Принцип Земля - Глава 8

Принцип "Земля"
(редакция 7, ноябрь 2015)

Глава 7   http://www.proza.ru/2012/01/25/776
ЖЖ для незарегистрированных читателей http://maximkazakov.livejournal.com

Глава 8
41.
   Не сказать, что не сезону было ветрено, конец октября все-таки настаивал на своих порядках, только против обычного мело куда энергичнее. А может, просто было прохладнее и Солнце пробивалось к земле реже, оттого и казалось, что ветер более уверен в себе. Уже несколько раз норовила сорваться буря и, наконец, под выходные решилась.
   Пока еще только гнуло деревья, хлопало незакрытыми дверями и кое-где выворачивало их, сносило несерьезно закрепленные рекламные щиты. По улицам несло какие-то бумаги и прочий брошенный мусор вперемешку с обломанными ветками и пылью, которую еще не успело прибить. Брызгал крупными мазками из сизого неба дождь, но все-таки стеснялся перейти в сплошной ливень.
   Герман закрыл свою мастерскую раньше обычного, понимая, что в такую погоду нелепо ждать, что к нему кто-нибудь придет ремонтировать свою старую технику. Унылую вывеску с надписью «Ремонт» мотало и колотило порывами. Взгляд скользнул по ней, и в голове снова промелькнула надоедливая мысль, вызвав ощущение дежа-вю и улыбку: «Ремонт! Тупая замена совместимых деталей. Отремонтировать по-настоящему ничего нельзя было, еще когда я был ребенком. Под воздействием прогресса все давно превратилось в неделимые части, кроме того, что зависело от размеров человеческого пальца. Ведь пользоваться-то приходилось руками! Но… Глобальная стандартизация зато теперь позволяет менять любое нерабочее шило на относительно новое мыло и продлить чье-то счастье».
   Самое сильное явление природы, очевидно, еще только предстояло, поэтому он торопился, изредка поднимая взгляд из-под капюшона, чтобы не столкнуться с уже редкими прохожими. Хотелось успеть домой.
   Не дошел он немного до угла улицы, упиравшейся в проспект и в здание школы на противоположной стороне, как внезапным сильным порывом с торца почты, выходившего на улицу, по которой шел Герман, сорвало матерчатую вывеску и накрыло его. Он попытался выпутаться из нее и замахал руками.
*
   – Что ты будешь делать? – проговорила, перекрестившись, пожилая женщина, которая боязливо старалась не спешить по противоположной стороне улицы. – Когда же это все уже закончится?
   На ее глазах несчастного, которого накрыло куском обветшалой вывески, застрелил гриф, приняв его за очередного зачинщика беспорядков.
   – И надо же тебе, пролетал ты, гадость такая, мимо. А самому и дела никакого нет, – бубнила под нос женщина. – Убил человека и полетел себе дальше. Откуда не возьмись, появляются всегда, где и не надо. И не разбираются…, чем человек обеспокоен.
   В оцепенении она остановилась и увидела, как мужчина беспомощно упал. Он попытался подняться, но смог встать только на колени и снова повалился на бок. Потом она увидела, как другой мужчина подошел к раненому и стал вроде помогать ему.
   – Слава! Есть еще добрые и смелые люди, – озвучивала себе мысли дама. – Дай тебе сил да удачи! А то ведь и тебя могут зашибить. Я бы в наши времена не осмелилась подойти.
   Она, поборов страх, сдвинулась с места и, как могла, поспешно свернула в переулок.
   Мужчина попытался добиться ответной реакции от Германа, но тот был безмолвен. Тогда мужчина проверил пульс Германа – слабый; достал из кармана то ли термометр, то ли еще что-то в этом роде, приложил Герману к затылку, посмотрел на показания; кивнул сам себе и оттащил тело в лоток какого-то торговца, пустовавший в данный момент.
   «И будет пуст ближайшее время, – подумал мужчина. – Так будет лучше, главное не на виду. А через полдня, может, день он сам встанет. Если встанет».
*
   Теперь Герман ехал в поезде и смотрел в окно. По стеклу поперек текли небольшие струйки воды, свет, пробивавшийся из-за редких у горизонта облаков, играл в них. Он наклонил голову. Теперь получилось, как будто струи текут сверху вниз.
   В голове вроде своя, но как будто чужая появилась другая картинка, похожая, как он тоже смотрит в закрапанное едва зеленоватое окно, догоняет глазами ручейки и уговаривает маму все-таки пойти. Но мама отвечала, что были бы мы у себя дома, то обязательно бы пошли на праздник, а здесь, в чужом городе… Но они все-таки пошли, и дождя в тот день почти не было.
   Иногда своими запахами, звуками, реже членораздельными, еще реже несущими информацию, Германа вынимал из себя его попутчик. Глядя на него, можно было подумать, будто поезд – это место специально придуманное, чтобы в нем есть. Но Герман сейчас не был способен поддержать своего попутчика. И даже несмотря на все его попытки обнаружить свое присутствие, Герман словно был один не то, чтобы в своем купе, а в целом вагоне.
   Он вспомнил как последние несколько недель не находил себе дома места, задаваясь одним вопросом: «Зачем? Зачем он занимается этим ремонтом? Жена умерла три года назад, не выдержав болезни. Обидней всего было то, что мы с ней смогли пройти два самых трудных года после начала столкновения. Казалось, что страшнее уже быть не может. Потом я открыл мастерскую, и через три года ее не стало.
   Детей пришлось отдать в школу с постоянным проживанием. И тоже, зачем они учатся? И вообще, зачем просыпаться утром? –  мысли разбавила небольшая пауза, вслед за которой как ответ пробежал новый вопрос. – А, надо на работу? Зачем на работу? Карьера? В моем-то случае? Да и зачем? Деньги? Зачем деньги? – дальше мысли не пошли в тупиковую, но очевидную, сторону, и согласились с собой, хотя и не успокоились: – Пускай будут деньги. А зачем бабочка летит на огонь?»
   О бабочке он подумал, увидев ее туманное стилизованное изображение, эмблему производителя, в толще дверного стекла своего купе.
   «В чем смысл лететь на огонь? – бесконтрольно ветвились мысли. – Ведь этого никто не оценит из тех, кто даже увидит! А может, ей просто нет нужды знать, видит ли кто-то смысл в ее гибели? Она просто верит в то, что нужно сгореть, чем ярче, тем лучше. Поэтому выбирает самый яркий огонь. А может, даже не знает, что сгорит? Бабочки ведь не ходя в школы. Человек тоже имеет веру… но, тем не менее, всегда ищет смысл. При этом чтобы другие этот смысл тоже видели. Вот она, наверное, разница!»
   Потом Герман вспомнил, как закрыл лавку, взял билет на поезд, потом пересел на другой, третий. И вот теперь он разглядывал горизонтальный дождь на стекле.
*
    «Какая-то дыра, скучнее нашей, – подумал Герман, оказавшись, наконец, в пункте назначения. – Почему-то из всех городов, куда шли поезда, я выбрал именно этот».
   Он осознавал странность ситуации не только для себя, но и нетипичность вообще для людей: путешествовать, выбирая пункт назначения из того, что есть в ближайшем расписании. Но на этот раз следующий город выбирать не хотелось и он со смутным чувством радости выпутался из течений вокзала.
   Он посмотрел на привокзальное табло: день, время. Появилось странное ощущение, что он успел добраться досюда вовремя, но времени, чтобы найти торговый центр, почему-то именно «Прайм», промелькнул невнятно вопрос в голове у Германа, осталось не так много.
   Первое желание спросить у прохожего, как туда попасть, прервалось мыслью: «Это может показаться подозрительным». Пришлось действовать самостоятельно.
   – Карта города с транспортными схемами у Вас есть? – спросил Герман в газетном киоске.
   – Только вместе с газетой. Четырнадцать, – ответила обитательница киоска безапелляционным тоном, не на секунду не отвлекаясь от семечек.
   – Мне газета вообще-то не нужна, – попытался выразить свое мнение Герман.
   – По отдельности не продаем, – последовал ответ.
   – Хорошо, давайте, – согласился Герман, видя, что переспорить газетчицу, которая выглядит как единое целое со своим киоском, ему не удастся.
   «Бывает же такое идеальное сочетание человека и профессии» – подумал он.
   – С вас тридцать два, – молниеносно сообщила газетчица.
   Герман представил, как лет тридцать назад она так же молниеносно называла цену любой газеты или журнала из пары сотен наименований у себя на полке. Но сейчас их было меньше десятка.
   – Вы же сказали четырнадцать?! – смутился он.
   – Это карта.
   – А дешевле газеты нет?
   – Одинаковые.
   Нулевая заинтересованность газетчицы в происходящем процессе все-таки начала возмущать Германа.
   – А карта хорошая? Подробная?
   – Одна. Других нет.
   Газетчица, конечно, раздражала и своим тоном, и многословностью, но бороться с негодным обслуживанием означало повысить шансы запомниться ей. А Герману хотелось избежать этого. Поэтому он закончил торги.
   Город на самом деле оказался довольно крупным и не таким уж и скучным.
   «Вот только почему Прайм?» – снова подумал Герман.
   Он попробовал вспомнить, откуда он про него слышал. Ничего конкретного не приходило в голову. Но ощущалось, что нужно было уже поспешать.
*
   Ряды торгового центра выглядели не на много разнообразнее полок газетного киоска. Герман уже часа два бессмысленно ходил между ними, периодически поглядывая на часы и сталкиваясь с людьми. Он заметил, что некоторые люди встречались ему уже не в первый раз. С ними же иногда он встречался глазами и через несколько рядов, разделявшихся кое-где прозрачными перегородками. Но несмотря на повышенную для себя осторожность, проявившуюся на вокзале, он не заподозрил их в слежке.
   Кто-то нес в руках одну, две покупки, кто-то еще крутился в примерочной, у иных уже были полные корзины, но они еще что-то высматривали на витринах и в холодильниках.
   Герман же ходил практически с пустыми руками, не мог ни на чем остановиться. Подскочившее давление вынудило его сосредоточиться на поисках дамско-пацанской. Однако решенная насущная проблема не оказалась целью посещения торгового центра. Он продолжил слоняться, ничто не казалось ему в данный момент нужным, кроме одной груши, которую он взял во фруктовом базарчике. Груша ему, видимо, не понравилась, так как, надкусив ее с двух сторон, он дальше не стал ее есть. Так и продолжал нести ее в руке.
   Он снова взглянул на часы.
   «Кажется пора», – вдруг подумал он и снова, словно задней стороной души, ощутил какую-то странность ситуации.
   Герман, не спеша, пошел в сторону зоны кафе, которая располагалась посередине этого огромного торгового центра. Из множества больших и маленьких столов, среди которых были и свободные, он выбрал тот, что находился позади широкого отдельчика, торговавшего мороженым и другими десертами. За столом было только два человека.
   – Разрешите? – спросил Герман.
   – Пожалуйста, – ответил один.
   – Да, да, – ответила другая, – не возражаю.
   Герману показалось, что они хоть и сидят за одним столом, но вряд ли знакомы друг с другом.
   В течение пяти минут тройного молчания к столу подошли еще трое. У всех в руках был какой-то фрукт, надкушенный с двух сторон. Теперь Герман обратил внимание, что этой же особенностью обладали и первые двое, сидевшие за столом.
   Одного из них узнала предпоследняя подошедшая.
   – В прошлый раз были только я и Марек. Привет, – она помахала рукой Мареку, сидевшему за столом.
   – Привет, Дина, – скучно ответил Марек.
   – Уже шесть человек! – отметила она сразу. – Остальные еще не познакомились, я так понимаю? – поинтересовалась Дина. – Мы с Мареком в прошлый раз тоже полчаса сидели молча с недоеденными фруктами. Только потом разговорились. Я Дина, – представилась она.
   Представились остальные:
   – Герман.
   – Сейид.
   – Лейла.
   – Энитан.
   Показался еще один фруктоед.
   – А вот и седьмой, – тихо произнес Марек.
   Дина обернулась. Незнакомец в нерешительности еще выбирал стол. Но никто не стал его звать. У всех было ощущение, что он должен был подойти сам.
   – Но мне кажется, еще кто-то должен подойти, нас должно быть восемь человек, – сказал Герман.
   Остальные согласились с ним.
   – Я прихожу на подобную встречу уже третий раз, – ответила Дина. – В первый раз я была вовсе одна, три месяца назад еще был Марек. Правда, место тогда, на мой взгляд, было более приятным, чем это.
   – Я в прошлый раз не успел на встречу, – сообщил Энитан. – Были жуткие перебои в движении поездов.
   – Это не важно уже, все равно всех не было. Если сегодня не дождемся всех, то разойдемся еще на очередные три месяца, – сказала Дина.
   – Теперь нас больше, может, кто-то из нас уже знает, для чего мы все здесь? – поинтересовался Марек.
   Остальные переглянулись и только пожали плечами. Сейид знал немногим больше других. Он знал, что задание должен передать всем именно он, но пока он сам его не получал. И рассказывать об этом он тоже не стал. Ему казалось, что сейчас не время, но почему, он не понимал.
   – Жаль, – сказала Дина. – Скучно!
   – Разрешите присесть за ваш стол. Не помешаю? – подобрался, наконец, стеснительный нелюбитель фруктов к их компании.
   Терпеливо дождавшись, когда все согласятся, он расположился ближе к краю и недоверчиво бросил взгляд сначала на руки одного из присутствующих, потом другого и по очереди остальных.
   «Очевидно, не случайное совпадение», – подумал он, опустив взгляд на свой дважды надпробованный персик.
   – Меня зовут Ллеу, – неуверенно выговорил он.
   – А почему ты не доел свой персик? Не по вкусу? – поинтересовался Энитан.
   – Нет, вкусно. И очень необычно, – ответил Ллеу.
   – А что необычного в персике? – удивилась Лейла.
   – У нас в Уэльсе это не обычный фрукт. Тем более таких спелых там не встретить.
   Они сидели за одним столом, хотя их лица выглядели абсолютно чужими дуг другу. Даже лица Дины и Марека, которые уже однажды встречались.
   – Ну, ладно. Будем знакомы. Дина.
   Для Ллеу по очереди все назвали свои имена.
   – Может, ты знаешь, что мы здесь делаем? – обратился Марек к Ллеу.
   – К сожалению, нет, – ответил тот.
   Проговорив с заминками ни о чем еще с полчаса и так и не дождавшись недостающего восьмого, решили разойтись, не пообещав друг другу ничего.
   К ним подходил официант, но они не стали ничего заказывать. Официант подумал, что компания какая-то странная. Его, скорее, удивила не разношерстность, это уже давно стало нормой, и даже не то, что такая компания собралась, но ничего не заказала, а их холодность друг к другу, и что вели они себя очень спокойно.
***
   Четвертая встреча прошла под знаком того, что, наконец, собрались все восемь. Появившийся новый участник неомассонских собраний Ериас меньше других понимал, чего все ждут, но тоже честно терпел скуку. По ощущениям каждого их должно было быть именно восемь человек. Последним на этот раз пришел Сейид. Однако, снова никто не знал цели этих встреч. О ней стало известно только в следующий раз.
   А на пятом собрании неожиданно появился девятый участник. Ее звали Ульрика. Но новости сообщила не она.
   – Для начала, думаю, следует разобраться, почему нас сегодня девять человек? – предложил Герман.
   – Как мне кажется, нас должно быть только восемь, – согласился Энитан.
   – Это странно, – проговорила Лейла.
   – И более того, подозрительно, – добавила Дина.
   – Да. Должно остаться только восемь человек, – согласился Марек. – Я могу уйти.
   Непонимание происходящего и подкожное но досознательное ощущение странности отнюдь не первой такой встречи спровоцировало у него даже попытку бегства.
   – Вы, видимо, уже давно знакомы. А я присоединилась к вам последней. Наверное, это мне следует уйти, – сказала Ульрика.
   – Должно ли нас быть ровно восемь, или больше, это только наше ощущение ситуации. Наверняка мы не знаем. Но очевидно одно, все должны быть людьми. А раз появился, якобы, лишний, то есть повод проверить, – сказал Сейид.
   Как ни странно, никто не протестовал. У всех при себе нашелся острый предмет, носимый при себе со времен Джоски Кардаша. Осторожно прокалывая себе, многие посматривали на других, чтобы убедиться в неподдельности их доказательств. У всех девяти пальцы закровоточили.
   – И все-таки нас должно остаться восемь, – увереннее, чем прежде, заявил Сейид.
   – Если Ульрика не может уйти, то могу уйти я, – повторил Марек.
   – Нет, пускай нас покинет последний. Извини Ульрика, – сказал Ллеу.
   – Мне тоже кажется, это будет логично, – согласился Герман.
   – Все верно. Мне тоже кажется, что должно быть всего восемь человек. Ну, раз я пришла девятой, значит я лишняя, – спокойно ответила Ульрика.
   Он ушла.
   – Нельзя сказать, чтобы она обиделась, – заметил Энитан.
   – Или расстроилась, – продолжил мысль Марек. – Я бы тоже не расстроился.
   – Будем считать, что лишним был именно опоздавший. И таким образом избавимся от подозрений, – предложила Лейла.
   – Надеюсь, это не она должна была сообщить нам то, ради чего мы в который уже раз собираемся, – предположил Ериас.
   – Это не она, – успокоил его Сейид. Он вынул из кармана конверт с запиской. – Нам необходимо в восьми точках Земного шара установить и одновременно активировать специализированное оборудование. Оборудование направлено против них. Поэтому заданию присвоен наивысший статус важности и секретности. «Поэтому вы узнаете о нем только сейчас. Вам намеренно не сообщается, кто дает вам это задание. Вы не знаете друг друга, и эта ваша встреча последняя», – процитировал дословно часть записки Сейид. – Это обеспечивает секретность выполнения задания. Сама же встреча должна обеспечить синхронность. Мы должны будем назначить дату.
   – А почему ты не говорил об этом раньше? Я уже была уверена, что об этом нам должен сообщить кто-то новенький, кто не присоединился к нам на тех встречах, – возмутилась Дина.
   – Раньше я сам не знал задания, – спокойно ответил Сейид. – Только знал, что должен получить какой-то пакет. Вот после прошлой встречи, когда нас стало восемь, я его получил. Но говорить о нем мне тоже было бы нельзя, если бы нас сегодня было меньше.
   Десять секунд осмысления плавно скатились в следующие десять… Нельзя сказать, что ответ Сейида был исчерпывающим и вселяющим благоговейную уверенность в истинности слов, но паразитное чувство подозрительности к некоторым кажущимся странностям не давало о себе знать, как и уже больше года для всех присутствующих.
   – Ладно, – успокоилась Дина, – теперь уже важно не это. Теперь нужно…
   – А что за оборудование? – перебил Марек Дину, конфисковавшую записку у Сейида.
   – Какой-то трансфонатор, – ответила она и продолжила, – Тогда нужно думать, как это сделать одновременно. Насколько я понимаю, именно это очень важно, – сказала она, перечитав текст задания еще раз.
   – Да. Именно это, – подтвердил Сейид. – Каждому из нас в заданном регионе придется найти подходящее для операции место. Поскольку мы не знаем, с чем столкнемся, нам дается полгода. О времени запуска мы должны договориться сейчас. Вот есть еще восемь электронных конвертов, – Сейид достал их из другого кармана. К его темной матовой арабской коже не хватала только чалмы с пером и изумрудом, чтобы выглядеть при этом сущим магом. – Детали задания содержатся здесь.
   – Один от другого не отличить, – промямлил Ллеу, рассмотрев их со всех сторон.
   – Поэтому не важно, кому из нас, какой из конвертов достанется, – добавил Герман.
   – Когда они откроются, тоже точно не известно, – продолжил Сейид.
   – Это каждый день проверять что ли? – усмехнулся Марек.
   – Придется проверять. Это не так уж трудно, – убедительно ответил Сейид.
   – Соответственно конкретные детали мы сейчас не узнаем? – с сожалением произнес Ериас.
   – А если я не смогу подключить этот трансфонатор или подключу неправильно, и ничего не получится? Я никогда ничего сложнее, чем фен, в розетку не включала, – заявила Лейла.
   – В записке сказано, что инструкции по подключению будут приложены к устройству, – уточнил Сейид.
   – Срок задания достаточный, можно найти время и разобраться в подобных вопросах. Не думаю, что будет очень сложно, – предположил Герман. – При современных-то технологиях.
   – Будет хуже, если трансфонаторы окажутся большими и тяжелыми, – высказал опасение Энитан.
   – Я не знаю, кто формулирует задание, но думаю, если бы это не было под силу сделать одному человеку, то нас было бы больше, – рассуждал Сейид.
   – А ты действительно не знаешь, чье это задание? – спросил Ллеу.
   – Нет, не знаю.
   – А как ты его получил?
   – Да, где ты взял эти конверты? – смартышничала Дина в поддержку Ллеу.
   – Я просто знал, где их нужно взять. И они там были, – сухо ответил Сейид.
   – Откуда ты знал, где их нужно взять? – продолжил наступать Ллеу.
   – Почему не взял их раньше, к предыдущим встречам? – добавил Марек.
   – А откуда вы знали, что именно сегодня нужно придти именно сюда? – задал встречный вопрос Сейид. – Мы же не договаривались о дате и месте пятой встречи.
   На этот вопрос никто не мог ответить внятно. Поэтому позволили уйти от ответа и Сейиду, сочтя его вопрос достаточным аргументом.
   Одновременно какое-то внутреннее подсознательное чувство согласия с происходящим подавило здравые сомнения. Зато теперь более или менее, пускай и не окончательно, не во всех деталях, стало понятно, зачем они сегодня здесь, и зачем они приходили на предыдущие сходки. Все были готовы подчиниться и выполнить поставленную задачу.
*** 
   – Программа работает. Работает! – взорвала спокойное вечернее настроение штаба Пест Инга. – До чего же невыносимо стало жить без мобильной связи.
   – Ты откуда такая ускоренная? Привет! – поприветствовал ее Аким.
   – Да из вашего долбаного Бухареста! – Инга кричала и голосом, и глазами и руками. – Раньше я бы сразу позвонила и обо всем бы рассказала. Теперь же пришлось два дня мучаться в дороге. Но надо сказать, что вообще все потихоньку меняется к лучшему. Лет пять назад из Бухареста мне сюда добираться пришлось бы вообще дня четыре. Глеб здесь? – спросила она.
   – Куда-то вышел. Вообще здесь, – ответил Аким.
   – Не могу молчать! Я так не радовалась с тех пор, как мы вырубили все телецентры. Это уже… Слушайте, это уже лет шесть прошло, если не больше.
   Инга пошла искать Глеба, сообщила ему, что задание, наконец, передано.
   – Передавала ты? – спросил Глеб.
   – Нет. Мы же обсуждали это, личных встреч нужно избегать. Обошлись.
   – Ты знаешь кто?
   – Нет, конечно! Я оставила все конверты и не дежурила возле них. Даже не знаю, когда забрали. Но когда обнаружила, что их нет, я бегом сюда.
   – Где ты их оставила? – смутился Глеб.
   – Эээ, нет! Ты сам сказал, что ты не должен этого знать! – припомнила Инга. – Ты лично запечатывал конверты, что в них никто не знает, а ты не знаешь, кто и как их получит.
   – Ну, да! – улыбнулся Глеб.
   – Так что, знаю только я. Но я уже забываю, на всякий случай, – улыбнулась она.
   Глеб, прищурившись, посмотрел на нее.
   – Ну, Браннекен, наверное, тоже в курсе. Иначе кто бы тогда смог забрать конверты?
   – Уайдшер, – согласилась Инга. – Будем считать, что это очевидные вещи, и ты знал об этом сам.
