А вот был такой случай

Аэродром Черемушки, Чита.


Бермудский треугольник

            Суббота. Выходного не получилось. В пять часов утра пришел посыльный, принес записку о срочном вызове на аэродром. С самого утра все складывалось как-то не так. Началось с того, что в столовой официантка Тамара нагрубила, обозвала кобелем блудливым и отказалась завернуть с собой бутерброды с куриным паштетом и хлебом, которые мы всегда брали с собой, когда улетали надолго. Вот так просто ни за что ни про что – женатого человека. Может быть, перепутала с кем? Странно все это как-то.
     Потом я неудачно свалился с самолета, когда снимал чехлы с двигателей. Сняв чехлы, я  как всегда лихо прокатился на заднице по кабине самолета, с плавным переходом на обтекатель локатора. А вот приземлился неудачно - не успел оттолкнуться от обтекателя и приземлился не на ноги – как положено, а  на руки, да еще больно ударился правой щекой о стоящую рядом стремянку. Настроение совсем испортилось. Было обидно и больно, хотелось закурить, но сигареты я забыл дома, а просить, ни у кого не хотелось.
    Правый двигатель с первого раза не запустился, завис в самом начале, и пришлось выслушивать от командира все, что он думает об особенностях эксплуатации техники в летний период.
     Вот в таком упадническом настроении пребывал я, когда мы наконец то опробовали двигатели, взяли груз и взлетели. Двигатели работали ровно. Лететь было не далеко, и я начал потихоньку успокаиваться.
     Вышли на точку в Укурее и стали заходить на посадку. Прошли дальний привод, приготовились к посадке. Я выпустил шасси и фары, проверил остаток топлива, работу двигателей и показания приборов. Все работало и крутилось, как положено. Прошли ближний привод, полоса отчетливо просматривалась и приближалась, штурман начал отсчет высоты и скорости. До начала полосы уже оставались считанные метры, и тут с левой стороны на полосу с одной из вспомогательных рулежек вылетел топливозаправщик. Он оказался как раз в том месте, где колеса самолета должны были коснуться полосы. Экипаж, работал спокойно, каждый выполнял свои обязанности, которые у каждого разные, но все вместе как раз и обеспечивают работу машины.  Сработали мы четко. Командир рявкнул так, что казалось, заглушил голосом звук работавших двигателей: «Взлетный». Наверное мои руки, до этого спокойно лежавшие на рычагах управления двигателями и ждавшие другой  команды «За проходную», сообразили раньше меня. Я мгновенно переместил РУДы вперед – на взлетный режим и стал ждать, когда же двигатели наберут необходимую мощность. Секунды тянулись медленно, командир уже вытащил штурвал на себя, а машина все еще продолжала снижаться. Наконец двигатели натужено взревели и самолет рванул вперед и вверх. Мы прошли буквально в нескольких сантиметрах над топливозаправщиком и умчались на второй круг. Доложили руководителю полетов о происшествии, да он и сам все прекрасно видел.  Пока мы, сделав круг, вновь зашли на посадку и наконец-то благополучно сели, пьяный солдат, который пользуясь отсутствием командиров отправился на топливозаправщике в поселок за очередной порцией спиртного, был благополучно пойман и доставлен по назначению. Мы выгрузили груз, получили добро и отправились дальше.
   Прошлись по Бермудскому треугольнику. (Так у нас называли аэродромы: Степь, Чиндант и Безречная,  расположенные  в получасе лета друг от друга). В Безречной пообедали в столовой у истребителей и стали ожидать пассажиров, которые находились на каком-то совещании. После обеда припекло так, что над бетонкой стояло марево, а на рулежные дорожки страшно было становиться, казалось можно обжечь ноги прямо через туфли. Спрятались от пекла в тени под крылом самолета, здесь было не так жарко как в самолете, который раскалился как сковородка на плите. Осматривая шасси, я заметил как из-под гайки подшипника колеса правой стойки шасси вытекает смазка. Вообще-то НК-50 очень тугоплавкая смазка, но  жара и манера постоянного подтормаживания при рулении, которой отличался наш командир экипажа сыграли свою роль. Мой совет, быть поаккуратнее с тормозами он проигнорировал. Загрузив  человек 40 пехоты и какие – то ящики, вырулили на взлетку. Разбег проходил тяжело двигатели как – будто устали и никак не хотели поднимать перегруженный самолет в воздух. Наконец в конце полосы он с трудом оторвался и в этот момент под правой основной стойкой лопнул пневматик. Рвануло так, как - будто взорвалась граната.  Пехота плотно сидевшая в грузовой кабине на откидных сидениях вдоль бортов самолета шарахнулась от иллюминаторов правого борта так, что изменилась центровка и пилотам пришлось попотеть, чтобы выровнять самолет. Шасси я убирать не стал, сходил в салон осмотрел через иллюминатор колесо. Увиденное не радовало. Пневматик разлетелся вдребезги. Покрышка  лопнула в момент отрыва и видимо успела помотыляться по бетонке, на диске висели клочья изорванной резины. Попытался успокоить пехоту, сказал, что ничего страшного, такое мол случается чуть ли не каждый день, но вряд ли мне кто–нибудь поверил. Правый ряд сидений опустел, все сгрудились в середине салона, рассевшись на ящиках и сидениях левого борта. Пришлось прибегнуть к проверенному методу. Запустил в салон бортмеханика Витю, и тот потихоньку уговорил всех вернуться на места. Бортмеханика оставил в салоне, чтобы он следил за порядком, а сам отправился в кабину готовиться к посадке  в Чите, к которой мы уже подлетали. Посадку как и ожидали дали на грунтовую полосу сходу без захода по коробочке. Командир посадил самолет мастерски,  так, что поссажиры  ничего не почувствовали. Вдвоем с праваком  они держали его с небольшим креном на левую стойку и правая почти не касалась полосы, только в конце пробега немножко потрясло, когда скорости уже стало не достаточно для того чтобы удерживать колесо во взвешенном состоянии. Резина пневматика отлетела полностью, тормозной барабан покорежило так, что снимали его потом по частям с помощью кувалды. На взлетке была видна отчетливая борозда длинной метров 50, а в конце пробега самолет еще и развернуло вправо градусов под 45. Пехота, после того как опустили рампу ломанулась как стадо испуганных коров и через пять минут их уже и близко не было, даже ящики свои забыли и они еще несколько дней лежали в самолете, а затем на стоянке. Командир и правак смылись как бы докладывать о происшествии, помощи нам ждать было неоткуда, так как в субботу как правило работали только до обеда,  и мы:  радист, штурман, бортмеханик и я (борттехник) до ночи возились с заменой колеса. Пилотов мы простили. А за мастерскую посадку они еще и получили благодарность от командира части. Ну а технари после того как поставили самолет на стоянку накачались по полной программе, благо на следующий день  от вылетов нас освободили. Вот только закуска в этот вечер была слабовата – галеты и шоколад, который расплавился  и собирать его пришлось ложкой. А в понедельник  утром в столовой официантка Тамара встретила наш экипаж как ни в чем не бывало радостной улыбкой и даже принесла по 2 стакана яблочного сока, а бутерброды заботливо завернула в целофан – кто их поймет этих женщин, чего ей в субботу  не понравилось?

      

Гульфик

        Офицеру – двухгодичнику, как и кадровому выдавалась куча всякого обмундирования. Сначала мы получили общевойсковое имущество и щеголяли на службе резко отличаясь от кадровых военнослужащих, которые в авиации носят исключительно летно-техническую форму одежды, и лишь в особых случаях по приказу командира переодеваются в общевойсковую форму, на летно-технической форме  нет погон и она как - бы уравнивает офицеров всех званий.  В авиации (по крайней мере в транспортной и вертолетной), где экипажи зачастую состоят из офицеров (старших и младших), прапорщиков, а иногда в состав экипажей входили и солдаты срочной службы,  отношения очень демократичные. Нет особого чинопочитания и высокомерия, но присутствует дух уважения к старшим и доброжелательности, который можно почувствовать хотя бы по обращению младших по званию к старшим, и который я не встречал больше нигде. Самое распространенное - это просто: «Командир». Коротко, ясно и не надо выяснять в каком он сегодня звании. Всю эту тонкую науку мы впитывали в первые месяцы службы. Не обходилось конечно и без курьезов и шуточек, которые сыпались на нас постоянно. Расскажу о некоторых из них. Не успели мы  привыкнуть к  общевойсковой форме, как командир эскадрильи вдруг заметил на одном из построений, что мы выделяемся из общей массы. Непорядок, решил он и отправил нас на склад переодеваться. Летно-техническая форма одежды включала в себя такое количество вещей, что многим офицерам ее хватало и на пенсии на всю оставшуюся жизнь. Нам выдали чехлы от матрасов, в которые мы и складывали получаемые вещи. Стояла осень и командир обратил наше внимание на то, чтобы мы ни в коем случае не отказывались от теплых вещей, даже если они немного великоваты по размеру так как зимы в Забайкалье очень холодные.  И потянулась вереница офицеров со склада к гостинице – общежитию, навьюченных как верблюд в караване. Огромный чехол от матраца заполнялся почти полностью. В гостинице мы вывалили все это добро: меховые и ватные куртки и ползунки, свитера, сапоги, ботинки, сандалии, валенки шлемы, комбинезоны, носки и прочее, что уже и не помнится на кровати и стали перемерять и подгонять затягивая разные лямочки, прищепочки и кучу других приспособлений, при помощи которых все это хозяйство становилось неотъемлемой частью хозяина. В самый разгар «дефиле» в комнату зашел хохмарь и известный приколист – борттехник самолета Ан-10 Валера. Увидев чем мы занимаемся он с деловым видом осмотрел полученные нами вещи, покопался в них и спросил:  «А что гульфиков Вам не выдали?»  Что такое гульфик мы не знали, более того, никто из нас раньше такого слова не слышал. Воцарилось молчание, а Валера как ни в чем не бывало продолжил: «Интересно, это что же они думают. Как же Вы зимой при сорокаградусном морозе на технике работать будете? Вы же отморозите себе все хозяйство – оставите себя без наследников, а Родину без защитников. Вы что, хотите стать евнухами? Евнухами никто из нас стать не хотел и мы стали робко спрашивать что же такое гульфик. Валера очень любил быть в центре внимания, это льстило его самолюбию. Он уселся на стул посреди комнаты, не торопясь закурил Беломорину и объяснил, что это такой специальный чехол, который необходимо надевать на член и что без него в Забайкалье не обходится ни один мужчина, иначе…. Он многозначительно помолчал, загасил папиросу и удалился. Через минуту заглянул и изрек: «Смотрите подбирайте строго по размеру, а то потом намучаетесь». Мы рванули на склад. Кладовщица женщина, проработавшая на этом складе лет  25 многое повидала на своем веку и сразу же врубилась в хохму. «Ой ребята, Вы меня простите старую, совсем забыла, думала в конце всем сразу подберу, ну да ладно сейчас все исправим».  С этими словами начала приносить небольшие картонные коробки в которых находились странные вязанные предметы светло-коричневого цвета как ранее выданные нам свитера. А как же размеры, спросил Витя – техник звена вертолетов МИ-8, которого проблема будущего наследника волновала больше всех из нас так как он только что женился. «Размеры у них совпадают с размерами головных уборов - для удобства, но если кому не подойдет принесете потом я поменяю». Мы забрали коробки, расписались и отправились восвояси, примерять имущество. В общаге уже собралась толпа желающих на халяву позабавиться офицеров и прапорщиков. Достав из коробок полученные вещи мы с удивлением начали их разглядывать и раздумывать, как же «это» надеть на «то самое», чтобы защитить его от мороза. Так и не разобрались и обратились к отправившему нас на склад Валере. Он курил на лестничной клетке в компании нескольких офицеров. Ломать комедию он больше не смог, так как вся компания разразилась хохотом. Мы разобрались, что нас жестоко накололи. Полученные нами «гульфики» оказались просто вязанными шапочками, с прорезями для глаз и рта как у современного ОМОНА, только предназначенными для одевания под шлемофон в сильный мороз. Эти шапочки из-за их неудобства редко кто получал. Самое интересное. Что пока мы ломали головы, пытаясь представить себе как «это» использовать для обогрева мужского достоинства,  никто не смог сообразить, что же это на самом деле. Эту хохму потом на моих глазах повторяли много раз, каждый год с вновь прибывающими офицерами и не только двухгодичниками.

Трещина

          Поздний вечер. Самолет Ан-12 вернулся из командировки. Как положено экипаж расслабляется в кабине сопровождающих. Старший техник уже в хорошей кондиции, выходит по малой нужде и видит подъезжающий УАЗик  командира полка.  Предупредить экипаж он уже не успевает, поэтому спасается сам, включает фонарик и делает вид что осматривает нишу шасси. Подъезжает командир полка, интересуется чем занят  старший техник? «Да вот подозрение на трещину стойки шасси, надо бы завтра проверить методом красок, Вы уж товарищ полковник не планируйте завтра этот борт на вылет». И все могло бы кончиться очень красиво, но в это время открывается дверь салона и из самолета вываливается пьяный экипаж. На утро разбор полетов, командир долго ругает пьяниц, объявляет всем выговоры,  а старший техник получает благодарность.


Удача

          Самолет АН-10  прилетел из Улан-Уде, где несколько дней участвовал в ученьях. Привезли несколько ящиков белого сухого вина. На конец 70-х годов это был дефицит. Расслабились спиртиком, решили отглянцевать «сухариком». Выпили немного и как это бывает редко, засобирались по домам.  Один из офицеров экипажа налил в освободившуюся бутылку из-под вина керосина, чтобы взять домой для хозяйственных нужд да и забыл ее на столе в салоне. Прапорщик бортмеханик утром оказался в салоне первым. Остальные покуривали в курилке возле самолета. В салоне прапорщик увидел, что ему привалила удача в виде бутылки сухого вина на похмелье. Не задумываясь он открыл бутылку и предвкушая блаженство отправил содержимое в рот прямо из горлышка. О том, что там не вино он понял не сразу, половину содержимого бутылки он успел проглотить. Нужно было видеть как он потом вылетел из самолета, было ощущение, что его ноги не касаются ступенек трапа.


Дрова

        Сейчас уже не помню название этого озера в Забайкалье, но о количестве рыбы в нем у нас ходили легенды. Естественно каждый мечтал побывать и порыбачить на нем.
Озеро было расположено примерно в двухстах километрах от Читы в глухой таежной местности. Летом туда добраться было вообще невозможно, т.к. единственная дорога проходила по многочисленным болотам, образованным из-за оттаивавших летом участков вечной мерзлоты. Человек и животные на таких болотах перемещаются довольно свободно, а вот проехать на машине практически невозможно. Зимой же болота замерзали, и появлялась возможность проехать к озеру.  Озеро было небольшое, вытянуто с запада на восток и в восточной части слегка загибалось к северу. Тайга подступала к самым берегам и порой деревья росли у самой воды.
        На берегу озера, в западной его части было расположено подворье, в котором жил лесник Петрович с женой. Возраст его и его жены, как и у многих забайкальцев, в чьих жилах намешано множество кровей, в том числе и бурятской, определить было трудно – где-то от 45 до 70 – ти. Их дети давно выросли и жили в городе со своими семьями, лесник же уезжать никуда не собирался и жил натуральным хозяйством в глуши.
        В эскадрилье, в которой я служил, было несколько страстных рыбаков-охотников и постоянно организовывались выезды на рыбалку, охоту или для сбора грибов и ягод. Обычно уезжали рано утром и возвращались вечером, в этот же раз решили ехать  на два дня, так как дорога в один конец занимала более шести часов. Разрешение на поездку пришлось долго выпрашивать у командира, так как выезд планировали в пятницу вечером, а возвращение в воскресенье. Наконец он сдался и в одну из пятниц начала февраля на автомобиле ЗИЛ-131, с отапливаемым кунгом мы отправились на озеро. Ехали долго. В тепле разморило, и я заснул.
     Приехали на место уже в темноте. Машина стояла на подворье, огороженном забором из целых стволов небольших сосен. К самому забору подступал первозданный лес, было довольно много снега. В свете луны все вокруг выглядело сказочно красиво, а озеро, на берегу которого располагалось подворье, напоминало заснеженную поляну.
      На огороженной территории располагался большой деревянный дом, два сарая и сеновал. Шумной толпой ввалились в дом. Электричества не было, на столе большой комнаты стояла керосиновая лампа, вторая висела на стене. Хозяин был заметно рад  приезду рыбаков, здоровался со старыми знакомыми и знакомился с теми, кто приехал впервые. Хозяйка в это время накрывала на стол. На столе появились большие миски с солеными груздями и рыжиками, мороженая брусника и голубика.
      Мы вывалили свои запасы, но хозяин запротестовал и сказал, что сейчас быстренько хозяйка приготовит уху, вот уже и большой закопченный казан удобно разместился на огромной печке, которая разделяла дом на две половины. Пока хозяйка чистила для ухи привезенную нами картошку и лук мы расположились за огромным столом. Вдоль стен комнаты стояли широкие лавки, на которых было удобно сидеть.  Когда вода в котле стала закипать, вспомнили про рыбу и меня, как самого молодого откомандировали  за ней. «Зайдешь в сарай, там щуки с осени у меня заготовлены, возьми штук пять небольших» - напутствовал меня хозяин.
         Я выскочил во двор и направился к ближнему сараю. Дверь была прикрыта, но не заперта. Я зашел в сарай, подсвечивая себе фонариком и начал искать рыбу. Справа у стены была большая поленница дров. С десяток полутораметровых бревен валялись с ней рядом. Слева стояла телега, у стены был верстак с тисками, заваленный всяким металлическим хламом и инструментами. На стенах развешаны связки веревок, ремней, конской упряжи, старые ведра и множество всего, что скапливается в хозяйстве за долгие годы. Рыбы нигде не было. 
          Я еще раз осмотрел сарай, заглянул в дальние уголки, результат прежний. Наверное я неправильно понял и рыба в другом сарае, подумал я и направился к другому сараю.
         Второй сарай располагался немного дальше от дома, к нему вела натоптанная тропинка и санный след. Дверь, как и в первом, была прикрыта, но не заперта. Я открыл дверь, в лицо пахнуло теплым запахом животных. Негромко заржал конь, в углу в загоне завозились свиньи, зашуршали крыльями, сидящие на насестах куры и большой, красно-коричневый петух. Я осмотрел сарай, заглянул в стоящие у правой стены ящики, в них оказалось зерно. Здесь точно не было рыбы. В душе появилось ощущение, что меня как новичка разыгрывают. Видимо это такой ритуал и через него пропускают всех новичков. Но деваться некуда. Уверовавшись в этой мысли я отправился в дом.
         «Ну, где рыба» - встретил меня вопросом Петрович. Решив, что никуда мне не деться от насмешек, я решил плыть по течению и говорить все как есть. «Нет там никакой рыбы», я перечислил все, что видел в обоих сараях, ожидая, что вот, сейчас начнут смеяться и подкалывать. Ничего подобного, воцарилась мертвая тишина. Петрович начал спешно натягивать полушубок и надевать валенки. Я вышел вслед за ним, подсвечивая фонариком. Мы вошли в сарай, там ничего не изменилось, все тот же верстак, хозяйственная утварь и поленница дров. Петрович подошел к поленнице, взял в руки полено, и тут до меня дошло, что это не дрова, а сложенные одна к одной, как дрова, замороженные щуки. «Возьми большую, завтра котлет нажарим», сказал он показав мне на то, что я принял за бревна. Я взвалил на плечо щуку - бревно. Она весила явно больше десяти килограммов, и отправился вслед за хозяином в дом.
         Когда Петрович рассказал, что я принял рыбу за дрова, поднялся хохот, от которого казалось, дрожали стены. Подвыпившая братия офицеров подкалывала меня до самой ночи.
         Вскоре поспела уха, похлебав наваристого бульона, разлеглись спать. Всем хватило места на лавках.
         Утром, быстренько позавтракав, начали собираться на рыбалку. «Не будет сегодня клева, давление  сильно упало» сказал лесник, глядя на авиационный высотомер, служивший ему барометром. На улице была метель, немного потеплело. Ветер гнал мелкую снежную крупу, закручивал ее в маленькие смерчи, которые забирались за воротник и в рукавицы.  Двое самых бывалых, поверив леснику, остались в доме, остальные вывалились на заснеженный лед озера и начали бурить лунки. Лед был около полутора метров толщиной, поэтому приходилось удлинять бур специальными насадками. Пока сверлили, все разогрелись. Старались просверлить побыстрее, предвкушая, что вот сейчас мы будем таскать одну за одной этих щук, но ожидания не оправдались. Мы меняли места, сверлили новые лунки, меняли блесна и способы блеснения, результат оставался нулевым. Постепенно в поисках рыбы рыбаки  разбрелись по всему озеру. Перестав надеяться, я просверлил лунку в красивом маленьком заливчике у самого берега, недалеко от подворья лесника. Он оказался довольно глубоким. Поблеснив с полчаса, я решил попробовать ловить на мормышку. И тут удача улыбнулась. На мормышку стал ловиться отменный окунь. Подошел мой товарищ, устроился рядом и к вечеру мы наловили килограммов по двадцать окуней. Остальные остались ни с чем.  В воскресенье уже никто не ловил щуку, все собрались в моем заливчике, но так как снасти у всех были на щуку, пришлось мне раскошеливаться и делиться и снастями и наживкой. К обеду все ресурсы были исчерпаны. У меня за два дня оказался полный мешок рыбы. Поделился с неудачниками. Наделил нас щуками и Петрович. Мы долго не хотели брать, но он сказал, что у него стоят сети, вмороженные в лед, и когда надо он всегда наловит для себя рыбы.
На обратном пути  почти все спали, и про «дрова»  как-то никто и не вспомнил.



КАМПЕКТ

         Мы, четверо молодых лейтенантов живем в одной комнате в офицерском общежитии. Трое - выпускники Рижского училища имени Алксниса и я - двухгодичник, закончивший Киевский институт инженеров гражданской авиации. В вопросах воинской службы они часто надо мной подсмеиваются, так как даже солдат после полугода службы разбирается в этом лучше меня. Но в вопросах эксплуатации авиатехники я у них авторитет, так как успел поработать 2,5 года инженером в Аэрофлоте. В общем, живем нормально, вместе ходим в баню и рестораны, вместе проводим вечера. В воскресенье после баньки решили расслабиться, да и повезло нечаянно, в одном из гастрономов удалось купить бутылку коньяка. На маленькой этикетке (с обратной стороны бутылки) написано САМТРЕСТ. Что это обозначает, не помню, но сделали мы вот что: аккуратно отклеили эту этикеточку и приклеили ее под словом КОНЬЯК на большой этикетке. Если читать нормально ничего интересного, но если второе слово прочитать типа по – английски, получается   КОНЬЯК КАМПЕКТ. Бутылку выдали за импортную и разрекламировали пришедшему позже  лейтенанту Сергею С… Пока пили хранили молчание, нахваливая импортную продукцию. И только в конце сознались, что такое КАМПЕКТ. Удивительно, как мало нужно было в то время, чтобы превратить любую мелочь в шутку или дружеский прикол. Как часто мы смеялись и шутили, как весело жили.


Заправка

         В конце семидесятых годов я летал борттехником на самолете Ан-26. Мы прилетели вечером, пилоты и штурман помогли поставить заглушки и удалились, а мы с радистом курим в курилке возле контейнеров с самолетным имуществом. Наземный техник – молодой, но очень высокого о себе мнения лейтенант стоит на крыле - заправляет самолет. Вставил  заправочный  «пистолет» в заправочную горловину самолета, придавил его ногой и кричит солдату водителю топливозаправщика: «Давай сильнее». Солдат увеличивает давление подачи топлива. «Давай еще сильнее». Боец еще увеличивает подачу.
      Не знаю, как это случилось, толи давление подачи было таким большим, что лейтенант не удержал шланг, толи у него просто соскользнула нога, только заправочный пистолет выскочил из горловины и под действием реактивной струи шланг с пистолетом пошел летать, описывая неровные круги и поливая все вокруг керосином. Нас  с радистом окатило с ног до головы, и даже сигареты мгновенно потухли и размокли.
      Лейтенант упал плашмя на крыло и начал потихоньку сползать в сторону закрылков по мокрому и скользкому крылу, пытаясь зацепиться хоть за что - нибудь. Ногти потом у него были содраны до крови.  Боец заправщик, тоже насквозь мокрый, онемел и не сообразил, что нужно перекрывать подачу, и только когда очнулся я  и заорал: «Закрывай» он перекрыл подачу топлива. Лейтенант продолжал потихоньку сползать и вот-вот должен был грохнуться с высоты самолета на землю. Не сговариваясь, мы с радистом схватили стоявшую под двигателем стремянку и подкатили ее под закрылок возле гондолы шасси, лейтенант благополучно сполз на стремянку. С тех пор гонору у него поубавилось.


