Во дворе нашли парнишку мертвого. Ну, убили и убили – только не в книжке, не в «киношке», а под окнами, в скверике, на самом деле. Жители потолкались возле кустов сирени, постояли в сторонке и, вздыхая, легонько возмущаясь, разошлись по своим делам, лавочкам, комнаткам. Парнишка был чужой, никому незнакомый. И как выяснилось, не из нашего города. Но милиция долго еще разглядывала, выспрашивала. И не зря! Что-то ей стало известно. По кусочку, по ниточке, к слову – другое, и высветилась вся история, по отчетам сухая и казенная, а по некоторым изложениям непростая и эмоциональная. Возможно, кто-то специально растравливал чувства. Но все ли имело причастность к печальному факту? У кого-то даже появлялось желание оформить происшествие, как убийство на национальной почве, – а чем мы хуже? Вот так!..
Звали парнишку Данила. По отчеству – Геннадьевич. Фамилия тоже была русская, но не внешность. За внешность, его потом часто называли верблюдом. Потом – это еще при жизни! А там, в районе, где он родился и жил раньше, на глаза и скулы не обращали внимания – привыкли. Но из маленького городка пришлось переехать в городок побольше – домик их там развалился. Жильцы-соседи разбежались кто куда – привыкли считать себя водосточным населением! И, по бумагам, муниципальным – не было никогда такого дома! Жить предстояло в сарайчике. Вот тетка, сестра матери, и согласилась приютить одного человека. Мать отправила сына, – а мне тут одной легче будет определиться. Данила был рукодельный, и на работу устроился неплохо. Учился заочно в институте. Одинокая тетка Наталка за внешностью своей следила. Даже умудрилась, не по возрасту и характеру, сохранить черты наивности. Какое-то время жили без проблем. Парень сам понимал, что у тетки временное пристанище. Такое понимание тетке пришлось по душе. Нравилась и самостоятельность племянника… пока у молодого человека не появилась девушка. Нормальное явление в таком возрасте. Хотя, наверное, на то мы и родственники, чтобы иногда вмешиваться в личную жизнь друг друга. Но с этим правом мириться желаем не всегда. Чаще отношения обрываются уже в начале разговора. Хорошо, если погорячимся и осознаем, что о нас беспокоятся – желают лучшего! Но и после глаза даже не скрывают – зачем нам ваше прошлое, когда надо любить свое и настоящее? В то утро племянник тетки Наталки выслушал ее без ожесточения.
– Данила, я знакома с твоим возрастом и понимаю, что происходит. Молодежь всегда умнее предыдущего поколения, уверенная, что все может случиться, с кем угодно, но только не с нами! А случается! И именно с нами! И что тогда? Недоучены, без жилья своего, без надежной работы… И расстаемся… В глазах женщины – мужчина сволочь! И он начинает совесть чем попало глушить. Зачем доводить до этого? Жизнь заканчивается не завтра. Тебе понятно о чем я?..
– Тудум! Все правильно. Все верно! Как с тобой не согласиться, теть Наталь? Но мы с ней интересны друг другу, – как собеседники! Правда! Она преподает мне курс доброты. И вар-вары!
– Вот-вот, с этой самой доброты и вар-вары все и начинается! Заканчивается другим. А правда всегда одна: после того, как ты будешь обнюхан – обязательно тебя обстукают! Люди здесь не при чем – жизнь так задумана! Задача у нас, Данила, одна – быть меньше одураченными. Разговоры о доброте никого еще не сделали добрыми. А по сегодняшней жизни этому еще учиться… надо ли? Успешные люди душат совесть в младенчестве.
– Слов немного, теть Наталь, но противоречий!.. Тудум?..
– Тудумкай! Неймется порвать сердечко пораньше…
Данила прикасался щекой к щеке тетки, и шутливо карябал ее щетинкой, молниеносно отстраняясь:
– Спасибо тебе за заботу. У нас все обойдется по-хорошему! Это я обещаю тебе, всем и каждому!
