Павлиний глаз

               

    ...Солнце пекло немилосердно, пятки жгло даже через подошвы сандалий, но Костик был привычен к жаре. Ему казалось странным, что взрослые говорили: «В этом году лето просто ужасное,  дышать нечем, хоть бы дождь прошел...»  На его взгляд, это было просто глупо: как лето может быть ужасным? И как можно хотеть дождя? Может, они притворяются?..
 
      Костик шел без всякой цели, куда глаза глядят, и ноги сами вывели его на проселок. Если бы он поглядел по сторонам, то увидел бы выгоревшую траву, посеребренные пылью тополя, с весны мечтающие о хорошем ливне, дрожащий над землей горячий воздух и горы вдали. А над всем этим  –  небо! Чуть выцветшее от зноя и все равно великолепное синее небо: высокое, без единого облачка.

      Но Костик по сторонам не смотрел  –  все вокруг все было знакомо, неинтересно и, честно говоря, порядком надоело. Лето перевалило за половину, каникулы шли, а ничего по-настоящему летнего не происходило. Даже гулять было не с кем  –  друзья разъехались по бабушкам и лагерям. Оставалось только читать... Жюль Верн стал в это лето его любимым писателем и лучшим другом. Когда Костик приходил в библиотеку за очередным томом, он уже привычно ожидал чуда. И Жюль Верн не подводил: каждый раз чудо происходило. В компании с лордом Гленарваном и Паганелем Костик прошел всю 37-ю параллель; по жерлу вулкана спускался вглубь Земли; плечом к плечу с капитаном Немо отважно сражался со спрутами. Еще сегодня утром он был на Северном полюсе и, задыхаясь, тащил обледенелые упряжки вместе с отчаянным капитаном Гаттерасом...
        Но в целом лето не оправдывало надежд. Прежде всего не купили велосипед. Мама сказала "за тройки", хотя он подозревал, что просто не было денег. Позавчера окончательно решилось, что не будет поездки на море, и конечно, по той же причине, это было ясно без слов. А сегодняшний день вышел особенно неудачным. Уходя на работу, накричал отец. Потом мама отобрала книжку и заставила мести двор. Пока он делал вид, что подметает, она говорила всякие слова о лентяях и бездельниках и в конце концов сказала, что не будет его кормить обедом, пока он не подметет. Костик вспылил, бросил веник и ушел. Что теперь делать до вечера, надо было еще придумать...

      Впереди по бокам дороги зазеленели серо-зеленые пыльные заросли терновника. Костик вспомнил, что дважды видел там большого сорокопута. Можно было бы попробовать поискать гнездо и...
 
      Что-то мелькнуло вдоль дороги. Большая бабочка спланировала и мягко села на обочину. Костик много знал о бабочках, читал о них, у него даже была небольшая коллекция. Он осторожно подошел ближе и не поверил своим глазам – это был Павлиний Глаз, бабочка его мечты! До сих пор он видел ее только два раза и был пленен оригинальной, непохожей на других раскраской. Кроме того, в отличие от неуклюжих капустниц она была так быстра и осторожна, что поймать ее считалось неслыханной удачей. И вот она в двух шагах! Костик пошевелился, бабочка вспорхнула, описала круг и снова села, теперь уже совсем рядом, почти у самых его ног.

      Когда Костик увидел бабочку совсем близко, живую, несравненно более прекрасную, чем на рисунках и фотографиях, что-то сдвинулось в его сознании. Мир сверкнул и исчез, остались только черные усики с капельками на концах, тельце, покрытое бурым шелковистым пухом, бесстрастные радужные глаза и крылья  –  чудо из чудес! –  нечто красно-коричневое, черное и лиловое с бесчисленными оттенками и переливами. Эти великолепные бархатные крылья словно накрыли мальчика и затмили солнце.

      Капитан Гаттерас остался замерзать среди снегов и торосов, были забыты тройки и не подметенный двор; исчезла без следа горечь от утренней ссоры с отцом; даже великая мечта  –  велосипед  –  впервые за много дней перестала жечь его сердце.

      Не мигая, не дыша, Костик смотрел на яркое пятно у своих ног и чувствовал, как они холодеют от восторга. Бабочка была ПРЕКРАСНА! Она, верно, только недавно появилась на свет, ни одной пылинки не упало еще с ее крыльев, цвета были ярки и глубоки, и вся она так резко и странно выделялась на тусклой выгорающей траве и серых камнях, что казалась существом из другого, сказочного мира.

      С уголков верхних крыльев коричневыми зрачками за Костиком в упор следил чей-то пристальный настороженный взгляд. На нижних крыльях тоже были глаза, но те были широко раскрыты и чем-то испуганы. Черные, расширенные от ужаса зрачки с точками посредине отливали фиолетовым. Мрачный коричнево-красный огонь горел на крыльях. Ближе к тельцу он густел и становился черным, а на краях полыхал вишневым заревом. Концы крыльев были тоже черными, словно обгоревшими, а рядом с телом их покрывал густой коричневый пух, придававший облику бабочки что-то звериное. Таинственная, зловещая, неотразимая красота!

