Венцы Глава 1

               
 Арсению Петровичу Москвину - Герою ВОВ посвящается


                Колька глядит в небо, оно сливается вдали с горизонтом. Оно мутное от жары, а ему кажется от войны. К вечеру прилетели птицы. Огромные полчища их  уселись на вербах, раззявили рты и орали. В груди у него подрагивало, хотелось бежать туда, где  с методичностью наковальни грохотало. Война.
       Вчера ещё хутор жил. Жил привычной для него  жизнью. Сегодня нет. Бабка Авдотья голосила, дед её, старый казак, цыкал на неё.
     -  Молчи, старая, совсем дурой стала, куды нам бежать.
         Бабка молчала, всхлипывала надрывно,  пристально вглядывалась туда, откуда вереницей тянулось всё, что могло ещё двигаться. Фронт отступал, отступали и  птицы, отступали и беженцы с военными вперемежку. По пыльнику стада овец, коров жались к друг другу, даже местные воробьи, разлетевшись по щелям, молчали.
        - Куды, куды с людьми нам надось, куды.
         - А эт тебэ не люды?
         Старик Авдей смотрит на Кольку и ему, как и бабке Авдотье становится страшно.
       Кольке двенадцать лет. Мамке тридцать три. Сестрёнке восемь. Папка  на фронте. Из живности во дворе кабанчик, с десяток курей, три овцы,  да годовалый бык в базу о жердину трётся. Вислоухий Шарик пушистый, как овца, лежит в тени  собачьей будки. Глаза-пуговки из подлобья вздрагивают от взрывов и Кольке, кажется, что в них мерцают холодные ночные звёзды.
          - Вона Николай, с Валентиной остаются. Да и по хутору кто побёг? Никто.
         - Ага, а с того краю сколько поубёгло.
        - Хай бегут, а мы тута будем сынов ждать, а то прийдут, а нас нэма. Непорядок.
                Там далеко Венцы, там наши войска заняли оборону. Место хорошее, как ни смотри, а изъянов нет. Равнинная часть предгорья, разбежавшись дорогой, упирается в бугры. Правый бугор уходит в горы, левый  широченным полукругом уходит в степь. Дорога  к морю у  немцев одна. Она разбухшей колеёй из старой грязи  тянется  вверх  между буграми на предгорное плато.
             Наверху наши. Их не так уж много. По военным меркам капля в море. Основные боевые действия  в степи в  полусотне километрах отсюда. На буграх катюши, противотанковые батареи, пехота, окопавшись, курит. Вечернее августовское солнце неспешно садится за горизонт, зной уходит вниз к реке,  она внизу в двух километрах, мост на ней взорван.
            Большая казачья станица за рекой, чуть выше моста в жаре кажется,  дремлет.   Анисин в бинокль разглядывает её. Немецких танков в ней нет. Гоняются они друг за другом по реке, уже с сотню километров гоняются.   Проворонить друг друга боятся, бока подставить. А кому то придётся, а кому первому никто не знает.
          Муторно на душе у него, нехорошее  в голову лезет. Не верится ему, что танки в лоб пойдут, а идти им надо. Не зря по реке вверх ползут, вынюхивают. Переправа им  нужна. Знают, что Ростовскими боями обескровлены они. Передыху им не дают, снаряды с   людьми кончаются. От этого и мало их на буграх, а упор немцам будет сзади в горах, на перевале. Там уже насмерть. Не до снарядов будет, в рукопашную  пойдут,  а на перевал их пускать никак нельзя. Там Туапсе, вдоль моря, как по  асфальту до Новороссийска дойдут. Котёл по всем меркам хороший получается. Отрезаны  будут наши и от линии фронта и от моря, откуда помощь им спешит, а так в лучшем случае разбредутся по горам  живые, а толку от них, как от боеспособной единицы никакого. Устали они.
        А хороши бугры здесь, на них бы закрепиться. Да, что-то не сложилось наверху, на ура хотели взять, неподготовленный  личный состав под Ростовом положили.  Разное об этом на фронте говорят. Анисин не прислушивается. Воевать надо. Хорошо воевать, умно. Война, в его понятии, та же работа, потная и страшная впервые. Голова уразуметь поначалу войну не может, отказывается от неё, отпихивается, затем она  с душой договаривается, хребет каждому по-своему ломает, подстраивает   жизнь людскую под себя, как будто жизни иной солдаты  не видели. 