Девушка его виделась людям странноватой, паутиноподобной серой живописи созданием. Ничего особенного, но улыбка располагала. Не все догадывались ей улыбаться. А вот Данила улыбнулся, и она подхватила улыбку, понесла, не задумываясь, как все будет выглядеть. Парень решился заговорить, еще не догадываясь, что она любила придумывать свое продолжение к сказанному кем-то. Этого не замечали – никто не сходился с ней так близко. А его ничто не остановило. Потянуло к ней без серьезности в голове: вроде еще не наигрались дети. И многие так подумали. Только не она с тетей Наталкой.
Звали ее Джульеттой, Джулькой, Джитой, Джуной, – кому и когда как нравилось. И было это одной из странностей ее жизни. Жила она с дедом и братом погодком Павлом. У них в роду все мужчины именовались «Пал Палычами». Родители в трудные времена подались за заработками в большой город. У них там все получалось! Приезжали довольные и с подарками. И вдруг пропали!.. Если смотреть телевизор, то можно предположить разные страшности. И дед телевизор испортил. Вот тогда дети попали в какую-то секту в тайне от деда. К счастью ненадолго. Секту темной ночью разгромили. И в то же время сделали это тихо, несмотря на множество фар и людей – разъехались скоморохи, балахоны покомкав. Нашлись для этого мужики с крутым нравом. И милиция с прокуратурой отреагировала на сигналы жестко и правильно. Хотя, по тем временам, кто-то и рисковал. После ребята подались в церковь. Со знакомыми из секты пополнили приход. Дед и раньше в храм захаживал свечки поставить. А с ними потихоньку стал прислушиваться, о чем там говорится! Веры уже в нем не возникло. Но стало приходить другое понимание жизни. И выходя из больших дверей, чувствовал успокоение в душе. Поэтому думалось, пусть дети сюда ходят. Захаживая за Джульеттой, что-то заинтересовало там и Данилу. Библию молодой человек прочитал раньше не только детскую. Хотя, как он понял написанное?.. В церкви парня одного не видели. А когда он стоял за Джульетой, многие косились на сомнение на его лице. Да, как было не коситься на такого «верблюда»?
С дедом тетка Наталка встречалась со своим интересом. И сразу поняла – рохля. Правда, уже знала – когда-то он влюблялся часто и охотно. А теперь бояться стал приятных неожиданностей, отгораживаясь скукой и усталостью. И на него: ее синие глазки, наряды, мясные блюда с сопровождением – не действовали! Обида вызывала разностороннюю вредность. Ей бы отчаяться и плюнуть. Но от возникшей идеи не отставала. Все внушала себе – прямее спинку, наглее глазки – измором, а возьмем! И внутренним ласковым голосом выговаривала ему:
– И когда ты состарился, полено сучклявое, – когда вдруг устал? Зачем так громко и часто о своей неполноценности? Займи лучше еще желаний молодости, разрумянь щечки, осчастливь влагу в глазах! Пользуйся моментом! Ты же еще мужик! Это я бы к тебе раньше не снизошла…
А он с беспокойством прислушивался, как стучится в поясницу другая история. И усмехался ее настойчивости. Но тоже – не вслух.
– Да я и раньше тебя знать не хотел. Если все для тебя так просто – пошла бы и сочинила с кем-нибудь другим свою сказочку, чтобы мир твой раскрасился и закрутился в обратную сторону! Молодость не только в характере.
Ей хотелось вцепиться в его плоть когтями!.. Или просто об угол стола поколотить тарелки… Но сдерживаясь, продолжала мысленный диалог:
– Ничего-то ты в жизни не понял, полено бесполое. А я то дура надумала, что ты на полпальца проворнее. Вот-вот, сама…
– И ладно, Наталка. Ты еще очень даже женщина! Но понять все, допробовать что не успел – и умереть сейчас… лучше не надо! Поживем еще так…
Сонный медведизм никак не хотел пускать к себе эту женщину. Вслух эти люди не были так откровенны. Оба притворялись, как могли.