Рапаны

         В паре километров от аэродрома расположено большое красивое озеро Кеннон. Рядом с озером жилой военный городок, школа, двор которой вообще выходит прямо на песчаный пляж. Вполне естественно, что летом большинство живущих в городке военнослужащих все свободное время проводят на этом пляже.
      Я только - что прилетел из отпуска, побывал в Аджарии, где насобирал на  дне Черного моря десятка два рапанов. Раковины очень красивые, разного размера я принес их в выходной день с собой на пляж, чтобы раздать друзьям.
    В нашей компании был один очень умный лейтенант двухгодичник Саша - выпускник МАИ, который до армии успел пару лет поработать в каком – то закрытом НИИ. Его рассказы о технике и науке мы слушали с большим уважением, но вот в вопросах жизненных он был полным профаном,  и над ним постоянно подшучивали. В тот момент, когда я пришел, он изучал дно Кеннона, плавая под водой с маской и ластами. Этим мы и воспользовались. По курсу движения  Александра мы бросили несколько ракушек и стали терпеливо ждать результата. Через несколько минут он их нашел. Послышалось бульканье и восторженные возгласы. Саша выскочил на берег и начал показывать нам раковины, одновременно возводя гипотезу их происхождения на Кенноне. По его мнению, рапаны выжили здесь с доисторических времен, когда на этом месте было море. Смущало его только то, что до него никто рапанов в озере не находил, но в то же время и распирала гордость, которую мы всячески подогревали. Слышались советы срочно позвонить в академию наук, написать Туру Хеердалу и вообще подать заявку на научное открытие и срочно продолжить изучение дна, озера – вдруг там окажутся еще какие – нибудь доисторические животные. Саша сиял как медный таз, такой популярности у него еще не было.
       Постепенно вокруг нас собралась большая толпа отдыхающих, среди которых были не только военные и мы, виновники «открытия» под шумок смотались. Самое интересное, на мой взгляд, что позже мне неоднократно приходилось слышать, со ссылкою на очевидцев,  что в озере Кеннон водятся рапаны. Саша же после этого «прикола» долго на нас обижался и своих познаний в областях, не касающихся авиации и космонавтики, старался не высказывать.


Приспичило

       Зима. Температура около 40 градусов мороза. Самолет АН-10 летающий командный пункт. Экипаж, а вместе с операторами это 22 человека, удобно расположившись в салоне, «выполняет предварительную подготовку к полетам». Почти все играют в карты. В салоне тепло, работают два моторных подогревателя МП-44.
     Одному из игроков - прапорщику, мягко говоря, приспичило. Одет он в меховые ползунки и меховую куртку. Выскакивает на улицу и бежит за контейнеры с самолетным имуществом, расстегивая на ходу молнии в задней части ползунков. Добежав  присаживается и облегчается.
    На беду прапорщика его замечает борттехник Валера с которым мы осматриваем двигатели.  Валера  хохмарь, каких поискать. Он хватает лопату, которой мы отгребали от контейнеров снег, и подставляет ее под прапорщика, тот не замечает, на лице его блаженная улыбка.         Когда прапорщик заканчивает свои дела, Валера быстро убирает лопату с содержимым, а сам отправляется в самолет и рассказывает о том, что сделал экипажу. Прапорщик надевает штаны, застегивает молнии, оборачивается и приходит в изумление - результатов его трудов нет. Он опять снимает штаны и тщательно прощупывает их изнутри, подозревая, что опростоволосился и нагадил в штаны, но ничего не находит и так как уже давно начал замерзать быстро одевается и бежит в самолет. С появлением прапорщика, народ оживляется, начинаются реплики типа: «Фу, кто это так набздел», «Мужики, что-то говном воняет», «От кого это так воняет» и прочее. Прапорщик не выдерживает, снова выскакивает из самолета и еще более тщательно обследует свои ползунки. В самолете стоит хохот, за всеми действиями прапорщика экипаж наблюдает в иллюминаторы. Ничего не обнаружив, прапорщик возвращается и картина повторяется. Так он обследовал свои штаны раза три – четыре пока  ошалевший от хохота борттехник не сознался в содеянном.
            


Пчелы

        В конце 70-х годов в Улан – Уде  была создана ставка объединенного командования войск Дальнего востока. В июле 1979 года  на самолете АН-24 мы привезли в Улан – Уде  командующего Забайкальским военным округом. С многочисленной свитой он удалился в ставку, а мы устроились под самолетом  в тенечке на чехлах, лениво играем в карты и ждем обратного вылета.
     Стоянка самолета находилась в самом конце аэродрома. Недавно построенная рулежная дорожка в конце которой находилась наша стоянка, совсем новенькая. Поле аэродрома рядом с ней еще даже не успело зарасти травой, и на нем видны полосы от равнявшего его бульдозера. Метрах в 50 -ти новенький забор из бетонных плит, за ним кустарник, а дальше по склону пологой сопки  сосновый лес. В углу ограждения свалена куча мусора, которую видимо нагребли бульдозером и еще не успели убрать. Над этой кучей постоянно кружатся пчелы, видимо в одном из выкорчеванных деревьев было их гнездо.
      Чтобы салон самолета не сильно нагревался, открываем обе двери – переднюю в багажном отсеке и заднюю для посадки в самолет пассажиров. Обе форточки в кабине экипажа тоже открыты. Небольшой сквознячок проветривает салон и кабину экипажа.
     Ждать пришлось долго, несколько раз меняли дислокацию под самолетом, так как солнышко неумолимо подкрадывалось к нам, а спасительная тень ускользала.  Успели выспаться и пообедать в местной летной столовой. Наконец посланный в  разведку к диспетчеру правый летчик доложил, что командующий уже выехал. Занимаем рабочие места, командующий ждать не любит. Для доклада остается только командир экипажа. Через несколько минут появляется кортеж командующего и получив сигнал от бортмеханика о том, что двери закрыты, запускаем двигатели. Взлетная полоса рядом, выруливаем на исполнительный, проверяем оборудование перед взлетом и вот уже колеса в воздухе. По команде убираю шасси и закрылки. Командир откидывается в кресле, отдавая управление самолетом  второму пилоту, экипаж работает по плану.
      И тут начинается кошмар. Из-за центральной приборной доски начинают вылетать пчелы. Одна из них сходу впивается в лоб правому летчику, тот бросает штурвал и начинает махать руками, что еще больше раззадоривает насекомых. Пчелы безжалостно атакуют нас и беспощадно наносят свои жалящие удары. Все забыли про то, где мы находимся, и пытаются отражать укусы насекомых. В кабине творится невообразимое.
       Первым приходит в себя штурман. Самолет прекратил набор высоты, а прямо по курсу у нас небольшая сопка. «Командир-высота, держи курс», заорал он и пилоты пришли в себя. Перед лицом большей опасности про пчел мгновенно забыли. Оба пилота ухватились за штурвал.  Я получил команду установить двигателям номинальный режим и мы благополучно огибаем сопочку. Пчелы как – будто тоже приутихли, когда мы перестали от них отбиваться, да и стало их меньше так - как пчела после укуса погибает. Радист сворачивает трубочкой газету, которую он приготовил, чтобы почитать в полете и начинает добивать оставшихся насекомых. Через некоторое время в кабину вваливается прапорщик - бортмеханик, тоже получает свою порцию пчелиного яда и быстренько ретируется в салон, не  забыв прикрыть за собой дверь. Постепенно мы перебили всех насекомых. Каждый из нас укушен не менее 10 раз, исключая штурмана, рабочее место которого находится за перегородкой, поэтому не все пчелы его заметили. Больше всего укусов у командира и правого летчика, да и мне тоже досталось не слабо. Лицо правака опухло и похоже на надутую резиновую перчатку. У меня и командира опухоль только в районе укусов. Места укусов болезненны, да к тому же еще и чешутся.
        Самочувствие правого летчика ухудшается, и мы сообщаем о происшествии в Читу, назад лететь уже поздно, половину пути мы уже пролетели. Командир эскадрильи, который выходит с нами на связь, просит не афишировать происшествие и подождать в кабине экипажа пока уедет командующий со свитой.
    После посадки обычно командир экипажа получает замечания от командующего, но в этот раз командир эскадрильи сам подошел к нему с какой-то просьбой, и тот про нас забыл. После отъезда машин командующего к самолету подъезжает санитарный УАЗик. Приехавший на нем врач части быстро осматривает нас и всех, за исключением бортмеханика отправляют в госпиталь.
       В госпитале нас уже ждут, всем делают какие-то уколы и через пару часов отпускают, правого летчика госпитализируют. У него оказалась аллергия на пчелиные укусы и он провалялся в госпитале целую неделю.
       Вот так маленькие пчелки создали большие неудобства, а могло бы все кончиться гораздо хуже. Пространство за центральной приборной доской представляет собой паутину из проводов и трубопроводов, которые подводятся к приборам на приборной доске. Пчелы видимо посчитали, что это отличное место для будущего улья. Повезло нам, что успел переселиться не весь пчелиный рой, а только его передовой отряд. Со всей пчелиной семьей мы бы вряд ли справились



Первая рыбалка

  В Монголии я бывал и раньше, до того как попал служить в воинскую часть, расположенную в Улан –Баторе.  Экипаж самолета Ан-26, на котором я был бортовым техником, часто выполнял различные задачи по перевозке военнослужащих и грузов на территории Монголии. В один из таких прилетов на аэродроме в Улан-Баторе я познакомился с капитаном Мишей Стрельбой. Пассажиры, которых мы привезли, укатили с инспекцией в части 39 Армии и обратный вылет был назначен только через 3 дня. Поэтому я с радостью согласился принять участие в рыбалке, на которую пригласил меня Миша. Командир экипажа ломаться не стал и отпустил меня, напомнив чтобы я «знал меру». Поехали втроем. На мотоцикле Урал разместились я и друг Михаила капитан Коля Жемалин, Миша Стрельба ехал на мотороллере Тулица. На мои вопросы: «Зачем ехать на 2-х транспортных средствах, если можно поместиться на одном и где же рыболовные снасти» Миша Стрельба ответил: «Расслабься и не забивай голову ненужной информацией, все увидишь на месте, Ты главное вот это не потеряй», и нахлобучил мне на спину увесистый солдатский вещь-мешок. Дело было в конце октября. Снега в Улан -Баторе и зимой – то почти не бывает, а в это время и подавно. Ехали не долго. От дома, где жили семьи военнослужащих 6-7 километров по асфальтированной трассе  через невысокий перевал до поселка Сангино, в котором Венгры построили небольшой заводик. Потом по деревянному мосту через речку Толу на ее правый берег и еще километра три в сторону небольших гор у подножия, которых течет одна из многочисленных ее проток. Морозец по ночам 5-6 градусов сковал речку Толу в местах, где нет сильного течения  небольшим  ледком  толщиной около 7 сантиметров - вполне достаточно, чтобы не провалиться под  лед. Вода в реке в это время идеально чистая и когда идешь по льду видно все как на ладони до самого дна. Мотоциклы оставили на берегу, спустились на лед, и мои товарищи стали что-то деловито отыскивать, заглядывая через лед в глубь омутков, под самым берегом. Я, помня ответ  на мои первые вопросы, помалкивал. Наконец Николай остановился под большим ракитовым кустом, проверил что-то в его глубине и изрек: «Здесь, вот отметина», и показал сломанную ветку. Оба капитана легли на лед и стали усиленно разглядывать что-то в глубине. Мне места для просмотра не осталось, и  я  основательней осмотрел окрестности. Река в этом месте делала небольшой поворот, у правого берега и образовался приличный омут, возле которого мы находились. На берегу было несколько деревьев и кустов, а дальше за ними начинались горы,  не высокие, но скалистые с почти полным отсутствием растительности. Лишь кое-где в расщелинах пробивалась трава и небольшие уродливые деревца. Левый берег, на котором остались мотоциклы, представлял собой низину в половодье видимо заливаемую водой, поросшую ивняком и  огромными  кустами черемухи. Между тем капитаны закончили осмотр, принесли  большой топор и  стали вырубать им во льду большую прорубь. Я заглянул под лед. В кустах на дне возле самого берега что-то блестело, предмет был большим и сквозь лед напоминал большую серебряную статую, глубина большая и понять, что же это было невозможно. Наконец прорубь была прорублена, Николай вырубил длинный шест. На конце его он оставил небольшую веточку, получился как - бы крючок. Этим крючком Михаил долго и безуспешно пытался зацепить что-то на дне в том месте, где я увидел блестящий  предмет. Николай помогал ему, а я помалкивал, пытаясь угадать, что же они пытаются зацепить. Наконец Михаил не выдержал, бросил шест и сказал: «Не получится,  надо нырять». Николай еще какое-то время повозился с шестом. Потом согласился с Михаилом. Все это время я не расставался с вещмешком, который мне поручили перед поездкой.  Михаил стал раздеваться, а Николай тем временем снял с меня  вещмешок, открыл и извлек из него солдатскую фляжку, раздутую особым способом, после которого в нее помещается почти литр жидкости, стакан,   кусок великолепного сала и буханку хлеба. Все это разложил на старом, видавшем виды полотенце.  Порезал крупными кусками сало и хлеб, налил пол стакана и протянул мне. «Ну,  давай, за знакомство и удачную рыбалку». В стакане был спирт, отказываться  было неудобно, и я замахнув его одним махом стал интенсивно закусывать. Вторые полстакана Николай выпил сам, слегка закусил  и налил полный стакан.  Михаил тем временем  разделся до трусов, и стоял на льду, переступая голыми ногами. К его левой ноге был привязан кусок парашютной  стропы длиною около метра.  Николай протянул ему стакан, Миша звонко выдохнул, выпил все до дна, закусил протянутым куском сала и сразу полез в воду.   Выпитый спирт, похоже, до желудка не добежал, а впитался в кровь еще по дороге, стало тепло, весело и смешно.  Михаил тем временем шумно перевернулся в  воде, оперся руками о край проруби, при этом волна из проруби докатилась до нашего импровизированного стола залив все вокруг. Он был крупным мужчиной, весил более 100 кг, и было удивительно наблюдать, как легко он себя чувствует в воде.  Левую ногу он высунул из  воды и сказал: «Держите покрепче».  Мы с Николаем ухватились за веревку на его  ноге, став на колени на мокром, скользком  льду у самого  края проруби. Михаил громко вдохнул воздух и нырнул. Он тащил нас в глубину, извиваясь всем своим огромным телом, а мы, держась за веревку, привязанную к  его волосатой  ноге, упирались что есть сил, стараясь с одной стороны удержать его,  с  другой  дать ему возможность занырнуть  как  можно  глубже,  и с третьей не свалиться самим в прорубь. Наконец, когда мы уже одной рукой упирались в край проруби, а вторая была чуть не до плеча под водой, он перестал извиваться и тело его ослабло. Было очень скользко, мы чудом удерживались на краю проруби и не сваливались в нее. Помогая друг другу,  мы стали изо всех сил тащить  его на поверхность,  но он как - будто потяжелел вдвое.  Наконец нам удалось вытащить его ноги из воды, левой рукой он уперся в противоположный край проруби и стал потихоньку перекатываться влево. Мы интенсивно ему помогали.  Правая рука Михаила держала тот огромный серебристый предмет, который я видел подо льдом, Николай бросил держать Михаила, сунул руку в прорубь и уже вдвоем они стали тащить серебристый предмет из воды. Когда он показался над водой я понял что это была огромная верша, а в нашем лексиконе «Морда», изготовленная из сетки для забора воздуха спецсамолета, базировавшегося на аэродроме Улан –Батора. Морда была забита рыбой. Когда мы выволокли ее на лед, я еще больше  поразился  ее размерами. В длину она была метра два и сантиметров 70 в диаметре. Все пространство было забито великолепной плотвой, которую капитаны называли  «чебаком». Размером,  этот  чебак был в аккурат, как астраханская вобла во время нереста. Я разглядывал  улов, а Николай тем временем налил еще один стакан спирта и протянул Михаилу, тот выпил, неспешно закусил и стал вытираться полотенцем,  на котором до этого лежала закуска. От его тела поднимался пар. Ему видимо совсем не было холодно. Мы тоже выпили, помогли одеться Михаилу и потащили морду к мотоциклам. С большим трудом затолкали ее в коляску Урала. Назад я ехал  уже  не с таким комфортом и теперь  на заднем сидении Тулицы.  Выпитый спирт как-будто совсем не подействовал  на Михаила,  с управлением мотороллером он справлялся прекрасно,  и только лицо его сделалось красным как помидор, а глаза предательски блестели. К дому подъехали, когда уже стемнело. На КПП возле дома дежурил прапорщик и двое солдат.  Солдаты быстро пробежались по нужным квартирам. Появились офицеры и прапорщики с ведрами. Большую часть рыбы  мы  раздали, не забыли командира, инженера и замполита эскадрильи. Остальную рыбу солдаты отнесли в квартиру к Михаилу и высыпали в ванну. Ванна оказалась полной почти до краев. В этот вечер  стол был исключительно рыбным. Уха,  рыба жареная, и даже свежепосоленная  особым способом икра. Засиделись мы  почти до утра,  жена Михаила была в Союзе и поэтому задушевным беседам никто не мешал.  Наказ командира я конечно не выполнил. Радушный хозяин оставил меня ночевать у себя, а на следующий день я отоспался в гостинице.



Аэродром Улан-Батор.


Картина
          Командующему Армии, по задачам которой работала наша эскадрилья, не понравился вид салона самолета, на котором мы его возили. После одного из вылетов он приказал прапорщику – бортмеханику повесить в салоне картину. Я в то время был начальником технико-эксплуатационной части  звена самолетов Ан-26. Прапорщик передал приказ мне, а я в свою очередь замполиту эскадрильи. Замполит бросил мне пачку портретов Брежнева и удалился по своим делам. Других картин у него не было. Из полусотни фотографий я выбрал портрет, на котором Брежнев в маршальской форме с орденами во всю грудь стоит на фоне покрытого зеленым сукном стола.  Нашлась рамочка, кусок тонкого плекса и мы аккуратно закрепили портрет на декоративной панели фюзеляжа над столом в салоне самолета.
     Реакция командарма была страшной, он схватил бортмеханика своей огромной ручищей за плечо и так стиснул, что у того потом 2 недели синяки не проходили. «Я же тебе сказал картину повесить!». Прапорщик оправдываться и закладывать меня не стал, а через пару вылетов мы благополучно сняли портрет и повесили в техническом домике. Там он возможно висит и до сих пор  так как эскадрилью вывели из Монголии еще в 90-х годах, а Монголы очень консервативный и терпеливый народ, у них даже памятник Сталину в центре Улан-Батора никому не мешает.   


Жара

        Член Военного Совета Забайкальского военного округа звонит из Читы командиру части. Время для звонка он выбрал самое неподходящее – обеденный перерыв. Командира нет в кабинете, и он начинает обзванивать всех замов. Все естественно в столовой. И в конечном итоге его соединяют с телефоном дежурного по эскадрилье. На тумбочке стоит дневальный рядовой Эсмайбеков. Он четко представляется. Член военного совета спрашивает про командира, получает ответ,  что все офицеры и прапорщики в столовой, и как это часто бывает у политработников, начинает беседовать с солдатом «за жизнь». В конце разговора Член военного совета спрашивает: «А скажи боец, какая сейчас температура в казарме»?  «Щест градусаф» четко рапортует Эсмайбеков, благо термометр висит рядом с тумбочкой, «Что мороза»?  «Нет – жяры».


Орланы

      Меня только что назначили начальником технико - зксплуатационной части эскадрильи ну и как положено на всякой новой должности завалили общественной работой. Сейчас уже не помню, была ли эта должность выборной или на нее назначали, в общем, я стал председателем группы народного контроля. Приняв дела, просматриваю документы предшественников. Больше других мне понравилась  папка с актами проверки подсобного хозяйства роты аэродромно-технического обеспечения. Кроме прочих документов, в папке были аккуратно подшиты акты списания имущества подсобного хозяйства роты аэродромно-технического обеспечения.  Среди них отдельно лежали акты списания с баланса роты свиней. Над первым актом я от души посмеялся. Свинья вес 10 кг – утащил орлан. В следующем акте орлан утащил уже 25 килограммовую свинью, но когда он осилил и 70 килограммовую, я не выдержал и понес эти акты командиру.
       Командир, только - что сытно пообедал в летной столовой. Он сидел за столом в кресле, в своем кабинете ковыряясь спичкой в зубах. Мельком просмотрев акты, он даже не улыбнулся, и  задумчиво глядя в потолок  изрек: «Ну что ж, бывает». Вот такие у нас в роте  были ОРЛАНЫ.
    Примечание: орлан – птица, чуть побольше ястреба, распространена по всей территории Монголии питается грызунами: мышами, сусликами иногда может поймать сурка или небольшого зайца.

Чокнутый

          Несколько лет безуспешно подаем заявки на машину подогрева авиационной техники МП-300. И вот, наконец – то новенькая машина стоит в автопарке. Долго выбирали для нее водителя, посылали его на обучение в Читу и вот машина на аэродроме. Подготовка к вылетам  сократилась и облегчилась. Но радовались мы не долго. После очередной предполетной подготовки водитель загнал машину на вершину близлежащей сопки, облил керосином и поджег. Медицинская комиссия признала солдата, мягко выражаясь, чокнутым. Его комиссовали. А через пол года командир роты аэродромно – технического обеспечения,  получил письмо от «чокнутого» в котором тот благодарил за отличные характеристики и извещал о том, что поступил на философский факультет МГУ.


Брага

    В технико-эксплуатационной части  весной стали замечать, что бойцы ходят как бы слегка пьяные, но что странно запаха перегара нет и они клянутся, что не пили. Причину искали долго, а обнаружили случайно – по запаху браги в одном из коридоров технико-эксплуатационной части. Брага вытекала из пенного огнетушителя, висящего на стене коридора. Не повезло умельцам, дрожжи оказались слишком сильные, а крышку они закрутили слабо. Проверили остальные огнетушители, почти все оказались заряжены брагой. Но это оказалось не все. При дальнейшем расследовании выяснилось, что  бойцы действительно не пили брагу (разьве - что после отбоя). Они вводили ее с помощью клизьмы.

Пожар

       Прямо на стоянке самолетов Ан-26 силами звена построен технический домик. В нем оборудована небольшая уютная банька. Самолеты были в реазлете,  и к прилету самолетов техник самолета решил протопить баньку, и немного перестарался. Когда все ушли на обед баня загорелась.  Пожар увидел дежурный по стоянке части - старательный молодой лейтенант. Самому с пожаром ему было не справиться, и поэтому он побежал к стоянке  специальной автомобильной техники, на которой среди прочих машин стояла пожарная машина. Среди стоящих автомобилей не оказалось ни одного водителя, они тоже почему -то все вместе были на обеде. Лейтенант не растерялся, сумел запустить двигатель автомобиля и подогнал его к техническому домику.  Но зря старался, воды в пожарной машине все равно не было, , двигатель автомобиля заклинило, так как боец-водитель слил воду из радиатора. Банька сгорела, счастье, что хоть технический домик не пострадал. Склоняли потом лейтенанта целый год при каждом удобном случае, грозились даже вычесть стоимость двигателя автомобиля из денежного содержания, но благо в Советские времена такое практиковалось очень редко.


Хитрый замок

       Из сейфа майора заместителя командира по инженерно-авиационной службе  начал пропадать спирт. Не весь сразу, а так как будто очень быстро испарялся и в 3-х литровых банках, в которых он хранился, всегда оставалось какое-то его количество. По просьбе майора экипаж самолета АН-26, часто бывающий в Союзе привез ему новый хитрый замок для сейфа, о чем он не приминул похвастаться на общем построении части. Специалисты технико-эксплуатационной части эскадрильи, провозившись целый день, установили замок на сейф и радостный майор убыл на 2 месяца в очередной отпуск. В сейфе у него хранились: особо важные бумаги для служебного пользования, заявки, паспорта некоторых агрегатов ремфонда, чеки на заправку самолетов и вертолетов на других аэродромах и многие другие документы. Ну и конечно спирт - три трехлитровых банки. Когда по прибытии из отпуска он открыл сейф, то не сразу понял что произошло. На 2-х полках сейфа находилась смесь из битого стекла и смятых, вымоченных в спирте и навсегда испорченных бумажек, бывших когда-то документами. Открыть сейф не смогли и тогда просто взяли в технико-эксплуатационной части  поддон для слива специальных жидкостей из вертолетов и потрясли сейф над ним. Банки разбились, спирт вытек через щели, а потом был аккуратно перелит в другую посуду. Злоумышленника так и не
 нашли, хотя все знали чья это работа. Но не пойман - не вор. А некоторые документы из того сейфа восстанавливали добрых пол года.