        А голова у Анисина работает. Уважением пользуется. Его  дивизион самоходок реактивных сейчас за бугром, в низине, в укрытии. На бугре две машины его,  направляющие «Катюш» прямой наводкой на равнину вставлены. «Рама», наверху лениво покружив над ними, улетела. Зной вперемежку с тишиной опять  зловеще давит спины.   Потные спины солдат, неторопливый говор по окопам. Рвануло бы. Тишину терпеть, сил уже  нету.
         Немцы за рекой не спешат, роятся, в кучу сбиваются. Ждут тылы свои, боеприпасы, а главное, горючку. По фронту слухи идут о том, что солярку  в Сальских степях они на верблюдах подвозили. Анисин знает это, молча, знает, как и многое другое  потому как дивизион его с мотострелковой бригадой напрямую через подполковника Гуденко командующему фронтом подчиняется. Комбриг с бригадой, он с дивизионом, а в целом  передвижная моторизованная группа особого назначения.  Сроднились они  в Сальских степях, когда за танками гонялись. Рассеяли они  их тогда, остановили,  окружению немецкому крест поставили, хотя и пятились со степей тогда,  быстро пятились, по лезвию ножа ходили, но фронт восстановили.
        А им приказ отстоять Венцы до особого сверху распоряжения. Гадают они с комбригом, на двух трёх днях останавливаются. Этого времени хватит нашим у гор укрепиться. И главное немцам остыть не дать, втянуть их в рубку. Растянутость тыла их по максиму использовать. А пойдут ли они на это. Эффект последнего дня в них уже присутствует. Чувствуют победу свою. На рожон уже не лезут, Бомбятся загодя, от зениток подальше. Известий о взятии Сталинграда ждут, как манны небесной. Там всё решается, а здесь им Майкопская нефть нужна. Маленькая, большая. Разницы на момент никакой, лишь бы заправится. Обоз  сзади с тысяч двадцать ведут скважины нефтяные восстанавливать.
         Перевал к морю им нужен.   Двух зайцев хотят убить – и в нефти искупаться и в морем Чёрным до Новороссийска дойти. Ищут они расщелину, а расщелина здесь одна, по которой танки к Майкопу  пройти могут - Венцы. Но не верится Анисину, что немцы здесь пойдут. Не верится. Комбриг, сутулый с квадратной головой чешет её. Думают они.
Соседи сверху по реке молчат. Внизу по реке тоже тихо. Замерло всё . Висят они над картой, который уже час висят, думают.
        Запустили  немцы  на Кавказ пятерню. Армавиром  вдоль  хребта большим пальцем на Минводы прошли. Остальными пальцами  Новороссийск, Краснодар, Белореченск  щупают, а указательным  пальцем в них тычут. А по пальцу этому Майкоп сзади, перевал к морю, тылы наши большой площадью открываются.
        А соседи сверху молчат, Разведка от них со связью не вернулась. Тревожно на душе у них. Мост там, последний. Информации по мосту нет, обеденная только. А по сведениям этим мост  по уходу конного дивизиона должен быть взорван. А взорван ли он? Мучаются они этим. Пехота с окопов тревожно поглядывает, догадывается.  Танки, слава богу, нашлись, за станицей скопом, а разведку  в горы  слать  надо.
            «Рама» вновь зависла над ними, как будто лапает их за спины, а хода  в  партии не даёт. Откладывают свой ход немцы, а «рама»  это  так  полу - ходик. Полу - ходик этот к горам ушёл, рассматривает соседей  нагло, знает, что зениток у него нет, по плечам  над солдатами и балками  кружит.
         Немцы с час лениво там грохочут, наши молчат, не отвечают, снаряды берегут. Танки там не пройдут. Балки для них  глубокие и к Майкопу лесом кончаются. По карте вроде так.  Не сунутся они  туда, где в течении суток  сгинуть могут. Но есть одно место на карте у леса, балка там хутором кончается, напротив хутора стан полевой, дорога к нему  через балку не обозначена, отсутствует она, значит. Не верят они в её отсутствие, а рекогносцировку местности делать времени нет, да и послать некого. А главное самоуправством пахнет. Яснее ясного для них  приказ - бугры эти держать, а возможность прорыва, в обход балками сверху  разведкой армейской даже не рассматривалась.
