В Субасио знают друг друга все и все. Ну, не абсолютно все, надводная часть айсберга, как известно, не весь айсберг... А что касается человека, то пропорции намного больше, никому и в голову не приходило прикинуть, как мало мы показываем себя другим. Так что, несмотря на тесноту существования - а в городе-крепости всего-то триста душ - и родственные связи, соединившие сосчитанные души за триста последних лет, кое-какие тайны там водились. Не раз наблюдательные граждане и хотели бы да не могли разгадать, чем занята голова интересующего их соплеменника. Нынче достопочтенных горожан занимал Стефано: он замолчал.
Попробуем и мы включиться в игру.
Дядюшка Стефано (приходится родственником едва ли не каждому третьему в городе) - хозяин ресторана и маленького бара в Субасио. С тех пор, как он впервые открыл глаза, роль хозяина ему была предопределена. В то время женщины в их большой семье рожали только девочек. Родня воспитывала его в таком духе, чтобы он ценил нажитое предками и умножал, чтобы никуда, не дай бог, не подался в другие края, а был бы опорой для семьи и состарившихся родственников. И жесткая схема "хозяин" заработала без сбоев.
Еще мальчишкой он изучил все укромные уголки своего дома, где хранились припасы: крупы, соленья, сыры, связки колбас, копченые ноги вепря - добра было немало. Его мозг, подобно фотографу запечатлел порядок на полках: все эти вина, масла, грибы, варенья и маринады он мог отыскать мгновенно.
В четырнадцать лет, будучи школьником, он заменил рано умершего отца и командовал на кухне и в доме. Туристы, а именно они приносили доход бару, а потом более солидному ресторану, наблюдая распоряжающегося подростка, задавались вопросом, в какую игру вовлечен мальчик. Местные вначале для поддержки стали называть его Стефано - хозяин, а со временем уважение и почтительность, которые выказывали отцу, перенесли на него, Стефано, по делам его. Он принимал все как должное, оставаясь в душе подростком, осваивающим мир. Когда заканчивалась работа в баре, садился на велосипед и крутил педали, пока хватало сил.
Субасио обосновался на макушке горы с таким же названием, нынче включенной в национальный парк. Если смотреть сверху, а это самый обычный обзор в Умбрии, увидишь невысокие холмы и горы, покрытые лесами, нередко труднопроходимыми, из-за каменных россыпей и колючих кустарников. Плешки среди них - человеческие поселения, а чаще - это луга или альпийские предгорья.
Природа щедро заселила благодатный край всякой живностью, а особый статус позволил ей расплодиться и пребывать в неприкосновенности: по лесам и оливковым рощам деловито передвигались семьи диких кабанов, водились олени. Зайцы, наподобие домашних кур, паслись среди редколесья, а уж всякой мелочи не перечесть, можно даже волка встретить, но это редко. Мальчика интересовало устройство жизни каждого существа, вот почему так много времени он проводил в скрадке в роли молчаливого наблюдателя.
Всякий раз, выкатываясь на двухколесном устройстве из городских ворот, он попадал в мир, который, как он по наивности думал, принадлежал ему одному. Древняя память, наподобие навигатора, вела его от одного открытия к другому, и потаенная жизнь природы приоткрывалась и принимала его как свою часть. Конечно, ему было далеко до Франциска Ассизского, божественного предка из тринадцатого столетия, которого он, несомненно, знал. О! Как бы он тоже хотел понимать, о чем поют птицы и включаться в разговор пчел.
Но даже то, что, порой, его молчаливое присутствие зверей не пугало, они не убегали и не прятались, придавало существованию особенное ощущение.
Знал Стефано и травы, да и все, что росло на его родной умбрийской земле. И как иначе, если десять поколений родственников, сведения о которых записаны в церковных книгах, тоже жили здесь, изучали эту землю, возделывали и улучшали. Их исследовательский азарт нынче в генах Стефано, и по мере взросления он проявляется ,будоража любознательный ум.
Всматривание в жизнь природы не прошло даром:
повадки зверей мало чем отличались от ухваток коммерсантов, с которыми приходилось вести дела, пригодились и другие уроки: принимать текущие события беспристрастно, как погоду. Дела пошли хорошо. Рядом с баром, восстановив и обновив одну из башен старой крепостной стены, открыли милый ресторанчик, кухня которого вот уже несколько десятилетий привлекает гурманов со всей Умбрии, и не только их.
