Михаил Соболев в соавторстве с Юрием Кулешовым.
(Моё продолжение)
... Хвоя, перемешанная с песком, образовала приличных размеров кучку на досках стареньких, но крепких мостков. Последний раз встряхнув ботинок, я обулся и посмотрел на другой берег. Очередной "виллидж стайл" - огромная бревенчатая хижина, дым из трубы, но на парковке - десяток вполне недешёвых авто. Скорее всего кафе, или ресторанчик типа "приют охотника", Хотя - не всё ли мне равно? Столько лет...
Мне было... семнадцать? двадцать?... не помню. Непростительно молод и чрезмерно любопытен, я впитывал новые впечатления, краски и ноты словно губка - оставаясь сухим и всё более жадным до неиспробованного.
То желание... Слова, опрометчиво, мимоходом брошенные на жертвенник госпожи Судьбы - и подаренный мне Путь. Из арены - в партер, из актёров - в зрители, из гущи событий - в со-бытие... почти жизнь...
Заходящее солнце отразилось (для меня?) в речной ряби, словно подгоняя: " - Вставай, пора идти!". Пора, так пора. Кафе, так кафе...
Стол, освещенный далёким окном. Деревянная столешница бликует лаком. Больше ничего не видно, только пепельница посередине...
Появляется женская рука, обнаженная до локтя, кольцо с рубином, маникюр в тон. Сигарета.
Женская:
- Официантов днём с огнём не сыщешь. Я бы вам намекнула, но ведь не видно ни зги! Не поможете даме прикурить?
С другой стороны из темноты появляется рука, явно мужская, смуглая, рукав голубой сорочки с изумрудной запонкой. Щелкает зажигалкой. Пламя маленькое и светлее от него не становится.
- Пожалуйста.
Женская на секунду пропадает, возвращается в облаке дыма:
- Спасибо! Вы давно здесь? А то я свой мартини уже минут десять жду. И тихо так...
Мужская выдвигает в свет бокал с коньяком, слегка качает его.
Женская:
- И долго вы ждали? Тоже, наверное, целую вечность? Музыка в этом заведении вообще бывает?
Мужская:
- Да, скоро начнут.
На столе возникает бокал с мартини, соломинкой и двумя маслинами на палочке.
Женская:
- О! Вот и мне принесли! Выпьете со мной? Хотела развеяться, повеселится, а тут мрачно как-то... С мужем сегодня поругались... Я сама виновата, но он тоже хорош! Представляете...
Мужская делает движение, будто останавливая:
- Не стоит. Давайте оставим неприятности за порогом. Вам вряд-ли будет интересно слушать о моих. Сейчас заиграет музыка и мы сможем просто помолчать. Чин-чин?
Женская:
- Вы думаете...? Пожалуй, вы правы... Чин-чин!
Где-то в темноте начинает скрипка, тихонько вступает рояль и, чуть позже, гитара. Мелодия, вначале томная, тягучая, набирает темп и оживляет темноту. То ли разудалая цыганская звенит монистами в черноте невидимого оркестра, то ли туники летят вкруг, подхваченные сиртаки...
Нет.
Чардаш !!!! Скрипка подгоняет ленивую кровь, прочь тоску, скрипка сегодня царица бала!!!
Чардаш !!! Я слышу его всем телом, переливаюсь вместе с ним из пьяной грусти в фейерверк летнего буйства. Он тянет сердце, бьётся в виски, разрывая душу... Что-то попало в глаза, горит , застит пеленой слез ... И вот я вижу...
Пропала, сгинула от света бледная поганка с мартини, коньячный пузырь обернулся бочонком молодого, оглушающего ароматом вина!! На месте гнусной пепельницы пляшет пламя костра, пытаясь оторваться и улететь в звездное небо. И двое...
В белоснежном платье гордая красавица, босая, рубины ожерелья искрятся огнём и - усатый кавалер в невероятной ширины шароварах и зелёном шейном платке под воротом распахнутой голубой рубахи.
Чардаш!!!
Она плывет у костра, будто бы медленно, но танцор, быстрый, как рысь, всё никак не успеет встать на колено, поймать хотя бы руку надменной танцовщицы! Ветер, искры, скрипка сходит с ума, увлекая за собой бешеным ритмом! Вино плещет из бочонка прямо в жилы, руки — крылья, я лечу на свет этой музыки !!!
