Апрель 1986 года. Чернобыль. За один день этот малоизвестный украинский городок стал символом непоправимой трагедии. В результате аварии на ЧАЭС во внешнюю среду было выброшено радиоактивных изотопов, по разным оценкам, в 300–500 (!) раз больше, чем при взрыве ядерной бомбы, погубившей Хиросиму. Пятьсот Хиросим!..
На момент катастрофы в 4;м энергоблоке атомной электростанции находилось 210.589,2 кг урана. Температура ядерного топлива в момент аварии составляла 1200–1850 °C. В результате теплового взрыва крышка реактора весом около 3 тысяч тонн, именуемая в народе «елена», вместе с трактами наращивания, плитным настилом, корпусом реактора весом 79 тонн и активной зоной (урана — 190,28 тонны, графита — 1.760 тонн, циркония — 177 тонн) была выброшена в сторону центрального зала и стала на ребро под углом 15 градусов.
Оседание радиоактивной графитовой пыли было отмечено даже на расстоянии около 200 км от ЧАЭС — в районе украинского города Канева. Отдельные радиоактивные фрагменты активной зоны были выброшены взрывом в пруд-охладитель на расстояние более 1.200 метров.
В наиболее «горячих» местах ЧАЭС — на крышах энергоблоков, трубных площадках главной вентиляционной трубы и т. д. — непосредственно после взрыва уровень радиации достигал 5–7 тысяч рентген в час.
Хитроумные роботы, которые поначалу использовали для ликвидации последствий аварии, быстро выходили из строя.
Тогда в это страшное радиоактивное пекло бросили людей. Все решили человеческие руки, крепко сжимавшие совковые лопаты.
Военные контрразведчики Краснознаменнного Белорусского военного округа осуществляли оперативное обеспечение частей, занимавшихся ликвидацией последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.
…В декабре 1988 года заместителя начальника особого отдела 26;й воздушной армии подполковника Дмитрия Швеца вызвали на беседу в кадры. Речь шла о его двухмесячной командировке в Чернобыль.
Офицер прибыл туда на заключительном этапе ликвидации последствий аварии. На его долю выпала тяжелая рутинная работа, требующая немалого профессионализма и добросовестного исполнения долга… В своем рассказе Дмитрий Иванович лаконичен, сдержан на эмоции. Без лишнего пафоса и леденящих душу подробностей говорит только о том, чему сам был свидетелем.
* * *
…Начальник особого отдела КГБ СССР по Киевскому военному округу генерал-майор Геннадий Крутов был раздражен:
— О чем они там, «наверху», думают?! Прислать заместителем начальника оперативной группы Гражданской обороны СССР — начальником группы особых отделов КГБ подполковника?! Да у него генералы в подчинении будут!.. Немедленно откомандировать обратно.
Направленец вышел из кабинета генерала, подошел к Швецу.
— Вероятно, вам придется вернуться в Минск…
— Как скажете, только созвонитесь с моим руководством. И напомните Геннадию Ивановичу, что я — Дмитрий Иванович Швец.
С генерал-майором Крутовым Швец был знаком еще по совместной службе в Поставах. Геннадий Иванович возглавлял там особый отдел 32;й ракетной дивизии стратегического назначения, а Дмитрий Иванович занимался контрразведывательным обеспечением частей 26;й воздушной армии, дислоцированных в том же военном городке. По роду службы им часто приходилось тесно взаимодействовать…
— Заходите. Геннадий Иванович ждет вас, — пригласили подполковника спустя какое-то время.
Раскрыв объятия, хозяин кабинета вышел из-за стола навстречу вошедшему офицеру.
— Дмитрий, извини! Погорячился!.. Очень рад тебя видеть. Думаю, мы с тобой сработаемся.
* * *
— Одна из наших задач состояла в том, — вспоминает Дмитрий Иванович Швец, — чтобы сохранить в тайне реальный размах трагедии, ее последствия. Вся информация о ситуации была закрытой.