Нигде больше не можете вы полакомиться несравненным воздушным омлетом с мускатными трюфелями, приправленный собственноручно сделанным олеем. А чечевица из Кастелуччо от друга Марио, по особому рецепту Стефано, считалась тем особым гастрономическим изыском, ради которого можно проделать немалый путь по горной дороге. Зайца с оливками часто заказывали родственники и знакомые, а их на мякине не проведешь... Счет в банке увеличивался, это позволяло, сообразно моде, обновлять интерьер, обучать персонал, закупать только самые лучшие продукты.
Не раз мысленно Стефано посылал творцу благодарность за своих детей. Двое сыновей и дочка оправдали ожидания: жили, не огорчая семью, и трудились на совесть. Он настоял, чтобы сыновья получили образование в другой стране:
- Вы должны приобрести новый опыт и, если захотите вернуться, будете мне помощниками. Я буду ждать вас.
София, его любимица, вышла замуж и осталась в родительском доме. Она, как мать, души не чаяла в гостях, которые ежедневно радовали их как несходством речи так и никогда не повторяющимися лицами.
-Отец,- щебетала она- подумать только сколько образов у Бога и нет ни одного, чтобы точь в точь повторил другой!
Стефано был не столь оптимистичен насчет обличий.
- Это не более чем разные одежки. В сущности, все эти люди переживают до странности одинаковые опыты при несхожести их темпераментов, характеров. Они подвержены эгоизму, страхам, ревности, зависти, гордыне, рабской зависимости от своих желаний. Для чего всем надо повторять одно и тоже, биться в силках несовершенств? Существует ли алгоритм, при помощи которого можно победить сразу все недостатки? Как если сбросить старую одежду и облачиться во все новое...
Какая жизнь откроется тогда?
А пока ответ не найден Стефано шел проторенным путем: неустанно выкорчевывал, вытравлял, выталкивал взашей, выдирал упрямые и упорные, как корни осота, человеческие слабости. И были они подобны песку в пустыне: стоило с ними совладать в одной ситуации, они проявлялись в другой. Нынче он силился справиться с огорчением: его подруга жизни Лусия впала в уныние. Ее хлопотливость, добродушное подтрунивание, девичий короткий смешок, будто рот ладошкой прикрыла, и даже светлые кудряшки, подобно легкому дымку обрамляющие лицо, все сникло, увяло, потускнело, враз лишилось жизни.
...Сегодня, в свои семьдесят пять лет, продубленный всеми непогодами: ветрами, дождями, жарой, затяжными туманами с моросью, нередкими здесь, он напоминает праотца человечества. Смуглый до черноты, с сетью морщин, по которым сведущий человек может многое прочитать, и, перво-наперво, что Стефано часто напрягался, стремился побеждать и преодолел немало препятствий на пути - вы только взгляните на его складки гордеца: неумолимый поток жизни, едва обозначивший тоненькими ниточками свое присутствие в молодые годы, сегодня пропахал овраги, вобравшие в себя всю переносицу и придал лицу излишнюю суровость.
Хорошо, что это не единственный знак прожитого времени: лучики у глаз, разбегающиеся во все стороны и сохраняющие в глубине детскую розовость, сглаживают и смягчают напряженность, сообщают внимательному взгляду, как много он смеялся.
Но даже в дни молодости Стефано не был беспечным, ответственность - вот что настраивало каждый атом его души, но, как оказалось, некоторые вещи оказались не совместимыми с таким ценным качеством. Например, робость, которую уловила в нем, а потом и назвала, с некоторым даже вызовом, его первая девушка. Стефано это очень задело, и он решил изучить свои привычки, чувства.
Как студенты препарируют лягушку, так и он всматривался в себя:
- Вот это мой страх, он меняет цвет от бурого до черного, иногда отливает металлом; он густой и вязкий, какой бывает застывающая лава или бетон; звук его обычно низкий, ниже любых басовых органных пассажей, но иногда страх пробивают столь высокие тона, что голова не выдерживает: так кричит заяц, схваченный лисой.
