По-разному складываются у людей отношения, да и само отношение к разным людям разное. Бывает, что Родные хуже врагов. А бывает и чужой человек роднее Родного.
Случилось это давно, еще в первую мировую войну. Федор Петрович, по прозвищу Ермак, попал c тяжелым ранением в госпиталь. Доставили его туда однополчане, земляки. Госпиталь был переполненным. Уговорили доктора, чтоб определил в палату, а не в коридоре. Раненый был без сознания, земляки уложили его на кровать, посетовали, что дядька Федька небритый и когда теперь побреется, поклонились и ушли. Прошло сколько-то времени. Мастерство врачей и заботами сестер милосердия раненому раненому стало лучше. Федор Петрович пошел на поправку, начал потихоньку ходить. Выздоравливающих и окрепших , доктор распорядился перевести в коридор. А в палатах места только с тяжелыми ранениями и офицерам.
Фронт разваливался, солдаты разъезжались по домам и земляки, уезжая домой, пришли проведать Федора Петровича. Нашли палату, в которую его определили, зашли, поздоровались. Не видя дядьку Федьку, спросили, где же земляк? Один из раненых ответил по-простому, мол, в коридоре лежит Федор Петрович, и скривился от боли. Истолковав гримасу по-своему, служивые вышли в коридор, а там носилки с умершим бойцом укрытым стоят у дверей. Санитары, видимо, отнести не успели или отлучились куда - то. А Федор Петрович на улице в это время курил. Служивые опечалились, приняв умершего за своего хуторянина, прочли молитву, возможно и в лоб поцеловали, не знаю точно, говорили, что своими глазами мертвым видели дядьку Федора, значит, целовали. Словом, попрощались с земляком и отбыли домой.
В родном хуторе, все вместе пошли к дому «вдовы», понесли скорбную весть тетке Оксане, что погиб, дескать, геройски от ран дядька Федор. Оксана Сергеевна погоревала, поплакала, а жизнь продолжается. Муж «погиб», сын неизвестно где воюет, а надо дочь подымать, девка уже на выданье скоро. Прошло время. Федор Петрович, выписался из госпиталя, бурные события того времени захватили, закружили, и домой сразу попасть не смог. А к Оксане Сергеевне посватался вдовец Яков Спиридонович, который после смерти жены остался один с тремя детьми. Яков Спиридонович был довольно зажиточным, и к тому же, должность имел церковного старосты. Оксана Сергеевна отказала раз, второй, а на третий Яков Спиридонович приехал с детьми.
– Оксана Сергеевна, Христом Богом молю, давай сойдемся. Не захочешь, как жена со мной жить, живи как Мать моим детям. Знаю доброту твою, верю, что будешь им не хуже Родной мамки. Ты вдовая, и я вдовец, у меня дети сироты, и твоя Катя тоже, выходит, сирота. Девка, вот-вот на выданье, и приданное справим и свадьбу отыграем, она мне как Родная будет, а моим детям сестрой старшей. И мои вырастут не басурманами.
-Давай сойдемся, - просительно говорил Яков Спиридонович.
Посмотрела Оксана Сергеевна на Детишек, маленькими котятами жавшимся к отцу. Сжалилось женское сердце, у самой двое, да хоть взрослые, сын воюет уже. Придёт обженится, дочка тоже вот-вот замуж. А дети Якова Спиридоновича смотрели на неё выжидающе, и были хоть и чисто одетыми, но сразу бросалось, что не материнских рук эта забота, а случайных, видимо, нанимал отец служанку. Вот эти детские, ждущие глаза, и растопили лед в сердце Оксаны Сергеевны. Согласилась она сойтись с Яковом Спиридоновичем, не обещая быть женой, но матерью быть заботливой. Слово свое сдержала, была ли ЖЕНОЙ, то неведомо, двоих тайна эта, а матерью и впрямь стала лучше иной Родной. Пасынки полюбили её, как родную мать, за доброту и заботу и стали звать Мамкою.
Оксана Сергеевна несмотря на то, что жила у Якова Спиридоновича, за семь верст от своего подворья, дом не забывала, часто бывала там, поддерживала порядок, словом,блюла. Привозил их иногда с Катей Яков Спиридонович на тачанке, помогал, подправлял то, что ветшало. а Оксана Сергеевна с Катей прибирали в домике, управлялись в леваде, пололи и окучивали овощи. Продавать подворье Оксана Сергеевна наотрез отказалась. Сын вернется , будет Родительское гнездо в самый раз.
