О дураках

Григорий Пирогов
  На Руси дуракам несть числа, это одна из двух стратегических бед России, как говорил классик. В армии и на флоте их едва ли не больше, чем в российском обществе. В процентном отношении, конечно. Классическое описание дурака дал незабвенный Ярослав Гашек, описав полковника фон Циллергута в «Похождениях бравого солдата Швейка». Короче, если человек постоянно объясняет очевидное и у него полностью отсутствует чувство юмора, то перед вами дурак особой, чистой воды. В армии очевидное объяснять нужно часто, и у многих такое поведение становится вторым «я», а уж если Господь не одарил человека чувством юмора, то что делать, братцы?
  Был у меня один знакомый военнослужащий, который только и делал, что рассказывал старые анекдоты и при этом неприлично громко смеялся, хотя слушатели оставались серьёзными. На вопрос, за что брат Каин убил брата Авеля, не реагировал.
  Но хуже всего, когда такой дурак облечен хотя бы минимальной властью. В любом обществе есть начальник и подчинённый, чего уж говорить о силовых структурах. Остановимся на военно-морском флоте, хотя эти истории могли произойти и в любом армейском подразделении.
  В незабвенные восьмидесятые годы прошлого столетия иерархия на флоте неукоснительно соблюдалась, хотя в отношения между строевыми офицерами постоянно и бесцеремонно вмешивались политработники, как правило, тупые и недалекие, но взявшие на себя всеобъемлющие контролирующие функции. Расскажу пару случаев о диком невежестве власть имущего политработника.
  В одной флотской береговой части был заместитель командира по политической части, который контролировал дежурную службу, не имея ни малейшего представления об её тонкостях. К тому же он был трусоват и при малейшем отпоре со стороны подчиненного тут же отрабатывал назад.
  Молодые офицеры того времени всегда относились с почтением  к начальникам, бывали, правда, исключения, но это разговор особый. Офицеры же в годах могли показать зубы,  и начальники типа упомянутого заместителя трогать их остерегались.
  И вот один мой знакомый, тогда молодой старший лейтенант, сдал дежурство по части пожилому капитану второго ранга, который к тому времени не имел никаких перспектив в продвижении по службе и поэтому никого и ничего не боялся. Естественно, на дежурстве он не проявлял никакой инициативы и контроля за личным составом не осуществлял. Матросы этим пользовались, ходили в самовольные отлучки, пьянствовали, и, до поры, до времени, все это оставалось незамеченным. Но, согласно русской пословице, конец у веревочки всегда будет. Однажды несколько краснофлотцев, будучи весьма «еле можаху» и в самовольной отлучке, попались гарнизонному патрулю. Во все времена это было чрезвычайным происшествием. В таких ситуациях командир части сразу же назначает расследование, чтобы выявить виноватых, потому что в нашей армии, в любом случае, будет виноват  не совершеннолетний военнослужащий срочной службы, употребивший спиртные напитки и ушедший в «самоволку», а его начальник, не предотвративший ЧП. Кроме того, здесь однозначно и всегда виноват дежурный по части, не произведший своевременного контроля по наличию личного состава в подразделениях.
  В данном случае, помимо должностного лица, производящего расследование, самое деятельное участие принимают политработники, всячески мешающие ходу разбирательства, и, естественно, заместитель командира по политической части рьяно взялся за дело. Не знаю, кого из командиров пьянствовавших военнослужащих наказали,  а вот по дежурной службе заместитель выдал на-гора перл.
 Ситуация в данном случае была очевидной. Дежурный по части был кругом виноват, но, как я уже упоминал, заместитель был трусоват и этого пожилого мужика побаивался – тот мог открыто послать его туда, куда посылают на Руси. Тогда заместитель переключился на старшего лейтенанта, который был дежурным по части за день до ЧП.
– Плохи ваши дела! – такой фразой встретил старшего лейтенанта замполит. – Вы – главный виновник пьянки  и самовольной отлучки  матросов!
  Старший лейтенант даже не испугался. Во время своего дежурства он ежечасно проверял дежурную службу и сдал дежурство без замечаний. Однако его это заинтересовало.
– Почему, товарищ капитан второго ранга? – кротко вопросил он. – ЧП произошло не на моём дежурстве, дежурство я сдал в 17.00, а матросы напились и ушли в самоволку после нулей.
– Но замысел и подготовка чрезвычайного происшествия произошли на вашем дежурстве! Если бы не вы, ничего этого не было бы!
  Старший лейтенант онемел от изумления.