       А связи нет,  правый фланг  в тумане, разведка немецкая под буграми шарит, выискивает. 
       А им связь нужна. Любая. Главное по мосту  определится, активность немцев по правому  флангу определить. Внизу спокойно, вчера немцы обожглись на переправах, больше не суются.   
      Голова Анисина работает. Постоянно работает, кажется, треснет.  Одно на другое в голову лезет, в мост упирается. Связист крутит ручку телефона, нет на линии нагрузки, обрыв, значит.
       Парк Ростовский  в голове довоенный   всплыл. Анютка, жена молодая, цветущая. Сынок кривоногий, казачура Донской, на руках их  виснет. Пыхтит, ходить пытается. Столы шахматные, старик в углу, сетка-авоська с кефиром, пол булки хлеба в ней, рубль из  под доски едва выглядывает.
        -  Пятый, пятый, ответь первому. Пятый.
       Тишина в телефоне, как и на буграх тишина. Кукуруза по склонам, подсолнечник внизу. Ветра нет. Тишина. Предвечернее марево по буграм  ползёт   уже тёмными склонами. А хода немецкого нет. Молчит инициатива немецкая, а у них головы пухнут. Анисин вглядывается по бугру. По нему никто не пылит. Нет разведки. Хотя рановато ещё.
        - Первый, первый, мост не взорван!
        -  Танки, танки есть?
         Закричали они разом.
       - Первый. Танков нету. Мотопехота тока. Направление главного удара – балка.
        - Пятый, а, что с мостом?
       - Первый, не знаем, с моста никто не вернулся, разведка ихняя, полковая, вся легла, то есть не вернулась.
            Вот он ход. Темна ждали. Сейчас балками пойдут.
         - Пятый, пятый, пятый……..
         Опять тишина в трубке, только едва слышимый фон уже  нерабочий  трубки и старик. Почему он всплыл  сейчас? Стоит   в голове Арсения – ни сдвинешь. Анютка с сыном ушла, а он в его голове начальствует. Не играл Арсений с ним, наблюдал за ним издали. Цепко  играл старик, из безнадежных положений выходил. Совой сидел,  не двигаясь, отстранялся от шахмат слегка, когда позиция понятна  ему была.
            Думай Арсений, думай. Отстраняться надо. Понять надо, что немцами задумано, а как. Чувствует кожей танки по балке пойдут, а если пойдут то к  утру   к хутору вылезут, перекроют дорогу на Майкоп,  тогда окружения не избежать. А может права армейская разведка – не сунуться. Ведь страшно голову совать, когда её оттяпать могут. Тогда мостом верхним растекаться под буграми станут, а это опять, как ни крути,  у них на блюдечке будет.
         - Первый, первый , я четвёртый немцы активизировались.
        Проясняется в голове, внизу по реке левый фланг методично уже обстреливается, но немцы там не пройдут, танков нет, а пехотой брать им бугор, резона никакого нет. Расстрельные площади перед бугром идеальные. Отвлекают,  значит, скоро и по ним шарахнут.               
        Ошмётки сухой грязи от взрыва, в унисон думам его ударили внизу  резко по кукурузе. Возмущённые стебли её, колыхнув воздух, успокоились. Ну, поехали, гости дорогие.  Рады Вас видеть.
          По окопом волной прошло успокоение, ближний пулеметчик к нему, молоденький, щуплый   в новых  хромовых сапогах, щупает пулемёт, стучит костяшками пальцев по нему, словно по арбузу. Паганини. Такие арии выдаёт, смертельные для немцев. Комбриг сапоги ему офицерские перед строем подарил, теперь трёт он их, оглаживает, как пулемёт перед боем, уважительно.  Две няньки у него, на случай рукопашного боя – сибиряки, борадачи оба. Крепкие, надежные – снайпера, но против композитора малыши из детского сада. Листья на деревьях пулеметом считает, а в ближнем бою, замечать за ним стали - волнуется, теряет себя, уйти может средь боя,  как будто его ничто вокруг не интересует.