После очередного ранения вернулся домой Федор Петрович. Добирался домой долго и все предвкушал радость встречи с любимой женой, дочкой и сыном. Перед хутором, встретил Ивана Черкеса, молодого парня, жившего от него через два дома.
Поздоровались, он попросил прикурить. Иван долго вглядывался в исхудавшего Федора Петровича. Все же, не вытерпев, спросил:
- Дядька Федя, это Вы?
- Да, я, - усмехнулся Федор Петрович, - что не похож?
- Ермак? - Уточнил подросток.
- Конечно, если не считать Федьку, сына моего, но он еще только Ермачёнок,- засмеялся Федор Петрович.
- Живой, значитца? Вон оно как, - задумчиво, как бы рассуждая, туманно произнес подросток. Скоренько распрощавшись, Иван сел на коня и намётом пошел в сторону Мартыновки.
Идя по хуторской пыльной улице к своему двору и здороваясь с хуторянами, удивлялся тому, что люди отвечая и узнав, смотрели на него как-то удивленно. Мужчины с любопытством, а женщины с благостным испугом, прикрывая рот концом платка. В разговоры вступать, несмотря на желание некоторых земляков, не торопился. Оно и понятно. Успеется. Домой торопился. Зашел во двор - никого, пошарил под стрехой, ключ на месте. Вошел в дом - никого. Чисто прибрано, все в порядке, а дома никого. Удивился, размышляя, где же Оксана Сергеевна - любушка? Сын, скорее всего, воюет, это понятно, а дочка и жена?
- Не иначе, как в Новочеркасск в Собор Сергеевна пошла, помолиться, - размышлял он.
Оксана Сергеевна была легкой на подъем, иной раз хуторяне, встречая её далеко от дома, удивлялись:
- Сергеевна, Вы куда?
- В Собор, помолюсь, схожу.
Почему именно в Новочеркасский Собор её тянуло, не понятно. Ладно хуторская церковь, небольшая, деревянная, но в Большой Мартыновке находился каменный Свято-Троицкий храм.* А вот тянуло её именно в Собор. Пройтись Оксане Сергеевне больше ста километров труда не составляло.
Размышляя так, Федор Петрович походил по комнатам. Чисто, прибрано, а вот съестного нет ничего, даже краюхи хлеба, только мешочек с сухарями и нашел. Пошел в летнюю кухоньку, и там чисто , посуда сияет чистотой. Заглянул в леваду, грядки прополоты, все ухожено. Заглянул в погреб, все как всегда. Набрал моченого тёрна в миску и пошел в дом. Сидя за столом и жуя тёрен, размышлял, о том, что случилось, а что не мог понять. И где Катя? Наверняка уже весь хутор знает, что служивый вернулся. И еще странно, что никто не приходит проведать, наверняка полчане кто – то в хуторе.
- Непонятно, сторонятся, как чумного, - размышляя так , решил зайти к соседям, которые тоже вопреки всему не появлялись, хотя отношения были хорошие.
Соседка Мария, всплеснув руками, всплакнула, не зная, куда гостя усадить, чем потчевать. Сосед Тимофей, пришедший со двора, обрадовался не меньше Марии, обнялся по- мужски крепко, до хруста. Федор Петрович ойкнул:
- Раздавишь, чертяка, - и хохотнул.
- И впрямь одурел Тимоха, ты глянь , дядька Федор худющий, кожа да кости, краше в гроб кладут, - и прикусила язык, прикрыв рот рукой.
- Да, Машутка, после ранения, я оклемаюсь, Оксана Сергеевна откормит, были бы кости, а мясо нарастет, - не обращая внимания на смутившуюся Марию, ответил Федор Петрович.
Сели за стол. Пока Мария подавала закуску, сосед Тимофей поставил бутылку. Разлил.
- Тимофей, а ты не знаешь, часом, где мои? Спросил, и опять непонятное, соседи переглянулись, смутились. Тимофей, поднимая рюмку, предложил:
- Давай, дядя Фёдор, за твое возвращение, - и без паузы, как-то скороговоркой, - мы ведь тебя похоронили. Видишь ли какое дело, - и замолчал, пожевал губами, -и тетка Оксана … того... нет её.
- Что с Ксаной? - побледнел Федор Петрович. - Где Катя? Да рассказывайте, не рвите душу, мать вашу, - не стерпел он, всегда выдержанный и не матерящийся при женщинах.