Он изучал свое нутро так тщательно и пристрастно как редкая красавица разбирается в топографии любимого лица. Каждое движение, вызванное досадой, обидой; любой жест, отражающий несогласие, схвачены, оценены и отнесены им в копилку памяти и развешены флажки, над чем предстоит потрудиться. Составляя карту своего психического существа, Стефано был очень-очень строг. Все нуждалось в переделке.
С тех пор печаль заняла в его душе свой укромный угол. Да и как ей не быть скажите, если счет не в твою пользу. Создатель утверждает: все просто - вот заповеди, всего десять и ты свободен. Складки скорби прямо- таки вопиют о неравной борьбе.
А вот если спросить жителей Субасио, что мы услышим? Не в день юбилея, или какого праздника, а в будни, просто для знакомства. Не сговариваясь, скажут - лучше человека не встречали: и сосед отзывчивый, и родственник заботливый, а уж какой христианин примерный... И будут так долго вспоминать добрые дела Стефано, как только вы сможете слушать. Пятьдесят лет человек только и занят произведением добрых дел, просто конвейер какой-то.
...В нынешней своей жизни послеобеденные часы Стефано нередко проводил в помещении, которое с давних времен называлось буфетной, служившей также библиотекой, и курительной, и располагалось внутри дома, рядом с большим залом, в середине, так, что куда бы ты ни направлялся, оно на пути: будьте любезны, заходите пожалуйста! И было зачем: две мраморные, слегка вогнутые, скамьи-лежанки покрытые коврами, как вы догадываетесь, нередко служили пристанищем домочадцу, сморенному обильной едой или летним зноем, а зимой комната привлекала уютным камином, который легко разжигался и быстро давал тепло. Еще тут прописалась конторка темного дерева, так искусно проточенная жучками, что кружевная вязь их гастрономических усилий восхищала и развлекала человека не чуждого творческих фантазий.
На столешнице - амбарные, или, как их еще называют, учетные книги, где велись записи текущих в хозяйстве дел. Сопровождающие их деревянные счеты с костяшками были тут же, но служили сегодня скорее украшению, чем делу; о своем приоритете заявляла маленькая черная коробочка калькулятора, лежащая прямо на раскрытой странице. У камина полукругом расположились тяжелые стулья с резными спинками, старинные; а перед ними - два столика на колесах, готовые по первому желанию подкатить в любое место со своим начищенным подносом, на котором всенепременно находились сладости и графин с лимончелло в окружении стеклянных рюмочек с серебряным ободком.
Однако скатерть - самобранка не была обыденным явлением - появлялась лишь в светлые дни праздника или когда гости жаловали своим вниманием. Ключи от буфета, затаившего свои припасы, и спрятавшегося в дальнем углу, были только у Стефано и его жены Лусии, так что все эти привлекательные вещи терпеливо ждали своего часа. Но молодые завели моду таскать сюда баунти да разные пепси, что было нехорошо. Всему свое время и место!
Библиотекой буфетную называли родители Стефано, тогда много читали, после них остались тяжелые фолианты в нижней, закрытой части книжного шкафа, однако, не возбраняется полюбопытствовать, кому внимал имярек прадедушка - всего лишь один поворот ключа.
Только редко, совсем редко открываются тяжелые створки.
Впрочем, наверху, за стеклянными дверцами, есть выбор, и ,наряду с Библией, как же без нее, тут много чего полезного для ума , например, последние сочинения Умберто Эко - хотя и не до конца дочитанные - заметно по слежавшейся, нетронутой пальцами толще листов.
Отец Стефано, водивший дружбу с кубинскими сигарами, переименовал ее в курительную. Кто заразил его барской привычкой уже и не вспомнить, и времени, когда он дымил здесь, прошло немало, а запах табака все еще витает в помещении, появление его замечено в связи с горящим камином, видимо, дух табака дружит с духом огня.
Сегодня по обыкновению Стефано устроился на своей лежанке справа и не то спит, не то дремлет. Рот его, как у многих стариков, открыт в расслабленности и вместе с вздернутыми бровями образует удивленное выражение. То, что видит Стефано, не совсем сон, это воспоминание.