                С Сальских степей у него это, когда немцы, обманув Арсения, сунув ему в лоб около пятнадцати танков для приманки, зашли ему во фланг, когда он перезаряжал «катюши». Ох, как долго длились эти восемь минут для  перезарядки дивизиона. На грани уничтожения у «катюш» с гранатами   стояли. Комбриг с противотанковыми батареями выручил тогда, взял часть огня на себя, дал возможность перезарядиться, а повторным залпом «катюш» помог Арсений бригаде. Пятьсот шестьдесят фугасов разом ушло в раскалённое  небо. Под носом бригады  земля горела. Контузило тогда многих. Ад стоял и от своих разрывов рядом и от немецких в лоб. Но вышли они тогда из окружения, Паганини, как и многих других к награде представили, но затерялась она в суете отступлений, сапогами для него  обернулась, хромовыми и контузией. 
         Эх, мост, мостик. Сколько тащили немцев по реке, а с последним мостом оконфузились. Нет связи ни с Майкопом, ни с верхним полком, не  с Гуденко. Как будто злой рок вместе с «рамой» над ними летает. Одни они, забытые всеми напрочь.
       Опять старик в голове. Седой, подходит к нему. Голосом тихим, приятным просит отвезти его домой на его военной машине
         Окраина города в памяти всплыла.  Вишня кругом. Шофёр его, остановившись, рвёт  её, затем ест, аппетитно с пилотки. Они стоят у калитки старика, разговаривают. Арсений боковым зрением следит за происходящим в доме. Их замечают, льнут к окнам. Арсений козыряет старику, шепчет на ухо:  - «Если ещё раз заберут  пенсию – скажите». В глазах старика Арсений видит слезинку. Сейчас видит, а тогда не уловил её.
      - Дочку жалко, тюремщик этот совсем споил её.
      Снаряды методично рвутся по буграм. Арсений интуитивно считает их. Бьют вслепую. Значит, «рама» бестолку  летала.
        - Первый, первый танки на нашей стороне, машин сорок, переправились по мосту, пока не двигаются. 
      Это его глаза и уши. Лейтенант с развед. машиной. Он кивнул радисту – принято. Он ничего не добавил, он знал, что в следующее мгновение  машина с лейтенантом   будет менять дислокацию. Она будет беречь себя, будет висеть над танками и следующий выход в эфир только с зоны  выхода танков  на площади их поражения.
        Полковая артиллерия вверху молчит. Правильно делают.  Немцы будут ждать, темна, Арсений был уже уверен в этом.
         Им принесли чай, они, молча, закурили, бугры стремительно темнели, Арсений смотрел в небо. Комбриг, по - детски не умело затянувшись, бросил папиросу наземь.
      - Не будет дождя, товарищ капитан-лейтенант, бугры сухие, всё для немца.
    - Да, товарищ полковник, всё для немца. Как думаешь, пойдут?
   - Думаю, да. Будут расширять плацдарм наверху, что бы в случаи чего вернуться.
  - А если, мне с дивизионом  вверх уйти?
  - Не надо, товарищ капитан-лейтенант, не надо, приказ у нас и мы не маленькие дети, а что у них на уме……  .
         Он не досказал у кого - у немцев, у наших, но Арсений понял его.
       - Наших до Майкопа нет уже, а кем закрыть балки эти? Нами, верхними крохами, которые мост  взорвать  не смогли.
           Прибыл офицер связи с пакетом от Гуденко. Ничего не менять.  Наскоро перекусив, уехал. Возможность обхода  балками уехала с ним и они заметно успокоились. Он опять вспомнил старика, улыбнулся. Рубль с того случая из  под доски не выглядывал, старик доиграл свою партию и теперь  клонил седую голову при их  встречах. А его партия  с немцами не закончена. Им бы пару ходов немецких бестолковых, чтобы укрепиться в горах, но немец не делает их, умно играет, расставляет фишки, где им быть должно, а где не очень.
        Вверху заработала полковая артиллерия,  началось. Взрывы сотрясали уже остывший воздух, Осветительные ракеты повисли над равниной, немцы нехотя пехотой, осторожно  крались к ним. Бугры, молча, ждали. Реку скрывала темнота давно, только при дальних вспышках осветительных ракет, она вырисовывалась сумбурной тенью   приречных  деревьев.