- Да не переживайте, дядь Федь, - вмешалась Мария, - живы и здоровы, только в Мартыновке они теперь. Но сюда наведываются.
- Ну давай сосед, с возвращением тебя, - они чокнулись, выпили. Закусили мочеными яблочками. Закурили и Федор Петрович, успокоившись, опять спросил, давно ли жена с дочкой ушли в Мартыновку. Соседский сын, парнишка лет шести, которого Федор Петрович помнил чуть ли не грудничком, вдруг выпалил:
- Так бабуля Ермачка женилась. Теперь богатая. В каменном курене живет.
Федор Петрович, хорошо, что сидел, а то упал бы точно. Не веря словам малого, он недоуменно уставился на Тимофея. Мария, схватив за руку сына, шлепнула по заднице, выпроваживая вон из комнаты.
Тимофей рассказал, как пришли служивые с фронта и как рассказали тетке Оксане про то, что помер муж её. Как убивалась она по нему. Как сватался Яков Спиридонович трижды, как отказывала тётка Оксана, и как приехал с детьми, и пожалела тетка сирот. Мария добавила и то, чем поделилась с ней тётя Оксана перед отъездом, что не женой идет к Якову, а матерью к детям. Все едино жить не для кого, дети выросли, а мил друг Феденька сгинул на проклятой войне. Опустошённый и не верящий в происходящее, сидел Федор Петрович и пил с Тимофеем первач, не чувствуя вкуса и не хмелея.
Помянули погибших и стал он собираться домой. Попрощался, поблагодарил за угощение и, прихрамывая на раненую ногу, пошел. Дома сидел в горьких раздумьях за столом, сжав голову руками и не представляя, что делать. Услышав, стук калитки, поднял голову, мимо окошка мелькнуло что то белое стремительное.
- Какую-то бабу чёрт несет, - отстраненно подумал он, - только жалельщиц мне сейчас не хватает. Стукнуло в сенцах, подумал вскользь, что надо было запереться. Открылась входная дверь……
Оксана Сергеевна варила в ведерном чугуне борщ на большую семью. Раскрасневшаяся, стройная, сильная телом, высокая с большой косой, скрученной в тугой узел на затылке. Покрытая простым платком, разомлевшая у летней печки, подлаживая кизяки. Рядом крутились дети. Старшая Катя сидела под навесом рядом и вышивала что то. По улице кто то скакал галопом, слышен был стук кованых копыт. Возле подворья он стих и во двор ввалился Ванька Черкес.
- Черт шалапленный, ты чего наметом, по улице кур пугаешь и пыль подымаешь, вот я тебя сейчас, - замахнулась на него Оксана Сергеевна, взмахнув половником, которым мешала и пробовала борщ.
- Тетка Оксана, дядька Федька Ермак воротился, живой и здоровый, только после ранения, - выпалил Иван, - я его толички, что встрел возле хутора, домой шел.
Ноги подкосились, Оксана Сергеевна, ухватилась за столб, поддерживающий навес над летней печкой- горнушкой.
- Ой, Боже! – Только и смогла вымолвить, и вдруг сорвалась с места. Только хлопнула калитка.
Удивленные люди смотрели, как женщина с половником в руках, вытирая лицо фартуком, бежала по улице.
- Феденька, милый, что ж я наделала, проклятая, что ж будет теперь, не простит, ведь? Руки на себя наложу.- метались у нее мысли в голове, - что ж я наделала...?
Семь верст до хутора напрямую по степи, по бурьянам, ерикам, по чьим -то парам, она бежала не разбирая дороги. Жаркое солнце палило над выжженной степью. В колеблющемся мареве только островки ковыля перекатывались волнами от дуновения легкого ветерка. Жарким палящим воздухом обжигало легкие, но и его не хватало, задыхаясь Оксана Сергеевна бежала не разбирая дороги. Ноги исцарапало колючим сухостоем бурьяна, но она не чувствовала этих уколов, только одна мысль снедала её:
-Что же я наделала?