... Стефано с гостями рассматривает убранство уютного нарядного ресторана в мавританском стиле. Легкое строение с террасой в глубине апельсинового сада окружают светильники затейливой ковки; резные фигуры из эбенового дерева странным образом объединившись с кактусами самых причудливых форм, образуют мистическое пространство. На черно-зеленом фоне белоснежная сервировка почти звучит. Позвякивание теснящихся на серебряных подносах высоких бокалов с шампанским, тихая музыка и журчание воды, огибающей обеденный зал, внушает покой и умиротворение. С бокалом в руке к Стефано приближается друг - это его ресторан выходит сегодня в плавание.
Дядюшка Стефано дернулся, он силится сбросить сон и отогнать чувство зависти, поразившее его и материализовавшееся в виде большой зеленой навозной мухи, деловито потирающей свои мохнатые лапки. Чудовище пугало подробностями своего мерзкого тела и громким непереносимым звуком, сопровождающем кружение. Муха крутилась вокруг головы и норовила проникнуть внутрь, вызывая страх.
- Господи!- взмолился Стефано и во сне и наяву - не могу без твоей помощи, освободи меня от нечисти, пролей свой свет!
Сквозь пелену дремоты прорвалось шуршание шин маленького велосипеда, на котором катался по обширному залу внук, и Стефано с облегчением осознал: нет больше зависти, и нет мухи, явившейся затем, чтобы напомнить, как сильна животная природа!
Внутренним взором Стефано - хозяин увидел все наполнение дома, будто никаких преград не было и в помине: за стеной, неподалеку, раскинувшись на белом шелке простыни, посапывает душистая его роза, хохотушка и плутовка София... Она так и осталась для него маленькой девочкой!
А через стенку, в соседней комнате, с открытыми глазами, лежит, словно застыла навсегда, Лусия, его жена. Как же мало места она занимает на пространстве их общей кровати! Слез не видно, но она плачет, он чувствует это.
... Хозяин давно уже крепко спал, отдавшись во власть невидимого, как вдруг молния прорезала пространство сна, раздались раскаты грома.
- Слава Богу, все дома.
Осознавая опасность, Стефано, чтобы прервать тяжелый сон, перевернулся. На другом боку было неудобно, зажимало сердце, его тело само вернулось в прежнее состояние. И тотчас продлился сон с раскатами грома и проливным дождем.
Он стоял на самом высоком месте их оливковой рощи ,промокший и продрогший и понимал, что держит ответ.
- Я старался - говорил Стефано тихо - помогать людям, как учил Христос.
Негромкий смех заставил его продолжить:
- старался помочь раньше, чем они сами просили об этом...
- А как ты прожил свою жизнь, ту, которую наметил Там?
Стефано знаком был вопрошающий голос и вот-вот он его узнает...
- Да ведь это мой голос! - облегченно догадался Стефано и отринул тревогу.
Сменились и видения. Развернулись совсем другие переживания.
...Он, молодой и сильный, бросает и бросает уголь в топку где- то внутри тесного помещения. Нить сна оборвалась, и некоторое время, побыв в неопределенном забытьи, Стефано вынырнул во сне в Марселе. Так гласила надпись на здании таможни, напротив которой пришвартовалось судно.
Стефано держал за пазухой расчет за последний рейс, и делал первые шаги по набережной. Ощущение бестелесности и восторга, такого, что манит в небеса, овладело им, и он запел детскую итальянскую песенку:
- Farfallina, Bella e Bianca, vola, vola mai si stanca.
А некто прокручивал дальнейший сценарий его жизни.
... Нагулявшись по городу, он зашел в портовый кабачок поесть, да так и остался до вечера, попивая винцо, а когда захмелел и попытался пристроиться поспать, хозяйская дочка, прибиравшая в зале, не на шутку рассердилась:
- У нас приличное заведение, извольте покинуть его и найти ночлег в другом месте.
Встретившись с изумленными глазами Стефано, девушка закончила фразу тихо, почти просительно и ответила долгим взглядом. Некие флюиды подсказали ей, что он свой, родной человек. Стефано дружески взял ее руку с тряпкой, легонько потянул к себе:
-Давай вместе приберем в зале, я это умею.
И в этот момент его девушку подхватил и унес вихрь. Конечно, он пустился в погоню и гнался, выбиваясь из сил, пока не свалился от усталости. В крайнем изнеможении он попытался встать, но злодей с наколками ужасных драконов уже держал перед его горлом нож блестящий и тяжелый.