Мало кто знал, что остановки реакторов из-за различных неполадок были делом обычным. Где-то кошка влезла, что-то «коротнуло» — остановился главный центробежный насос (ГЦН). Второй неисправен, третий на ладан дышит. А если нет двух запасных — это уже опасно… Реактор выводят из работы.
О чем-то сообщалось «наверх», о чем-то умалчивалось. Все это было и до взрыва, и после него. Каждый день жили как на пороховой бочке.
Методы работы позволяли иметь полную информацию о ситуации на контролируемой территории. Другое дело, как этой информацией пользовались «наверху». Неудивительно, что до сих пор так и не дан ответ на вопрос, как квалифицировать причины произошедшего на Чернобыльской АЭС: то ли диверсия, то ли вредительство, то ли несчастный случай или техногенная катастрофа?..
К моему приезду контрразведывательная работа в Чернобыле давно уже была налажена. Я приехал практически на все готовое. Обстановка была динамичная. Люди постоянно менялись. Как правило, через четыре, максимум через шесть месяцев. Главная сложность заключалась в том, чтобы независимо от частой смены кадров организовать постоянно действующую работу негласного аппарата.
Вовремя полученная информация позволяла избегать многих неприятных ситуаций. Любители рубить сплеча, лихачить или попросту греть руки на беде никогда не переводились… Словом, без работы мы не сидели. Задачи у сотрудников военной контрразведки были обширные. В том числе — самым тщательным образом беречь людей от переоблучения.
Шла дезактивация. На серьезных участках, например «на печке», нельзя было находиться более двадцати минут. Свободного времени у людей было много. Поэтому возникало немало проблем. Да и, чего греха таить, контингент часто оставлял желать лучшего. Многие имели «по одной ходке» в места не столь отдаленные. Часто приходилось на корню пресекать их попытки установить «лагерные» законы.
Многие приезжали на работу в Чернобыль по два, а то и по три раза. На «халявный», как им казалось, заработок. Ведь, помимо тех денег, что получали ликвидаторы в зоне, сохранялась заработная плата и по основному месту работы. Плюс отменное снабжение. В годы всеобщего дефицита это тоже много значило. О том, что безвозвратно теряют здоровье, люди тогда не думали.
Дмитрий Швец:
— Основной костяк работающих составляли призванные из запаса. Все, как правило, уже в возрасте. Но бывали случаи, когда присылали только что вернувшихся из армии неженатых ребят. Задумываться о том, что тем самым наносится непоправимый вред генофонду нации, сотрудникам военкоматов было недосуг. Главное было выполнить план, вовремя отрапортовать… Вот с этим мы боролись жестко. Таких ликвидаторов немедленно возвращали домой. После нашего вмешательства вопрос о подобном попустительстве со стороны местных военкомов поднимали на самом высоком уровне.
Часто людей использовали на абсолютно неоправданных участках работы. В рамках моей ответственности находился «могильник» — стоянка для техники, получившей огромный уровень облучения. Там не то что находиться — мимо проезжать опасно было. А люди месяцами охраняли ее… Пришлось вмешаться, после чего охрану этого радиационного хлама сняли. И что примечательно — на него так никто и не позарился.
* * *
Мародерство — бич всех времен и народов. За последние тысячи лет человеческая натура изменилась мало. Поэтому работы и здесь хватало. Для большей эффективности действий контрразведчики отладили тесное взаимодействие с органами милиции.
