Словно перевалив через гребень, лето понеслось в осень, обречённо сдавая всё новые и новые позиции. Улетели городские ласточки. Окно моей квартиры, из которого привычно было наблюдать их стремительные виражи в лучах заходящего солнца, теперь пусто. На смену им появились первые юркие синички, деловито обследующие новые жилые пространства. А в саду всё большее число растений озабочено вызреванием семян, стоят неряшливые, словно старые сельские бобыли, и отчуждённо ожидают косу садовника.
Сентябрь отсчитал первую декаду, я ехал к саду по степной пыльной дороге. Уже на подъезде к цели, перед лобовым стеклом разыгралась скоротечная птичья драма. Небольшой степной сокол на низкой высоте гонял одинокую мелкую птичку, похожую на моих коноплянок. Я остановил машину, начал готовить фотоаппарат, но юркая пичуга оказалась гораздо быстрее меня, обманула своего преследователя и, резко нырнув к земле, затаилась в высокой сухой траве. Потеряв из виду несостоявшуюся добычу, хищник, сделав неширокую дугу, присел на высокую кочку позади машины.
Я тихо открыл дверцу и вышел наружу, держа наготове свой «Canon». Сокол сидел метрах в пятидесяти. Стараясь ступать бесшумно, очень медленно я приближался к нему, уже различал в видоискателе, голову, которая настороженно ворочалась во все стороны и замирала, внимательно в меня вглядываясь. Периодически я нажимал кнопку. Спина птицы была тёмно-сизая, голова примерно такого же цвета, на шее красовался пёстрый бежевый шарфик. Подпустив меня до двадцати пяти метров, хищник взлетел. Мне хотелось снять размах его крыльев в планирующем полёте, но птица, отлетев на прежнюю дистанцию, села на очередную кочку на обочине, а на фото получился распушённый хвост, хорошо видный снизу – охристые перья с поперечной чёрно-белой полосой на конце, охристый с рыжими продольными пестринами живот.
Во второй попытке сблизиться всё повторилось с точностью до метра, только на этот раз при взлёте запечатлелась ещё и пёстрая, чёрно-белая нижняя часть крыла. Третья попытка удалась, как и две предыдущие, но на финальном снимке сокол сфотографировался в начальный момент взлёта с приподнятыми крыльями и открытой светло-бежевой грудью, почти слившейся с выгоревшей за лето степной травой. Я удивлялся терпению моего визави, позволившего сделать тридцать снимков с разного расстояния, и на третьей серии он всё же улетел, описав надо мной широкую прощальную дугу и подарив на прощание желанные кадры птичьего полёта. Метров через сто, на обочине дороги лежали разбросанные светлые перья маленькой птицы, это была кухня хищника, совсем недавно, перед тем, как проглотить, он ощипывал здесь добычу.
Дома я потратил вечер, чтобы определить с помощью Интернета имя очередной фотомодели. Им оказался степной сокол дербник, самый мелкий сокол в мире с относительно короткими крыльями и длинным прямым хвостом. Стол его в основном состоит из мелких воробьиных, и моё утреннее появление на дороге, вероятнее всего, помогло счастливо спастись преследуемой хищником пичуге. Дербник охотится, летая на небольшой высоте или сидя на присаде и высматривая добычу.
Такую стремительную охоту мне однажды «посчастливилось» наблюдать. Я неторопливо ехал по колчеватой степной колее вдоль заросшего глубокого оврага, выставившего из своей мрачной утробы непроходимую зелёную полосу из татарского клёна и терновника. Как это часто бывает, перед машиной порхали несколько трясогузок, развлекались игрой в догонялки: садились на дорогу недалеко перед машиной, подпустив её поближе, взлетали и, как бы поддразнивая меня, уносились на несколько метров вперёд, чтобы снова присесть и подождать нерасторопного монстра. Вдруг в одну только что севшую птичку ударила чёрная молния. Затем с земли взлетел сокол, держа в когтях роняющий пух бело-чёрный комочек роковым образом заигравшейся жертвы, и, плавно перелетев кустарник, скрылся в пучине оврага. Нападение из придорожных кустов было поразительно быстрым, глаз не успел зафиксировать пике хищника, исполненный всего в нескольких метрах от машины Я увидел лишь результат, причём движущийся автомобиль не смутил охотника.
Первым моим чувством было возмущение сотворившейся несправедливостью, первой реакцией – желание бежать, спасти симпатичную, весёлую птаху. Но, как и все катастрофы, эта была необратима. Я сидел за рулём остановившегося автомобиля. Было горько, как будто ночь натянула на нас мокрую свою тьму и проверенный родник густых положительных эмоций неожиданно высох.