Наталка послеживала и за молодыми. Те «танцульками» не увлекались, но молодость не пересилишь – прохаживались возле громкой музыки, присаживались неподалеку. Посиживали и в кафешках, искоса посматривая, как люди с бабочками занимались истреблением лакомок пакетиками. Но пробегали у родственницы мурашки по коже, когда мальчишка притискивал на мгновения Джульетту. Ну, не нравилось это тетке!.. Может, и ни к чему было такое сближение…
Он провожал девушку до дома. Утром их ждали с нетерпением на работе. А расставаться им не хотелось. И она что-нибудь выдумывала. Данила слушал ее и восхищался сотворением нелепостей.
– Много лет знакомая тебе улица, почти родные фонари, и вдруг останавливаешься возле одного и понимаешь, как он необычен! Видишь вон тот – напротив моего окна. Я тоже не сразу полюбила с ним разговаривать. Поначалу он стеснялся, и только нагибался к форточке. Я всегда ее для него открывала – чтобы слышнее ему было. А потом, когда все засыпали, он стал навещать меня и в комнате. Но чай пить так и не научился. Забрызжет весь коврик и убежит на свое место. Так и не полюбил горячее. И потом долго стоит гордый, будто меня не знает. У тебя тоже был товарищ? Но вы расстались и оба теперь одиноки…
– Наверное… Но такого, как у тебя, не было! И мне не приходило в голову сваливать на него свои проступки. Вар-вары-ы!..
– И никому не приходилось за тебя краснеть? Это плохо – у тебя не было друзей! Или ты был для них не тем, за кого себя выдавал.
– Тудум?.. Тебе за меня уже было стыдно?
– Немножко. Иногда. Но говорят, мы можем только учиться совершенству.
– Поэтому ты и ходишь в церковь? Это богохульство, но если совершенства нет, то правильно ли им наделять высшие существа?
– Ты, Данила, горд в своих сомнениях.
– Вот и ты меня причислила к грешникам.
– Неверие – не грех – беда. Это все от желания – мне, как ему, но больше! Ты не присматривался к глазам стариков в молитве?.. Не во всех, конечно, и в церкви правда… Но это тогда и не молитва! Смотреть в них специально не нужно. А украдкой принять в себя стоит. Тогда, возможно, и удастся понять, кого мы в себе больше любим. Или надеешься получить от последующего покаяния радость?
– Вар-вары… А ты оказывается волчонок еще тот – с зубками. А что это было, когда ты мне про фонарик рассказывала с такой нежностью?
– Думаешь, я придурковала о первой любви?
– О самом любимом, как раз и не говорят, Джуля.
– Можно поискать и другую дорожку для откровенности. Ты от меня к другим девчонкам не ходишь – простым и доступным? Без тудум…
– Без тудум. А для тебя это важно? Пока не хожу.
– Значит, пойдешь… Я уже замечаю в твоих глазах скуку…
– Пойду? И ты хочешь предупредить меня о правиле перехода через улицу: поглядывая налево, не забывай смотреть вправо? Я стараюсь. Только с кем не происходит вар-вары…
– Еще и тудум под ноги бросается. Эх, мужчины, без риска не можете. Павелка тоже, из церкви то к «свастике» сходит. А то и с мусульманами начинает шушукаться. Разве такое добром закончится? И разговаривать с ним на эту тему нельзя. Глаза страшными делаются, будто девушку его вспомнила. И мне страшно – он вспыльчив и непредсказуем. Его нельзя мыслями перегружать.
– У него есть девушка?
– Была. Уехала. А любит еще. Раньше он был добрее. Теперь всякими идеями пытается любовь заварварить.
– Значит, не всем церковь помогает.
– Если бы все о доброте просили и доброту понимали…
– Джуля, а что по-твоему доброта?
– По-моему?.. По-моему это нетворение зла и принятие мира таким, какой он есть. Опять же может возникнуть множество – Но!..
– Понятно – как поправок к закону, за которыми закон не виден. Да, нет, Джуля, правда понятно, вар-вары…
Дедову семью тетка Наталка знала давно. Подруга Полина, с которой она работала в аптеке, была их соседкой. А как-то Павла выручила. Перед самым закрытием забежал к ним выпивши, и уже побитый. Но преследователям этого казалось мало. Они дожидались на улице. Стоило позвонить в милицию. Но догадалась, что парню такого исхода не хочется. И выпустила его через черный ход, закрытие немного задержав. А, выйдя, посмеялась обидчикам, что наняла парня сторожить аптеку. Шутку эту потом оценили все и зауважали Наталку. Но засел Павел в голове после очередной встречи с дедом. Людей в зале не было, и старший Пал Палыч, опершись о прилавок, неожиданно стал жаловаться на Данилу, сразу показавшись дряхлым и беспомощным.