На зараженной территории находилась крупная межрайонная вещевая база: работники АЭС снабжались тогда по высшему классу, поэтому на ее складах хранилось множество вещей, которые в то время были редкостью, дефицитом. Сегодня мало кого можно удивить видеомагнитофонами, натуральными шубами, хрусталем. А тогда, во времена тотального товарного голода, все эти привычные для наших современников вещи доставались по очень большому блату. Вот предприимчивые людишки и повадились вывозить с базы радиоактивное добро — не пропадать же ему! Недостатка в страждущих не было…
Дмитрий Швец:
— По нашей информации милиция задержала КамАЗ, груженный песком. Когда песок аккуратно ссыпали, оказалось, что под ним вывозили изделия из хрусталя. Это еще полбеды: хрусталь радиацию не накапливает, обмоешь его холодной водой — и он чистый. Совсем другое дело, когда вывозили автомобили, стройматериалы, меховые шубы и шапки. Мех — это бомба замедленного действия. К сожалению, предотвратить подобный вывоз нам удавалось далеко не всегда…
* * *
Дмитрий Швец:
— Все въезды и выезды в тридцатикилометровую зону были под контролем. Каждый КПП был оборудован японской аппаратурой, определяющей степень загрязненности человека, его одежды, техники. Прежде чем въехать или выехать с территории — будь добр пройди контроль. У нас, ликвидаторов, непосредственно работавших в зоне, чувство восприятия возможных последствий аварии было гораздо выше, чем у людей, работавших на других предприятиях и имевших дело с радиоотходами.
Как-то приехали издалека два мужика посмотреть на родные места. Подъехали они к КПП. Перед въездом в зону их попросили пройти дозиметрический контроль. Каково же было всеобщее удивление, когда степень их загрязненности уже превышала допустимую норму в несколько раз… Оказалось, что один занимался утилизацией подводных лодок на Камчатке, а второй работал на челябинском оборонном предприятии «Маяк». Вот вам и «дыхание Чернобыля»!.. Да половина страны находилась в подобных условиях, только не знала об этом.
* * *
…Несмотря на то что деревни были отселены, люди все равно возвращались. Кто приезжал забрать семейную реликвию, кто на дом посмотреть, кто похоронить на родном погосте умершего на чужбине родственника. А кто и насовсем… Несмотря на существовавший запрет, поток возвращенцев остановить было практически невозможно. Да и как запретить, когда повсюду царили страшная путаница и формализм?
Вот типичный пример. В деревне вдоль дороги колючая проволока натянута. По одну сторону, где жилые дома, — чистая зона, здесь жить можно. А по другую, где сараи и огороды, — уже зараженная! Ветер подует, поднимет зараженную пыль — она тут же на чистую территорию перелетит и осядет. Трактор пройдет — эффект тот же… Одним словом, все делалось по-нашенски.
В деревне Апачичи, где квартировал подполковник Швец, остались молодой парень с женой и двумя детками да две женщины: тетка Мария и тетка Ганна. Хоть и опасная зона, а уезжать они отказались наотрез.
Дмитрий Иванович каждый день привозил женщинам молоко, сметану и кефир. Они же в знак благодарности угощали его картошкой. Швец замерял ее дозиметром… Мать честная! Аппетит пропадал мгновенно, а картошечка отодвигалась в сторонку.
— Как картошка? — спрашивали офицера на следующий день.
— Ох и вкусная была, разваристая, — отвечал он неизменно. Глаза женщин становились светлее и радостнее.
Как-то на улице Швец повстречал тетку Ганну.
— Ой, Дмитро Иванович, позвони до Кыеву, хай нэвистка прэидэ.
— Зачем?
— Та трэба мару забрать.
Что за «мара» такая? Оказалось, с осени тетка Ганна насушила сухофруктов. И хотела, чтобы невестка продала их на киевском рынке…
* * *
В зараженную зону приезжали очень много иностранных делегаций самого разного уровня: научные, благотворительные, представители всевозможных фондов, экологи и просто любопытствующие, желающие поднабраться острых ощущений. Все они находились под неусыпным контролем компетентных органов, в том числе и военной контрразведки. К тем, кто приезжал по программам научного обмена, претензий не было. Главное, чтобы соблюдались все формальности и обоюдные договоренности.
Однако нередко случалось так, что любопытство приезжих выходило за рамки целей, заявленных в официальных документах. И неслучайно. По сути, Чернобыльская зона стала своего рода полигоном, на котором изучались последствия воздействия радиации на человеческий организм и экологию. Японцы, по их же признанию, взяли в Чернобыле на вооружение значительно больше, нежели у себя после взрывов в Хиросиме и Нагасаки.