Клумба

          Рядом с технико-эксплуатационной частью  на аэродроме находился небольшой домик, одну половину которого занимала метеослужба, вторая половина принадлежала диспетчерам. Эскадрилья работала по планам пехотной армии и все вылетающее начальство постоянно околачивалось возле этого домика в ожидании «добра» на вылет. Однажды начальник штаба армии, прождал несколько часов в ожидании вылета. «Добро» так и не дали, после чего пребывая в приподнятом  расположении духа он выдрал командира эскадрильи и приказал: «Вот здесь от диспетчерского домика и до шлагбаума на въезде на аэродром чтобы через 10 дней была клумба, такая как вон там», и показал на нашу гордость-цветник возле здания технико-эксплуатационной части. Цветник этот вырастил начальник группы регламентных работ по радио - электронному оборудованию капитанн  Александр Сорокин. Он возился с ним несколько лет, пока не добился результата. Земля в Монголии больше похожа не на землю, а на очень  мелкий гравий, перемешанный с песком и камнями, да еще если учесть, что клумба должна была разместиться на дороге, по которой ездили в течении минимум 30 лет, и которую даже дожди в самую слякоть не размывали, задача казалась невыполнимой.  На общем вечернем построении командир сообщил «радостную» весть личному составу, сказав, что работы начнем завтра, план работ доведем на утреннем построении.  После построения командир  собрал всех командиров звеньев и начальников служб и сказал, что пока не придумаем, как сделать эту чертову клумбу будем сидеть в кабинете. Через несколько минут бесполезного сидения раздался звонок, командир взял трубку, несколько минут он внимательно слушал, не перебивая, потом сказал: «Да я Вам неделю отгулов дам если сделаете». Повернулся ко мне и произнес: «Молодцы твои ребята из технико-эксплуатационной части  проявили инициативу, взялись сделать клумбу своими силами». Я выпал в осадок. Только этого мне и не хватало. Несколько вертолетов стоит на регламентах, один на замене двигателя. К зиме готовиться надо, а они мне вон что вытворили. Да еще и заместитель командира части по инженерно-авиационной службе   в отпуске, и я работаю еще и за него. В общем, пребывая в упадническом настроении, я отправился домой. А на следующий день  в 5 утра как обычно вызвали провожать высокое начальство, а потом закрутился в штабе в бумажно-телефонной круговерти и как то забыл про эту клумбу. Перед обедом ко мне в кабинет зашел командир, он был весел: «Ну что поехали смотреть клумбу, твои позвонили, говорят готова!» Я опешил. На командирском УАЗике, отправились на аэродром. Конечно, то что мы увидели назвать клумбой было трудно, но основная работа была сделана - земля вспахана. Оказывается, всю ночь слесарно-механическая группа ковала плуг. Прапорщик  Николай Смирнов оказался в этом деле настоящим докой. Утром плуг зацепили за топливозаправщик,  для большей глубины вспашки трое взгромоздились на плуг, и вот таким способом вспахали землю больше напоминающую бетонный монолит. Дальше все уже было просто, я смотался к монголам на домостроительный комбинат. За 2 бутылки спирта прикупил  5 самосвалов некондиционных бордюрных плит, которые они все равно вывозили на свалку, и через 2 дня клумба стояла во всей красе. Пришлось раскошеливаться на отгулы, и технари всласть нарыбачились.


Тушканчик

       Территория отдельной вертолетной эскадрильи, представляет из себя  параллельно стоящие стандартные щитовые казарменные здания. В одной из них находится штаб эскадрильи  с медпунктом и классом летной подготовки, в двух других казармы для солдат и сержантов срочной службы эскадрильи  и роты аэродромно-технического обеспечения, еще одна летная и солдатская столовые с кухнями и отдельно расположен штаб роты аэродромно-технического обеспечения со всеми его службами. В штабе роты затеяли ремонт. В кабинетах сорвали плинтуса, наличники с дверей, а кое-где и часть половиц. Я собирался ехать в командировку и зашел в продовольственную часть получить талоны на питание. Талоны выдавала Света - «девушка» лет 35 и под 120 кг весом. Я закрыл за собой дверь и направился к столу у окна, за которым восседала Света. Когда до стола оставалось чуть больше метра, из-под пола через образовавшуюся дыру от снятых половиц выскочил довольно крупный тушканчик. От неожиданности я дернулся назад и при этом наступи на кончик хвоста зверька. Хвост был длинный и тушканчик как привязанный стал бегать вокруг моей ноги, сначала в одну сторону, на сколько хватало длины хвоста, потом в другую. Увлеченный этим зрелищем я выпустил из внимания  Свету, обратил же на нее внимание, когда услышал дикий вопль, и когда перевел на нее взгляд, то чуть не упал. Она стояла на столе, с трудом на нем помещаясь и орала во все горло. На лице был ужас, руки тряслись, и неизвестно каким чудом она держалась на столе и не падала. От растерянности я переступил с ноги на ногу и тушканчик, получив при этом потерянную свободу, юркнул обратно под пол. На вопль  стал сбегаться народ из других кабинетов. Свету сняли со стола, напоили водой. Меня сначала как – будто не замечали и все мои попытки объяснить, что произошло, игнорировали. Постепенно народ и Света успокоились, обрели способность выслушать меня и пришедшую в себя Свету. Ох, и посмеялись же мы все. Этот случай, потом долго еще помнили в части и постоянно меня подкалывали. 


Охотничий трофей

     Зимой перед Новым годом всегда собиралась группа энтузиастов и отправлялась километров за 70 от Улан – Батора за елками, собственно за елками – это был только предлог, как бы официальное разрешение на охоту. Места под Улан-Батором сказочно красивые. Небольшие пологие сопки, между ними распадки и все это с порослью смешанного редколесья. Иногда попадаются овраги часто тоже заросшие лесом. Во всем этом великолепии полно дичи. Из копытных – олени изюбри и местная небольшая косуля. Встречается кабан. Много птицы, большая часть которой в России занесена в красную книгу. Зимой можно добыть тетерева и глухаря. Из таких поездок мы всегда возвращались с хорошими трофеями. Охотились  в основном на изюбря и косулю. Зима 1983 года выдалась морозная, но что такое  25-30 градусов мороза для настоящего охотника. За елками (вернее соснами) отправились на 2-х машинах – Урал и ГАЗ - 66. Через полтора часа после выезда были на месте. Первым делом, как полагается, нарубили на склоне пологой сопочки молодых сосенок и уложили их в кузов Урала. Все пространство вокруг усеяно следами различного зверья, но в поле зрения они не попадаются. Перекусили и решили переехать километров за 10 в другое место, так как здесь вероятно все распугали. На новом месте изучили обстановку, следов много, охота обещает быть удачной. Сделали загон – ноль, никого. Переехали еще в одно место – опять тот же результат. Следов полно, а зверя нет. После очередного переезда в загоне я увидел черную птицу на дереве. Сначала подумал, что это глухарь или тетерев, но присмотревшись понял, что это огромный старый черный ворон. Почти не целясь, пальнул по нему, и попал. Птица кувыркнулась на землю, и еще не зная, зачем мне это нужно я ее подобрал и сунул в рюкзак. Ворон был старый, некрасивый весь как -будто покрыт серой пылью и держать его в руках было неприятно. Когда я подошел к товарищам, стоявшим на номерах, те уже во всю отмечали неудачную охоту.  Больше всех отличался капитан К. начальник технико-эксплуатационной части отряда МИ-6, который поехал с нами в первый раз и охотился вообще первый раз в жизни. Он высказал в мой адрес пару острот, которые не столько задели меня, сколько еще больше испортили настроение. Ну погоди же, подумал я у меня для тебя есть сюрприз. Через некоторое время мы отправились домой, и капитан мирно уснул в кунге ГАЗ-66. Я достал из своего рюкзака ворона и под одобрительные взгляды товарищей засунул его в вещмешок капитана. Когда приехали домой, стало уже смеркаться, началась суета, связанная с раздачей сосенок, нужно было еще найти сосенки, отобранные для себя и лучших друзей. Капитан К. подозвал к себе солдата-дежурного по контрольно-пропускному пункту и попросил отнести вещмешок к нему домой и отдать жене. Наконец все дела были улажены, сосенки розданы, мы выпили на посошок и стали расходиться. Естественно все задержались у подъезда, где жил капитан. Ждать долго не пришлось. Через несколько минут он вылетел из подъезда, а следом прилетел тот злополучный ворон. Левая щека у капитана была красная, а глаз заплыл от синяка. Вот так жена встретила неудавшегося охотника. Это была его последняя охота в Монголии, а может быть и в жизни. Сейчас немного стыдно за тот свой поступок, а тогда вся эскадрилья умирала со смеху все новогодние праздники, пересказывая друг другу, как отреагировала жена на охотничий трофей капитана К.


«Дискотека» 80-х

         Отдельная эскадрилья, в которой я служил, базировалась на южной стороне гражданского аэродрома и международного аэропорта. Жили же все офицеры и прапорщики вертолетной эскадрильи и отдельной роты аэродромно-технического обеспечения, а также вольнонаемные гражданского персонала в одном 8-ми подъездном 5-ти этажном доме. Дом располагался в 300 метрах от аэровокзала. Улетать в отпуск и прилетать обратно, было очень удобно. В этом же доме находился магазин, детский сад и начальная школа. Жили тесно, но очень дружно и весело. Двор со стороны подъездов был огорожен забором, возле первого подъезда был контрольно пропускной пункт, на котором круглосуточно дежурил наряд солдат. Во дворе находилась спортивная площадка и детская площадка, где вперемешку гуляли дети из детского садика и мамы с детками, не озабоченными детским садом. Между двумя этими площадками мы построили третью – танцевальную. Летом вечерами в субботу и воскресенье на деревянном помосте, устанавливалась магнитола с популярными в 80-е годы мелодиями, и народ до полуночи развлекался танцами. Теперь бы это назвали дискотекой, но тогда такого слова мы не знали. К забору приклеивались монголы из окрестных юрт и домов и тоже «приобщались». Вокруг площадки были сделаны простенькие скамейки, на которых народ устраивался в перерывах между танцами. Тут же дамы оставляли свои сумочки и принадлежности, без которых они по жизни обойтись не могут, когда танцевали. Танцы проходили в любую погоду, и если шел дождь, то танцевали под зонтиками. Несколько лет порядок этих «дискотек» не менялся, но однажды у одной дамы из сумочки пропало очень дорогое кольцо. Обвинять и подозревать было некого, так как сумочка среди прочих других лежала на скамейке, а возле нее по очереди побывали, чуть ли не все присутствующие. Дама закатила скандал, устроила истерику, задела «офицерскую честь» некоторых присутствующих. Возмущенный командир принял решение закрыть, как он выразился «этот балаган». Две недели народ терпел, на третью стали терроризировать командира и замполита с просьбой возобновить танцы. Но командир был непреклонен. Мысль, которая пришла в голову капитану Коле Коновалову не была оригинальной и наверняка приходила в голову каждому из нас – Кольцо не могли украсть, нет среди нас воров! Но он пришел к выводу, который больше не сделал никто – кольцо нужно поискать. Второй важный вывод – сделать это нужно в присутствии дамы или ее мужа. Как и ожидали, осмотр прилегающей территории ничего не дал, так как прошло уже 2 недели и сотни детских ног прошлись по этой территории. Тогда вскрыли половые доски, между которыми были большие щели. В уголочке, возле той скамейки, где находилась сумочка скандальной дамы, лежало злополучное кольцо. Увидел его ее муж. Подозрения с личного состава были сняты. Долго еще командир не разрешал устраивать танцы, но наконец, когда дама принесла свои извинения на общем построении части, сдался. Деревянные половицы мы заменили на бетонные плиты, и с тех пор на танцах ничего не пропадало.


Черные куропатки

         В Монголии очень много различных птиц, некоторых из  них можно увидеть только в красной книге. Мое первое знакомство с пернатой фауной Монголии состоялось через пару месяцев после прибытия в страну.
     Летом в воскресные дни офицеры с семьями большими группами отправлялись в район дальнего привода. Здесь в  излучине реки Тола произрастали заросли ивняка. Берег реки покрыт крупной галькой и имелся удобный омуток для купания. На берегу жарились шашлыки, варилась уха, если удавалось поймать рыбу, шумела многочисленная детвора, в общем, всегда было довольно весело. Мы с женой только начинали «вливаться» в коллектив и поэтому, рассчитывая на уху, и  не зная местных традиций, почти ничего из продуктов с собой  не взяли. Выручил нас прапорщик, с которым я был знаком еще по службе в Чите. У него с собой оказалось одноствольное ружьишко, и он предложил мне прогуляться по окрестностям. Мы перешли речку в брод и начали прочесывать небольшой прибрежный лесок. Никакой подходящей живности не обнаружили и вышли к подножию горы, которую огибала река. «Здесь должны быть черные куропатки» - сказал прапорщик и передал мне ружье. «Я обойду скалу и выпугну их на тебя, а ты уж не промахнись». С чувством глубокой ответственности я взял ружье, присел за камень и стал ждать. Через несколько минут послышался шум крыльев, и прямо на меня вылетела большая стая птиц. Не сомневаясь, что это и есть черные куропатки, я выстрелил в стаю. Промахнуться было трудно. Одна птица упала сразу,  вторая с перебитым крылом попыталась скрыться бегством, но была безжалостно поймана появившимся прапорщиком. Оперение убитых птиц было ярко черного цвета с синеватым отливом. При ближайшем рассмотрении они оказались обыкновенными черными воронами,  но прапорщика это ничуть не смутило. Не смотря на красивую окраску, выглядели птицы очень не привлекательно. «Несъедобных птиц не бывает» - изрек он, отрезая птицам ноги и головы и выбрасывая их в реку. «А это зачем ты их отрезал» спросил я прапорщика, «А чтоб не опознали, что это за птицы, а то будут кочевряжиться», и мы отправились к месту пикника.  С нашим появлением народ оживился, все с интересом рассматривали «черных» куропаток, а одна хозяйственная хохлушка тут же их ощипала. Кожа у птиц была синевато- серого цвета, но они оказались довольно жирными. Обе птицы были отправлены в большой котел, из них сварили суп. Пробовал это варево я с определенной опаской, но  суп оказался довольно вкусным. Под водку и коньячок съели его очень быстро, и долго потом, нахваливали меткого охотника. Приношу искренние извинения за обман тем, кто до сих пор не знал, что он ел на том пикнике.



Напугал

Аэродром Улан-Батор.  Капитан   К. командир вертолета МИ-8  вернулся из очередного отпуска.  Получил необходимые проверки на плановых полетах и как обычно сразу же окунулся в напряженную летную жизнь. Основной задачей эскадрильи была перевозка руководящего состава расположенной на территории Монголии  39 Армии. Территория огромная, перелеты по 2-2,5 часа, и хотя  красот природы кругом хватало, все это быстро приедалось. Капитан К. прекрасно отдохнул в отпуске, его распирала жизненная сила, не выплеснутая энергия молодости, когда хочется вытворить что-нибудь такое, что недоступно другим и случай представился. Возвращались с задания без пассажиров. Полет на предельно малой высоте, пересекли железную дорогу и линию электропередач. Впереди показалась одиноко стоящая юрта чуть левее, не доходя до юрты с пол километра, двигался человек. Решение созрело мгновенно – напугать.   К. направил вертолет на человека, а когда подлетал к нему, снизился до предела. Удар они почувствовали, он был не сильный, мягкий. Переднее колесо ударило монголку (это оказалась женщина) по голове. Умерла она мгновенно. Была она старая и глухая, поэтому даже не обернулась на шум приближающегося вертолета.  На базу  вертолет прилетел часов в восемь вечера. Экипаж и техник звена, подсуетились, выпросили в роте аэродромно-технического обеспечения водовозку и до темноты отмыли от крови переднюю стойку шасси и нижнюю часть фюзеляжа, а заодно помыли и весь вертолет. Прошло три дня и экипаж уже начал успокаиваться, но тут нагрянула прокуратура, и закрутилось. К. отпираться не стал, сразу покаялся, всю вину за содеянное взял на себя, чтобы не пострадали остальные члены экипажа, и это сыграло положительную роль. Семья убитой монголки была очень большой, одних детей разного возраста – человек 20.  Мы решили помочь сослуживцу.  Скинулись и собрали  какую – то большую сумму денег, несколько мешков одежды в основном детской, огромное количество продуктов - всей эскадрильей целый месяц в выходные снимались с довольствия, из своих запасов рота аэродромно-технического обеспечения выдела  кучу алюминиевых мисок, ложек и вилок.  В парашютно – десантной службе взяли также несколько списанных парашютов (стропы от них очень ценились у монгол). Все это командир и несколько человек с ним повезли к родственникам погибшей монголки. Поначалу приняли их настороженно, но когда они объяснили зачем приехали, выразили соболезнования и выгрузили все, что привезли картина резко изменилась. Как дорогих гостей усадили за стол и накачали до поросячего визга. Через пару дней семья погибшей написала заявление, с просьбой  прекратить уголовное дело в отношении  капитана К.  На всякий случай его быстренько  отправили в Союз.


Дедовщина

             В 200-х метрах от технико – эксплуатационной части, которой я командовал в Улан-Баторе,  дважды в год,  во время весеннего и осеннего призывов вырастал палаточный городок пересыльного пункта. Солдат срочной службы привозили и увозили самолетами Ту - 154. Иногда за день производили посадку от 10 до 20 самолетов. Механизм был отлажен до мелочей. Со всей огромной Монголии свозили ребят, отслуживших свои положенные 2года  в этот палаточный городок, и они иногда по несколько дней дожидались отправки в нужный им город, расположенный вблизи их малой Родины. Иногда же терпения у служивых не хватало, и если бывали свободные места, их запихивали на любой рейс, лишь бы это было в Союз. Обычно перед посадкой в самолет солдаты сбрасывали с себя надоевшие шинели, а наш хозяйственный старшина собирал их и складывал у себя в каптерке, там их хранилось столько, что можно было бы одеть наверное целую дивизию. Прилетавшая братия резко отличалась от улетавших, это были еще дети, обмундирование сидело на них как попало в глазах интерес ко всему тому новому, что ворвалось в их жизнь,  а иногда и неподдельный детский испуг. В палаточном городке их селили в стороне от улетавших и старались как можно быстрее отправить по местам постоянной службы, чтобы отслужившая братия не смогла поживиться за счет молодых. С начальником пересыльного пункта подполковником Г. У нас были почти дружеские отношения. За бутылку спирта у него можно было выменять ящик великолепной Улан -Удинской тушенки или сгущенки, мешок риса или гречки. Сказать, что это было украдено у солдат не могу, так как голодными они никогда не были, просто посчитать сколько их в каждый определенный момент стоит на довольствии было абсолютно не реально, а из котлов, которые готовили постоянно кашу с тушенкой половину, чтобы не пропала, отдавали монголам.
     Причина моего знакомства с подполковником Г. была не в тушенке и прочих харчах, этого добра в Монголии и так было навалом и почти  даром. Главное было то, что я мог выбрать из огромной массы прибывающих молодых парней для своей части любых специалистов, и что не мало важно, любой национальности. Да простят меня остальные, но я всегда старался брать для службы в нашей части русских, украинцев, белорусов, татар или ребят  других малочисленных народностей Поволжья и Европейского севера. С этими никогда не было проблем в отношении дедовщины, хамства  и разборок на межнациональных разногласиях. Но в этот год я просто не успел – был в отпуске, а  тот кто меня замещал, зная, что я приеду еще до окончания комплектования призыва, этим вопросом не занимался. В первый же день, как только  прилетел из отпуска, я рванул к подполковнику  Г..  Нам было нужно, заменить человек 15-16.  Г. сразу разочаровал меня, сказав, что рейсов из центральных областей России, Беларуссии и Украины больше не будет. Остались только, узбеки, казахи и народности Кавказа.  «Да что ты волнуешься», сказал мне Г.,  «возьми вот армян. Пацаны из горных районов, по - русски говорят не важно, но все работящие и старательные, жалеть не будешь.  Вот как раз самолет из Армении садится». Через час прилетевшая публика была построена на территории палаточного городка. Я был крайне удивлен, средний рост этих армян, а было их 150 -160 человек составлял примерно 160 см.  Мне были нужны водители на спецавтомобили Зил -157 и Зил 131, поэтому я дал команду выйти из строя тех, кто имеет права с категорией «С». Все, стоявшие в строю сделали дружно шаг вперед. Я подумал, что плохо зная русский язык меня не поняли, но Г.  успокоил меня, сказав, что права у армян  на первом месте и наверняка у большинства не только категория «С», но и все остальные открыты. Каким - то непостижимым образом  армяне прознали, что «покупатель», то - есть я, набирает народ для службы в Улан –Баторе и поэтому каждый из стоявших передо мной старался  мне понравиться. На вопрос, есть ли художники, положительно ответили почти все. Но здесь было проще, я раздал пачку бумаги и попросил нарисовать стоящий невдалеке вертолет, большинство сразу отказались, а некоторые наглецы изобразили нечто похожее на круглый камень с крестом сверху. С трудом нашел одного у которого хоть что-то получилось. Не надеясь уже найти необходимых мне токарей, слесарей и кузнецов. Я рявкну, что если из тех кого я отберу кто –либо мне соврет, отправлю служить в такие места, куда Макар телят не гонял. Вряд ли они поняли про Макара, но дальше всей толпой выходить из строя перестали.  Выбрав нужное количество мне человек, и оформив документы, я повел их в часть. Доложил командиру, он не огорчился. Сказал только, «каких набрал с такими и работай». В круговерти будней. Я как –то забыл о пополнении. Сначала две недели сидели в Чойре, участвовали в учениях, потом я был на сборах где-то в необъятных просторах Забайкалья, на одном из отдаленных аэродромов, потом готовил свое хозяйство к длинной Забайкальской зиме, а потом спешно готовил и отправлял технику в ремонт в Союз. Незаметно пролетели 2 месяца, и наступила зима. Вот тут-то и ждал нас сюрприз. По утрам в казарме стали появляться «подснежники» - бойцы с синяками на лице, а чаще на других частях тела. С такими  же «симптомами» стали появляться и бойцы в роте аэродромно-технического обеспечения. Солдат там было в 3 раза больше чем у нас, но там успели набрать русских. Никакие методы допросов и расспросов не помогали. Бойцы молчали или односложно отвечали: «Упал, ударился». Замечаний по службе набранные мной солдаты не имели. Обратил внимание на то, что среди армян избитых не было, но как – то не придал этому значения. Они были исполнительны и старательны, хоть и немного бестолковы. А один из них назначенный командиром хронометражистом полетов даже уже намерился вступать в партию и запросил рекомендации у замполита и начальника технико - эксплуатационной части отряда вертолетов Ми-6, тоже армянина по национальности. Посовещавшись, мы решили командирам подразделений, у которых были в подчинении солдаты срочники  дежурить в части по ночам.  Через несколько дней меня разбудил звонок телефона. Звонил мой начальник группы, который дежурил этой ночью в части. «Иваныч, приезжай, тут такое творится, я за тобой выслал дежурную машину». Не раздумывая долго я оделся, и через пол часа был в части.
Начальник группы вместе с приехавшим раньше меня старшиной встретил меня возле солдатской столовой. К ней примыкала хлеборезка, от которой у старшины были ключи. Не зажигая света, мы осторожно пробрались к окошку, через которое выдавался хлеб. То, что мы увидели, я не забуду никогда, может потому, что у нас русских менталитет не тот, а может это я такой, что не приемлю насилия над людьми, особенно твоими товарищами, с которыми быть может завтра придется вместе умирать. Картина повергла нас в шок. На лесенке возле большого варочного котла стоял тот самый армянин, который собирался вступать в партию. В руках у него был черпак на длинной деревянной ручке. Остальные армяне, набранные мной в осенний призыв стояли вокруг котла, а между ними и котлом на грязной кафельной поверхности лежали трое здоровенных ребят-хохлов, которые к тому же были старослужащими и до дембеля им оставалось меньше пол года. Хохлы лежали лицом вниз и не двигались. Неожиданно армянин, который стоял на лесенке подал команду «Запуск». Лежавшие на полу, в разнобой загудели. «Висение» последовала следующая команда и гудящая публика начала подниматься, отжимаясь на руках. «Разбег», и они начали двигаться на руках и ногах. «Ровнее держать строй». В ход пошел черпак, которым стоявший на лестнице нещадно стал хлестать ползущих,  в основном по задницам, но доставалось и по бокам и по головам. Дверь в столовую из хлеборезки была закрыта на замок со стороны кухни. Но мы  не стали  обходить кругом, а саданули вдвоем со старшиной со всей силы плечами. Со второго удара дверь вылетела и повисла на дужках замка. Мы ворвались в столовую, теперь в шоке были армяне и избиваемые ими украинцы. Я вырвал  у бойца черпак, во мне кипел гнев и негодование, боясь, что я не сдержусь и начну лупить армян, старшина забрал его у меня. Вызвали в часть командира и всех командиров подразделений. Всю ночь проводили расследование. Эти шибздики – армяне оказались настоящей мафией. Наслушавшись на гражданке сказок про дедовщину, они устроили настоящий террор у нас и в обеспечивающей части. У бойцов отбирались любые понравившиеся им вещи, днем ходили паиньками и старались выслужиться перед офицерами, а ночью по принципу «разделяй и властвуй» наводили страх на все воинство. Наиболее шустрых, мы отдали под суд. Организатор – хронометражист,  получил 2 года дисбата, еще трое,  по году, но по хорошему,  их надо было сажать всех. Следствие длилось долго – месяца три и за это время офицер- армянин, которого я упоминал выше, получил кучу писем от родственников армян солдат сначала с просьбами помочь, а затем с угрозами расправиться, если он этого не сделает. Получил письмо и я, за помощь в развале дела мне предлагали новые Жигули  13-модели. Это мой трехгодичный заработок в Монголии. С тех пор взяток почему-то не предлагали, наверное, занимаемые должности не соответствовали.