– Так он же чуть что всегда: «А возьмите Сына Плотника?.. Сын Плотника, он же вон же что!..»
Подобное слышала Наталка и до этого, а сейчас растерянность усилилась:
– Сына Плотника? Да и не Сына совсем… Он же не плотника Сын!.. Зачем он смеется над ними? Не хотелось бы мне с его лицом таких разговоров.
– Прошли те времена, когда ворчали с оглядкой, но обязательно старались что-нибудь путное в свою башку напихать. Сейчас даже странно, если человек не пустословит. И злословие в порядке вещей.
– Да это-то тут при чем, Пал Палыч? Зачем он на эти темы вообще разговаривает? Разве можно противоречить чужим догмам? Ну, Павелка, может, и простит… а другие? С его-то внешностью…
Он хотел уже отойти от прилавка, но сзади появилась Полина, взяла посетителя под ручку, и будто не зная о видах подруги, заявила:
– И как мы смотримся, Наталка? Мы все же с ним сходимся. Будем жить у меня. Молодые пусть живут у себя. А Павел отъедет к своей невесте – давно собирается. И все будут довольны!
Наталка стояла ошалевшая, и старалась поднять взглядом от пола глаза Пал Палыча:
– Все? А молодые – это кто?
– Ты чего, Наталка? Джулька с Данилой! Хотя мы тоже еще молодые. Пал Палыч, как ты насчет молодых – не против?
Надкушенная им губа просигналила о неловкости положения. И пояснения уже не требовались – Полина смущала его больше, чем Наталка напротив. Но последняя подругу теперь не видела. В перепуганных глазах за настоящее и будущее застыло осознание – так вот когда и чьей тебе захотелось страсти! А я тоже страстная женщина! И нужно будет еще решить, кому и что причитается по вашему согласию? Что ж – сходитесь! Но надеюсь, вам снова не повезет! И мы еще послушаем – чей смех наизнанку восторженней!
Всем все было понятно, но скандала не произошло. Пал Палыч ушел. С Полиной просто старалась не разговаривать. Ее торжествующего взгляда избегала. Все еще было не смертельным.
К несчастью с Павлом встретилась в тот же день. Его настроение откликнулось на ее трагичные нотки. Последнее время поиск виновных случался с ним часто. И нужно было только предположить, что он все знает.
– Слышала, Павлуша, уезжаешь, бросаешь нас: Джиту на моего безбожника, пустомелю, а деда к Полине запихиваешь?
– Это еще, что за бред? А я-то тут при чем? Сами как хотят – пусть и женятся! А меня кто выгоняет? Я еще никуда не хочу. И захочу, посмотрим еще – кто, где, чего и как! Согласен – нехорошо, тетя Наташа, свои новости узнавать от посторонних. Спасибо, я обязательно разберусь, кто это за меня и за нас все решил. А пока что-то мне не хочется думать плохо про деда…
Потом дома она смотрела в щель приоткрытой двери на Данилу, сидевшего за учебниками. Он почувствовал ее взгляд и обернулся с пониманием, что разговор неизбежен. На этот раз согласился говорить без иронии. С теткой Наталкой приходилось считаться, даже когда это было невовремя. Теперь ее правильность была эмоциональней.
– Ну, живут люди вот так, а не эдак – тебе-то какое дело, Данила? Себя отвлекаешь от дел и только! Возьми с чем расстаются они без боя и по незнанию, да в свою комнатку – ладошкой им из окошка махать! И снова живи, как со всеми в согласии. Что это – такая хитрость? А и хитрость, так древняя и постоянная! Если не согласен с их жизнью – чего все к ним лезешь? И вообще, тебе ли свое несогласие с их верой напоказ выставлять? Тебя и в церкви, говорят, видели?
