Глава 17
После аварии Леке приходилось тратить много времени на дорогу: от дачи Глеба до вокзала - пятнадцать минут, потом в электричке двадцать пять минут, затем на автобусе до налоговой. Особенно тяжело было в переполненных автобусах: жара, толкотня, запах разгоряченных, перегретых тел, от которого мутило.
На работе было тоже несладко: температура воздуха в помещениях не опускалась ниже тридцати двух градусов, запах дыма отравлял существование. По телевизору объявили, что работодателей, которые не сокращают рабочий день в перегретых помещениях, ожидает солидный штраф. Однако где он их ожидает, было непонятно: проверки не проводились, и руководству было решительно наплевать на этот мифический штраф.
Даже в государственных структурах ни обеспечивать нормальную температуру в помещениях, ни сокращать продолжительность работы никто не собирался: приказа сверху не было, а брать на себя ответственность никто не хотел.
Токсикоз терзал Леку с каждым днем все сильнее. В то утро она не смогла даже позавтракать. Кое-как добравшись до работы, она выпила стакан воды и сразу помчалась в туалет. В комнату вернулась бледная, как смерть. Работать не было совершенно никакой возможности: по лбу струйками медленно стекал пот, кресло из искусственной кожи, недавно выделенное ей, как начальнику, липло к влажному платью. Лека задыхалась. Стоило чуть прикрыть глаза, появлялось ощущение, что она сидит в крутящемся кресле, а все вокруг движется. Лека решила спуститься в вестибюль - может, хоть там чуть прохладнее. Она поднялась, сделала пару шагов - и потеряла сознание, с размаху рухнув на спину, и только боль в затылке через некоторое время привела ее в чувство. Сотрудницы уже набирали номер «скорой»…
Когда машина «Скорой помощи» уехала, забрав Леку в больницу, подчиненные долго обсуждали происшествие. Без начальницы все расслабились и прекратили работу: все равно в такую жару мозги ничего не соображают.
- Конечно, тут с каждым такое может случиться. Между прочим, в трудовом договоре записано, что работодатель обязан обеспечить условия для труда, - начала Елена Петровна, дама предпенсионного возраста, ревностно относящаяся к своему здоровью. Она намочила носовой платок и протирала им открытые участки тела. - А у нас теснота в комнате, и у каждой на столе работает компьютер…Вентиляторов, и тех нет! Даже начальники отделов ни во что не ставятся. Не тот масштаб, поэтому и привилегий минимум. Таня, может, нам заявку коллективную написать, чтобы нам кондиционер поставили?
- Ну, что впустую воздух сотрясать? Я ничего не могу сделать, все упирается в финансирование, - резонно ответила Татьяна, председатель профкома инспекции. - И вообще, не только у нас, везде так: чем выше начальник - тем больше привилегий… А народ - быдло, пусть на работе от жары сознание теряет и дым нюхает, гори оно все синим пламенем!
- Ой, а вы слышали вчера, как поселки горят прямо с жителями? - подала голос Катя, эмоциональная худенькая девушка лет двадцати пяти. - Мужики заранее просили, чтобы дали им трактор - опахать деревню, а им ответили, что нет прямой угрозы и все под контролем… Тогда они хотели самостоятельно лес вырубить вокруг, но прокуратура пригрозила им штрафом в полтора миллиона… Делать нечего - не стали рубить… А ночью деревня сгорела, и не было никаких пожарных, сами спасались, как могли.
- Да, я тоже смотрела: кто-то на машинах с вещами уезжал, а женщина с детьми пешком по раскаленному шоссе бежала между двумя стенами пламени! Неходячие инвалиды заживо сгорели, - поддержала Елена Петровна, возмущенно пыхтя. - А знаете, почему пожарных не было? Да их прикомандировали к поселку, где дачи властей, коттеджи всякие. Охраняли: а вдруг пожар? И, помяните мое слово, никто наказан не будет, кроме тех, кто действительно пытался что-то сделать под свою ответственность… Правильно один дядька сказал: «Вот закончится эта жара, и наступит время наказывать невиновных и награждать непричастных».
- Рыба гниет с головы… Сейчас модно сокрушаться - что, типа, с нами произошло, где былая нравственность? Может, фильмы, дескать, надо другие снимать, с хорошим концом и победой справедливости, тогда и люди другими сделаются? Нет, если будут снимать лживые фильмы, никто не поверит, ведь в жизни-то все по-другому! Борьбу за нравственность политикам и начальникам надо начинать с себя, иначе не получится. А они только стращают подчиненных, которые всего лишь берут с них пример. Голову надо лечить, - постучала по виску Татьяна, продолжая разбрызгивать вокруг воду из пластиковой бутыли.
- Согласна, это ведь «голова» принимала решение о переходе к дикому рынку, который «сам все решит, без регулирования сверху». Люди оказались в ситуации выбора - или они делают безнравственный поступок, или погибают. Вот, например, я читала про крыс, - вновь заявила Катя, любительница Интернета и очень начитанная девушка, выходя на середину комнаты и обращаясь ко всем. - Крысы - очень социальные животные, друг другу помогают. Однако, оказывается, и крысу можно приучить жрать себе подобных. Сначала ее сажают в клетку, морят голодом, потом подкладывают дохлого собрата. Один инстинкт говорит, что есть нельзя, другой подсказывает, что надо есть, иначе - смерть. Наконец, крыса решается сожрать падаль. Потом ей подкладывают больного, слабого собрата, потом - живого. В результате такого «воспитания» получается крыса-убийца. И у нас произошло то же самое, так что толку теперь сокрушаться, призывать к совести: она ликвидирована за ненадобностью.
- Уж не знаю, как насчет совести, но ума точно нет... - возразила Елена Петровна. - Слышали, из экономии бензина диспетчерам скорой помощи поручили по голосу вызывающего определять, стоит ли ехать к больному. Представляете? По голосу! Распорядились сверху, а наказали диспетчера, по чьей вине человек умер. За что начальству деньги такие платят, если они руководить эффективно не могут? И все потому, что продвигают по карьерной лестнице не по способностям, а по протекции. Не было бы таких разрывов в доходах, всякая шушера не рвалась бы в начальство.
- А что Вы хотите? Если чины присваиваются за деньги или по блату, провалы в управлении неизбежны. Такие горе-руководители думать не хотят, они только командовать могут: вот и приказывают подчиненным под страхом наказания найти источник экономии, - раздраженно поддержала Татьяна, которую допекли спускаемые сверху распоряжения. - И ни одно передаточное звено этого приказа мозги не включает. Как можно экономить на бумаге и картриджах, на освещении? И много ли наэкономишь? А где бы можно эффективно сократить разворовывание бюджета - там необходимые инициативы не принимаются.
- Вот именно, - встряла продвинутая Катя. - Тот же налог на добавленную стоимость, как лазейку для мошенников, предлагали или налогом с продаж заменить, или электронные счета-фактуры ввести, да много чего специалисты предлагали - все зарубили. Мне лично непонятно, зачем я здесь сижу, если доказать заведомо ничего невозможно? По крайней мере, силами одного инспектора, без отмашки сверху. Мне нужно притвориться, что не вижу этих схем? На себя всю ответственность за их нераскрытие брать? Кто-то там наверзу ворует, крышует, а я отвечай? И вообще, нам преподавательница на курсах сказала, что инспектора камеральных отделов в любом случае будут биты, ведь вся их деятельность на виду у проверяющих.