– Извините, товарищ капитан второго ранга! Я в течение всего дежурства фактически проверял службу,  о чем имеются записи  в журнале дежурного по части, кроме того, ночью дважды осматривал казарму на предмет наличия личного состава и проверял все места, где могло храниться спиртное, ничего не обнаружил.
– Написать можно что угодно, – ласково сказал политработник, – а вот обнаружить спиртное вы были обязаны и, если не нашли, значит, плохо искали!
– Извините! Журнал дежурного по части – документ юридический, а я пока ещё благородному делу фальсификации не обучен! Вы что, хотите назначить меня виноватым?
– При чём здесь это? Вы фактически виноваты в том, что не предотвратили подготовку личного состава к пьянке и самовольной отлучке!
– В своём ли он уме? – подумал старший лейтенант и, начиная злиться, повысил голос. – Вы сами подумайте, что вы говорите!  Как можно быть виноватым в том, чего не было?! Подготовку они могли вести и за месяц, и за год и вообще это могло произойти у них спонтанно – один предложил, и все согласились!
– Есть мнение, – парировал политработник, – что замысел и подготовка чрезвычайного происшествия произошли на вашем дежурстве!
– Чьё мнение?! – завопил ошалевший старший лейтенант.
– Мнение командования! – припечатал комиссар. – Вы что, против мнения ваших начальников хотите выступить?
– Ну как же! Я буду молчать, а вы на меня всех собак вешать?
– Вон вы как заговорили! Пойдём к командиру! Я ему всё доложу – и своё мнение, и как вы со мной разговариваете! И меры соответствующие к вам будут приняты!
– Командир, в отличие от вас, разберется! – старший лейтенант был на пределе.
– Вот, товарищ командир, истинный виновник случившегося ЧП! – С такими словами комиссар вошёл в кабинет командира. – Мало того, что на дежурстве этого офицера произошла подготовка к пьянке и самовольной отлучке личного состава, он осмелился утверждать, что не виноват и при личном разговоре всячески мне дерзил!
  Практически все командиры того времени смотрели на политработников как на необходимое зло, им приходилось с ними срабатываться, и большой удачей было, если политработник проявлял хотя бы немного адекватности, но в данном случае командиру не повезло, и командир об этом знал. Ему было грустно, потому что ЧП в части никогда не прибавляло командованию оптимизма.
– Да что ты! – оживился командир, – ну-ка, ну-ка, о чём речь?
– На дежурстве этого офицера произошла подготовка к пьянке и самовольной отлучке, а на следующий день был совершён групповой грубый проступок.
– И у тебя есть доказательства?
– Да это же очевидно! Не могла такая пьянка родиться в одночасье!
– И всё?
– Всё!
  Командир погрустнел ещё больше.
– Т-а-а-к. Ну, а ты что скажешь? – и он посмотрел на старшего лейтенанта.
Старший лейтенант повторил всё, что докладывал замполиту.
– Мне всё понятно,– сказал командир,  – вы, товарищ старший лейтенант, свободны. Можете идти.
– Короче говоря, никаких мер ко мне не приняли. – так закончил историю мой знакомый.
 – Да, – сказал я, – командир был в данном случае на высоте. А то ведь обычно как у нас – наказывают невиновных и награждают непричастных. Этот случай не совсем типичный для нашего славного военно-морского флота.
– Это верно. – И мой знакомый поведал мне другую историю, завершившуюся не столь благополучно.
  Как известно, каждая воинская часть ограждена от внешнего мира капитальным забором  и имеет, в зависимости от размеров, один или несколько выходов, называемых контрольно-пропускными пунктами, сокращённо, КПП. Дежурными по КПП назначались, как правило, младшие офицеры или мичманы, основной задачей которых было соблюдение пропускного режима воинской части. Обычно военнослужащие срочной службы через КПП проходили только в том случае, когда официально увольнялись, в самовольные же отлучки уходили, как правило, через забор, но бывало, что изобретали интересные способы покидания места службы. Зная о том, что замполит фантастически глуп и не способен на элементарные разумные действия по контролю за личным составом, два краснофлотца, сговорившись  с водителем – таким же срочником, залезли в служебную машину, на которой политработник собирался ехать по каким-то служебным делам. В машине были шторки за задним сиденьем,  скрывающие багажник, и места там было достаточно, чтобы спрятаться двоим.
Когда замполит проезжал через КПП, дежурный по КПП, молодой мичман, мухой распахнул ворота и, выпучив глаза и приложив руку к фуражке, с почтением проводил высокого начальника. Замполит так и не заметил посторонних лиц во вверенном ему автомобиле. И вот когда матросы, после ухода политработника, покидали гостеприимное средство передвижения, на горизонте нарисовался патруль, который их взял тёпленькими.
