Баня на фоминой неделе

Николай Николаевич Николаев
    
     Давно Агнесса Петровна не покидала пределы своего дома.
     Опираясь на сучковатую палочку, она ходила только по двору, приглядывая за своими курочками, да наводила дома порядок, когда это было надо. Артроз её окончательно замучил. Сказалась долгая и тяжелая работа в совхозных коровниках.
     В морозильнике она держала запас хлеба и масла. Она  делала припасы, чтобы не ходить часто в магазин.  Этих припасов  хватало ей надолго. Ведь она привыкла ограничиваться немногим.
     Но сегодня она решила  добраться до магазина и купить всё необходимое для встречи сына. Одев новые блестящие галоши на тёплом подкладе, она заковыляла к магазину.
     В магазине она, развернув заранее приготовленную бумажку со списком необходимого,  долго всматривалась в текст. Да, глаза у неё уже стали не те.
     Молодая продавщица терпеливо ждала, пока Агнесса Петровна разберет свои каракули.
     – Сына встречать собрались,  баба Агнесса? – спросила продавщица.
     – Да, –  сказала Агнесса Петровна, –  мак  есть?
     – Есть, баба Агнесса. Есть.
     –  Почём?
     – Васильевский по семьдесят семь рублей, а Еремеевский –  по семьдесят девять.
     – А Ивановского по семьдесят шесть нету?