– А что, у разреза глаз и цвета кожи, должна быть обязательно другая вера?
– Да лучше бы никакой! А не другая, зачем над ними смеешься? Зачем, Его, в Сына Плотника записал? Не боишься наказания? Разве верующий может такое без страха говорить?
– А кто накажет? Он накажет? Это почему Он нас накажет? Мы же у Него как дети! А как детям без баловства? Дети и должны баловаться. И смеяться должны. Разве дети появляются на свет для наказаний? Ты сама подумай, теть Наталь! Наказание – это гордыня! А если наиглавнейший грех – гордыня, то в Нем его не должно быть! Он может нам только подсказывать.
– Вот Он и подсказывает! И подскажет! Чему ты улыбался в церкви, когда поп читал?
– Теперь не говорят поп – говорят батюшка. А этот именно поп! И вот он точно неверующий! Потому что не понимал, что читает! Смотрит на людей и самодовольства не скрывает. Бабулька свечечку дешевую попросила – ей не подали, а швырнули!
– Ты зачем церковь с людьми путаешь? Они хоть и в рясах или прислуживают там, а все равно люди. Разве в церковь к людям ходят? Столько лет церкви закрыты были, людей от веры отучали – где же сразу нужным служителям взяться?
– Тудум!.. Вот только не надо все опять на время сваливать – еще Пушкин над их жадностью смеялся. Я зашел в нашу библиотеку книжечку новую потрепать, а попалась совсем старенькая, сплошь народные поговорки и присказки, и все о тех же еще далеких попах. И сейчас обхохочешься! А тогда, точно, и наплакались многие. Вар-вары… Не они ли сами своими пакостями себе гонения готовили? Теперь кого-то винят! На днях поминали батюшку Николая, перешедшего из «кровавых» в святые? Он вдруг опять стал ни к чему не причастен?.. Может быть, он и хороший человек был… А, что, на хорошего человека ответственность не распространяется? Не справляешься – передай дело тому, кто справится. Я не про их убийство… Убийство – всегда убийство! Но разве не при нем массовые расстрелы по всей стране начались? Стреляли даже в иконы 9 Января! И тоже без суда! Не у него ли будущая власть училась? Вар-вары!
– Господи, да тебе ли об этом говорить? Может, и так все было – только не забывайся, где находишься, варварист! И с этими зачем связался – они же по-настоящему верят и попам, и Ему, и стране! А получается сам к чертям на рога и лезешь! Ты кого потом винить будешь? И я дура тебя пожалела, приютила, а получается – беду навела!
Она заплакала, хлопнула дверью. Теперь почему-то ей всех стало жалко. Хотя не знала, что нужно делать. Но и силы как-то сразу оставили ее тело. Мысли разбежались по пустому и беспомощному окружающему миру. После слышала, как щелкнула входная дверь – племянник решил успокоиться на улице.
Темным осенним вечером Данила пошел к Джуле. Он забыл, что она работала во вторую смену. Дома за столом сидел Пал Палыч старший. А от него как раз выходила Полина. Она улыбнулась новому гостю. Этот парень нравился ей – его внешность никогда не смущала. Дед пригласил его к столу – налил чаю. Он еще чувствовал вину перед Наталкой. Да и перед ним тоже. Ненужным был и тот разговор, но он состоялся:
– Как тетка там? Наверное, накричала в потолок, застучала стол? Смотрю, возбужденный пришел. Понимаешь, мы с Полиной решили сойтись…
– Тудум! Она об этом ничего и не говорила. Вы вчера с ней пили чай, беседовали так… Она могла надеяться на удачу...
– Ну, да, Данила, вчера тоже был день, но другой. И мир вчерашний нечего равнять с сегодняшним! Понятое нами вчера, не всегда принимается позже. И откуда мы знаем, что для нас когда важнее? Говорят, Менделеев перед смертью один из своих чемоданчиков вспоминал, а не таблицу свою знаменитую… Наталка же, как девочка, выдумала меня. А был ли я ей интересен настоящим?.. И что у нас могло с ней получиться?