– До чего же у нас не организована дежурная служба! – были первые слова замполита, когда ему доложили о пойманных. – Вызовите ко мне дежурного по КПП! – дал он команду дежурному по части.
– Почему при выезде вами не была проверена машина заместителя командира по политической части?! Не проверить машину заместителя – преступление!
Мичман опешил.
– Как я могу проверять своего начальника? – растерянно сказал он. – Ведь в машине были вы!
– То есть, вы хотите сказать, что я должен был проверить машину? – хищно оскалился замполит. – Взвалить, так сказать, на себя, ещё и ваши обязанности,помимо своих, которых, кроме этого, выше крыши?
  Мичман знал, что старший машины, получая её в автопарке, расписывается в журнале и несёт всю полноту ответственности за состояние вверенного автотранспорта и наличие в нем личного состава, но, будучи молодым и видя перед собой начальника с погонами капитана второго ранга, спасовал. Промолчал… А замполита несло…
– Я буду ходатайствовать перед командованием, чтобы вас строжайшим образом наказали! Вы и меня лично подвели! – в благородном негодовании кричал политработник. Возможно, он понимал, что попал в глупое положение, но, будучи полным дураком, облечённым властью, не нашёл ничего лучшего, как свалить свою очевидную вину на подчинённого. Тот, конечно, формально был тоже виноват, обязан был проверить машину, но во все времена проверить начальника – значит, выказать ему недоверие, и, в данной ситуации,наверняка со стопроцентной  вероятностью, начальник мог обидеться, и в лучшем случае просто выдрать подчинённого, поэтому мало находилось ретивых подчинённых, способных на подобную проверку.
  Благодаря мощному и безапелляционному нажиму замполита наказали всю дежурную службу. Дежурному по части объявили выговор, мичмана сняли с дежурства, заставили повторно сдавать зачеты и объявили строгий выговор. Наказанные глухо роптали, народ безмолствовал. Политработника совесть совсем не мучила, ибо совесть для таких людей – понятие абстрактное, а мнение подчинённых его не интересовало… Он продолжал сеять разумное, доброе, вечное…
  Но и среди других, даже рангом поменьше, начальников, дураков хватало. В начальные времена Великой смуты, почему-то именуемой перестройкой, я был руководителем группы политических занятий мичманского состава одного из структурных подразделений Тихоокеанского флота. В то время каждый день мы узнавали что-то новое, искренне верили, что скоро наступят времена всеобщего благоденствия, и все будут равны. И вот на одном из занятий один мичман, причём уже достаточно прослуживший, во всяком случае, он был на несколько лет старше меня, задал мне вопрос:
– Почему я езжу на службу на трамвае, а начальник нашего объединения  – на персональной «Волге»? Ведь все люди равны, а здесь такое вопиющее неравенство.
Многие засмеялись, некоторые стали крутить пальцем у виска. Я сперва подумал, что этот парень решил проверить меня на «вшивость», т.е. специально задал глупый вопрос, чтобы узнать, как я из него выкручусь. На флоте очень любят приколы. Но, внимательно приглядевшись, я понял, что мужик вопрос задал искренне.
– Видите ли, – осторожно начал я, – наш начальник несёт огромную ответственность за вверенное ему подразделение и выполнение этим подразделением возложенных на него задач. Для решения этих вопросов ему необходимы, скажем так, административные ресурсы. И это, прежде всего, средства связи, мобильные средства, в частности, персональный автомобиль, да и, согласитесь, бытовые удобства, чтобы ничто не отвлекало его от решения глобальных вопросов, которые стоят перед ним, как перед начальником одного из важнейших объединений флота. Вы согласны со мной?
– Нет! Вот если бы он пересел с автомобиля на трамвай, а затем решил бы все глобальные вопросы, тогда бы он соответствовал должности!
– Сядь, дурень! – зашикали на него со стороны. – Что ты несёшь?
– А чего, – повернулся дурак к сослуживцам, – везде говорят о равенстве и гласности, и что здесь такого, если адмирал будет ездить в трамвае?
 – А ты на «Волге»? – поднялся старшина моего подразделения. – Не слушайте его, товарищ командир, он на волне гласности и перестройки немного чокнулся.
– А «Волгу» пусть сдаст в народное хозяйство! Чего это я чокнулся, я задал вопрос и получил на него непонятный ответ…
  Мичмана зашумели.
– Тихо! – стукнул ладонью по столу я. –  Начнём с того, что соответствие должности вышестоящего начальника определяем не мы с вами, а начальники, стоящие над ним, и ваше заявление я считаю, по крайней мере, некорректным. Теперь… Сколько человек в вашем подразделении?
