Вот он долгожданный первый день отпуска– рваное, скомканное ветром небо, подбитые осенней ржавчиной поля и перелески. Осень ещё не стала золотой. Через час промелькнул отсыревший, съёжившийся на ветру древний Каргополь с жирно блестящими после дождя крышами.
"Минус ещё один год",- с тихой грустью реагирую на картинку за окном.
На сей раз решил пожить несколько дней в Ошевенске с деревянными храмами и развалинами монастыря.
С новенького асфальта трассы на плесецкий космодром видно, как тихо и серо скользит Онега, нехотя желтеют березняки.
Сворачиваем в большое село Архангело, с двумя деревянными церквями, будто с неба спустившимися. Тормозим у магазина.
Мороженая рыба, колбаса, йогурты, вафельные торты. Бабка в мышиного цвета полушалке покупает подсолнечное масло. На подоконнике жмурится кот, с потолка свисают скукоженные липучки с приклеившимися к ним мухами.
-Этот бы продуктовый рай, да двадцать лет назад,- улыбаюсь сам себе.
Слякотный денёк неприметно катился к вечеру. С полчаса тощий ольшаник топорщился за окном машины, потом показался Ошевенск – сначала черная шатровая церковь с колокольней, потом, словно присевшие на корточки, избы. Над колокольней кружилась стая галок, не зная, куда сесть. Село стояло пустое и мокрое.
На втором этаже гостевой избы три комнаты, в одной этнографический музей, в двух других самодельные деревянные кровати под пёстрыми лоскутными одеялами, на полу домотканые дорожки, на комоде корейский телевизор, набелённая известью печь в коридоре. Попили чайку на скорую руку и приятель уехал до вторника.
За окном раскачивались голые ветки, серой плитой давило небо и шуршал дождь. Вечер тянется долго, можно сидеть у тёплой печки без дела, позволяя мыслям течь свободно и легко. В ящике комода очень кстати оказался замурзанный томик «Мёртвых душ», уселся поближе к свету, налил чай в кружку и стал читать. Незаметно проникся к Собакевичу – мужик-то оказался не промах - голый прагматик, никакой маниловщины с ноздрёвщиной, всё сдержанно - деловито: сразу просёк ситуацию и обилетил «господина средней руки» Чичикова Пал Иваныча, заломив за покойников бабки, а как считывал ситуацию - одни характеристики городскому начальству чего стоят! Хорошо бы вписался помещик в сегодняшние госструктуры: основательно пилил бы бюджет, твёрдой рукой брал бы откаты – не случайно у Гоголя он в четверть часа смачно «доехал» всего осетра – чувствуется масштаб личности! А тут… кулёк мятных пряников и невнятные перспективы. Финал поэмы беспросветно судьбоносный: катит в бричке пройдоха, и как у Гоголя, «опять по обеим сторонам пути пошли вновь писать вёрсты,.. серые деревни,.. городишки с деревянными лавчонками… и горизонт без конца». Уж скоро двести лет, как господа Чичиковы катят да катят, и делишки проворачивают такие, что любезному Пал Иванычу и не снилось.
Ещё немного и сегодня станет вчера. Отпуск стал реальностью. Первый день полон контрастами – повседневность ещё не отпустила, а картинка вокруг уже другая: цвет, запахи, ритм – всё отличается от Москвы. Постепенно инерция будней будет гаснуть, проблемы на время отдалятся. Изба с печкой, деревянная церковь в конце села, осколки монастыря за рекой. Вокруг разлит какой-то увядающий покой.
На утро случилось воскресенье. Блёкло и грустно светит солнце.
Ветер подсушил обочину, и она проминалась под сапогами. Вокруг озябшая тишина. Напротив школы скромный мемориал с ровными столбцами фамилий и названиями – почти весь русский север остался лежать в братских могилах.
Сзади всхлипнула калитка, и опять всё стихло.
Ещё позавчера вокруг бурлила Москва с одинаково выстроенными буднями, а теперь нереально длинные двадцать восемь отпускных дней. За крапивой и выкопанными огородами зарумянилась деревянная церковь. Сбитое в рыхлую кляксу стадо брело большим полем. Громким матом с коровами разговаривали пастухи. На опушке набрал веток, с третьей попытки костерок нехотя занялся, задымил. Смотрю на манную кашу облаков. Жду, когда закипит вода в котелке.
В двух шагах прохладный, как нетопленная изба, лес. Костерок горит через силу, сизый дымок нехотя выползает из-под горки веток.
-Ну, здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок!- с чувством влил в себя пару глотков, вискарь обжёг и улёгся в животе.
