Кундуз — место плохое. Гиблое. Не зря у афганцев существует пословица: «Хочешь умереть — поезжай в Кундуз». Влажность там очень сильна. Потому и летняя жара, и зимние морозы переносятся тяжело.
Особенно жара. Летом температура поднимается до сорока восьми, а то и до пятидесяти градусов. В это время все живое замирает. Перестает шевелиться. Даже скорпионы и змеи. И только люди нарушают это сонное тягучее бездействие.
Здесь идет война. Перманентно, то есть практически всегда. Вчера, сегодня… И более двадцати лет назад тоже шла. Странная, непонятная, но не ставшая от того менее кровавой и изуверской. Афганцы, не привыкшие видеть на своей земле каких бы то ни было чужаков, убивали шурави. Немилосердно. Беспощадно. Жестоко.
Шурави, пришедшие в эту древнюю, заблудившуюся во времени страну, чтобы сделать жизнь в ней лучше, счастливее, богаче, были втянуты в это бессмысленное избиение себе подобных. Во имя чего? У каждого был свой ответ. Свой.
Сюда, в Кундуз, в одну из наполненных серой мучнистой пылью точек афганской войны, на исходе теплого ноябрьского дня 1980 года вертолет принес трех молодых, «зеленых» лейтенантов. Трех выпускников Рязанского дважды Краснознаменного высшего воздушно-десантного командного училища. Путь офицеров лежал в 56;ю гвардейскую отдельную десантно-штурмовую бригаду. Один из них — Михаил Рябоконь.
***
Гвардейцы 56;й одшбр в Афганистане воевали уже около года. В декабре 1979;го, во время переворота, подразделения бригады взяли под охрану перевал Саланг на трассе Термез — Кабул и перевал Рабати-Мирза на трассе Кушка — Герат. А в середине января 1980 года по распоряжению командующего войсками ТуркВО соединение в полном составе перешло границу и сосредоточилось рядом с аэродромом Кундуз. Туда на Ми-26 и прибыл лейтенант Рябоконь вместе со своими однокашниками.
Они были рады тому, что наконец-то вырвались из затерянного в песках унылого городишка Кокайты. Находился он неподалеку от Термеза. Там все навевало тоску — зеленую, беспросветную.
Михаил с товарищами уже было приготовился к отлету, как задул знойный «афганец». Полеты приостановили, и новоявленные десантники оказались невольными заложниками непогоды. Пришлось проторчать там еще около трех дней. Условия были не ахти какие, однако это никого не смущало. Молодость — время, когда бытовые неудобства переносятся легче всего. Пережили.
…А на КПП бригады одетый в потертый бушлат начальник караула оценивающе осмотрел пижонистых лейтенантов. Тщательно подогнанные, ладно скроенные кительки. Новенькие фуражечки, портупея. Горящие взоры. Герои!.. Начкар подсказал новоприбывшим, как пройти к штабу, и сообщил дежурному по части о прибытии пополнения.
Территория соединения была пустынна. Зелени вокруг не наблюдалось. Одни колючки. И повсюду пыль. Мелкая, всепроникающая пыль. Прибывшие в Афган офицеры и часа не успели провести на этой земле, а она уже забилась во все складки их обмундирования, за воротник, противно скрипела на зубах…
У входа в штаб Михаила и его товарищей уже поджидал помощник дежурного по бригаде. Молодняк отвели к комбригу — полковнику Плохих. Обычная процедура: знакомство, беседа… Каждая из сторон присматривалась друг к другу. Прикидывала в уме, насколько ожидания, возложенные на собеседника, в будущем смогут соответствовать действительному положению дел.
После собеседования друзей раскидали по разным подразделениям. Михаила направили в 12;ю роту 4;го батальона командиром десантно-штурмового взвода на место старшего лейтенанта Мельникова. Мельников погиб еще весной, с тех самых пор взвод воевал без офицера…
— И запомните, — сказал напоследок командир бригады. — Вы уже не курсанты, а офицеры. Учеба завершилась. Здесь у нас война. Поэтому на раскачку времени практически нет. Люди и техника потрепаны. И с этой минуты именно вы несете за них всю ответственность. Да и личный состав вам достанется непростой. У половины государственные награды. И опыта боевого у них явно побольше вашего будет. Мы здесь почти год «духов» гоняем. Но, несмотря на это, никакого панибратства не должно быть. Усвоили?! Иначе командиры из вас получатся хреновые.