Уже у самого хутора её догнал Яков Спиридонович с дочкой Катей на тачанке, но она так и добежала до самого подворья. Возле двери замерла, переводя дыхание и усмиряя стук сердца. Медленно вошла, увидела мужа, законного, венчанного, сидящего за столом. Боже, какой же он худющий, небритый, даже меньше стал, но такой милый и родной, до ломоты в груди. Прислонилась к дверному косяку, ноги подогнулись, она сползла, встав на колени перед мужем. Тихо сказала с надрывом:
- Прости. Не дождалась. Сказали погиб. Я ждала. Видит Бог, верно ждала и не помышляла о другом. Виновата я, Феденька перед тобой, - слезы текли по щекам.
Федор Петрович встал. Подошел, взял руками за плечи. Поднял, прижал к себе, говоря:
- Встань, Ксана, не виноваться, знаю ВСЕ, нет твоей вины, о дочке Катюше думала.
Обнялись они и тут ворвалась, с криком - «Папа», сдерживаемая у порога Яковом Спиридоновичем, дочка Катя. Повисла на нем, ойкнувшем. Степенно вошёл и сам Яков Спиридонович. Мужчины поздоровались чинно. Присели. Помолчали. Потом Яков Спиридонович нарушив молчание, заговорил:
- Ты, Федор Петрович, не гневись, никогда бы не посмел к жене воина свататься. Но вышло так, что похоронили тебя. Иван Колесников, сказал, что лично тебя умершим в госпитале видел, что попрощался с тобой. А я, ты знаешь, вдовый уж сколько, вот и посватался к Оксане Сергеевне. Она женщина достойная, все знают её как заботливую жену и мать. Таких поискать - не найдешь. Знаю, не пошла бы она за меня как женщина, а пошла как МАТЬ, детей - сирот пожалела. Так что не обессудь. Что сказать хочу еще, Федор Петрович. Не забирай у меня Оксану Сергеевну. Понимаю, что пораненный ты, но я тебе в Мартыновке дом куплю, найму женщину для ухода, открою счет во всех магазинах. Не лишай только детей матери. Мои её за родную мать почитают, – печально проговорил Яков Сидорович и замолчал, горько вздохнув, - Прости, дурость говорю, но….
Федор Петрович задумчиво сидел, молча слушая, только желваки на скулах худого после ранения и болезни лица играли, да пальцы подрагивали нервно. Оксана Сергеевна скорбно молчала, слезы от беззвучного плача катились по её щекам. Наконец, Федор Петрович нарушил молчание:
- Спасибо тебе, Яков Спиридонович, за заботу, за то, что не оставил МОЮ жену, поддержал. Низкий тебе поклон, нет твоей и её вины. Нет моей обиды никакой, но это МОЯ жена, венчанная. Что скажешь Оксана Сергеевна? Хочу знать, что сама думаешь?
Оксана Сергеевна вскинула красивые заплаканные глаза и встала перед ним на колени.
- Прости меня, Феденька, ты мой суженый и только с тобой была и буду счастливой. Не гони.
Больше никто ничего не произнес. Яков Спиридонович, встал и, тяжело ступая, вышел.
А встретившимся было о чём поговорить, пока дочка красавица сноровисто собирала на стол, бегая то к соседке, у которой дымилась летняя печка, что-то там грея или готовя, то в погреб за солениями.
На другой день к двору Ермаков работник Якова Спиридоновича пригнал пару быков, лошадь, стельную корову и десяток овец. В бричке стояли плетенные из ивняка кошелки с птицей. Сам Яков Спиридонович на тачанке привез вещи Оксаны Сергеевны и Катины.
Яков попросил Федора Ермака не обижать и принять хозяйство, потому, что не с пустыми руками Оксану Сергеевну забрал и что наживали они с Сергеевной вместе, это её доля.
Вот такая история. Сын их Федор Федорович вернулся с войны живым здоровым, и вместе с отцом Федором Петровичем еще воевал и с белыми. Дочь Катя вышла замуж и её муж Иван Колесников, один из тех кто был вестником смерти Федора Петровича воевал на другой войне с фашистами, в четвертом кавалерийском Кубанском казачьем корпусе. Вернулся живым. А их сын Федор Федорович в пятом Донском Кавалерийском казачьем корпусе. Погиб. Но то уже другая история.
Дети Якова Спиридоновича выросли и до самой смерти Оксаны Сергеевны, Бабушки Ермачки, называли её Мамой и даже дети их и внуки родычались с потомками Оксаны Сергеевны и Федора Петровича....
* Свято-Троицкий храм основан 27 мая 1896 года в память коронования императора Николая Александровича. Это единственный в мире храм-памятник помазания на царство императора Николая II. В нем пел Шаляпин.