Охота на Изюбрей

             Охотились мы в Монголии по-разному. Для охоты на водоплавающих птиц достаточно было поехать на мотоцикле, которые были почти у всех в сторону дальнего привода. И на небольшом болотце настрелять кучу молодняка. Привлекала же более крупная дичь, и в этом плане служба в вертолетной части давала огромные преимущества. Мой кабинет в технико - эксплуатационной части,  служил своего рода разведывательным центром, в который стекалась интереснейшая информация о наличии и местонахождении крупных зверей. Рядом с технико - эксплуатационной частью, находился диспетчерский пункт, в который всегда  заходили улетающие и прилетающие экипажи, запрашивая добро на вылет или докладывая о выполнении задания. Преимущество вертолетной авиации перед всеми остальными видами состоит в том, что вертолеты летают на малой высоте и на сравнительно небольших скоростях. Во время полета экипажи успевают замечать всю разнообразнейшую жизнь на земле. Как-то само собой получилось, что по прилету экипажи частенько заглядывали ко мне, рассказывая, где и каких зверей они видели. Информация, как и в любом разведцентре тщательно отсортировывалась. Рассказы о виденных медведях и снежных барсах вообще во внимание особо не принимались, так как добраться до этих зверей было проблематично. Эти звери обитали в горных районах на значительном расстоянии от Улан –Батора. Интересовали меня и наш сложившийся охотничий коллектив только те звери, которые обитали на расстоянии километров 50 от аэродрома, ну максимум 70, это уже когда поблизости ничего хорошего не было. Подготовка к охоте времени не требовала, так как все необходимое включая несколько банок консервов, запаянную банку с галетами или сухарями и фляжку со спиртом  лежали в шкафу у меня в кабинете, Оставалось только сесть на мотоциклы, которые были почти у всех и заскочить за ружьями, которые мы хранили дома.
А вот доразведка осуществлялась почти всегда. Во время плановых полетов кто-нибудь из нашей команды подсаживался в «разведчик погоды», который мог значительно отклоняться от заданного маршрута и засекал пасущихся оленей или коз. Чаще всего  мы охотились километрах в 30 от аэродрома в живописной долине реки Тола, протекающей в этом месте между двумя горами и образовывающей многочисленные протоки. Острова между протоками заросли ивняком,  багульником, черемухой, боярышником, и шиповником, а на многочисленных полянках  всегда была сочная трава, которая привлекала копытных. Само собой все эти протоки, ерики, острова и подходы к ним были изъезжены и исхожены  нами  вдоль и поперек. 
            В один из летных дней разведку погоды выполняет экипаж вертолета
МИ-6. На этом гиганте лететь одно удовольствие, экипаж любезно выделяет табуретку, на которую я сажусь между командиром и правым летчиком. Идем на высоте метров 100. Проходим  долиной реки до населенного пункта  Алтан-Булаг. Над водой многочисленные стаи уток. Молодняк уже стал на крыло. Утки попадая в спутную струю от гигантского воздушного винта смешно кувыркаясь в воздухе, рассыпаются в разные стороны. Более  опытные заслышав шум вертолета или увидев его спешно шарахаются в сторону. Копытных нигде не видно, видимо сегодня не поохотимся. За Алтан-Булагом  разворачиваемся и идем  ближе к горам. Всматриваюсь в многочисленные распадки и в одном из них замечаю шестерых красавцев изюбрей. Они прошли через перевал со стороны большого леса и движутся в сторону поймы реки Тола. Место знакомое, через полчаса эта компания будет как раз в удобном для нас месте. Прилетаем на аэродром. Встречает командир эскадрильи. Он откуда-то прознал,  о предстоящей охоте и желает принять в ней участие. Это нам на руку, так как увеличиваются технические возможности. Командир проводит постановку задачи на полеты, а мы получив от него добро загружаем его УАЗик в МИ-6.  Команда из пяти человек  готова давно, мы планировали ехать на мотоциклах, но теперь доберемся быстрее. И вот мы снова в полете, на этот раз засекаем стадо издалека. Олени уже пасутся на одной из полянок возле реки. Облетев стадо, вертолет садится километрах в пяти в удобном для нас месте. Выгружаем УАЗ, машем руками улетающему вертолету, а сами подъезжаем поближе к стаду. Как ни крути, а пешком на охоте все равно ходить надо. Оставляем командира и прапорщика Колю Смирнова в засаде за камнями у  распадка, из которого пришли олени, а сами начинаем подкрадываться к оленям со стороны небольшого озерца с наветренной стороны. Замечаю оленей первым. Великолепный красавец самец с огромными рогами стоит ко мне задом и если бы не рога, его можно было бы принять за корову. Стрелять бесполезно, с пулей в мягких тканях заднего бедра изюбрь уйдет, а пуля потом обрастет мышечной тканью. Я не раз находил такие вросшие и «окуклившиеся «пули в мышечных тканях оленей и коз. Даю знак остальным охотникам, и они расходятся, огибая поляну полукругом. Уходить далеко нельзя, нужно все время видеть друг друга, иначе можно нечаянно подстрелить товарища. Неожиданно мой самец встрепенулся и присел на задние ноги, сейчас рванет и гоняйся потом за ним по бесконечным ерикам и островкам. Выжидаю. Самец поворачивает голову влево, я прицеливаюсь и стреляю. Почти одновременно звучат еще три выстрела, мой самец делает прыжок, потом еще один и бежит напролом через заросли ивняка. Промазал, мелькает мысль, но нужно осмотреть поляну,  мажу я редко, а тем более по почти неподвижной цели. На поляне появляются мои товарищи-охотники. Метрах в 30 от того места, где был мой самец, лежит самка. Это трофей моих товарищей. На месте, где стоял мой самец следы крови, дальше по следу кровь везде. Идем по следу. Изюбри уходят к распадку в сторону перевала, откуда пришли. Через некоторое время с той стороны слышим два выстрела. Где-то через пол километра от места выстрела, видим моего изюбря, он еще живой, но стоять на ногах уже не может, передние ноги подкошены и он машет головой из стороны в сторону. Пуля попала в шею, перебила артерию и он истекает кровью. Прекращаю мучения животного еще одним выстрелом.
    Невдалеке слышно урчание автомобильного двигателя и в зоне видимости появляется наш УАЗик.  Командир и прапорщик подстрелили еще одну самку из засады. Все довольны, охота удачная. Коля Смирнов кастрирует убитого мной самца, чтобы мясо не воняло мочой. Командир по рации из машины связывается со стартовым командным пунктом, и к нам подворачивают вертолет с маршрута. Загружаем оленей в вертолет, командир улетает на полеты, а мы на его УАЗике неспешно отправляемся в часть, нужно еще разделать туши и раздать мясо. По дороге я подстрелил двух зайцев. В этих местах их очень много. Зайцы не крупные размером с кошку. Это заяц – Талай. Бортовые операторы с Ми-6 ловят их петлями прямо на аэродроме, особенно зимой. Разделываются  олени в столярной мастерской технико - эксплуатационной части, где для этих целей все приспособлено еще до меня. К нашему приезду шкуры уже сняты. Рога обещаны командиру, но для этого нужно еще выделать голову. Этим займутся мои умельцы. Большая часть мяса раздается  желающим прямо возле СКП. Выделяется мясо и для солдатской и летной столовой. У солдат завтра тоже будет усиленный паек, особенно в карауле.



Шершни

             С  юго – восточной стороны Улан - Баторский аэродром примыкает к национальному заповеднику, который раскинулся на обширной территории между небольшими горами, поросшими смешанным лесом. Деревья растут, как правило, по северным и северо - западным склонам гор. Это не такая дикая тайга, как в Сибири, Забайкалье и на Дальнем Востоке. Здесь нет чащеб, заваленных буреломом. Перелески сменяются красивыми полянами, хвойные породы незаметно  переходят в смешанный в основном березовый лес. Больше всего в этих лесах лиственницы, но среди лиственничных деревьев ярко выделяются красавцы кедры. Хвоя у них раза в три – четыре длиннее, чем у лиственницы, а цвет ее гораздо темнее.  В этих лесах полно всякого зверья, среди которых немало ценных пушных и других зверей.  Совершенно свободно можно встретить соболя, рысь, косулю. Олени  марал и изюбрь бродят огромными стадами, а во время гона иногда их можно увидеть даже с территории аэродрома. На  южных склонах гор и сопок большие колонии  тарбаганов, наблюдать за которыми, особенно весной, когда они проснулись после зимней спячки огромное удовольствие. Здесь же не редки  волки, лисы и антилопы дзерен. Среди деревьев в осеннюю пору можно насобирать множество грибов и ягод. Охотой на территории заповедника мы не занимались, а вот грибы, ягоды и кедровые орешки были постоянной нашей добычей осенью.
      В один из солнечных осенних дней, после работы мы с товарищем на двух мотоциклах отправились в заповедник за кедрачом. До места назначения примерно 12-15 километров,  треть из них по хорошей асфальтовой дороге, остальное по грунтовке через небольшой перевал и по лесным тропинкам уже в самом заповеднике. Добрались быстро. Мотоциклы поставили на небольшой полянке, выше в горах начинались скальные выходы, и ехать стало трудно. Походили по лесу, немного поднялись вверх по склону сопки, осматривая кедровые деревья. Но здесь уже побывали монголы и на деревьях заметны только отдельные немногочисленные шишки. Побродив с полчаса, мы с товарищем разошлись в разные стороны,  договорившись, что позовем  друг друга, если найдем хорошие деревья. Я не спеша шел вдоль склона, забирая немного вверх, успевая посматривать по сторонам, вдруг удастся обнаружить грибы. Но дождей в этом году еще не было, погода стояла очень теплая, поэтому грибов, если не считать поганок и сыроежек не попадалось. Монголы славно поработали и не оставили нам сколько-нибудь серьезной добычи на кедровых деревьях.  Пройдя с пол километра я развернулся и все также забирая вверх по склону двинулся обратно. Я уже почти дошел до того места, где были наши мотоциклы, только находился метрах в трехстах выше них по склону. И тут я увидел два кедра стоявших буквально рядом друг с другом, их кроны переплетались между собой, а на ветках «О чудо!», было полно шишек. Я позвал товарища, но он видимо ушел далеко и не отозвался. Тогда я нашел поблизости хорошую палку длинной метра три и полез по одному из стволов. По веткам можно было свободно перебраться на соседнее дерево, но я решил начать с самых верхних веток и обтрясти оба дерева как можно основательнее. Где-то в середине пути на соседнем стволе я увидел небольшое дупло, такого размера, что как раз можно просунуть руку. Проверю на обратном пути, решил я, вдруг это дупло белки. Если это так, то удача – в ее закромах орешки отборные, и уже очищенные от шишек и шелухи. На верху я полюбовался прекрасным открывшимся видом и принялся за работу. Я усердно колотил по веткам и спелые большие шишки падали на землю. Так я работал постепенно спускаясь пока не достиг того места, откуда было видно дупло. Его вид мне сразу не понравился, вокруг него вились огромные яркие желто-черные осы. Желание перелазить на соседнее древо сразу пропало, я вспомнил мультик про Вини – Пуха, который пытался набрать меда в пчелином гнезде и чем все это для него кончилось. В голове отчетливо зазвучала песенка: «Я тучка, тучка, тучка - я вовсе не медведь…». Движения мои сами собой стали медленными и плавными, я осторожно спускался с ветки на ветку и молил бога, чтобы эти проклятые осы меня не заметили. Но не тут – то было. Они не просто меня заметили, они отслеживали каждое мое движение и их головы все время были повернуты в мою сторону. Крылья двигались с такой скоростью, что их не было видно и поэтому казалось, что насекомые висят на невидимых ниточках. Они  чего –то выжидали. Когда я  поравнялся с дуплом, десяток этих огромных тварей ринулся на меня. Страх кинул меня вниз, я буквально скользил по веткам, но все же, когда до земли оставалось метра три, ветки кончились, и нужно было либо повиснуть на ветке и спрыгнуть, либо сползти на землю по стволу. И вот, когда я уже завис на ветке стая настигла меня, а одна гадина саданула мне с лета в левую бровь. Я невольно отпустил руки, хотя это и так пора было уже сделать. Боль была дикая, падая, я откинул с лица насекомое, – оно было длинной почти во всю ладонь.
    Я мчался вниз по склону, чудом определяя направление.  Как я не сломал по пути ноги о многочисленные выступающие камни и корни деревьев тоже загадка. Наконец я добежал до мотоцикла, он стоял прислоненный к дереву  и я сходу вскочил на него как на коня. Мотоцикл катился по склону вниз, а я судорожно пытался расстегнуть молнию летной куртки и достать ключ зажигания. Наконец мне это удалось. Сунув ключ в отверстие, я повернул его до нужного положения, включил скорость и поддал газу. Не знаю, гнались ли за мной эти чудовища, но такого страха как тогда я не испытывал больше никогда. И не напрасно. Укус шершня, а это оказались именно они очень болезненен, а укус нескольких может быть смертельным.  Когда я поднялся на перевал, то почувствовал, что левый глаз плохо видит. Я потрогал его рукой, вся левая половина лица раздулась, и отек понемногу смещался вправо. Стало трудно дышать, как будто не хватало кислорода. Когда я добрался до асфальта, то лицо уже раздулось до такой степени, что мне пришлось левой рукой оттягивать вниз правую щеку, чтобы видеть дорогу, левый же глаз заплыл полностью. На КПП возле дома меня опознали только по мотоциклу. Я сполз с мотоцикла, не удержал его и он упал на бок, а я уселся на землю, прислонившись спиной к зданию КПП. Прапорщик – дежурный вызвал доктора, и тот на дежурной машине отвез меня в госпиталь. Там меня напичкали какими -то вакцинами и таблетками и я отрубился у них на целых 16 часов. Когда я проснулся, то опухоль была уже меньше, и правый глаз довольно сносно отображал окружающую действительность. Приехали друзья на мотоциклах, и я стал упрашивать доктора, чтобы он отпустил меня домой. Доктор для вида посопротивлялся, но когда ему подарили раздутую солдатскую фляжку, наполненную соответствующим напитком, сдался и отпустил меня, надавав кучу лекарств. С благословения того же доктора вечером этого дня был дан банкет в честь моего чудесного спасения. Интересно, что мой товарищ, вернувшийся из леса где-то через час, после меня, никаких шершней он не заметил.



Буря в Сайн – Шанде

         В семь утра были уже в воздухе, утро  теплое, даже в такую рань прохлада просто освежающая. День обещал быть жарким. На борту человек 20 пассажиров и немного груза. Прошли таможню в Чойболсане и без задержек отправились на Сайн - Шанд. По всему маршруту ни облачка ни тучки, видимость как у нас говорят миллион на миллион. Командир экипажа расслабился, передал управление праваку и лениво дремлет в кресле. Часиков  в одиннадцать сели в Сайн-Шанде. Здесь уже настоящая жара. Над полосой и рулежными дорожками стоит марево. Горячий воздух поднимается от перегретых плит полосы и рулежек и их изображение слегка колеблется и искажается, как – будто дрожит. Пассажиров и груз увезли подошедший автобус и грузовик, а нам велено ждать до 14 часов, а потом лететь в Чойр. В запасе три часа есть возможность продать любимый  для монгол товар - хромовые сапоги. Командировочных нам не платят, и поэтому мы выкручиваемся, стараясь хоть немножко заработать и привезти близким какой - нибудь монгольский дефицит. У каждого из членов экипажа припасена пара хромовых офицерских сапог 38-40 размера – самых ходовых в Монголии. Подходит топливозаправщик. Заправляю самолет, ставим заглушки на воздухозаборники двигателей и оставив самолет на попечение охраны всем экипажем отправляемся на топливозаправщике в сторону железнодорожного вокзала. Он расположен километрах в трех от аэродрома.  Вокруг аэродрома настоящая пустыня с  невысокими барханами и редкими кустиками какой-то высохшей растительности. Дорогой служит наезженная между барханами колея. Удивляет то, что топливозаправщик не зарывается в песок, а благополучно ползет по этому песку. Наконец впереди показались какие - то невзрачные одноэтажные строения. Перед ними несколько железнодорожных путей. Это и есть вокзал Сайн - Шанда и примыкающая к нему часть населенного пункта. Боец - водитель топливозаправщика закрывает кабину и отправляется вместе с экипажем. Пересекаем железнодорожные пути и выходим  на привокзальную площадь. Здесь некое подобие рынка. Прямо на земле в один ряд сидит десяток монгол и торгуют чем бог послал.  Наше появление вносит оживление в их ряды. Все они с интересом разглядывают наш товар, долго мнут в руках кожу. Видно, что сапоги им нравятся, но покупать не спешат. Советуются друг с другом, о чем - то оживленно спорят. Наконец начинают торговаться с нами. Мы уже имеем опыт подобных сделок, поэтому цену сбавлять не спешим. Наконец остается две пары сапог на которые у монгол не хватает денег. Штурман и радист – хозяева сапог отчаянно торгуются, но уступать не хотят.  Мы с командиром и правым летчиком зашли в продовольственный магазин, разглядываем полуголые прилавки, обсуждаем результат проведенной операции. Незаметно в обстановке что-то меняется, стало как - будто темнее, хотя солнце светит нещадно. Потянуло сквознячком. Легкий едва заметный ветерок прошелся по открытым частям тела. Выходим из магазина и видим нашего солдата на другой стороне площади возле здания вокзала. Он отчаянно машет руками и показывает куда-то за наши спины. Мы, не сговариваясь оборачиваемся и видим что-то страшное. Сплошной стеной вдалеке пустыня как будто поднимается вверх, песок движется как в гигантском смерче снизу вверх, а потом расползается в стороны. Вся эта гигантская масса, занявшая всю юго – восточную часть движется в нашу сторону с огромной скоростью.
Штурман с радистом не замечают происходящего и продолжают торговаться с монголами.  Подбегаем к ним, и быстро объяснив ситуацию, бежим в сторону машины. В воздухе уже начинается сплошной кошмар. Ветер усилился,  он не дует в одном определенном направлении, а как бы прогуливается порывами, по отдельным площадям поднимая в воздух песок и мусор. Боец  уже перебежал через железнодорожные пути, и машет нам руками, показывая направление. Честно говоря, без него мы бы дорогу к топливозаправщику не нашли. Когда добрались до автомобиля, видимость была практически нулевой. Пока влезли в кабину, туда успела налететь куча песка. Закрываем двери и приводим себя в порядок. Песок и пыль везде: в одежде и обуви, в карманах и сумках, хрустит на зубах, набился в глаза.  За окнами автомобиля творится что – то страшное ветер стал еще сильнее, в стекла как - будто кто-то бросает огромные охапки песка. Видимость нулевая, темно как в сумерках перед наступлением ночи. Пыль проникает через щели в дверях и окнах, от нее нет никакого спасения. Пытаемся защититься закрывая носы платками, но это мало помогает, начинаем отчаянно чихать. В таком кошмаре прошло минут сорок, показавшиеся тремя часами. Наконец ветер ослабевает и уже не так стучит в окна  песок.  Еще через пол - часа ветер стихает совсем. Мы пытаемся выйти из машины. Со стороны водителя дверь засыпана по самые стекла и открыть ее практически невозможно.  Вторая с трудом поддается, мы открываем ее сантиметров на 30 и с трудом вылазим на волю.  Железная дорога исчезла, на ее месте барханы. Привокзальная площадь тоже завалена песком,  но здания не пострадали, поэтому общий пейзаж угадывается.  Наша машина сзади завалена полностью, а спереди намело огромный бархан, а между ним и машиной свободное пространство около метра. Наш водитель, ни чуть не смущен увиденным, из – за сидений он достает совковую лопату,  и начинает копать бархан впереди машины.  С нашей помощью через пол - часа бархан подровнялся до уровня передних колес, и стало видно, что дальше больших барханов нет. Но куда же ехать? Помню, что когда приехали, водитель развернул машину в сторону аэродрома. Теперь же колея по которой мы приехали, исчезла и вся пустыня кажется одинаковой. Не сговариваясь, смотрим на штурмана, но он отворачивается, делая вид, что его это не касается.  Садимся в машину, и водитель потихоньку начинает движение. Удивительно, но автомобиль не зарывается в песок, а ползет по нему, покачиваясь на мелких кочках. Засекаем направление по солнцу, которое уже угадывается сквозь пыль, и медленно движемся, в сторону в которой как нам кажется должен быть аэродром, стараясь не сворачивать.  Через некоторое время выезжаем на рулежную дорожку, почти полностью занесенную песком, а уже по ней вскоре находим и самолет.  Самолет замело не сильно, до середины колес и то только правую сторону, но самое главное на месте заглушки и песка в двигателях нет. Командир с правым летчиком на топливозаправщике отправляются смотреть взлетно-посадочную полосу. Ее замело хоть и не сильно, но взлететь с такой проблематично. Появляется аэродромная команда во главе с комендантом аэродрома. Он интересуется, где нужно убрать песок в первую очередь. Командир показывает барханы на взлетке, мешающие разбегу самолета. Вылет, оказывается, никто не отменял, и не переносил. К 14 часам у самолета появляется человек 30 пассажиров. Мы не спеша готовим машину к полету, осматриваем все места, куда могло нанести песка, удаляем его. Привезли роту солдат с лопатами и дело пошло быстрее, полоса расчищается прямо на глазах.  К 16 часам полоса очищена, самолет подготовлен и опробован, мы загружаемся и взлетаем.  Все в этом полете закончилось хорошо, но когда прилетели домой, оказалось, что у штурмана два левых сапога. Значит, два правых он продал в Сайн-Шанде. Простите пожалуйста нас товарищи монголы, но в следующем посещении Монголии мы втюхали Вам и эти два левых.



Птица «ТУ- ВИ»

        Самым доступным и распространенным видом транспорта в Монголии был мотоцикл. Автомобили стоили дорого, да и купить их в то время было трудновато. А вот двухколесное транспортное средство было доступно практически каждому. Я не говорю о мотоциклах «УРАЛ» и «ДНЕПР» на которые тоже существовала очередь, стоять в которой нужно было пару  лет. Легко было купить простые и доступные  «ИЖ» и   «ВОСХОД».  Самой же популярной моделью у военнослужащих в Монголии был «МИНСК». Неприхотливый надежный, этот мотоцикл снискал заслуженное уважение и У монгол, они охотно покупали или обменивали их на ковры, дубленки или начавшую появляться японскую электронику.
          Особой же популярностью, как у монгол,  так и у наших военнослужащих пользовались мотоциклы чешского производства  «ЧЕЗЕТ» и  «ЯВА». Я  был одним из счастливых обладателей  двухцилиндровой «ЯВЫ». За годы службы объездил на ней все окрестности Улан – Батора  в радиусе примерно 150 километров. И практически не было в этом регионе мест, где водится рыба, в которые не забирался бы я с друзьями.
         С заправкой проблем не было. Рядом, буквально в 50 -ти метрах от технико-эксплуатационной части эскадрильи, начальником которой был я, находилась стоянка самолетов АН-2 Улан - Удинского  авиаотряда гражданской авиации, которые работали по плану многочисленных Советских геологических экспедиций, работавших в МНР. Бензин, как и керосин в те времена учитывался довольно приблизительно, поэтому слить пару тонн великолепного изумрудно-зеленого авиационного бензина Б-95/115 прямо из топливозаправщика не составляло проблем. Для этих целей в небольшом подземном складе ГСМ, стоял дополнительный бак  вертолета Ми-6, который пополнялся по мере надобности. За это авиаторы геологов неограниченно пользовались всеми техническими возможностями технико - эксплуатационной части.
       Технико - эксплуатационная часть представляла из себя  комплекс зданий, ангаров и стоянок для ремонта и технического обслуживания самолетов и вертолетов.  Её лаборатории на тот период, были довольно не плохо оснащены всем необходимым оборудованием, для выполнения всего комплекса работ, связанных с эксплуатацией авиационной техники.
        В одном из ангаров находилось шесть спецавтомобилей для выполнения ремонта и регламентных работ на вертолетах, вне базового аэродрома.  Автомобили должны были находиться в постоянной боевой готовности, поэтому офицеры, которые по долгу службы, имели отношение к этим автомобилям, и солдаты - срочники (водители и механики) постоянно выполняли какие-либо работы в этом ангаре.  Ангар был выполнен из гофрированного металлического профиля, и в верхней его части под крышей гнездилось огромное количество птиц.
       Таких на территории Советского Союза я не встречал. Это были птицы размером с нашу серую ворону, внешне на нее очень похожие, но с ярко черным оперением. Черный цвет был не матовым, а скорее глянцевым – птица как –будто была покрыта лаком и вся блестела на солнышке. А еще у них были ярко-красные носы и они смешно щебетали как –будто постоянно произнося: «ТУ- ВИ». Мы так их и звали  - птица «ТУ- ВИ».
       Однажды в конце мая, когда у птиц уже вывелись птенцы, солдаты разорили гнездо и из него выпали два птенчика. Я страшно расстроился, наорал на солдат, заставил притащить большую лестницу-стремянку и сам стал пытаться вернуть птенцов в гнездо. Родители их жалобно пищали и кружились рядом с ангаром. Птенцы никак не хотели держаться в полуразрушенном гнезде и выпадали оттуда.  И тогда я посадил их на видном месте, рядом с ангаром, думая, что родители как – нибудь  их заберут. Но видимо птенцы были еще слишком маленькие и на следующий день я нашел их мертвыми. родители сидели недалеко на коньке крыши ангара и по ним было видно какое горе на них свалилось. Они как будто стали меньше. Крылья обычно незаметные, когда птица сидит свисали вниз, а клювы были опущены. Я подошел к птенцам, посмотрел на них, было жалко их и их родителей, но ничего поделать уже было нельзя, поэтому  приказал солдатам закопать птенцов. Сам же после этого взял ведро и направился к складу ГСМ, чтобы набрать бензина и заправить мотоцикл.
           Склад ГСМ был в 100 метрах от ангара, я шел не спеша, о чем - то думая и вдруг как это иногда бывает, почувствовал опасность, а следом услышал шорох крыльев. Когда я обернулся, то чуть не упал от удивления – на меня заходила пара. Они неслись на меня как в учебнике по тактике истребителей. Один немного впереди, другой уступом вправо прикрывал ему спину. Этими «истребителями» были наши птицы  «ТУ- ВИ» и они летели, чтобы отомстить. Видимо самым главным виновником в гибели своих птенцов они посчитали меня и теперь намерения их не предвещали ничего хорошего. Я еле успел пригнуться и взмахнул ведром. Птицы резко взмыли вверх, развернулись и пошли на второй заход. Теперь тактика их изменилась, они разошлись метров на 30 в разные стороны и заходили на меня с двух сторон. Уследить за обоими и сохранять достоинство времени не было, так как через несколько секунд одна из птиц могла точно в меня врезаться, а большой красный клюв не сулил ничего хорошего. Я прикрылся ведром и бросился к складу ГСМ,  еле - еле успев скрыться за дверью и избежать столкновения с птицами. Птицы покружились над складом минут пять, и казалось, улетели.
           Я набрал бензина, добавил в него масла и стал заправлять мотоцикл. В ведре еще оставалось литра три, когда знакомое чувство опасности обожгло спину. На этот раз легко отделаться  не удалось, так как когда я обернулся, одна из птиц была уже рядом. Я взмахнул ведром, уклонившись в сторону,  но грозный клюв успел чиркнуть по руке, оставив солидную кровоточащую царапину чуть ниже локтя. Бензин из ведра взмыл вверх, часть его оказалась на моих брюках и рубашке, немного досталось и второму мстителю, а ведро с остатками улетело в сторону. Второго захода не было.
         Целый день  я просидел в кабинете, занимаясь многочисленной документацией, а в половине четвертого меня вызвали в штаб к командиру.
Про птиц я успел забыть, поэтому спокойно сел на мотоцикл и направился в расположение части.
        В колючей проволоке забора, огораживавшего стоянку части за ящиком из-под лопастей вертолета Ми-6 была «секретная» дырка, в которую было удобно проезжать, сокращая при этом солидный кусок дороги к части. Дальше по узкому перешейку нужно было переехать канаву, которую прорыли монголы для прокладки труб отопления. В этом перешейке находился колодец с разветвлениями трубопроводов. В верхней части колодец заканчивался стандартным люком, крышка на котором отсутствовала. обычно я лихо проскакивал по перешейку почти не замечая колодца. На этот раз так не получилось. В тот момент, когда я проехал «секретную » дырку опять появились птицы. Теперь уклониться от них было труднее, так как обе руки были заняты. Я рванул к перешейку через канаву, стремясь быстро перескочить на другую сторону и спастись бегством, но путь был занят. На перешейке стояла корова. Монгольские коровы меньше наших, но очень выносливы и не знают что такое сено. Круглый год они кормятся только тем, что бог послал находя в зимние месяцы корм там, где казалось бы уже давно ничего нет. Зато и молоко у них на много вкуснее и жирнее молока наших коров. Я резко затормозил и это спасло меня от птиц которые были уже рядом. Они просто промахнулись, когда я остановился. Птицы ушли на второй круг, а корова испуганно попятилась назад. Я потихоньку тронулся вперед, думая, что корова уйдет в сторону, и я перееду на другую сторону канавы, но она продолжала пятиться, пока ее задние ноги не соскользнули в отверстие люка. Какое-то время она висела, упершись задницей в край люка, а потом медленно сползла в отверстие и скрылась в колодце.  Долго удивляться и раздумывать было некогда, так как птицы опять были рядом. Я рванул вперед, проскочил мимо люка и помчался в часть. Птицы меня не преследовали, решив наверное, что изгнали врага со своей территории.
       В течении недели мы постоянно проверяли на месте ли корова, монголы ее не искали, по крайней мере заметно этого не было. Вытащить ее из колодца было не возможно, поэтому мои друзья – охотники забили несчастное животное и разделили мясо среди офицеров и прапорщиков технико –эксплуатационной части.
      Птицы больше меня не преследовали, да и я старался пореже появляться в районе ангара, а через месяц они вывели новых птенцов и к осени успели поставить их на крыло.
 