- А кто тебя заставляет на себя брать ответственность? Отказывай в возмещении, - сухо заметила Елена Петровна, недолюбливающая девушку и считающая ее выскочкой. Года три назад Катя, молодой специалист, слушала Елену Петровну, раскрыв рот: одна из сотрудниц оказалась взяточницей, другая проституткой, не пропускавшей ни одного мужчины, а третьей, вообще, изменял муж. Когда Катя поняла, что перед ней просто одинокая озлобленная и завистливая сплетница, у которой давно уже не было слушателей, она вежливо, но решительно дистанцировалась от такой наставницы, и та никак не могла ей этого простить.
- Да, нашли дурочку, - жалобно возразила девушка в пространство. - Сколько времени это потребует, а когда я остальную работу делать буду? Да и зачем: не только в суде ничего не докажешь, еще и выговор получишь! Пусть мне объяснят, как это так я должна бороться с мошенниками, чтобы они оставались довольными и не жаловались? Как надо исхитриться, чтобы в таких условиях собирать доказательную базу?
- Попробуй, собери. А они на тебя пожалуются, что слишком много хочешь знать! И тут же служебное расследование начнется, и какая из противоречивых позиций при этом возобладает - мало ты сделала или слишком много - заранее неизвестно! - Устало вступила в разговор Людмила Николаевна, самая опытная сотрудница отдела. Она не раз пыталась доказать в арбитражных судах наличие схем в действиях налогоплательщиков и потратила на это немало сил и здоровья. - Зазубрили, как попугаи, одну фразу: «Это обстоятельство само по себе ничего не доказывает»… А что еще надо сделать, добыть, чтоб всем стало ясно - вот оно, преступление, вот они, неопровержимые доказательства! - никто не знает.
- Да куда ни кинь, всюду клин! Пропустил схему - значит, взятку взял. Не пропустил, требуешь дополнительные документы - наверно, взятку вымогаешь! И все время попадаешь под этот маховик служебных расследований. Так как нам работать, кто-нибудь знает? - почти с отчаянием в голосе спросила Катя.
- Конечно. В четком соответствии с нечеткими законами, когда что ни сделай, что-нибудь да нарушишь, чьи-нибудь интересы да заденешь! А будешь стараться выполнить все, что на тебя валят - просто не справишься с объемом и заработаешь нервный срыв! - ехидно предупредила ее Елена Петровна.
- Вышестоящих наши проблемы не волнуют, как и результат, по большому счету. Сколько ни старайся, все плохо и мало. Они премии получают не за поиск проколов в обеспечении рабочего процесса, а за придирки к нашим действиям, за поиск того, что мы еще не запросили у проверяемых. Конечно, плательщик будет жаловаться, но ведь не на них. И нас снова накажут. Вообще, чем хуже мы работаем, чем чаще виснет компьютерная программа, отказывает оргтехника, чем меньше мы успеваем, тем больше у проверяющих премия, потому что они найдут у нас больше нарушений. Нас лишат денежных поощрений, а сэкономленные средства пойдут на стимулирование проверявших. Видимость борьбы с коррупцией всегда только рядовых работников бьет. И не за коррупцию, а лишь за то, что чином не вышел, - заключила Людмила Николаевна, обмахиваясь картонным скоросшивателем.
- Интересно, кто теперь, при новой установке на наказания, рискнет что-то начислять, как бы начальство ногами ни топало? Вообще работать на такое государство не хочется, все желание отбили! Нет, надо другую работу искать, у нас перегибы какие-то репрессивные в отношении инспекторов начались! - с досадой произнесла Елена Петровна и вышла из комнаты: ее начал раздражать разговор, от которого опять могло подняться давление.
- Да все понятно на самом деле, - с молодой горячностью правдоискателя продолжила подзуживать всех Катя. - Я в Интернете нашла статью о том, что по той же схеме одна московская инспекция отказала, а другая подтвердила возмещение. Хоть формально и возбуждено уголовное дело о расхищении бюджетных средств, но наказали именно того инспектора, который пытался противостоять мошенникам: якобы он не собрал достаточную доказательную базу. Да и прокурора вынудили уйти в отставку, слишком честным оказался. Понятно теперь, зачем такая противоречивая ситуация создана?
- А вы не боитесь такие вещи говорить? Вдруг нас слушают службы безопасности, где-нибудь подслушивающее устройство закреплено… Обвинят в нелояльности к властям… - тихонько, не отрываясь от бумаг, сказала Валентина Ивановна, осторожно молчавшая до сих пор. Она давно уж пенсионерка и за место свое держится: на семь с половиной тысяч рублей прожить сложно. Злые языки шутят, что ее, наверное, прямо с работы вперед ногами вынесут.
Сотрудницы примолкли, задумались. Все можно вывернуть наизнанку при желании… Уж лучше заткнуться и потихоньку другое место искать. Все равно ничего изменить нельзя, только себе навредишь. Между прочим, в трудовом контракте и кодексе госслужащего записано, что он не может состоять ни в каких партиях и общественных объединениях, не имеет права участвовать в забастовках, подрабатывать ни в одной сфере деятельности, кроме преподавательской, должен проявлять лояльность к властям и начальству…
Глава 18
Леку положили на сохранение. Здание больницы было старой постройки, кирпичное, с толстыми стенами и узкими высокими окнами.
В небольшой палате тесно стояли железные кровати с панцирными сетками, три по одной стене и две - по другой. Свободной была только койка возле двери, на ней и разместилась новенькая.
Как сказали врачи, на самом деле угрозы прерывания беременности не было, только вегето-сосудистая дистония. Однако при падении Лека получила легкое сотрясение мозга, и следовало провести курс лечения, чтобы не было последствий в дальнейшем.
Лежа в постели под капельницей Лека почувствовала облегчение: жара продолжалась, но теперь можно было хотя бы расслабиться и не думать о работе.
Соседки по палате доброжелательно приняли ее в свою компанию, как это часто бывает в больницах: от скуки и безделья люди быстро сближаются. Темой неспешных разговоров были дети, мужчины, любовь. Иногда начинали рассказывать анекдоты и хохотали до слез, пока не прибегали рассерженные шумом медсестры. Постепенно Лека узнала историю каждой из новых знакомых.
Вот, например, Настя, совсем молоденькая девочка лет семнадцати. Лечится от воспаления после аборта. Любопытная, общительная, выросла в небогатой интеллигентной семье. Много читала с детства. Лет с четырнадцати начала критически относиться к родителям. Основную ее претензию к ним можно было выразить словами: «Если вы такие умные, то почему такие бедные?». Девчонка начала пропускать школьные занятия: там скучно, а у нее совсем другие интересы. И вообще, она никогда не будет влачить такое серое существование, как предки! В одиннадцатом классе влюбилась во взрослого парня, сына богатеньких родителей. Подарки, поездки на его машине за город, на дачу, рестораны, ночные клубы, веселые компании, наркотики, потом девочка забеременела. Парень сразу куда-то пропал, звонить перестал. Начался жуткий токсикоз, и беременность пришлось прервать по медицинским показаниям. Мама с папой переживают за непослушную дочку, звонят, навещают в больнице, а она вроде как стесняется их. И все пытается своему Сержу дозвониться.
Валентина, тридцать восемь лет. Ждет третьего ребенка. В доме - одни мужики: двое сыновей и муж. Очень хочет девочку.