- Мне не нужен в баре приживала, мои дочери справляются с работой. Твой пропуск сюда - имя успешного человека,- прохрипел злодей устрашающим голосом и несколько раз рассек воздух перед лицом поверженного Стефано.
Произошла смена декораций.
...Перед его усталым мысленным взором мелькали люди, кафедры, книги, рестораны... Голова раскалывалась от невозможности решить некую задачу - шум в ушах, означающий крайнее переутомление, соединился со звуком фанфар. Он едва не уронил от волнения ножницы, которыми разрезал ленточку, открывая свой ресторан итальянской кухни в Сан-Франциско. Золотые буквы на фронтоне складываются в привычное "У Стефано", что означает торговую марку высшего класса. Их тридцать по всему миру, но именно этот стал самым желанным. Он смог, сумел вшить свой лоскуток в пеструю картину почитаемого города, где так привольно расцветает все новое.
И все ради и для... он посмотрел на грустную (неподобающе для такого случая!) жену, измученную ревностью и подозрительностью, истерзанную неравной схваткой со своими мыслями и сдавшуюся им. Тут Стефано уже ничего не мог поделать, в свои 75 лет он был чист, как стеклышко, и верен своей Розе, как дворняжка хозяину.
-Ах вот, значит, какую жизнь я мог прожить, - вытягивав себя из сна, думал Стефано, - там я тоже упорно трудился и даже достиг успеха. Однако как расходится это с моими усилиями здесь.
После кофе, уже за рулем старенького лендровера, он все еще переживал ощущение удачно завершенного дела, свой звездный час, привидевшийся ему во сне.
Ноги сами привели Стефано к могучей сосне, знакомой до последней щербинки. Устроившись на подстилке из прошлогодних иголок и привалившись к шероховатому стволу, он почувствовал внезапный прилив сил.
- Все идет правильно, но мне не дано знать замысел моей судьбы. "Судьба - это желание свыше". Я - часть чего-то целого, оно живет во мне и подчиняет. Такова воля единой силы,- на некоторое время успокоил себя Хозяин.
Оставленный невдалеке город четко прорисовывался на синем покрове неба. До боли знакомый каждой башенкой, куполом, ломаными линиями домов, город-крепость, его дом - живой организм.
Нередко Стефано, казалось, видел тех, кто подобно ему, был частью Субасио: первопроходцев, одержимых идеей заложить на горе чудо-город, архитекторов, строителей, всех, когда-либо живших в его стенах, и путешественников - они оставили в нем свой труд, вдохновение, благодарность восхищенной души, и потому над городом кружила благословенная аура.
Стефано представлял как из небытия возникло это поселение, созданное, главным образом, в сознании множества людей.
Страшно подумать как давно - пятьсот лет назад фантазеры и мечтатели облюбовали гору, с которой открывались необозримые пространства. Медленно и долго шло строительство, казалось, авторы проекта и исполнители наслаждались самим процессом. Прокладывались дороги и тропинки через нетронутый лес, по ним доставляли камни из недр соседней горы. На мулах и лошадях, в кожаных мешках и сумах, на грубых телегах строители возносили их на макушку, откуда открывался весь белый свет.
Начертанный на пергаменте, а позже высеченный в мягком известняке на одной из башен - для всеобщего любования - план крепости год за годом, столетие за столетием превращался в город.
После крепостных стен, в которых по первости нашли пристанище и жители и каменщики, оборонительной башни - в центре, демонстрирующей силу и благополучие города, построили церковь, отличавшуюся строгостью форм, с фасадом как у древнеримского храма и невысоким куполом. Колонны с капителями, украшенными кудрявыми листьями аканта, подчеркивали устремленный к духовному замысел автора.
Кампанила со шпилем, возведенная позже, была иная, похожая на нисходящий с небес водопад, но легка и воздушна. Как удалось достичь зодчим такого воздействия непонятно, как впрочем, непонятно вообще, откуда далекие предки черпали свои знания, вдохновение, умение делать сложнейшие расчеты и ныне сохраняющие город - крепость, все его строения в первозданном виде.