*** 
   С полпути домой Ериас сошел с поезда на промежуточной станции. Он решил домой пока не возвращаться, так как в третий раз уезжать оттуда без объяснений ему было бы еще труднее. А объясняться он не хотел. Точнее не знал, как можно объяснить навязчивое ощущение, что нужно ехать в совершенно незнакомое место, ни к кому и ни за чем. Тем более, вскрыв конверт, он получил четкое указание о неразглашении. Впрочем, это для него и так было очевидно.
   Сначала его волновал вопрос, где взять деньги. Дома были небольшие сбережения; но этот вариант Ериас отверг сразу же. Достаточно того, что он сам оставил семью. Оставить ее еще и без средств он не мог. К тому же в его конверте, когда тот открылся, кроме записки с дополнительными инструкциями, так же были деньги. Ситуация немного упростилась. Но тем не менее, сколько потребуется денег для выполнения задания, он не знал. Поэтому эта проблема все-таки его продолжала беспокоить.
   Он не легко, но нашел, где остановиться. Неподалеку же ему подвернулась не хитрая, но пыльная шабашка, хотя он бы лучше предпочел хитрую, но не пыльную. Несколько недель Ериас подрабатывал, чтобы обеспечить себя. Сколько было возможно, откладывал.
*
   Твердая уверенность в необходимости намеченного мероприятия поддерживала бодрость духа и наполняла энергией и детским энтузиазмом.
   В определенный день Ериас приехал в указанный город Вааль поездом на тот же вокзал, с которого лишь неделей раньше уехала Лейла.
   Легко найдя нужный адрес и условленное место, он обнаружил, по всей видимости, требуемое оборудование. Что получил, то получил! Сомневаться повода не было. Из города, согласно записке, ему было необходимо выбраться на попутках. Даже не задаваясь вопросом, почему именно так нужно поступить, он впервые в жизни пытался путешествовать автостопом. Едва ли он мог предположить, что может быть даже определенный, хотя и негласный, этикет на этот случай.
   Какое-то время водитель терпеливо надеялся, что тишина окажется короче дороги. Но по опыту он точно знал, что тишина ее только удлиняет. А хотелось бы наоборот.
   «Не угадал сегодня. Притупилось чутье, – думал он, динамично разгоняясь до второй сотни километров и пропуская под собой смешную легковушку. Но даже легкий экстрим не развязал язык пассажиру. – Ну, раз он молчит… Может не сечет контекст, думает я ехал здесь специально, чтобы его подвезти. А тишина-то уши уже режет! – накипало накипевшее у водителя. – Ладно, не первый раз, зайду сам?»
   – Ты скорость нормально переносишь? Не испортишь тут ничего? – заговорил водила.
   – Угу, – скупо прогудел Ериас.
   – А то не все переносят, – попытался хихикнуть рулевой. – Букашку вон сейчас обогнали, как встречную! А раз тоже было, я разгоняюсь, а попутчик, тоже, как тебя, подвозил…, – шофер уже почти было разговорился, и по ходу текста мельком глянул на Ериаса. Тот, казалось, не реагировал на присутствие в кабине водителя. – А ты первый, такой упорно молчаливый попался, – просипел водитель фуры.
   – То есть, – не сообразил Ериас, к чему это он клонит.
   Он едва перестроился снова на английский язык, на котором пытался говорить водитель.
   – Да, говорю, пассажир обычно не успеет влезть, начитает плести всякую чушь, кто он, откуда он, куда, сколько дней бухал,  почему на попутке, какие злые у него родственники, спасибо, что подобрал… лишь бы дорога казалась короче. И только если водителю не говорится, можно тогда и о своем помолчать, – членораздельно закончил мысль водила. – А то что ж получается, напросился, значит, уселся, и никакой радости от него, скуку только нагоняет. Ее и без тебя хватало! Ты б еще в уши себе что-нибудь засунул! – весь пар, кажется, сошел и он даже сухо засмеялся на последней фразе. – Я пока что Ойген буду, а тебя как именовать?
   – Я Такис, – помедлив, ответил Ериас и задумался, была ли необходимость менять имя, а теперь коль уж сказал, нужно не забывать отзываться. Это, благо, ненадолго.
   «Хм, ведь же точно ссажу. Прямо в лесу! – подумал с нарастающим нетерпением Ойген, пока пассажир соображал. – Ладно, попробуем продолжить».
   – А по тебе видно, – сказал Ойген.
   – Что видно?
   – Что ты какой-то Такис, -сякис, -апанакис… как вы там у себя еще зоветесь. Я вас столько уже перевозил. Грека же ты?
   Ериас улыбнулся.
   – Грек.
   – Какими судьбами здесь?
   – Проездом был, – пришлось на ходу сочинять какую-то историю Ериасу. – На несколько дней приезжал.
   После небольшой паузы водитель снова начал надуваться и ерзать. Он не резко, но с ощутимым торможением, снизил скорость до сотни.
   – У тебя нет случайно ощущения, что когда сбавляешь скорость с двухсот до сотни, то кажется, что тебя столбы обгоняют? – любуясь собственным умением пошутить и одновременно на что-то намекая, с хохотом спросил Ойген.
   – Я не часто езжу с такой скоростью, – ответил Ериас.
   Водила снова не остался доволен таким ответом. Но он все-таки сделал последнюю, как он для себя решил, попытку.
   – А ты все-таки странный, я тебе скажу.
   – Да ты тоже, немного.
   – А я-то чем? – обрадовался оживлению беседы водитель.
   – Ты сказал, что ты пока Ойген. Странно, что пока, – нашелся, что вменить в странность Ериас.
   – Тут ни поллитры странного, я тебе скажу! – заявил водитель. – Здесь я Ойген, два часа назад на запад был Эженом, – несколько протяжно выговорил водила, – некоторые называют Женькой, или даже Жекой, но чаще я Юджин. Еще, помню, однажды назвали Эвжиком. Вот я хохотал тогда, чуть не вмазал за такое в ухо. А по-вашему как?
   – Э, не. Я в ухо не хочу, – сдержанно улыбнулся Ериас.
   Трудно было представить, чего ожидать от этого балабола.
   – Да, ладно. Ниссы. Нормально будет! – уверил водила.
   – Эвйенис. – ответил Ериас. –  Это греческое вообще-то имя.
   – Совпало! – торжественно заявил Ойген. Ериас не понял, что именно, и вопросительно задрал брови. Но ответ последовал сразу без необходимости озвучивания вопроса. – Твоя версия совпала с предыдущими.
   Слушая это Ериас либо просто разговорился, либо, наконец, все-таки оценил все сказанное своим нескучным извозчиком вплоть до самых первых слов и сделал выводы.
   – Тебе повезло, – продолжил он беседу. – А я везде буду, скорее всего, Такисом. Много имен ушло из нашего языка в другие. Но еще больше осталось!
*
   Попрощавшись с нескучным водилой на подъездах к следующему городу, Ериас взял в руки свою ношу, но облегченно выдохнул. По пути к обещанной неподалеку автобусной остановке, он восстановил в голове свою реальную биографию.
   Кроме этого он отметил, что ему было легко и просто разговаривать с этим незнакомцем. Не считая, начала, конечно. Но поначалу еще его сковывала его тайная миссия.
   Ериасу припомнились другие случаи из прошлого, когда ему так же запросто случалось познакомиться с человеком и вполне легко за беседами провести время, отведенное им обстоятельствами. Резюме пришло само собой:
   «А я раньше и не замечал, что с незнакомцами так комфортно общаться, – просветлела мысль. – Разговориться не просто! Потому что не понятно, насколько у вас общие интересы… С самими близкими тоже легко. И одновременно неимоверно сложно! Ты сам раскован и одновременно осторожен, охраняя спокойствие любимых. А их неосторожное слово бьет больнее, чем брань постороннего. Наверное, потому что их мнение не безразлично, – замедлилась до бесконечности последняя мысль».
   Но парад философии прервало четкое ощущение в уставшей от ноши руке. Ериас переменил руку.
   Он мысленно отметил, что, вопреки опасениям, трансфонатор оказался не так уж тяжел и не велик. Но это в сложенном состоянии, о чем Ериас узнал позже, изучая в очередной гостинице приложенные схемы.
   В гостинице ему пришлось снова оказаться из-за отсутствия авиарейсов в следующий пункт назначения. Зато он узнал, что для выполнения задания потребуется энергетически обеспеченная площадка или помещение не меньше трех метров в длину и ширину.
   «Заморочка, однако» – подумал он.
*** 
   Конверт Германа открылся, как и у остальных, спустя две недели после получения задания. Глупое недопонимание собственной внутренней целеустремленности теперь сменилось полной ясностью, что же от него и его подельников требуется.
   Это откровение вытеснило вопрос, почему это именно он оказался в этом замешанным, отчего это именно ему нужно и интересно. Теперь ему было достаточно ощущения, что это необходимо.
   Он снова прочел записку и четко выстроил в голове даты и географию. Ему предстояло забрать в исходном месте трансфонатор и обеспечить его запуск в требуемом регионе в день и час, о котором они договорились на последней встрече. Чувство неопределенности постепенно сошло на нет, взамен себя оставив готовность четко действовать.
   Он сел на стул, сложив руки на его спинке и положив на них голову, чтобы обдумать детали. На какое-то мгновение он погрузился в мысли. С этого момента что-то словно переключилось в его голове.
   Он немного посидел в такой позе.
   Потом, взяв лист с заданием, он снова перечитал его, но уже другими глазами. В голове начали выстраиваться совершенно другие детали, чем прежде. В его голове прокручивались все встречи, и с каждым разом он вспоминал все более точные детали, мимолетно возникавшие на встречах, вплоть до мельчайших: имена, фамилии, кто называл, номера счетов, жетонов, домов, города, улицы, характерные черты лица.
   Все, что удалось вспомнить, Герман выписал на лист, даже удивился, что восстановил такие подробности. Он отчеркнул получившиеся восемь строк. Только имя было указано в каждой, остальные данные были не полными.
   «Ах, да! – вспомнил он, – Ллеу сказал, что видел Дину в гостинице, где остановился сам. Он еще отметил, что она вышла на встречу очень заблаговременно, но пришла позже его. Дина же в конце, кажется, сказала, что придется торчать в гостинице неизвестно сколько дней, имелось в виду, пока не вскроется конверт».
   Герман поставил отметки напротив этих двоих с мыслью, что есть некая вероятность, и они еще находятся там. У него забегали глаза.
   «Не стоит терять время», – подумал он и вышел.
   Гостиница всем своим видом говорила, что сожалеет о потере былой славы, блеска, и стесняется расслабленного овального охранника на своем крыльце, который неуклюже опаздывает открыть дверь подъезжающим на автомобилях постояльцам. А те, кто открывал слегка облупившиеся двери самостоятельно, его и вовсе не интересовали.
   Но Герман не стал входить через парадный вход, а воспользовался черным. Обойдя несколько этажей, он уже сориентировался в здании и, наконец, нашел, что искал: горничную, которая войдет убираться в номер, оставив ключ в двери.
   Он тихонько изъял этот ключ, отцепил от него бирку, пригляделся внимательно со всех сторон. Через некоторое время он спустился в фойе.
   – Извините, у меня, видимо, сломался ключ, не отпирает дверь, – обратился Герман к администратору, добродушной на вид суетной только начавшей выходить из форм женщине, не лишенной уже легкой близорукости.
   – Давайте ваш ключ, я посмотрю, – она протянула руку, – а это от какого номера, почему-то без бирки?
   – Мне без бирки выдали. Наверное, это уже был дубликат.
   – Они все дубликаты. В смысле, какой номер я ему пропишу, тот и будет. Странно, что он у Вас не открывает. Обычно такого не бывает. Только, если… – Она вставила ключ в порт программатора. – Да, действительно не читается. А как Ваше имя, в каком Вы номере проживаете?
   Вторая часть вопроса Герману понравилась явно больше, чем первая.
   – Тридцать двадцать шесть, – срочно припомнил он этаж, на котором недавно был, и номер, из которого видел, как выходил мужчина.
   Администратор повернулась в сторону экрана и через некоторое время, прищуриваясь, прочитала:
   – Господин Валери Шацких.
   – Да, да, – подтвердил Герман. – А у Вас много проживающих? – пытался он рассеять ее внимание, но одновременно приблизиться к спискам постояльцев.
   – Сейчас не очень, видимо сезон не в наших краях. Странно, Вы недавно заселились. Ключ еще не должен был истечь. Обычно он истекает через пятнадцать дней, на случай утери.
   – Недавно? Вообще-то уже почти три недели, – прикинул Герман дату, незадолго до встречи.
   – Как это три недели? Здесь ошибка что ли? – удивилась администратор. – Сейчас проверю по журналу. Вы говорите, заехали где-то, получается, пятнадцатого?
   Она открыла журнал и стала вчитываться в строки. В них же с не меньшим интересом вчитывался и Герман. Получив новый ключ взамен испорченного им, он поблагодарил администратора, но не стал подниматься в номер, а вышел из гостиницы.
   На крыльце дежурил тот же безучастный привратник. Герман сначала хотел выбросить в урну новый ключ, но передумал пока. Он снова направился к служебному входу, где так же спокойно, как и в прошлый раз, смог войти в здание.
   «Четыре сорок два, тридцать пять одиннадцать, – этим числам он не давал выйти из головы. – Четыре сорок два или тридцать пять одиннадцать. Сначала четыре сорок два» – решился он.
*
   – Герман? Не ожидала, – удивилась Дина. – Ты тоже, оказывается, здесь поселился?
   – Только сегодня, – ответил Герман. – Привет.
   – А ты в каком номере?
   – Тридцать двадцать шесть.
   – Это рядом с Ллеу.
   – Серьезно? Надо же! Странные эти конверты, – Герман обратил внимание Дины на замеченный им конверт.
   – Согласна. Наверное, правительственные.
   – А у тебя открылся конверт?
   Герман осознавал, что информация даже о том, открылся ли конверт, не говоря уже о задании, должна оставаться в тайне. Возможно, и Дина тоже так думала. Этого Герман не мог знать наверняка. Но сейчас его мотивация перекрывала этот запрет. Он знал о своих намерениях и намеренно провоцировал разговор. На благодатной почве женской болтливости урожай тут же заколосился.
   – Да, сегодня. А у тебя?
   – Тоже сегодня. Но мне придется теперь ждать еще два месяца, потом ехать за трансфонатором в Вааль. Так я подумал, что если вы еще здесь, то будет не так скучно.
   – Мне тоже ехать в Вааль, но ждать только месяц. Я думала вернуться домой. И оттуда уже в Вааль.
   – Интересно, Ллеу тоже в Вааль?
   – Это можно узнать.
   Они вместе вышли из номера и направились к лифту.
   Дина постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь номера тридцать пять одиннадцать. Ллеу тоже был удивлен, увидев в дверях Германа.
   – А ты здесь как оказался? – спросил первым делом он.
   – Тоже перебрался пока сюда.
   – Тебе тоже будет нужно ехать в Вааль? – спросила Дина.
   – Мне да. А что, и вам туда? – ответил Ллеу, немного смутившись, но слова уже вылетели вот изо рта.
   – И нам. А ты когда едешь? – спросил Герман.
   – В конце августа, – так же неуверенно ответил Ллеу.
   – Ну, вот тебе и компания, Герман, – сказала Дина. – Можете даже вместе поехать. Ему не на много раньше тебя нужно. Какая тебе разница, где одному торчать? Хоть дорога будет не такая скучная.
   Дина и Ллеу расположились в креслах, а Герман не находил себе места и расхаживал по комнате. Он понимал, что момент подходящий, но никак не мог сообразить, как его реализовать. Как назло и разговор не разговаривался, а затягивавшаяся пауза могла его и вовсе прекратить.
   – А покажи свою записку, – спросил он Ллеу. – Такая же, как моя?
   Ллеу порылся немного в вещах и нащупал конверт. Протянул его Герману. Дина тоже поднялась, посмотреть.
   Ллеу обратил внимание на то, что взгляд, манера держать себя, говорить у Германа изменились. В глазах появилась искра и хитрость. Он стал более собранным, напористым и одновременно нервным.
   – Ну, да. Записка практически такая же, – заключила Дина. – Разница только в датах.
   – А у меня другая, – соврал Герман.
   – Ну, принеси свою, – предложила Дина.
   Герман помедлил.
   «Что мне это дает в данной ситуации?» – думал он.
   Мысли начали просчитывать варианты дальнейших возможных действий.
   – Да, сейчас схожу, – ответил он и подумал: «Во всяком случае, это время сыграет не против меня». – Или пойдем вместе сходим, – предложил он.
   – Ллеу, ты пойдешь? – спросила Дина.
   Тот скучно помотал головой. От компании Германа он ощущал некий холод.
   – Хорошо, пойдем, вдвоем, – поспешил закрепить решение Ллеу Герман. Он решил, что так будет даже лучше.
   – Это рядом, пять этажей всего вниз, – пояснила Дина Ллеу.
   Но Ллеу все равно махал головой.
   – Мы сейчас вернемся, – поставил точку Герман, разделяющую окончательно их и Ллеу.
   – Хорошо, я подожду, – ответил Ллеу.
   Дина и Герман вышли в коридор.
   «Пятьдесят на пятьдесят? – наперегонки сам с собой думал Герман. – Или вообще-то шестьдесят на сорок, ведь еще день. Да, он недавно уходил. Тогда семьдесят на тридцать. Ладно, выбора все равно нет».
   Он воспользовался ключом, дверь открылась. В номере никого не оказалось. Герман облегченно выдохнул.
   – А на верхних этажах здесь номера поприличней, – завистливо сказала она, оглядывая помещение.
   – Да не на много, – ответил Герман, открыв шкаф и делая вид, что он что-то ищет. – Куда я его утоптал?
   – Ну, ты возишься? – сказала Дина, выходя и комнаты и подходя к дверце, за которой стоял Герман.
   Герман, услышав приближение ее голоса, достал из своего кармана шнур. А когда Дина уже была возле двери, он вышел и, накинув шнур ей на шею, затянул его. Дина сопротивлялась и даже пыталась что-то произнести похожее на: «Ты чего, Герман? Зачем?»
   – Что ты дергаешься, жабра, – злобно выдавил Герман. – Прими спокойно.
   Несколько минут тишины с хрипотцой и он ослабил руки. Оглянулся по сторонам. Потом втолкал тело Дины под кровать и направился к Ллеу.
   Подходя к его номеру, он приготовил свой конверт.
   – Да вообще-то такая же записка, как и у тебя, – сказал он Ллеу, как только вошел в его номер, и показал записку.
   Тот посмотрел на нее и согласился:
   – Да, все абсолютно так же, кроме даты. Текст странный.
   – Что именно странно?
   – Какой-то киношный текст, – выдавил, прихмурившись, Ллеу и с некоторым ехидством воспроизвел часть текста. – «Люди Земли поручают тебе – Человеку – великую миссию…» и в конце приписка «Помни. Ты Человек!»
   – Да. Странно. Еще и «Человек» написано с большой буквы, – добавил Герман.
   – А Дина где? – спросил Ллеу, все еще изучая записку.
   – Идет, – ответил спокойно Герман.
   – Что она там делает?
   – Разглядывает. Такой же номер как этот, но, видимо есть, на что посмотреть, – слабо отбрехался Герман, не считая необходимым придумывать что-то более правдоподобное, так как собирался немедленно повторить процедуру со шнурком.
   С ощущением, что в данном месте все сделано, он на мгновение приостановился: «Так, Ллеу не вернется, а этот Валери, должен рано или поздно объявиться. Так что лучше…»
   Он вернулся в якобы свой номер, достал тело Дины, остановился у двери, выдохнул и вышел с телом коридор. Только в номере Ллеу гулкие раскаты в висках утихли. Но паники Герман не ощущал. Только целенаправленный ритм.
   Герман взял записку Ллеу и еще раз прочел ее. Потом обшарил тело Дины и нашел ее записку.
   «Абсолютно одинаковые, только разные даты и целевые регионы», – согласился он с Диной.
   Удивительно, что никто не уничтожил записку сразу после прочтения, как было изначально сказано в инструкции. Потом он достал зажигалку и в уборной в раковине сжег записки Дины, Ллеу и свою, смыв пепел водой.
   Он затолкал оба тела под кровать и с мыслью, что в номере некого Валери вроде не осталось никаких видимых следов, направился к лестничной клетке и прочь из этой гостиницы.
   Неподалеку он забежал в уличное кафе и заказал квас. С выбором напитка проблем не было никаких, а вот, что делать дальше? Это было непонятно.
   Развернув свой список, Герман стал вспоминать: «Энитан. Темнокожий. Но это никак не сужает область поиска его места жительства. У меня есть только номер его счета, – Герман снова как наяву представил момент, когда Энитан набирал номер своего счета, каждую цифру, и код подтверждения на платежном терминале, что принес официант. – Ериас. Утверждал, что их нация одна из немногих, которая слабо расползлась по миру. Но это тоже мало что дает. Лейла. Лейла, Лейла… – Он водил пальцем по своему списку, не представляя, как действовать дальше.
   Три из восьми, считая меня! – Он не мог никак оценить, достаточно ли этого? – Нужно как можно быстрее найти этих людей, а для этого их нужно полностью идентифицировать, узнать их фамилии, адреса. Хотя они могут и не быть сейчас дома. – рассуждал Герман. – В любом случае, другого способа их сейчас найти нет. Если только достать информацию об их перемещениях! Но это можно сделать, наверное, только в полиции, единые данные могут быть только у них».
* 
   Остаток дня и следующих два он провел возле полицейского участка, наблюдая за его активностью. Он даже зашел туда и поинтересовался, не могут ли они помочь ему в поиске сестры, которую он потерял еще восемь лет назад во времена сильнейших беспорядков. Но встретил он редчайшее равнодушие.
   – Это нужно идти в архив, здесь у меня доступа прямого нет. И не факт, что там найдутся данные, может, она уже давно погибла, а в самые тяжелые времена, как Вы говорите, информация вообще могла не заноситься, – пронудил совершенно не озабоченный чужими проблемами дежурный. – А хотя бы где она приблизительно может быть сейчас, или где Вы ее видели последний раз?
   – Мы тогда жили в Сербском округе, – Герман назвал первый вспомнившийся округ в районе Адриатики, упоминавшейся Лейлой.
   – Так вы еще и не местные! Чего ж Вы тогда в Будапеште пытаетесь ее искать.
   – Я сейчас здесь проживаю. Мне сказали, что у вас единый архив.
   – Ну, и что, что Вам сказали. Что с того, что он теперь он единый? Нет, здесь мы Вам ничего не найдем. Это Вам…
   Дежурный даже не стал договаривать последнюю фразу, просто многозначительно показал куда-то далеко рукой и переключился на что-то свое.
   «Сволочи! – холодно подумал Герман. – Никакого дела до людей. – Последнюю мысль он повторил несколько раз. – А может, это не случайно?»
   Но Герман уже из этого получил полезную для себя информацию: архив общий, это раз, доступ к нему есть даже у дежурного, хотя для этого, возможно, и нужно куда-то идти, это два.
   Он попытался точно так же поговорить в другом участке, но «на дурачка» и там ничего не прошло. По крайней мере, ничто не опроверглось. В третий раз ему предложили составить заявление, для чего необходимы его документы. Герман сослался на то, что документов при себе у него нет, и поспешил уйти, обратив внимание, что в этом участке присутствовало какое-то неспокойное оживление.
   Время шло не только для Германа, но и вокруг него. Возвращаясь в доходный дом, где он остановился, он вдруг заметил, что за ним движется патрульный на стареньком легком сигвее. Герман прибавил немного шагу, так чтобы не было сильно заметно, и убедился в этом, патрульный тоже ускорился.