А вот Светлана, ей двадцать. В одиннадцатом классе у нее был роман с ровесником. Казалось, все идеально, и уже в восемнадцать лет он сделал ей предложение. Договорились заявление в ЗАГС подавать. И только в назначенный день парень вдруг понял, что игры в любовь кончились, начинается взрослая жизнь, и испугался: с родителями так хорошо, надежно и привычно, без проблем, а тут такая ответственность - собственная семья. И нет бы хоть объяснить, в чем дело. Прости, мол, я не готов, но не потому, что тебя не люблю, а потому, что не дорос пока, боюсь резко менять жизнь. Однако что вы хотите от ребенка? Не так просто признать свою слабость. Молодой человек не нашел ничего лучшего, как спрятаться, отдав свой сотовый телефон мамочке, чтобы не было искушения снять трубку: маме-то чужую девочку не жалко. Такая неумышленная детская жестокость, обусловленная инфантильностью.
Теперь Светлана замуж вышла и ждет ребенка. Попробовала заново жизнь построить. Тот, первый, жениться испугался, а этот предложение сделал через месяц после знакомства, подарки дорогие приносил. Поверила взрослому мужчине, который клялся в любви, обещал - да чего только не обещал. А после свадьбы стал жестко контролировать все ее свободное время, все поступки. Наверное, специально на молоденькой женился, чтобы воспитывать. Чуть что не по его вкусу - в жесткой форме выговор. А на ее слезы - не утешения, а обвинения: «Сама виновата, что у меня плохое настроение - неправильно себя ведешь». Раздражает его, что у жены глаза все время на мокром месте. А она боится ребенка потерять и взять себя в руки не может. Разве этого она ждала от брака? Как смириться с таким отношением? Как с таким мужем ребенка растить? Он слишком жесток для нее. Не хватает ему добродушия и душевной щедрости, нет снисхождения к ее молодости, к особенностям характера. Не жалеет ее, значит, наверное, и не любит. Чем тут помочь, если муж считает себя всегда правым и с первых дней семейной жизни не допускает и мысли, что у жены может быть свое мнение, отличное от его собственного?
А вот Людмила, ей уж под пятьдесят. Мужественная женщина. Сына одна вырастила. Онкологическую операцию и химиотерапию перенесла в прошлом году, теперь просто на обследовании. Это самый веселый и оптимистичный человек в палате, душа компании, ходячий сборник анекдотов. Всех поддержит, а надо будет - и рассмешит.
- Глупышка ты, Светка, - говорит она. - У тебя вся жизнь впереди! Ты не представляешь, какая это ценность - молодость и здоровье. Твоя задача сейчас - родить малыша. А значит, надо взять себя в руки и перестать киснуть. Ребенку нужны положительные эмоции, иначе он потеряет волю к жизни. Не стоит рыдать из-за того, что у тебя проблемы. В мире нет ни одного человека, у кого бы их не было. Если кто-то думает, что у него их нет, он просто глуп. Умный человек осознает свои проблемы и ищет пути их решения. А без этого не было бы стимула развиваться, двигаться вперед.
- У моего мужа нет проблем, - всхлипнула Светка, - он всегда так говорит. Его все устраивает в нашем браке. И только мое поведение - причина наших ссор. А я просто пытаюсь до него достучаться, чтобы он меня понял. А он разговоров не любит, злится. Просто надо делать так, как он говорит, даже если это меня обижает или унижает.
- Еще раз повторяю для непонятливых, - Людмила пересела на Светкину койку и обняла ее, вытирая носовым платком слезы, как мать маленькой дочке, которая рыдает над сломанным песочным куличиком. - У каждого свой взгляд на жизнь, и если твой муж не видит других точек зрения, он глуп. Да, глуп, несмотря на то, что на работе его ценят. Он глуп в быту, в личной жизни, он не может понять другого и пытается его сломать под себя. Он признает автономность чужих людей, потому что ему нет до них дела. Но от близкого человека он требует подчинения. Он уверен, что лучше знает, как построить свое счастье с тобой. Каково тебе при этом, ему неинтересно. Без подчинения ты ему не нужна, так ведь? Он ведь ваш брак не для тебя затеял, а для себя.
- Свет, зачем тебе этот придурок нужен? Ну, «опустит» он тебя, а потом сам же потеряет к тебе уважение и будет бегать по бабам. Найдешь ты еще себе хорошего парня, - вмешалась Настя, остановившись у изголовья Светкиной кровати. - Никогда бы за такого замуж не вышла.
- Кому я теперь беременная нужна?
- Это он тебе внушил? - с укором продолжила Людмила. - Ему выгодно, чтобы ты так думала. Он же был другим до свадьбы, правда? Тогда он хотел казаться лучше, чтобы понравиться тебе. А теперь стараться перестал, думая, что некуда тебе деваться. Он уже не ценит тебя. И чем больше ты плачешь и подчиняешься, тем меньше будет жалости и больше раздражения.
- Для того, чтобы человек тебя понял, много слов не надо, - подала голос Валентина. - Взаимопонимание между мужем и женой не требует слов, иногда достаточно жеста, взгляда. В удачном браке супруги дополняют друг друга, сливаясь в одно целое. Мой Вася сейчас один с детьми, и я за них совершенно спокойна.
- Свет, а твой муж ребенка-то хочет?
- Хочет, только говорит, что мужчина начинает заниматься ребенком лет с пяти, а до пяти его воспитывает мать.
- Ага, и мужа обслужи, и ребенка сама расти! - возмутилась Валентина. - А он будет жить другими интересами. А если родится девка, вообще не будет с ней общаться! Видела я таких типов, только мальчика они воспринимают как свое продолжение. У него, видно, у самого какие-то проблемы с психикой. Типичный образец домашнего тирана. Может, и получится его убедить, уговорить, если быть мудрой и хитрой, но эффект будет кратковременным. Он же не хочет меняться и не слышит никого, кроме себя. Подумай, Светик, он тебя сделает служанкой, нянькой для его отпрыска, который вырастет таким же, как отец, и так же к тебе будет относиться.
- Что же мне теперь, разводиться с ним, что ли?
- А ничего тебе не надо делать. Ты лежи себе спокойненько и думай о хорошем, а все решения отложи на потом. Жизнь сама все расставит по своим местам. Для тебя сейчас главное - твой ребенок, - продолжила свою психотерапию Людмила.
- Да, но как только меня выпишут, он опять начнет мне нервы трепать. Я знаю, что ребенка все равно потеряю. Целый день на работе, потом в магазин, еду приготовить. А я устаю, мне полежать хочется.
- Нельзя так себя настраивать. Наш организм программируется нами подсознательно. А ты себе сделай установку - рожу во что бы то ни стало. Даже если в больнице придется до родов лежать. Пусть он сам себе готовит и по магазинам бегает. У тебя, слава богу, родители есть, тебе легче. И, если муж не понимает, что тебе сейчас нужно особенное отношение, то уйди к родителям на время. Тебе там спокойнее будет. Родишь - там видно будет. Может, он еще одумается, изменится.
- Нет, девчата, и не мечтайте: такие не меняются.
Глава 19
Глеб заезжал в больницу к Леке каждый день после работы, привозил соки, фрукты, орехи и другие вкусности. Навещали и мама с папой. Леке было приятно, что ее балуют. Она была счастлива, как никогда. Привыкший к ежедневной домашней пище Глеб был недоволен отсутствием Леки и торопил ее с выпиской, уверял, что скучает. Сам себе готовить он не привык, не умел и не хотел, поэтому питался в недорогих ресторанах и кафе. Ему совсем не нравилась такая неприкаянная жизнь, и в мыслях иногда мелькало нечто похожее на сожаление о прежнем налаженном Галей быте.
Мама, наоборот, советовала Леке полежать подольше, отдохнуть хотя бы до окончания жары.
- Не дай бог, опять тебе плохо станет. В твоем возрасте надо быть осторожной. Хоть до родов лежи, лишь бы ребеночек здоровым на свет появился! - говорила она.
