В пятидесятые годы прошлого века, вероятно, по всему Советскому Союзу прошел «новый призыв», или, как его называли у нас, «лозунг года». Кампания была связана с ликвидацией безграмотности населения. С нашей любовью к сокращениям и эта кампания получила сокращенное название «ликбез».
Моя миниатюра о том, каким я его запомнила.
Часов в шесть вечера раздался тихий стук в дверь и мама, переложив малюсенькую Юлечку на кровать, открыла. За дверью стояла красивая высокая тетя с очень нерешительным, даже робким выражением на лице.
– Вы Галина Ивановна? – тихо спросила она.
– Я, а что?
– Понимаете, гороно поручило мне с Вами позаниматься. Вы должны научиться читать, писать, знать немного математику.
– Шо-шо-шо? Яку таки маты и матыку? – перешла мама на свое любимое местное наречие.
Я рассмеялась: «Нет, мама, не мат и матыка, а это такой предмет, где тебя научат считать».
– А шо считаты, гроши? Як бэ оны булы я их и так росчитаю!
Вероятно, уже поняв, что ученица ей попалась строптивая, молоденькая учительница начала объяснять, почему маме необходимо научиться читать, писать, считать.
– Вот и дочка Вам поможет! Да? – обратилась она ко мне.
– Конечно, помогу! – с готовностью ответила я. – У нас и бумага есть, и от газеты папа всегда поля оставляет и пишет на них. Он у нас грамотный.
Учительница с облегчением вздохнула. Наверное, упоминание о грамотном отце заронило в ее душу робкую надежду на положительный исход этого безнадежного дела. Договорились, что занятия с мамой будут проходить у нас дома два раза в неделю с пяти до шести вечера. Мама будет получать домашнее задание и готовить его самостоятельно в остальные дни.
Насколько я помню, первый день занятий прошел без особых эксцессов. Учительница принесла тетрадочку на шесть листочков, в которой были прописаны первые пять букв алфавита «Аа», «Бб», «Вв», «Гг» и «Дд» прописью. Она позанималась с мамой, показала, как они пишутся, заучила с мамой их произношение, дала домашнее задание.
Учительница ушла, а мама села с интересом писать буквы, произнося их вслух. Юлечке надоело изображать послушную куклу, и она во весь голос заявила о себе.
Мама бросила занятия и занялась трехмесячной дочкой, а я с любопытством посмотрела мамины корявые каракули и решила ей помочь. Все строчки домашнего задания были аккуратно прописаны моим каллиграфическим почерком. У нас в школе был специальный предмет «Чистописание», на котором нас учили писать красиво каллиграфически. Сегодня этого предмета нет в программе начальной школы. А жаль. Почерк современной молодежи оставляет желать лучшего.
Укачав дочку, мама вернулась к занятиям.
– О-цэ ты так пышэшь? – она с интересом наклонилась к аккуратно выполненному заданию. Какая-то мысль проявилась и исчезла на ее лице.
Следующие задания, выполненные в режиме домашнего задания, были идеальны, а вот на уроках у мамы то рука болела, то зуб. И она правой рукой поддерживала распухшую щуку, за которую был заложен кусочек сырого картофеля для создания припухлости.
Трое детей и муж требовали большого внимания, и у мамы не оставалось времени на выписывание слов, на составление предложений. Учительница все удивлялась:
– Ну, как же так, Галина Ивановна? Домашнее задание Вы выполняете всегда на пять, а со мной у Вас ничего не получается?
– Так я ж ночью пышу. Мини ныкто нэ мишае, – хитро улыбалась мама, отсылая меня на улицу погулять во избежание моего вмешательства в учебный процесс со своими пояснениями. Я маме часто выговаривала, что так не честно. Я делаю домашнее задание, а хвалят почему-то ее.
Одолев азбуку, перешли к чтению. Тут я ее заменить не могла. И сколько ни билась с ней милая молоденькая учительница, за год мама дальше прочтения азбуки не продвинулись.
Программа была рассчитана на год. Он закончился, и наступили выпускные испытания, или, как говорят сегодня, итоговые экзамены. Мама ушла в школу сдавать экзамены. А мы с папой остались на хозяйстве. Папа все ходил по комнате, качая Юлечку на руках и, улыбаясь,спрашивал:
– Ну, как ты думаешь? Сдаст за тебя наша грамотейка экзамен?
– Сдаст, папа, сдаст! Я за нее всегда старалась красиво написать. Мы с нею выучили фамилию подписывать, и имя, и отчество.
Папа громко рассмеялся: «А читать ты ее научила?»
– Нет! – приуныла я. – Читает она только азбуку, и ту наизусть.
– Как наизусть? – удивился папа.
– А она Юлю качает, а я с ней учу страницу, потом она подметает, а я с ней уже вторую страницу учу. Так все и выучили.
Долго смеялся папа, а я все понять не могла с одобрением или осуждением.
Отсмеявшись, он погладил меня по моим белым вихрам и с неповторимой, только папиной, нежностью, сказал:
– Учительница, ты моя милая.
Папа умер на следующий год. А я и сегодня помню его теплую большую руку, нежно поглаживающую мою голову, его такого большого и сильного, возле которого я чувствовала себя самой защищенной от всех невзгод. Только воспоминания. Остались только воспоминания…
Мама успешно сдала экзамен, «прочитав» из азбуки маленький отрывочек, с гордостью написала на доске свою фамилию и имя печатными буквами. Письменный шрифт она так и не освоила. Правда, вышел маленький казус. Имя она написала краткое ГАЛЯ, а прочитала ГАЛИНА. Экзаменаторы, по маминым словам, посмеялись, списали на ее волнение и выдали справку, что курс ликбеза она прошла успешно. Сколько я ни читала эту справку, нигде не было написано, что курс она проходила вместе с восьмилетней дочерью. Вот так была ликвидирована безграмотность в нашей семье.
Всю оставшуюся жизнь мама всем хвасталась, что она грамотная, и в подтверждение этого хватала карандаш и кусок любой бумаги и гордо выписывала семь букв своей фамилии – П О Д О Л Я Н. Не крестики же ставить, если ты грамотная. Вот так!