Охота на голубей

          В аэропорту Улан - Батора в ту пору, когда я там служил было очень много голубей. Голуби  и вообще любые птицы на территории аэродромов нежелательные конкуренты для воздушных судов, поэтому в каждом аэропорту существует специальная служба, которая борется с пернатыми всех мастей, пытающимися занять территорию аэродрома. То – ли эта служба плохо работала, то - ли голуби разводились раньше, чем их успевали отстреливать, но неприятности с участием голубей случались часто. Самой безобидной из них было, то что птицы периодически разбивались о передние кромки крыльев, попадали в лобовые стекла кабин пилотов и несущие винты двигателей самолетов. Хуже было, когда птицы попадали в двигатели и несущие винты вертолетов, это грозило серьезными последствиями, но к счастью все обходилось, люди и техника благополучно возвращались на землю.
      Дом, в котором мы жили, располагался в 250 метрах от аэровокзала. Это была пятиэтажная восьми подъездная хрущевка построенная в конце 60-х годов. В  160 квартирах проживало больше 200 семей, поэтому во дворе дома всегда было полно детворы и молодых мам.
       С наступлением лета, обычно большая часть  жен и детей офицеров и прапорщиков,  отправлялась в Союз, и территория возле дома пустела.
Добрая сотня голубей постоянно гнездилась на крыше нашего дома.
Весна 1986 года выдалась ранней, в мае было уже  довольно жарко. В один из выходных мы с товарищем расслабились пивком и  решили поохотиться на голубей. Далеко ходить на охоту было не надо. Нужно было лишь подняться на крышу дома и настрелять из воздушки необходимое количество птиц. Мясо у голубя ничуть не хуже куриного, приготовленное в скороварке вообще объедение. Вечером намечался сабантуй с такими же «холостяками» и мы решили настрелять голубей побольше. Заодно и оказать помощь кампанам в улучшении орнитологической обстановки в районе полетов.
      С двумя воздушками поднялись на крышу и сходу начали отстрел птиц. Охотой это вообще-то назвать трудно, так как  звук выстрела воздушки почти не пугает птиц. Они взлетают, перелетают метров на десять дальше и снова рассаживаются на трубах вытяжной вентиляции  и надстройках, защищающих выходы из подъездов. Мы уже прошли от восьмого до четвертого подъезда и наколотили с десяток голубей, как вдруг после очередного выстрела из-за надстройки выхода из подъезда с воплем вылетела совершенно голая девица. Не обращая на нас внимание, она проскочила в низенькую дверь, и скрылась в подъезде. Всех дам нашего небольшого гарнизона мы знали в лицо, эта же была незнакомой. Мы прошли к тому месту, откуда выскочила женщина, и увидели расстеленное одеяло. На одеяле лежали темные очки, какая-то женская одежда и книга, а сверху всего этого валялся застреленный нами голубь. Дамочка, оказывается, решила позагорать в чем мать родила, и выбрала для этого крышу дома, полагая, что туда никто не ходит. Она видимо дремала, когда на нее свалился мертвый голубь. Забрав голубя, мы потихоньку смылись в свой подъезд. О случае этом долго никому не рассказывал как – то неудобно было, коллектив небольшой все друг друга знают. Женщина, загоравшая на крыше, оказалась женой прибывшего по замене офицера, который проявил себя хорошим специалистом и человеком. Только глядя на нее потом, я всегда невольно улыбался, вспоминая, как мы ее напугали.


Авария в Ундэрхане

               Зима 1978 года в Забайкалье выдалась очень суровой. Морозы стояли за сорок и даже при абсолютном безветрии переносились тяжеловато – уж больно надолго они затянулись. Весна наступать то же не торопилась. В марте было еще очень холодно, а в апреле сошлись в битве циклоны с антициклонами.  Юг Забайкалья, Восточная и центральная Монголия оказались в эпицентре этого сражения. На всей этой огромной территории больше недели бушевал буран со шквалистым ветром и обильными снегопадами. В результате этих природных катаклизмов в Забайкалье погибло много скота, в основном молодняк весеннего окота. Монголы же оказались более рачительными хозяевами и своих животных сумели сохранить.
     Северо - восточная часть Монголии, территория между Чойболсаном и Ундэрханом в основном равнинная, иногда покрыта небольшими сопками больше напоминающими курганы. Леса почти нигде нет, и только в пойме реки Керулен встречаются заросли ивняка и багульника. Здесь же, по обеим берегам Керулена, великолепные пастбища, которыми тысячелетиями пользовались различные народы, населявшие эти территории. И сейчас пастбища не пустуют, и по обеим берегам Керулена, пасутся бесчисленные стада овец и яков.
      В те благодатные времена Первый секретарь Читинского обкома партии запросто мог слетать пообедать к коллеге в соседнюю Монголию на военном самолете. В этот раз в начале сентября, мы везли его с официальным визитом, и цель визита была – получить в обмен на продукцию заводов Союза молодняк овец, чтобы пополнить поголовье, катастрафически уменьшившееся во время бурана.
       Взлетели в восемь утра в понедельник, в 9-30 сели в Чойболсане. Таможню и пограничный контроль прошли за полчаса, и снова в небо курсом на Ундэрхан. Полет на небольшой высоте все время по долине, в которой течет Керулен. Река сверху очень  красива.  Бесконечные изгибы и повороты, сменяются небольшими ериками, которые наверняка набиты рыбой, так и хочется закинуть удочку в одном из них. Минут через сорок садимся в Ундэрхане. Полоса грунтовая, но хорошо утрамбована, и если закрыть глаза, то легко представить, что садимся на бетонку. В середине пробега небольшой бугорок, но он почти не заметен, так немного тряхнуло.
       «Первого» встречает глава Ундэрхана с многочисленной свитой. Обязательные поцелуи и кортеж из десяти черных «Волг» удаляется в сторону небольшого населенного пункта, который расположен в полукилометре от аэродрома. Договариваемся с помощниками  «Первого» о том, что прилетим за ними через день и улетаем в Чойболсан. Оставаться в Ундэрхане нам не интересно, так как наших частей там нет, а гостиница будет занята «Первым» и его командой.
          В Чойболсане устраиваемся в гостинице  истребительного полка и после обеда отправляемся на рыбалку, благо удочки у нас всегда на борту. Рыбалка так себе. В небольшом озерце ловятся карасики размером меньше ладони, а в Керулене поймали небольшого сазанчика граммов на пятьсот.  Весь следующий день мучимся от вынужденого безделия. Наигрались до тошноты в карты, обошли все (два) магазины гарнизона, половили рыбу и отоспались.
        В среду  рано утром прилетаем в Ундэрхан. Ждать пассажиров долго не пришлось. Подъезжают те же черные «Волги», прощальные объятия, посошок на дорожку и вот мы уже выруливаем на взлетную полосу. Перпендикулярно полосе дует небольшой ветер, но он в пределах допуска и наш командир лихо без предварительного старта начинает разбег. Скорость растет быстро, загрузка небольшая, да и заправка уже не полная.  Вот и тот бугорок, который тряхнул нас при посадке, на нем самолет отрывается и взмывает в воздух. Самолет Ан-24 выпуска начала шестидесятых годов, поэтому не оборудован переговорным устройством. Все команды, которые должны выполнять члены экипажа на взлете из-за сильного шума двигателей,  работающих на взлетном режиме, командир вынужден выкрикивать.  После отрыва слышу команду: «УБРАТЬ ШАССИ» и, хотя на мой взгляд  убирать шасси рановато, выполняю команду. Шасси убираются, а  самолет как – будто на мгновение  замирает в воздухе, а потом сыпится вниз и на скорости, которая уже приблизилась к двумстам километрам в час, скребет фюзеляжем землю полосы. Командир с праваком, вцепившись в штурвал и помогая педалями, пытаются справиться с боковым ветром и удержать самолет на полосе. Машинально выпускаю шасси, они стабилизируют направление пробега. Командир сам выдергивает рычаги управления двигателями со взлетного режима на номинал, а потом на малый газ.
         Выпущенные шасси полностью не выходят и мы, так и катимся на фюзеляже, а колеса не дают опрокинуться самолету на бок под воздействием бокового ветра. В конце пробега мы все-таки чиркаем винтами левого двигателя о землю и сразу же выключаем двигатели.
Наступает гнетущая тишина. Все смотрят друг на друга и гадают, как поведет себя в этой ситуации командир. Командир дает команду радисту связаться с КП в Налайхе и докладывает о происшествии. Выхожу в салон, там уже никого нет. Как только выключили двигатели, прапорщик-бортмеханик спустил стремянку, и пассажиры покинули самолет. Стоят  кучей в стороне и нервно покуривают.
        Осматриваю машину. Законцовки лопастей воздушного винта левого двигателя загнуты на расстоянии около десяти сантиметров.  Самолет лежит на фюзеляже, наклонившись в сторону левого двигателя, за ним внушительная борозда по взлетной полосе. Осматриваю рули, закрылки, повреждений нет, но смотреть на самолет неприятно, он напоминает птицу с перебитым крылом. В каком состоянии нижняя часть фюзеляжа не видно, но судя по тому сколько мы проползли на брюхе, ничего хорошего ждать не приходится.
      Приехали монголы, сначала диспетчерская служба аэропорта, а потом и руководство города. Посмотрели, посовещались и удалились.  Через полтора часа прибыл вертолет МИ-8 из Налайха и забрал наших пассажиров. Командир тоже улетел с ними.
    Остаток дня  провели осматривая самолет, оценивая повреждения, составляя список неисправностей и прикидывая, как можно поднять самолет и поставить его на ноги. Проверили работу систем и оборудования. Не работало только радио -электронное оборудование, антенны которого находятся в нижней части фюзеляжа и которые частично или полностью повреждены при падении.
   Ночь провели в самолете. В десять утра прилетел Ан-26 из Читы и привез комиссию из инженерного отдела авиации Воздушной Армии. Иголки под ногти вставлять нам не стали, взяли со всех объяснительные и стали вместе с нами думать, как поднять самолет.
        Мое предложение – убрать шасси, выкопать впереди стоек шасси ямы и выпустить туда шасси, а затем сделать пологий подъем понравилось. Инженеры – истребительной авиации предложили использовать надувные подушки, при помощи которых из аналогичных ситуаций вызволяют истребители. Подушка подкладывается под крыло и надувается, а потом выпускается шасси. В нашем случае подушка должна служить для подстраховки - выровнять самолет и не дать ему накрениться в какую-либо сторону.
       К обеду комиссия улетела, а мы экипажем начали копать ямы для выпуска шасси. Инструментом  (лопатами и ломами) нас обеспечили монголы. Работа продвигалась медленно, к вечеру выкопали на глубину около метра у одной стойки. Постепенно грунт становился все плотнее, приходилось больше работать ломами, а лопатами только выбрасывать грунт.
     Утром третьего дня приехала черная «Волга» и водитель сказал, что нас ждет глава администрации города. Встретил он нас в местном ресторане больше напоминавшем сарай с оштукатуренными стенами и расставленными столами с пластиковым покрытием, которые обычно используют у нас в столовых. Три стола были сдвинуты и покрыты скатертью. Сервирован стол серебряными ложками, вилками и ножами. 
           Оказывается, по международному соглашению местные власти обязаны заботиться об экипажах и пассажирах воздушных судов, терпящих бедствие, в том числе и кормить их. За двое суток мы подчистили все съестные запасы, имевшиеся на борту, поэтому нас не пришлось долго уговаривать, когда принесли большие пиалушки, наполненные лапшой с кусками баранины. Договорились с монголами, что будем у них только обедать, на завтрак и ужин выдали нам коробку с печеньем,  чаем, сахаром и мясными консервами.
        В течении нескольких дней мы выкопали ямы на нужную глубину, при этом с непривычки стерли руки до кровавых мозолей, но как -то не очень обращаем на это внимание. Все ходили с перемотанными бинтами руками.
     Опять прилетели инженеры авиации Воздушной Армии, долго измеряли и перемеряли выкопанные нами ямы, но наконец пришли к выводу, что глубина достаточная. Привезли подушки от истребителей. Две из них мы подложили под переднюю часть фюзеляжа, и по две под каждое крыло.  Переднюю часть фюзеляжа приподняли подушками, и после этого выпустили шасси. Все три стойки удачно стали на замки. Выпустили воздух и убрали подушки.
      Теперь нужно было приступать к следующей части операции - вытаскивать самолет на полосу. Опять пришлось долго ждать, пока привезут из Читы подходящий трос для буксировки, но наконец, все было готово. Один конец  буксировочного троса зацепили за огромный трактор, предоставленный монголами, а второй за специальное приспособление для буксировки на передней стойке шасси самолета. Для связи посадил на трактор бортмеханика, сам  остался с левой стороны фюзеляжа у  левой стойки шасси. На тормозах в кабине устроился правый летчик. Разогнал всех лишних подальше, чтобы не мешали и не отвлекали бортмеханика.
      Сильно волнуюсь: выдержит ли трос, не поломаем ли стойки, но вот трактор начинает движение. Самолет немного сопротивляется, а потом легко начинает двигаться вперед и через минуту уже стоит на полосе. Буксируем его в сторону.
       Испытываем чувство огромного облегчения и радости. Комиссия улетает, а мы ждем, когда привезут воздушный винт. В этот день за обедом на столе две бутылки местной водки, монголы тоже рады, что дела у нас продвигаются, и нахлебники, скоро уберутся восвояси. Забираем водку с собой и выпиваем вечером за ужином.
    Через день привозят воздушный  винт, но оказывается, что привезли винт для Ан-26. по внешнему виду они не отличаются, но настройки у них разные, так как обороты двигателей другие.
          Ждем еще два дня. Нужного воздушного винта не оказывается на складе, и за ним пришлось посылать самолет в Братск.
Все это время спим в самолете. Ночи холодные и хотя нам привезли демисезонные куртки, мы изрядно мерзнем. Укрываемся чехлами, которыми чехлят двигатели. Они довольно грязные, мы соответственно тоже.
       Наконец привозят воздушный  винт для Ан-24, монтируем его силами экипажа. Помогают все и правый летчик, и штурман и радист. Основную работу делаем конечно я и бортмеханик.  К концу дня винт установлен на самолет.  Дело движется к развязке, все хотят побыстрее оказаться дома. Мы почти 2 недели не мылись, при этом физически очень много работали. С непривычки все  постоянно почесываются, и мы постоянно друг друга на эту тему подкалываем. Опробуем двигатели, проверяем работу оборудования. Большая часть оборудования работоспособна.
       Утром следующего дня прилетает командир, и мы еще раз опробовав двигатели, перелетаем сначала в Чойболсан, а затем в Читу.
       В Чите самолет сразу заруливаем в технико - эксплуатационную часть. Здесь уже ждет ремонтная бригада из Комсомольска на Амуре. Бригада выполняет клепальные работы нижней части фюзеляжа, заменяет куски обшивки и небольшие участки стрингеров, получивших повреждение. Наши специалисты устанавливают антенны, меняют и настраивают оборудование. Через две недели самолет был  введен в строй.
  Экипажу же, чтобы ввестись в строй пришлось побегать. Сначала постояли на ковре у командующего Воздушной Армией. Потом проходим внеочередную медкомиссию. Командир экипажа комиссию пройти не смог  - списывают по зрению. И уже после всего экипаж на 10 дней отправляют в профилакторий.


Новый год

       В 1985 году в стране началась антиалкогольная компания.  Затронула она и Армию. О том сколько вреда она нанесла написано много, но сейчас вспоминается другое. С каким юмором восприняли ее мы - рядовые граждане той огромной страны, во благо которой казалось бы и проводилась эта компания.
     И полетели телеграммы: «усилить контроль», «ужесточить», «принять меры», «запретить»,  «назначить ответственных» и т. д.,  и  т. п.
И мы усиливали, ужесточали, ходили ответственными по части, в общем боролись за трезвый образ жизни. В Союзе в это время со спиртным стало туго, но я в то время служил в Монголии и монголы на провокацию не поддались. Как и прежде полки продовольственных магазинов  были заставлены коньяком, водкой, молдавскими, румынскими и болгарскими винами. Построенный чехами пивзавод, выпускал пиво отменного качества, которое даже поставлялось в Иркутск и Читу.
      В выходные дни небольшие компании офицеров частенько собирались в холостяцком общежитии поиграть в преферанс. Но какой же преферанс без алкоголя. Наибольшей популярностью пользовался Армянский коньяк Арарат, стоил он не намного дороже местной водки, но пить его было несравненно приятнее. При этом во время игры пили трехзвездочный, а после игры проигравшие расплачивались пятизвездочным.  Дамы, которые в выходные дни тоже случайно оказывались в холостяцком общежитии, да и жены офицеров предпочитали молдавский коньяк «Белый аист» вкус у которого более  мягкий.
    Неосторожные выпивохи, попадавшиеся на глаза командиру или замполиту, безжалостно обсуждались на строевых и партийных собраниях. Мы  «уличали», «клеймили позором», а бывало, что и разжаловали  пьяниц. Причем и  подсудимые и судьи прекрасно понимали, что все это очередная номенклатурная игра и что против власти не попрешь, поэтому друг на друга не обижались, как пили, так и продолжали пить. Зачастую судьи и осужденные оказывались в одних и тех же компаниях. Просто делать это стали осторожнее.
   Во время праздников вышестоящее командование стало устраивать сборы по тревоге с проверкой «облико  морале». Не то чтобы каждого обнюхивали, но факт не прибытия на построение карался очень строго. 
   Для встречи Нового года мы обычно арендовали монгольский клуб – щитовое одноэтажное здание, в каких у нас обычно размещались казармы. Но внутри это здание было отделано очень прилично. Сейчас это называется евроремонтом, но тогда мы этого не знали. Мы поражались красоте и цветовой гамме пластика, использованного для отделки, восторгались ламинированным покрытием пола, на котором было очень приятно и удобно танцевать.
   В здании клуба был большой зал, заставленный небольшими удобными стульями и сцена. Он  обычно использовался для собраний различных коллективов международного аэропорта Улан -Батор,  а иногда для проведения концертов и спектаклей. В задней части располагались компактно поставленные один на один небольшие столики, которые мы и использовали, отмечая свои праздники. Новый  1986 год решено было встречать как обычно  в Монгольском клубе всем коллективом. Опасаясь провокации со стороны командования 39 Армии, объявили мероприятие безалкогольным. Но пить из - под полы посчитали ниже своего достоинства, поэтому спиртные напитки налили в чайники, а на столах вместо рюмок поставили чайные чашки. Для еще большей конспирации все крепкие напитки, кроме коньяка подкрасили растворимым кофе до приобретения ими цвета, напоминающего чай.
   Праздник был в самом разгаре, когда появились проверяющие из штаба 39 Армии. Они пообщались с командиром и замполитом, попили чайку из специально приготовленного для этих целей самовара и уже удалялись восвояси, когда на их пути появился капитан Миша С. Миша находился в том состоянии  духа, когда душа требует общения, когда все люди кажутся братьями и хочется излить душу каждому встречному. Миша попробовал расцеловать незнакомого подполковника, но тот ловко от него увернулся и в объятия Миши попал молодой старший лейтенант из политотдела Армии. Миша был парень не маленький, килограммов под 120 веса и с огромной физической силой. Старлей пискнул в его объятиях и когда Михаил ослабил хватку, стал поливать его нехорошими словами, требуя немедленно его отпустить. Михаил отпустил своего пленника, и тут старлей допустил непростительную ошибку. Он попытался ударить Михаила, но не успел, так как Михаила трогать было нельзя, ни в коем случае, он зверел мгновенно и тогда справиться с ним не мог никто. Бедный старлей пролетел через половину зала и врезался в толпу дам, прихорашивавшихся перед очередным танцем возле зеркала. Поднялся крик и визг, дамы  тоже уже выпили достаточно новогоднего чая, и заорали так, что внимание всего зала немедленно переключилось на них. Я и капитан Коля Ж. находились в это время недалеко от места происшествия и сразу бросились к Михаилу, чтобы отвлечь его от старлея. Михаил уже собирался направиться к куче визжащих дам, чтобы окончательно расправиться  с обидчиком, испортившим ему настроение, но в это время мы с Николаем повисли на нем с двух сторон, схватив за руки. Главной задачей было отвлечь его от старлея и переключить его мысли на что-нибудь более привлекательное. Задача была непосильная, и я знал, что долго нам не продержаться, но тут на наше счастье из визжащей кучи выскочила маленькая симпатичная женщина – жена Михаила. Она мгновенно укротила разъяренного зверя и  утащила его домой. Замполит пошел улаживать скандал с проверяющими. Он увел их за кулисы и через час они в хорошем расположении духа уехали.
   Долго потом ждали, чем же это все кончится, но видимо везде есть нормальные люди, поэтому обошлось без последствий.
   Вечер  продолжался своим чередом, мы попивали коньяк из чайных чашек, а Михаил, убаюканный ласковой женой, мирно спал у себя дома.
    Начаевничался я в эту ночь изрядно, и когда проснулся поздним утром 1-го января, не обнаружил обручального кольца, с которым никогда не расставался. Жена была в Союзе в декретном отпуске, я слонялся по пустой квартире, заглядывая во все места, где я мог бы положить кольцо, но бесполезно, его не было нигде. Настроение сразу испортилось, попытался вспомнить где я мог его потерять, но увы таких сведений в памяти не сохранилось. Новый год начинался невесело.  Совсем раскиснув, я добрел до холодильника, вытащил бутылку пива, перелил его в пивную кружку и отправился в свое любимое кресло заливать тоску и поправлять здоровье. По дороге из кухни под ноги выкатился пушистый комочек – кошка Маркиза, которая уже пол - года скрашивала мое одиночество. Кошка чем-то игралась, я наклонился к ней, чтобы погладить и «О, чудо», увидел, что играется она моим кольцом.
   Вот такой Новый год.