Лека была на больничном уже неделю, и ей порядком надоело. Хотелось домой, искупаться, посмотреть телевизор. В деревне ночи не такие душные, как в городе. С другой стороны, опять на работу, жара, нервотрепка… Почему беременным женщинам нельзя «сохраняться» дома? Взять бы отпуск за свой счет, да в налоговой это не принято: работы слишком много. Ну почему так несправедливо устроен мир: одним - все, другим - ничего? Эх, если бы была она богатой, сейчас бы отдыхала в прекрасном санатории где-нибудь на берегу моря… Или дома, в коттедже, тоже неплохо, если есть слуги и ничего делать не надо. Вернее, хочу - работаю, не хочу - отдыхаю…
Помечтав, Лека посмотрела на часы и решила, что уже пора спускаться на первый этаж, в комнату для посетителей. С минуты на минуту должен был появиться Глеб. И, правда, зазвонил телефон: «Я пришел, ты где?»
…Он стоял у стены с мрачным видом. При появлении Леки дернулся, вынул из кармана мятый лист бумаги и молча сунул ей в лицо: «Ты можешь мне объяснить, что это такое?»
Оторопевшая Лека начала читать:
«Милая, любимая моя Лека! Ищу тебя уже месяц. Я понял, что жить без тебя не смогу. Вспоминаю наши романтические майские прогулки под луной, жаркие бредовые ночи! Я развелся с женой и теперь свободен, как птица. Где же ты, моя бесконечно любимая? С трудом узнал твой новый адрес, но там тебя тоже нет! Бросай своего старикана! Что за нелепый выбор? Знаю, это от одиночества! Теперь мы всегда будем вместе! Прошу тебя, позвони мне, когда получишь это письмо! Твой Андрюсик».
- Глеб, это розыгрыш какой-то! У меня никого не было перед встречей с тобой! Андрей был, да, но два года назад!
- Не ври мне! Два года или месяц назад, главное, Андрюсик все-таки был!
- А что ты хотел? Ты думал, я не жила до тебя? Нам не по шестнадцать лет!
- Скажи мне, кто отец будущего ребенка, Андрюсик этот?
- Поверь мне, послушай… Мы с Андреем расстались давно, с тех пор не виделись! И я никогда не называла его этим дурацким именем - Андрюсик.
- Меня не интересует, как ты его называла! Пупсик, котик, Андрюсик - это просто отвратительно! Я не позволю делать из меня дурака!
- Но, Глеб, поверь, что…
- Конечно, я для тебя старикан! Вот как ты меня называешь! Давай, беги к нему, к Андрюсику своему!
- Глеб, я тебя стариканом не называла!
- Ты думаешь, я такой идиот, что буду воспитывать чужого ребенка?
- Да кто тебе сказал, что он не твой? Кому ты веришь? Ты же вообще не слушаешь, что я говорю!
- Конечно, не слушаю! А зачем? И так все ясно! Я не намерен… - Глеб резко повернулся и почти выбежал на улицу.
Лека ничего не понимала. Из ее знакомых никто не мог написать это дурацкое письмо, тем более Андрей. Тогда откуда оно у Глеба? Может, он сам его написал, чтобы был предлог с нею расстаться? Неужели он способен на такое?
С этого дня Глеб перестал навещать Леку. Она пыталась звонить ему на сотовый, но он сбрасывал звонки. Что за мальчишество? Почему она должна оправдываться, если не виновата ни в чем? Как с ним жить, если он такой ревнивец?
Наверное, его можно понять, но только если предположить, что все написанное в письме - правда. Но как он не чувствует, что она не такая? Неужели не любит? Ведь если любишь, то веришь. Даже если появляются сомнения, разве можно не выслушать? И как она должна доказывать свою невиновность? В таких размышлениях прошла еще неделя, и врач, наконец, объявила, что выписывает Леку. Ну, как Глеб мог ее бросить в такой момент? Куда ей ехать? К нему? А если он ее выгонит? Она теперь уже не знала, чего и ждать от Глеба.
Пришлось рассказать все родителям. Те, конечно, встретили дочку на такси. Расстроенный отец рвался поговорить с Глебом.
- Ну, уж нет, папа, - возразила Лека. - Во-первых, это бесполезно: раз уж он мне не поверил, то и тебя слушать не станет. Во-вторых, я не хочу, чтобы ты нервничал: опять давление поднимется. В-третьих, зная Глеба, я уверена, что он не потерпит вмешательства посторонних, а для него даже мои родители - посторонние. В-четвертых, если ты забыл, мы достаточно взрослые люди и сами разберемся. Поживу дома пока, а там видно будет.
Глава 20
Уже четыре ночи Лека спала у родителей, а Глеб все не появлялся и не звонил. Она просто не знала, что и думать. Они расстались? Может, он вернулся к жене? После работы Лека решила навестить Наташку, посоветоваться с ней.
Подруга жила в однокомнатной квартире с сыном. Это был кусочек мира, полностью принадлежащий только ей, и она с любовью обустраивала свой быт. Поскольку мужа у нее не было, ей приходилось рассчитывать только на себя. Зато и тратила заработанное она так, как хотела, и никто не мешал ей экономить. Ей не приходилось, как замужним подругам, мириться с тратами на алкоголь и сигареты, компьютерные навороты и футбольные матчи, посещение бассейнов и тренажерных залов. У нее в доме не валялись повсюду мужские носки, и не занимали дефицитное пространство различные инструменты, гантели, велосипеды, лыжи и хоккейные клюшки. Ей не с кем было ругаться и спорить. Она готовила то, что было по вкусу ей и сыну, и это получалось совсем не обременительно. Каждый год ей удавалось накопить тысяч двадцать-тридцать, и она немедленно вкладывала их в ремонт: поставила пластиковые окна, сменила входную дверь, выложила ламинатом пол в комнате, а в прихожей, ванной и кухне - плиткой, сменила сантехнику, купила кухонный гарнитур. Обои поклеила сама, а мужская домашняя работа не проблема в наше время: всегда можно вызвать мастера из фирмы «Муж на час» или найти другого специалиста.
Наташка обрадовалась появлению Леки:
– Привет! Как хорошо, что ты зашла! Дениска сегодня ночует у бабушки, так что мы с тобой можем поболтать вволю. Давай, проходи пока на кухню, чаю попьем. А хочешь, ужином накормлю, ты ведь, наверное, с работы, голодная?
– Не откажусь, я на самом деле голодная, даже подташнивает.
– Вот-вот, тебе сейчас за двоих кушать надо. Я так за тебя рада! Как себя чувствуешь?
– Да неплохо после больницы. Токсикоз, правда, по утрам достает, но, в целом, ничего. А ты как?
– А что я? Я женщина свободная, у меня все впереди. Слушай, с таким мужиком познакомилась, супер! Старше меня на восемь лет, бизнесмен, разведенный. Не красавчик, конечно, но зато коммуникабельный. С ним не соскучишься. Представляешь, он меня в ресторан «Брависсимо» недавно водил. То есть не водил, конечно, а возил. На вишневой «Тойоте». Между прочим, мой любимый цвет!
– Да ты что!- деланно удивилась Лека. - Богатенький, что ли?
– Ну, вроде не бедный, бизнес какой-то у него. Что-то с железнодорожными перевозками связано. Сопровождение грузов, что ли? Он не очень охотно рассказывал, так что больше ничего не знаю. Ну, так вот. В этом ресторане на втором этаже есть стрип-шоу!
– Не представляю тебя в таком заведении! И как, тебе понравилось?