Дмитрий Швец:
— Прежде всего интерес у сотрудников иностранных спецслужб вызывали методики санобработки, дезактивации, дезобработки. Особое внимание они уделяли выявленным новым, не известным до этого науке элементам, последствиям их распада и методике управления этими процессами. Многие иностранные делегации, напротив, делились с нами своими технологиями в этой области.
Помню такой случай: прибыла иностранная делегация, которая привезла партию портативных чувствительных дозиметрических приборов. Решили продемонстрировать им наше славянское гостеприимство — на уху свозить. Выехали за пятьдесят километров от Чернобыля, на речку Тетерев.
Расположились, костер развели. Поспела уха. Только стали тост за дружбу двух народов поднимать — один из гостей достал свой приборчик и начал показывать, как он действует. А прибор взял и зашкалил… Что тут началось! Гости засуетились: бегают, по-своему что-то лопочут… Вещи в багажник побросали и помчались. Только в Киеве мы их догнали, чтобы спасибо за приборы сказать.
Но иногда приходилось и по рукам бить. По нашей информации было отказано в работе одной скандинавской группе «ученых», которые подстрекали работающих на станции специалистов к панике и дезертирству.
* * *
Дмитрий Швец:
— Во время визита в Чернобыль Горбачев решил посетить станцию.
Из четвертого блока во время аварии один человек не вышел… В так называемом «золотом коридоре» ему поставили барельеф недалеко от поглощающей излучение трехметровой композиционной стены, которая отделяет четвертый блок от третьего. Горбачев взялся возлагать цветы, но к барельефу подходить не стал. Остановился метров за восемь, размахнулся и бросил букет, который, не долетев, упал на пол…
К его приезду подготовили подробную справку о состоянии атомной энергетики Украины. В ней был дан детальный анализ сложившейся ситуации, выявлена целая масса конструктивно-производственных недостатков, которые могли привести к серьезным последствиям и на Ровенской, Хмельницкой, Запорожской АЭС… Не дочитав ее до конца, Михаил Сергеевич бросил документ, сел в машину и уехал. Складывалось впечатление, что все, о чем ему говорят, проходит мимо его сознания, мысли его были далеко…
В программе визита была запланирована встреча с жителями города Славутич, который построили в Черниговской области для выселенных жителей Припяти и Чернобыля. Хотели как лучше, а получилось — как всегда. Рядом с новым городом оказалось цезиевое пятно. Сколько землю ни вывозили, а оно все равно оставалось на месте. Доведенные до отчаяния люди, попавшие из огня да в полымя, решили устроить акцию протеста. Горбачеву сообщили об этом по радио — и он, не въезжая в Славутич, поехал по направлению к Чернигову.
…Недалеко от дороги в поле копошились несколько крестьян. Старый дед в знавшей лучшие времена телогрейке с любопытством смотрел на красивый кортеж диковинных машин, остановившийся недалеко от него. Видавшая виды шапка-ушанка с оттопыренным ухом съехала набок, что делало его похожим на шолоховского Щукаря. Прищурив один глаз, дедок не без удовольствия следил за происходящим.
Мужики прекратили работу и с нескрываемым интересом стали наблюдать, чем закончится дело. Из одной машины вышел невысокий мужчина.
— Вон те на, да ведь это Горбачев, — сказал один из крестьян, присвистнув от удивления.
В то же мгновение появились телекамеры, набежала толпа рослых плечистых молодцов…
— Ну, как живете, мужики? — обратился Михаил Сергеевич в присущей ему свойской манере.
— Как, как?.. Хреново живем! — прошамкал беззубым ртом «Щукарь». — Вон жубы все повыпадали, жевать совсем нечем…
Повисла неловкая пауза. Оператор, оторвавшись от камеры, растерянно смотрел на незадачливого правдоруба.
Горбачев вернулся в машину и, недовольно хлопнув дверцей, помчался дальше.
…Вечером в новостях сообщили о том, что глава государства провел партийно-хозяйственный актив в Чернигове. Больше о той его поездке ничего не говорилось.