   «Ну, что ж», – подумал Герман.
   Он дошел до пересечения с людным бульваром, свернул на него и, увидев впереди большой торговый центр, направился к нему, лавируя между прохожими. Патрульному пришлось не легко, но он тоже справлялся с толпой. Герман у входа в центр оживился еще немного, а пройдя через дверь и вовсе перешел на полубег, понимая, что бежать – означает привлечь еще и внимание расторопных на пальбу грифов, которые могут оказаться где угодно, а это явно сейчас ни к чему.
   Патрульный вроде потерял его, но вскоре вновь оказался на хвосте. Но Герман уже оказался у другого выхода из центра, и менять направление было уже поздно.
   Выйдя на улицу, он попытался снова затеряться, но с этой стороны здания людей было меньше. На углу он свернул и оказался на длинной, но не очень широкой улице. Он даже не заметил, что оборвал черно-желтую ленту, перекрывавшую улицу по случаю ремонтных работ. Здесь не было людей, кроме редких рабочих, выпучивавших глаза при виде убегающего от патрульного человека, и затейливых высоких конструкций над вскрытыми колодцами. Этот фактор был в пользу патрульного, двигавшегося на сигвее с втрое большей скоростью, которому не мешали даже колодцы. Он их легко перелетал, словно и не замечая.
   Герман видел его в отражении в стеклянной стене торгового комплекса и понимал, что нужно что-то предпринять. Он схватил железный прут, валявшийся на пути и, когда патрульный почти настиг его, он отскочил в сторону и, поравнявшись с патрульным, воткнул прут ему в колесо.
   Пока патрульный отходил от жесткого падения на спину после резкого разворота и торможения, Герману удалось немного оторваться. Он оббежал грузовик и увидел, что дальше улица вообще перерыта и перекрыта глухими строительными лесами. Герман попытался булыжником разбить остекление здания, повторил попытку булыжником покрупнее, но стекло лишь треснуло. Тогда он выбил опору у одной из вышек. Она всей массой влетела в прозрачную стену и доделала начатое. Огромное витринное стекло разлетелось в мелкие крошки прямо на головы людей, не успевших испугаться или не увидевших первых двух ударов. Теперь они в панике бросились врассыпную. Герман хотел сначала смешаться с этой толпой, но, рассудив, что это будет не лучший вариант, спрыгнул в открытый колодец.
   Выбежавший, наконец, из-за грузовика патрульный ошибочно свернул в здание центра, где к этому моменту уже оказались грифы, которые наводили порядок своими обычными методами. Пострадало значительное количество людей, были погибшие, но Герману все-таки удалось уйти.
   На следующий день он долго не решался показаться на улице, пытаясь понять причину погони. Если его вычислили, то на чем он прокололся, где он ошибается, и что не учитывает. Только к вечеру он вышел, так как страху уже не удавалось побороть чувство голода.
   Страх же ограничивал Германа и в выборе места и качества еды. Он только и успел поесть, как рядом с ним оказалось трое патрульных.
   – Не пытайтесь бежать. Вам может не повезти, и грифы окажутся рядом быстрее, чем в прошлый раз, – не громко сказал один из них.
*** 
   Полдня в штабе Пест искали Акима. Искал Захар, но донимал всех, поэтому атмосфера поисков нависала над всем штабом, заметно опустевшим и потускневшим, так как даже свет горел далеко не везде.
   – Позавчера наезжал, что нужно уже передавать в работу очередные трансфонаторы, «Какого их еще не привезли? Чево их по два ему возят?» – возмущался Захар, – теперь он два дня не появляется в штабе.
   – Чего ты гундишь. Все правильно, лишний раз в штабе нечего появляться, – напомнила ему Милена.
   – Сегодня придет оборудование, его сюда что ли тащить? Кому его передавать?
   – Он разве не говорил, что эти дни занят? – попробовала припомнить Милена.
   – Не помню такого! – уверенно заявил Захар.
   – А мне кажется, что когда он уходил, предупредил, что только сегодня к вечеру возможно зайдет. Он же знает, что сегодня могут привезти?
   – Надеюсь.
   – А сколько он уже передал трансфонаторов?
   – Четыре. Пятый и шестой придут сегодня. Кстати, сегодня я, когда сюда шел, у входа опять кружились грифы. Сразу два, но детектор просто пек. То есть, кроме грифов, были еще кто-то.
   – Ну, вот. Значит, не стоило сюда идти. Если у вас есть уже договоренность с Акимом, какой смысл лишний раз подтверждаться?
   – Да, я тоже заметил, – подтвердил Глеб. – Часто бывает, кто-то увяжется. И убегать нельзя, и придумать, как отвязаться без подозрений, трудно. Хорошо еще детекторы есть, а то бы и не знали об этом.
   – Я сразу в метро ухожу, – сказала Милена.
   – Самое интересное, сегодня они даже проверяли, зачем сюда люди ходят, – продолжил Захар. – Я говорю им, работаю здесь. Они мне, мол, это же дом престарелых. Ну, дак, отвечаю, кто-то же за стариками должен присматривать, сегодня моя смена. Докопались, в сумке у Вас, говорят, что? Ёма, отвечаю, личные вещи, предметы гигиены, проверите? Вроде, отвяли.
   – Ты грифов что ли умудрился смутить предметами гигиены? – усмехнулась Милена.
   – Ну, может только один из низ был грифом, остальные человеки, – предположил Захар.
   – Поэтому мы сейчас уже большую часть встреч и работ проводим вне штаба, – подытожил Глеб. – Здесь осталась только связь с остальными. Это хорошо еще, у нас здесь нет никаких лабораторий. А то, как в Чаше. У них же там люди работают, практически живут.
   – Ладно, я Акима, здесь походу, не дождусь, передай ему, что я его жду. Он знает и время, и место, – попросил Захар Милену. – А я пошел.
   – Захар, погодь минутку, – обратился к нему Глеб. – А Аким не говорил, передача транфонаторов идет нормально?
   – Не, не говорил, – попытался припомнить Захар.
   – Ну, если он сегодня зайдет, спросишь.
   – Ага, спрошу, – ответил Захар.
   Глеб ушел, снова погрузившись обратно в свои проблемы.
*
   Аким тем временем возвращался из Вааля. Пришлось ехать туда лишний раз пустым, чтобы хотя бы подготовиться. А теперь он спешил обратно, понимая, что в штаб Пест он уже не успевает. То есть придется сразу ехать на встречу с Захаром, как договаривались раньше, получить очередное оборудование и отвезти к месту передачи.
   «Но в штаб все-таки зайти придется, – думал он. – Или в штаб не ходить? Встретиться с Глебом вне штаба?»
   У Акима были не очень радостные новости. Сам он пытался понять причины, почему же один из транфонаторов остался на месте, почему его не забрали?
*
   – Это очень плохо, – встревожился Глеб, когда Аким нашел его и рассказал. – Что-то пошло не так. Нужно будет ночью связаться с Чашей, узнать, что может быть причиной.
   – А возможно такое, что кто-то получил задание, а кто-то нет? – спросил Аким. – Я думал, что восемь заданий должны быть получены одновременно. Мне же сразу сказали, чтобы я готовился передать восемь трансфонаторов и прикинул восемь разных мест для этого.
   – Так и должно было быть, – подтвердил Глеб. – Все восемь одновременно. Иначе задания не были бы оглашены. Не должны были быть.
   – То есть если забрали первый, то должны забрать все восемь, – продолжал Аким.
   Они шли по улице и разговаривали, выставляя друг другу перпендикуляры своими вопросами. Несмотря на лето, было не очень жарко. Но на остатках моста через остатки речки они задержались, почувствовав приятную прохладу от воды.
   – А забрали, ты говоришь, уже три. Четвертый остался, – уточнил Глеб.
   – Да. Четвертый на месте, – подтвердил Аким. – Это уже критично?
   – Должно быть запущено одновременно не менее шести трансфонаторов. Меньшее количество не обеспечит нужного покрытия, а соответственно качественной блокады. Ну, даже если из четырех три… – рассуждал Глеб. – Так это один не забрали. А если кто-то не сможет его активировать?
   – Это же не сложно!
   – Мы так считаем. Но мы не знаем, с чем они столкнутся. И вообще, кому они достанутся в руки. Наверняка мы знаем только то, что это будет настоящий человек, споры на не живом не смогут прорасти.
   – Если так пойдет и дальше, то будет шесть из восьми, – сказал Аким.
   – Нет. Это не повод успокаиваться. Нужно как можно быстрее готовить вторую очередь, – сделал для себя выводы Глеб. – Интересно, Браннекен успел подготовить нужное количество основ с подменами?
*** 
   Аким оказался не единственной пропажей.
   В штабе Чаша Уайдшер, застроенный Пелагеей, пытался выяснить, были ли ошибки в программной начинке, обеспечивающей тактическое поведение человека с восстановленной нейронной активностью. Вчера ему удалось ускользнуть от такой проверки, сославшись на Браннекена, которому он понадобился  в лаборатории.
   Сегодня Пелагея не была настроена его упускать.
   Тревор пытался убедить ее, что, чтобы выяснить это, потребуется несколько недель, лучше потратить это время на изготовление новых вакцин.
   – Ты понимаешь, что задание было получено, но его выполнение пошло не так? – напирала Пелагея. – Трансфонаторы остались на местах передачи!
   – Это не значит, что были ошибки в сценарии вакцины. Работа вакцины индивидуальна в каждом организме! Причин могут быть миллионы!
   – Нужно, значит, эти особенности учесть!
   – Как? Ведь мы не знаем даже, кому ввели наши основы и тем более, кто из них сорвался! Мы не видим саму проблему, соответственно не можем ее проанализировать и не сможем ее решить чисто умозрительно!
   – У вас есть копии сценариев, заложенных в каждую конкретную инъекцию? – требовала ответ Пелагея.
   – Пел, сценарий у всех один. Сначала предполагали иметь два вида сценариев: общий и восьмой. Но потом решили изменить восьмой и сделать его общим.
   – То есть?
   – Восьмой сценарий обеспечивает получение задания. Но он активируется в рамах общего только у того, кто придет восьмым на встречу, на которой соберутся все восемь. По новым правилам безопасности, ты этого, вообще-то, не должна была знать.
   – Ладно. В данной ситуации… – многозначительно не закончила Пелагея фразу. – Понятно. И все-таки повторюсь. Копии того, что ушло в конкретную инъекцию номер, скажем, двести тридцать два хранятся?
   – Хранятся у меня, – сдался, наконец, Уайдшер.
   – А что ты мне тогда голову морочишь про общие и необщие сценарии? – возмутилась она.
   Уайдшер не нашелся, что ей ответить.
   – К копиям кто еще имеет доступ? – продолжила Пелагея. – Их можно изменить?
   – Нет, копии жесткие. К копиям доступа нет ни у кого, – заверил Уайдшер.
   – И в копиях содержится именно то, что было залито в конкретную вакцину? – уточнила Пелагея.
   – Да, именно то. Окончательно вакцины готовлю я, запись туда и в копию делаю лично, – ответил Уайдшер, кажется, проникшись серьезностью вопроса.
   – Тогда бери своих людей и проверяй. Это нужно сделать. Чтобы постараться избежать возможных ошибок в дальнейшем. Мы должны проверить хотя бы то, что можем. Под твоим личным контролем. Я думаю, ты понимаешь, почему.
   Доктор Уайдшер лениво засуетился, а к вечеру придумал новую отговорку.
   – Я не могу заниматься проверками вакцин, у меня человек исчез, – сказал он.
   – У тебя всегда найдется пропажа, – не восприняла его серьезно Пелагея.
   Тревору такое отношение Пелагеи не понравилось.
   – То есть тебе, Пел, абсолютно все равно, что пропал наш человек? – надулся он.
   – Подожди, подожди, сейчас, – попросила Пелагея, с трудом отвлекаясь от статистики, полученной из штаба Пест. – Так кто, ты говоришь, исчез?
   – Мигель. Последний раз его видели только вчера. Как раз, когда Глеб сказал, что не все трансфонаторы получены агентами. Дома у Мигеля никто не отзывается.
   До Пелагеи, кажется, дошло.
   – Кто видел его последним?
   – Пит. Он же и домой к нему ходил сегодня.
   – Что он там обнаружил? – соображая в разные стороны, поддерживала беседу Пелагея.
   – Он нашел там иглы, представь себе, остатки которых мы находили в кабелях каждый раз после того, как у нас вырубался в штабе свет.
   – Много?
   – Еще лет на двадцать хватило бы, если с такой частотой, как у нас это случалось.
   – А это уже года три как происходит! – задумчиво произнесла Пелагея. – Но это не только у нас случалось! – парировала она.
   – Хорошая маскировка.
   – Что ты хочешь этим сказать? Это ничего еще не доказывает!
   – Разве такие где-то продаются!?
   – Не знаю… Иглы,… иглы, – бубнила Пелагея. – Но я знаю, у кого спросить. Нужно срочно найти сестру.
   – Эвелину? – уточнил Уайдшер.
   – Да. Она такими пользовалась когда-то…
   – Ты ее подозреваешь?
   – Ее?! Ты часом не захворал?!
   – Может ты все-таки как-то поосторожней, издалека зайдешь, – предложил Тревор.
   – Я тебя сейчас стукну! – предупредила Пелагея. – Ей я верю, как себе!
   – Я только предположил, – извиняющимся голосом попятился Уайдшер.
   – Ну, пойдем, поговорим пока с Питом, – предложила Пелагея. По пути она подумала и сказала, – Хотя, давай я поговорю с ним сама. А ты займись лучше проверкой кода.
42. 
   – Сегодня занятия по человеческому не будет? – спросила Грета Майкла, который вместо Макара стоял за административной стойкой. – Зал закрыт, люди расходятся, – недоумевала она.
   – Нет. Боюсь, пока занятий не будет, – ответил Майкл, не скрывая недовольства. – Вон, видишь, сидит. Префер Сенцер! Мать его! – Майкл указал головой на открытый кабинет.
   Грету это, однако, не возмущало, она все воспринимала, как должное.
   – А почему? – спросила она.
   – Ты так спокойно об этом спрашиваешь? Я лично просто в ярости! Эти недоумки… Что они вообще о себе возомнили? – сверкал и глазами и руками Майкл.
   Грета стояла с вылупленными глазами, не понимая не только многих слов Майкла, но и такой бурной реакции. А какое при этом отношение к разговору имеет его мать, это слово она четко уловила, она не стала выяснять.
   – Кто они? – спросила она.
   – Да эти охамевшие пратиарийцы! – сокрушался Майкл.
   Он не стеснялся в подборе слов. Скорее наоборот, старался придать как можно больше эмоций этому событию.
   – Что такое недоумки?
   – Наглые тупицы, – ответил Майкл, не столько стараясь аккуратно пояснить смысл слова, сколько продолжая расплескивать эмоции. – Они лишают нас права свободно изучать то, что нам интересно. Он ссылается на то, что, мол, этих занятий в расписании нет. Мы предложили включить занятия в расписание. Он сослался, мол, это лечебно-спортивный центр. Предложили придать ему дополнительно статус образовательного. Обещал переговорить с руководством. Но пока все запрещено!
   Майкл больше говорил на человеческом, но, где знал, использовал пратиарийские слова, чтобы Грете было немного проще его понять.
   – Жаль, – всего лишь сказала Грета.
   Она не была приучена к подобному вольнодумству, тем более в отношении пратиарийцев. Ей даже не были знакомы подобные эмоции. Но от Майкла веяло яростью и проступившим от нее потом с адреналином. Она чувствовала, что волна чего-то нового медленно передается ей от собеседника. Все-таки ей нравились эти занятия, а, значит, где-то на эмоциональном уровне она была открыта к восприятию нового отношения. Именно туда и старался достучаться Майкл.
   – Жаль? Всего лишь жаль? Это просто возмутительно! – взорвался Майкл. – Как ты можешь так просто относиться к этому? Пойми. Эти пратиарийцы просто взяли и запретили тебе делать то, что ты хочешь, что тебе интересно!
   По выражению лица Греты Майкл понял, что она осмысливает услышанное. Конкретно она пыталась осознать, в чем же все-таки состоит суть противоречия между тем, что ей интересно, и запретом. В отличие от Майкла она воспитывалась в среде, где было принято соблюдать правила, и они не воспринимались как запрет того, что выходило за их рамки.
   – Ну, мы что-нибудь придумаем, – попытался успокоить ее Майкл. – Они думают, что мы вот так вот просто подчинимся их запрету?! Гланды не лопнут?! В конце концов, совсем не обязательно проводить занятия здесь. А хотя бы на улице перед центром сядем! Пойдет ведь?
   Грета задумалась: «Как это можно? Префер отменил занятия, но он все равно их будет проводить. И как это может быть? У нас на Клетионе никакие занятия на улице никогда не проводились. С другой стороны, а почему нет? Если это не противоречит правилам!»
   – А вроде не плохая идея! – согласилась она. – А это не запрещено? И где Макар? Ты вместо него почему-то.
   – А что, меня не достаточно? – Майкл улыбнулся и, слегка прищурившись, посмотрел в глаза Грете.
   Грета застеснялась, хотя Майкл всегда вел себя с ней так. Впрочем, и с другими он вел себя так же. Но Грета еще не привыкла к подобным манерам, они ей по прежнему казались странными. Почему? Она не могла пока осознать.
   – Ну, почему сразу недостаточно? Просто обычно он был, – ответила она с улыбкой.
   – Он что-то опять задумал и убежал. Мотается где-то по Мантаме. Придет, расскажет. А потом я расскажу тебе. Хочешь узнать? – запел Майкл. – Ты только приходи!
   – Хорошо!
   – А ты сегодня тоже почему-то без подруги? – вдруг спросил Майкл. Но он это сделал не случайно.
   – Франческа сегодня не смогла. Они готовятся к концерту, и она много занимается с детьми, – ответила Грета.
   Но что-то внутри нее щелкнуло и заскрипело: «Чего это ему вдруг понадобилась Франческа?»
   – Вот, я же говорю. Они делают с вами все, что хотят, – подхватил подходящую для насаждения своей идеологии тему Майкл. – Захотели и не отпустили Франчи в центр. Это называется произвол!
* 
   По возвращении злозадумчивый в последнее время Макар нервно дожидался Арамаана и Изингому. Их он так же отправил что-то выкрысивать в Мантаме. Как только вернулись и они, Макар созвал всех в чайно-штабную.
   – Значит, куда мы ходили, – начал объяснять Макар. – Раз эти гады нам начинают выкручивать руки, нам нельзя просто так сдаваться. И лучше начинать сразу, чтобы они знали, кто мы есть! Что мы можем сделать? Мы можем устроить забастовку по поводу ограничения наших свобод.
   – Ты шутишь? – даже Майкл удивился этому и сменил вальяжную позу на активно-заговорщицкую.
   – Ни сто грамм, дорогой мой Миша! Ля, сколько лет я уже ни капли приличного не нюхал, только жидкая брага, – вдогонку выругался он негодованиями. – Трудно сказать, нашел ли я сердце этого города, или стациона, – передразнивая пратиарийское произношение, собезьянничал Макар, – как они его называют, но кое-какие подходящие места я нашел, – доложил Макар. – Плохо, что читать еще нифига не умею по-ихнему. А вы, мужики, где были? – спросил он у Изингомы и Арамаана.
   Те ответили с точностью до перестановки матерных слов, как и сам Макар. Видели какие-то площади, открытые места, где всегда много пратиарийских гнид. Но утверждать, что это главная или правительственная площадь, они не берутся. В общем, преферат стациона пешком визуально не обнаружился.
   – Нужно вообще разобраться, как у них здесь осуществляется администрирование, – сделал вывод Макар.
   – У меня тоже есть идеи. Аж две! – похвалился довольный Майкл, снова развалившись на стуле; даже попытался закинуть ноги на стол, но успел поймать реактивный взгляд Эмили и передумал. – Во-первых, если нельзя проводить занятия в центре, то  почему бы не проводить их хотя бы на улице. Перед центром, соберем всех. И пожалуйста! Не нужен нам зал. Сегодня уже закинул удочку одной дамочке, Грета которая, так эта безвольная селедка не сильно удивилась даже, сказала, что не плохая идея! Вуаля!
   – Нужно только подумать, как организовать сидячие места! – поддержала его Сабира.
   – Па-ста-ят! – высокомерно выдавил Майкл. – Во-вторых! – продолжил он. – У местных завтра начинаются выходные. Я не собираюсь себя обделять этой радостью! А насколько я понимаю, люди здесь работают без выходных. Это же вопиющая дискриминация! Куда только ООН смотрит?!
   – Здесь нет никакого ООН, – поправил его Изингома.
   – Да я знаю, – поморщил нос Майкл, типа того, не надо считать меня таким уж дебилом.
   – Мужики, вы просто какие-то монстры! – отметила впечатленная планами Эмили.
   – Ты права! Даже не буду спорить! Но боюсь, к этим выходным мы не успеем окучить пипл, – предположил Майкл. – Но мы можем сами продемонстрировать им эту идею. Это стадо баранов сюда припрется на занятия. А мы скажем, что у нас выходной. Закроем нахрен этот центр.
   – И будем пить бражку, – добавил Макар и словил пять от Майкла за смекалку.
   – Закроешь?! – скептически произнес Арамаан. – Придет Сенцер и откроет.
   – Да пускай откроет! Он мне кто? Он что ли меня заставит? – доказывал состоятельность своей стратегии Майкл. – Кроме него в центре пратиарийцев нет! Здесь работают только люди. Они же специально так сделали, чтобы в центрах с людьми работали люди. Помнишь, Авдей рассказывал? – уточнил Майкл у Макара.
   – Да, да. Он говорил, – подтвердил Макар.
   – А хоть бы и не один он тут был. Что они мне могут сделать, чтоб заставить меня?! – хорохорился Майкл.
   Некоторые из присутствующих снисходительно-высокомерно хмыкнули на это. Но им повезло, что Майкл был на кураже, и он этого не заметил; усмешки в свой адрес он переносил неоднозначно.
   – А людям мы популярно объясним, – продолжал почти самозабвенно он, – что сегодня у всех должен быть выходной. Ни они, ни мы не исключение! Кто откажется понимать и все-таки соберется вести занятия, получит от меня лично выговор так, что мало не покажется.
   Подкрепляя и конкретизируя свои слова, Майкл ударил кулаком себе в ладонь.
   А к следующим выходным уже, думаю, почва прогреется и травка прорастет! Посмотрим, что пратиарийцы сделают.
   Я уже сделал вывески, что шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого в центре будут выходные, – заключил свою речь Майкл.
   – Где ты их сделал, мы только что шли, ничего не было? – сказал Арамаан.
   – А мы на лестнице когда встретились, я как раз шел вниз, чтоб их повесить. Так что я считаю, что мы вполне достойно ответим на их выпад, – закончил Майкл.
   – Достойно, но слишком несимметрично, – возразила Эмили.
   – А я не считаю себя великим эстетом, чтобы отвечать исключительно симметрично, – настаивал озлобленный Майкл, – чтобы в следующий раз они думали дважды!
   – Твоя дипломатия заключается в ее отсутствии, – ухмыльнулся Изингома.
   – А я и не претендую, – скептически огрызнулся Майкл. – Я сюда не просился цветочки опылять! Так что голова за ноготь – это нормальная цена. А политика и симметричные ответы – это твой конек. Только, на мой взгляд, нам это пока не нужно, – брезгливо закончил Майкл.