– Я в шоке. Раньше только по телевизору такое наблюдала, и то мельком, - сказала Наташка, наполняя Лекину тарелку горячей картошкой, потушенной с мясом и луком. - Нет, мне-то по фигу, конечно, я в бане и не то видела. Голыми бабами нас с тобой не удивишь, правда?
– Это точно.
– Но тут! В общественном месте, перед одетыми людьми такое вытворять. Не могу себе даже представить, что же эти девицы чувствуют?
– Да ничего они не чувствуют! Люди быстро ко всему привыкают. Может, им даже нравится? - равнодушно предположила Лека.
– Конечно, нравится, иначе бы не работали в таком месте! Наверное, они возбуждаются от всеобщего внимания.
– Не знаю, не уверена. Учти, они за вечер зарабатывают столько, сколько мы с тобой за неделю. Думаю, что зарплата в этом деле их возбуждает больше всего.
– Надо же, какое поколение выросло! Я бы со стыда умерла, наверное. Не могу даже представить себя на их месте. Салатик с майонезом положить?
– Ага, давай, у меня к вечеру аппетит появляется, съедаю все, что надо бы на весь день растянуть, - согласилась Лека, с удовольствием поглощая подружкину стряпню.
– Интересно, у них бывают мужья? Как в семьях относятся к их работе? Это же почти проституция! - с любопытствующим возмущением таращила глаза Наташка.
– Ну, далеко не все поколение такое, а проституция была всегда, только сейчас ее стало много больше. Они ведь могут скрывать от близких, чем занимаются. И потом, сейчас это уже почти и не стыдно. Нашим людям за последнее время к такому пришлось привыкнуть! Покажи нам двадцать лет назад картинку из будущего, мы бы ужаснулись, наверное. И уж точно бы не поверили, что такое с нами может случиться.
– Пытаюсь себя представить на месте этих девиц, - Наташка перестала жевать, задумчиво глядя на Леку. - Мне кажется, что это очень унизительно. Я как будто являюсь в этом случае не человеком, а предметом, с помощью которого богатенькие справляют свою нужду. Чем-то типа унитаза или плевательницы. Получается, все можно купить, вопрос только в цене. Помнишь, мы с тобой когда-то смотрели фильм про старика-миллионера и парня, который ему прислуживал, надеясь на наследство? И этот старик рассказывал, что в свое время съел дерьмо, потому что это было условием получения в наследство целого состояния. Ой, извини, не к еде сказано.
– Да ладно, меня вечерами не тошнит. А ты вкусно готовишь!
– Спасибо. Ну, так вот, и теперь, владея этим состоянием, он хочет, в свою очередь, заставить другого пройти через унижения, которые когда-то пришлось пережить ему.
– Да, у каждого человека есть выбор, кушать дерьмо или нет. Понимаешь, начать трудно, потом быстро привыкнешь. И хочется, чтобы другие разделили с тобою трапезу.
– Это ты про что?
– Да про нашу жизнь. - Лека откинулась на стуле. - Мы ведь привыкли хавать все, что нам ни подсовывают. В фигуральном смысле. Подсунули новую шкалу ценностей - приняли, привыкли. Никто особенно и не сопротивлялся: деньги, так деньги. И, правда, в нашей стране на них все можно купить, даже любовь близких и свободу от закона. Получается, это и есть главная ценность жизни? Раньше бы возмущались, наверное, а теперь помалкиваем, себя перестраиваем. Каждый думает, что от него ничего не зависит: как все, так и мы. И сами начинаем продаваться за эти деньги. А как иначе, если, кроме себя, своего тела или души, нам продавать нечего?
– Ну, ты загнула. Мы-то с тобой не продаемся.
– Тело - да, не продаем. А душу?
– Ты о чем, не пойму?
– О себе. О нас. О том, что мы не хотим вмешиваться, когда рядом творится беззаконие, несправедливость. Мы боимся. Мы не хотим неприятностей. К примеру, на работе мне часто приходится видеть, как фирмы воруют миллионы из бюджета. Я догадываюсь, что для этого специально созданы условия. Я даже вижу иногда, какие крышующие «шишки» за этим стоят. И я не могу ничего сделать, ничего доказать, потому что закон на их стороне, хотя возможность расхищения бюджета напрямую не прописана нигде. По сути, это мошенничество в государственном масштабе, покрываемое самим государством. И все другие специалисты в области налогов все это видят и понимают, но молчат! Притворяются, что не замечают. Так удобно, иначе можно лишиться кресла. Что это, если не проституция? Правда, продаются не тела, а души.
– Я не понимаю, деньги же не из твоего кармана? Тебе-то что?
– Что-что! - с раздражением передразнила Лека. - Вообще-то богатство страны должно принадлежать не кучке грабителей, а всему населению. Разве не так по справедливости? Расхищается бюджет через налоговые схемы, и мои служебные обязанности состоят как раз в том, чтобы предотвращать подобные преступления. Я хочу выполнять свой долг и не могу. И все те, кто требует от меня выполнения моего долга, ничего не предпринимают, чтобы изменить законы и отношение общества к уплате налогов, не бьют тревогу, не стучатся во все двери, не привлекают к проблеме общественность, не убеждают и не доказывают, а просто делают вид, что все нормально. И при этом фарисейски обвиняют меня в том, что я плохо работаю.
– Фарисейски - это как?
– Ну, это значит лицемерно. Понимаешь, если с законодательством все в порядке, если суды всегда неукоснительно следуют в своих решениях законам, если рекомендации налоговой службы постоянны и непротиворечивы, а все дело в плохих инспекторах, то как объяснить противоречивую судебную практику и популярность «Энциклопедии спорных ситуаций по налогам» ? Это смешно, но семьдесят процентов судебных дел налоговые инспекции проигрывают, несмотря на работу многочисленных комиссий и аудиторов на стадии принятия решений!
– Очевидно, что не все в порядке. Тем не менее, ваши налоговые чиновники, выступая, всегда очень осторожны, оптимистичны и никогда не позволяют себе критических высказываний в отношении законодательства, не так ли?
– Зато они чересчур критично относятся к работе подчиненных, всегда готовы их наказать, зачастую не обеспечивая даже условий для работы, финансируют по остаточному принципу и все чаще требуют невозможного. Понимаешь, извне в мою жизнь внедрен конфликт: я не знаю, как защитить честно работающих людей от многочисленных и несправедливых обвинений! Я не знаю, как им надо работать, чтобы не было нареканий и наказаний! Люди, как ломовые лошади, тянут воз огромной работы по проверке возмещений, весь груз ответственности за махинации, что происходят в этой области! Им никто реально не помогает, над ними издеваются в судах, да и внутри ведомства их в последнее время постоянно дергают, перепроверяют и обвиняют! В этом конфликте существовать и работать нельзя, он приведет меня к неврозу, если я только не продам свою душу, то есть не стану такой же, как все. А все мало-мальски имущие власть спихивают ответственность на подчиненных, все ниже и ниже. И я, как начальник отдела, должна поступить так же: обвинить своих девчонок, лишь бы меня не наказывали. Я должна, как все, раздвоиться: думать одно, а говорить другое, покорно соглашаясь, что виноваты мои подчиненные. И так поступают все по всей властной цепочке до самого верха. Вот тебе и демократия, и свобода слова.
– А почему ты должна поступать именно так?
– А потому что я не могу написать ни единого предложения, в котором был бы хоть малейший намек на недостатки в деятельности вышестоящих, иначе лишусь работы. Сор из избы выносить нельзя. Система либо выталкивает неравнодушных и думающих, либо ломает их под себя. Это тебе понятно?