Хорошо!Приятная истома разлилась по всему телу. Пожевал ломтик колбасы, налил из котелка чая, обеими руками взял горячую кружку и, осторожно вытянув губы, подул. Целый год ждал этого момента – свершилось!
- Не здешний будете?- стеганул по спине неожиданный вопрос.
-Приплыли!!!- чуть не захлебнулся чаем.
Искусанное оспинами лицо, понимающе улыбалось. Незнакомец быстро обшарил меня взглядом, свойски протянул ладонь и назвался:
- Санёк.
Наскоро состряпав подобие гостеприимной улыбки, приглашаю к костру.
- Издалёка?!
- Не очень,- без энтузиазма пожимаю плечами.
Мужик подсел к костерку, порывшись в брезентовом рюкзаке, извлёк банку тушёнки, буханку чёрняшки, бутылку водки и эмалированную кружку.
- Может, виски?! - поняв, что так просто от Сани не отделаться, пытаюсь перехватить инициативу.
- Не-е, не люблю. Виски, джин, десять лет пил эту самогонку,- Саня ловко вспорол ножом банку тушёнки, толсто накромсал хлеб.
- Да вылей ты чай – потом ещё заварим,- торопил внезапный знакомый,- Лучше водочки выпьем. Чего воскресенью пропадать?!
- Мне чуть-чуть.
- Это как-то не по-русски,- не одобрил Саня. Скрутив пробку, он разлил по первой.
- Ну, накатим для аппетиту!
Выпили водки, время к разговорам.
- А где вискарь пил?- пытаюсь подцепить хлебом тушёнку.
- После мореходки ходил в Атлантику.
- А чего завязал с этим делом?
- Да это не я завязал, это со всеми нами в девяностые завязали, с целой страной.
- А сам откуда?
- С Питера. Скучно в городе: утром на работу, вечером домой, в выходные с мужиками в гаражах бухаешь. Три года так кантовался, всё думал, что опять в море уйду, да залетел по пьяни, срок условный дали, в общем, не судьба,- взгрустнул Саня и разлил по кружкам.
- Сюда каким ветром?
- Лесом с мужиками занимаемся.
- Пилите?
- Валим, - уточняет Саня.
Он не спеша вытряхнул из пачки «беломорину», размял табак, дунул в картонный мундштук, смял кончик и закурил.
- В Ошевенск проветриться?– съязвил я.
- Типа того,- щурится Саня на костёр,- дачник что ли с Москвы ?,- кивает он на фотосумку.
- Отпускник.
- Чё-о не в Египте ? Там полный onclusive.
- Да, не тянет как-то.
Подбрасываю в костёр несколько сучьев, сначала дым стелился в сторону леса, потом огонь весело задрожал, запрыгал сквозь кривые ольховые прутья.
- В нашем полку прибыло,- кивнул Саня в сторону леса.
Приминая сапогами траву, к нам уверенно загребал мужичок с «хапужником» за спиной. Усевшись у костерка, он угостился у Сани папироской.
- Не здешний?- обсмотрел меня вновь прибывший.
- Как грибы?- кивает Саня на поцарапанный «хапужник».
- Какие грибы, скоро лесу вокруг совсем не останется,- мужик без выражения смотрел на прибранную бутылку водки. Двухсотграммовую фляжку « Chivas Regal» я не собирался засвечивать: мужик как-то сразу не глянулся.
- Да вы всем колхозом вокруг трёх сосен толкётесь,- бросил Саня окурок в костёр.
- Рыжиков-то красных, поди, напродавал туристам, а, Иваныч ?
- Кончай балаболить,- зыркнул Иваныч на Саню.
Докурив, грибник поднялся и, не попрощавшись, зашагал в село.
- Семёну передай – к обеду зайду, пусть «светленькую» возьмёт!- крикнул вслед Саня.
Мужик никак не отреагировал.
- Знакомый ?- киваю вслед деревенскому.
- Тут все знакомые. Это тебе не столица. Они здесь теперь все рыжичники: кто-то надоумил солёные рыжики туристам толкать - пол литровая баночка – «пятихатка», литровая – «косарь», трёх литровая – три «косаря».
- И что, берут дары леса?
- Кто-то берёт. Так эти ещё и бадяжут: накладут в банку волнух, или перестарков, а сверху прикроют маленькими рыжиками, ну городские и ведутся. Везде сейчас народ крутится – клюкву зелёную в марганцовке вымачивают, чтоб цвет набрала, и носят к поездам; вместо сушёных белых, обабки продают. А здесь ни реки нормальной, ни озера, и до станции почти двести вёрст. Зато церкви деревянные остались, вот и едут поглядеть. Ну, а у вас, в столице нашей Родины, как?