   – А чтобы эта акция возымела больший резонанс, нужно устроить ее не в отдельно взятом центе, а везде! – развил тогда тему Изингома.
   – Безусловно! – хлопнул его по плечу Майкл. – Две головы за ноготь! Тебе бы все в масштабы раздуть! Не случайно ты, я смотрю, повел за собой всю африканскую диаспору. А еще про дипломатию вспомнил! – подначивал Майкл, уже начиная на эмоциональном подъеме размахивать во все стороны руками.
   Изингома сначала улыбнулся, но потом скривился, вспомнив былые межэтажные усобицы.
   – Только, наверное, завтра не стоит просто отправлять народ по домам. Спорта не будет, а занятия по языку можно и провести, – предложила Сабира. – Вот завтра на улице и начните, как хотели, раз зал нам не дают.
   – И ты права, Сабира, – поддержала ее Эмили.
   – Вы о чем? – запротестовал Майкл. – Выходной – это выходной! Никаких занятий!
   – А если мы всех разгоним по домам, то мы потеряем и время, что самое главное, и, возможно, людей, – попыталась убедить Сабира.
   – Точно. Пускай это будет с виду занятие, а на самом деле репетиция забастовки. А то они ведь непривычные, – добавил Макар.
   – Ты разведешь свою демагогию, научишь их новому слову «равноправие», – развивала сценарий Эмили. – Если хочешь, не называй это занятием, но продолжай сеять и опылять.
*** 
   – Нет, вы это слышали?! – возмущался Вейтел. – Машины требуют выходных!
   – Кто бы мог подумать, что машины станут настолько умны, что откажутся работать. Причем вовсе не потому, что вышли из строя, а осознанно! – поддержал его философской речью Сайкон.
   За беседным столом у Вейтела собрались все главные разработчики принципа «Земля», имилоты университета. Не хватало только представителей Манкоа.
   – Верховный Преферат обеспокоен сложившейся ситуацией. Он требует, чтобы мы навели порядок, – сообщил Вейтел.
   – Порядок? А в чем заключается непорядок? – уточнил Деш. – Ведь они просто проводят время перед центром. Был бы центр не закрыт, они были бы внутри.
   – Непорядок заключается в том, что пратиарийцы не довольны, они жалуются, – пояснил Вейтел. – А так же в том, что центры закрыты, хотя должны быть открыты. Кто их закрыл? Они же сами и закрыли! Занятия отменены! Как следствие, не соблюдаются инструкции по эксплуатации принципа, где регулярный отдых и спорт указаны, как обязательные. А они без отдыха второй арияд просидели на улице!
   – Для отдыха им дом не очень нужен. Большинство из них отдыхают там же, согревая друг друга, – сообщил Лешаль дополнительную подробность.
   – Если они все равно идут в центр, какая разница, открыт он или закрыт, внутри они или снаружи? – озадачился Деш. – Свежий воздух лучше, чем в помещении.
   – Нет, мы более не можем с такой позиции смотреть на ситуацию. Необходимо ее реорганизовать, – поставил точку имилот Вейтел.
   – Да. Мы, пожалуй, напрасно рассчитывали, что это временное явление, – согласился Деш.
   – Подождите, мы или отвлеклись, или вообще больше не обсуждаем вопрос о том, должны ли быть у людей выходные? – перебил их Сайкон. – Если выходные правомерны, то с началом нового обиора все закончится. Вернется прежний порядок.
   – Вот именно, – поддержал его Вейтел. – Если бы они работали, они бы не торчали весь арияд у центра. И проблемы бы не было. Нет, они придумали себе выходные! Выходные у принципа! Нелепость!
   Вот ты…, – обратился Вейтел к Дешу, вернувшись к проблеме понимания причин, – собрался ты, допустим, с Лаиной в театр, пришел, театр закрыт. Ты что будешь делать?
   – Пойду домой или в ресторан.
   – А они почему не идут по домам? Почему не расходятся? Как самый главный специалист по людям скажи, нормально это для них, что они вот так вот уже два конжона толпятся возле своего центра?
   Деш задумался.
   – Ну, вообще нормально. Такое бывает. Учитывая, что дома у них ничего, кроме работы нет… И объявлен выходной. Они там, где интереснее.
   – Что значит интереснее? Машинам? – уточнил Вейтел.
   – Интерес – это элемент системы мотивации экземпляра. Матрица интересов, наравне с матрицей обязательств, матрицей потребностей и другими участвует в уравнениях постановки целей. В данный момент, по-видимому, мы получаем ситуацию, когда весовые коэффициенты в узлах матрицы интересов стремительно растут, – пояснил Деш, как можно короче.
   – То есть им интереснее просто приходят постоять у закрытых дверей?
   – Они же не просто стоят. Они проводят свои занятия по человеческому языку на улице, – конкретизировал Лешаль.
   – Вообще-то нет, – сказал Деш, хорошенько обдумав слова Вейтела. – Они, конечно, могут собираться, многочисленно, и не один раз. Но каким-то образом должен обеспечиваться рост этих коэффициентов, кроме того кто-то тогда должен определять день и место, распространять эту информацию. Так или иначе, должен быть какой-то центр, который создает и направляет идеологию мероприятия.
   Тогда нужно понять, кто этот лидер у них! Но это не должно быть очень трудно, вообще-то, – сразу же предположил Деш. – Скорее всего, это наши безсертификатники.
   – Преферат обеспокоен, так как это происходит в нескольких стационах. Или это вообще по всей системе Прата такое безобразие творится? – задался вопросом Вейтел. – У кого это можно узнать? Рейпатеонд! Где он?
   Вейтел быстро связался с Манкоа, и остался недоволен услышанным. В Манкоа в этот выходной тоже многих вызвали на работу, и все тоже стояли на ушах. Рейпатеонд остался на видео связи.
   – Мы фиксируем жалобы практически повсеместно! – сообщил Рейпатеонд.
   – Повсеместно? Это же больше ста планет на шести линиях, – прикинул сразу Сайкон.
   – Судя по нашим предварительным данным, это уже семьдесят девять планет из ста четырнадцати, где на данный момент используется этот принцип, – уточнил Рейпатеонд. – То есть пока не везде.
   – Это же две трети уже! Можно считать, что везде, – расстроился Деш.
   – Мы сопоставим в ближайшее время данные и попытается выявить закономерность.
   – Но уже сейчас нам нужно предпринимать какие-то меры, – настаивал Вейтел. – Что мы можем сделать? Наверное, этот вопрос следует адресовать прежде всего Манкоа?!
*** 
   – Если честно, идея выходных мне нравится, – делился своими впечатлениями Шэхриэр по пути в центр Манкоа. – Если так теперь будет всегда, то я согласен.
   – Ну, да, – согласилась Шани. – И вчера и позавчера мы отлично провели время. Хоть центр и закрыт, но Макар, Эмили и Майкл смогли все организовать, чтобы не было скучно. Они, конечно, молодцы.
   Шани и Шэхриэр знали друг друга с самого детства и, оказалось, живут не очень далеко друг от друга. Они оба покинули Клетион первым паромом и, как большинство из тех, кто попал в Большой мир в той партии, остались на Калипре. В центр Манкоа они уже привыкли ходить вместе, обсуждая по пути совершенно банальные вопросы. Глобальные, политические, научные и уж тем более вселенские и острые темы в их беседах не встречались, впрочем как и споры в принципе.
   – Согласен. Если бы не они… А то я совершенно не представляю, чем в эти арияды заняться?
   – И я тоже думала об этом, – безвольно согласилась Шани.
   – Спортом? Все время? – предположил Шэхриэр.
   – А это не вредно столько много? – вспомнив, что существует только обязательный для них минимум, усомнилась Шани.
   – А с ними интересно. Столько всего нового всегда!
   – На один выходной, который в середине обиора, еще можно будет себе находить занятие. А на длинные в конце обиора…
   – Пратиарийцы часто уезжают. У меня, например, соседи, – рассказывал Шэхриэр, – каждый обиор оставляют ключи моим, чтобы присматривать за домом. Мои говорят, мол, хорошо, что у них теперь я есть, им теперь легче стало. В общем, за соседским домом приглядываю я.
   Уже подходя к центру Манкоа, они встретили Грету и Франчи, которые по пути тоже что-то обсуждали. Все на с раннего детства привитом блаженном позитиве поприветствовали друг друга.
   – О чем вы так взволнованно разговариваете, – поинтересовалась Шани.
   – Я рассказывала, что меня главный сегодня отпускать не хотел, – ответила Грета, начавшая понемногу перенимать манеры Макара и Майкла.
   – Главный это у тебя кто?
   – Я в ресторане работаю музыкантом. А он префер ресторана.
   – А чем он обосновывал? – озадачился Шэхриэр.
   – Он мне говорит, что я их сильно подвела со своими неожиданными выходными. Представляете?! Я даже не знала, что сказать, – тараторила расстроенная Грета, пересказывая вкратце свою утреннюю историю. – Я уже хотела остаться, но вспомнила, что говорили Майкл и Макар, «Ни за что не соглашаться. Выходные должны быть выходными у всех». Главный мне: «Выходные не у всех. Ресторан в выходные работает. Вот и официанты здесь, и я здесь». Я просто не знала, что ему сказать.
   – Ты все-таки молодец. Я бы не смогла, наверное, возразить имиле Монцаи. Но она сказала, что пока сама не знает, как поступать в нашей ситуации и не стала возражать.
   – А я вот сомневаюсь. Правильно ли сделала? Как теперь будет дальше?
   – Узнаем у Майкла, правильно ли?
   Но Грета не смогла полностью успокоиться. Ее мучило это новое для нее ощущение. Она даже подумала, что раньше, пока они не знали Майкла и Макара, пока они не связались с ними, они не думали о свободе, правах, равноправии, и все было просто, понятно и спокойно. А теперь приходится выбирать и сомневаться в правильности поступка, думать о последствиях. Что-то внутри просто рвало ее на части, выдавливая сердце из груди.
   Они подошли к центру.
   К этому моменту здесь уже собралось много народа. В центре толпы в небольшом свободном кружке уже вещал Майкл, выбрав себе в качестве темы несчастного угнетенного юношу, как он его назвал, которому вчера не удалось поучаствовать в этих встречах перед закрытыми дверями.
   Эмили готовилась принять эстафету и начать небольшую спортивную паузу. Сегодня она приготовила новое упражнение: энергичный выброс руки вверх с собранными в кулак пальцами. Сначала с мощным выдохом, потом со звуком, а потом и вовсе в полный голос. К этому упражнению она так же изменила привычную считалку.
   Эмили даже сама удивилась, как новые слова освежили скучный счет. Люди выполняли упражнение с большими азартом и самоотдачей.
   – Раз-Да-Два-Нет-Три-Да-Четыре-Нет, – считала Эмили и наблюдала, как блестели от новизны глаза занимающихся. – Энергичней-Да-Еще раз-Нет-Сильнее-Да-Все вместе-Нет, – толпа начинала подхватывать за ней.
   Макар и Майкл между собой не преминули отметить находчивость Эмили.
   Изингома и Арамаан работали в массах, беседовали и искали следующий пример, который можно было бы вынести на всеобщее сострадание. Накануне они скорректировали методику работы с массами, учтя опыт двух предыдущих выходных.
*
   Между тем в их стихийно меняющемся сценарии появились неожиданные отступления, внесенные пратиарийцами.
   К площади, заполненной людьми, располагавшейся перед центром Манкоа, подошли несколько гонов с логотипами все той же Манкоа. Показались пратиарийцы. Не все из них оказались совершенно незнакомыми. Например, Деша узнали и Макар, и Майкл, и Эмили, и Авдей… Франческа узнала Блониса и еще нескольких пратиарийцев. С ними она встречалась в цехах Манкоа и запомнила их, потому что они были одними из первых пратиарийцев, которых она видела.
   – Люди, – обратился к толпе один их пратиарийцев. – Внимание сюда! Прослушайте объявление.
   Меня зовут Рейпатеонд. Я являюсь префером подразделения тандема Манкоа на Калипре и префером проекта «Земля» внедряемого нашим тандемом. Ваше самовольство, касающиеся требования выходных, является прямым нарушением инструкций, данных вам сертификационной комиссией Клетиона, которая так же дала вам путевку на паром в Большой мир.
   Толпа переориентировала внимание на прибывших и перестроилась. Майкл, пока ситуация полностью не прояснилась, предпочел поддаться флуктуациям масс и затерялся в схлопнувшемся вокруг него круге.
   – Согласно той же инструкции, – продолжал пратиариец, – время для отдыха вам предоставляется регулярно не менее трех раз в арияд. Дополнительное время для отдыха не является необходимым.
   Кроме того, проводить занятия вне предусмотренных для этого помещений недопустимо, так как не предусмотрено вашей инструкцией.
   Вам надлежит разойтись по домам.
   Чтобы облегчить вам дорогу домой, специально для вас тандем Манкоа организовал гонировку. Так что проходите, занимайте места в гонах, вас доставят к месту проживания.
   Рейпатеонд не закончил на этом свою речь. Он повторил ее еще раз, далее ее стал повторять другой пратиариец. РеПублика не была готова к такому повороту событий. Еще меньше к этому были готовы Макар и Майкл, хотя и знали, что реакция пратиарийцев должна была быть.
   Сложившаяся неопределенность давила на присутствующих еще и тем, что она возникла неожиданно. Большинство, исключением были только настоящие земляне, просто никогда не были в подобных ситуациях. Кто-то уже готов был подчиниться, кто-то еще сомневался.
   И Майкл, и Макар понимали, что отмолчаться сейчас, означает потерять момент и позволить пратиарийцам выиграть одно очко. Так же они осознавали, что если тронется один, то поплывет вся толпа.
   – А с чего это мы все должны вас послушаться? – раздался громкий, но не уверенный голос из толпы.
   Майкл решился, наконец, возразить, но не решился сделать это сам и попросил крикнуть первого попавшегося человека с достаточно мощной на вид дыхалкой.
   – Вы все являетесь собственностью тандема Манкоа. Поэтому распоряжения Манкоа для вас обязательны, – ответил уверенно Рейпатеонд.
   Здесь уже Майкл перескочил рубеж трусости и осторожности.
   – Не, вы слышали! – вскипел от этих слов он. – Мы собственность тандема! Это, то есть, я чья-то собственность! Нет! – продолжил возмущаться Майкл, рассчитывая, что окружающие поддержат его протест. – Нет! – снова повторил он.
   Но непонимание ситуации и нерешительность поддерживали лишь тишину.
   – Нет! – крикнул Макар.
   – Нет! – еле успел его поддержать Майкл.
   Но цепная реакция так и не возникла.
   Рейпатеонд вспомнил рекомендации Деша, что нужно аккуратно помочь нескольким робким выполнить то, чего мы хотим, тогда шансы, что остальные не будут сопротивляться возрастут. Он понял, что момент, если еще не упущен, то как раз настал, и нужно не говорить, а действовать.
   Переглянувшись для контроля с Дешем, он кивнул Блонису, и тот с другими пратиарийцами подошли к собравшимся и предложили не терять времени и проходить в гоны. Таким образом, активное действие пратиарийцев возобладало над вербальным сопротивлением Майкла.
   Когда тебя взяли за руку и повели, тем более учтиво, без грубости, то решение принять гораздо проще. А за первыми людьми было проще последовать другим.
   Видя это, Майкл и Макар поняли, что им уже не удастся остановить исход. А оставшись на площади они просто раскроют себя. Поэтому они так же плавно, уже не нарушая течений, распределились по гонам. Двигаясь среди людей, они все же продолжали изнутри вести информационную работу.
   – Мы же не знали, что так собираться не положено, – переговаривались идущие.
   – Это пратиарийцы считают, что так не положено. Но это не значит, что так оно и есть! – убеждал Макар. – У вас должна быть своя точка зрения!
   Те, кто шли с ними рядом и слышали это, с дичайшими взглядами смотрели на Макара, означавшими, что они услышали что-то невообразимо для себя вопиющее.
   – Вы же ничего не ломали, не громили, не взрывали, – продолжил Майкл. – Почему же это не положено?!
   – Да в любом случае, захотели собраться, собрались, – поддерживал его Макар.
   Эти слова, особенно «не взрывали» уже просто взорвали сознание неискушенных доселе новичков нарушения порядка. Это слово им казалось вообще невозможным, просто неуместным в условиях нормального уклада жизни.
   Майкл, Макар, Эмили и остальные настоящие, покинув гоны на первых же остановках, не торопились возвращаться обратно в центр. Вернулись они побежденными, но еще более озлобленными и окрыленными.
*
   Сразу, как только все возвратились, в чайном штабе состоялось срочное собрание. Никого даже не нужно было звать. Все собрались сами.
   – Нееет, вы это слышали?! – брызгал Майкл – Мы собственность Манкоа! Это если не бред то, как минимум, отборнейшая чушь!
   – Остынь немного, – советовала Эмили.
   – Какой остынь? Какой остынь?! – расхаживал нервно из стороны в сторону он. – Нельзя сидеть, сложа руки! Нужно действовать! Даже говно само не выйдет! Его срать надо! А тут, понимаешь, нужно поставить на место целую…, целый…, всех этих Притиарийцев!
   – Остынь! Не трать серотонин на эмоции, – как человек, чувствуя определенную солидарность с ним, направляла в продуктивное русло его Эмили. – Потрать его на план действий.
   – Ага, остынь! Остынешь тут! Ты видела, что они сделали? Они практически силком потащили их по вагонам! Конечно, после этого все табором пошли с площади!
   Несмотря на то, что насильно никто никого никуда не тащил, ни Эмили, ни Макар, ни другие не стали спорить с Майклом и разуверять его в его интерпретации случившегося.
   – Ну, захотели люди собраться! Имеют право! – не унимался Майкл.
   – Не очкуй. Если они откажутся от предоставления нам прав, то мы им еще покажем, на что мы способны! Да мы просто вывернем их наивную Прату семь раз наизнанку! – поддержал его Макар. – И начнем мы с требования свободы, так сказать, собраний и выходных!
   – Бесподобный план! Только с чего начнем? – остановила безудержный полет размытых фантазий Эмили. – Я, честно говоря, в деструктивных делах не большой мастер.
   – С чего ты взяла, что это деструктивное дело? – удивился Макар.
   – Вы пытаетесь разрушить существующий порядок! – ответила Эмили.
   – Не вы, а мы! – уточнил Макар. – Это во-первых. А во-вторых, мы строим новый логичный удобный недискриминационный, – еле продекламировал он, – порядок.
   Макар загибал пальцы на руке, считая преимущества нового мироустройства.
   Арамаан расхаживал по комнате. Сегодняшние события до сих пор гудели девятыми валами в его жилах, привыкших к размеренной жизни в тишине и молитве. Мало того, что судьба лишила его в одночасье даже веры, закинув на Клетион, так теперь и на Прата начинало зарождаться такое же инакомыслие, которое он считал корнем зла у себя дома на Земле. Но теперь, здесь он не находил в себе чувства неприятия этих тенденций.
   Изингома у окна скручивал партию уже высушенных листьев очередного «чертополоха», который ему удалось отыскать, в сигару и тут же пробовал ее на вкус и эффективность. Он говорил, что жить без табака не может, и готов перепробовать все, чтобы найти подходящую замену. В анашишковых лесах ему удалось подобрать кое-что не уступающее, а здесь на Калипре он пока в поисках.
   – Господа, кажется, вот эта зелень весьма не дурно дурит! – провозгласил изингома, затянувшись в очередной раз. – Попробуете? – любезно предложил он.
   – Не откажусь, – ответил Макар и протянул руку за сигарой.
   – Аккуратно, – предупредил Изингома, передавая дымящуюся трубку.
   – А я, пожалуй, лучше завтра, после того, как вы останетесь живы, – поосторожничал Майкл.
   – А что у нас есть? – поинтересовался Арамаан, возвращаясь к главной теме. – У нас есть центр, где мы можем промывать как угодно мозги. Пока можем! – уточнил он. – У нас почти есть возможность оставаться непонятыми. По крайней мере, язык учат большинство.
   – Они хотят его учить! Они хотят отличаться! Это важно! – подчеркнула Эмили свои наблюдения.
   – Это означает, что они начали самоидентифицировать себя, – заключил Изингома. – У них появились желания. Нашему электорату уже года три отроду!
   – У нас есть еще два больших преимущества перед аборигенами, – сказал Макар. – Для нас, людей, врать – это естественно! Это обеспечит нам длительное алиби.
   Макар сбросил пепел сигары на стол, раздавил его пальцем и вывел в пыли цифру «один».
   – Это для нас врать естественно, – поправил его Изингома, искушенный политик и стратег. – А эти несчастные клетионцы, похоже, не пробовали ложь на вкус. Кто их знает?!
   – Это не страшно. Они на самом деле такие же. Из того же теста! – уверял Макар. – Нужно только дать им ее попробовать! Они уже купились и на язык, и на выходные. И на забастовки почти купились.
   – Даже не зная, что это такое и что они в них участвуют, – добавила, смеясь, Эмили.
   – Здесь главное правильно все обставить! – согласился Изингома.
   – У нас есть еще один безусловный козырь, – продолжал Макар. – Я повыспрашивал кое-какие моменты у нашего друга Авдея об этих пратиарийцах. Для нас так же естественно причинение ущерба и даже самопожертвование ради цели. А для пратиарийцев это, прежде всего, иррационально!
   – Да я взорву себя атомной бомбой перед ихним Капитолием, – вскричал Майкл.
   – Не нужно взрывать себя, – охладил его Макар. – Для этого у нас найдутся более неисчерпаемые кандидатуры. Самое главное, что пратиарийцы не будут ожидать от нас ничего подобного! Это их слабое место. Они такие же дети, в этом смысле, как и клетионцы. Они полные придурки!
   – Точно. Их слабое место в том, что они придурки! – повторил Майкл с налетом ненависти и нескрываемого азарта.
   – Ну, вы разошлись, ребята. Давайте для начала оценим результаты этих выходных, – предложила Эмили. – Согласитесь, что не так уж и плохо все вышло. Мы даже получили ответную реакцию!
   – И не смогли ничего ей противопоставить! – недовольно огрызнулся Майкл.
   – Подожди. Ты же сам говорил, что люди не готовы еще, – напомнил Макар. – Так оно и есть.
   – Вот теперь нам нужно будет научить их правильно оценивать эту ситуацию, – поддержала Эмили.
   – А так же правильно общаться со своими хозяевами, – добавил Изингома. – Я боюсь, что они теперь попытаются активно препятствовать свободному хождению людей по своим делам.
   – Этому мы научим, – уверил Майкл.
   – К следующим выходным! – конкретизировал Макар.
   – Маленьким? – уточнил Майкл.
   – На счет маленьких подумаем, стоит ли что-то затевать. Все-таки можем не успеть прогреть почву. А на холодной стоит ли? А вот к большим в конце обиора как раз нужно готовиться!
   – Итого у нас пятнадцать ариядов, – сказала Эмили, – дорисовывая в пепельном пятне рядом с цифрой «один» цифру «пять».
*
   В префератах Манкоа и университета Пианс победу не праздновали. Все работали в обычном ритме. Для них это было просто решением технической проблемы, реальные масштабы которой никто себе пока не представлял.
   Тот факт, отмеченный в Манкоа и преферате университета Пианс, что с первого рабочего конжона нового обиора почти все напряженности рассосались, а в течение двух конжонов сошли на нет и остальные, а так же спокойный выходной на восьмой конжон, не давал повода серьезно возвращаться к теме. Казалось, что предпринятые действия возымели должный эффект.