Сегодняшние обитатели - соавторы предков. Они заключили свои музейные экспонаты в пышные рамы из цветов и растений. Крыши расцвечены коврами из ярких гераней и петуний, стены затянуты душистой зеленью жасмина, швы старых плит пешеходных дорожек прошиты крохотными маргаритками, на них в июньский полдень с пышноголовых деревьев сыплется липовый цвет, его сладким ароматом пропитано все. Даже спустя время, уже дома, открыв чемодан, с которым побывали в это время в Субасио, вы чародейством запаха вновь оказываетесь в благословенном месте.
Стефано находит самую высокую точку крепости, откуда доносится звук колоколов: теньканье сменяет ровное, спокойное звучание басов. Мелодия не уплывает в никуда, ею дышит пространство...
Субасио обозначен лишь на самой подробной карте, но его обитатели с закрытыми глазами найдут дорогу домой, ведомые колокольным звоном. Исстари живет поверье, будто он снимает душевные отягощения, в этом убежден каждый. Стефано догадывается, что магическая сила - от веры. Он вглядывается в абрис крепости на заднике небосвода - иероглиф, поющий славу бытию!
Слова, способные хоть отчасти передать чувства, толкались, просились наружу, но застревали, словно натыкаясь на невидимую
преграду и, наконец, хлынувшие слезы освободили дыхание:
- Господи! Как я был неправ, когда гордился своим вкладом ... а где все это время была моя Лусия?
Стефано пришел в себя на дороге, ведущей к другу. Туда он устремлялся всякий раз, когда, жизненные дела загоняли в темноту.
Откуда бы вы не приближались к Кастелуччо, вам не миновать извилистого серпантина бегущего через множество тоннелей, исчервивших лесистые горы. Пока машина не спеша утюжит горные склоны, глаза не раз благодарно обнимут оставленные внизу пространства богатой и вольной страны. По ним проводят "кровь земли" многочисленные ручьи и привольная река, подчинившая долину.
Нрав водных артерий непостоянен: зажатые теснинами, они, выражая недовольство, ревут, ворочая камни, а вырываясь на простор, разливают свое серебро и несут обитающих рыб бережно и неспешно, как терпеливая мать.
Дорога взбирается все выше в горы, растительность постепенно убывает, открывая снежные шапки на дальних вершинах,
откуда тянет холодком.
И вдруг, за очередным витком появляется разноцветная долина: алые поля сходятся к горизонту. Это маки. Среди них вкрапления изумрудного и фиолетового - травы. В пурпурном цветении возникают подвижные темные пятна - стада лошадей и овец превращают лубочную картину в реальную жизнь.
Склон, покрытый колышущимися травами, подобно живому существу, наблюдает, как все происходит.
Стефано вышел из автомобиля на цветущую твердь и бросился в самое нутро луга, чтобы всем телом прижаться и впитать медовый запах трав и сыроватый - земли, услышать деловитое жужжание пчел и увидеть голубой покой небес. Он лежал и ощущал, как между ним и землей появилось единение. И в тот же момент его душа откликнулась и запела...время исчезло. Поднимался он нехотя ,как из объятий Любящего нас...
Осталось всего ничего - один виток вокруг горы, на вершине которой развевался флаг над харчевней друга Мариуччо.
Хозяин длинного стола - вот он собственной персоной. Седые усы аккуратно пострижены и спорят белизной с колпаком, торчащим как корона от жесткого крахмала. Друзья обнялись. Оба не доверяют словам и чаще всего при встречах молчат.
Их жизнь проходит на виду друг у друга с детства, и все изменения видны без слов. Мариуччо знает, что друг всегда
ужинает дома со своей семьей и идет готовить кофе, до которого оба охотники. Стефано, усаживаясь за длинный стол, где обычно размещается дюжина гостей, в распахнутое окно видит только что оставленные горы с ледником посередине, алый луг, разделенный ниткой дороги, клубящиеся облака с позлащенной каймой, и внезапно ощущает себя маленьким и растерянным перед огромным миром.
Присутствие живого существа заставило его обернуться: величавой поступью, достойной знаменитого тореадора, подносящего ухо поверженного быка даме сердца, к нему приближался друг Мариуччо, лохматый кот с мышью в зубах. Стефано убрал ноги, открывая проход коту на кухню, к хозяину, и рассмеялся.
Увиденное являлось метафорой его жизни, только кто тот хозяин, ради которого он ловит своих мышей... Блуждающие мысли вернули его внимание к многажды обласканным глазами произведениям природы, развешанным по стенам. Косы лука, увесистые булавы копченых ног на крепких крючьях, расставленные на полках соленья...