По окончании беседы рязанских выпускников представили командирам батальонов, которые разобрали «летех» по подразделениям. В свою роту Рябоконь добрался ближе к одиннадцати вечера. Познакомился с офицерами, с личным составом.
…Невидимая рука небесного пастуха уже давно разметала по бездонной пустоте потемневших небес мириады больших и малых звезд, когда переполненный впечатлениями молодой офицер, завершив наконец-то этот бесконечный день, провалился в мутную черноту сна. Его война только начиналась.
* * *
Буквально через день-два батальон вышел на ночное прочесывание кишлака. Взвод Михаила стоял в оцеплении. Внутрь пошла разведывательная рота.
По возвращении в пункт постоянной дислокации стало известно, что в 1;м батальоне погибли три человека. Лейтенант и два солдата. Молодые пацаны, практически ровесники… Как потом выяснилось, лейтенант и более опытный солдат находились на дне высохшего арыка. А молодой боец — с пулеметом наверху. Он задремал и не увидел вовремя выбирающихся из кишлака «духов». Десантников расстреляли в упор.
Это было первое столкновение Михаила со смертью. Первое, а потому наиболее запоминающееся. Тем более что смерть эта была дика и нелепа.
Случившееся послужило молодому офицеру уроком. Суровым. Жестоким. Зато усвоил он его на всю жизнь. Солдата необходимо контролировать. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Всегда и везде.
Когда выходили на прочесывания и зачистки, спать практически не приходилось. А что солдат?! Устал — уснул…
Одно дело, когда открытое боевое столкновение. Здесь у каждого свой четкий, отточенный до автоматизма алгоритм действий. Все на взводе, все напряжены. Чувства и мысли обострены до предела. Внимание сконцентрировано.
И совсем другое, когда вокруг тишина. Она обманчива и коварна. Она расслабляет. Расхолаживает. Подумаешь, прикорну несколько минут — что страшного?.. А то, что душманы повсюду, повсеместно, — об этом не думалось. Тот самый дехканин, что мирно долбит днем спекшуюся в камень землю и, улыбаясь, приветствует тебя взмахом натруженной руки, ближе к ночи не моргнув глазом приведет в действие взрывное устройство. Пустит в спину автоматную очередь. Перережет горло…
За сон на посту Михаил строго спрашивал со своих подчиненных. Наказание следовало незамедлительно. Суровое, но справедливое.
Дополнительные физические нагрузки оказались самым доходчивым педагогическим методом. Именно наматывая лишние километры во время утренней пробежки, провинившиеся начинают четко осознавать, что все необходимо делать в соответствии с требованиями. А когда вместе с тобой за твою оплошность бежит весь взвод, костеря тебя в душе почем зря, — это осознание приходит намного быстрее и проникает глубже.
* * *
Приняв должность, Рябоконь возглавил боевой десантно-штурмовой взвод. Однако расписаться за имущество, возглавить воинский коллектив де-юре — это одно. А вот стать для своих подчиненных непререкаемым авторитетом де-факто — это уже совсем другой коленкор. Тем более у десантников. Здесь нравы особые. Уважение надо заработать. Заслужить! И тогда за тобой пойдут и в огонь и в воду. Михаил это прекрасно понимал. Как понимал и то, что ему, только что оторванному от учебной курсантской скамьи, предстоит еще многому поучиться у этих лихих, понюхавших пороху мальчишек.
Проверки командира на прочность не заставили себя долго ждать. Во время зарядки за лейтенантом следили с особым пристрастием. Училищная подготовка позволяла ему поддерживать темп — даже с учетом того, что если на обычной зарядке взвод бегал полкилометра, то усиленная предполагала шестикилометровый кросс. В тех климатических условиях нагрузка довольно серьезная, не каждый выдержит… Рябоконь впереди, подчиненные следом. Солдаты ждали, когда лейтенант выдохнется, отстанет, остановится. Не выдохся. Не отстал. Не остановился.