– Понятно. Везде сейчас происходит нечто подобное. Думаешь, у меня нет проблем? Мне хозяин дает первичку и говорит, какую сумму налогов он готов заплатить. Как правило, чуть больше нуля, чтоб не привлекать к себе внимание. Где его бухгалтер найдет липовые расходы, чтобы снизить налоги, его не касается. Приходится звонить в дружественные фирмы, договариваться от его имени, чтобы подписали кое-какие документы задним числом. Ну, и следить за их оформлением, чтобы в налоговой ничего не заподозрили.
– И ты не боишься? Ведь он, в случае чего, скажет, что не знал об этом, а бухгалтер мухлевал по своей инициативе.
– А что? Все мои знакомые так делают, особенно в мелких фирмах. Меня лично успокаивает то, что я официально на работу не оформлена. Да и другие не слишком рискуют. Ну, кто нас будет наказывать, если инспектор, в сущности, не имеет никаких прав? Сама говоришь, по любой нашей жалобе у вас возбуждается служебное расследование. А если у моего хозяина есть крыша среди ваших начальников, то итог расследования предрешен.
– Ну, а те, которые рисуют тебе документы на липовую услугу, разве они не рискуют? А если будет встречная проверка?
– Да это просто: по какой организации будет встречная проверка, ту они и включат в книгу продаж вместо какой-то другой. Это же все в электронном виде делается, взял и отредактировал. Содержимое компьютера все равно теперь никто не проверяет, коли налоговую полицию разогнали.
– Да, не слабо, - саркастически усмехнулась Лека. - Похоже, вся страна этим занимается, все замазаны. Бизнес уходит от налогов, чтобы выплачивать откаты чиновникам, но все при этом кричат о непосильном налоговом бремени и налоговом терроре! Государство объявляет войну коррупции, и поручает это самим коррупционерам. Начальники в пылу этой «борьбы» создают такие противоречивые регламенты для своих подчиненных, что за малейшую провинность могут наказать любого, а могут вывернуть иначе и не наказывать. Тем самым коррупционная зависимость от верхов только усиливается, одновременно подавляется любая инициатива снизу. За обналичивание денег как будто существует уголовная ответственность, но обнальные конторы легко регистрируются на пьяниц, бомжей и покойников, так что привлекать к ответственности некого. От налогов уходят мошенники, а наказывают за это проверяющих. Честные налогоплательщики несут непосильное бремя, а нечестные - процветают. Разворовывают бюджет по всей стране по одним и тем же схемам, а привлекают к ответственности лишь тех, кто стал неугоден. Неужели тебя эта ситуация не возмущает?
– Ой, мне не до возмущения, я сына ращу и жизнь у меня одна: не собираюсь ее на борьбу с ветряными мельницами тратить, - заключила Наташка. Она, подчиняясь мощному инстинкту самосохранения, умела не думать о том, что не таило прямых угроз благополучию ее маленькой семьи.
– Ну, правильно, все мы как свиньи под дубом. Пусть корни подрываем у дерева, лишь бы на наш век желудей хватило, ; с горечью продолжала Лека. Ни с подчиненными, ни с родителями она не хотела обсуждать эту тему, но и самостоятельно все никак не могла выработать для себя какое-то нравственное решение, и это очень мучило ее. ; И все равно тебе легче. Тебе что вменили в обязанность, за то тебе и платят. Честно, по крайней мере. Пусть даже это и противозаконно, но если этим занимаются все, то совсем не страшно. А я уже не понимаю, на кого работаю - если на государство, то почему ему безразлично, что растаскиваются деньги честных налогоплательщиков? Или на коррумпированных чиновников, протащивших такие законы, чтоб легче было воровать? А моим инспекторам притворно вменяют, чтобы они контролировали налоги, выполняли план начислений, но как-нибудь так, чтобы чьи-то финансовые интересы не задеть, суды не проиграть: все служебные инструкции на это заточены. И куда это толкает людей? На сговор с налогоплательщиком, за который потом, правда, тоже могут наказать. Наше начальство теперь видит свое предназначение в том, чтобы трепать нервы тем, кто под рукой, раз уж с мошенниками ничего сделать нельзя. Театр абсурда! Презумпция виновности! А кто проверит, не получили ли сами вышестоящие взятку за отмену решения ввиду неполной, на их взгляд, доказательной базы? При такой ситуации я больше не хочу работать в налоговой инспекции.
– Ну, и не будешь скоро работать! Еще месяцев четыре-пять продержись, и в декрет! Успокойся, тебе нервничать вредно. Ведь не тебя же накажут, а твоих подчиненных! Вот пусть они об увольнении и думают! Деньги тебе пока платят, и ладно. Жить надо одним днем, иначе с ума сойдешь. Тебе что, больше всех надо? Подчиненных, ей, видите ли, жалко! Справедливая какая нашлась, чудо природы! Хватит уже о работе. Расскажи-ка лучше, как у вас с Глебом дела? Вчера встретила его в автобусе: что-то он грустный какой-то...
– Вы разговаривали? ; Лека быстро взглянула на подругу, мгновенно переключившись на другую, еще более важную для нее проблему.
– Он меня не видел, а мне уже выходить пора было.
– А куда он ехал?
– Вообще-то в сторону вокзала. А почему ты спрашиваешь? Вы ведь на его даче живете?
– Я у родителей пока. Мы с Глебом поссорились.
– Да ты что! А из-за чего?
– Представляешь, он принес мне в больницу письмо, якобы написанное мне моим любовником…
– Ничего не понимаю. Каким еще любовником?
– Да нет у меня никого, кроме Глеба, ты же знаешь.
– А кто же написал письмо?
– Представления не имею. Наверное, он сам.
– Не может быть! Думаешь, он хочет вернуться в семью?
– Ой, Наташа, не спрашивай: мне так плохо... - Лека заплакала. Лицо ее побледнело, подурнело, пошло красными пятнами. Наташка достала из шкафчика пузырек с валерьянкой, накапала в рюмку, поставила перед Лекой, обняла ее.
– Ну-ка, выпей вот это. Прекрати реветь. Для тебя что сейчас главное? Твой ребенок, согласна? Ну, вытирай слезы. Ничего еще не известно наверняка. Ты ему сама звонила?
– Звонила еще в больнице, он не брал трубку. Из-за какого-то глупого письма, и так сразу все изменить! Невероятно. Хотя бы объяснил мне, в чем дело! Как можно жить в этой неопределенности?
– А ты позвони еще. Прошло время, может, он уже успокоился.
– Ты думаешь?
– Конечно. Глеб ; мужчина с гипертрофированным чувством собственного достоинства, ему трудно сделать первый шаг к примирению, даже если он уже понял, что неправ.
В конце концов, действительно, почему не позвонить еще раз? Если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к горе! Только надо это сделать утром, потому что вечером рядом может быть жена. Успокоенная, окрыленная надеждой Лека вернулась домой, к родителям.
На следующий день после оперативки она вышла в коридор и набрала номер Глеба. Опять никто не берет трубку: «Абонент в настоящее время не может подойти к телефону. Попробуйте перезвонить позднее». Да сколько же можно перезванивать!
- Ну, возьми, возьми трубку, ну, Глеб, ну, пожалуйста! - внушала Лека.
Длинные гудки, и, наконец, незнакомый мужской голос: «Алло, кто говорит?»
Лека прервала разговор, решив, что ошиблась. Хотя, как можно ошибиться, если номер вбит в память телефона? Может, сотик у Глеба украли? Она повторила вызов. Опять тот же голос: «Девушка, не бросайте трубку. С Вами говорит следователь Сергей Лобнов. Тут у нас несчастный случай с мужчиной, но при нем нет документов!».