- Ничего нового.
Скоро совсем выдохся костерок, а вместе с ним и разговор. Захмелевший было Саня, совсем протрезвел. Выплеснув остатки чая, мы зашагали в Ошевенск.
Поодаль от церкви стоял микроавтобус, рядом курили двое мужчин с полированными улыбками и фотоаппаратами на груди. Шатенка в пунцовой ветровке на толстый свитер, прижимала поллитровую банку солёных грибов. Баба с двумя баночками даров леса уже нацелилась на нездешнего вида экскурсантов. Через две избы отирал спину мужик, рядом крутилась собака.
- Слышь, купи рыжики?!– догнали меня мужик с собакой.
Я отрицательно мотнул головой.
- В магазине таких нету!- соблазнял мужик, подстроившись под мой шаг.
- Да не надо мне,- не сдаюсь я.
- Слышь, недорого продаю: семьсот рублей баночка!– ошарашил бизнесмен,- гляди какие! В пол-литровой банке сгрудились волнухи, немного рыжиков, дольки чеснока и раздувшиеся горошины перца.
- Возьми за шестьсот!!!– мешал фотографировать местный.
- Волнухи?!- взорвались во мне выпитые вискарь и Санина водка. Физиономию мужика перепахало удивление.
- За сотку возьму на закусь,- наотмашь рубанул я.
Глаза у мужика растопырились.
- Грамотные все стали…, ладно, бери… за триста!!!
Сторговались на ста восьмидесяти – больше у меня с собой всё равно не было.
В тишине нудно тарахтел мопед - парень бесцельно жёг бензин между двумя магазинчиками в центре села. Величаво проехала на велосипеде тётка. Её мясистая женственность колыхалась на выбоинах.
Хмурые облака постепенно обложила окрестный пейзаж. Через пару часов день слепился в дождливые сумерки. Раскрыл томик Гоголя, но читать не хотелось.
Примерно через час в дверь требовательно застучали.
- Слышь, рыжики солёные нужны?!
Чернильная темнота пустой улицы, два мятых мужика с банкой грибов переминаются у порога.
- Опоздали: уже отоварился,- пытаюсь отбить натиск.
- Возьми теперь у нас!
Мужикам было по…. Искусством кройки и шитья мы занимались ещё довольно долго.
Я намертво прирос к дверному проёму - если эти два комерса завалятся в избу, их оттуда не выкурить. Не знаю, чем бы всё закончилось, но из моросящей мглы надвинулись жёлтые пятна фар. Из «четвёрки» крикнули мужикам:
- Ну, вы, чё-о-о, о???!!! Давай залазьте - там Репа с корешем с Каргополя приехал!!
Утром первым делом купил школьную тетрадку и фломастеры. Нарисовал банку грибов, перечеркнул её крест на крест красным цветом и для убедительности написал «РЫЖИКОВ НЕ ПРЕДЛАГАТЬ!», выковырял с доски объявлений перед администрацией ржавую кнопку и тут…
- Слышь, борода, купи рыжики солёные!- щупловатый мужичонка средних лет ласкал в руках литровую банку грибов. Взгляд лукавый, физиономия щетинистая.
- Да иди, ты!- ткнул в него объявлением.
С обеда задождило. На электроплитке свистел чайник. Гоголевская Коробочка, эдакая бизнесвумен из позапрошлого века, живёт чинно – блинно, не заморачивается, готова торговать покойниками - был бы спрос. Не поленилась, отправилась за шестьдесят вёрст в город, узнать почём нынче торгуют за «мёртвые души». Бизнесмены и бизнесвумены, мать их, продыху от них нет! Достали натуральным хозяйством! Кажется, сейчас это, на иностранный манер, называется "маркетингом"?! Маркетологи, мать их!!!
Назавтра, ближе к обеду, приехал приятель.
- Заедем в магазин, купим домой деревенской сметаны и творога,- притормозил он у гофрированной металлической коробки с вывеской "Молочные продукты".
На выходе меня тронул за плечо давешний мужик:
- Борода, купи рыжики!
С каким-то размытым лицом он покачивался на крыльце, как спелая рожь. Меня он напрочь не помнил. Руки баюкали банку солёных грибов, только вместо крышки, горлышко закрывал тетрадный листок с надписью "РЫЖИКОВ НЕ...", перетянутый резинкой.
P.S. Рыжики я всё-таки купил: закусон и вправду, что надо.
Коломенское, ноябрь 2011