* * *
Дмитрий Швец:
— Объезжая объекты, заехал я как-то на полевой аэродром, где находился небольшой вертолетный оперативный отряд из пяти Ми-8. Раньше там еще Ми-6 стояли, но потом их убрали.
Я представился, заговорил авиационной терминологией — вертолетчики почувствовали, что я не чужой, поверили мне и поделились своими бедами. Стало ясно, что авиацию здесь используют, как извозчиков в деревне Гадюкино. Жили летчики в каких-то будках. Регламентные работы не проводились, предполетный режим не соблюдался, питание не соответствовало летным нормам и требованиям. Предполетная подготовка техники была из рук вон плохая — сплошная кустарщина. Медицинское обследование — чисто символическое. И это был далеко не полный список проблем…
Просмотрел журнал учета предпосылок к летным происшествиям: их оказалось тоже немало.
У меня было достаточно полномочий для того, чтобы навести порядок. Настойчиво и убедительно, а главное, компетентно аргументируя свои доводы в докладе начальнику оперативной группы Гражданской обороны СССР генерал-майору Уметалиеву, я добился того, чтобы летному составу обеспечили нормальные, соответствующие всем нормам и требованиям условия для работы и проживания.
* * *
Дмитрий Швец:
— Вместе со мной в Чернобыле работала группа медицинских специалистов из Ленинградской военно-медицинской академии имени Кирова: полковники, кандидаты и доктора наук — образованные, грамотные люди. Долгими зимними вечерами мы довольно часто обсуждали один и тот же вопрос: стоит ли дальше привлекать мобресурсы для работы в зараженной зоне, оправдывает ли себя вложение колоссальных государственных средств в ликвидацию последствий аварии в том виде, в каком она проводилась? Например, меняют в десятикилометровой зоне крыши на домах. Стоит ли это делать, когда после ветра на них снова оседает радиационная пыль?.. И таких примеров было множество.
Выводы, к которым приходили в результате совместных умозаключений, были неутешительными.
По нашей инициативе с привлечением всех заинтересованных структур подготовили документ, в котором был сделан подробный анализ сложившейся ситуации. Туда же был включен и анализ заболеваемости местного населения.
Опираясь исключительно на факты, было сделано аргументированное и компетентное заключение о нецелесообразности подобных бессмысленных гигантских затрат.
Мы также владели информацией о том, что командование и финансовые органы работавших в Чернобыльской зоне частей занимаются приписками и казнокрадством в поражающих воображение размерах. Система материального поощрения за выполнение особо опасной работы была очень развита. На это выделялись большие средства. Вот и стали нечистые на руку, но облеченные властью люди на этом наживаться… В тесном сотрудничестве с прокуратурой за финансовые злоупотребления были привлечены к уголовной ответственности несколько должностных лиц.
В то время прибыла из Москвы инспекция во главе с заместителем начальника инспекционного управления КГБ СССР генерал-майором Князевым. Изучив факты, изложенные в документе, Князев вызвал меня на беседу, уточнил детали.
— Тема государственная, очень значимая и своевременная. Мы и сами уже думаем об этом. Поэтому ход вашему документу будет дан, — сказал он на прощание.
Сменивший меня полковник из Приволжского военного округа оказался последним начальником группы особых отделов КГБ. При нем гарнизоны были расформированы и отправлены по местам постоянной дислокации. Близ ЧАЭС остались только специалисты из Курчатовского института, которые работают там по сей день.
* * *
В конце февраля 1989 года офицер Дмитрий Швец последний раз пересек КПП на выезде из зоны. Его особая командировка подошла к концу.
Серое, низкое небо хмурилось свинцовыми тучами. Два месяца пролетели как один день. Там, за воротами контрольно-пропускного пункта, осталась часть его жизни.
Как много она значила для него? Трудно сказать… Он вспоминает о том времени как о самом обыкновенном выполнении своего профессионального, гражданского и офицерского долга. Однако и сегодня, по прошествии более двадцати лет, Дмитрий Иванович сохранил тепло и уважение к людям, с которыми волею судьбы пришлось работать бок о бок на опаленной дыханием Чернобыля земле.