Сердце Леки сжалось, тревога охватила ее: «Что с ним, скажите скорее! Он жив?»
- К сожалению, мужчина погиб. Скажите, кому вы звоните?
- Глебу Куприянову! - Сердце Леки бешено стучало, а разум подсказывал выход: «Это не Глеб! Он просто потерял телефон!»
- Девушка, назовите, пожалуйста, ваше имя и фамилию. Где вы проживаете и кем приходитесь погибшему?
- Нет, я уверена, это не он! Этого не может быть! - в отчаянии закричала Лека. Посетители налоговой удивленно уставились на нее… Взяв себя в руки, она отошла подальше от людей и ответила на все вопросы. Мужчина обещал скоро ей перезвонить, куда подъехать для дачи показаний.
- А как он погиб? Где это случилось? - спохватилась Лека.
- Труп найден в озере поселка Петушки, причина смерти пока не установлена…
Глава 21
Юлия с детства знала, что очень хороша. Темные блестящие волосы, выразительные карие глаза с длинными ресницами, прямой аккуратный носик, пухлые красиво изогнутые губки - все было безупречно. Мать не могла налюбоваться на свою красавицу, наряжала ее в самые модные платья, которые шила сама. Девочка с ранних лет следила за тем, как умело и с любовью мать создает из тканей красивые вещи. Отец Юли работал трактористом в колхозе, а мама развозила почту. Заработки были небольшие, но она неплохо шила, и иногда брала заказы от соседок. Это случалось нечасто, поскольку особого достатка в деревне ни у кого не было, но в годы дефицита те, кто умел шить, были всегда одеты лучше и моднее окружающих. Случалось, что ей заказывали и свадебные платья, и наряды для гостей, для выпускниц школы, и тогда у нее оставались лоскутки волшебно красивых материй. Дочка кроила из них наряды для своих кукол. Как в большинстве сельских семей, в хозяйстве имелись корова и куры, много работы было и в огороде. Девочка помогала родителям по дому, умела доить, готовить еду. Правда, учеба давалась ей с трудом, и при малейшей возможности она старалась пропускать занятия в школе. Зато она очень любила смотреть телевизор и крутилась перед зеркалом, представляя себя то актрисой, то певицей.
Пока был жив отец, в семье были и достаток, и счастье, несмотря на то, что он частенько выпивал с друзьями. Захмелев, он становился совсем беззащитным, добрым и послушным, как ребенок, приставал к жене с объятиями и поцелуями. Укладывая его спать, мать только смеялась.
Отец умер года за два до начала горбачевской перестройки от прободной язвы желудка, и мать сразу как будто постарела лет на десять.
Наблюдая за подрастающей дочерью, она понимала, что в деревне ее ждет незавидная жизнь: мужское население спивалось. Молодежь так или иначе стремилась перебраться в город. Родни у них в городе не было, и вряд ли Юлечка смогла бы поступить в какой-то ВУЗ с ее-то знаниями. Оставалось одно - поступать дочке в швейное ПТУ, уж шить-то она ее, слава богу, научила. Получит общежитие, выучится, будет работать на швейной фабрике, а если повезет, то и в ателье, найдет городского жениха. Даст Бог, молодые и бабушку к себе заберут потом, ведь тяжело одной в деревне, когда приходит старость. А дом можно не продавать, а ездить с внуками сюда на лето.
Мать объясняла дочке, что ей не следует встречаться с деревенскими парнями, что с ее внешностью можно найти более достойного кавалера, обязательно городского, да непьющего, да образованного. Юля про себя добавляла: «А еще и высокого, спортивного и красивого».
В школе мальчишки влюблялись в нее с пятого класса. Сначала это было совсем не приятно: чтобы привлечь к себе ее внимание, некоторые ребята плевались из трубочки жеваной газетой, дергали за косичку, привязывали бантиком волосы к парте, пачкали мелом стул, на который она должна была сесть.
В седьмом классе начались нехитрые ухаживания: провожания до дома с несением портфеля, парное катание на санках с гор зимой, на лодке по реке летом, томные взгляды, вздохи и пошлые записочки на уроках. Подружки завидовали и злились, шептались и сплетничали на переменах.
А Юлька только смеялась, кокетничая то с одним подростком, то с другим, и ни в кого не влюблялась: она твердо знала, что среди деревенских ребят ее избранника нет.
И все-таки после окончания десятого класса, летом, она вопреки предостережениям матери подружилась с парнем из соседней деревни. Звали его Артем, и он был на полтора года старше Юли.
В середине-конце июля в лесах поспевает черника. Юля любила эти темные сладкие ягоды с беловато-синим налетом. Мама говорила, что они очень полезны для зрения. Как-то раз Юля с матерью, надев на головы специальные шляпы с сеткой для защиты от комаров, собирали чернику. Жаркий летний безветренный день клонился к вечеру. В лесу было тихо, только звенели комары, непрестанно терзавшие открытые кисти рук, да жужжали оводы, с тупым упорством пытаясь прокусить жесткую ткань защитной лесной одежды. Струйки пота стекали по спине и лбу, и Юля мечтала поскорее очутиться в прохладных водах деревенской речки.
Юля хорошо ориентировалась в лесу, все здесь было с детства знакомым, поэтому она без страха уходила далеко от матери в поисках самых густо усыпанных ягодами кустиков. Она набрала почти полную корзину, и скоро уже сможет искупаться. Какое это наслаждение нырнуть с разбегу в темную ласковую воду, охладить разгоряченное тело, вдосталь поплескаться в реке, рассеивая вокруг себя прозрачные, искрящиеся на солнце брызги!
Неожиданно совсем рядом раздался треск сломанной ветки. Юля обернулась.
- Привет! Я напугал тебя? Извини, - рядом стоял и улыбался высокий парень с кузовком на плече. Кажется, она его знает. Точно, это Артем из Нижних Липок.
- Совсем ты меня не напугал. Чего мне бояться? Звери летом не нападают.
- Ну, а если кабан встретится? С ним шутки плохи. Ты здесь совсем одна?
- Нет, мать где-то рядом. А ты один? Много набрал?
Артем показал полный кузовок и улыбнулся.
- Ой, какие синие у тебя губы! - засмеялась девушка, сняв с себя защитную сетку.
- А у тебя нет. Почему?
- Потому что я в лесу никогда не ем ягоды, только дома.
- Красоту бережешь? И правда, от тебя глаз не отвести. Приходи сегодня вечером в клуб. Я приеду.
- Вот еще! - фыркнула Юля.
- Я буду ждать, приходи! - улыбнулся на прощание Артем.
…В клуб Юля все-таки пришла. Танцевала только с Артемом. Потом он позвал ее побродить в ночи. Он оказался очень интересным рассказчиком, и Юля не заметила, как по проселочной дороге они ушли далеко от деревни. В темном небе висела идеально круглая полная луна, вокруг простиралось светящееся в бледных ее лучах ржаное поле. Артем читал ей стихи Есенина: «Про волнистую рожь при луне по кудрям ты моим догадайся…»
Вернувшись домой, Юля долго не могла заснуть, вспоминая светлые прямые волосы Артема, его идеальный профиль в лунной ночи, большие голубые глаза и мягкий изгиб губ…
С тех пор каждый вечер Артем приезжал в Верхние Липки на своем мотоцикле. Они бродили с Юлькой по пустынным полям за деревней. Рядом с Артемом Юля чувствовала себя совершенно счастливой. Иногда они забирались на высокие душистые стога, и, лежа на спине, всматривались в звезды. Артем верил, что где-то далеко обязательно существуют планеты, населенные живыми разумными существами, неизвестными нам животными и птицами.