Прощупывали и на знание техники. Существуют такие заковыристые вопросы, ответы на которые сразу отличают знатока от дилетанта. Как-то в первые дни к Михаилу подошли бойцы: мол, в БМД сломался силовой рычаг. Надо бы заменить. Дело это в принципе не такое и сложное. Но есть нюансы. Если ты сам своими руками не выполнил весь процесс от начала и до конца, подсказать ничего толкового не сможешь.
Михаил подошел к боевой машине. Посмотрел. В бээмдэшке он знал каждый винтик — сколько раз в училище своими руками перебирал.
— Давай открути этот лючок, — сказал офицер механику. — Затем болт открути и нащупай крышку. На ней еще пять болтов открутить надо. Потом сверху еще открутишь, выкатишь шарики, снимешь поломанный рычаг, поставишь другой…
Выслушав командира, механик повернулся к стоявшим в стороне товарищам.
— Видать, рубит, — сказал он не то им, не то самому себе.
Импровизированный зачет на знание техники был успешно сдан.
* * *
Распорядок дня был такой же, как и в Союзе. Строем на прием пищи. Подъем, отбой — все по плану. Рутина.
Рядовой и сержантский состав жил в палатках. Офицеры обитали в домиках, собственноручно построенных из самана. Саман — это высушенные на солнце глиняные кирпичи, в которые добавили солому. Все гениальное просто.
Обычные будни. Обычная служба. Обычные задачи. Прочесывания, зачистки, сопровождение колонн…
Все, чему Михаила учили в военном училище, на той войне нашло свое отражение и применение. Ориентироваться на незнакомой местности, преодолевать водные преграды, устраивать засады, скрытно выходить к означенному месту…
Отправляясь на блокирование банды, десантники, как правило, имели довольно приблизительное представление о местонахождении противника. Приходилось проводить разведку, организовывать доразведку, чтобы самим не попасть в засаду. И еще важно было соблюдать тактику, выставлять охранение. Везде и всюду: на марше, при выходе в заданный район, на привале, при преодолении водной преграды. Если боевой порядок группы построен неграмотно — в боевой обстановке это смертники. «Духи» промахов не прощали.
Грамотная тактика действий — гарант выживаемости в тылу противника. А для десантника вражеские тылы — естественная среда боевого обитания. Они сами бросают себя в кольцо окружения. Не зря говорят, что десантник начинает бой там, где общевойсковой командир его уже проиграл… Афганистан же и отличался тем, что линия фронта там отсутствовала напрочь. Враг находился повсюду. Повсеместно.
* * *
В феврале 1981 года батальон отправился на очередной боевой выход. Когда десантники вошли в «зеленку», «духи» взорвали находившуюся поблизости дамбу. Вырвавшийся на свободу поток мутной ледяной воды стремительно разлился по полю. Шурави оказались затоплены по колено. Техника увязла. Михаил со своими бойцами стал ее вытаскивать.
Передвигаться было трудно. Ноги не слушались — их сводило судорогой. Вымокли все до нитки. На сыром промозглом ветру холод пробирал до костей. Однако в тот момент об этом никто не думал. Надо было вырываться из этого проклятого водяного мешка.
А тут еще «духи» перекрыли единственный узенький проход, через который десантники могли выскочить из западни. Рябоконь со своими «орлами» выбил оттуда душманов, освободил проход и обеспечил боевое охранение во время выхода батальона. За это молодого офицера-десантника представили к ордену Красной Звезды. Правда, указ о награждении состоялся только через год — документы блуждали по кабинетам, отлеживались в столах. Но, главное, дошли-таки до нужного адресата.
Забегая вперед, отмечу: это было не единственное представление к государственной награде на имя Михаила Рябоконя, которое отправили. Но остальные где-то потерялись, осели в пыльных столах наградных отделов.
* * *
Восток, как известно, дело тонкое. Деликатное. Знание особенностей местного жизненного уклада и самобытной культуры позволяло избежать лишних потерь, предотвратить неприятные ситуации. Михаил придавал этому очень большое значение.