Тарбаганы

           Каким-то непостижимым образом  наши бойцы поймали двух совсем молоденьких тарбаганов. Я, имея опыт охоты на этого зверька, считал, что поймать его в принципе не возможно. Тарбаган хоть и любопытный, но очень осторожный зверек, и при малейшей опасности прячется в нору. Норы очень глубокие, часто имеют несколько запасных выходов. Кроме того, часто прорыты между камнями, так как находятся на склонах гор и сопок.
         Зверьки тщательно и успешно прятались солдатами от командиров всех степеней и старшины в каптерках казармы и через месяц были совсем ручными. В один из выходных я был ответственным дежурным и случайно обнаружил маленький зоопарк. Посчитав, что вреда от зверьков не будет, докладывать о них не стал, и они остались жить в казарме. Наблюдать за ними было несказанным удовольствием. Они бегали по казарме, смешно перекатываясь на своих коротеньких ножках, играли как котята и постоянно грызли все, что попадалось на пути. Зная, об этой их слабости бойцы следили, чтобы не была повреждена нехитрая солдатская мебель.
         Однажды в конце сентября эскадрилью подняли по тревоге и почти полным составом перебросили в Чойр для участия в крупных учениях. Оставшиеся бойцы на все время угодили в караул. Когда через неделю мы вернулись, в казарме застали настоящий погром. В стене между каптеркой и казармой была прогрызена небольшая дыра и тарбаганы выбрались на оперативный простор. В казарме они погрызли все табуретки, ножки столов и тумбочек. Самих же безобразников на месте преступления не оказалось, исчезли в неизвестном направлении, то ли через входную дверь рядом с дежурным по части, то ли нашли какой – нибудь другой выход. 


Роды на обочине

      Каждое утро в город по каким-либо делам отправлялся УАЗ-452.  Это  связь со штабом 39-й Армии и политотделом, перевозка больных военнослужащих и членов их семей в госпиталь и поликлинику, доставка в прачечную и обратно солдатского белья и масса других мелких, но всегда необходимых в любом хозяйстве дел. Где-то в конце ноября рано утром ко мне домой прибежал начальник группы. Капитан был сильно напуган. «Сергей Иванович», закричал он, позовите свою жену, что-то моей совсем плохо. Она беременная и у не очень болит живот. Моя жена по профессии врач акушер – гинеколог часто консультировала женщин нашего гарнизона, и в этот раз ее не пришлось уговаривать. Она быстро собралась и ушла с капитаном. Я позвонил командиру, и он разрешил мне задержаться и посидеть с дочкой пока жена осматривает жену капитана. В этот день машина в город должна была выезжать в 10 утра, но планы пришлось срочно менять, так как пришла моя жена и сказала, что жену капитана нужно срочно везти в госпиталь, она должна родить и у нее уже отходят воды.  Наш эскадрильский доктор был в отпуске. Муж роженицы по каким –то причинам тоже не смог поехать с женой и понадеясь на русский авось женщину отправили в госпиталь одну.  В последнюю перед отъездом минуту в машину заскочил техник звена Ми-8 старший лейтенант, которому срочно понадобилось к зубному врачу.
До госпиталя было километров 25, пробок в городе в те времена еще не бывало, хотя движение в центре, через который нужно было ехать, было довольно интенсивным. Машина благополучно проехала половину пути и тут у женщины начались схватки и она начала рожать. Солдатик –водитель остановил машину на обочине и выскочил из нее. Женщине становилось все хуже и труднее. Старший лейтенант проявил себя в этой ситуации настоящим героем. Он снял с себя шинель, постелил ее на полу УАЗика, накрыл ее своей нательной рубахой и уложив роженицу на это ложе стал помогать женщине. Через некоторое время она успешно родила мальчика. Его даже не во что было завернуть. Женщина прижала его к груди укрыв своим платьем и пальто и так они и продолжили путь. В госпитале их уже ждали, приняли, обмыли и устроили в палату. К зубному в этот день старший лейтенант так и не попал. Когда он полуголый вернулся в часть его встречали как героя. Парень смущался и никак  не мог понять, что же он такого совершил. Командир распорядился выдать ему со склада новый комплект белья и шинель.  Больше всех суетился новоявленный отец. Он не знал как же ему отблагодарить старшего лейтенанта. В конце концов накачал его по полной программе, объявил крестным отцом и назвал сына его именем. Они потом стали настоящими друзьями и даже заменились в одно место.


Хубсугул

       Прослужив в Монголии 5 лет, я побывал во многих местах севера, юга и востока этой страны. Везде, где стояли наши воинские части  мне приходилось бывать по - долгу службы, а окрестности Улан-Батора в радиусе 150 километров мы объездили на мотоциклах выискивая рыбные места и охотясь.
      Но были в Монголии и места, где не было наших войск - это западная часть Монголии, граничащая с нашим горным Алтаем и Иркутской областью. По этим местам когда-то прошла экспедиция знаменитого Русского исследователя Пржевальского. Горы и сопки, поросшие смешанными лесами, где  настоящая таежная чащеба сменяется альпийскими лугами и перелесками на склонах. Небольшие реки и ручьи с хрустально чистой водой. Озера, красоту которых можно сравнивать лишь только с красотой Байкала.  Одно из таких озер - Хубсугул.
          Озеро Хубсугул считается самым красивым озером в Монголии. Это самое глубокое озеро в стране. Хубсугул расположен у подножия высоких горных хребтов Баян-Зу, Хийн-Нууру и Мунку-Сардык. Хубсугул - озеро с живописным девственным побережьем и кристально чистой водой. На всем побережье, у самой кромки воды растут высокие лиственницы. Хубсугул до сих пор остается нетронутым оазисом дикой природы. Здесь много птиц и диких зверей, в протоках водится ленок и таймень, да и само озеро  чрезвычайно богато рыбой. Особенно много  в нем хариуса и налима. Хубсугул иногда называют меньшим братом Байкала. Вода, вытекающая из Хубсугула с рекой Эгийн-Гола, попадает сначала в Селенгу, крупнейший приток Байкала, а затем, пройдя свыше 1200 км по степям Монголии и Забайкалья, вливается в Байкал. И Хубсугул  и Байкал расположены в одном разломе земной коры, имеют схожую серповидную форму и крутые подводные склоны котловины. Вода в Хубсугуле пресная, аналогичная по своим свойствам байкальской воде, чистая и пригодна для питья в сыром виде. Это второе по величине пресное озеро в Центральной Азии. Совсем рядом с озером величественно возвышается горный узел Мунку-Сардык с высочайшей вершиной Восточного Саяна 3491 м. 
        Не знаю почему, я долго разглядывал его на карте, и изучил казалось бы все его заливчики и большой остров, который находится почти в центре.
         В 1986 году я должен был замениться в Союз и поэтому решил подкопить денег и в отпуск не поехал. Совершенно неожиданно во время отпуска мне представилась возможность побывать на этом красивейшем озере.
       В нашем доме, в одном со мной подъезде жила семья монгола, который летал штурманом на самолете Ан – 26. Он – то и предложил мне полететь на Хубсугул.  Дело было в конце апреля, Реки в районе Улан-Батора уже вскрылись ото льда, и я думал, что Хубсугул тоже растаял, но оказалось, что это не так.
      Вылетели мы поздно вечером, через три с половиной часа лета приземлились на каком-то богом забытом аэродроме в пустыне Гоби. Переночевали прямо на аэродроме в гостинице, больше напоминавшей сарай. Рано утром взяли курс почти строго на север. Сначала летели над пустыней, которая постепенно сменилась степью, а затем скалистыми горами. Через 2 часа лета сели на аэродром в горах. Заход на посадку сложнейший. Сначала долго шли по узкому  ущелью в горах, на дне которого просматривалась замерзшая речушка. Временами казалось, что самолет неминуемо зацепит крыльями за скалы. Потом ущелье кончилось, самолет резко повернул под 90 градусов влево и стал резко снижаться. Полоса, на которую мы совершили посадку, больше напоминала небольшую дорогу в горах с уклоном градусов 20, в конце которой было небольшое плато и на нем поселок, состоящей из юрт. В поселке пробыли с полчаса и снова взлетели.
     Курс взлета обратный посадочному, по другому просто не получится. Наконец выбрались из ущелья, по которому заходили на посадку, долго летели над величественным горным массивом. Через час полета я увидел  Хубсугул. Здесь еще стояла зима. Вся поверхность озера была покрыта льдом.
В северной части озера расположен небольшой поселок Ханх, а на небольшой возвышенности вблизи него полоса грунтового аэродрома, на который мы и сели.
       На берегу озера в то время находилась наша база, с представителем внешпосылторга, огороженная забором из бревен, больше напоминавшая американские форты времен войн с индейцами. Рядом с базой, прямо на берегу озера,  были  расположены  огромные деревянные склады ангарного типа, в которые разгружались товары из приезжавших постоянно из Союза автомобилей.  Автомобили шли через старинный контрольно-пропускной пункт в Мондах. С незапамятных времен через него везли в Россию товары из Китая – в основном чай. От Советско - монгольской границы до поселка Ханх  всего 22 км.
 Потом эти товары развозились самолетами по всей территории горных районов запада Монголии.
На территории базы было несколько уютных  трехкомнатных деревянных домика, баня с парилкой и большой подвал, служивший холодильником. В одном из домиков жил наш торговый представитель с семьей, в другом у него был офис, в котором оформлялись документы на все прибывавшие из Союза товары. Остальные домики использовались, когда приезжали какие – либо делегации.
     Торгпред принял меня очень радушно. На всякий случай проверил удостоверение личности, и пригласив на ужин удалился писать свои бумаги. Я обошел территория, осмотрел все постройки, поражаясь добротности и красоте с которыми они были сделаны. Строили все явно не монголы. На цепи возле бани сидела собака, которая оказалась очень дружелюбной. Но дружелюбие ее распространялось только на русских, монгол она чуяла издалека, и как только кто-либо из них приближался к забору, она поднимала отчаянный лай. Ночью собаку спускали с цепи, и она охраняла территорию, свободно разгуливая по ней. В мое распоряжение были выделены трех комнатные апартаменты. Расположившись в комнате, в которой находился большой диван, я  принялся топить печку. Дрова для нее были аккуратно сложены возле бани. Домик всю зиму не протапливался, поэтому для создания комфортной температуры топить пришлось несколько часов.
       Вечером пришел торгпред, и мы отправились к нему домой. Его жена оказалась настоящей волшебницей. Стол был накрыт просто сказочный. Икра хариуса. Она размером такая же, как и осетровая, но имеет ярко оранжевый цвет. Печень налима в масле – перед ее вкусовыми качествами печень трески просто отдыхает. Маренованая чаремша, брусника, голубика и костяника. Мясо изюбря, приготовленное каким – то особым способом, и много всяких других блюд, которыми был заставлен стол. За разговорами засиделись до глубокой ночи. 
      Утром я отправился на рыбалку. Ледобур не понадобился. Возле складов, котрые находились на берегу озера у самой воды водители автомобилей, которые привозили товары из Союза, прорубили несколько прорубей. Морозов уже небыло, ночью температура падала максимум до минус трех градусов, поэтому лунки сильно не замерзали, а покрывались лишь тоненькой корочкой. Я очистил ото льда одну из лунок, лег возле нее и заглянул в прорубь. То что я увидел сразило меня на повал. В кристально чистой воде как в аквариуме, на сколько хватало глаз были видны плавающие Хариусы. Иногда среди этой толпы проплывали рыбы покрупнее -это Ленок. Дрожащими от волнения руками я начал готовить снасти. Ну сейчас – то я повеселюсь. В арсенале имелись сотни различных мормышек, десятки блесен. Из Читы ребята привезли мне местного рачка, обитающего во многих озерах Забайкалья, который там называют «бормашем». С осени в ведре с перегноем у меня припасены навозные черви. Оголодавшая за зиму рыба по моим расчетам должна была просто наброситься на приманку. Снарядив удочки, я забросил наживку в лунки, отрегулировал глубину и стал ждать. Подождав немного начал поигрывать удочкой, делая проводку, меняя глубину. Тишина. Заглянув в лунку я увидел, что хариусы абсолютно не обращают никакого внимание на приманку. Они также деловито кружились, иногда задевая боками за леску.
    Я менял приманки, изменял проводку и глубину-все безрезультатно. Ни одна, даже самая маленькая рыбешка не польстилась на приманку. От отчаяния я привязал к удочке огромный тройник, опустил его в лунку, лег возле нее и стал ждать. Когда мимо проплывал крупный ленок, я дернул удочку и засек его за бок. С трудом вытащив его на лед, я увидел, что к складам подъезжают первые машины. Мне стало стыдно за свое браконьерство, отрезав тройник от лески  я затолкал его в сумку.
      Через некоторое время на лед спустился один из водителей. В руках у него было нечто отдаленно напоминавшее зимнюю удочку – палка с двумя метрами лески толщиной 0,5 мм  с крючком десятого номера с длинным цевьем на конце и гайкой привязанной вместо грузила. На берегу и на льду возле лунок везде был разбросан мягкий пенопласт, спрессованный из шариков различного диаметра. Он легко ломался, и эти шарики можно было легко отделить от куска. Взяв кусок пенопласта, водитель извлек из него шарик покрупнее, нацепил его на крючок, проткнув полностью и устроившись у соседней лунки стал слегка подергивать удилищем. Через минуту на льду подпрыгивал красавец-хариус. Пока я перенимая опыт привязывал крючок необходимого размера и нанизывал на него шарик пенопласта, водитель поймал не меньше десятка хариусов.
       За три часа рыбалки я поймал килограммов 10 хариуса. Рыбалку испортили монголята – школьники, которые начали баловаться возле прорубей и разогнали рыбу. На базе я выпотрошил и засолил рыбу. Почти все хариусы были с икрой. Ее засолил отдельно. За два дня я добыл целый мешок рыбы и два полных  целлофановых пакета икры.
   К вечеру второго дня за мной заехали монголы, я попрощался с торгпредом и его женой и мы полетели домой.
Обратный маршрут пролегал над озером, потом над рекой,  вытекающей из Хубсугула и впадающей в Селенгу. А затем над территорией Монголии, по которой проходит трасса из Иркутска. Через 2 часа были дома.
   Сейчас на Хубсугул проложены туристические маршруты, туда можно поехать, купив путевку в Иркутске, а во времена моей молодости, попав в те места, я чувствовал себя первооткрывателем. Вся красота и первозданность тех мест сохранилась в памяти и иногда снится ночами. Снится, что вновь вернулся туда, жаль, что нельзя вернуться в молодость.


Пьянству бой

      Капитан  Миша Стрельба – бортовой техник самолета Ан-26  был большим оригиналом. По всем вопросам имел собственное, зачастую отличающееся от других мнение, да к тому же еще балагур и весельчак, а также большой любитель «залить за воротник». Он на пример говорил так: «Если человек мне не нравится, я непременно дам ему в морду, а если окажется, что я ошибся, то обязательно извинюсь, но ошибаюсь я редко». На справедливый вопрос: «зачем же сразу в морду», он справедливо отвечал: «А вдруг я ему тоже не понравился». 
        Самолеты Ан-26 были постоянно в разлетах, и когда нужно было выполнить предварительную подготовку или провести парковый день, то всегда приходилось с большим трудом останавливать вылеты, так как они были расписаны в штабе армии чуть ли не на месяцы вперед. Зачастую работать приходилось по выходным.
          В эти редкие дни Миша устраивал небольшой банкет с распитием технического спирта, который использовался на самолетах этого типа в качестве противообледенительной жидкости. Сам Михаил пьяным никогда не попадался, так как при весе около 120 кг он обладал отменным здоровьем, и бутылка спирта в его организме означала примерно то же, что у нормального человека бутылка пива.  Плохо было то, что в этот процесс втягивались и другие военнослужащие звена, и к тому же молодежь. Вот они -то и попадались на глаза то командиру, то замполиту. До поры до времени Михаилу все сходило с рук, так как ко всему прочему он был высококлассным специалистом. Я долго терпел эти банкеты, но тучи сгущались, пьянки не оставались незамеченными и надо было что-то предпринимать, поэтому мы с  командиром звена предупредили всех, что «пьянству бой», и больше никого покрывать не будем.
 Около месяца никто не попадался, а потом опять началось. Причем я не мог понять, когда они успевают поддать. На стоянке между самолетами стоит кунг от Зил-157, в котором мы отдыхаем и заполняем документацию. Самолеты во время  выполнения на них работ открыты, и я постоянно наблюдаю за всеми членами экипажей. Немного в стороне в районе курилки стоит столик, вкопанный в землю и возле него две скамейки. На столике шахматная доска и постоянно кто-то играет в шахматы. Столик просматривается со всех сторон и виден чуть ли не со всех мест стоянки самолетов. Но вот это как раз и оказалось самым главным его достоинством, потому что, то что на виду не привлекает внимания. Раньше я не замечал, чтобы Михаил любил играть в шахматы, а тут он буквально не отходил от курилки.
Понаблюдав незаметно за шахматистами, я понял, как они умудряются выпивать у всех на виду, оставаясь при этом незамеченными. Никто ведь  не мог заподозрить, что шахматы были только прикрытием. За стопкой   журналов подготовки самолетов к полетам,  свободно  помещалась фляжка со спиртом и небольшая кружка, которые легко прятались под куртку при приближении меня или командира, закуской служили в основном папиросы. После разоблачения выпивох количество любителей шахмат резко пошло на убыль. Да и попадаться за пьянку на стоянке перестали.



Таймени

                Вокруг технико-эксплуатационной части располагается множество стоянок с различной авиационной техникой. Ближе всех располагается отряд Ан-2, который обслуживает Советские геологические экспедиции, топографов, биологов и разные другие организации, которые ведут научно-изыскательские работы в Монголии. За отрядом Ан-2 находится стоянка монгольских пассажирских Ан-2 и в самой ее середине стоят 2 белых красавца Ми-8. принадлежащих пожарникам лесоохраны.  Руководители этих организаций часто обращаются ко мне с просьбой о помощи, так как у меня мощная техническая база, способная решать любые задачи в области ремонта и технической эксплуатации авиационной техники. Однажды приходит инженер, обслуживающий пожарные Ми-8 и просит отремонтировать хвостовую пяту вертолета, поврежденного при грубой посадке. В замен, обещают отвезти на рыбалку и показать, где водятся таймени. Хвостовая пята разрушена основательно, и восстановить ее практически не возможно, но в воображении уже кружатся огромные таймени, и я обещаю монголам подумать, как можно им помочь.
      Срочно собирается консилиум из друзей – рыбаков, и один из них прапорщик Коля Смирнов говорит, что проблема не стоит и выеденного яйца, так как в Налайхе стоит три десятка списанных Ми-4, а хвостовая пята у них точно такая же как и на Ми-8.
       На другой день с утра отправляю Смирнова в Налайху на мотоцикле,  и к обеду он привозит не одну, а две хвостовых пяты. Устанавливаем одну из них на монгольский Ми-8. Монголы долго ходят вокруг вертолета и восхищенно лопочут что-то на языке Чингис-Хана, восхищаясь работой.
 Договариваемся о том, что в  ближайшую субботу они берут нас с собой. В субботу мы работаем до обеда, но отпрашиваться у командира не пришлось, так как вылет в 14 часов. Успеваем еще и пообедать. 
      Летим сначала на север, а затем, пройдя горный хребет, поворачиваем на запад. Под нами бескрайняя тайга. Выходим на небольшую речку, вертолет летит вдоль неё. Постепенно речушка становится шире, сверху хорошо заметны перекаты. Неожиданно вертолет уходит вправо и зависает. Мы, прильнув к левым иллюминаторам, замираем в изумлении. Внизу большой перекат, сразу за сливом большущая яма, а в ней мордой против течения стоят огромные рыбины. Их примерно два десятка, и сверху кажется, что это просто бревна.
     Вертолет потихоньку боком смещается вправо и садится на небольшую площадку. На миг все исчезает в поднятой несущим винтом пыли. Мы спешно выскакиваем, захватив снаряжение.
    До берега всего метров пятьдесят, мы бежим к берегу, а вертолет улетает. Готовлю спиннинг, руки предательски дрожат. В таком же азарте и все остальные рыбаки. Первый заброс. Блесна ложится немножко ниже ямы. Начинаю подматывать, и когда до берега остается метров десять,  вижу, как к блесне устремляется бурун. Саму рыбу не видно, но по поднятой волне можно судить о ее размерах.
     Забрасывают снасти и остальные рыбаки. У Володи Кудашева берет сразу. Он отчаянно борется с огромной рыбиной, спиннинг изогнут дугой, но через несколько мгновений леска не выдерживает и рвется, издав звук рвущейся струны. Зацепил своего тайменя и Коля Смирнов, у него леска потолще, но и его постигает неудача – разогнулся крючок на тройнике. Пока товарищи меняют и настраивают снасти, я снова забрасываю блесну, и на этот раз тоже ощущаю мощную поклевку. Такой сильной рыбы я еще никогда не ловил. Она не просто сопротивляется. Она рвется на свободу, водит из стороны в сторону и  выпрыгивает из воды. Я не успеваю подматывать, как снова приходится стравливать. В один из рывков не успеваю стравить леску, и удилище ломается чуть выше стыка двух колен. Бросаю удилище и хватаю леску руками. Аккуратно тащу прямо за леску. Рыба уже устала и это удается. Вижу как Коля Смирнов заходит с багориком в воду и замирает в двух метрах от берега. Рыба постепенно приближается к берегу, и когда до него остается около метра, Коля ловко подхватывает ее багориком. Еще мгновение и таймень на берегу.
Оттаскиваем его подальше от воды и запихиваем в парашютную сумку. Разглядывать некогда, азарт зовет нас назад. Беру в руки спиннинг, он в плачевном состоянии, когда вытаскивали тайменя, я умудрился еще и наступить на него несколько раз, так что он поломался еще и у основания. Запасного нет. Удаляю обломки удилища и забрасываю блесну как закидушку прямо с руки. Товарищи отчаянно борются с очередными рыбинами. Отхожу в сторону, чтобы не мешать им и забрасываю чуть ниже ямы. Несколько проводок проходят впустую, и я уже собираюсь вернуться назад, как вдруг, бурун и мощная поклевка. Подсекаю. В следующее мгновение леска вырывается у меня из рук, на правой руке глубокий порез. Леска, сложенная кольцами на берегу стремительно улетает. Хватаю левой рукой остатки спиннинга с катушкой и вовремя, так как  смотанной лески уже не осталось. Катушка на стопоре, дрожащими руками, правая вся в крови, пытаюсь снять тормоз. Рыба выпрыгивает из воды и я с отчаянием понимаю, что мне с ней не справиться до того она большая. Снять с тормоза катушку никак не удается, я с трудом удерживаю ее в руках. И вот то, чего я боялся, наступает. Сильнейший рывок, катушка вылетает у меня из рук, а когда я подхватываю ее, на другом ее конце уже никого нет. В изнеможении сажусь на берег и машинально сматываю леску. Она оборвалась метрах в пяти  от блесны. Смотрю в сторону товарищей, пока я боролся со своим тайменем, они успели вытащить еще одну рыбину. Снасти у всех изломаны и изорваны, ловить больше нечем. Кое-как из трех спиннингов настраиваем один. Коля делает несколько забросов, видим буруны от идущей к блесне рыбы, но поклевок нет. Меняем блесну, результат тот же. Может быть, мы что-нибудь и придумали бы, чтобы заставить клевать тайменей, но слышится шум приближающегося вертолета и через несколько минут он садится на площадку. Ждать монголы не могут, поэтому с сожалением оставляем рыбалку и грузимся в вертолет. В вертолете разглядываем пойманную рыбу. Их всего две, но они занимают всю парашютную сумку. Та, которую поймал я немного поменьше. Дома взвешиваем рыбу. Моя потянула на 14 кг, а та, которую поймал Володя – 17 кг. Вот такая рыбка.

Аэродром Шипинцы (западная Украина Черновцы)


Запретная рыбалка
        Вблизи аэродрома, в районе дальнего привода расположены несколько небольших искусственных водоемов в которых местный колхоз разводил рыбу. Пруды были мелкие, максимальная глубина около двух метров. Берег одного из них посыпан песком и здесь отдыхало и купалось  местное население, в основном конечно дети. Рыбы в прудах было много, но ловить ее не разрешалось, по берегу постоянно прогуливался сторож и гонял желающих порыбачить.
       На этих водоемах мы отрабатывали подъем лодки с грузом из воды. Во время полетов мы со штурманом эскадрильи брали небольшую надувную резиновую лодку и ехали на пруды. Я заплывал на середину водоема, привязывал к лодке небольшой камень, чтобы ее не уносило ветром и потоком воздуха от несущего винта и до прилета вертолета и отработки упражнения мы были свободны. Для связи со стартовым командным пунктом у нас имелась небольшая радиостанция. Поглазеть на работу вертолетчиков всегда собиралась внушительная толпа. Мы долго думали, как же нам обмануть бдительного сторожа и наловить рыбы, и наконец, придумали. Небольшой, около метра кусочек лески с крючком привязывался к пальцу правой руки, наживка была любая, а рыба абсолютно не боялась и плавала прямо под ногами. С этой снастью мы заходили в воду по грудь  и опускали крючок на дно. Поклевка определялась по рывку лески, подсекать легко, так как поводок короткий. Ловились карпята грамм по 200-300. Пойманную рыбу запихивали в плавки, а когда их набиралось 3-4, и сторожа поблизости не было,  под смех детворы  выходили из воды и отправляли рыбу в багажник автомобиля. Вечером после полетов пойманная рыба зажаривалась и съедалась в компании друзей.


