас тут гостиница?– останавливаю укулёманную в пуховый платок тётку.
- Вон, у той церквы свернёшь в проулок, а там видать.
На центральной улице меня обогнала заиндевевшая лошадь, запряжённая в сани. Мужик возница зарылся красным лицом в поднятый воротник тулупа. В окнах домов, между двойных рам, гроздья рябины, на подоконниках пунцовела герань в горшках. Гостиница была двухэтажной из силикатного кирпича, с удобствами на этаже. Запрятав фотоаппарат под куртку, а «телевик» сунув в карман, отправляюсь за впечатлениями. В сугробах протоптаны узкие ходы – тропинки, присыпанные золой, чтобы не скользили подошвы. Редкие прохожие выдыхают морозный пар.
Слева и справа ещё по–дореволюционному обстоятельно, добротно, с резными наличниками. Чуть в стороне, обвисший под тяжестью снега лес. Сиреневые сугробы, каменные купеческие дома семнадцатого века, от которых по-прежнему веет амбициями и достатком давно сгинувших хозяев.
Снег хрумкает под ногами. Эх, сейчас бы похлебать в трактире щей со свининой, выпить водки, настоянной на калгане, да чайку из самовара с калачиком или ситником. Где ты гоголевская Россия?!
В гостиницу не хочется, а вот поесть и согреться не помешало бы. Из-за кривого забора с нахлобученными шапками снега, вынырнул неказистый дом с вывеской кафе «МЕЧТА».
Ну, что ж, "помечтаем" – не раздумывая, толкаю опухшую от наледи дверь. Народу в кафе не много, из напитков портвешок, водка, пиво. Взял толстеньких оладьев с густой сметаной, сто пятьдесят водки, заказал жареную печёнку с картошкой. За столиком напротив два мужика закусывали винегретом, на полу остекленела пустая поллитровка. Какой-то прокисший разговор. За другим столиком парень тянет пиво.
Дверь впустила милиционера в тулупе, заиндевевшего и краснощёкого, как дед Мороз. Он подошёл к стойке, выпил стакан чая. Буфетчица подала ему из–под прилавка пакет с чем-то вкусным.
-Шоб не курить здесь!- предупредил "дед Мороз" присутствующих и ушёл.
Из динамиков проникновенно голосила свои хиты Марина Журавлёва. Водка немного согрела и приятно затуманила сознание. С мороза зашли трое мужиков в валенках, не раздеваясь, взяли пива. Сижу, слушаю Марину Журавлёву, жду пока пожарят печёнку с картошкой.
- А, ты его по рогам!– горячился мужик за соседним столиком.
Его сотрапезник совсем размяк и тыкал зажигалкой в сигарету.
- Погоди, щас возьму для полировки красненького,- кипишился мужик.
Сотрапезник наконец прикурил.
- Мужчина, печёнку возьмите!- перекричала Марину Журавлёву буфетчица.
В кафе, стряхивая снег с валенок, шагнули дедок с гармонью и с ним парень – явно из района.
- Со свадьбы едем!– сообщил дед буфетчице - налей ка нам беленькой для сугреву.
Не дожидаясь, пока та нальёт, дед вытащил из футляра гармонь и заиграл: «Когда б имел златые горы…».
От живой музыки присутствующие встрепенулись. Буфетчица выключила магнитофон.
Допев, дедок выпил с оттяжкой и жахнул...«Прощание славянки». Пока старый рвал душу маршем, я быстро доел и, не дожидаясь, пока он доиграет, вышел на мороз.
Пустота вечерних улиц. Снег ватой сыпал на старинный городок. Толстые сугробы напоминали подошедшее тесто. Впереди ждал ещё один день гороховецкой сказки.
Коломенское. февраль 2012