Сегодня он отдает должное стараниям политработников бригады, которые подробно и обстоятельно рассказывали своим сослуживцам, на какие грабли не стоит наступать в общении с афганцами. Например, во время прочесывания кишлаков категорически запрещалось заходить на женскую половину дома. Сделать это означало нанести смертельное оскорбление хозяину дома, стать для него злейшим врагом. В таких случаях приходилось верить на слово. Ни один уважающий себя хозяин дома в Афганистане не позволит себе укрыть боевиков среди своих женщин. В противном случае он распишется в своей мужской несостоятельности.
Вот что, например, советовали специально напечатанные по этому случаю правила и нормы поведения советских воинов в горной стране (правда, создали их несколько позже — но лучше поздно, нежели никогда): «Находясь в ДРА, проявляй терпимость к нравам и обычаям афганцев, даже если они не соответствуют твоим понятиям.
По своему характеру афганцы очень доверчивы, восприимчивы к информации, тонко чувствуют добро и зло. На почтительное отношение они отвечают еще более глубоким уважением, особенно ценят почтение к детям, женщинам, старикам.
При общении с афганцами старайся показать свое уважение к ним.
Мужчина в разговоре обычно не упоминает о своей жене. Поэтому не надо справляться о здоровье его жены. Будучи в населенных пунктах, не заглядывай во дворы и окна. Многие мусульманки носят чадру. Всякая попытка заглянуть в лицо женщине, приподнять чадру считается у мусульман большим оскорблением.
Не мешай мусульманину совершать религиозные обряды. Не смотри в сторону молящихся, не проявляй любопытства.
Не посещай без необходимости мечети, гробницы, кладбища. Не устраивай стоянок, привалов в районе религиозных сооружений».
Сослуживцы Михаила Рябоконя, которые вошли в Афганистан одними из первых, отмечали, что поначалу отношение дехкан к шурави было очень хорошим. В кишлаках наших военнослужащих встречали приветливо, соблюдая священные законы гостеприимства и радушия. Однако было наломано слишком много дров из-за незнания особенностей местного жизненного устройства. После чего отношение заметно ухудшилось.
Одной из причин стало мародерство…
Афганистан — страна резких контрастов. Люди там живут в самом настоящем средневековье. И в то же время рядом с осликами на трассах соседствовали японские, американские и английские автомобили, напоминавшие, что на календаре XX век. Практически в каждом кишлаке, даже в самом захудалом и отдаленном, имелись японские магнитофоны. Простенькие, без изысков, но все-таки… В стране развитого социализма в 80;х таких и не видывали.
Потому наши пронырливые ловкачи стали их прикарманивать. Даже не удосужившись уточнить, для чего же столь незамысловатые образцы японского «радиопрома» понадобились в этой глуши. Тяга к чужому добру — бич славянской души. Тащили все, что плохо лежит. А магнитофоны, по представлению иных горе-славян, в кишлаках лежали плохо, резко выбивались из общей канвы бытия.
Оказалось, что те магнитофоны дехкане использовали для… написания звуковых писем. А заодно и для прочтения таковых. Грамотность в Афганистане во все времена оставалась низкой. Ничтожной даже. Если в кишлаке хотя бы один человек мог писать либо читать — это считалось великим благом. А вот родственные связи были очень сильно развиты…
Человек садился, включал чудо-технику на запись и обстоятельно рассказывал о своей жизни. Затем с оказией — с караваном ли, с попутчиком ли — кассету передавали в другой кишлак, где ее вставляли в такой же магнитофон, слушали, затем наговаривали ответ… Таким образом люди обменивались информацией, приспособив для этого брызги технического прогресса, обошедшего стороной эту законсервированную во времени землю.
А теперь вообразите себе, что могли испытывать дехкане к тем, кто лишил их возможности общаться с близкими и дорогими людьми… Подобные инциденты приводили к весьма негативным последствиям. Бывали случаи, когда из-за такой, казалось бы, незначительной вещи кишлаки переходили на сторону душманов.
Лейтенант Рябоконь на сей счет был категоричен, пресекая на корню малейшие попытки поживиться…
* * *
Где-то через год батальон перебросили в Гардез. Воздух там был посуше и поздоровее — а в Кундузе свирепствовал гепатит. В батальоне каждый второй переболел, Рябоконь не стал исключением. Однако его молодой организм справился с недугом без видимых потерь. Ну а на новом месте эпидемиологическая обстановка обещала быть получше.
