Рядом со скучающей на автобусной остановке Викой деликатно присел одетый со вкусом худощавый человек среднего роста, неопределённого возраста, из местных.
- Здравствуйте. Добрый день, Виктория Викторовна! Не помешаю? Разрешите, пожалуйста, присесть?
Вика равнодушно кивнула.
Заметив, что Виктория его не узнала, смутился и покраснел.
- Прошу прощения за беспокойство! - пролепетал он и сел на краешек скамейки.
Одет он был в модные тогда фирменные джинсы и такую же рубашку, светлые волосы были элегантно пострижены, на ногах красовалась дорогая заморская обувь, что машинально отметила Вика. Держал он себя подчёркнуто деликатно.
- Жарко, однако, - подосадовала она и с надеждой взглянула на свои часы. Думать ни о чём не хотелось. Донимала жажда, хотелось есть.
Время тянулось невыносимо медленно, а магазин, напротив которого она сидела, и не собирался открываться. Всё ещё был перерыв.
"Перекусить бы чего-нибудь, - думала она, раздражаясь.- Можно было бы, не спеша, дойти до станции пешком." Вдруг сидевший рядом человек заискивающе заглянул бесцветными глазами ей в лицо и, заикаясь, негромко виновато пожаловался:
- Винный отдел ограбили! Третий день Валька отдел не открывает! А мать с утра ждёт с выпивкой. Что делать, не знаю. Праздник все-таки, какой-никакой, - и, заметив недоумение Вики, печально добавил, - "Яблочный Спас" сегодня!
Тут Вика узнала его. Она вспомнила, как в прошлом году в ответ на ее вопрос о местонахождении местного пляжа он с готовностью вызвался проводить её туда, понёс её сумку и назвался Славиком.
Потом всю дорогу рассказывал о Доме Творчества Писателей, привычках и нравах его именитых обитателях, где работал слесарем и со многими был накоротке знаком, даже неоднократно вместе "обмывал" гонорары новых книг, которые в те времена были довольно изрядными.
Расстались они, как давние знакомые, он приглашал её заходить к нему, обещал познакомить с Евтушенко и другими знаменитостями - "его приятелями", и Виктория подумала, что, называя себя Славиком, он, видимо, получает некое наслаждение от состояния униженного человека, рабочего - рядом с известными Писателями и с Викой, в том числе? Ведь Славик - это СЛАВА, признание заслуг. Возможно, это метод достижения желаемого - возбуждением жалости к себе, "маленькому человеку"? Ведь на Руси женщины признавались в любви словами: "жалею тебя"... Либо он, таким образом, льстит собеседнику, ставя себя ниже него? - мудрствовала Вика.
- За выпивкой нужно ехать электричкой на следующую станцию после перерыва, ближе нигде не найдёшь! Может и не хватить, это точно! - прервал он раздумья Виктории, и лицо его страдальчески перекосилось. Славик непрестанно говорил ещё что-то тихим обиженным голосом, не претендуя на внимание, не мешая Вике думать о своём.
Жара становилась невыносимой. Надоедливые мухи непрерывно садились на обнажённые плечи Вики, из-под шляпки по спине стекал пот. Когда Славик пригласил её на свою дачу в гости на Яблочный Спас, обречённо подумала: "А, может, пойти?" - но промолчала.
- Заодно наберёте яблок, сколько захотите. Мать будет рада. Она любит гостей! - Видя, что Вика ещё сомневается, добавил:
- Да это совсем рядом! Идёмте! Не пожалеете, это точно!
Тропинка вилась по обочине дороги, то забегая в лес, то возвращаясь, между пышной зеленью. В сумраке деревьев огоньками мелькали цветы, над которыми вились нарядные бабочки и мохнатые озабоченные пчёлы. Опьяняющий букет лесных запахов, звуков и свежая прохлада заставили Вику вскоре забыть о неотложных делах и гнетущих проблемах. Славик разительно оживился и молча бежал впереди, не нарушая чудной гармонии леса.
До дачи "рядом" оказалось трусцой минут сорок пять, это, ещё изрядно срезая дорогу! Приходилось в бодром темпе переходить то на одну, то на другую сторону, карабкаться в проломы заборов, прорываться сквозь колючие заросли малины с крапивой в человеческий рост, по почти вертикальному откосу выбираться из оврага, внизу которого притаилась коварная речушка под зарослями дикой растительности. Предварительно погрузившись несколько раз в ледяное месиво из глины, песка и битых бутылок, путешественники вскарабкались на другую сторону. Ноги и руки Вики горели от крапивы и ссадин. Сумка, одежда и волосы были густо облеплены круглыми колючками, обувь хлюпала от воды и ила. Вика не раз пожалела, что была в праздничной одежде, намереваясь отметить с друзьями диплом.