   Майкл, старательно сдерживаясь, назвал бы пратиарийцев прогрессирующими дегенератами. Такое спокойствие, на сформировавшемся фоне, непременно должно было бы вызвать озабоченность. Но не у непривыкшей к интригам Прата, где даже нет такого понятия, как «честь», которое возможно только при наличии тех, у кого ее нет. Поэтому ничего не ожидалось и не принималось никаких попыток что-то прояснить, принять превентивные меры.
   Бомба снова взорвалась неожиданно.
   
43. 
   Эвелина и Глеб, измождая фантазию, конспирировались в закоулочном баре на окраине центра города. Посетителей было не очень много, но все небольшими увлеченными собой компаниями. Приглушенный свет и назойливые матовые блики на затертых черных столешницах от мигающей на сцене светомузыки бодрили веселящихся и утомляли тех, кто топил свои трудности. Поэтому, вряд ли кто-то мог заметить, что Глеб упорно не торопился пьянеть, несмотря на то, что бармен Эвелина подавала ему уже четвертый широкий стакан  разбавленного черного чая со льдом.
   Эвелина устроилась сюда недавно, поскольку прежняя вольная и даже хаотичная, как окрестил ее Глеб, диверсионная деятельность закончилась после присоединения к Примуле.
   Она снова временно отвлеклась, чтобы обслужить других посетителей, подошедших к барной стойке. А вернувшись через несколько минут, обнаружила Глеба, полностью ушедшего в задворки своего сознания или даже подсознания.
   – Повторить? – спросила она.
   – Мне, кажется, что мне уже достаточно, – улыбнулся в ответ Глеб.
   – Куда пропал?
   – То есть? – сморщился Глеб, не поняв, что имеет в виду Эвелина.
   – У тебя вид, будто ты на Луне. О чем думаешь?
   – Не поверишь. Молюсь практически!
   – Ну, в принципе, выглядишь соответствующе случаю, – присмотревшись на Глеба, сказала Эви. – О чем? Или о ком?
   – Чтобы все удалось. И знаешь, на какой мысли себя поймал? Сижу, думаю «Помоги, Господи! Я сделаю, все, что Ты захочешь. Я постараюсь Тебе…, я обещаю…», дальше думаю, «…я буду…». И вот сижу теперь и думаю, что же я буду?
   – Все ясно, – сделала вывод Эвелина. – Повторить! Может, все-таки не только для вида?
   Эвелина заметила активизировавшегося клиента и оставила Глеба размышлять дальше.
   «Да, собственно, что я могу пообещать? Все что у меня есть, и так Твое, – думал дальше Глеб. – Все мы в Твоей воле! Что бы я ни сделал, это все равно…».
   – Не грузись. Все еще будет хорошо! – подбодрила, в очередной раз оказавшись возле Глеба, Эвелина.
   – Да я знаю, – ответил он. – Если ничего уже быть не может, то ничего и нет. Настоящее есть только тогда, когда есть будущее. Но мы-то есть!
   Эвелина даже немного поморщилась и покачала головой, пытаясь разобраться в услышанном и прикрывая задумчивость усердной протиркой барной стойки.
   – Ты в штабе давно не показывался, – перевела она тему.
   – Необходимости не было, а лишний раз светиться там… Зачем, если можно встретиться и, например, здесь?
   – Я была недавно. Говорят, сестра звонила.
   – Что-то рассказывала?
   – У них там человек потерялся. Парнишка. Мигель. Просто уже не появляется больше двух недель. Дома его нет. Где могли его поискать, уже поискали. Нету.
   – Больницы, морги, полиция…?
   – Конечно.
   – Чтобы совсем бесследно…? – задумался Глеб. – Раньше, лет так десять назад, я бы сказал, что это странно. А сейчас…
   – Чаша так не думает. Он не взял свой детектор, – продолжила Эвелина.
   – Забыл, – логично предположил Глеб.
   – Они там уже вспоминали всем штабом. Говорят, что он его почти никогда с собой и не брал. Хуже другое. Пелка заставила Уайдшера проверить прошивки всех вакцин. Они каждую прошивку готовят индивидуально, хотя и с одного шаблона, и хранят. В одной нашли изменения, которых быть не должно. Похоже, что эту вакцину готовил как раз Мигель.
   – Как это? Изменения, которых быть не должно! Это что значит?
   – Ну, откуда я знаю? Уайдшер темнит, но говорит, что похоже на вторичную подмену цели. При каком условии? Пока точно не установили, но похоже, что прояснения деталей первой.
   – А Браннекен куда смотрел? – вспылил Глеб, оценив новость, но через секунду отошел. – Он вообще-то типа биологом там. За программную часть Уайдшер отвечает. И сколько таких вакцин сделали?
   – Нашли, говорят, одну. Проверяют остальные. Пелка там всех на наадреналинила.
   – Надо пойти самому узнать, – закончил Глеб. – Не в восторге я от таких сюрпризов. Подмена цели, подмена цели… – рассуждал он. – Вполне возможно, по этой причине не получена часть трансфонаторов.
   Глеб снова остался один и какое-то время наблюдал за Эвелиной, как она неумело, но стараясь казаться профессиональной, наполняла стаканы. Пока в помещение не влетели несколько грифов.
   «Облава? Или зачистка? – напрягся он. Но по сформированной уже привычке даже голову повернул не резко, посмотрев на них краем глаза. – Или просто смотрины? Сейчас такие повсюду случаются».
   Потом он стал себя успокаивать, попивая свой бутофорский виски, как бы не обращая внимания на происходящее. Эвелина тем временем не подходила к Глебу и тоже изо всех сил старалась не смотреть на Глеба даже вскользь.
***
   В участке Германа допрашивали. Из его карманов выпотрошили все, что при нем было. Он снова встретился с добрейшей администраторшей гостиницы и овальным швейцаром, который и здесь выглядел таким же равнодушным к происходящему, как и на работе. С администраторшей они даже поспорили.
   Герман утверждал, что не знает эту женщину. Она же клялась в обратном, рассказывая небылицы про сломанный ключ, который, однако, удалось предъявить. Также она рассказала, что в тот же день, когда этот господин жаловался на ключ, вечером другой настоящий постоялец того номера сообщил дежурной, это уже была не я, что в его номере кто-то рылся в вещах.
   – И вы вызвали по этому поводу полицию? – поинтересовался следователь.
   – Кто же ему поверил? – довольно естественно возмутилась администраторша. – Можно подумать, можно помнить, как оно все там у него лежало. Да, может, уборщица что-то и подвинула. Он же не заявлял, что вещи разбросаны.
   – А зачем Вы тогда об этом рассказываете, если Вы и сами ему не поверили? – заметно напрягаясь уточнил следователь.
   – Ну,… ну, я просто… я рассказываю все по порядку, – нашлась администраторша.
   А вот версия охранника совпадала с версией Германа. Охранник не узнал его. При этом он утверждал, что у него отличная память на лица, поскольку он уже шесть с лишним лет работает швейцаром в этой гостинице, здоровается с каждым постояльцем. И даже более того, он утверждал, что помнит гостей, когда они приезжают в отель даже несколько лет спустя.
   По номерам счетов, выписанных Германом на листке, полиция легко восстановила фамилии и адреса лиц, упомянутых там.
   – Где и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Лейлой Явершек, уроженкой города Блед Словенского округа, Ериасом Петранди, Сейидом Дарауи…? – напирал следователь. – Имена этих людей были в Вашем списке.
   – Я не знаком с этими людьми.
   – Откуда они в вашем списке?
   – Это не мой список. Кто-то забыл его на столе в кафе, где вы меня нашли. Мне стало любопытно даже, что может объединять этих людей.
   – И что же, по-вашему?
   – Вероятнее всего, это некий список приглашенных. Может, как раз вы и сможете объяснить мне это? – провокационно развернул разговор Герман.
   «А я был бы вам за это весьма признателен», – закончил он мысленно фразу.
   – А для чего в списке приглашенных указаны счета некоторых их них? – не поддавался следователь.
   – Вы меня об этом спрашиваете?
   – Вас. Именно вас! – уверенно говорил следователь.
   – Это не мой список. Откуда мне знать?
   – И Ваше имя, кстати, тоже здесь есть?
   – С чего вы взяли, что это мое имя? Это просто совпадение!
   – Перепишите этот список на чистый лист, – предложил тогда следователь.
   – Зачем?
   – Мы без Вас разберемся, зачем нам это нужно. Просто перепишите, – настаивал следователь.
   – А потом вы возьмете мой список и будете утверждать, что он мой? Нет, так не пойдет.
   – Не Вам здесь решать, что пойдет, а что не пойдет, – повысил голос следователь. – Не хотите переписывать, пишите тогда, что угодно.
   Герман написал несколько строк какого-то стихотворения, стараясь исказить свой почерк.
   – Вы так всегда пишете? – спросил следователь, посмотрев на образец.
   – Всегда, – ответил Герман.
   – Хорошо, – закончил следователь. – Отведите его в камеру, пускай еще посидит там денек, пока мы тут разберемся с его писаниной, – приказал он охраннику.
*
   «Ну, что ж, во всем есть свои плюсы и минусы, – рассуждал Герман. – Я потерял здесь уже много времени, но они сами сказали мне имена и фамилии моих...»
   Он даже не знал, кто они ему, подельники, коллеги, соучастники. Но чего? Ведь общего смысла мероприятия никто из них не знал».
   Скудность обстановки в камере, а так же ее открытость, не предоставляли возможности для чего-либо иного, как думать. Рассуждая о происходящем, Герман обратил внимание, что его личное отношение к заданию теперь диаметрально противоположно таковому в момент получения конвертов. Он попытался нащупать точки соприкосновения этих двух отношений, осознать момент перемены и, самое главное, причины.
   Две мысли, фактически два сознания передрались в его голове, но осталось все же последнее, столь же целеустремленное, но более хитрое, более расчетливое, более жесткое. Он удивился тому, что на эти две точки зрения ему удается посмотреть как бы сверху, хотя и не полностью от них абстрагируясь. Где-то вдали нечетко ощущалось, что эти линии, как две команды, данные изнутри, понятные и не вызывающие неприятия. Герман так же краем сознания чувствовал, что его нынешняя жесткость странная, как будто не его, словно маска, но комфортная, не создающая внутреннего конфликта.
   Его недолгие размышления прервал охранник, который в очередной раз прошел по коридору мимо камер и прогремел палкой по решеткам. Герман в этот раз негромко ругнулся. Охранник это услышал, но не разозлился. Только довольно ухмыльнулся. Ему было достаточно того, что он зацепил хотя бы одного из задержанных своим поведением. Герман заметил реакцию охранника.
   Когда психозы утихли, Герман снова завяз в каких-то своих сумбурных рассуждениях: «Следователь был очень уравновешен. Лишь однажды повысил голос. Дежурные в отделениях были такие же, спокойные, невозмутимые. Даже равнодушные. Но все-таки очень непосредственные, раскованные».
   Слухи давно ходили, что в полиции работают они, особенно с тех пор, как появились грифы. Но…
   Во время очередной выходки охранника Герман с видом, что он уже не выдерживает этих звуков, вскочил с места, подбежал к решетке и заорал:
   – Гнида красноухая, ты еще долго будешь это делать?
   Но охранник, довольно улыбаясь ехидными глазами, молча прошел мимо. Возвращаясь обратно, он словно ждал, что задержанный выдаст очередную порцию эмоций, и был готов испить ее. Однако, Герман решил лишить его этого удовольствия. Охранник удалился, явно не получив ожидаемого, а Герман знал, что в следующий раз ему будет уделено особое внимание.
   Он угадал. Перерыв до следующего обхода оказался короче прежних. Охранник прошел мимо его камеры, но сразу же вернулся и нахально посмотрел на молчащего Германа.
   – Тебе, наконец, понравилась моя музыка?
   – Так себе, – пробурчал под нос Герман.
   – Что ты там такое сказал?
   Теперь бесился охранник. Его бы не выводило такое поведение задержанного, если бы в прошлый раз Герман не позволил себе агрессивную реакцию. Теперь охраннику не хватало этой злости, словно воздуха.  Он со смаком молниеобразно прогремел по решетке Германа.
   – Ну, как? – не унимался он.
   – Как твое чертово имя? – просипел, не поднимая взгляда, Герман.
   – Чё ты там сказал?
   Охранник подошел вплотную к решетке.
   – Имя твое как, спрашиваю? – самоуверенно и вызывающе смотрел в лицо охранника Герман.
   – Тебе зачем?
   – Фэн клуб открыть! – ответил Герман, без резких движений вставая с места.
   Охранник надменно захихикал, но назвался.
   – Зак! А ты, типа, умный что ли? Или смелый? – хамел на злазах охранник, опираясь руками на пруты решетки.
   – Модный, – ответил Герман, медленно шагая к охраннику. – Ловлю свежие веяния.
   Когда Герман оказался на близком расстоянии от решетки, охранник отпустил руки.
   – А чё успокоился-то? Мне понравилось, как ты в прошлый раз повис зубами на прутьях, – донимал охранник.
   – А ты чего руки-то убрал? Зубов боишься? Зак! – наступал Герман, подтверждая свою уверенность движениями бровей. – А, Зак! – Он очень четко и звучно произносил его имя, затягивая первый звук. Герман подошел вплотную к решетке и взялся за прутья. – Руки свои поставь сюда. Посмотрим друг на друга. Зак! А?! Или они у тебя уже трясутся?
   – И что дальше?
   Охранник оказался и тех, на кого прием «слабо?» действует сильнее, чем красная тряпка на быка. Он, не спеша, тоже взялся за решетку, расставив руки шире, каждой рукой через прут от рук Германа. Его плечи ему это позволяли. Они смотрели в глаза друг другу.
   – Что, справился со страхом? Зак! – Герман дразнил охранника словами.
   – Чего не кусаешься? – накалял атмосферу и охранник.
   Герман напрягся, словно пытаясь поднять решетку, но бросил руки и отвернулся от Зака. Тот довольный засмеялся. Герман снова повернулся и, изображая злобу, но без резких движений, взялся левой рукой за решетку.
   – Ну, и что ты можешь сделать? – проговорил Зак.
   – А что я хочу сделать? – улыбнулся ему в ответ Герман. – Как ты думаешь?
   – В твоей ситуации это имеет значение? – усмехнулся Зак.
   Герман видя, что немного ослабил бдительность и настороженность собеседника, улучил момент и долбанул охранника в палец, ту его часть, которая была по внутреннюю сторону решетки. Времени прицеляться и осторожничать не было. Необходимо было использовать единственную попытку и при этом не промазать. Поэтому Заку было больно, так как зубец, раздавив ткань, дошел до кости.
   Зак не стеснялся в подборе слов. Он снова с остервенением прогремел своей дубиной по решетке. Но Герман не сводил глаз с пальца охранника.
   – Что ты смотришь? Шлань залетная!
   – Кровь-то есть? Покажи! – теперь надменно позволял себе говорить Герман.
   – А с какого якоря ей не быть? – огрызнулся Зак.
   Герман, выяснив для себя то, что хотел, уселся в дальнем углу камеры и принялся тщательно оттирать зубец. Зак, пыхтя, надеялся дождаться ответа. Герман открутил с тупого края зубца крышку, капнул чем-то на угол рубашки, закрутил все обратно и продолжил тереть. Наконец, он выдавил.
   – Рад за тебя! – спокойными глазами Герман посмотрел в глаза Зака.
   Заку пришлось удалиться, хотя он и постарался это сделать с достоинством.
   Вернувшись к себе, его больше беспокоила не боль, а предмет, которым воспользовался Герман: что это было, в чем оно было, почему его не изъяли при обыске, чего теперь бояться, нужно ли что-нибудь предпринять? С утиханием боли улеглись и опасения, но теперь не давал покоя другой вопрос «зачем?»
   Зак, конечно же, был много наслышан о методе Джоски Кардаша, но задержанные такого никогда еще не делали.
   На следующем обходе Зак громыхая по решетке, покосился на Германа. Тот в свою очередь выделил Заку не более почтительный взгляд с легкой ухмылкой. Возвращаясь, Зак остановился у Германа и тихо спросил:
   – Зачем ты это сделал?
   – Не был уверен, кто ты.
   – Какая тебе разница?
   – С людьми всегда можно было договориться.
   – Ты сам-то…?
   – Хм, – с улыбкой выдохнул Герман. – А тебе какая разница?
   Зак не нашелся сразу, что ответить и задумался.
   Герман понял, что момент подходящий, и другого, возможно, не будет.
   – Послушай, – энергично зашептал он, подскочив с места и подбежав к Заку, так что Зак даже отпрянул от решетки. – Ты же понял, что я не в бирюльки играю, и кровищу пускаю не от дешевого любопытства. Тебя самого не достали они? Не тошнит, оттого, что они везде? И то, что ты здесь оказался человеком, не означает, что остальные здесь люди. – Герман подкрепил свою уверенную скороговорку видом своей крови. – Мне нужно отсюда выбраться. Если я и такие как я будем торчать здесь, и даже такие как ты, хоть и не за решеткой, мы никогда не сможем от них избавиться. Ты понимаешь? Время против нас. Их становится только больше. Настанет момент, когда мы даже все вместе окажемся слабее.
*** 
   Герман догнал Лейлу и накинул на ее шею удавку. Но Лейле удалось развернуться к Герману лицом, отчего и удавка немного ослабла. Она смогла даже что-то просипеть, глядя ему прямо в глаза.
   – Герман, ты не можешь этого сделать. Ведь мы тогда сорвем задание. Ты ведь человек!
   Герман молчал, уверенно держа в руке шнур. На его лице не дрогнул ни один мускул, но на лбу выступила испарина. На жалостливые и непонимающие происходящего глаза Лейлы навернулись слезы. Она, выдавливая из легких последние капли воздуха, едва слышно продолжала умолять.
   – Ты не можешь. Как ты можешь?
   Слеза скользнула по щеке, за ней вторая. Герман снова вспомнил весну, окно, стекающие по стеклу ручейки, прямо как слеза по щеке Лейлы, пробивающиеся сквозь облака лучи Солнца, голос матери «Геруш, если б мы были у себя дома…», букетик примулы, снова мамин голос «Поздравляем и вас», улыбку девочки и необычное, но красивое, имя.
   «Как же ее имя?» – остановилась мысль.
   Его руки невольно ослабили хватку, но голова Лейлы уже начала опускаться на бок. Следы от нескольких слезинок теперь стали наклонными, а новые упали вниз, но уже не вдоль побледневшей щеки.
   Может, еще и можно было бы отпустить совсем петлю и вернуть Лейлу, но косые следы слез вызвали в памяти другие воспоминания: поезд, дождь, струйки воды бегут поперек стекла, снова желтые с прочернью лучи, вновь ласковые слова матери, нежное прикосновение ее руки к его волосам, цветы, улыбка с челкой на глазах, и имя… Эвелина.
   «Да ее звали Эвелина!» – вспомнил Герман и не смог удержать на руках полностью ослабшее тело Лейлы.
   Но он не смог обратить на это внимание.
   Его мысли накладывались одна на другую: «Поезд, куда он ехал? Куда я ехал? Почему я ехал? Почему ехал я? Кто я?» «Ты ведь человек», как ответ прозвучали слова Лейлы. «Что сейчас происходит в моей мастерской? У меня есть мастерская!?» – закрепился восстановленный факт. – …
   Зелено-белая деревянная вывеска над ней, раскачиваемая сильным ветром, вылетающий из-за угла черный гриф, которого он смог увидеть только одним глазом, едва освободившись от накрывшей его…
   «А что это вообще было?» – возникла и растаяла неясность.
   Он не смог вспомнить. Потом снова поезд. Встреча. Поезд. Другая… Задание. Против них. Наивысшая степень… И что он сейчас сделал?
   Герман стоял в оцепенении, руки внезапно задрожали, клещи жестокости отпустили, в висках словно прорвало дамбу, разум оценивал происходящее. Часть мыслей были, как наблюдение со стороны, часть были от первого лица, своего лица.
   «Ты ведь человек» – било в голове.
   «Я ведь человек! – отвечалось там же. – Против них… – Он посмотрел вниз и увидел Лейлу, сразу вспомнил искаженные лица Дины и Ллеу. – Это не против Лейлы! Восемь! Теперь уже минус…, минус три».
   Кровь снова хлынула к голове, отразившись на некоторое время в глазах белой пеленой ужаса от совершенной ошибки.
   «Не может быть, чтобы все было кончено» – пробивалась через плотный туман оцепенения надежда.
   Логическая цепочка уже начинала разворачиваться от фактов к необходимому при сложившихся обстоятельствах.
   «Дина, ей в Вааль через неделю, потом далеко ехать не нужно. У нее Европа. Ллеу, ему в конце августа, мне в начале сентября. Ллеу в Австралию. Лейла свой трансфонатор уже получила, поэтому и не смогла с ним от меня убежать. – Он нашел ее конверт с заданием. – Тоже не уничтожен! – Он даже улыбнулся этому факту. –  Как конверты с пин-кодом у любителей старомодных банковских карт. Хранятся даже после истечения срока действия карты. Ладно, – вернулся Герман к главному. – Лейла должна была попасть в Южную Америку.
   А дату мы выбрали первое января. Осталось четыре месяца и четыре трансфонатора, которые мы, включая меня, должны были установить. Три из них теперь включать некому.
   Допустим, включить его можно не обязательно рукой человека, я без труда придумаю, как это сделать. Самое сложное, значит, найти безопасное место, где его можно разместить, чтобы его не обнаружили».
*** 
   – Чего окно буравишь? – подбежала Милена. – Давай, выходи из тыла. Всегда на передовой, а как праздник, так отсиживаешься где-то в грустных пещерах.
   – Ты знаешь, – повернулся к ней Глеб. – Я в последнее время все больше замечаю, что в этот день мне не хватает тех, с кем мы отмечали Новый год в детстве. Пелы, Эви, родителей, тети Ви, ну, их ты не знаешь… Пять лет, с момента, как провели канал, мы хотя бы в штабах на прямой связи были в это время, а последние годы в штабе только по необходимости… – Глеб немного задумался. – С Акимом хотя бы по прежнему вместе.
   Милена помахала ему рукой перед глазами.
   – Алё! С Новым годом! Ты где?
   – Да, вот, вспомнил тетю Ви и вспомнил сразу дядю Авдея. Представляешь, исчез человек, а мы ведь так и не знаем, что с ним произошло! Абсолютно никакого даже глупого объяснения. Хотя нет. Одно глупое было у моего отца. Но это, если не бред, то, как минимум, не доказано.
   – Да, я слышала, кажется, эту историю, – припомнила с трудом Милена и тоже изменилась в лице, глядя на Глеба.
   – Он был лучшим другом отца, – Глеб снова немного задумался, теперь над словом «друг». – Отец говорил, что вообще это слово может связать только с двумя людьми. Представляешь, – медленно вслух думал он, – сколько смысла он вкладывал в это слово? И что для него означало потерять друга?
   Милена прищурилась, глядя в глаза Глебу, потом приблизилась к его лицу, дунула слегка в бровь.
   – Мм… Все понятно, – констатировала она.
   – Что тебе стало понятно?
   – Да, я подумала, тебе снегом что ли через стекло брови присыпало, или ты прислонился к стеклу и намерзло? – она вздохнула.
   – А оказалось что? – удивился Глеб.
   – Нет. Это не снег. Это она самая! Ты, как твой отец, поседел быстро, буквально за три года.
   – Угу, так же сразу же после полтинника, – согласился Глеб. – Мать все время говорила: «Порода!».
   Но все-таки Милене удалось вытащить из себя Глеба, они прошли в большую комнату, где находились все остальные, где традиционно играла музыка и надрывался напрасно телевизор, горели свечи и был включен свет, где кричали дети и тостовали взрослые, где закусывали и запивали резвящими напитками съеденное.