Таинственный зверь

          Этот аэродром простроен еще до войны, а обустраивался уже после нее. И нужно сказать, что продумано все было замечательно. Сначала на аэродроме базировались какие-то, еще с поршневыми двигателями истребители, а потом посчитали, что реконструировать полосу дороже, чем построить новую и поэтому аэродром достался вертолетчикам.  У меня,  кроме прочей недвижимости на аэродроме большое здание с двумя учебными классами и огромный кабинет, в котором я работаю и нахожусь большую часть времени во время полетов.  Недостаток один - отопление печное, поэтому зимой на прогрев помещения уходит 1,5- 2 часа. Зато летом красота. В кабинете три окна, под одним из них огромный пень от спиленного тополя. Однажды  летом стоя у окна, я увидел, как откуда-то из-под пня выскочило небольшое симпатичное животное черно-белого цвета, окрас примерно как у собак долматинцев. Я сначала так и подумал, что это щенок долматинца, но приглядевшись понял, что это не собака. Зверек быстро вскарабкался на пень, встал на задние лапки, и смешно шевеля усами и двигая щеками, стал деловито оглядывать окресности. Оглядевшись, и не обнаружив ничего подозрительного, он соскочил в траву и скрылся за углом здания.  Я перешел к другому окну и вскоре разыскал нового знакомого в траве, недалеко от окна, он опять стоял на задних лапках, а передними наклонял колосок какой-то злаковой травы. Наклонив его, он затолкал колосок в рот и потянул лапками за стебель, зерна с колоска остались у него во рту, а щеки немножко подросли. Таким образом, он  обмолотил штук пять колосков, пряча их содержимое за щеками, которые стали похожи на два небольших мячика. Нагрузившись, зверек, смешно переваливаясь с ноги на ногу, побежал к себе в норку под пнем. Отсутствовал он минут пять, а когда показался вновь, за щеками у него уже ничего не было – разгрузил содержимое в своих подземных закромах. Пришли бортовые техники и подсказали мне, что зверек этот обыкновенный хомяк.


Опята

           После шести с половиной лет службы в Монголии судьба забросила меня на Западную Украину – в небольшое село Лужаны  в 15 километрах от Черновцов. Аэродром находился в соседнем селе Шипинцы. Расстояние от одного села до другого -2 метра. Из за густой населенности района, если бы не было указателей вдоль дорог, трудно было бы понять, где заканчивается одно село, и начинается другое.
          Воинская часть, в которую я попал служить, была небольшой отдельной эскадрильей, состоящей из пяти вертолетов Ми-8 и двадцати вертолетов Ми-2. С десяток Ми-2 было еще сверх штата, и они находились на хранении. 
          Военный городок и аэродром строились сразу после войны. Целые улицы в Лужанах состояли из небольших коттеджей, в которых жили в основном военные пенсионеры, а служащая молодежь с семьями располагалась в основном в пяти двухэтажных домах, основным недостатком которых было, отсутствие элементарных бытовых удобств  в квартирах. Воду нужно было приносить из колонки, расположенной в двадцати метрах от дома, туалет также находился на улице. Но все это компенсировалось необыкновенно доброжелательной  атмосферой в коллективе, домашним уютом в столовой и замечательной баней с русской парилкой, на верхней полке которой мог высидеть только командир части  Кузьметов Р.И. 
         После службы в Забайкалье и Монголии все здесь удивляло.  Большие двухэтажные дома, щедрая природа, мягкий климат, доброжелательные, но с некоторой хитринкой люди.  Позже мне пришлось послужить и в других районах Западной Украины, где отношение к чужим – «Москалям» совершенно другое – от настороженного, до резко негативного. Здесь же ничего подобного мы не ощущали, и до сих пор многие мои сослуживцы, не Украинцы  живут в тех краях, хотя давно нет Союза, и из других областей западной Украины военным пришлось уехать.
           В этой части встретился со своим товарищем – штурманом Володей Корвяковым. Мы  служили с ним в одном полку  в Чите,  как это часто бывает при встрече сослуживцев, сдружились семьями.
       У Володи был личный автомобиль – старенькая троечка, которую он купил еще служа в Забайкалье. Мы с ним часто ездили на рыбалку, а иногда  вчетвером с женами выезжали в Черновцы в кино или просто побродить по старинным улочкам и многочисленным магазинчикам.
       Однажды осенью, когда началась грибная пора, и местные прапорщики стали наперебой рассказывать, сколько грибов они насобирали, мы тоже решили поехать за грибами и в одно из воскресений отправились в лес. Место мы не выбирали, так как буковые, еловые и смешанные леса растут там везде стоит только отъехать от основных дорог и углубиться в предгорья. Целый день мы бродили по лесам, переезжали с места на место и в результате вчетвером насобирали пол - ведра опят.
       Поездкой все равно остались довольны, так как провели целый день на воздухе, надышались замечательным лесным воздухом. Вечером зажарили свой «улов» и уговорили его под бутылочку  красного вина.
      Утром в курилке я имел неосторожность рассказать о том, сколько грибов мы насобирали. Сначала воцарилась гробовая тишина, потом раздался такой хохот, какого я не слышал уже давно. Хохотали все, я не мог понять - что же это их так развеселило. Наконец, насмеявшись   вдоволь, один из присутствующих прапорщиков изрек: «Да такого у нас еще не было, нужно показать инженеру, где и как растут настоящие грибы, а то уедет служить в другое место, и будет думать, что грибов в Прикарпатье нет, пошли Иваныч к командиру пусть дает разрешение, я отвезу тебя за грибами». 
       Командир был у себя в кабинете, он выслушал прапорщика, тоже посмеялся вдоволь и сказал: «Полетов завтра не будет, давайте езжайте прямо сейчас, к вечернему построению успеете вернуться».
       На  «Волге» прапорщика мы отправились в лес. Предварительно заехав  к нему домой, где он долго загружал в багажник кучу бумажных мешков. В это время его жена готовила  термос с ароматным местным чаем на травах.
       Ехать пришлось минут сорок, дорога шла в основном по буковым лесам и  небольшим пригоркам.  Наконец выехали на свободное пространство. С одной стороны было убранное поле, с другой небольшой овраг поросший ежевичником. Впереди в полукилометре виднелся еловый бор.  Дорога шла через поле и по ней шли молодые местные девчонки лет по 12-15.   Девчата шли со стороны елового бора.  В руках у каждой было небольшое пластмассовое ведерко, а  на плече бумажный мешок. В ведрах и мешках  были опята.  Я начал нетерпеливо расспрашивать прапорщика, не приедем ли мы к шапочному разбору, и удастся ли и нам поживиться, Уж больно много девчонок шло из лесу.  Прапорщик только посмеивался и односложно отвечал, что скоро я сам все увижу.
        Навстречу показалась гуцульская телега,  запряженная неказистой лошаденкой. Нужно сказать, что таких телег, как в этом регионе  я не встречал. Она представляла собой жестко сколоченный ящик, расширяющийся к верху в виде «гроба», но поражала длина – в длину телега была метров шесть. Вся она была заполнена опятами, а в задней ее части на выступающей балке висело еще и огромное ведро с грибами. Мужику – «водителю кобылы» места на телеге не осталось, поэтому он шел рядом с телегой, держа в руках вожжи. Я понял, что теперь нам точно ничего не достанется, и высказал эту мысль прапорщику. Тем временем мы подъехали к лесу. Опушка была чистенькой, поросшей невысокой травой.  В пяти метрах от дороги начинался лес – огромные в полтора обхвата ели. Они стояли, густо сплетаясь кронами, и продраться между ними было почти невозможно. Как же тут собирать грибы думал я. Но мои сомнения скоро рассеялись. Лес кончился, за ним шла вырубка шириной метров триста. Вырубка была старой,  огромные пни успели наполовину сгнить и зарасти ежевичником, а на самом ее краю уже поднималась молодая поросль из красивых ярко-зеленых елочек. Прапорщик свернул с дороги и направился к этим елочкам. И тут я увидел, что мы едем по грибам, их было не очень много, и росли они прямо в траве. Я не успел ничего сказать – машина остановилась, и прапорщик сказал, что мы приехали. Меня охватил охотничий азарт, я отверг предложение попить чайку и бросился собирать грибы. «Да брось ты Иваныч, сейчас попьем чайку и пойдем за грибами, что ты в пыли собираешь». Пришлось смириться и выпить чашку чая.  Мы пересекли поросль из молодых елочек и оказались на вырубке. Вот тут я понял, зачем нужно было столько мешков. Грибы были везде: в траве между пнями, на самих пнях и даже  на тропинках, протоптанных между пнями в густом ежевичнике. Прапорщик протянул мне ножницы и сказал, что не нужно резать ножку гриба слишком низко, чтобы потом не возиться с переработкой грибов. Мы опустились на колени и буквально поползли. Самые большие и красивые грибы были на пнях, они росли кучками, поэтому на пнях их удобнее было резать ножом, срезая всю «семью» сразу. В траве же они росли поодиночке, почти на одинаковом расстоянии друг от друга. Мы собирали их в ведра, а потом пересыпали в мешки и прапорщик уносил их в машину. Через пару часов немного передохнули, попили чайку и снова принялись за работу. Еще немного и машина была загружена под завязку. Мешки с грибами были везде – в багажнике, на заднем сидении, на полу между сидениями и даже два мешка пришлось поставить между ног впереди себя, когда мы отправились в обратный путь. Брать себе грибы прапорщик отказался, и все это великолепие мы выгрузили у меня в квартире. Я уже не помню, сколько было мешков, но явно больше десяти, часть я отдал Володе Корвякову, с остальными мы с женой возились целую неделю. Выручило печное отопление, грибы нанизывались на нитку и развешивались вокруг печки. За двое суток они высыхали до нужной кондиции. Жена другого моего сослуживца по Монголии Виктора Горбатова снабдила нас банками, и мы намариновали столько опят, что ели их потом еще лет пять. Но на этом эпопея с грибами не закончилась, потому что это были летние опята, а через три недели пошли зимние. У летних опят тонкая ножка и круглая почти горизонтальная шляпка. Зимние же опята   на много красивее. Они на толстых ножках, сужающихся к  верху и с маленькими шляпками, похожими на те, которые носят вьетнамцы. Эти мы уже собирали с Володей Корвяковым, и набрали поменьше, так как  вкус у них примерно одинаковый с летними, а летними мы запаслись намного лет.

Аэродром Калинов.

Верность

       Гарнизон Калинов, расположен  в 70 километрах от Львова. Как и в любом военном гарнизоне там было полно собак. Корма им вполне хватало, поэтому они не были агрессивными и не представляли опасности. При встрече с людьми, дорогу уступали, но далеко не убегали. Однажды вечером возле дома офицеров крутилась небольшая свора животных и одну из них сбила машина. Собака умерла не сразу, какое-то время она еще мучилась, а другая из этой своры подбежала и начала зализывать ей раны. Она скулила, как будто плакала и тогда, когда сбитая еще была жива, и потом, когда она умерла. Собаку убрали с проезжей части на обочину, ее подруга (или друг) улеглась рядом и  лежала, положив голову мертвой на спину и иногда жалобно поскуливая несколько дней. Мы пытались ее подкормить, но пищу она не принимала. Просто не обращала на нее внимания. Только иногда бросала на нас полный тоски взгляд. Она как-будто говорила: «Эх люди, что же вы наделали». От ее взгляда становилось не по себе, мурашки по коже и хотелось как то исправить эту страшную несправедливость. Я не знаю, куда увезли потом мертвую собаку. Просто однажды командир полка заметил непорядок на дороге и приказал убрать мертвую собаку. Когда мертвое животное погрузили в кузов грузовика вторая, смело заскочила в кузов и поехала вместе с ней. Больше ее никто не видел.


Я Вас конкретно спрашиваю…

      Идет передача частей  вертолетной авиации в подчинение Сухопутных войск. Процесс для вертолетчиков болезненный. Множество пехотных офицеров в штабе и вспомогательных службах полка. Я исполняю обязанности Заместителя командира полка по инженерно-авиационной службе. В кабинет входит полковник и с порога - «Кто тут у Вас отвечает за вооружение?». Представляю старшего инженера полка по вооружению. Полковник по хозяйски усаживается за стол инженера по авиационному вооружению и начинает задавать ему вопросы:
«Сколько у вас в части пулеметов, автоматов, пистолетов, гранат, патронов и прочего вооружения?». Инженер по авиационному вооружению грамотнейший офицер достает из стола бумагу в которой записана раскладка боезапаса по боевым комплектам, где и какой боевой комплект хранится. Полковник несколько минут изучает бумагу, потом приходит в ярость. «Я Вас конкретно спрашиваю сколько у Вас автоматов… и т.д, а Вы мне тут какую-то фигню подсовываете». Вооружейник  пытается объяснить, что за стрелковое вооружение отвечают специалисты отдельного батальона аэродромно – технического обеспечения, но полковник завелся и не хочет ничего слушать. Жаль, что не могу привести содержание написанного после этого акта, над ним балдела вся авиация Прикарпатского военного округа. А инженеру по авиационному вооружению объявили строгий выговор за упущения в учете вооружения части. Теперь же все с точностью наоборот и пехота разобралась в полезности авиации и худо-бедно научилась ее использовать и вертолетчики почувствовали, что так удобнее,  а  вертолетную авиацию опять спихнули в военно-воздушные силы, где про нас давно забыли и мы оказались лишними за что нас и резанули на 30%.


Коза на внешней подвеске

      Аэродром Калинов. Лето 1989 года выдалось дождливым. Западная Украина пропиталась водой. Мокрым было все: и земля и трава и сам воздух перенасыщенный влагой и вертолеты казалось, тоже источали влагу. Вода адсорбировалась на фюзеляжах и остеклениях кабин и стекая мелкими струйками, капала в воду, которой были покрыты стоянки и рулежки. Колеса вертолетов наполовину были погружены в воду, и по аэродрому в пору было плавать на лодках. Несмотря на погоду, и даже скорее из – за неё летать приходилось много, в основном по спасению терпящих бедствие людей. Реки в Карпатских  горах разлились и сметали целые деревни, поэтому, как только появлялся просвет в свинцовых дождливых тучах, экипажи уходили на очередное задание и возвращались зачастую загруженные людьми и их нехитрым скарбом под завязку.
     Однажды экипаж вертолета Ми-8 получил задание забрать из затопленной деревни старушку, которую обнаружили на крыше одного из затопленных домов. Всех людей из деревни уже эвакуировали, а эту женщину обнаружили случайно, когда возвращавшийся из другого района вертолет пролетал над деревней. Вода шла по улицам деревни сплошным потоком, поэтому произвести посадку было негде. Решили забрать бабушку с висения. Опустили трос с посадочным креслом, но женщина никак не хотела в него садиться и отпихивала от себя. Положение становилось критическим, так как дом, на крыше которого сидела старушка, был старым, а труба, за которую она держалась, вот-вот должна была развалиться. Приняли решение спустить к старушке правого летчика, чтобы он помог ей подняться на борт. Для молодого лейтенанта процедура не составила труда, и через минуту он был на крыше. Экипаж нервничал, пилот уговаривал бабку, а та ни в какую не соглашалась покинуть крышу. Наконец сидевшие в кабине увидели, что переговорщики пришли к какому-то соглашению. Лейтенант пролез в дыру в крыше и скрылся на чердаке. Когда он появился, в руках у него была веревка. Бабушка уселась в кресло подвески и благополучно была отправлена на борт. Следом поднялся лейтенант, за креслом  тянулась длинная толстая веревка. Лейтенант обрисовал ситуацию командиру, и вертолет потихоньку начал набирать высоту. Вслед за ним тянулась веревка, а когда она вытянулась на всю длину, из проема в крыше показалась козлиная голова. Так они и прилетели на аэродром с козой на внешней подвеске. Старушка хорошо привязала козу и та при транспортировке не пострадала. В близлежащем селе Карналовичи, расположенном за речкой в конце аэродрома у старушки нашлись родственники, которые долго еще носили «Москалям», спасшим бабушку и козу вкусное  козлиное молоко.



Груз  на внешней подвеске

           На вертолетах Ми-26 выполнялось упражнение по перевозке грузов на внешней подвеске. Летчик был молодой, только вводился в строй в качестве командира экипажа. Для выполнения упражнения был приспособлен большой металлический короб, залитый для тяжести бетоном. Подъем груза произвели нормально, полет прошел тоже нормально, а вот на подходе к площадке попали в пелену мелкого дождичка и видимость резко ухудшилась. Площадку искали всем экипажем, но из-за плохой видимости  так и не нашли, почувствовали только сильный удар, рывок и вертолет взмыл в небо. Площадку нашел груз на внешней подвеске, от удара и последовавшего рывка трос толщиною в руку,  на счастье не выдержал и оборвался.




Аэродром Гиссар (Таджикистан)


Пуля
      
                Вертолеты на стоянке расположены в 2 «ширенги» лицом  друг к другу. С одной стороны Ми-8, с другой Ми-24. выруливают сквозь строй вертолетов. Посредине стоянки, за рулевыми винтами Ми-8 большая куча ящиков из-под  съемного авиационного вооружения. На этих ящиках удобно посидеть и покурить в тенечке, здесь собирается техсостав,  летчики и улетающая публика перед вылетами. Только что закончилась предполетная подготовка, я и начальник технико-эксплуатационной части звена   сидим на ящиках, ждем приезда, командующего коллективными миротворческими силами. Борттехник, осмотрев двигатели, закрывает капоты. Стоит тишина, которая всегда наступает после пробы двигателей. Этот звук нельзя ни с чем спутать, и хотя раньше я его не слышал, но сразу понял, что это такое. Пуля свистнула у моего  правого уха, пролетев между мной и начальником технико-эксплуатационной части звена, воткнулась в ящик. Мы не сговариваясь повернули головы друг другу, а потом в сторону ящика за спиной. Пуля автоматная, калибра 5,45 прилетела она видно издалека - с другого конца аэродрома, поэтому вошла в дерево не полностью, пара мм осталась торчать. Выковырял ее ножом, храню до сих пор, сам не знаю зачем.


Родился  в рубашке

             Рядом с аэродромом находится склад  горюче-смазочных материалов. Три-четыре раза в неделю ночью я проверяю караулы и несение службы дежурными по стоянке вертолетов. Склад огорожен двумя рядами колючей проволоки по периметру. На углах установлены столбы с фонарями, освещающими ночью всю территорию склада. Караульный дежурной смены – один, он прохаживался по периметру между рядами колючей проволоки. Он был весь на виду,  в то время как любой потенциальный вредитель в темноте не заметен и неуязвим. Мы все полностью изменили. В противоположных углах установили две трехметровые вышки, которые сварили из труб, которых полно на складе, конструкцию обшили листами аэродромной полосы, оставили в ней амбразуры для стрельбы во все стороны. Обзор с вышки получился отличный, а боец надежно защищен от пуль и не заметен снизу. Кроме этого также по периметру отрыли 8 окопов почти в полный рост человека. Теперь караульный находится на вышке или в окопе и его не видно со стороны. Одному из бойцов видимо было лень подниматься на вышку, он устроился в окопе, положил автомат на брусвер, оперся на локти, и стал подремывать, не особо поглядывая по сторонам. Это был последний случай, когда караульный находился в окопе, а не на вышке. Солдат  родился в рубашке. Пуля ударилась в верхнюю часть каски, и ушла вверх рикошетом, даже не пробив ее, а только оставила  глубокую вмятину. Боец с перепугу забыв о том, что у него есть телефон, стал стрелять по кустам и деревьям. Прибывший на место начальник караула и охрана 201 мото-стрелковой дивизии уже никого не застали. Утром я нашел в кустах на расстоянии метров 150 от окопа караульного место, откуда стреляли и гильзу от автомата калибра 5,45. Видимо злоумышленник не один час выслеживал  караульного, так как земля была сильно утрамбована, трава и кусты помяты. На месте также были следы пищи и обрывки бумаги. 

Пацаны

          Целыми днями на территории части крутятся местные пацаны, выпрашивают продукты и одежду, иногда воруют у нас белье, которое мы сушим рядом с казармой и вообще тащат все, что плохо лежит. Одни их подкармливают, отдавая излишки продуктов, другие наоборот, гонят подальше от расположения части.  Ночью достают комары, они не такие как у нас, а мелкие и рыжего цвета, но кусаются ничуть не хуже, чем наши Курские. Утром я попросил начальника группы обслуживания вертолетов и двигателей поставить мне сетку от комаров на форточку. К вечеру сетка от большого КАМАЗовского фильтра установлена. Предвкушая, что хорошо высплюсь, ложусь спать пораньше. Только задремал, что-то стукнуло в окно, удар сильный, как – будто бросили камень. Приподнялся, чтобы посмотреть, в чем дело и тут под окном рвануло. Стекла из окна, разлетевшись на мелкие куски, обсыпали меня с ног до головы, мелкие осколки  изрезали всю грудь, руки и ноги, лицо я успел прикрыть руками. Я вскочил с кровати, порезав еще и ступни ног о стекла на полу. Раны не глубокие, но я весь в крови. Сразу ничего не понял, испугаться и растеряться не успел, схватил автомат, но стрелять не стал. Когда дежурный по части с технарями взломали замок и открыли дверь, то  увидели незабываемую картину. Посреди комнаты, усеянной мелкими осколками стекол в одних трусах, весь в крови, да еще и с автоматом стоит инженер эскадрильи и улыбается. Целый час доктор выковыривал из меня эти осколки и намазывал зеленкой, и потом неделю я ходил как больной ветрянкой. Оказалось, кто-то бросил в окно гранату, и спасла меня сетка, которую прибили накануне. Скорей всего это сделали те же пацаны, накануне они сперли у меня тельняшку, и я приказал дежурному выгнать их за ворота и больше не пускать на территорию. После этого случая на ночь я стал завешивать окно бронежилетами.


Поездка к пограничникам

      16 июля, когда я в очередной раз собирался к пограничникам по каким – то вопросам взаимодействия инженерно-авиационной службы, командир попросил меня взять с собой старшину и завести его с бельем в прачечную. У старшины нашлась еще куча дел в городе, поэтому оставляю ему машину, договариваемся с ним о встрече в центре города в 13 часов. Остаюсь у пограничников, а ближе к обеду еду на их машине в город. Погранцы высаживают меня на маленькой улочке вблизи главпочтамта. По расчетам еще успеваю позвонить. Машина трогается, заворачивает за угол и за спиной раздается сильнейший взрыв. Забыв обо всем бегу к месту взрыва. В кунге ЗИЛа огромная дыра, из нее валит дым, слышны крики и стоны. Дверь сорвало с петель, и она чудом держится в проеме. Дергаю за ручку, и она падает к моим ногам, а я едва успеваю отскочить в сторону. Помогаю выбраться офицерам и прапорщикам, их больше 10 человек, несколько человек получили ранения, к счастью никто не погиб.  Вместе с уцелевшими,  оказываю первую помощь раненым, перевязываем в основном собственным бельем, порванным на бинты. Минут через 15 появляется Таджикская милиция, они помогают отправить раненых в госпиталь и проводят расследование. Для гранатомета взрыв вроде бы слабоват, а для простой гранаты многовато. Позвонить естественно не успел, после этого случая командир ограничивает выезд в город, теперь ездим только с оружием и большими группами.


Чтобы  служба медом не казалась

       На территории воинской части расположена бывшая солдатская чайная, теперь же просто пивнушка, которая процветает за счет офицеров и прапорщиков нашей эскадрильи. Вечерами в сторону этого заведения начинает утрамбовываться  «народная тропа». Помещение небольшое, примерно пять на пять метров. В зале стоит несколько столиков, с противоположной от входа стороны  барная стойка. Под потолком расположен большой вентилятор, который работает постоянно, и создает иллюзию прохлады, разгоняя перегретый воздух. Сказать, что помещение очень уютное трудно, просто ничего, более подходящего для задушевных вечерних бесед, уставших за день молодых мужчин нет. Особенно полюбили заведение бортовые техники. Иногда прямо здесь я отлавливаю их вечерами и ставлю задачу на утро.
       В один из таких вечеров разыскиваю борттехника капитана К. и застаю его в компании друзей за увлекательнейшим с их точки зрения занятием. Они решили отбить «конус» на лопастях вентилятора. Объясню для неспециалистов: при нагрузке на лопасти образуется как бы воронка, называемая конусом вращения, в котором лопасти и должны описывать одну и ту же окружность, с возможными отклонениями в пределах допуска. К вопросу борттехники подошли очень серьезно. Нанесли цветными мелками на кончики лопастей метки. У бармена, несмотря на его протесты, конфисковали швабру с длинной ручкой и к ней прикрепили рулончик бумаги,  по которому будут ударять лопасти и оставлять на бумаге отметки цветных мелков. Но так как швабра все равно коротковата один из борттехников взгромоздился на стул и пытается удержаться на нем, подставляя при этом швабру с рулончиком бумаги к лопастям. Задача очень трудная, так как стул старый, борттехник весит килограмм восемьдесят, а содержимое желудка уже в основном гуляет в крови. Мешать «специалистам» я не стал, дождался, когда борттехник грохнулся со стула, забрал рулончик с бумагой и цветные мелки для дальнейшего использования по назначению, поставил задачу на утро борттехнику К. и удалился доделывать другие бесконечные дела. На следующий день в плане для всех присутствовавших борттехников была проверка конуса на лопастях их вертолетов - чтобы служба медом не казалась.



