В тот день мы с мамой шли в военторг. Военторг – так назывался магазин на территории военного летного училища, где преподавал мой папа. Описанные здесь события происходили в 1941г, в г.Белая Церковь, что под Киевом, накануне начала войны. Мне шел шестой год. Мне очень нравилось ходить к папе на работу. Училище было окружено высоким забором, на проходной стоял часовой с ружьем и требовал пропуск. И я очень гордилась, что пропуск у мамы был, и солдат отдавал нам честь и открывал калитку. И мы с мамой не торопясь шли по аллее к военторгу. На этот раз нам здорово повезло – в магазин привезли новые игрушки. Среди них я сразу углядела чудо- чудное, голенький, пухленький, целулойдовый пупсик! Этакий младенчик почти в натуральную величину. Конечно же, я уговорила маму его купить. Счастью моему не было предела. У меня был почти настоящий ребенок! Меня может понять только женщина. В каждой, даже маленькой, девочке живет будущая мать. Теперь все свободное время я нянчила своего сыночка. Все остальные игрушки были забыты, я даже ела и спала со своим пупсиком.
А вскоре началась война. Поступил приказ эвакуировать военное училище в Казахстан, в г.Уральск. Срочно вывозили из города семьи военнослужащих. Брать с собой разрешалось только то, что женщины могли унести в руках. Поезда уже не ходили, немцы были в Киеве. Нас вывозили на грузовиках. Мама собирала чемодан, пытаясь уложить туда как можно больше вещей, самых нужных и крайне необходимых. Я вертелась под ногами и все уговаривала маму положить и моего ненаглядного пупсика. Слезы лились ручьем, я никак не могла понять, как можно было не взять с собой моего сыночка, оставить его одного. Но мама была неумолима, она то вынимала из чемодана свой костюм , а вместо него укладывала мое пальто, то клала мои ботики вместо своего нарядного платья, то, посомневавшись, брать ли новую скатерть, заменяла ее на альбом с фотокарточками. Места для пупсика не находилось, а чемодан уже не закрывался. Как только мама отходила от чемодана, я засовывала туда свою куклу, вынимая что ни будь взамен. Мама уговаривала меня, ругала, но все было тщетно. Я рыдала, умоляла ее не бросать моего сыночка, и мама сдалась. Села за машинку и спешно сшила из старой простыни рюкзачок, в который уложили пупсика. Я его должна была носить всю дорогу за спиной.
И носила все четыре месяца, что мы добирались на разных видах транспорта до Уральска. Он был у меня за спиной, когда мы бежали ночью в лесопосадку от немецких самолетов, которые бомбили наш поезд, несмотря на белые кресты на крышах вагонов. Он был со мной, когда мы нестройной колонной, устало, плелись в какое-то село, где пережидали очередную задержку в пути. Я спала с ним в обнимку на нарах, наскоро устроенных в телячьих вагонах, где пахло скотом и сеном. Я не расставалась с ним ни на минуту, пока мы спали на полу в спортзале Уральской школы, приютившей нас, измученных, голодных и бездомных. Не снимала, когда ходили с мамой, только что родившей братика, по дворам в поисках приюта. Мама несла на руках Юрика, а я за спиной в рюкзачке своего пупсика. Не было у меня ничего дороже этой куклы, это был талисман из довоенной жизни, счастливой и беззаботной. Это был мой сынок, как у мамы новорожденный братик Юрочка.
И вот меня с ним разлучили. Однажды, это было уже весной 1942года, к нам пришли в гости мамины знакомые с маленькой дочкой, рыженькой девочкой лет пяти. Отец девочки обещал маме привезти ее швейную машинку, которую она оставила на одной из остановок нашего пути из Белой Церкви в Уральск. Мама была готова, за эту неоценимую услугу, отдать ему что угодно. И отдала, кроме ковра, в который была завернута машинка, моего пупсика. Он очень понравился девочке, его дочери. Она все время не выпускала его из рук, пока была у нас в гостях. Я ревниво следила за ней, но под строгим взором моей мамы, не отбирала и помалкивала. И я не заметила, как девочка унесла пупсика с согласия моей мамы.
Это было самое большее горе в моей маленькой детской жизни. Сначала я истерически рыдала несколько дней. Потом, совсем по взрослому, дала себе слово, что не прощу маме ее поступка. Это было предательство с ее стороны. И мое полное не понимание, как она могла так поступить, после того, что мы пережили все вместе: она, я и пупсик. И я помню об этом всю жизнь. Маму я, конечно же, давно простила, и нашла оправдание ее поступку. Но и забыть этого не могу. Довоенный пупсик, купленный в военторге, символ мирной счастливой жизни, спутник тяжкого пути в далекий Казахстан, единственная игрушка из той, прекрасной жизни, что осталась позади, на Украине, захваченной немцами. Больше кукол у меня не было. В семье рос братик, а потом росли два моих сына.Мальчикам куклы не нужны. У внучек, конечно же были куклы, много и разные,но они жили не со мной. И у моей правнучки, вообще, их несчетно. Но я помню своего пупсика – самую лучшую куклу моей жизни.