   – По-твоему это настолько разные вещи? – ни в какую не унимался Захар.
   – Конечно разные! Я бы сказал принципиально разные! – настаивал Тим.
   – Давай тогда обосновывай.
   – Вот, я тебя вовремя вызволила, – обрадовалась Милена услышанному, когда они с Глебом подошли к спорщикам. – Тут сейчас будут что-то обосновывать, ты такие темы любишь.
   – Ага, давайте, давайте, подключайтесь. Сейчас мы еще и ваши соображения заслушаем! – поддержал Захар.
   – Легко! Например, родине я обязан, а государству нет. Принципиальная разница? Как считаешь? – пояснил Тим свою позицию.
   – Это ты считаешь, что не обязан государству! – парировал Захар.
   – Если государство считает иначе, то ему от этого не сытнее! Вот если бы оно хотело, чтобы я считал иначе…!
   Захар переосмыслил эти слова и продолжил:
   – Ты говоришь об этом, как будто это не связанные вещи, но это просто две стороны одной медали.
   – Ничего подобного! Родина – это люди, которые тебя родили, с которыми ты рос, которые тебя учили, а государство – это машина, которая тебя использует, просто потому, что ты ее часть, которая в случае необходимости просто выплюнет тебя, прожевав. Или еще лучше даже не дожевав. Которая вот так вот тупо улыбается тебе с экрана, – Тим указал на замеченную краем глаза девицу, застывшую в улыбке на телеэкране.
   – А тебе хотелось бы, чтобы оно скалилось на тебя с экрана? – предложил альтернативу Глеб.
   – Ага, это ты бы назвал заботой о тебе? – поддержал хохму Захар.
   Просмеялись и хотели было вернуться к спору, но Милена обратила внимание обратно на телевизор:
   – А чего она так старательно лыбится-то?
   Тим, Глеб и Захар посмотрели на экран. Ведущая новостного канала, который так и остался включенным после торжественных поздравлений президента Земли, действительно уже с момента, как их заметили дискуссанты, то есть как минимум с полминуты, не меняла выражения лица.
   – И долго она уже так? – спросил Захар.
   – Она так долго уже мучается? – каскадно поинтересовалась Милена у остальных, кто был в комнате.
   – А кто его смотрит? – ответил Аким, оказавшийся из танцующих в данный момент ближе всего к Милене и услышавший вопрос.
   – Так, понятно! – многозначительно потянул Глеб и явно активизировался на этой нетипичной ситуации. – Или не очень понятно?
   – Это ты думаешь об этом, или я? – загадочно посмотрел на него Захар.
   Глеб многозначительно поднял палец вверх.
   – Не спугни мысль! – медленно произнес он.
   Все отупенно смотрели на экран.
   – Да это просто картинка залипла, со связью что-то, наверное, – предположил Тим.
   Милена схватила пульт от телевизора.
   – Нет, не переключай пока, – решительно попросил Захар.
   – Да я хочу посмотреть, везде так? – пояснила Милена.
   – А ты попробуй, лучше, на кухне посмотреть. Здесь-то тоже интересно, – возразил Захар.
   – Интересно? Она же просто застыла! – усмехнулся Тим.
   – Это же не может долго длиться, либо отлипнет, либо ситуация будет развиваться, – ответил Глеб.
   Милена согласилась и только хотела уйти, но заметила изменения в кадре и осталась. К ведущей подошли две женщины и мужчина.
   – Эй, ты здесь? – кричали они ей.
   Они пощелкали и помахали ведущей перед глазами, похлопали возле ушей. Она реагировала на раздражители, водила глазами, даже немного поворачивала голову, но ничего не отвечала. Ей приподняли руку, но рука плавно опустилась обратно на стол, как только ее отпустили.
   Неожиданно кадр быстро поплыл в сторону. Кто-то просто начал разворачивать камеру. В кадре оказались еще несколько человек, таких же замороженных.
   – Техники, наверное, какие-нибудь осветители, – предположил Захар.
   – Возможно, – согласился Тим. – Слушайте, так вы думаете, что… – просиял Тим и посмотрел на Глеба и Захара.
   Глеб тоже исказился в лице. Понять его выражение было не просто. На нем было и удивление, и радость, и неверие, и предвкушение, и лихорадочное размышление, и даже страх.
   Он заметил, что часть компании по-прежнему отрывается под ретрогрессивную музыку.
   – Аким, ты это видел? – позвал Глеб. – Эй, кабак «Кому за», нон-стоп закончен. Смотрите сюда!
   – Вы как хотите, следите здесь, я все-таки посмотрю другие каналы, – заявила Милена. И со словами: – Идем со мною, – схватила под руку Захара и потащила его на кухню.
   Глеб остолбенело смотрел в экран. За его спиной кто-то неосторожно шаркнул, задев его. Глеб машинально обернулся. Улыбчиво распардонившись с Эви, внимание Глеба переключилось на окно. Падал довольно крупный снег.
   «Значит, теплеет? – подумал он, где-то внутри почувствовав и другое значение этого слова. – Теплеет в мире».
   По стеклу приоткрытой створки окна под действием душного воздуха комнаты сбежала извилинками вниз капля подтаявшего снега. Другие, казалось, дрожали, поджидая свою минуту для старта.
   «Есть вероятность, что они больше не будут править миром. Странно, – вдруг Глебу пришла в голову мысль. – Мы так и не знаем кто они, и даже не придумали им названия. Мы так и называем их «они». Как их назвал Джоска Кардаш, впервые достучавшийся до всего мира с сообщением об их существовании».
*
   Капли часто бились в не поддававшееся им стекло, отбрызгивая себя частично назад. Остальное стекало прямиком на ступеньки водопада, располагавшегося прямо за стеклом, и смешивалось с водой, подаваемой искусственно. Идентичная картина наблюдалась у такого же во всю высоту помещения стекла, отделявшего вторую половину немноголюдной скромной, но вкусной, кафетешки от уличной террасы. Тропический ливень шел на убыль, и ручейки на стекле становились все более отчетливыми. Высокое Солнце придавало им рельеф.
   Наблюдая эту картину память достала из своей фильмотеки еще несколько подобных. Но одна из них была особенной. Она была самой далекой, в самой крупной дымке, но все равно самой детальной и теплой. Память ребенка замечает больше подробностей.
   Воспоминание той детской умиротворенности совпало с ощущением текущего момента. Герман вдруг явно ощутил, что его отпустило одержимое чувство цели, которое волокло ноги куда-то вперед, чтобы…
   «… чтобы там произошло что-то, – подумал Герман. – Что именно? Работы и подработки, поезда, гостиницы, странные встречи в магазинах, задания, погони, убийства, самолеты, чуть ли не все континенты, где никогда не был и вряд ли бы побывал, всего за несколько месяцев, Австралия, при вылете из Парижа в Аргентину трижды садился из-за неудачных взлетов, рухлядь одна летает, чуть не опоздал из-за нее… Стоп… – смутились мысли, все-таки уловив в потоке воспоминаний нечто ужасное. – Какие убийства? Кто убил? Я убил. Дина, Ллеу! Я убил? – пререкались извилины. – Вроде. – Он посмотрел на руки. – Они. Я помню эти руки. Эти руки держали Дину. Значит, это был я?»
   Ужас хлынул в виски. Умиротворенность испарилась. Капли на стекле стали раздражать своей визуальной сыростью, потому что организм начал выводить тревогу из себя потливостью в подмышках и вдоль всей спины.
   «Так было нужно! – прозвучало оправдание в голове. – Зачем это было нужно? Такой был план! Это я так планировал? А кто это спланировал? А что вообще это был за план? Но я же его весь выполнил! Да! Выполнил! Конечно! Я же три раза возвращался и проверял. Трансфонатор работал, если я что-то понимаю в работающей электронике. Он запустился вовремя».
   Ощущение выполненной задачи вновь переключило переутомленное чужими мотивами сознание в состояние покоя. Слегка неравномерный шелест капель создавал обволакивающую неощутимую вибрацию на коже. Струйки воды как будто замедлили свой бег вниз.
   Наблюдая из, он снова вспомнил самого доброго человека на свете – маму, которая согласилась пойти на праздник. Каких-то сорок лет назад! Он вспомнил букетик примул. И девочку с длинной челкой. Ее глаза. Он только сейчас смог понять эти глаза:
   «Они что-то спрашивали… В отличие от глаз сестры. Те все знали! – подумал Герман. – Да. Те все знали. А ее глазам мало было все знать».
*
   «Кто бы вы ни были, спасибо вам, – думал Глеб, считая пролетающие за стеклом хлопья снега. – Кто бы вы ни были… Вы сделали это! В вашей второй жизни, которую подарила вам наука, вы стали людьми, которым человечество обязано своей свободой.
   Но свободой от кого? – Милена не смогла полностью изгнать лабиринт вопросов из головы Глеб на этот вечер. – Что они сделали плохого нам? Ведь последние десять лет войны мы живем гораздо хуже, чем до нее. А они присутствовали на Земле, судя по теории отца, не меньше пятидесяти лет. Сколько у них было возможностей уничтожить здесь жизнь? Пожалуй, не меньше, чем у нас самих…»
   Сознание, как будто осознало, что отвлеклось.
   «И все-таки теперь мы сами решаем свою судьбу. Спасибо тем, что сегодня отвоевал нам эту возможность. К сожалению, история, возможно, так и не узнает ваши имена. История будет помнить, что вас было восемь. А сколько из вас смогли выполнить задание... Это мы скоро узнаем. Остальным слава за храбрость. Неосознаваемую, – Глеб невольно улыбнулся. – Не-о-соз-на-ваемую!»
   – Ну, что ж, первый раунд, похоже, за нами, – порвался в общую тишину и оцепенений Аким. – Что нас ждет дальше? Будем уже радоваться или подождем еще полчасика?
   – Я бы выбирал между радоваться и бояться, – задумавшись, ответил Глеб.
   – Это еще почему? – возмутился Тим.
   – Ты же сам только что сказал, что за нами первый раунд! – ответил Глеб.
   – Да не грузи! Ты просто прогорклый скептик какой-то! – недоумевал Аким.
   – Может он как раз просто дальновидный реалист?! – возразила Милена.
   – Реалист смотрит на вещи реально, – не хотел соглашаться Аким. – Если мы победили, то нужно радоваться. А он брови кривит!
   – Давайте не будем вдаваться в разницу между скептиком и реалистом, – успокоил их Глеб. – Что меня так тревожит? Просто на данном этапе нам на руку играло то, что мы не вели активного противостояния раньше.
   – Как это не вели? – возмутился, было, Тим.
   – А что мы вели? Несистемные мелкие вылазки, легко восстановимый урон. А теперь в каких масштабах? Теперь они знают, что мы не смирились, – аргументировал Глеб.
   – Кстати, кстати о масштабах! А запущены все восемь трансфонаторов? – осознал, что вопросы действительно еще остались, Захар.
   – Это наверняка знать невозможно, – ответил Глеб.
   – Мы только знаем, что забрали все восемь, – добавил Аким. – Это я проверял. Но кто забрал и куда дел, я не знаю.
   – А если следующий раунд будет, то он, как это обычно бывает, будет только сложнее, – продолжал нагонять своего беспокойства на остальных Глеб.
   – Ты, наверное, просто привык жить в борьбе и не представляешь себе будущего без ее продолжения, – улыбнулась Милена. – Может, все-таки расслабишься?
   – Хотя бы ненадолго! – поддержал Тим.
   – Мы не знаем, достаточно ли будет мощности трансфонаторов, – не мог успокоить бег своих мыслей Глеб, машинально выстраивая шаги, которые им теперь будет необходимо предпринять, – чтобы блокировать их деятельность вне пределов Земли.
   – Тогда разместим транфонаторы прямо на орбите! – предложил Захар.
   – Резонная задача на ближайшее будущее!
44.
   «Все детство мечтал посмотреть на тебя вот так вот сверху, в юности понял, что это не реально, эта профессия не для меня, но оставалась надежда на технический прогресс… А теперь вот смотри не хочу, кручу в любую сторону, хочу ближе, хочу дальше…
   И что это я опять тебя включил вообще? Что-то ведь дернуло. Может, кто-то еще обо мне изредка вспоминает? – размышлял Авдей, и сам замечал, успевая удивляться этому, что мысли ползут настолько медленно, что иногда он может предугадать, какая будет следующая.
   – Интересно, когда мысль угадывает следующую себя, это Деш специально предусматривал такую возможность, или это мне от скуки мерещится?
   Перед его глазами медленно и даже, пожалуй, скучно поворачивался справа налево голубовато-белесый шар.
   – И как космонавты годами на орбите на это могут смотреть? Наверное, у них много работы, если им это не надоедает».
   Вернулся домой Деш с детьми.
   «Значит, выходные, – подумал Авдей. – Значит, ничего не делать будет не так скучно. Правда, прошлые выходные прошли даже весело, – Авдею припомнились массовки, что были обиор назад, от чего он даже оживился. – Да и в последнее время мне вообще уже не так скучно стало. У меня тоже появилась как бы работа. Работой, конечно, не назовешь, денег не платят. Но они мне здесь и не нужны».
   Майкл и Макар уже давно уговаривали Авдея тоже принять участие в их делах. А они оба делали это умеючи.
   – Ты же тоже настоящий, – убеждал Макар.
   – Да они тоже настоящие, – парировал Авдей, – только… как бы другой культуры. Ну, как европейцы и азиаты.
   – Да это несравнимые вещи! Это как вишня и вишневого цвета мармеладка! Ты не должен спокойно смотреть на то, как они их эксплуатируют и нас пытаются занять тем же!
   Но их методика убеждения, напирая и говняя чужую точку зрения, даже при наличии вменяемых аргументов не сработала. Удалось убедить его Эмили.
   – Они не умеют жить по-настоящему, – говорила она. – Они не знают всей гаммы чувств, на которые способен человек. У них даже любовь сухая. Причем они ее никак не называют…
   «Уж кто-бы говорил», – подумал Майкл, вспомнив, что все время, сколько он ее знает, она всегда была одна.
   А знает он ее уже долго. Хотя они так и не научились ориентироваться в этом новом времени, но были признаки, подтверждавшие долгое знакомство. Самым убедительным мерилом времени было зеркало. По его мнению, все-таки прошло уже около десяти лет.
   – И только мы, пока мы живы, а это скоро закончится, можем научить их этому, можем передать им подлинную человеческую культуру, научить их чувствовать, творить, созидать… – с неподдельным, как показалось Авдею, чувством не столько давила, сколько внушала Эмили.
   – Мы хотим их научить созидать, разрушая тот мир, в котором они существуют, – возразил Авдей, в чем-то повторив собственные мысли Эмили.
   – Не дури, мечтатель! Ты где этого нахлебался?! Этот мир не их! Это мир пратиарийцев. А все эти люди даже не знают, зачем они здесь живут! – напирал Майкл.
   – Они в один голос говорят, чтобы выполнять свою работу! – ответил Авдей.
   – И это, по-твоему, нормально? Бред! Жить ради работы! Ничего при этом за нее не получая! – наваливался на свою чашу весов Макар. – В них просто как-то вдолбили это рабское самосознание.
   – Они же ни во что не верят, – аргументировала Эмили. – И самое главное, они не верят в себя! Мы дадим им шанс построить здесь свой мир. Мир пратиарийцев при этом не разрушится. Он слишком большой. Немного изменится. А как они хотели? Они нас сделали для того, чтобы мы изменили их мир! Надеюсь, с этим ты не станешь спорить?!
   – И мы это сделаем! Хотя и иначе, чем они планировали! – перебил ее Макар и ехидно засмеялся.
   – Пускай он будет полный противоречивых желаний, в этом выборе и есть ощущение жизни, – продолжила Эмили. – Мир станет живым и для них!
   – Пускай этот мир станет их миром! –
   Авдей стал вести начальные уровни человеческого. Он и сам его неважно знал, так как это был не его родной, но для начинающих этого было достаточно. А их количество только росло вслед за общей численностью людей, уже давно превысившей тридцать миллионов человек.
* 
   На исходе асана с первыми лучами Сиклана в последний рабочий конжон, когда пратиарийцы начинали расходиться по домам, люди напротив просыпались, и многие из них впервые осознанно начинали строить планы на грядущие большие выходные.
   Прошел целый обиор с прошлых. И весь этот обиор на кафедре профессора Майкла Хаосманна, как он нарек себя здесь, они постоянно в той или иной форме постигали секреты независимости и настойчивого поведения, тайны свободного мышления и эффективные способы сказать «нет», принцип единства и как сказать одно, а поступить иначе.
   Новость о том, что люди вновь оставили свои обязанности, долетела до Манкоа мгновенно. Следом накатила директива преферата Прата о том, что ситуацию как минимум необходимо держать под контролем.
   Попытка использовать старые методы провалилась. На этот раз вежливое приглашение разойтись по гонам никто не принял. Люди остались на площади. Более того, они просто не обращали внимания на присутствие пратиарийцев до тех пор, пока пратиарийцы не решились применить силу и не просто уговорами, а руками, хотя и очень деликатно, попытались отвести одного из людей в гон.
   Но тот не растерялся, а сделал все, как его учили.
   – Аааааа, – заорал он. – Вы не имеете права! Я не пойду домой! Я хочу остаться здесь!
   – Это его право!
   – Руки прочь!
   Поддерживали его из толпы, поступив тоже по науке. Они с криками кинулись ему на выручку.
   – Оставьте его в покое!
   – Что вы делаете?! Вы выломаете ему руки!
   – Душегубы! Где вас учили такому обращению!
   Кричали они наперебой.
   Толпа зашевелилась, загудела и, как будто нехотя, но завелась. Майкл ловил кураж, его голова кружилась. Мог ли он себе такое представить, живя в своей халупе на зарплату, которую способен получать едва ли не самый ленивый американец.
   – Давай Майкл, вперед, – сверлил ему на ухо полушепотом Изингома.
   Но видя, что Майкл никак не наберет достаточно воздуха, оттого сколько ему хотелось выкрикнуть, решил подбавить ему решимости и негромко начать сам:
   – Давай, долой произвол! Давай же! Вместе!
   – Долой произвол! – наконец, прогремело в воздухе.
   Это Майкл пришел в себя и поддержал начинание. Сначала несколько раз сам, потом вместе с Изингомой, Макаром, Эмили…, они повторяли фразу.
   – Тебя как звать, – обратился Майкл потом к молодому человеку в толпе.
   – Шэхриэр, – отозвался тот, с трудом пропуская через себя новизну происходящего.
   – А тебя как? – обратился Майкл к следующему.
   – Жомех.
   – Давайте, давайте все вместе! Чего стоите как на проповеди?!
   Едва ли кто-то понял его последние слова, но они грянули.
   – Долой произвол!
   Вслед за ними медленной лавиной настроению поддалось большинство народа. Макар первым поднял руку вверх, скандируя все новые требования.
   – Даешь свободу действий! Даешь выходные!
   Через четыре волны головокружения Макара уже вся толпа махала руками. Всколыхнулись даже деревья, подпиравшие небо по периметру площади. Содрогнулись газоны, узнав, что такое быть вытоптанными.
   Не ожидавшие подобной реакции пратиарийцы, конечно же, оставили свои попытки. Разошлись.
   – Разошлись как укушенные за задницу дебилы, – не скрывал опьянения от успеха, захлебываясь адреналином и красноречием, Майкл. – Мы им еще не такое покажем!
   Их начальство тоже разошлось, но отнюдь не по гонам, а не на шутку.
   Гоны еще дежурили у площади, но никаких новых действий пратиарийцами долго не предпринималось.
* 
   – Где Деш? – первым делом спросил Рейпатеонд, влетев в один из гонов.
   Здесь же сидели еще несколько десятков пратиарийцев, отправленных на разборки с людьми. Они ждали, что кто-то, наконец, скажет, что же делать дальше с этими людьми, которые непонятно, чего хотят.
   – Деш помчался в университет изучать детали истории тестового носителя, – ответил Сантер. – Он говорит, что на Земле такие стычки не редкость. Он хочет собрать побольше данных, что они в таких случаях делают, чтобы выбрать наиболее подходящее решение.
   – А здесь он ее изучать не может? Можно подумать, она где-то описана. Он же все равно будет вникать в информационный тон! – возмутился Рейпатеонд.
   – В спокойных условиях это сделается быстрее, – оправдывал Деша Сантер.
   – Ладно, он, кажется, действует в правильном направлении. Ну, а нам нужно разобраться, с чего начался этот гай!
   Омере уже давно внимательно смотрел в окно гона на сборище людей. Точнее нельзя сказать, что он смотрел. Просто его взгляд был туда направлен. Сам же он сконцентрировался на ключевых деталях, которые можно было увидеть просто глазами и которые ему показались важными, закрыл глаза и тоже попытался вникнуть в тон, стараясь выделить в потоке идущей от толпы информации нити, ведущие к истокам сложившейся ситуации.
   – Первая вспышка гнева, – начал выдавать он информацию, – случилась сразу, как наши попытались отвести одного человека к гону. До этого толпа была тихой и занималась своими делами. На наше присутствие почти не обращала внимания. Вторая волна пошла из середины толпы. Начал один. Вслед за ним еще несколько, потом еще больше… Я их не знаю. Попробую сейчас разобраться кто они.
   – Блонис, а ты их можешь узнать? – попросил Рейпатеонд.
   Блонис тоже окинул цепким взглядом переполненную площадь, так же закрыл глаза и, опираясь в том числе на информацию Омере, ушел глубоко в тон. Провисев какое-то время с отрешенным видом, он успел разобраться в ленте событий почти одновременно с Омере.
   – Первым был Майкл. Один из безсертификатников, – сообщил Блонис.
   – Да, да. Его зовут Майкл, – подтвердил Омере. – Но он там не один такой задорный был. Был еще один по имени Макар. Чуть менее горластый. Но за Майклом ощущается какая-то тень.
   – Ну, да, – согласился Блонис. – Майкл не сразу повел себя агрессивно. Его подталкивал другой.
   – Темненький? – уточнил Омере, находя подтверждения словам Блониса.
   – Да, он самый. Его имя Изингома. Можешь про него не искать. Этого я тоже знаю. Все упомянутые не сертифицированные.
   – А в прошлом обиоре тоже, кажется, кто-то подавал голос, – вспомнил Рейпатеонд. – Это случайно не один из них?
   Через некоторое время Омере ответил, что это был как раз сегодняшний Майкл.
   Пока Омере и Блонис вникали в происходящее, Рейпатеонд выяснил новости у Деша.
   – По моей информации, аналогичные стычки произошли еще на трех десятках планет, – сообщил ему Рейпатеонд. – На остальных сборища удалось спокойно развезти по домам. Правда, через некоторое время многие люди обратно вернулись к центрам Манкоа. Но уже не так много. А у тебя как дела? Какие будут предложения?
   – Предложений много! – ответил Деш. – Даже очень много!
   – Это же скорее хорошо! – преждевременно обрадовался Рейпатеонд.
   – Не для нас.
   – Да? Ну, тогда рассказывай.
   – Что-то мы просто не сможем повторить, что-то мы не будем делать, потому что это дикость. Начну с простого. В общем случае подобное называется у них протестом. В таких ситуациях люди разгоняют друг друга дубинками, например. Из методов посложнее есть разгон водой, раздражающими газами, буквально выдавливание с нешироких улиц. Но воды мы не найдем, а второго у нас просто нет!
   – Подожди, подожди, – остановил Рейпатеонд. – Водой – это как? Что значит, воды не найдем?
   – Это значит, струей под давлением. Воды нужно много. На Калипре, по крайней мере, в таком количестве не найдем.