Но всё когда-нибудь кончается! Деревья враз неожиданно расступились, и перед изумлённой Викой открылась даль, где у зеркального озера белели тела купающихся, а рядом справа, среди зелени, в буйных зарослях цветов высилась, как корабль, огромная белая дача, утопающая в яблонях, ветви которых гнулись до земли! Со временем Вика явственно вспомнит этот пейзаж: жгущее солнце, сверкающее озеро и купающихся в нём жителей...
* * *
Родители.
Глава третья
В глубине сада стыдливо притулился неприглядный кособокий сарайчик под ветхой двухскатной крышей. Это и была фактическая обитель хозяина всех владений, которого с утра с нетерпением дожидались там родители, сидя на допотопной железной кровати, заваленной ворохом почерневших от времени и грязи одеял, сшитых некогда из ярких разноцветных лоскутков.
Вид жилища внутри оказался ещё более убогим. В полутёмном сыром помещении со слепым оконцем висел сизый табачный дым, отвратительный запах скверных папирос и винного перегара. По тёмным углам нахально зеленела плесень. Сквозь проломы полусгнивших досок пола проросла худосочная растительность. Живописную картину довершали мутные лучи света, в которых самозабвенно кружилась пыль, так как потолка не было вовсе! Увидев нежданную гостью, родители тотчас поняли, что выпивки, за которой посылали сына, нет, но деликатно промолчали.
- Виктория Викторовна, прошу любить и жаловать! Моя давняя знакомая из Москвы. Журналистка. Художник. Дача её друзей рядом с магазином. Любезно согласилась посетить нас, - представил её Славик и, извинившись, вышел.
Мать, осклабившись беззубым ртом на сером отёкшем лице алкоголика, живо подвинулась, освобождая место, стыдливо прикрыв его чистым полотенцем.
- Присаживайтесь, пожалуйста! Простите великодушно, что одеты по домашнему, хотя сегодня наш главный праздник - "Яблочный Спас"! Яблоки - наши кормильцы! Все деньги от дачников - сыну, а нам - от яблок. Продаём фабрике на соки и вёдрами - проезжающим, да и дачники даром не берут. Покупают. Хватает! Живём в достатке! Будьте гостьей! Угощайтесь! - низким хриплым голосом приветствовала она Вику и радушно развела руками, как будто на столе красовалась не пустая бутылка с продавленной пробкой, окружённая остатками закуски и горкой окурков в замызганной тарелке, а настоящая скатерть-самобранка, на которой тотчас появятся бесподобные яства и заморские вина!
Славик вскоре объявился, разряженный в пух и прах, как жених на смотрины, в чём-то нежно-голубом, с напомаженными бриолином и затейливо уложенными волосами, источающий запах дорогих духов, а мать многозначительно посмотрела на Вику и засветилась необъятной улыбкой.
"Кажется, я стала поводом неожиданной комедии сватовства? Чем не гоголевский сюжет!" - подумала Вика, едва сдерживая смех. Отец не принимал участия в происходящем. В прошлом - первоклассный портной, обшивавший обитателей Дома Писателей, их жён, детей и любовниц, теперь - опустившийся старик, с незначительным лицом, покрытым седеющей щетиной. Он безуспешно пытался стряхнуть с себя хмельную дрёму и удержаться за спинку кровати, чтобы ненароком не свалиться на пол и не опростоволоситься перед столичной гостьей.
Мать, глядя, не мигая, в глаза Вики, простодушно запустила руку с давно нестриженными, грязными ногтями, в некогда роскошную грудь, которая теперь колыхалась, как желе, внушительной дряблой массой за вылинявшей цветастой кофточкой. Бесцеремонно продолжая копаться за пазухой и лицемерно улыбаясь, она извлекла скомканную купюру и царственным жестом протянула сыну. Славик, потрясённый неслыханной щедростью, бросился на грудь матери и пылко облобызал её потное лицо, издавая громкие страстные звуки, и стремглав выбежал вон! У отца от изумления распахнулись глаза и отвисла челюсть! Придя в себя, старики чинно поднялись и, отправив Вику осматривать сад, пошли собирать гостье яблоки, но тут же спохватились и окликнули её наперебой:
- Будьте осторожны, не упадите в бассейн! Его за деревьями не видно, да и земля нынче сырая - осыпается! Неделю назад туда свалился ёж, всё бегал по дну, да уж сдох, наверное, бедолага!
