Война в любой свой период отвратительна и тяжела, а отступление вдвойне тяжело переносится. Поздняя осень 42-го не радовала хорошими известиями на Северном Кавказе и в предгорьях. Солдаты-артиллеристы, помогая уставшим лошадям, тащившим орудия по разбитой, в основном песчаной , а в низинах грунтовой дороге, буквально на руках вытаскивали пушки. Измученные и грязные торопились они к видневшемуся неподалеку, то ли хутору, то ли станице. Каждый надеялся отдохнуть, высушить и почистить одежду, а главное, на горячий ужин. Полевая кухня давно проехала, солдаты уже предвкушали горячий борщ с бараниной.
По степи бродило много бесхозных животных из разбомбленных отар и стад, эвакуированных в Астраханские степи и дальше за Волгу.
Молодое пополнение вызывало шутки и подначки бывалых солдат, многие из которых воевали уже вторую, а некоторые и третью войну. Молодежь завидовала им, не унывающим и, казалось, двужильным, находящим силы еще и шутить. Кусая до крови губы, парнишки изо всех сил старались, зная, что нет ничего хуже того, что тебя посчитают уклоняющимся от работы. Тогда и в бою на тебя надежды не будет, это негласное правило знали все. Помощи от этих, в прямом смысле слова, птенцов, практически не было. Что взять с новобранцев, больше похожих на детей?
Разбрызгивая лужи и комья грязи, артиллеристов обгоняли эскадроны конницы из вновь сформированного Пятого Донского Кавалерийского казачьего корпуса генерала Селиванова.
- Поберегись, пехота, зашибем, - весело кричали казаки, в основном матерые дядьки, у многих из которых призывной возраст давно истек.
- Вот не повезло, мать их курица, - матерились бывалые солдаты, - казачки все себе под постой огребут, а нам хоть в поле ночуй.
Лейтенант, командир расчета, пытался пресечь эти разговоры, увидев подъезжающего верхом комбата, который слышал недовольные голоса. Поравнявшись, комбат бросил, не останавливаясь:
- Давайте, ребята, поднажмем, немного осталось. За ночлег не беспокойтесь, старшина с кухней и квартирьерами уже в станице, они обеспечат ужин и ночлег.
Повеселевшие не только солдаты, но и кони, почуявшие недалекое жилье, пошли резвее, а может это только казалось, уставшим и продрогшим на осеннем промозглом ветру. Один из молодых новобранцев грустно проговорил:
- Может, и батя тут рядом. Мамаша писала, что много наших хуторян призвали в казачий корпус и даже деды добровольцами пошли. Сначала им отказывали, но потом товарищ Сталин сказал брать добровольцами и даже Георгии и медали за германскую разрешили носить.
- Врешь, поди, Ванька, кто ж разрешит царские носить-то? - сказал кто-то из служивых.
- А вот и не вру! Какой мне резон врать?- обиделся молодой солдатик.
- Прав малец, я тоже слышал об этом, и впрямь разрешили, да и правильно. Не за красивые слова давали в ту войну Георгии, за них кровушку лить приходилось. Я вот, дурень, свой выкинул по глупости и молодости, а теперь жалею, - проговорил седой ездовой Лукич.
Разговор переключился на обсуждение этого странного в то время явления. Одни говорили, что правильно, заслужил - носи, другие осуждали, все же царские награды. Так за разговорами и въехали в станицу, где их встречал старшина, провожая к хатам, выделенным на постой.
Разместились по соседству с казаками Селивановцами, у которых было шумно и весело. Играла гармонь, звучали песни. У пехоты и артиллеристов было тихо. Вымотанные, уставшие и продрогшие, едва очистив орудия, все разбрелись по куреням и хатам сушиться и чиститься. После ужина, кое-кто из солдат старшего возраста пошел к казакам на посиделки в надежде встретить земляков. Ваня тоже порывался пойти, но старшина поставил в наряд его и еще несколько человек, приказав отдыхать и сменять караул.
- Армия - это порядок, - любил повторять он, ветеран трех войн.
Улеглись рано, но и встали, едва забрезжил рассвет. Стоя у калитки, Ваня вдруг увидел в проезжающих казаках знакомое лицо.
- Дядька Иван, дядька Иван, Колесников! - закричал он, выбегая на улицу.
Один из казаков закрутил головой, услышав свою фамилию, ему указали на подбегающего Ивана. Группа казаков остановилась, остальные, как полноводная река, обтекали остановившихся.
- Ты кто? Чей? - спросил рослый казачина, - не угадаю, хоть и знакомая мордаха, - и вдруг лицо его расплылось в улыбке.
- Иван! Ермачёнок! Точно - Ермачёнок, - обернулся он, предлагая посмотреть, - Ты тут откель? А батя твой толички-толички уехал. Подранили его немного в руку. Они десант немецкий в шашки взяли и подранили его. Но ты не переживай, легко, Федор Федорыч даже в санчасть не ходил, сами подлечили, - выдал земляк, живший на соседней улице.
- Не повезло Федору с сынишкой встренуться, и обидно ведь, в соседних куренях ночевали, - сочувствовали казаки, - и вернуться не сможет, его с пакетом послали, он уже чёрте где.
- Что случилось? Почему стоим? - спросил щеголеватый офицер с усами, как у Буденного.
- Так вот, товарищ капитан, сын дядьки Федьки Игнатенка , Ермак, который. Вот значится, рядом с батей ночевал, а не повидались.
- Да, не повезло, - согласился капитан,- он уже далеко. С пакетом в штаб дивизии послали батю, - пояснил он Ване. - Но ты не переживай, свидитесь, рядом ведь.
- Разобрались, на конь! - скомандовал он казакам.
- Дядька Ваня, Вы бате передайте поклон от меня, скажите, что я тоже воюю, - попросил Ваня.
- И не поговорили, - сетовали бывалые рубаки, вспоминая и думая каждый о своих детях, так же где-то воюющих.
Чавкала, подмерзшая за ночь и разбитая вновь копытами сотен лошадей грязь, а Ваня стоял и провожал со слезами на глазах удаляющихся земляков. Его окружили батарейцы, подошедшие и слышавшие все. Похлопывая по плечам, соболезновали, что так получилось, что война - проклятая разлучница. Старшина обнял, прижимая, и проговорил:
- Ты прости, сынок, знал бы, что такая оказия, сам бы встал в караул, а тебя отпустил. Да что там теперь. Ну, вышло так, не обессудь…
Окружившие солдаты подбадривали и говорили, что казачий корпус соседи, что еще не раз свидится Ваня с отцом. Прозвучала команда:
- Строиться!
И суровая фронтовая жизнь вошла в свою колею, некогда было печалиться и горевать.
Под Моздоком завязались жестокие бои, в которых принимал активное участие Пятый Донской Гвардейский кавалерийский казачий корпус.
Встретиться Ване с отцом так и не довелось. Войну он закончил бывалым солдатом, орденоносцем, не опозорил Ермаков. Вместо фамилии в хуторе звали по прозвищам, у них было - Ермаки, по преданию предок с Ермаком на Кучума ходил, Сибирь завоевывал.
А Федор Федорович Игнатенко - Ермак, погиб, так и не повидавшись с сыном. Но род их не перевелся, живут Ермачата!