12
Более того. Базарову стало отчего-то просто невыносимо противно, до головокружения, до тошноты. Им снова, как и перед началом ночной операции, только во много раз сильнее, овладело унизительное отчаяние, чувство безвозвратной утраты всего, что оправдывало борьбу. Все идеально правильные умственные построения теперь окончательно рухнули, именно теперь, когда промежуточная цель оказалась достигнута. Он с ужасом понял, что не прошёл собственной проверки на бесстрашие и свободу. Какой, к чёрту, Зигфрид, если нет сил справиться с крохотным дракончиком в собственной голове. Не хотелось больше ничего. Жить, в том числе. Из великана мысли и духа, демиурга, парящего над ничтожными, копошащимися в своём дерьме, букашками, он вдруг сам превратился в жалкого червя. Какие уж тут подвиги во имя высоких целей?!
Семёну теперь хотелось лишь одного: исчезнуть для всех. Для наивного студента Аркаши, для растерянного «народного» портретиста Ильи Петровича, для выжившего из ума старого рокера, для безбашенной и корыстолюбивой нимфетки Анфисы, для умной и расчётливой мадам Огурцовой. Ледяной волной накатила мысль, что ему ещё предстоит встреча с приятелями-единомышленниками, ставшими отныне просто подельниками. «А ведь я теперь обычный уголовник, – ткнулось шилом в сознание. – Наводчик… Нет, хуже – сявка зелёная*… Боже, какая мерзость!».
Из этого кошмара был только один выход: немедленно сдаться, очиститься, и – будь, что будет. Базаров попытался встать, но ноги вдруг подкосились уже взаправду, без притворства. Очевидно, на сей раз, от вероломных братков-медвежатников он получил реальное и нешуточное сотрясение мозга. Семён потерял сознание. Высокий ворс ковра смягчил удар. Это неожиданное отключение и спасло раскаявшегося нигилиста от безрассудного поступка, вызванного минутной душевной слабостью, который мог привести к весьма долгосрочным, неприятным, а главное, непредсказуемым для многих действующих лиц, последствиям. А так, всё обошлось, как нельзя лучше.
*
Очнулся Семён от щекочущего прикосновения к щеке чего-то лёгкого, невесомого, а сразу следом ощутил приятный мокрый холод на пылающих висках. Он с трудом поднял веки и увидел совсем близко над собой прекрасный, ангельский лик. С большим сожалением ему пришлось отказаться от мысли о небесном: Базаров узнал Аделину Огурцову и понял, что она всего лишь пристроила на его лбу ледяной компресс. Выше генеральской вдовы располагался прозаический, белёный в жёлтых разводах потолок, из чего следовал логичный вывод, что его живое пока тело находится в больничной палате, причём, явно не для ВИП. Сбоку от генеральши что-то задвигалось, и взгляд Семёна сфокусировался на смуглой, курчавой, ухмыляющейся физиономии шефа, Родиона Перехватова. Бывший зампред правительства, а ныне видный оппозиционер, одной рукой сжимал сетку с мандаринами, а другой уверенно придерживал крутое бедро очаровательной спутницы.
– Ну, что, Сёмка. Пять с плюсом тебе, – хохотнул Родя Носорог, размахивая перед носом больного пористыми, оранжевыми шарами. – Справился от и до. И план был хорош. И Делька не подкачала, – он весело потрепал подругу по загривку. – Подстраховалась, умница: посадила у себя за забором моего головореза Чичу. Вот, профи, так профи. Настоящий зверь. Не зря я его с Кавказа вывез, ещё когда там нефтеотвод строил. Кабы он охрану к стульям не привязал, да этих двух медвежатников не уложил, не выгорело бы ни хрена…
Семён молчал. Он не мог выдавить из себя ни слова. Внутри была холодная, безжизненная пустыня, во мраке которой не шевелилась ни одна эмоция. Впрочем, от больного человека бурных проявлений чувств и не требовалось.
– Получай, брат, свою честную долю. – Родион избавился, наконец, от фруктов, сунув их Одинцовой, слазил в портфель и небрежно бросил на одеяло здоровенный сверток, перетянутый несколькими разноцветными резинками. – С остальными мы уже рассчитались.
– Сколько я здесь торчу? – чуть слышно просипел Базаров.
– Неделю. Ты только не думай ни о чём. Дело о грабеже закрыли. Точнее, и не открывали. Тебе почётная грамота и медаль за мужество. Славке, вот, Кирсанову меньше повезло: хотят лишить его иммунитета нах, да завести уголовное дело о педофилии. Их домашняя девка заяву накатала… Что смотришь? Нехрена партийными деньгами расшвыриваться. Хоть и неучтёнными. – Носорог снова слазил в свой объёмистый портфель. – На, вот. Освежи в памяти. Принёс тебе твою любимую. – Он положил на тумбочку кропоткинские «Записки революционера», когда-то в юности зачитанные Семёном до махров.
Базаров вдруг почувствовал острую потребность в посещении туалета. Он откинул одеяло, с трудом перенёс ноги с кровати и, оттолкнув заботливые руки, босиком поковылял в коридор. «Хрен вам, а не анархия, – зло шептали его губы сквозь стиснутые челюсти. – А бабло ваше завтра же в детдом отдам».
_______________________________
* начинающий воришка (феня)