   Еще не редко доходят до уничтожения протестующих с помощью специального оборудования, называемого оружием. В последние десятилетия на Земле в основном именно так поступает Мита. Уничтожает наиболее активных.
   – Значит, ничего другого Мита не придумали? – заключил Рейпатеонд.
   – Они просто стремились не отличаться от самих людей. И долгое время никто не знал, что это уже были не люди.
   Но нужно еще отметить, что и протестующие на Земле зачастую более активны и агрессивны. У нас еще все очень спокойно! – уверил напоследок Деш. – Еще часто воздействуют на протест изнутри. И думаю, нам именно так и стоит сделать. Нужно изолировать зачинщиков.
   – Мы даже уже знаем, кто это, – ответил Рейпатеонд.
   – Только не нужно это делать прямо сейчас. Лучше потом, когда все разойдутся.
   – А если не разойдутся?
   – Не смогут. Им же так же, как и нам, необходим отдых. Даже чаще, чем нам.
   Было решено, держать гоны возле площади, пока она не опустеет. Но пратиарийцев, которые так и не отдыхали с прошлого асана, отпустили, чтоб они успели захватить последние лучи Сиклана. Их сменили другие, кто ложится спать рано.
* 
   К началу первого выходного асана, как раз к пробуждению обычных пратиарийцев, люди небольшими группами стали разбредаться по домам. Против природы действительно не далеко пойдешь, да и начавшие сгущаться сумерки тоже навевали усталость.
   Во многих компашках, уходя, говорили об одном и том же.
   – Сейчас приду, начнется опять, вот то нужно сделать, вот это сделай, – жаловалась Шани, стараясь показать раздражение, на манер того, как это изображал Майкл. Получалось у нее это скорее как неестественное кривляние, если сравнивать с тем, как феерично могут выражать свое недовольство земляне.
   – Опять придется спорить и доказывать, что у нас выходной и что мы, как и они, имеем право на выходные, – поддерживала ее Кристи, выглядя тоже не лучше дешевой актрисы в одноразовом сериале.
   – Мне тоже на тех выходных плешь проели, как говорит Макар, – добавила Лада, блеснувшая хотя бы лексически.
   Вся компания рассмеялась, находя эту новую фразу для себя чрезвычайно забавной и повторив ее многократно вслед за Ладой.
   – Как вообще можно плешь проесть? – удивлялась Шани.
   – Ее что едят что ли? – поддерживал Кобикт.
   – Это просто так люди говорят, когда тебе кто-то надоел, – пояснила Лада.
   – Мои тоже два асана в тот раз доставали, потом отвалили, – поделился своим опытом и словарным запасом Шэхриэр.
   Снова всех обдало волной восторга. Всех забавляло, как мастерски соединяли Лада и Шэхриэр новые человеческие слова с пратиарийскими. Несмотря на то, что они старались говорить на человеческом, некоторые понятия все еще приходилось заменять привычными словами.
   – Жаль, что с собой на все выходные еды не унесешь. А то бы можно было бы там даже не появляться, – с грустью сказала Шани. – Вы представляете! Было бы здорово!
   Ей даже самой понравилась эта идея.
   – И в магазине не получить продовольствие без талона. А такие талоны есть только у пратиарийцев, – добавил Иоши.
   – Кстати, сами пратиарийцы могут спокойно без талонов брать в магазинах все, что нужно, – вспомнила Шани.
   – Но зато по талону нет ограничения. И можно каждый раз, когда тебя посылают в магазин, брать там что-то лишнее, – сказал Иоши, продемонстрировав неплохую усваиваемость тренинга «Не запрещено, значит разрешено», проводимого Макаром.
   – Тебе сразу, конечно, ничего не скажут. Мои объясняли мне, что талоны для людей ввели для контроля ошибок, – рассказал Кобикт. – Так что, может быть, лишнее не всегда можно будет брать. Могут проверить.
   – Меня пока не проверяли, – ответил Иоши.
   – А хранить запасы можно где-нибудь не дома! – продолжила идею Лада.
   – Может, где-нибудь в центре можно устроить склад? – предположил Шэхриэр.
   – Нужно будет при встрече уточнить у Майкла или у Макара, – сказал Иоши.
   – Слушайте, – вдруг осенило Шэхриэра, – у меня соседи-то снова уехали на все выходные. По идее мне нужно приглядывать за их домом. То есть я могу сейчас взять ключи, и мы можем пойти туда, а не по домам. Наверняка сейчас еще и в магазин могут заслать. А это значит, у меня будет талон! Идея?!
   Шэхриэр тоже почерпнул науки у настоящих людей. Девиз «Пользуйся моментом» ему больше других понравился еще на занятиях. А особенно ему понравились примеры, который привел Майкл для иллюстрации полезности этого девиза.
   – И тебе ничего за это не будет? – поинтересовалась Кристи.
   – А кто узнает?! Майкл же говорил, что если никто ничего не знает, то ничего и не было! Значит, ничего и не будет!
   Часть компании осталась ждать Шэхриэра неподалеку от дома его соседей, пока остальные пошли с Шэхриэром за ключом. Они остановились возле дома и о чем-то еще громко договаривали, прежде чем Шэхриэр вошел.
   – С тренировки? – спросила его хозяйка.
   – Да, с пробежки, – ответил он.
   – Пойдешь, отдохнешь?
   – Пока нет, я сначала…, и… а в магазин нужно сходить? – впервые в жизни пытаясь сказать не то, что он думает, Шэхриэр с трудом подбирал слова.
   – Да, нужно. Как раз тебя жду, по…
   «…пойдешь ли», – хотела сказать хозяйка, но не стала, видя, что ее сомнения разъясняются сами собой. Она уже видела новости прошедшего арияда и ожидала очередной борьбы за выходные. Но ее не последовало.
   – А о чем это вы говорили у входа, – поинтересовалась хозяйка. – Я ни слова не поняла.
   – Да, это мы так, анекдоты рассказывали, – отболтался Шэхриэр на пратиарийском.
   – Да? Просто вы как-то странно говорили, что ничего не было понятно, – ответила хозяйка, снова подчеркнув факт, что их язык ей не знаком.
   – Да, это мы на человеческом для разнообразия иногда, – пытаясь скрыть испытываемое удовольствие от возможности быть непонятым, ответил Шэхриэр. – Так смешнее.
   Однако, вернувшись из магазина, Шэхриэр не взялся за работу и не пошел отдыхать. Он снова ушел, сказав, что в центр, чем совсем сбил хозяйку с толку.
   Непонятое веселье людей все же заставило хозяйку Шэхриэра задуматься.
   «Так дело не пойдет. Где-то я слышала про это, – вспоминала она. – Нужно будет в Манкоа уточнить, что это такое, да научиться все понимать».
   А после магазина, в который, чтобы было не так скучно, ходили вместе, Шэхриэр любезно пригласил всех к своим соседям домой. Поначалу находиться в чужом доме было забавно, необычно и весело. Но чуть спустя усталость понизила тон и незаметно для себя все попросту уснули.
   После сна они снова ходили в центр. Не терпелось узнать, поддержит ли их идею с провиантом Майкл. Однако его найти не удалось. Макар сказал, что сам его ищет. Но затею, придуманную Иоши, он не только одобрил, но даже развил.
   – Это очень хорошо придумано, – обрадовался Макар такой смекалке, проснувшейся в клетионцах, еще недавно казавшихся безнадежно раболепными. – Только нужно запасать пищу не только, чтобы в выходные можно было ей питаться, а в еще большем количестве! Но и не только пищу, а еще и одежду, и другие предметы, которые могут пригодиться…
   «…во время очередных стычек», – додумал Макар. Произносить, однако, этого он не стал.
   На хату к Шэхриэру они вернулись в расширенном составе. Настолько расширенном, что уединение на какое-то время Шани и Шэхриэра, оказалось совершенно не замеченным. Но пир пришлось через некоторое время прекратить, так как без богатого стола и халявная хата не мила.
   Решили попробовать исполнить на бис аферу Шэхриэра. А если дело вызреет, то еще есть два обиора, чтобы вернуться в гостеприимный дом.
* 
   Авдей тоже вернулся домой и, войдя, впервые услышал, как Деш разговаривал несколько более напряженно, чем обычно.
   – Мы пытаемся понять первопричину их действий. Она обязательно должна быть, – убеждал Деш. – Остановить мы это сможем, только устранив причину… Вряд ли. Ограничения решить проблемы полностью не смогут.
   Деш закончил разговор и увидел Авдея.
   – Я ничего не понял, кроме интонации. Никогда раньше не слышал, чтобы пратиарийцы разговаривали на повышенных тонах, – заметил Авдей. – Я даже думал, что такие эмоции вам не присущи.
   – Для таких эмоций обычно нет повода, – ответил Деш, переводя дух. – Если бы они не были нам присущи, мы бы вряд ли смогли придумать их специально для вас. Ваши эмоции – это имитация наших, – сухо пояснил он.
   – А сейчас есть повод?
   – Сейчас есть. Я не могу понять, почему. Чего людям не хватает? Комфортные условия есть, питание достаточное, занятие имеется, нагрузка не превышает допустимую, свободное время есть, чем его заполнить… – он задумался, – Тоже вроде есть.
   Авдей тоже задумался. С одной стороны, с людьми ему было гораздо теплее, чем в семье Деша. Он успел приобщиться к развивающемуся процессу, ощущал себя на его стороне, и ему не было выгодно, помогать Дешу разобраться. С другой стороны, он Деша тоже воспринимает хорошо, как своего, привык к нему. Они очень много общались, и Деш объяснил Авдею много вещей, о которых он иначе бы не узнал.
   – Нет основы! – неожиданно для Деша сказал Авдей.
   – То есть? – не понял Деш.
   – Им не на что опереться. Все чужое. Нет того, ради чего все. Не во что верить!
   – Кому?
   – Людям.
   – У них есть вера. Они попали в Большой мир, к которому стремились с рождения, – уверенно заявил Деш.
   – Значит, цель достигнута, – словно опровергая тезис Деша, ответил Авдей.
   – Но это только должно поддержать веру, так как получено достоверное доказательство!
   – Все верно! Только что дальше? Тем более, эта вера была не у всех?
   – Ты, наверное, имеешь в виду землян. У вас разве не было точно такой же веры? С разницей в деталях только! Вы же точно так же и живете?!
   – Да, но я не знаю тех, кто попал в такой Большой мир. Если кто и попал, он не возвращался. Это была мечта о блаженстве!
   – Здесь его разве нет? Здесь тепло. На Калипре, например, не бывает холодно или жарко. Здесь сыто, удобно.
   – Сейчас не очень сыто, – улыбнулся Авдей.
   – Я тоже как раз собирался поесть перед уходом. Поедим вместе и продолжим тему, если ты не возражаешь? – предложил Деш.
   – Поговорить всегда рад, особенно о чем-то осмысленном? – согласился Авдей.
   Они прошли в столовую, окно которой светилось от косых утренних или вечерних лучей Сиклана. Авдей так до сих пор и не решил, что здесь считать утром, а что вечером. Если судить по тому, что пратиарийцы встают, то это утро, но при этом Сиклан заходит, как Солнце по вечерам.
   – Землянам даже позволено заниматься чем-либо посторонним по своему усмотрению, если есть такое желание, – продолжил прерванный разговор Деш.
   – Люди не могут ничего не делать. Но и делать что-то, не ощущая зачем, тоже.
   – Я это знаю. Это ваше главное свойство – деять. Но тогда ваше же желание быть осмысленными противоречит вашей мечте, не имеющей четких очертаний. А система Прата почему-то им не соответствует! Здесь, по крайней мере, на Калипре, даже не бывает пасмурно!
   – Попав сюда, у людей, у землян, – подчеркнул Авдей, – рассыпалась главная идея – возрождение в новой жизни на Земле, – он попытался найти разницу. – Стало очевидно, что это конец. У нас в религиях почти везде основной мыслью является возможность повторения.
   – Да, да. Мы наблюдали ваши культуры. На наш взгляд, это ваше заблуждение крайне нелогично. Понятно, как такая идея у вас смогла сформироваться.
   – До времен астрономии люди думали, что Солнце умирает вечером и возрождается утром, люди наблюдали гибель растительности зимой и возобновление жизни на том же месте весной, – предвосхитил объяснение Авдей.
   – Согласен. И я об этом же. Но мы пытались отследить по вашей истории, как она могла настолько исказиться, потеряв всякий здравый смысл, и при этом закрепиться. Возрождение, как наказание за грехи, в противоположность вечному блаженству! Так же странно, как и деградировать без занятия и все равно мечтать о безделии!
   – Ну, на этот счет… – Авдей задумался, но не нашел аргументов в защиту.
   – Собственно не логично не само предположение возрождения, перебил Деш. – А то, что в новой жизни человек может быть наказан за грехи свои и даже своих родственников, содеянные в прошлых жизнях. При этом в якобы новой жизни вы абсолютно ничего не помните о прошлых! Что не удивительно, ведь их не было! То есть получается, что вы соглашаетесь нести наказание просто ни за что!
   – За грехи?! Ты сам сказал, – повторил Авдей догму, которую сам воспринимал уже даже не на уровне веры, а на уровне именно догмы.
   – Какие именно? Человек не знает сам навязываемых ему грехов. Он ведь не помнит своей прошлой жизни, и уж тем более прошлой жизни родственников! И ладно бы кто-то знал и не говорил! Но нет! Тишина!
   Я, наверняка, не сообщу тебе ничего нового, если скажу, что в каждом тяжелом моменте жизни каждый человек думает одно и тоже. Как ты думаешь, что именно?
   Авдей пожал плечами.
   – Он думает: «За что?».
   Потом люди выходят по-разному из этого вопроса, – продолжал Деш. – Одни быстро вспоминают вот это абсурдное оправдание «за грехи в прошлой жизни», кто-то просто смиряется, другие начинают искать возмездия. Разве не так?
   Может, Деш и был в чем-то прав, но Авдею претило признавать это. Хотелось что-то возразить. Но что?
   – И появляются разного рода мании. С чем вы, собственно, и столкнулись здесь, – заключил несколько оскорбленно он.
* 
   Ближе к концу асана Макар, уже как ужаленный, носился по всему центру Манкоа и допрашивал каждого встретившегося, не видел ли кто Майкла. Эмили объяснила ему, что видела, но из ее слов Макар вынес для себя главное, что Майкла они видели вместе с Арамааном.
   «Отлично, – мысленно отметил Макар. – С ним я поговорю по-своему, не нужно будет голову ломать. И когда же я выучу ее занудный язык, так чтобы все понимать?» – подумал он, понимая, что рано или поздно ему придется научиться понимать ее, ведь и клетионцы учат именно этот язык.
   – Сначала Изингома зашел к Сенцеру, – объяснял Арамаан. – Потом он вышел и вернулся к нему с Майклом.
   – А ты где был, что видел их?
   – Мы с Эмили были у стойки администратора, разговаривали с нашими в центрах на других линиях. Потом все трое ушли: Сенцер, Майкл и Изингома.
   – И никто их больше не видел?
   – Я не видел, – ответил уверенно Арамаан.
   – Что-нибудь другое я услышал бы с большей радостью! – встревожился Макар. – А что там на других линиях? – решил он узнать, раз уж зашла речь.
   – Они снова в большинстве своем поддались пратиарийцам. Разъехались как ягни по яслям! – грустно произнес Арамаан.
   – Слабаки! – завелся еще больше Макар. – Эти тряпки! Те пропали! – Макар уже сопел в обе ноздри от ярости.
   К исходу асана он уже выстроил у себя в голове самые коварные причины исчезновения настолько четко, что убедить его в непричастности пратиарийцев к исчезновению его соратников никому не удавалось. Впрочем, не многие и старались это сделать, хотя и высказывались подобным образом.
   В ответ Макар готов был на сверхадекватные меры.
   – Завтра, – продумывал он шаги, – мы соберем всех, в том числе и самых домоседных. Мы напишем плакаты и пойдем… Они считают нас собственностью? Думают, что они нас сделали и знают все? Так мы им объясним, что это не так. Я предлагаю заблокировать им старты. Мы перегородим все подходы туда!
   – Пратиарийцы могут парить, – скептически прищурившись на Макара, заметила Эмили.
   – Хм, ля, – высопел Макар. Немного помолчав, он добавил: – Не хватает мне Изингомы, чтобы придумать, чем им парировать.
   – Не быть тебе террористом! – заключила Эмили, стараясь скрыть с лица довольную улыбку и почувствовав внутри себя давно забытый голосок снобизма.
   При этом Эмили мучилась от ощущения некоего внутреннего противоречия.
   «Мы вроде с ним и заодно сейчас, – задумалась она, – но видеть его неспособность мне почему-то приятно. Причем он далеко не такая скотина, как, например, Майкл. Но бесит не меньше! – она попыталась размотать эту бороду причин, пару раз мысленно повторила его имя, пытаясь настроиться на отгадку. – Неужели я такая националистка? – неожиданно для себя ощутила она компрометирующий вопрос. – Вроде нет. Но все равно, такое ощущение, что приходится идти против себя. Против себя, но, тем не менее, все равно в своих интересах. Феномен?! Или это, скорее, норма?».
   Макар же от ее слов явно не становился спокойнее. Еще вчера он вместе с Майклом не находил себе места, бегал расплескивая энтузиазм, он строил смелые замыслы, находил чьи-то слабые места, чувствовал не просто крылья за спиной, когда им подчинялась многотысячная масса людей… Но теперь оказывается, это не ему все подчинялись. Ему захотелось доказать Эмили, что он и без Майкла и Изингомы еще скажет свое слово.
   – А почему бы и правда не вспомнить старый проверенный метод террора? – даже с некоторой благодарностью Эмили за напоминание сказал Макар.
   – Когда люди уже не знают, как бы еще о себе заявить, они начинают взрывать, – поддержал Арамаан.
   – Нужно только знать, чем здесь можно взрывать. Мне кажется, Изингома, опять же, понимал толк и в этом деле, – выдохнула Эмили.
   Сказанное, может, и могло бы оказаться конструктивной поддержкой разговора и сожалением, если бы не интонация. Удивительно, что Эмили вообще прокомментировала фразу Арамаана. Его и других с подобными глазами, она еще меньше принимала за людей. Возможно оттого, что плохо их различала.
   – Нас здесь, я имею в виду настоящих, около тысячи. Должен же кто-то еще в этом соображать! – ответил Арамаан. – Сегодня же свяжусь и узнаю.
   – А чё узнавать? Лучше пускай умельцы разу сюда едут. А еще лучше пускай там самых способных обучат, только быстро, и сразу сюда, – предложил Макар.
   – А кстати, Макар, пратиарийцы, которые примчались разгонять нас, были безоружны, – вспомнила Эмили.
   – Думаешь, у них оно не практикуется? – усомнился Макар.
   – Возможно, даже, не существует как понятие! – предположила Эмили.
   – Да ладно! – усмехнулся Макар. – Как такое возможно?
   – Ты же сам говорил, что они придурки! – припомнила Эмили его же слова, особенно подчеркнув последнее, словно адресуя его не только пратиарийцам.
   – Какая разница! Химию-то здесь никто не отменял, – вставил Арамаан. – Значит, нужно только знать, что смешать. И получится оружие. Пускай и примитивное!
   – С химией, пожалуй, да. Мы же здесь живем. Вроде так же, как и на Земле. Значит, все здесь так же, – согласился Макар. – Только это не ближайшая перспектива. – Он задумался. – Но они же не могут парить вечно, – неожиданно вернулся к старой теме Макар. И едва ли кто-то пожелает опуститься в центр беснующейся толпы. Все-таки старты будут подходящим местом!
   – А толпа-то ты уверен, будет бесноваться? – ухмыльнулась Эмили.
   – Если мы будем в этом сомневаться, или ждать, что она возопит сама… Будет больше шансов, если мы будем действовать активно и вместе, – убедительно закончил Макар.
   «В последнем он прав, – пришлось мысленно признать Эмили, – если рассуждать с точки зрения выживания вида».
   Остаток асана и арияд прошли для пратиарийцев спокойнее. Люди великодушно позволили им отдохнуть.
   Все силы Макар, Эмили и Арамаан, а так же их собратья на других линиях, бросили на пропаганду. Освобождение Майкла и Изингомы – это была одна задача.
   Но настоящих людей волновал так же вопрос, если Майкла и Изингому убрали пратиарийцы, то они так же просто могут убрать и их, смогут ли оставшиеся без землян клетионцы, хотя уже и полунаивные,  дальше бороться за свободу, отстаивать свои права? Назревал очевиднейший вывод – уход в подполье.
   Они отыскивали проросшие семена, посеянные ранее, и обильно удобряли их, чтобы те, наконец, взошли и в случае необходимости помогли взойти другим.
   И они по мере развития новых талантов помогали. Оставшись втроем, Макар, Эмили и Арамаан не смогли бы столько успеть. Клетионские сами уже передавали из уст в уста сведения об исчезновении Майкла как начавшемся геноциде людей, о предстоящих акциях. И даже уже научились перешептывать так, что мысль не затухала, а напротив, обрастала эмоциями и подробностями.
   С первыми сумерками нового асана люди начали подтягиваться к центру Манкоа с имеющимися боеприпасами. Пока они были совершенно безобидными. Эти куски ткани, а так же щиты, которые удалось оторвать в самом центре Манкоа, умелыми руками с недавних пор неуклюжей Франчески под диктовку Макара и Эмили превратились в красноречивые плакаты. Точнее Франческа тоже больше объясняла другим, как делать, сама старалась меньше наклоняться, работала в основном за столом.
   Основная масса народа стеклась сразу на старты, где вперемешку со старыми требованиями, касающимися свободы и выходных, расцвела неожиданными новыми лозунгами: «Освободите Майкла!», «Верните Изингому!», «Не убий!», «Мы не рабы!». Несколько тысяч человек легко смогли оккупировать всю площадь, перекрыв практически все подходы к стартам.
   Протестующие стараниями прежде всего землян завелись с самого начала. Одни уходили домой, другие возвращались. И таким образом, подменяя друг друга, митинг не останавливался на протяжении всего асана. Причем то, что асан, это время конжона, когда на Прата господствуют асановые сумерки, скорее помогло людям. Протест на стартовой площади обрел новые черты. Здесь впервые загорелись костры, жар и рокот которых одновременно придавали яркости самому явлению и новые ощущения его участникам.
   Эти костры были последним, что осталось в памяти Арамаана, вернувшегося в центр, чтобы отдохнуть. Засыпая закрытый в капсуле в лаборатории Деша, Арамаан молился, чтобы это был не последний сон.
   Не дождавшись возвращения на площадь Арамаана, Эмили и Макар решили не ходить пока в центр и тем более по одному. Остаток асана они провели под открытым небом вместе с бастующими, а временное пристанище обрели в гостях у Шэхриэра.
   – И что вы планируете дальше делать? – осторожно поинтересовалась Шани.
   Она действительно не могла даже предположить, как можно в подобной ситуации поступить, когда просто некуда идти.
   – Майкл рассказывал, что в здешних лесах вполне можно выжить, – ответил Макар.
   – То есть, как это выжить в лесах? – спросил Жомех.
   Макар слегка покачал головой и переглянулся с Эмили. Они поймали друг друга на мысли, что эти клетионские совершенно дикие люди. Только дикие они по отношению к диким условиям существования.
   – Мы впервые встретились с Майклом в огромном белом здании. Как мы там оказались, мы не знаем. Вокруг здания был лес, – попыталась пояснить Эмили. – Майкл появился позже. Как он рассказывал, он проснулся в лесу. Когда проголодался, то пришлось решиться попробовать то, что там росло.