      Костик ничего не смог бы выразить словами, но чувствовал, что с ним происходит что-то очень важное, несравненно более важное, чем велосипед, уроки и даже взаимоотношения с родителями. То, что он чувствовал, поднимало его много выше большинства детей и даже многих взрослых. Ему, обыкновенному восьмилетнему мальчишке с веснушчатым носом и ободранными коленками, явилась Красота, одно из самых совершенных ее воплощений, и он не оказался слеп, он увидел ее  –  не только глазами, но и всей всей душой. Гармония формы и цвета, сочетание необходимости и излишества, что-то еще  –  необъяснимое, нарушающее гармонию, но без чего не бывает настоящей красоты, все это, соединившись в бабочке, потрясло его. На какое-то время  все остальное потеряло значение и смысл. Остался только Павлиний Глаз и страстное, жгучее желание стать обладателем этого чуда.

       Медленно-медленно Костик опустился на колени. Бабочка, почувствовав опасность, сложила, снова развела крылья и замерла, готовая вспорхнуть. Замер и Костик. Солнце пекло затылок, в колени впились острые камешки, но он терпел, а рука его, между тем, постепенно приближалась к бабочке. Стараясь не дышать, он развел большой и указательный пальцы... Теперь надо было дождаться, пока Павлиний Глаз сомкнет крылья. Костику хотелось взять его осторожно, не испортив ни капельки его красоты. А бабочка точно знала это и тоже выжидала.

       Прошла минута, другая... Невмоготу было держать на весу руку, затекла спина, все острее становились камешки под коленями, а по взмокшей шее кто-то ползал уверенно и безнаказанно. Костик почувствовал, что еще несколько секунд, и он не выдержит...

        Бабочка покрутила головой, отодвинулась и сомкнула крылья. Наконец! Он напрягся, но теперь, чтобы дотянуться, надо было чуть-чуть наклониться вперед. Тело, замершее в неестественной позе, не выдержало этого «чуть-чуть». Чувствуя, что сейчас упадет, Костик сдвинул колено... Скрипнули камни  –  и все  пришло в движение: бабочка сорвалась с места, Костик с криком бросился на нее, сумел сбить ее в траву, но схватить не успел, она вспорхнула, заметалась, и тут же снова попала под удар. Костик, не раздумывая, всем телом бросился на то место, куда она упала...

       Он лежал, тяжело дыша, сердце колотилось о ребра, но Павлиний Глаз попался, это было ясно. «Наверное, крылышки поцарапались, –  подумал Костик.  –  Ну, ничего... Надо взять в библиотеке книжку, в которой написано, как по-настоящему засушивают бабочек.  –  Он счастливо улыбнулся. –  Никому не покажу... Долго-долго буду смотреть, какая она...  Может быть, Антону только... Потом...»

       Костик долго перебирал смятые стебли травы, соломинки и листья, пока не вытащил из-под них бабочку. Она была еще жива и слабо трепыхалась. Костик смотрел на нее в недоумении и не мог понять, куда делось то, чем он любовался минуту назад. От былого великолепия не осталось и следа. Жалкий, изломанный и обесцвеченный Павлиний Глаз был похож на скомканную  бумажку. Из крыльев, ставших грязно-коричневыми, а местами вовсе прозрачными, торчали какие-то перепонки, одно нижнее крыло оторвалось совсем... Костик раскрыл ладонь, бабочка медленно поползла по ней, волоча за собой какие-то желтые мокрые нитки. «Кишки...»  –  подумал Костик, и вдруг ему стало так плохо, гадко и тоскливо, как не было еще никогда в жизни. Он заплакал...

      Слезы текли, он их размазывал по щекам, а в груди ворочалось что-то тяжелое и грубое, оно царапало, давило, не находило себе выхода, и это невозможно было терпеть. Он понимал, что совершил что-то ужасное. Слово «убийство» не пришло ему на ум, но он чувствовал, что переступил какую-то роковую черту, за которой теряет смысл все, во что он верил и считал неизменным: добро, красота, порядок, любовь родителей, сама жизнь... Это было так неожиданно и страшно, что ему не верилось в солнечный день, не верилось, что еще совсем недавно все было так просто и хорошо, несмотря на неприятности, которые на самом деле были такими пустяковыми. Ему стало казаться, что он никогда уже не будет веселым и беззаботным, не сможет смеяться... А самым ужасным было то, что ничего нельзя было вернуть: ни бабочку, ни того Костика, которым он был еще утром. Чудо исчезло, мечта  – тоже.
                . . .
 
      Павлиний Глаз был еще жив, он перебирал лапками и куда-то все тащил свое полураздавленное, изуродованное тело. Он не держал зла на глупую безжалостную силу, которая уничтожила его, пытаясь присвоить не принадлежащую ей красоту. Скорее всего, ему даже не было больно. Он просто выполнял свое предназначение: во что бы то ни стало выжить и оставить потомство. Он не знал, зачем это нужно, зачем вообще Природе его жизнь, его великолепие. Знала это только сама Природа. Наверное, для нее это маленькое происшествие значило не слишком много  –  одной бабочкой стало меньше на свете, только и всего...
     Но стало меньше и на одного глупого мальчика.