     -  Зачем всё это людям?
       Эта мысль пришла со стариком. Устало обожгла  мозг. Сколько думано  об этом, но с каждым разом голова его отказывалась это комментировать.
          Миролюбивый старик искал примирения. Нашёл ли он его окончательно с распущенным зеком, с дочкой. Арсений не знал. А какую силу им найти, чтобы склонить немцев к примирению. Им бы ночь, да завтра день продержаться, а там наши  за Майкопом укрепятся. Обязаны укрепиться. Выхода нет, один он только  к перевалу.
           Нет людей, почти нет снарядов, два  в край измотанных полка, он с дивизионом, комбриг с поредевшей основательно бригадой, фронт их растянут до дыр зияющий пустотами  в рост для немцев. Одна надежда на бугры и на солдат, и на «Катюши». На Паганини. Он с дядьками рядом всматривается в него. Всматриваются и немцы. Ищут его со вчерашнего дня, боятся.
              Цепью ползут, знают, смертниками. Ухнет русская пушка, а где – вверху, внизу, здесь под буграми, немцам неизвестно. Потому по всему фронту их общему осторожничают они, горстку танков наверху кинули в балки, выжидают. Остальные по лесу верхнему расползлись тараканами, ждут реакции его, щупают его местоположение.
          Вчера внизу на переправе сжёг он их. Считаются пока с ним, как зек тот приткнулся пред его «военной машиной». Испугался. А тут  кто устрашит их холёных, самоуверенных в себе и осторожных одновременно «хозяев». Нечестная у них партия получается, блицевая, а им бы растянуть её во времени, заставить их поволноваться. Но  висят они  на флажке  и по численности висят и с вооружением беда, и со снарядами горе, и самолётов наших нет, пропали ещё  с неба над Краснодаром.         
           И на буграх висят. В радиусе пятидесяти километров никого. Одни они и  кукуруза. Смачной она вымахала. Дивизион его укрыла. А раскрываться им нельзя. Тянуть надо до последнего, до боя в упор. Знают они, что разведка немецкая по тылам их ходит. Ищут они его с дивизионом. Штаб фронта  переместил свое местоположение. Знает Арсений это. По связи знает. Недосягаем Гуденко его связной машине. Одни они в пространстве и во времени  и немцы.
       Машина со снарядами из Майкопа пришла. Комбриг повеселел. Разведка сверху вернулась, связь привезла. Арсений трёт руки, хлопает комбрига по плечу: -  «Повоюем, товарищ полковник». Он смотрит на часы, по ним, если всё удачно сложится, подмога по балкам из Майкопа  должна подойти. Тогда Арсений успокоится. Тогда можно пускать их в балки на ура.
     Вздрогнула кукуруза за бугром. Арсений содрогнулся –  по дивизиону. Обстреливали из-за реки, обстреливали адресно-тяжелыми орудиями. Значит, нашли.
                Вскрылась позиция их разом,  арбузом лопнула.  Дали о себе знать бугры голые. Не успели они по всему фронту окопаться, за веточкой спрятались. Гулять у себя в тылу немцам позволили, как у себя дома на  набережной. От того и  страшно ему, как будто  чешут  сзади под рубашкой   спину, а кто –  не знаешь. А знать надо, тогда  в партии ясность наступает, суматоха со спешкой на задний план уходят, растворяется в глазах солдат недоверие, которым глянул на него  Паганини,  как будто считал с него информацию. А это последнее дело, на людях ему смуту показывать. 

      - Первый, первый танки  в балки пошли!
          Наверху идёт жесточайший бой, дуэльный, накоротке  сорокапятки, немецкие танки дырявят друг друга. Венцы,  кажется, вскипели  от взрывов.  Пошла немецкая пехота внизу по реке, а  их  немцы лежат смирнехонькие,  не всполошились даже, страшно на «катюши» идти, но пойдут.  Потом пойдут, после залпа дивизиона.
        Паганини смахивал чёлку с глаз. Дядьки деловито рассовывали  магазины от ППШ по карманам, лимонки, выложенные в ряд  по брустверу, блестели от  взрывов. Всё так, как сотни раз до этого.
       Дивизион выходил из под обстрела, тридцать два  фугаса с двух его машин на бугре разрезая воздух, ушли  с шумом за реку. Немецкая батарея замолчала.  Накрывали на авось, но получилось,   на бугре сразу полегчало.   
