Истории старого сада. 9. Последний день лета

Юрий Плотт
    Безмолвный фонтан элимуса – степного злака с длинными плоскими листьями, орошающий сизыми, почти голубыми струями небольшую каменистую пустошь, украсился плотными крупными колосками. Вскоре неподалёку появятся шёлковые метёлки мискантуса, ещё одного злака и понесутся навстречу ветру, словно лихие казачьи пики с белыми флажками на самом конце высокого упругого древка. Увы, эти травянистые со столь благозвучными женственными именами могут доставлять много хлопот садовнику из-за своей агрессивности. Чтобы ограничить неуёмную жажду к заселению соседних пространств, я посадил их, как арестантов, в зарытых в землю вёдрах. Теперь каждую осень приходится выбрасывать из ведра три четверти разросшихся, переплетённых корней, зато не нужно заниматься прополкой многочисленных корневых побегов.

   Я продолжал хронику садовой жизни коноплянок. Стайка к моему приезду уже заняла свои места на уличных проводах, грея в лучах милостивого утреннего солнышка лохматые, меняющие пух грудки. Звучали ангельские голоса, напомнившие пение облачённого в целомудренные белоснежные одежды женского хора в парижской базилике Сакре Кёр на Монмартре. Молодые, высокие голоса монашек бережно распахнули сердца слушателей навстречу благоговению и любви.

   Я подошёл ближе, начал фотографировать. Было видно, что линька достаточно неприятна – демонстрируя гибкость и подвижность шейных позвонков, птицы постоянно чесались, теребили клювом свою, ставшую некомфортной, одежду. На улице показался мужик из соседней деревни, развозивший козье молоко дачникам. Треск старенького мотоцикла вспугнул коноплянок, и они перелетели на соседнюю улицу. Когда всё успокоилось, я негромко подсвистел, приглашая пернатых вернуться поближе к объективу, но тем было не до пустых перелётов, а вот квартирующая у меня парочка всё же заняла своё законное место на садовом проводе. Я сделал ещё несколько снимков, и вечером, рассматривая увеличенные кадры, заметил, что и они с большим опозданием начали линять.

   В этот день произошёл случай, который показал, что птенцы вывелись и прячутся где-то неподалёку. Невдалеке появился медленно и невысоко летящий в нашу сторону небольшой степной хищник. Привлекаемые собиравшейся в стаи пернатой мелочью, они всё чаще стали появляться над садами. Вдруг две коноплянки взлетели из моего сада наперерез нежелательному пришельцу и, залетая с разных сторон, начали атаку, стремительно и очень решительно угрожая противнику. Несравнимо более крупная птица вынуждена была реагировать на агрессивное поведение отчаянных крошек, а когда с уличных проводов, заметив неравное сражение, сорвались им на помощь ещё несколько крылатых бойцов, хищник нехотя отвернул, и, сохраняя видимость достоинства, полетел дальше, обогнув мой участок. Птицы без промедления, с риском для собственной жизни пришли на помощь своим товарищам в опасную минуту. Действия двух коноплянок ещё можно объяснить инстинктом защиты потомства, но порыв остальных, не обременённых  малыми птенцами, мне кажется, больше напоминает сознательные согласованные действия.

   Подъезжая к саду на следующий день, я заметил среди сидевших на уличных проводах представителей воробьиного семейства трёх более крупных птиц, и, конечно, решил запечатлеть неожиданных гостей. Моё приближение всполошило коноплянок. Прозвенев свою тревожную мелодию, стайка улетела, но гости остались. Они сидели спиной ко мне, чистили пёрышки и не очень беспокоились присутствием человека. Верх птичек был чёрным, хорошо выделялся вильчатый хвост, видимо, это были ласточки. Я прошёл под проводами, стал фотографировать птиц спереди. Грудь и живот оказались белыми, горло буренькое, подвязанное чёрным шарфиком, слегка спущенным на грудку. Вечером, заглянув в Интернет, я убедился, что это деревенские ласточки, милые, очень дружелюбные существа, живущие рядом с людьми. Неудивительно, что моё присутствие их не смутило. Садовая птичья фотоэнциклопедия с их помощью расширилась.

   Деревенских ласточек я запомнил с детства, одну даже держал в руках, когда гостил в родной деревне моей мамы. Я брёл по пустой полуденной деревенской улице и вдруг увидел, что в единственном не заколоченном досками окне нежилого дома бьётся изнутри о стекло птичка. Я через открытую дверь вошёл в горницу. Солнечный луч, полный струящейся пыли, ослеплял, прятал в полумрак все углы комнаты. Птичка, уже отлетела от стекла, затерялась в тёмном пространстве. Моё появление растревожило её, и она в  панике снова бросилась на свет, рискуя разбиться насмерть. Это была ласточка, поймать её у окна не составило особого труда. Я вышел во двор, бережно держа в ладонях тёплое, пушистое существо, чувствуя, как колотится о кончики пальцев крошечное перепуганное сердце. Птичка притихла, мелкие бусинки глаз потускнели и заскучали. Очень хотелось взять ласточку домой, и одновременно было жалко держать её в неволе. Пока моя молодая душа качалась на волнах сомнений, присмиревшая было, птица резко встрепенулась и вырвалась из рук. Мне осталось  с облегчением проводить её взглядом.

   Через несколько дней я всерьёз занялся поисками и нашёл-таки гнёзда этого года. Варакушки сменили прописку. Семейство переехало в другую тую, расположенную ближе к домику.

   Коноплянки облюбовали густые заросли стриженого барбариса.  Справедливости ради надо сказать, что самчик «прокололся» сам, неосторожно на моих глазах выскочив из кустов. Внутри колючего убежища невысоко над землёй спряталось небольшое гнёздышко. Это и был волшебный якорь, удерживавший около моего сада многочисленную стаю коноплянок. Неизвестно, откуда прилетели июльские возлюблённые, но вскоре вслед за ними подтянулись их многочисленные родственники. Они расселились вокруг моего сада, отдыхали, кормились. И поджидали, когда подрастут птенцы той единственной из стаи пары, которая решилась на второй в этом году выводок. И пели - целыми днями можно было наслаждаться мелодичными переливами серебряной флейты.

   У гнезда всё ещё оставался один слёток, которого я сначала не заметил, но он сам выдал себя, когда, испугавшись моей руки, перескочил внутри колючего куста с одной веточки на другую. Птенца продолжали докармливать оба родителя, по очереди принося ему размягчённые в зобу семена.