– Вы друг друга стоите: одна прикидывается наивной девочкой – другой серьезным дедушкой. А со стороны выглядите, как герои в фильме о потерянном времени: и смешно и обидно за вас. Я бы свою жизнь вам не доверил. Грозитесь, что с возрастом стали мудрее и проницательнее… А сами ожесточились на всех и печатаете недоверие.
– Ты молодой и не знаешь, какая тяжесть таится в мудрости, и как устаешь от предвидения…
– Вар-вары… Впасть в детство проще?
– А ты где нахватался таких мыслей и теперь выдаешь их за свои?
– Вычитал, высмотрел, подслушал. Книжки люблю!
– Вот что, читарь, я не выгоняю, но шел бы ты встречать Джульку – смена у нее заканчивается.
– Ну да, не выгоняете. А что-то мне уже подсказывает – сегодня и она заявит, потупив глазки, – и я тебя не полюблю!
– Ты зачем мне это сказал?
– Вы же мне сказали о своем разрыве.
– С Наталкой? Так у нас ничего и не было?!
– А что у нас было с Джулей?
– У вас?.. Не знаю. Но сегодня ты ее встреть! Что-то у меня нехорошо на душе.
После ухода Данилы, пришел Павел. Увидел расстроенного деда. Поинтересовался в чем дело. Узнал, что сестренку его обидели. И выяснение своих с ним отношений отложил: побежал по лужам за другим обидчиком. Догнал.
– Паскудник, погоди! Ты, что же, Джульку бросил, и приходил деда уведомлять?
– Драки хочешь?
– И давно. Еще в церкви хотел тебе морду набить.
– Тудум! Вот радость! И нестрашно? Вот это я понимаю. Вот это был бы поступок для верующего человека! В церкви – морду набить! Вот для чего в церковь стали ходить!.. А другие, думают – послушать там, что читают. А читал сам о том, во что тебе хочется верить? Для чего и для кого написаны эти книги? Это раньше люди были неграмотными. И все равно – не читали из-за лени. Ты же мысленный лентяй, Павел! Тебе в радость мешки таскать и кувалдой махать! Или кому-нибудь морду набить! Вот тогда настроение у тебя хорошее. И тебе приятно слушать, что за тебя уже надумали, что давно понятно, и не сильно отличается от того, что уже было наговорено в твою память. Вар-вары!..
И кулаки Павла разжались. Мордобой он решил отсрочить. Но ненадолго – только на время! Он в состоянии доказать свою правоту и словами! Он не спасует и в такой драке!
– Что ты мне все про книги – веру, про книги – веру?.. Книги есть разные и много они чего выдают! По некоторым человек произошел от обезьяны! И в это тоже верят! И пусть верят – других бы только не трогали. По мне, может, тело и от обезьяны произошло, – а душа? Поэтому читать всем и не нужно. Зачем читать то, во что нужно верить? От знаний одни сомнения. Вспомни, как легко «дурились» самые грамотные народы и подводились к катастрофам. Да ты же нам и рассказывал!..
– Я помню. Но тебе, зачем от чистого сердца делать глупости, во имя Его?
– Не серди меня больше!
– Разве я тебя догонял?
– Ты сам-то читал, верблюд, о чем говоришь?
– Тудум, это уже тот случай, когда от ответа моего ничего не зависит – враг найден! Новая инквизиция готова к действию! Все правильно, сначала надо привести всех к единомыслию и в свои ряды. Вар-вары…
Кулаки так и не сжались больше. Павел смотрел, как уходил обидчик, и не понимал, почему опять спасовал перед ним. Ведь этот верблюд сам снова нарывался на грубость. Сейчас он уже приближался к фонарю. А к нему в темноте подошли бритые оболтусы, что не так давно выпивали с ним, а потом загнали его в аптеку. Подошли на шум.
– Павел, это ты? Кто это на тебя наехал? Это кто?
– Басурманин. Верблюд!
– Надо же? Обнаглели! Мы сейчас все уладим. Больше пугать бабушек страшной рожей не будет. А ты иди, отдыхай.
Из книги "Солнце в чужом окне" 2011год
ISBN 9878-5-904418-52-6