Разместились на аэродроме. С одной стороны стояли гвардейцы, а с другой — афганский армейский корпус. На крупные боевые операции выходили, как правило, вместе.
После возвращения с боевого выхода обязательно шли в оборудованную своими руками баню. Одновременно в ней могли париться пять-шесть человек. После бани следовал неизменный стакан спирта — так сказать, для дезинфекции организма…
Гигиене в Афганистане уделяли особое внимание. По-другому было нельзя: вши заедали… Боролись с этой напастью всем миром. «Прожаривали» и обмундирование, и постельное белье, и матрацы в специальных машинах для дезинфекции. Но эффекта от подобных мероприятий, признаться, хватало ненадолго.
* * *
На той войне лейтенант Рябоконь открыл для себя одну простую истину. Боевые действия ведутся по определенным правилам. И если их не соблюдать, результат будет печальный. Очень важно грамотно оценить обстановку, организовать взаимодействие и принять единственно правильное решение.
На войне мелочей нет. Упустил что-то — жди беды. А беда — это сломанные человеческие судьбы, жизни… И только если все необходимые слагаемые будут детально проработаны, успех гарантирован.
Может быть, благодаря этому за два года взводный Рябоконь не потерял «на боевых» ни одного человека. Ни одного! Именно это Михаил Васильевич считает своей главной наградой в годы афганской войны. Критерием своей офицерской состоятельности.
За все время в его взводе было только два ранения. В одном бою.
…В тот день вертолетчики неожиданно засекли на дне извилистого ущелья душманский караван. Отработав по нему НУРСами и передав координаты, «вертушки» ушли на базу. А гвардейцев 56;й бригады в спешном порядке отправили добить тех, кто уцелел после авианалета.
Сил для того, чтобы блокировать район продвижения каравана полностью, у них не было. И уцелевшие «духи», бросив имущество, растворились, словно бестелесные демоны, в окрестном ландшафте.
Однако это совсем не означало, что они ушли далеко и простили шурави нанесенную обиду. За десантниками, приближающимися к месту разгрома каравана, следило множество алчущих реванша глаз. Из-за камней, из-за горных уступов, из небольших каменистых нор…
Но и десантники не первый день воевали. Они знали, что в этих горах им противостоял сильный и коварный враг. Движение организовали грамотно, без спешки и суеты.
Михаил со своими людьми пошел по одному из гребней ущелья. Его подразделение усилили бойцами второго взвода, а также пулеметным и АГСным расчетами. Вперед выслали дозор. В тех пацанах он был уверен как в самом себе — научил их всему, что знал и умел сам. Научил основательно, добротно.
А десантников ждали, за ними следили. Им приготовили западню. Отменную, из которой шансов вырваться было бы ничтожно мало. За разгром каравана должен был кто-то ответить. Душманы считали, что отвечать придется именно этим шурави в странных полосатых майках.
Однако у десантников на этот счет имелись свои соображения. Классно обученный дозор среагировал моментально. Бойцы незамедлительно открыли по «духам» огонь. Те были вынуждены ответить, чем выдали свои позиции.
Завязался бой. Одного солдата ранило. Когда его стали выносить, снайпер зацепил еще одного. Пока дозор отстреливался от наседавших «духов», решивших довольствоваться хотя бы малой кровью, коль не получилось устроить тотальное кровавое избиение, основные силы группы обошли боевиков по самой вершине гребня и, заняв господствующие высоты, уничтожили противника.
Тем временем стемнело. Вертолеты приземлиться за ранеными в ущелье не смогли. Афганские ночи не просто темны, они черны и непроглядны. А носилок с собой не брали. Раненых выносили из ущелья на бронежилетах… Наутро их увезли в Кабул. Оба остались живы. Знать, судьба.
* * *
Особенно врезался в память Михаила Васильевича последний выход. В небольшом приграничном с Пакистаном населенном пункте, затерянном среди гор, стоял афганский батальон, дорога к нему проходила по глубокому ущелью, по которому шурави доселе не хаживали. И непримиримые боевики заявили, что подобное счастье им и не светит. Никогда.