Нетерпеливо дослушав напутствия, Вика поспешила спасать ежа, если он ещё жив. Прошло более часа, когда с грохотом, открыв пинком калитку, появился Славик, сияющий как медный начищенный самовар. Он дрожащими руками прижимал к тощей груди две бутылки.
- Достал! - в восторге прокричал он матери, завидев её на балконе.
Потом все поднимались по скрипучей винтовой лестнице в "гостиную", которая занимала антресоли необъятной дачи. В двух огромных несуразных комнатах, обставленных всякой рухлядью, нанесённой с соседней свалки, разгуливал пронзительный сквозняк. Зато из окон и дверей открывался дивный вид на дачу и окрестности.
К празднику всё оказалось готово. У балкона красовался стол, накрытый белоснежной скатертью, сервированный с отменным вкусом и знанием дела. Не были забыты болгарские сигареты и хрустальная пепельница. Виктория восхитилась: "Такая красота, хоть пиши натюрморт "Дары природы"! Румяные яблоки, отменные груши и сливы, вишни и клубника, помидоры и огурцы, грибы и баклажаны печенные, селёдочка и салаты, и ещё многое, что бывает обычно в таких случаях на столе. Праздничную палитру дополняли домашнее варенье и пирог к чаю. В центре поместили Посольскую водку, а Портвейн отложили "на похмелье".
Славик незаметно отлучился. Едва все расселись вокруг стола, как в калитке, обозримой в открытую дверь балкона, появился участковый, которому энергично замахала руками мать и радостно закричала:
- Заходи, заходи, Володя! Как раз к столу! Поешь после дежурства!
Вскоре быстро проскрипела лестница, и пригожий ладный милиционер лёгким пружинистым походкой прошёл к столу. Не успел он толком поесть, как после очередного переодевания объявился Славик. Теперь на нём была вечерняя светло-серая тройка с дорогим серебристым галстуком и таким же шёлковым платком в кармашке. Вику потешило его наивное стремление покорить её и увлечь хорошим вкусом и изысканным гардеробом!
"Этот приём, видимо, имеет неотразимый успех у местных дам и девиц!" - подумала Вика, отметив профессиональным взглядом художника, что костюм весьма идёт ему, делает стройным и элегантным, а бесцветные глаза приобрели глубину и стальной оттенок. Славик понял это и зардел от удовольствия.
Однако пыл его скоропостижно угас при виде участкового, который принёс ему повторную повестку в милицию "за пьяный дебош и тунеядство". Посему, слегка перекусив, они незаметно исчезли, а трапеза, как ни в чём не бывало, продолжалась втроём.
Родители к столу принарядились в праздничные одежды и выглядели вполне пристойно. Отец надел шёлковую кремовую рубашку, коричневые отглаженные шерстяные брюки, новые туфли, побрился, причесался и с увлечением рассказывал о последней рыбалке. Звали его Пётр Ильич, её - Настасья Филипповна, которую теперь невозможно было узнать! Косметика, причёска и одежда преобразили её, проявили следы былой красоты, а ярко голубая кружевная кофточка делала глаза вальяжно-голубыми! Довершала её портрет ажурная французская соломенная шляпка Вики. Ранее висевшая на спинке стула, она так понравилась Настасье Филипповне, что, примерив оную, она не захотела до ухода Вики расставаться с роскошной шляпой, в которой полагала себя "дамой из Высшего Общества"!
Настасья Филипповна, в далёкой молодости - звезда и первая красавица областного театра, после исполнения роли Настасьи Филипповны присвоила её имя, и теперь решительно никто не помнил её настоящего имени. В то звёздное время безумно влюбленный Пётр Ильич увёз её с малолетним сыном на тройке с бубенцами от мужа на свою дачу в Переделкино! Потом она работала официанткой в ресторане, где научилась всяким премудростям приготовления еды и сервировки стола.
Изрядно выпив, она нараспев, с трепетной дрожью, стала читать любимые стихи из Есенина и Рубцова и даже прослезилась, припомнив прошлое! Супруг смотрел на неё с пылким обожанием, не отрывая глаз!
Вика молча с интересом наблюдала происходящее, попивая чай из облупленного чайника с вареньем и пирогом.
Бутылка водки неотвратимо пустела. Пепельница заполнялась окурками, помещение дымом. Речи супругов становились всё громче и громче.
Лишь только Настасья Филипповна и Пётр Ильич, обнявшись, самозабвенно заголосили: "Шумел камыш, деревья гнулись:", Вика незаметно покинула застолье.