Стефано с любовью обводит взглядом полки со злаками в длинных стеклянных банках: вот знаменитые чечевицы, выращенные Мариуччо на лугу внизу - оранжевая, зеленая, рядом золотое просо… У Стефано есть подозрение, что вся компания поддерживает связь, а пучки мяты и лиловой лаванды время от времени погружают их в гипноз, чтобы не смущать человека.
Глоток крепкого кофе обычно устанавливает между друзьями сердечное единство, и иной раз это заменяет им беседу. Но не сегодня. Стефано несколько раз откашлялся, как бы освобождая словам дорогу, и, когда чашки были определенно пусты, он, заглядывая внутрь на разводы произвольно сложившегося рисунка, словно силясь прочесть его, проговорил:-
- С Лусией что-то неладно, Мариуччо.
- Она сказала?
- Нет, она не говорила. Видно. Она враз сникла как трава осенью. Все было как всегда, Лусия ни на что не жаловалась, как обычно... - растерянно добавил Стефано.
Выждав пока друг поймет серьезность проблемы, он продолжил:
-Что делать? Такого не было: она не хочет говорить. И не смеется, -выложил самый последний аргумент.
Мариуччо осторожно передвигаясь вдоль стола и смахивая с него что-то невидимое, оберегая тишину маленького пространства харчевни, дошел до барной стойки, и, словно обретя рядом с ней уверенность, решительно повернулся к другу и, подойдя к нему ближе, чем обычно, выдохнул:
- Ты ее обидел!
Стефано недоуменно взглянул на товарища.
- Чем это?
Мариуччо напрягся, было видно, что разговор ему дается трудно.
- Ты не замечаешь ее жизни!
- Как не замечаю? С утра до вечера вместе. Я вижу все, что она делает. - Стефано говорил медленно, словно вглядываясь в оставленную позади жизнь.
-Не об этом речь, Стефано. - Она устала ждать, когда ты выглянешь из своей бочки.
-Какой бочки, что ты несешь? - Ответ прозвучал растерянно.
- Знаешь Диогена который голым ушел из мира, оставил там все и поселился в бочке, чтобы быть ближе к Богу? Ты, как он, мудрствуешь, живешь сам по себе.
- Ну и что?
- Женщина так хитро устроена: творит жизнь, может все сделать не хуже мужчины, но ей нужна поддержка, вроде той, когда мы руку подаем при выходе из машины. Что она сама не может? Обходительность, внимание - вот что надо любой женщине.
Мариуччо понизил голос и проникновенным шепотом изрек:
- Любой красавице и умнице нужна оправа и никто кроме мужчины не может ее соорудить. По тому, как преподносит он свою женщину и что в ней ценит, и другие ее принимают. Бывает, и посмотреть не на что, мышь серая, а найдется умник - разглядит в ней такое... Обхождением и вниманием из нее королеву сделает, обзавидуешься!
- Но она мне не говорила об этом, о внимании.
- А вы часто разговариваете? - немного стесняясь спросил Мариуччо.
- Нет. Все больше о делах... с расстановкой произнес Стефано, и голос его сник, лишился силы.
-Стефано, а ты "даешь своей жене комплименты"?
- Что?- не понял Стефано.
- Ты же знаешь, что покойная моя Сандра так и не выучила итальянский как свой родной, и когда я долго не хвалил ее, она напоминала:
-Мариуччо, ты почему не даешь мне комплименты? Я без них зачахну как цветок без полива, без них я могу забыть, что я - самая-самая!
- Ну, что с ней было делать? Я научился видеть, как Сандра делает из нашей жизни танец. Как же ее не хвалить! Твоя Лусия хочет, чтобы ты ее замечал,- убежденно произнес он и продолжал рассуждать:
- Сыновья далеко, видитесь редко, София - хорошая дочка, но у нее молодая, горячая жизнь, а ты ушел в свои пампасы. Лусии одиноко, это опасная болезнь. Прости, Стефано, у меня небольшой опыт по этой части. Думай сам.
С этими словами он взялся за горлышко большой бутыли с беловатым напитком и налил по маленькой рюмочке. Глотком лимончелло заканчивалась каждая их встреча.