Но на зиму туда требовалось завезти все необходимое: продовольствие, вещевое имущество, медикаменты, горюче-смазочные материалы. В декабре дороги становились непроходимыми… По большому счету, все это можно было доставить по воздуху, тем более что в городке имелись специально оборудованные вертолетные площадки. Но здесь вступал в силу политический момент. Поэтому отправили автомобильную колонну, груженную всем необходимым для автономной жизни. Сопровождать ее поручили гвардейцам-десантникам и подразделениям афганской армии. Данная акция в большей степени носила психологический, нежели военный характер.
Михаил отправлялся на тот выход со смешанными чувствами. Воевать накануне самого отлета домой — удовольствие не самое приятное. Страха как такового он не испытывал. Но поймать пулю в последние дни было бы обидно.
Расстояние до города бы-ло небольшое, километров шестьдесят. Однако преодолевали их четверо суток. Дороги душманы нашпиговали на совесть. Советские саперы сняли порядка шестидесяти мин. Помимо этого, было девять подрывов. Афганские танки наскочили на ребристые «итальянки», обнаружить которые из-за пластикового корпуса было очень сложно.
У шурави пострадала только инженерная машина разграждения — БАТ. Она предназначалась для прокладки путей по косогорам, отрывки кюветов, очистки дорог и колонных путей от снега, кустарника, различных обломков и предметов, препятствующих движению, оборудования съездов в крутых местах, засыпки противотанковых рвов, воронок, траншей, канав, рыхления мерзлых грунтов, грузоподъемных работ… Одним словом, техника на марше нужная и весьма полезная. От взрыва у машины перекосило ковш.
Последние двенадцать километров преодолевали двенадцать часов. Один километр в час…
Ставший к тому времени старшим лейтенантом (очередное звание ему досрочно присвоили еще летом), Рябоконь шел с техническим замыканием в хвосте колонны. Три боевые машины его взвода осуществляли боевое охранение с тыла.
На место прибыли поздним вечером. Стали разгружаться — споро, не мешкая. Михаил решил разобраться с поврежденной машиной. Перекошенный ковш пришлось отсоединить. На это ушло часа два. Только снял его и подцепил БАТ к тягачу для дальнейшей буксировки, поступила команда строиться и выдвигаться обратно. Такому повороту событий Михаил был удивлен. Но приказы не обсуждают. Уже ночью колонна рванула обратно.
Не только Рябоконь удивился такому раскладу. Душманы также не ожидали от шурави подобной прыти. Они вполне справедливо полагали, что ночь уйдет на разгрузку, затем уставшие после тяжелого марша люди решат передохнуть и тронутся в обратный путь только к обеду следующего дня. Посему «духи» решили передохнуть сами, набраться сил, а поутру вновь засеять дороги смертельными ловушками. Но заминировать их так и не успели…
В ту ночь шурави проскочили самый опасный участок — простреливаемый со всех сторон, который обычно шпиговали минами, точно баранью лопатку чесноком. Благодаря этому прошли без потерь. «Духи» в бессильной злобе били в основном по хвостам. А так как Михаил со своими подчиненными находился как раз в самом хвосте колонны, им-то больше всех и досталось. Напоследок.
* * *
Прошли годы. Ныне полковник запаса Михаил Васильевич Рябоконь — начальник кафедры разведки и иностранных армий Военной академии Вооруженных Сил Республики Беларусь.
В наши дни он пытается донести до своих воспитанников и преемников, что в военном искусстве все взаимосвязано. Без знания противника невозможно оценить его возможности и намерения. Не оценив его, нельзя принять правильное решение. А правильно оценить противника и принять правильное решение нереально, не зная основ общевойскового боя.
Вот основа основ, без этого офицеру состояться невозможно. Никогда!.. Тем более разведчику. Этому Михаила Васильевича научила война.
Четкое осознание этой истины помогло ему выжить в скалистых афганских горах самому и сохранить жизни своих подчиненных. Этому он учит сегодня тех, кто пришел на смену его поколению.
Истинную цену мирного неба может познать только тот, кто на собственной шкуре изведал войну… Михаил Васильевич испил из той горькой чаши с лихвой.