            
           Карта козырная   у немцев в руках.  Козыря их    веером  в балках рассыпаются. Просчитали они их, до Майкопа просчитали. Да и задачка липовая оказалась для них, несерьёзная.  А дивизион, как ни крути, ему  сохранить надо, не его дело из окружения выходить, а положить его в кукурузе сейчас проще прощего.
            К Гуденко ехать надо, отходить приказом надо, минимум к хутору, а так танками обойдут, в котле держать будут, пока снаряды у них с питанием не закончатся.
            А дивизион фронту нужен, три десятка машин его, рассредоточенные тремя группами, вдоль дороги ждут его. Моряки. Войну начинали  вместе на  Балтийском море.  Потом  Ленинград, бои, Москва и первое окружение.   Вкопав передние колёса машин в землю, испробовали  катюшами  немецкие  танки. Получилось тогда  прямой наводкой, вышли из окружения. Горели танки и сейчас горят свечками. Хотя и не пробивает броню фугас,  а выгорают танки, раскаляются добела, вплоть до взрыва от собственного  боекомплекта.
           Комбриг смотрит на него  прямо. Досады нет. Привычка сглаживать углы в глазах отсутствует. 
         - Понимаешь сам, капитан- лейтенант, в какое дерьмо попали, а дивизион сохранить  надо. Отходить тебе надо, пока ночь, а мы тута ещё постоим, а завтра по видному разберёмся. День  ещё один для гор, думаю, вырвем.
                Ничего Арсений не ответил ему, только  сжал руку комбрига, дал указания на случай своего отсутствия. А по случаю этому отойти дивизиону требовалось  к хутору.  Смутить немцев, пропасть среди ночи,  заставить их снова искать себя. А пока разведка ихняя  не найдёт  дивизион, фронт немецкий стоять будет.
        Рисковал Арсений, знал, что трибуналом отступление пахнет, но и другое знал, что по - иному воевать   не сможет. Дорогу вылизать  роте охраны приказал до самого хутора. Чтобы  ни один немец по пути не видел их исчезновения.
              Ехали быстро, семьдесят километров до штаба фронта маханули разом. Волновался  Гуденко, увидев его, да и сам Арсений бледный стоял перед командующим фронтом, докладывая  ему обстановку. Летело чернило со стола, жались все  к прохладному уже  к утру деревянному брустверу. Не умолчал ничего, даже об отступлении  своём высказался. Его попросили выйти. Надевая портупею дрожащей рукой уверовал  шестым чувством сразу - пронесло.
            Назад ехал успокоенный, сзади за ним тарахтели бездорожьем две полуторки со снарядами и личное пополнение в три машины от командующего фронтом. Больше он не смог. Хутор встретил его темнотой и тишиной. Вдали грохотало, но не так. Ухо его уловило настороженность позиций. Вверху к горам по балкам стояла тишина. Противник приостановил наступление. Он выслушивал доклад командира роты охраны, замполита.  Исчезновение прошло гладко, Два немца взятые в плен настороженно всматривались в него. Он распорядился, отправит их в тыл к Гуденко. К нему привели проводников с хутора. Старика и светловолосого голубоглазого пацана. Старик был груб, сух собою, пацан нежен, как подсолнух. «Вот девкам горе по ночам растёт» - подумал он и улыбнулся. Не мог не улыбнуться.  Спросил обоих. 
        - Хуторские? 
        - Не, городские, пришли  глянуть, як вы тута драпаете.
        - Извини, старик, ляпнул так. Ни к селу, ни к городу.
        - Чево уж там, тутошние мы с Николаем, суседствуем рядом.
             Он расспросил их о дорогах, о стане через балку, о самих балках, удостоверился в проходимости их  танками, дописал к донесению  штаба фронта свои комбригу умозаключения. В умозаключениях поставил упор на мелководность  горной речки, через которую  по приказу штаба  фронта  комбриг с остатками верхнего полка  будет  уходить  сегодня вечером в горы. Чиркнул в конце: - « Передвижение мотопехоты в балках затруднительно». Хотел дописать личное, но передумал. Сплюнул только против сглазу.. 

         Продолжение следует.
.