Он много рассказывал девушке о фантастических мирах, о полетах астронавтов на чужие планеты, о встречах с неизведанным. Он обожал фантастику и запоем читал всю литературу, какую мог достать из этой серии.
Артем с Юлей мечтательно следили за падающими звездами и гадали, что это: пролетающая комета, астероид или инопланетный корабль?
А еще он говорил, что пришельцы из иных миров временами прилетают на нашу Землю. Он сам видел на рассвете какой-то странный предмет, похожий на летающую тарелку. К сожалению, инопланетный корабль был слишком далеко, чтобы его можно было рассмотреть.
Когда-то очень давно космические корабли пришельцев часто посещали нашу планету, и даже были построены космодромы, остатки которых до сих пор существуют на просторах перуанской пустыни Наска в Южной Америке. Только с самолета можно увидеть изображения животных и растений, которые могли служить условными знаками для астронавтов. Идеально прямые многокилометровые линии, выполненные посредством соскабливания грунта, ровные длинные посадочные полосы, указывающий направление движения гигантский трезубец однозначно свидетельствовали, как уверял Артем, о том, что инопланетные цивилизации существуют.
Сначала Юлька думала, что парень шутит. Какие еще инопланетяне? Это такая же выдумка, как Змей Горыныч или Баба Яга.
- Как же ты этого не знаешь? - удивлялся ее дремучести Артем. - Это все уже доказано учеными. Во всех частях света найдены древние рукописи - на коже или пергаменте, повествующие о богах, спускающихся на землю в раскатах грома и клубах дыма, или, наоборот, о взлете их на небеса на огненной струе, сверкающей, как солнце и гремящей, как гром.
– Как на ракете?
– Ну, конечно! Найдены и скульптуры богов, одежда которых напоминает костюм космонавта: надутые штанины и рукава, герметически закрытые шлемы, защитные очки, руки, похожие на механические клещи. Разве ты не смотрела фильм «Воспоминание о будущем»? Нет?
– Нет.
– Много потеряла! Ученые обнаружили древнейшие наскальные рисунки, изображающие летательные аппараты, доказали, что рисунки выполнены задолго до нашей эры! Скафандры пришельцев земляне изображали в виде круга над головами сошедших с небес богов. Пришельцы учили невежественных и неразвитых землян моральным заповедям, и я думаю, что именно они послужили основой религий всего мира. Отступление от этих заповедей может привести, как предупреждали инопланетяне, к катастрофе. В понятии землян эта катастрофа и есть предсказанный конец света. Ну-ка, какие заповеди ты помнишь?
– Не убей, не укради, не прелюбодействуй, чти родителей.
– А еще?
– А сам-то ты помнишь?
– Не сотвори себе кумира. Не пожелай себе жену ближнего твоего. Еще там про клевету, типа «не возводи напраслину на других», как-то так. И про зависть что-то. И знаешь, в какой обстановке эти заповеди Господь произносил? Гора Синай была в огне, окутана густым дымом, земля дрожала, гремел гром, блестела молния. Я уверен, что это была одна из ракет на старте: перед тем, как покинуть Землю на долгие тысячелетия, инопланетяне, которые находились на высокой ступени развития, напутствовали невежественных землян.
– Как ты думаешь, люди ведь часто не соблюдают эти заповеди?
– Думаю, да. В Библии написано, что когда Моисей увидел, что народ пляшет вокруг Золотого тельца, забыв о Боге, он пришел в страшный гнев при виде «разнузданного пиршества». Поклонение деньгам большой грех и ведет к страшным бедам.
– А что это - Золотой Телец?
– Это фигура рукотворного божества, которому стали поклоняться люди. Она была отлита из золота, собранного у всего народа.
– А ты сам верующий?
– Я верю в Добро, во Вселенский Разум. Какая разница, как это назвать? Мораль должна быть внутри человека, это честь, это совесть, это справедливость.
Юлька восхищалась Артемом: он был умнее и знал так много! Но иногда она чувствовала, что от него пахнет перегаром.
– Зачем ты пьешь? - спрашивала она. - Мне это не нравится.
– С отцом после работы выпили немного. Что в этом плохого? - искренне не понимал Артем.
Начались занятия в школе. Артем и Юля по-прежнему встречались почти каждый вечер. Осенью Артем должен был уходить в армию.
В деревне все уже знали об их романе. Подшучивали, подкалывали. Мать корила Юлю, что та губит свою жизнь. Артем был из бедной многодетной семьи, и до призыва в армию помогал отцу по хозяйству. Они вдвоем за полтора года построили большую бревенчатую избу с мансардным этажом, чтобы места хватало всем. В хозяйстве держали скотину, большой участок земли плотно засадили овощами, в саду росли плодовые деревья. Но мать не ценила трудолюбие Артема: она и сама много работала по хозяйству, и это было делом привычным, кого в деревне этим удивишь?
Ночи уже не были такими теплыми и короткими, как летом, темнеть стало раньше. Вскоре начались первые заморозки. Однажды, дрожа от холода, но не желая расставаться, Юля и Артем нашли на задах незапертую баньку и зашли туда погреться.
В бане было темно и тесно. Артем вынул зажигалку и осмотрелся. Из предбанника они пробрались внутрь бани, нашли полок и прилегли на него. Долго молчали. Артем взял Юльку за руку, прижался лбом к ее щеке и начал рассказывать, как будет скучать без нее и писать ей длинные письма. Оказалось, что он очень любит Юльку, но считает ее еще ребенком. Он давно хотел быть к ней ближе, но понимал, что этого нельзя.
– Почему же нельзя? - повернулась к нему Юля. - Я давно уже не маленькая.
– Я знаю, твоя мама против.
– А что мне мама? У меня своя голова на плечах.
Артем робко поцеловал ее в щеку, потом по-взрослому, в губы. Губы его были прохладными, нежными и ласковыми, и Юлька потеряла счет времени…
Вскоре Артем уехал, а жизнь потекла своим чередом. Артем, как и обещал, часто писал, просил прислать фотографию на память. Мать бурчала, что не о таком зяте мечтала для своей красавицы. К Новому году тоскующий парень прислал свои стихи:
Неуловимо и бесследно, как лунный луч, исчезла ты,
Я век бродил бы по Вселенной, чтоб отыскать твои следы.
Я брал бы в руки свет горячих и, в общем, симпатичных звезд.
Комету, что по небу скачет, я б, взяв за хвост, тебе принес.
И ты б смотрела и смеялась, а в небе строгая луна
В лице б надменно изменялась, когда тебя я целовал…
Юле было приятно, но она отвечала все реже: понимала, что не хочет всю жизнь провести в деревне. Кроме того, Артем будет пить все чаще и больше, это было ясно. Юля вспоминала пьянство отца. Наверное, в деревне иначе не бывает. Нет, так жить она не будет. Вот закончит школу и обязательно поедет в город.
Наступила весна, и Юля с мамой занялись шитьем платья для выпускного вечера. Для лифа решено было использовать светло-сиреневый шифон с темно-сиреневыми листиками, очень пышную многослойную юбку сшили из темно-сиреневого шифона. Платье получилось шикарное, с черным пояском гармонировали черные лакированные босоножки на высоком каблучке, купленные в городе. Красавица Юлия будто сошла с обложки модного журнала.
На выпускном балу мальчишки наперебой приглашали Юльку танцевать и даже подрались за право проводить ее до дома…
Продолжение http://www.proza.ru/2012/02/07/534