Ужин уже ждал Стефано, но он по заведенной привычке заглянул в зал ресторана и остался доволен - несмотря на поздний час, все столики заняты. Лусия приготовила, как он просил, форель. Нежнейший рыбный запах сказал ему, что она удалась. Не желая нарушать семейный обычай, им же и заведенный, не вести за едой серьезных разговоров, Стефано отдал должное рыбе, подкладывая лучшие кусочки Лусии, передал ей привет и мешочек чечевицы от Мариуччо, и, когда жена принесла мятный чай с кедровыми орешками, он решился на разговор.
- Лусия, ты часом не заболела?
- Это видно?
- Только слепой и глухой не заметит.
- Я нарушила твой покой, сожалею, Стефано...
- Да не о покое я печалюсь. Что надо сделать, чтобы ты стала прежней Люсией?
- Ты винишься оттого, что мало уделял мне времени? Каждая женщина - Королева своей семейной державы. Сколько бы внимания не оказывали подданные - ей все мало.
Она тихо рассмеялась.
- Стефано, ты уверен, что хочешь знать правду?
Люсия была серьезна, но глаза ее поддразнивали. Стефано сделал движение плечами - так хорошо известное ей, означавшее нетерпение.
- Ты был мне хорошим мужем и хорошим отцом для наших детей, у меня нет на тебя обид. Причина моей, как ты сказал, болезни не в нашей с тобой жизни, она, наверно, во мне самой.
Лусия села поудобнее, некоторое время молча рассеянно смотрела на Стефано, и, в какой-то миг преобразилась внешне: подобралась, как бы истончившись телом, и подавшись в сторону мужа и улыбнувшись, стала говорить мягко и вспоминающе:
- Помнишь, когда мы узнали друг друга, то просто провалились в любовь, в запредельность, где каждый для другого был величайшим сокровищем. Время, проведенное вместе, взрывалось фейерверками счастья. Хотелось вывернуться наизнанку, только бы любимый еще больше радовался... Было ощущение, что вот - вот откроются тайны бытия... Мы кружились в объятиях мира, и казалось, так будет вечно...
Когда чувства стали остывать, родился первенец Марко… И любовь, будто набравшись сил, снова хлынула в наш дом.
В другой раз ее принесла малышка Софи… Открыли ресторан. Возникали новые всполохи счастья, но они так быстро гасли ...
Мне хотелось вновь пережить тот высокий накал, что нес нас на крыльях вначале. Появились честолюбивые желания: стать хорошей матерью, умелой домохозяйкой, бухгалтершей, наконец. А ты не забыл, Стефано, как в сорок лет я танцевала бергамаску и тарантеллу на празднике города. Ты мне говорил тогда, что я прирожденная танцовщица. Говорил? Я добивалась успеха и, убедившись, что очередную задачу выполнила на отлично, тут же теряла интерес и намечала новую, чтобы миновав ее, бежать дальше.
Стефано никогда не слышавший от своей жены подобных исповедей, сидел молча и напряженно.
Интонации Лусии выражали чувства, которых он не знал. Услышанное входило в него как вода заполняет некогда пустое русло. Сметая все на своем пути, новая картина жизни устанавливалась стремительно и без его участия.
Остановившись на секунду и взглянув на мужа, который, она и так чувствовала, не пропустил ни одного слова, продолжила:
- Так я пролетела свою дистанцию. Но случилось короткое замыкание: в его свете я увидела, что получилось, и протрезвела. Бег в никуда закончился... Тайны заволокло пеленой - даже в конце я не знаю, в чем смысл моей жизни. Тогда для чего я проделала свой путь? И чем он отличается от пути пчелы или муравья? Мне стал неинтересен мир, который сама же и создала.
Подумать только, Стефано, я продремала целую жизнь! Мне так жаль... Я хочу узнать тот, существующий вечно... по законам, не зависимым от лукавого человека. Если еще не поздно... Пожалуй, я сказала все.
Стефано сидел не шевелясь, с закрытыми глазами. Он видел перед собой две параллельные дороги, восходящие в небо, по ним брели два одиноких путника.
-Это только начало Пути, - подумал Стефано.
- Вселенная бесконечна. Значит, мы с Лусией обязательно встретимся.
Южно-Сахалинск, 2011