   – Главное, чтобы была еда и вода, – заключил Макар. – А лесов здесь вокруг стациона достаточно.
   – Белое здание и лес вокруг… Вы рассказываете о Клетионе, – произнесла Шани, прикоснувшись тыльной стороной ладони к глазам, чтобы сдержать наварачивающиеся слезы. – Мы там провели всю жизнь, до перехода в Большой Мир.
   – Конечно, о Клетионе! – подтвердил Макар. – До того, как там поселили вас, там были мы. Но поскольку спокойно ужиться и размножиться мы там не смогли, нас всех оттуда свезли сюда. Точнее тех, кто еще остался в живых, – уточнил в заключении Макар.
   – Тех, кто остался…, – повторил осторожно Жомех. – А остальные…?
   – Мы поубивали друг друга, – не спокойно, но сдержанно ответил Макар.
   У присутствующих клетионцев переменились лица в попытке переварить невозможное сочетание слов.
   – Но это все в прошлом, – прервала его Эмили. – Сегодняшние маневры результата не дали. Майкла не выпустили, хотя так быстро этого ожидать и не стоило. Арамаана наоборот потеряли. В центр путь заказан. Здесь мы можем остаться максимум этот арияд, завтра в конце асана уже приедут хозяева.
   – Остается только подполье! Лес! О чем я и говорю, – продолжил Макар.
   – Но останавливаться нельзя, – не унималась Эмили. – Если мы замолчим, то все и останется, как есть. Причем нас должно быть слышно не только в выходные. Никто не должен работать, пока ситуация не изменится! – В отсутствие прежних заводил Эмили тоже начинала ощущать в себе силы и идеи. – Еще хотелось бы узнать обстановку на других линиях.
   – И еще нужно организовать наблюдение за центром, – добавил Макар. – Если кто-то из настоящих там появится, то нужно сразу уводить его оттуда, – закончил Макар и посмотрел на Шэхриэра. – Организуете? Может, даже Майкл с Изингомой объявятся.
   – Это мы организуем, – уверенно пообещал тот. – А завтра мы опять все выходим на стартовую площадь?
   – Конечно, выходим! – уверенно заявила Эмили.
   – Боюсь, как бы на нас не началась охота, – задумался Макар. – Сначала Майкл, Изингома, теперь Арамаан. Не думаю, что это случайность.
   – Если их и забрали, то они делают это тихо, – добавила, чуть погодя, Эмили. – Значит, нам нужно стараться держаться со всеми. Как только мы останемся одни…
   – Как они узнают, что мы остались одни?
   – Авдея помните? – спросил Макар.
   Некоторые из присутствующих ответили утвердительно.
   – Так он говорит, что пратиарийцы могут выяснять почти любую информацию типа как ясновидящие.
   Присутствовавшие клетионские снова впали в глубокое непонимание. Макару пришлось, преодолевая вместе с Эмили языковой барьер, пояснять им, кто такие ясновидящие.
   – Тогда они бы уже давно нас нашли, – возразила Эмили.
   – Значит, еще не искали. Видимо, не горит, раз они вынимают нас потихоньку при удобном случае. А может не все можно ясновидеть?
   – Я думаю, они нас уже нашли, но все-таки постараются, чтобы мы исчезли незаметно для всех.
   – Тогда они не дождутся больше подходящего момента, – отрезал Макар.
   – Значит, они, наверное, еще не обо всем догадываются! – продолжала рассуждать Эмили. – Иначе бы они предприняли более уверенные шаги.
   Такие разговоры, кто, что, о чем, за кого думает, для Шэхриэра, Шани и вообще клетионских были дикими. Они не понимали, как можно знать и рассуждать о том, что думают другие. Но они этого не знали, просто потому, что никогда не видели подобных примеров. Физиологические возможности мозга, однако, у них никто не отменял. И сейчас они впитывали эти новшества и активно включались в процесс.
***
   – Как прошли выходные? – бодро спросил Листан, войдя в лабораторию к Дешу.
   – Рад тебя видеть! – поздоровался Деш. – Выходные, говоришь? Феерично! Ты же знаешь.
   Деш выглядел критически озадаченным, так же смотрелась и окружающая обстановка. Было понятно, что здесь уже проводился не один мозговой штурм и предстоит еще как минимум не одна атака.
   – Да, наслышан немного. И даже прочувствовал, – поделился Листан, подыскав себе, наконец, местечко, чтобы усесться. – И когда от себя вылетал, и здесь по прибытии. Здесь на стартах тоже площадь превратилась во что-то непроходимое.
   – На выходных подобное уже было не раз. Но чтобы и после выходных! В прошлый раз все утихло, с началом обиора. И сейчас никто не рассчитывал, что они не успокоятся. Самое главное, что они не делают то, для чего предназначены!
   – Кто бы мог подумать, что мы изобретем такие машины, которые сами будут решать, работать им или нет, – продолжил мысль Листан.
   – Которые при этом будут еще что-то для себя требовать!
   – Я уверен, что это с точки зрения науки величайший прорыв, но сейчас это не имеет никакого значения!
   – Ты прав! – ответил озадаченно Деш.
   – Полагаю, что тебе сейчас не до достижений твоего принципа на каком-то там тестовом носителе, так как достижения здесь на Прата более чем красноречивы, – пытался все-таки рассказать Листан основные новости, с которыми приехал, – но твои одержали пока победу!
   – Да, да, слышал об этом немного, но ты отчасти прав, что сейчас есть более громкоречивые «успехи», – все-таки отвлекшись от своей работы, ответил Деш и грузно уселся за стол рядом с Листаном. – Так ты говоришь, пока они…
   – Сейчас они смогли полностью обессмыслить мой принцип! Можно сказать, что они вернули Землю себе!
   – Это что же они такое выкинули? – удивился Деш.
   – Они обнаружили ультрасветовые явления. А это единственный канал управления моего принципа! Они просто заполнили этот канал белым фоном!
   – Это их обкатанный способ борьбы с удаленным источником сигнала, – улыбнулся Деш. – Ничего нового!
   – Ты просто за этим старым не видишь того нового, что позволит совершить эволюционный скачок твоему принципу.
   Но сейчас у них опять нет власти, – продолжал Листан. – А без нее у них не может быть порядка.
   – Это точно. Они ее ненавидят. Любую! Но без нее, увы, не могут!
   – А если они опять не впадут в междоусобицы, то возможно они скоро покинут свой носитель. Они знают теперь что искать, и как искать.
   – Я смотрю, ты уже изучил и мой принцип! – удивился Деш, что Листан уже делает такие выводы.
   – У меня внедрение пока только намечается. Было время понаблюдать.
   – Ну, а твои-то что? Сдались?
   – Для Мита это и не было войной. Для них Земля был объект изучения. И теперь у них очень много пищи для размышлений. Это твои воспринимают случившееся как победу!
   «Разве будет чего-то стоить та победа, если здесь…» – оборвалась мысль Деша звонком Рейпатеонда.
   Деш долго его слушал, потом уточнил:
   – То есть настоящие просто не вернулись больше в центр Манкоа, и поэтому вы их не изолировали?
   – Да. Последний раз их видели вместе со всеми на стартах. Но мы же договаривались, стараться действовать тихо и незаметно. Из толпы мы их вынимать не стали. По отдельности они никому не встречались. На сколько мы знаем, они действительно стараются избегать встреч с нами.
   – Правильно поступаете. Пока это меньшее из двух зол. А на других линиях?
   – Там так же, как и у нас, идет изоляционная кампания, – сообщил Рейпатеонд. – Отдан приказ изъять из общества всех землян.
   – На это потребуется некоторое время, – со смешанными чувствами улыбнулся Деш.
   – Передают, что уже заканчивают, – ответил Рейпатеонд и закончил разговор.
   – А с моим принципом видишь, что получается? – вернулся Деш к разговору с Листанном. – Сейчас отделяем тех людей, кто был с тестового носителя. А потом, наверное, придется инициализировать заново цели промышленным экземплярам.
   – Всем? Ты же раньше говорил, что искусственное формирование целей может привести к побочным эффектам. – Листан еще попытался припомнить приводимые ранее по этому поводу аргументы, но ответ Деша последовал раньше.
   – Лучше всем. А что делать? На счет эффектов… Тут уже не до выбора. Естественные приоритеты, как мы видим, тоже оказались недолговечны и ненадежны. Причем неожиданно быстро! Будем рекомендовать владельцам прав на использование людей пройти внеплановое техническое обслуживание.
***
   Закончился второй конжон после самых потрясающих в истории выходных для пратиарийцев, которые существенно, но еще не окончательно, перевернули взгляды пратиарийцев на достижения науки.
   Самое большое, на что удавалось договориться с людьми, это сделать покупки, но истинную причину этого согласия пратиарийцам еще только предстояло узнать. Всю остальную работу пратиарийцам, немного отвыкшим от этого, снова приходилось делать самим, так как служников прежних поколений многие уже списали туда, где их еще можно было использовать.
   Люди по-прежнему привлекали внимание к своим новым желаниям. На их плакатах появились имена всех землян, которые тихим образом пропали без вести на других линиях.
   Как и прежде где-то в толпе находились и управляли ей безсертификатники, хотя теперь они старались выделяться как можно меньше. Пратиарийцам было известно их местонахождение, но они ждали момент, когда земляне немного потеряют бдительность и останутся одни.
   Оставшимся Макару и Эмили компанию теперь еще составлял Мусъаб, который примчался с первой линии вскоре после разговора с пропавшим Арамааном.
   – Мне показалось или сегодня действительно людей пришло меньше? – не столько спросил, сколько поделился наблюдениями происходящего на стартовой площади подошедший к ним Жомех.
   – Как минимум на двоих меньше, – ответил Шэхриэр, в последнее время почти постоянно кружившийся возле Макара и Эмили.
   А может, это Макар и Эмили старались не оставаться без общества клетионцев, а тесное общение с Шэхриэром, начавшееся на выходных, оказалось вполне подходящим.
   – Да больше, – продолжил свои домыслы Жомех.
   – На счет больше, я не знаю, – сказал Шэхриэр. – Точно знаю, что Шани заболела, поэтому ее нет, и Иоши почему-то решил, что он должен делать свою работу.
   – А что с Шани? – не сдержала любопытства Эмили.
   – Не знаю. Плохо себя чувствует, слабость какая-то, зато часто ходит в…, ну… – не стал договаривать Шэхриэр, показав что-то невнятное жестами.
   Эмили в ответ улыбнулась, сделав, очевидно, какие-то выводы, но не стала ими делиться.
   – Ладно, мы с ней потом побеседуем.
   – Да, вы лучше побеседуйте потом. Что ты там, Жомех, сказал про Иоши? – встревожился Макар.
   – Он сказал, что ему нужно работать, – ответил Шэхриэр. – Причем, он даже удивился, мол, что это за глупость такая, толпиться на улице непонятно зачем.
   – Это точно тот самый Иоши, которого и я, и ты знаем? А я знаю только одного! – уточнил Макар, вспомнив, что Иоши вообще-то не просто участвовал в митингах, но весьма активно организовывал их.
   – Я тоже знаю только одного, – сказал Шэхриэр.
   – Тогда я ничего не понимаю. Ты что-нибудь понимаешь, Эмили? – дернул ее Макар.
   – Он еще как будто впервые услышал об этом, – добавил Шэхриэр.
   – Настолько быстро и настолько сильно люди обычно не меняют свое отношение, – сказала Эмили. – На это нужно как минимум время, но и, конечно, причины.
   Случай с Иоши был отнюдь не единичным. Пообщавшись с такими перебежчиками, Макар понял, что это не случайность. И окончательно убедило его в этом сообщение того же Жомеха, что его хозяева, ссылаясь на проверку здоровья, несколько асанов просто говорили, потом настаивали на визите на завод Манкоа, а вчера хотели было силой отвезти туда.
   – Я еле вырвался и убежал, – закончил эмоциональный рассказ Жомех. – И я не хочу туда возвращаться.
   – Ты и не обязан! – подчеркнул Макар. – Не-о-бя-зан! Понял! Ты свободный человек, что бы там ни говорили пратиарийцы!
   – Оставайся с нами. Нечего там делать! – добавила Эмили. – Вот как Шэхриэр. Он почти все время здесь. Дома появляется, только если ему нужно.
   Мусъаб долго молчаливо горящими глазами оглядывал это скопление недовольных людей, даже не понимавших до конца, чем они недовольны.
   – Да, вы правы, – неожиданно он прорвал собственную тишину, согласившись с Макаром, – это бестолковое сборище тюленей! Реально мы так ничего не добьемся.
   – Ты согласен, что нужно что-то более решительное! – обрадовался Макар, видя, что Мусъаб подхватывает волну. – Ты же знаешь, как это все можно просто взорвать?!
   – Я знаю, как можно взорвать и не только это! Я уверен, мы найдем здесь, все что нам нужно! Я сделаю такую бомбу…! Вы только придумайте, как ее пронести туда, куда нужно, – начал строить планы Мусъаб.
   – С этим проблем не будет, – захлебывался азартом и ласкательными эпитетами Макар. – Здесь нигде нет абсолютно никакого контроля безопасности. Мир этих дегенератов девственно наивен!
   – Ты только скажи, что тебе нужно, – сказала Эмили, постепенно все более глубоко пропитываясь от Макара и из-за пропажи землян ненавистью к пратиарийцам.
   – Да, мы перевернем здесь все, но найдем необходимые ингредиенты! – убеждал Макар Мусъаба.
   К их кружку затейников присоединилась Франческа.
   – Я не понял, ты родила что ли? – спросил Макар, увидев, что Франческа стройна и легка, как и прежде.
   – Родила! – ответила довольная Франческа. – Поэтому так давно и не приходила.
   – Поздравляю, – обрадовалась и обняла ее Эмили. – Ну, и кто? Мальчик, девочка?
   – Я не знаю. Нам не говорят, – даже удивилась такому вопросу Франческа.
   – Как это не говорят? – удивилась и Эмили. – А ты сама не спрашивала?
   – А где ребенок? – не дождавшись ответа, встревожился Макар.
   Ситуация, когда мать не знает, кто у нее родился, его скорее испугала, чем удивила.
   – После родов, у нас детей сразу передают в ясли, – спокойно ответила Франческа, не понимая тревоги Эмили и Макара.
   – Как это передают? Кто это передает? Это мой ребенок! – уже вскипел Макар. – Как ты могла его отдать?
   Шэхриэр и Жомех смотрели на реакцию землян и тоже не понимали, в чем собственно проблема.
   – Но там ребенку будет лучше. В яслях ему обеспечат лучшие условия, за ним будут ухаживать обученные люди, – продолжала объяснять Франческа.
   – Люди? Какие вы люди после этого? – возмущался Макар. – Какая ты мать, если ты отдала свое дитя неизвестно кому. И даже не поинтересовалась, кто у тебя родился!
   – А как? Как иначе? – все более недоумевала Франческа. – Ведь его же, наверное, нужно кормить. Я даже не знаю…
   – Я не знаю… – передразнил ее Макар. – Я не знаю, как вы клетионские так можете, – уже свистело из ушей Макара. – У нас, у землян, дети остаются с родителями. Не знает она, чем кормить! У тебя же есть молоко!
   Последней фразой Макар окончательно раздавил Франческу и даже напугал ее. Она не нашлась, что ему ответить. Сам же он не в первый раз, но, пожалуй, впервые настолько сильно ощутил разницу между землянами и людьми с Клетиона.
   – Макар, ты слишком резок с Франческой, – попробовала вступиться Эмили.
   – Я резок? Давай твоего ребенка сдадим в детдом! – не унимался Макар. – Я этого так не оставлю. Я его заберу. Если мать не желает растить своего ребенка, я выращу его сам! Где ты оставила его? – накинулся он снова на Франческу.
   Та едва смогла выговорить пару слов в ответ. Ее больше вывел из равновесия не сам факт оспаривания правильности того, что она оставила младенца. Для нее это было очевидным и естественным поступком. Да даже не поступком, а нормальным ходом вещей. Ее потрясла манера. Она никогда раньше не видела проявления ярости.
   Макар решительно был настроен добиться, чтобы ему вернули его ребенка. Он собрался идти на завод Манкоа. Однако, Эмили сделала правильно, что не отпустила его одного. В итоге и у завода тоже получился целый митинг. Хотя и безрезультатный.
   Добиться удалось только скупого ответа: «Это не возможно», который, конечно же, не оказался удовлетворительным и достаточным для Макара. Пообещав, что они еще пожалеют, и что последнее слово будет не за ними, Макар оставил Манкоа.
***
   – Рейпатеонд ждет вас на открытой террасе на крыше здания, – сообщили Дешу, когда он вошел в фойе завода Манкоа.
   Ему объяснили, как его найти.
   – Вы сегодня работаете не у себя в кабинете? – поинтересовался Деш, после вялого взаимного приветствия.
   – Да. Приходится. Асан давно закончился, и если уж не удается расслабиться под лучами Сиклана, то хотя бы зарядиться его энергией во время работы все-таки лучше, чем ничего, – сказал Рейпатеонд. – Располагайтесь. Сейчас подойдут еще наши специалисты, и мы начнем.
   Имилоты Сайкон и Кефера, Сантер расположились вокруг стола. Пауза не затянулась, так как Омере и Сенцер не заставили себя ждать.
   – Ну, что ж, коллеги! – начал Рейпатеонд. – Мы находимся на грани сворачивания нашего проекта. Префер Прата выразил четкую позицию, что подобное больше случиться не может. Соответственно, в противном случае, принцип «Земля» будет закрыт. И скорее всего навсегда. Необходимо признать, что пратиарийцы впервые столкнулись с подобной ситуацией, и, очевидно, не были готовы.
   – Мы, видимо, недооценили свое детище, – добавил имилот Сайкон.
   – Не были готовы к тому, что технологии перестанут быть таковыми! – поддержал тезис имилот Кефера.
   – Да, – согласился Рейпатеонд. – Даже несмотря на то, что у нас был тестовый носитель, полный каких угодно примеров! Но опыт того же тестового носителя, что свойства экземпляра зависят от среды воспитания, оказался не гарантирующим.
   – А какова сейчас численность людей? – поинтересовался имилот Кефера.
   – Свыше двухсот двадцати миллионов экземпляров, если считать совместно во всей системе Прата и на Клетионе, – ответил Омере.
   – Это, полагаю, в несколько раз больше, чем количество произведенных экземпляров всех принципов предыдущих поколений, – многозначительно подчеркнул Сайкон, – Что безусловно подтверждает, что данный принцип является самым успешным в истории.
   – Вы мне можете сколько угодно говорить об успехе и прорыве в науке! Мы здесь не для того, чтобы продолжать восторженно восхищаться! – отчеркнул сразу грань Рейпатеонд. – Что еще стало известно о взорванном сегодня гоне? – вернулся он к основной проблеме. – Есть точные данные о жертвах?
   – Погибло двадцать шесть пратиарийцев, четыре человека. Это все люди, которые были на борту. Они погибли, потому что они не умеют парить. Кто-то погиб от взрыва, кто-то разбился при падении. В разной степени пострадало около сотни пратиарийцев, – доложил Омере. – Хорошо, что был не час пик. На борту было всего сто пятьдесят пассажиров.
   – Из ста пятидесяти только четыре человека? – уточнил Рейпатеонд.
   – Люди сейчас бастуют, поэтому пратиарийцы путешествуют одни, – пояснил Омере.
   – Они расширили список своих требований, – сообщил Сенцер, префер центра Манкоа. – Вскоре после трагедии с гоном, на главных дверях центра появился список требований с угрозой, что дальше будет еще хуже, если их требования не будут удовлетворены. Написано на человеческом.
   – Они уже не считают нужным общаться с нами на нашем языке! – отреагировал Рейпатеонд.
   – Правила игры диктует сильнейший, – сухо добавил Деш.
   – То есть… – уточнил Рейпатеонд. – Кто в данной ситуации сильнейший? Они считают себя сильнейшими?
   – Они могут не считать себя таковыми. Но по земным категориям сильнейший тот, кто диктует правила игры.
   – То есть твой прогноз пессимистичен? Я правильно понимаю? В таком случае нам необходимо как можно быстрее предпринимать решительные действия!
   – Это такие понятия сложились на тестовом носителе. Мой прогноз не пессимистичен, – снова пояснил Деш. – И чего же они хотят теперь, кроме выходных? – он осторожно перевел тему.
   – Требование выходных теперь спустились в конец списка, – продолжил Сенцер. – На первом месте стоит требование освободить землян. Потом прекращение промывки мозгов и стирания памяти людям. Далее требуют освободить детей, потом они хотят свободу действий.
   – Ну, все понятно. Этот список формируют земляне, – заключил Деш.
   – А нам еще не удалось изолировать всех, – с огорчением заметил Рейпатеонд. – Они в последнее время мало открыто показываются. И всегда в окружении большого количества людей. Теперь получается, что ждать удобного случая, чтобы все сделать тихо, уже нельзя. Тогда, – обратился он к Омере, – вникайте в тон, находите всех и изымайте. Деш вам поможет настроиться на их информационные нити, если вам самому будет сложно.
   Даш им информацию об оставшихся безсертификатниках? – спросил Рейпатеонд Деша.
   – Да, конечно, – ответил тот.
   – Или даже может сам их и найдешь?
   – Мы договоримся с Омере, – сдержанно ответил Деш.
   – А как же быть с требованием людей, освободить землян? – уточнил имилот Кефера.
   – Уверен, что это требование землян, а не людей. Если среди них землян не будет, оно перестанет быть актуальным, – ответил Рейпатеонд. – Деш, ты как считаешь?
   – Согласен, что сейчас нужно действовать именно таким образом, но не уверен, что это сработает так, как мы предполагаем, – ответил Деш, понимая, что уже не может уверенно прогнозировать реакцию не только землян, но и клетионцев.
   – Попытка интегрировать их в общество, оказалась ошибкой, – констатировал Рейпатеонд. – Наш вывод, что среда способна изменить человека, здесь не оправдался. Даже будучи маленькой частью среды, человек может ее уничтожить.
   Как они столько времени смогли просуществовать на своем тестовом носителе? – задал он неожиданный вопрос. – Но, впрочем, не будем сейчас отвлекаться на это, – сам же он и приостановил дискуссию.
   – А как дела с сервисной кампанией по переустановке целей? – поинтересовался Деш.
   – Очень мало, – ответил Омере. – К сожалению, очень мало. Кто-то не считает нужным, другие еще не успели. Но поступает много сообщений, что люди не появляются дома, поэтому хозяева их не могут доставить в сервис. И это хуже всего.
   – А есть какие-то отзывы от обладателей прав по результатам сервисной кампании?
   – Да, поступали. После обслуживания люди приходили в норму и выполняют свою работу согласно инструкциям.
   – Но, изолируя землян, мы возвращаемся к старому вопросу, – напомнил Рейпатеонд. – Их тоже нужно куда-то девать. Временно Манкоа может хранить их у себя. Но в перспективе…
   – В лаборатории университета их тоже держать не будет удобно, – сказал Кефера.
   – Деш, тогда, может, все-таки снова поговорим о возврате их на Землю? – спросил Сайкон.
   – Это почти равносильно утилизации, – ответил Деш. – Среда, прежде всего социальная, а наиболее опасна именно она, настолько изменилась, что вероятность адаптации и выживания приравнивает возврат к негуманным методам.
   – Но они же адаптировались в свое время на Клетионе. Это не было не гуманно, – возразиыл Рейпатеонд.
   – При заселении Клетиона, там не было социальной среды. Люди должны были создать ее сами. А окружающая среда была безопасна.

 
Глава 9   http://www.proza.ru/2012/01/29/1343