Чардаш!!!
Мы с чупагой* неразлучны, пляшем круг, коль станет скучно, льём вино девицам в ручки, пьём любовь из их очей! Скрипка, пой, моя отрада, песни лучшей мне не надо, ты и горечь, и услада, в жизни путаной моей...
Чардаш!!!
Финальный аккорд и я наконец-то смаргиваю слезу...
Женская (бессильно лежит на столе) :
- Что это?! Как ?!!! Я ведь только что... Кто вы?
Мужская (стряхивает пепел с непонятно когда прикуренной сигареты) :
- Приходите завтра, будет вечер романса (слышна улыбка). Придёте? Я буду ждать...
Я сразу же её узнал, с первого слова, с первого неуловимо знакомого движения, по тому, как дрогнула рука. Я бы почуял её присутствие и с завязанными глазами: думами о ней жил все эти годы. Богиня моих снов, она наказала меня десятилетиями мук и одарила мгновениями счастья, но мгновения затмили десятилетия.
Опрометчиво брошенное слово - событие... почти жизнь – путь - судьба. А если бы промолчал, другое событие? Другая жизнь? Или всё же судьба ведёт нас по жизни и заставляет произносить единственно правильные слова?..
Из героев-любовников - в зрители. Со сцены – на галёрку. Чужой спектакль...
Зачем я сюда вернулся? Чтобы взглянуть на упавший пыльный занавес? Чтобы подвести итоги?
Дождаться последнего акта...
Мужская рука в освещённом центре столешницы. Сегодня она неспокойна, мечется в смятении. Сигарета, зажигалка, пепельница, бокал, опять сигарета... Нервные пальцы чуть подрагивают, пытаясь успокоиться, замереть... но пара секунд, и опять тянутся к сигарете. Какой по счёту?
Женская:
- Здравствуйте, я... пришла.
Рука бледная, вялая и на вид - холодная. Вспорхнула над столешницей и тут же бессильно рухнула. Рубин не такой яркий, как вчера, и лак будто потускнел?!
Мужская:
- Добрый вечер... Скоро осень, у воды - прохладно.
Женская (как бы про себя):
– Осень...
Ретро-запись. За скрежетом патефонной иголки – пронзительно-печальный Вертинский:
«Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо нам, никого теперь не жаль...»
Что я тогда сказал? Что не собираюсь её ни с кем делить? Что жалею о потраченном времени?.. Что я тогда сказал?!
«Дни бегут. Сколько вычурных поз, сколько сломанных роз, сколько мук, и проклятий, и слез! Как сияют венцы! Как банальны концы! Как мы все в наших чувствах глупцы!..»
Её руки, разорвав сплетение пальцев, подались вперёд.
Мужская (сдавленно):
- Сигарету?
Женская (неуверенно):
- Да, пожалуй.
Щёлчок зажигалки, и световое пятно тянется вверх: по обнажённой руке, плечу, к лицу...
Нет!..
Женская:
- Слышите?
«А любовь - это яд. А любовь - это ад, где сердца наши вечно горят...»
Не узнала... Не вспомнила даже наше с ней любимое «чин-чин». У неё не было этих десятилетий, давно замужем.
Мужская:
- Вертинский... певец печали.
Я боялся этой встречи и стремился сюда изо всех сил. И что теперь?
«Но зато, разлюбя, столько чувств загубя, как потом мы жалеем себя!..»
Мужская:
- Мне надо... простите.
«Как нам стыдно за ложь, за сердечную дрожь, и какой носим в сердце мы нож!»
Когда выходил под звёзды, страстно выдохнула в спину Изабелла Юрьева: «Спокойно и просто я встретился с вами... Как странно...»
Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Ведь было же, было!.. А сейчас – пусто. Лишь никотиновая горечь на губах, щемящая тоска Вертинского в сердце и куча перемешанной с песком хвои на досках стареньких крепких мостков.
* Чупага — пастушечий топорик на длинной рукоятке, исп. ещё как посох и шест в танцах. ( мадьярский)