Это маленькое эссе написано по моим личным воспоминаниям. Я написал его специально для моего младшего внука, для которого события Отечественной войны известны только по учебникам истории. Я очень рад, что для него это только забавный рассказ о далёком прошлом, а не угрюмая реальность.
Мои родители отдали меня в детский сад, когда мне исполнилось три года. Детский сад, который я посещал, принадлежал Одесской ювелирной фабрике, на которой моя мама работала упаковщицей готовой продукции. Детские сады – воспитательные заведения для детей от трех до семи лет были одним из достижений советской власти. Сейчас я понимаю, что создание детских садов было предпринято не из любви к людям, а как вынужденная мера. Страна нуждалась в рабочих. Гигантские масштабы индустриализации требовали всё больше рабочих рук, потребности не могли быть удовлетворены только мужским населением страны. Детские учреждения были созданы для того, чтобы высвободить женщин для работы в промышленности. Помимо высвобождения матерей от заботы о детях такие заведения играли и пропагандистскую роль. Духовное развитие подрастающего поколения под контролем государства с самого раннего возраста воспитывалось в любви к партии и её вождю. Детские учреждения создавались при промышленных предприятиях, чтобы предприятие помогало их содержать. Детские сады имели обычно типовую структуру. Дети до пяти лет ходили в младшую группу, от пяти до шести лет – в среднюю, а дети старше шести лет ходили в старшую группу. В зависимости от количества детей того или иного возраста могло быть несколько старших, средних или младших групп. Как всегда в Советском Союзе мест в детских садах не хватало и, иногда, приходилось записывать ребёнка на очередь в детский сад задолго до достижения трёхлетнего возраста.
День в детском саду начинался с медицинского осмотра. Медсестра прежде, чем до-пустить ребёнка в группу, убеждалась, что ребёнок здоров и не принесёт в детский коллек-тив никакую заразу. Ровно в девять утра детей вели на завтрак. На завтрак обычно готовили манную кашу и чай с галетой. Иногда манная каша заменялась овсяной или гречневой. Дети неохотно ели кашу, поэтому к кормлению малышей привлекался весь персонал учреж-дения, включая бухгалтера и медсестру. После завтрака дети уходили гулять на улицу. Некоторые детские сады ограничивались играми во дворе детского сада.
Наш детский сад находился близко от проспекта Мира и нас водили гулять по аллеям этой улицы. Проезжая часть проспекта Мира в Одессе разделёна широкой зелёной полосой. Пешеходная дорожка по центру зелёной полосы имела скамейки, на которых отдыхали старики, прохаживающиеся вдоль проспекта. Каштановые деревья по обеим сторонам пешеходной дорожки создавали впечатление парка. Нас вели парами в центр квартала и разрешали погулять по аллее при условии, что мы не будем выходить на проезжую часть. Мы растекались по всей дорожке, придумывая игры. В одиннадцать часов утра нас снова выстраивали в пары и вели в детский сад. Там нас уже ждал учитель пения, с которым мы разучивали различные революционные песни для выступления на праздничном концерте. В году было три главных праздника, к которым нас готовил этот учитель: Праздник Октябрьской революции, Новый год и первомайский праздник. Руководство детского сада на этих праздниках демонстрировало родителям и представителям предприятия-шефа достижения в воспитании детей.
После урока пения наступал обед. На обед нам давали какой-нибудь суп, второе и на закуску компот из сухофруктов. Супы обычно были постные, заправленные луком, поджаренным на подсолнечном масле. Я был капризный мальчик, и аппетита у меня не было. Я поедал обед с неохотой под большим давлением воспитательницы, следившей за питанием её питомцев.