– Двенадцать.
– А в его – несколько тысяч. Как вы думаете, задачи, стоящие перед вами и перед ним, соизмеримы?
– Да нет, конечно. Но как быть с равенством?
– Равенство предполагает равенство граждан перед законом. Но люди ведь разные. И способности у них разные, и занимаются они разными делами.  Кто-то начальник, кто-то подчинённый.
– Вы меня не убедили. Все должны быть равны.
– Как в бане? – я начал заводиться. – Товарищ мичман, моего интеллекта не хватает, чтобы объяснить вам сей сложнейший вопрос. Это же очевидно, и ваше желание пересадить адмирала на трамвай или автобус похвально, но не актуально и трудно выполнимо даже для руководителя группы политических занятий мичманского состава. Предлагаю этот вопрос задать адмиралу.
– Я задам!– уверенно сказал умственный пролетарий.
  Я понял – этот задаст.
  Случай вскоре представился. В те времена каждый начальник должен был перестроиться. Что это означало – мало кто понимал, но все делали вид, что понимают. Многие стали играть в демократию, собирали подчинённых и предлагали задавать любые вопросы. Подчинённые задавали вопросы, но каждый, воспитанный в советской стране, знал – нельзя за флажки! Сегодня ты задал начальнику вопрос, который был ему неприятен, а завтра начальник тебя схарчит с потрохами. Люди был умными, но не все… Наш уважаемый командир тоже стал играть в демократию, что поделаешь – указание сверху… Но демократом он  не был, ибо, если командир – демократ, цена ему меньше гроша. Вспоминается один из афоризмов: "Командир-демократ - всё равно, что еврей-оленевод". Собравши мичманский состав на беседу (а собралось сотни полторы человек), начальник скучным голосом стал рассказывать о требованиях перестройки, стал ставить в пример тогдашнего руководителя, продавшего впоследствии всю страну с потрохами за домик в Майами (и не только), но тогда, на заре перестройки, мы этого знать не могли и искренне верили в нового Генерального Секретаря. Надо отдать должное – страну он всколыхнул, вывел из спячки, и на собраниях многие люди уже не спали, а внимательно слушали, что же вещает с трибуны оратор. На том собрании я не был, но мне о нём в красках поведал старшина моего подразделения, очень толковый и остроумный мужик.
– Адмирал добросовестно пересказал последние статьи из газет, закончил лозунгом: «Гласность и перестройка – в каждое подразделение!», а потом предложил задавать вопросы. И вот, представляете, поднимается наш общий знакомый, который задавал вам глупые вопросы на занятиях  и слово в слово задаёт тот же самый вопрос адмиралу, почему он, мичман, ездит на службу на трамвае, а адмирал на персональной «Волге». Адмирал объясняет, что это необходимо по тем же причинам – оперативность управления, ответственность за громадное количество людей, словом, приводит практически те же самые доводы. Дуралей говорит: «Об этом мне рассказывал наш руководитель группы политических занятий, вы меня не убедили».
 – Надеюсь, он не назвал фамилию руководителя? – я хорошо помнил цитату из Грибоедова «…минуй нас, больше всех печалей, и барский гнев, и барская любовь».
– Не успел. Он тут же высказал предложение об отказе адмирала от персональной «Волги» и передаче её в народное хозяйство, а также предложил адмиралу пересесть на транспорт общего пользования. Мы все зашумели: «Отец родной! Не все мы такие! Не вели казнить!» Но было поздно. Адмирал побагровел и вытащил шашку из ножен. Дал команду после совещания вызвать командира подразделения, в котором служит мичман,  к себе, а дураку объявил пять суток ареста с содержанием на гауптвахте за нетактичное поведение с начальником. Мы с трудом удержались от аплодисментов, правда, несколько хлопков было.
– Вообще-то разъяснять данные вопросы должны политработники, но они, как всегда, спрятались за нашими широкими спинами, разве нет?
– Да нет, начпо (начальник политотдела) больше всех негодовал, сразу же взял слово после адмирала, срамил мичмана и тоже вызвал к себе замполита мичманской конторы, но дело было сделано, теперь, я думаю, адмирал уже не будет проводить подобные собрания.
– А они нужны вам? Только от дела отвлекают, да настроение на этих собраниях отдельные несознательные элементы начальству портят.
– То ли ещё будет, товарищ командир…
  Старшина моего подразделения был мудрым человеком, я многому  у него научился, но ни он, ни я, даже в самом страшном сне тогда не ведали, что будет впереди… Но точно знали, что дураки  на Руси не переведутся…