Общество анонимных алкоголиков

         Комната, в которой живет летный состав звена МИ-8, расположена почти напротив той в которой живу я, поэтому все, что у них происходит вне службы, я часто узнаю первым. Да и всей «добычей», которую привозят экипажи из ежедневных полетов, они щедро делятся со всеми и со мной в том числе. После прилета нахожу у себя в комнате то арбуз, то орехи или персики, то виноград и гранат или еще какую-нибудь вкуснятину. Командир звена целый подполковник, закончил академию Гагарина, но как это часто было в 90-тые годы, достойной должности не нашлось, поэтому согласился на должность командира звена в Курске. По характеру неунывающий хохмарь, но коллектив свой в узде держит замечательно. Однажды замечаю у двери комнаты этого звена генерала Кашицина - командующего авиацией  коллективных миротворческих сил. Он с увлечением читает какие-то надписи на двери  и изучает приклеенные бумажки. Подхожу к двери и читаю из-за спины генерала: «Общество анонимных алкоголиков. Лечение по методу профессора  Довженко», ниже «Лечение ведет врач-психотерапевт подполковник … Вылечившиеся алкоголики»: и приклеены фотки 3 на 4 см всего состава звена во главе с командиром. Настроение  у Кашицина было неважное, и обходил он жилые помещения с понятной целью, но после прочтения надписей на двери он от души смеялся, а личный состав эскадрильи и командование части остались в этот раз не выдранными.


Священный источник

       В начале августа командир попросил меня слетать в Шартуз решить кое-какие вопросы взаимодействия с командованием расположенного там узбекского миротворческого батальона. Вылетаем рано утром. Командира узбеков нет на месте, замполит предлагает отвезти нас к священному источнику, мы с радостью соглашаемся. До источника от посадочной площадки километров 10, замполит высадил нас и пообещал приехать за нами, когда появится командир. Осматриваемся. На ровной местности небольшая ложбина, в ней речушка шириной метров 20. Через речушку перекинут симпатичный мостик. Заходим на него, проходим до середины речки и замираем зачарованные. Вода в речушке абсолютно прозрачная, в воде колышутся на небольшом течении водные растения, а среди них стоят стаи крупных форелей. Кое - где среди водной растительности мелькают небольшие змейки. По берегам много различных построек, предназначенных в основном для ночевок больших семей.  Это что - то типа общежития, состоящего из комнат без передней стены и дверей и с огромной кроватью посредине, больше похожей на нары. На этих кроватях Таджики - паломники спят всей семьей. Рядом с каждой комнатой очаг и круглый котел, в каких обычно готовят плов.
    К нам подошел местный имам, расспросил, кто мы и зачем приехали, настроен доброжелательно. Объясняет как нужно себя вести в этом месте. Рыбу ловить нельзя, пить, курить и ругаться матом тоже. Можно купаться и пить воду, уверяет, что она излечивает от всех болезней. Имам проводит нас по берегу вверх по течению реки. Метров через 200 от мостика в зарослях ракит, ветки которых свисают до самой воды, из-под гранитной скалы бьют  44 ключа. Вода выходит с такой силой, что бурлит водоворотами. Вокруг сделаны деревянные мостки, на которых расположился народ. Люди поливают детей водой, купаются, пьют воду прямо из-под ног. Некоторые выглядят просто страшно, покрыты гноящимися ранами и шелушащейся кожей. Имам объясняет, что бояться заражения не надо, здесь люди только излечиваются. На источнике мы провели несколько часов, пили воду, купались. Вода необыкновенно вкусная, очень холодная, но купаться в ней очень приятно. В целебности этой воды я убедился, когда через неделю после посещения источника у меня пропали 2 бородавки на руках, с которыми я безуспешно боролся несколько лет. Обратно домой летим над кишлаками сильно пострадавшими от войны. Сверху хорошо видно, к каким группировкам принадлежали хозяева домов. Дома победителей целы и невредимы, дома побежденных стоят обгорелые, разграбленные и без крыш. Сверху хорошо видны дороги, ведущие от кишлаков в горы, дороги небольшие, одноколейные, но с асфальтовым покрытием. Оказывается, эти дороги проложены к кошарам, расположенным в горах. Вот такое равноправие среди республик было в СССР, в Таджикистане к каждой кошаре проложена асфальтовая дорога, а в России не к каждому селу имеется нормальная грунтовая.



Свинья

         С обратной от входа стороны здания, в котором живет личный состав эскадрильи сплошные заросли каких-то местных растений. Растительность мы частично выкосили, частично срубили и получилась симпатичная полянка.  На этой полянке мы стали отмечать всей эскадрильей дни рождения. Технари из ящиков от боеприпасов сколотили столы, сварили большой мангал, а из растяжек стоящих в углу стоянки полуразобранных самолетов Ан-2 понаделали шампуров. Организацией праздников занимаются замполит с начальником штаба. Обязательным атрибутом является шашлык из свинины. Свинью привозят экипажи откуда-то из горных районов Калай - Хумба, Тавиль - Дары или Хорога. Для живности у нас имеется загон, огороженный маскировочной сеткой, в нем кроме поросенка обычно находится десяток кур, иногда баран, а однажды целую неделю жил настоящий медвежонок. Его тоже выменяли на керосин где-то в горах наши пилоты. Медвежонок сидел на цепи, чтобы прогуляться и сфотографироваться с ним выстраивалась очередь. У него огромные когти и отличная реакция, стоит только зазеваться, и штаны разодраны, а на ногах большие, долго не заживающие раны. Несколько человек серьезно пострадали. Ест он все, что едят вертолетчики, особенно любит сгущенку, банку вылизывает так, что она сияет, причем ни разу не порезался об острые края. Медведя мы собирались отвезти домой в Курск, но он приглянулся местному предпринимателю, которому принадлежал магазинчик на территории части, и пришлось продать его за два ящика водки, которые выпиты на очередном дне рождения.
          Специалистом по забивке свиней к праздникам  был капитан Юрий Таранов – начальник ТЭЧ звена вертолетов МИ-24. Он мастерски разделывал поросенка, нарезал мясо на куски и мариновал его в огромной алюминиевой кастрюле. Потом каждый сам жарил себе шашлык, выбирая понравившиеся куски мяса из кастрюли и нанизывая на шампура. 
         Однажды, когда капитан Таранов был  в отпуске, этой работой пришлось заниматься мне. Небольшой опыт по этой части у меня имелся. Служа в Монголии, мы часто покупали свиней у местного населения, только не резали их, а отстреливали из пистолета. Поэтому в успехе данного мероприятия я не сомневался. Свинья, которую привезли в этот раз, была большая, килограммов на 200. Лучше всего  стрелять ей в голову за ухом, я так и сделал. Каково же было мое удивление, когда свинья не только не упала после выстрела, а только немного вздрогнула. После второго выстрела она начала визжать и метаться по загону, но умирать и не думала. После третьего выстрела, свинья,  наконец упала и затихла. Когда же мы открыли дверь загона, она вдруг  вскочила и помчалась прямо на нас. Все бросились врассыпную, а свинья пробежала метров 100 и упала в кустах. На всякий случай пришлось стрелять еще раз. Мероприятие проводилось в 5 часов утра, чтобы не привлекать внимание, получилось с точностью наоборот,  собралась толпа,  меня не обсмеивали только самые преданные и самые ленивые, а потом постоянно издевались, вспоминая как я,  забивал свинью. Оказалось, что стрелять нужно сзади под кость за ухом, а я стрелял за ухо спереди и попадал прямо в кость, поэтому результата и не удалось достичь сразу.

Котлеты

         Аэродром Чкаловский. Москва. Мы привезли командующего Забайкальским военным округом на Военный совет. Командующий и свита удалились, лететь обратно только завтра и про нас как всегда забыли. Сунулись в гарнизонную гостиницу, нас как всегда не ждали, свободных мест нет. И пошли мы в привычную в таких случаях казарму. Там нас приняли если не с распростертыми объятиями, то по крайней мере, дали каждому по койке с чистым солдатским бельем. Вечером отправляемся в летную столовую на ужин. В столовой на удивление много народа, в основном перелетчики. Обслуживают три официантки, два ряда столиков заняты, а третий почти весь свободный. Садимся за столик в свободном ряду. Наша официантка женщина пожилая и неторопливая. Она подкатила к нам двухъярусный столик, на котором в верхней части громоздились пустые тарелки и объедки пищи, а в нижней тарелки со вторыми блюдами. Ничего кроме котлет, по виду напоминавших гриб Чага, который растет на березе, в ассортименте у нашей официантки не было. Она деловито метнула на стол четыре тарелки с котлетами, даже не спросив, будим  ли мы это есть, и собралась удалиться.  Правый летчик капитан Х. страдал застаревшим гастритом и всегда с осторожностью относился к употребляемой пище, поэтому протянул свою тарелку официантке и попросил принести какое-нибудь натуральное отварное мясо. Нужно сказать, что у других официанток в ассортименте было несколько блюд, и мы это прекрасно видели. «Нету» - отрезала наша кормилица, но тарелку с котлетой взяла, и поставив ее на тележку  удалилась в сторону кухни. Мы съели свои некрасивые котлеты. На вкус они были такими же, как и на вид, а капитан Х. все ждал. Попробовали попросить порцию для него у другой официантки, но та сказала, что у них столики строго распределены и каждая отвечает только за свой ряд. Наконец появилась наша официантка, как и в первый раз, подкатила тележку к нашему столику и собрала пустые тарелки. На нижней полке ее передвижного столика лежала  порция с той же котлетой. Капитан Х. был деликатным человеком, поэтому вежливо стал объяснять официантке про свой гастрит. Она слушала долго, не перебивая, потом взяла тарелку с катлетой метнула ее на стол и процедила сквозь зубы: «Жри, у меня сам Чкалов никогда не в…ся» и неторопливо прошествовала в сторону кухни. Жаловаться мы не пошли, но зато потом никогда не садились за этот ряд.



Шоколадка

              Было это в августе 1978 года. Меня с группой специалистов направили в Киев для приемки с завода-изготовителя самолета Ан-26. Радости не было предела, через три года после окончания Киевского института инженеров гражданской авиации снова попасть в любимый город, пройтись по знакомым улицам, посидеть в уютных кафешках. Лето было теплое, но особого зноя не было. Стояла изумительная погода больше напоминающая бабье лето.
     С приемкой мы не спешили, да и на заводе понимали, что не каждый день забайкальцам удается попасть в Киев, поэтому никто нас не торопил. Поселились мы в заводской гостинице, больше напоминающей студенческое общежитие, но бывали там редко. Утром  появлялись на   заводе, что-то проверяли, что-то комплектовали, о чем-то договаривались и часам к одиннадцати уже держали курс, к близлежащей станции  метро. А дальше по плану - прием пива в баре на  Крещатике, купание в Днепре на острове за пешеходным мостом или на левобережной, а вечером какой-нибудь уютный ресторанчик, каких, в Киеве великое множество и о которых я еще не успел забыть со времен студенческой юности.
      Нас было шестеро, все примерно одного возраста от 25 до 30 лет, и держались все время вместе. Однажды на пляже мы познакомились с компанией девчонок, и они пригласили нас в гости. Квартира, в которую мы попали, располагалась на третьем этаже в старинном доме на небольшой улочке в районе метро «Арсенальная». Дом был четырехэтажный, окна квартиры выходили во двор, за исключением одной комнаты,  которая была закрыта. Квартира была большая с трехметровыми потолками, лепными изразцами на потолке и широченными коридорами. Стол был накрыт в зале, больше напоминавшем размерами учебный класс авиационного полка. Два огромных дивана терялись в углах комнаты за громоздкой старинной мебелью, а тусклое освещение создавало иллюзию еще больших размеров комнаты.
      После недолгих возлияний,  народ разошелся парами по углам, а мы с борттехником вышли покурить на балкон. Балкон был небольшой, но тоже какой-то старинный. Толстые литые очень красивые стойки – колонны по всему периметру, и такие же толстые литые опирающиеся на них перила. Одна стойка, в самом центре балкона была разрушена, бетон развалился от старости и от стекавшей в это место дождевой воды. На месте стойки торчала проволочная арматура. Было еще довольно светло и все детали отчетливо просматривались. Мы стояли, курили и неторопливо разговаривали. Вдруг сверху упал какой-то небольшой блестящий предмет, он ударился о перила балкона и скатился по их внешнему краю на выступающую часть пола балкона. Это было что-то напоминающее брошку или большой красивый значок. Предмет лежал на выступе балкона с внешней стороны, но сверху до него было не дотянуться. Тогда борттехник отогнул арматуру разрушенной стойки и высунулся, наружу. Он протиснулся между колоннами и протянул руку, чтобы взять предмет, но никак не мог его ухватить, поэтому стал, извиваясь протискиваться еще и еще. Я в это время наблюдал за всем этим сверху, облокотившись на перила. Борттехник уже почти схватил злополучный предмет, но в этот момент часть тела, протиснувшаяся на внешнюю сторону балкона, перевесила оставшуюся на балконе, и он полетел вниз с третьего этажа. Я замер,  послышался шум, как будто бегемот продирается сквозь густой кустарник,  потом глухой удар о землю и тишина. В голове мигом нарисовалась страшная картина. Я посмотрел вниз, но из-за густой кроны растущего под балконом каштана ничего не было видно. Разум подсказывал, что нужно бежать вниз и  спасать человека, а ноги как будто прилипли к балкону. В таком оцепенении я пробыл несколько минут, а вывел из него меня пронзительный звонок в дверь. Пока я на ватных ногах добрел до двери, ее уже открыла хозяйка квартиры. На пороге стоял улыбающийся борттехник. Рубашка разодрана, брюки вымазаны свежей землей, на лице кровоточащие ссадины.  С порога он протянул хозяйке тот злополучный предмет, из-за которого вылетел с балкона – шоколадку медальку в золотистой обертке.
   Спасло его от неминуемой смерти  то, что буквально за несколько часов до нашего прихода под окнами вырыли глубокую траншею. Земля еще не успела слежаться, а он угодил прямо на верх кучи земли. Кроме того во время падения скорость замедлилась ветками каштана, которые нещадно исхлестали и расцарапали его тело. Сердобольная хозяйка отмыла, обработала раны и переодела горемыку, я обильно снял стресс за щедрым столом, а остальная компания просто ничего  не заметила.



Передача самолета в ремонт

              1976 году, после окончания Киевского института инженеров гражданской авиации, я работал  инженером в Курском аэропорту. В служебные обязанности, кроме прочих  входила сдача самолетов в ремонт. Наши самолеты ремонтировались на 410-м заводе в городе Ростове на Дону. На тот момент я уже несколько раз побывал в Ростове и хорошо знал завод, успел познакомиться со многими специалистами, да и пара моих однокашников работала там. Когда я собирался в очередную командировку в Ростов мой  начальник попросил меня взять с собой молодого снабженца и показать ему, где находятся различные службы завода и оказать помощь в заключении договоров. Снабженца я знал хорошо. Это был веселый компанейский парень и поэтому я с радостью согласился. В Ростов мы прилетели во второй половине рабочего дня, поэтому я спешил оформить документы, чтобы сдать самолет под охрану до окончания рабочего дня и отправиться в какой-нибудь ресторанчик. Все необходимые дела были уже сделаны, экипаж распрощался со мной и  удалился, а я все еще мотался, решая какие-то вопросы с бригадой приемки. В это время подошла  машина, которая собирала нечистоты из туалетов. Перед сдачей в ремонт содержимое туалета не просто сливалось, но бачок еще и несколько раз промывался водой, так как ремонт длится несколько месяцев, и бачки биотуалетов тоже снимаются, для ремонта и профилактического контроля. Обычно  на такой машине работают два человека, но в этот раз по какой-то причине приехал один водитель. Он размотал шланг, я открыл лючок, и мы с ним стали препираться – кому подсоединять шланг к самолету. Конструкция такая же, как и на шлаге централизованной заправки самолета топливом. На конце шланга приемник с подпружиненной заслонкой, имеются две обрезиненные рукоятки, с помощью которых шланг надевается на фланец трубы самолета, поворачивается и этим фиксируется. При этом заслонка на шланге открывается. Далее включается насос, и все нечистоты перекачиваются в бочку автомобиля. Препирались с водителем мы несколько минут, пока в процесс не вмешался снабженец. Он подошел к самолету, надел шланг на фланец  и крикнул водителю: «Давай включай, делов на минуту, а Вы уже минут десять ругаетесь». Водитель включил насос, а снабженец остался стоять возле шланга. Видимо он не до конца повернул наконечник на фланце, так как шланг вдруг соскочил и упал на бетонку. Что-то твердое видимо попало под заслонку, и она не закрылась до конца.  Из туалета самолета прямо на снабженца ливанула струя нечистот. По рубашке и брюкам стекала густая ярко синяя жидкость с характерным неприятным запахом, в которой были видны нерастворенные и не переваренные шкурки от помидоров. Долго мы потом отмывали снабженца в душе летно-испытательной станции, куда нас и пускать то не хотели из-за стойкого запаха нечистот. В ресторан мы конечно не пошли и на следующий день с большим трудом закончив дела улетели домой, а запах еще долго преследовал моего неудавшегося помощника.


Бой.

       Аэродром Рышково, Курск.   Как говорится: «На всякий яд есть противоядие», но с противоядием главное не переборщить. В эпоху вселенского бардака и развала 90-х годов наш начальник штаба решил навести порядок в гарнизонной и караульной службе. Начал он как не странно не с караулов и внутренних нарядов, а со службы дежурных по стоянкам вертолетов подразделений. Особо не озадачивался, а так между делом во время ночных полетов подойдет к вертолету, и из ящиков с 1-м боекомплектом вытащит снаряд из ленты для пушек или несколько патронов из ленты для пулеметов. Потом вызывает к себе дежурного и разносит его по косточкам. А в это время как раз начали платить всякие премиальные, квартальные и прочие надбавки. Само собой после выговора от начальника штаба  провинившиеся офицеры и прапорщики надбавок не получали. Народ возмущался, ворчал, но терпел.
 И вот, наконец, терпение лопнуло, и мои технари решили положить этому конец. У хозяина квартиры, которую снимал один из техников звеньев нашей эскадрильи, была очень вредная и агрессивная собака - кавказская овчарка. Хозяин давно хотел от нее избавиться, поэтому с радостью согласился нам ее отдать. «Кавказцу», назвали его Боем, у нас понравилось. Служба не трудная, а кормежка от пуза, ешь сколько хочешь, в летной столовой всегда остается много отличной с точки зрения собаки, которую раньше держали на полуголодном пайке еды.  За две недели он  поправился, шерсть у него стала лосниться, и он стал просто красавцем. Держал он себя с достоинством, панибратства не допускал и только некоторые, наиболее приближенные, чаще других бывающие в нарядах могли погладить его и почесать за ушком.  Соорудили ему будку, поставили ее в густых кустах сирени возле курилки. Днем он спал в ней или лениво грыз кость рядом. Ночью же цепь, к которой он был привязан, цепляли к проволоке, натянутой вдоль рулежки между рядами вертолетов. В дни полетов перемещали его на стоянку двух вертолетов боевого дежурства.  Я вздохнул облегченно, так как выговоры для дежурных и для меня ничего хорошего не сулили. Прошла пара недель, дежурные нашей эскадрильи не попадались. Но вот  в одну из летных смен произошел случай, который наверняка помнят все, кто служил в ту пору в Курске.
 К вышке руководителя полетов была натоптана удобная тропинка и проходила она по территории нашей эскадрильи как раз мимо вертолетов боевого дежурства. Полеты были «день с переходом на ночь». День мы уже отлетали. Стемнело. Вертолеты разлетелись по заданиям. Я как обычно сидел у себя в кабинете в эскадрильском домике. Технари собрались в техническом домике рядом. Начальник штаба шел к вышке руководителя полетов и решил, как обычно наказать дежурного по стоянке. Стоянка вертолетов не освещена, ближние к нему вертолеты - боевого дежурства. Сунулся в ящики с боекомплектом, но они оказались пустыми – боекомплекты установлены на вертолеты. Тогда он подошел к блокам с неуправляемыми реактивными снарядами, которые на вертолетах МИ-24 подвешены  под крыльями, отвернул защитную решетку и вытащил из блока один снаряд. Бой лежал у стойки переднего шасси и на проходивших мимо офицеров не обращал никакого внимания. Но когда один из проходивших приблизился к охраняемому им объекту и попытался унести его часть, Бой возмутился. Со снарядом в руках начальник штаба успел сделать всего один шаг. Огромное желтое лохматое пятно, гремя цепью о железо рулежки, обрушилось на него и сбило с ног. Нужно отдать должное  Бою. Он не стал кусать и  царапать начальника штаба, а просто придавил его передними лапами и стал лаять. На лай прибежал дежурный по стоянке и оттащил возмущенного Боя от начальника штаба. Специалисты по вооружению зарядили блоки, и боевая готовность была восстановлена. Ночные проверки дежурных закончились, так как и в других эскадрильях следуя нашему примеру, тоже стали заводить собак. Участь же Боя немного печальна. Как-то ко мне зашел инженер 2-й эскадрильи. Посидели в курилке, меня кто-то отвлек, и я не заметил, как он решил пообщаться с Боем. Утром этого дня кто-то принес Бою огромный кусок старого сала. Есть он его не хотел, и этот кусок валялся возле конуры. Инженер 2-й решил погладить боя, а тот видимо решил, что он покушается на святое - на его добычу, и цапнул инженера за руку. Цапнул не слабо, руку потом зашивали и кололи инженера от столбняка. Командир полка приказал собаку убрать. Мы взгрустнули  немножко и отвели Боя к его прежнему хозяину. К этому времени он уже успел по нему соскучиться и забрал собаку назад. Долго потом еще мои технари подкармливали Боя, таская ему пищу из летной столовой.


Пенальти.



Самым любимым видом спорта в авиации, еще со времен легендарного Василия Сталина был, да и наверное остается сейчас – футбол. Обычно в авиационных частях, если нет полетов, час перед вечерним построением посвящается спортивным мероприятиям. Чаще всего играют в футбол. В Монголии родилась и была очень популярна игра, которую я бы назвал садистским футболом, там же она была известна под названием «Жопинг».  Играли обычно на волейбольной площадке. Команды от трех до шести человек (большему количеству просто тесно на волейбольном поле), выстраивались на одной половине волейбольной площадки и путем жеребьевки определяли, кто первый стоит в воротах. Затем одна команда становилась в воротах (ширина сетки площадки), а вторая пробивала пенальти, причем ловить мяч руками было нельзя, и если сразу не забивался гол, то потом начинался настоящий футбол. Цель была все та же: нападающие должны забить гол в ворота, защищающие не дать этого сделать.
       По достижению договоренного количества голов, или по времени начиналось самое интересное. Проигравшая команда становилась в воротах, но теперь уже «задом-наперед», т.е повернувшись к победителям спиной и чуть наклонившись вперед, а победители по очереди пробивали пенальти с определенного расстояния по побежденным задницам.
      Именно этого момента ждали и с восторгом поддерживали каждый удачно пробитый пенальти многочисленные зрители, собиравшиеся, чтобы посмотреть игру. В течении нескольких лет лидером таких матчей у нас в части, да и в матчах, проводившихся иногда в командировках в других авиационных частей Монголии являлась команда технико – эксплуатационной части нашей отдельной эскадрильи. Летчики меняли состав и тактику, покупали новые мячи, но неизменно получали по задницам и ненадолго успокаивались, а через некоторое время все повторялось снова с неизменным результатом.
     Но все хорошее когда – нибудь кончается, кончилась  полоса везения и для команды моих подчиненных. По замене с Западной Украины прибыл летчик Ваня Беспаленко. Внешне он ничем не отличался от всех остальных пилотов. Среднего роста, худощавый. Перед первой игрой мои орлы вдоволь посмеялись над очередной заменой в команде летчиков. Но уже с первых минут игры их остроты в адрес пилотов заметно поубавились, а затем и совсем прекратились. В команде пилотов появился настоящий профи, который мастерски владел мячом и легко обыгрывал любого из команды ТЭЧ. Тактика летчиков изменилась, теперь все они старались отдать пас Ивану, а тот немного поиграв с мячом и обведя вокруг него противника легко посылал мяч  в ворота. Игра закончилась с разгромным счетом и непривыкшая к поражениям команда ТЭЧ выстроилась в воротах.
      Вот тут уже отыгрались зрители, которые болели за команду летчиков. Они кричали, прыгали от радости и давали издевательские советы как лучше прикрыть  самые драгоценные места на теле. Наконец наступила тишина. Иван установил мяч и приготовился пробивать пенальти.  Удар у него оказался страшным,  и хозяин задницы, принявший его, не устоял на ногах и упал вперед, а зрители буквально взбесились от восторга. Свою порцию получил каждый проигравший, так как кроме силы удара присутствовала еще и поразительная меткость. Вот так иногда мастерство одного человека в корне меняет ситуацию в спорте, да и не только.


.