Когда мне было пять лет, в нашей комнате поселилась Мира. Она приехала в Одессу поступать в институт, надеясь на общежитие. Мира была дочерью папиного двоюродного брата. Я не думаю, что родители пригласили её навсегда, но в условиях советской страны с жильём было так тяжело, что она осталась жить с нами на долгие годы, хотя наша семья жила в одной комнате коммунальной квартиры. Мира была молодая женщина со светлыми волосами, уложенными в тугую косу. Она стала в нашей семье родным человеком. Не попав в институт, она устроилась на работу воспитательницей в детском саду. Эта работа очень подходила ей по характеру и она, наверное, была хорошей воспитательницей. Меня Мира очень любила, и я отвечал ей тем же. Мира считала своим долгом приводить меня в её детский сад на все праздники. Таким образом, для меня праздники отмечались дважды – один раз в моём саду, второй раз в саду, где работала Мира. Особым отличием любого праздника являлся праздничный обед. Для таких дней при-готовлялся особо хороший обед. В те времена, когда вся страна жила бедно, начальство в виде исключения доставало для праздничного обеда лучшие продукты. Гвоздём программы обычно был наваристый жирный куриный бульон. Я его не любил. Мне в горло не лез этот бульон, в котором плавали жёлтые пятна куриного жира. Меня заставляли его есть, не разрешая вставать из-за стола пока в тарелке имелась хоть ложка бульона. Я плакал, просил разрешить мне оставить в тарелке хоть немного, но взрослые были неумолимы. Этот бульон портил всё впечатление от праздника. И когда Мира наряжала меня для посещения утренника в её садике, я заранее пытался договориться с ней, чтобы меня не заставляли есть этот жирный бульон. Мира говорила, что она не будет заставлять меня, но когда наступало время обеда, Мира исчезала, и чужие тёти настойчиво требовали, чтобы я доел обед до конца. После обеда появлялась довольная Мира. Я дулся на нее, но, будучи по натуре отходчивым, скоро об обеде забывал, и мы возвращались домой в полном согласии.
В конце 1940 года Мира вышла замуж за военного и уехала с мужем от нас. Она по-селилась в лесном военном лагере у польской границы и мечтала на лето 1941-го пригласить меня провести несколько месяцев в здоровом лесном климате. Этим планам не суждено было сбыться. В июне немцы напали на Советский Союз, и Мире с трудом удалось бежать от наступающих немецких войск. Мой отец был мобилизован в армию в первый же день войны, и нам с мамой и старшим братом тоже пришлось бежать от немцев на восток страны. После долгих скитаний мы поселились в небольшом башкирском селе около железнодорожной станции со странным названием Буздяк. В этом селе каким-то чудом оказалась почти вся семья моей мамы: её три сестры и её мать. Нас поселили в одной комнате с мамиными двумя сёстрами и бабушкой. Вместе с детьми в этой комнате размером около тридцати квадратных метров проживало десять человек. Четверть комнаты занимала большая русская печь со спальным местом. Туда сёстры положили бабушку. Чудом выменянные на последние вещи две старые железные кровати использовались для восьми человек. Десятой была моя двоюродная сестра, которой не было ещё и года, и для которой соорудили спальное место из чемодана. Для этого чемодан раскрыли и в него постелили старые вещи как матрас, на-крыли клеенкой и простыней.
Зима 41-42 года была необычно суровой, а у нас не было никакого топлива. Бедные наши мамы разрывались, придумывая что-то, что бы позволило хоть как-то утеплить нашу комнату. Все окрестные заборы пострадали от наших рук. И всё же, чтобы не заболеть воспалением лёгких, в нашей комнате необходимо было носить, не снимая, пальто. Пища была главной головной болью наших мам. Наши вещи были единственным ис-точником для обмена на продукты, пока не ввели карточки. Мы постоянно были голодны. Мне было восемь лет. Мои мысли всё время были сосредоточены на пище. Её отсутствие заменили фантазии. Я придумывал себе блюда, которые я вроде бы ел. В этом списке особое место занимал тот самый куриный бульон, который до войны я так не любил. Я пред-ставлял вкус бульона во рту. Нет, я бы не стал его глотать сразу. Я бы подержал бульон во рту, чтобы насладиться его вкусом. А эти прелестные желтые пятна куриного жира в бульоне! Какими аппетитными они представлялись мне! Как хотелось увидеть их в том супе из картофельной кожуры, которым приходилось питаться! Суп был без жира, и только редкие крупинки перловки дополняли кожуру. Я закрывал глаза и представлял себе, что сейчас в этом супе я выловлю куриную ножку, ту самую, которую я отвергал на детсадовском празднике. О, каким дураком был я на праздниках в детском саду! Я боялся открыть глаза, зная, что никакой куриной ножки не могло быть в той баланде, которую маме удавалось сварить для нас.
Окончилась война. Голодная зима 1941-42 годов осталась в далёком прошлом. Прошло много лет. Я постарел. Я до сих пор с трепетом вспоминаю праздники в детском саду и куриный наваристый жирный бульон, которым нас угощали. Вспоминаю Миру и её милые уловки, чтобы накормить меня этим бульоном. Бульон и сейчас для меня самое любимое блюдо. Жена часто варит наваристый бульон, терпеливо очищая куриные ножки от кожи и жира. Теперь мне полезнее бульон без пятен жира.