      –  Нет, баба Агнесса, еще на прошлой неделе закончился.
     Агнесса Петровна помолчала немного, что-то просчитывая в уме, и сказала:
     – Ну, тогда дай Васильевского по семьдесят семь рублей  один килограмм.
     –  Хорошо, баба Агнесса, – сказала продавщица и пошла в подсобку за маком.
      –  Или нет, –  поправилась Агнесса Петровна, –  не килограмм, а восемьсот грамм.
     – Хорошо, хорошо, –  согласилась продавщица.
     Вскоре она вернулась, взвесила мак и упаковала покупку.
     Агнесса Петровна глянула в свой список и сказала:
     – Дай еще пачку «Примы».
     – Пачку «Примы»? Хорошо, баба Агнесса, –  продавщица снова ушла в подсобку.
     – Коробок спичек, – сказала Агнесса Петровна, когда продавщица вернулась из подсобки с пачкой сигарет.
     – Коробок спичек, –  сказала продавщица и снова ушла в подсобку.
      – Три свечки восковые, –  сказала Агнесса Петровна, когда получила коробок спичек.
     – Ага, –  сказала продавщица и ушла за свечами.
     – Чекушку, – сказала Агнесса Петровна, сверившись со своим списком и приняв от продавщицы свечки. –  Только дай хорошую водку, не поддельную.
     Когда продавщица принесла маленький шкалик водки, Агнесса Петровна попыталась подслеповатыми глазами что-то прочитать на этикетке, но ничего не поняв, положила водку в  сумку.
      – Киселя дай пачку одну, –  сказала она затем.
     Уложив пачку вишневого киселя в сумку, она продолжила.
     – Взвесь двести грамм конфет, ирисок сливочных.
     Спрятав конфеты в сумку, Агнесса Петровна снова сверилась со своим списком.
     – Да, вот что еще, Люба. Принеси пачку мыла цветочного.
     Продавщица Люба долго искала в подсобке цветочное мыло, но так и не найдя его, вернулась ни с чем.
     – Нет, баба Агнесса, нет цветочного мыла.
     – А какое есть?
     – Есть «лаванда», есть «земляничное», есть глицериновое.
     – А цветочного, значит, нету?
     – Нет.
     Агнесса Петровна разочарованно вздохнула. Сын пользовался обычно цветочным…
     – Ну, дай тогда «земляничного» одну пачку.
     Сумка получилась достаточно весомой для хромой старушки. Но Агнесса Петровна доковыляла до дома сравнительно быстро. Надо было успеть приготовиться к встрече сына. Напечь пирожков его любимых, с яйцом и луком. Нажарить оладушек. А еще сын очень любил кисель фруктовый! Да и, конечно же, первым делом надо приготовить тюрю  из муки! Очень уж сын ее любит! Правда, он все по своему потом переделывает – крошит туда мелко кусочки хлеба и добавляет репчатого лука, причем обязательного свежего, только что поструганного.
     Весь вечер Агнесса Петровна, приставив свою палочку к свежевыбеленной печи, стояла у раскаленной плиты. Жарила, варила, месила тесто.
     Она даже не заметила за стряпнёй, как вечер плавно перетёк в ночь и наступил следующий день.
     Утром проснулась Агнесса Петровна довольно поздно. Так она считала, что поздно. На самом-то деле, едва исполнилось семь часов.
     Агнесса Петровна выставила в большой комнате на столе,  аккурат под иконой Христа Спасителя,  всё, что она настряпала за ночь: румяные пирожки с яйцом и луком. Пирожочки получились удачными. Агнесса Петровна смотрела на них и не могла налюбоваться. Пышные, румяные и немного поджаристые с боков. Вот такие и любит её сыночек! Там же на тарелке она выложила стопкой оладушки. И они получились на славу. Пухленькие и даже чуть ли не прозрачные. Очень старалась Агнесса Петровна. Выставив всё, что она наготовила,  она достала рюмку и поставила на стол ещё и шкалик водки. Там же на столе оставила «Приму» и спички. Чтобы всё было под рукой, как только сын придёт к ней.
     После всех этих приготовлений она пошла топить баню. Агнесса Петровна по-настоящему баню топила редко. Так только, слегка, чтобы помыться. Ну, а сегодня, для сына, она решила натопить жаркую баньку. Для этой цели у нее ещё было немного, хороших, сухих,  дров. А еще она приготовила ароматный березовый веничек. Выменяла на десяток яиц у соседки. Благо  её пеструшки хорошо неслись. Правда,  негодные, норовили спрятаться в труднодоступные места, куда-нибудь под штабель старых полуистлевших досок и там снести свои яйца. Приходилось потом сгибаться в три погибели и палкой осторожно их оттуда выкатывать.
     С трудом, волоча за собой негнущуюся ногу, она потихоньку натаскала в баньку и водички, и дров, и веничек свежий березовый принесла, и ароматное земляничное мыло, и свежее полотенце. Баня у нее нагрелась быстро,  и не мудрено  – на дворе был теплый весенний день! Стояла Фомина неделя. Решив прилечь, она даже окно в большой комнате распахнула – пусть аромат налитых берёзовых почек наполнит её дом! Агнесса Петровна  зажгла купленные в магазине свечи и,  поставив их перед иконой, прилегла.   
      Усталость быстро сморила её. И уже перед тем как  упасть в тяжелый сон, вспомнила – она же совсем забыла посыпать по углам дома мак! Но поделать уже ничего не могла – сон как тяжелой крышкой прихлопнул её, и она забылась.
     Но среди ночи глаза у неё вдруг открылись, и Агнесса Петровна едва не подскочила на кровати – она забыла посыпать по углам дома мак!
     Забыла! Совсем забыла посыпать мак!
     Старушка прислушалась, что-то брякнуло в большой комнате, скрипнули половицы.
     Кот? Агнесса Петровна встрепенулась. В раскрытое окно с улицы пробрался кот и сейчас поедает угощение, которое она приготовила для сына!
     А может быть это сын? Павлик? Он помылся в баньке, и сейчас угощается тем, что она для него так старательно приготовила накануне?
     Забыв об осторожности, она поднялась и свесила ноги с кровати, продолжая сидеть.
     – Павлик, – тихо позвала она. Шум в комнате стих. Как не прислушивалась Агнесса Петровна, но больше ничего не услышала. Она снова прилегла. Сын у неё умер в прошлом году. Вернулся из города, где жизнь у него не задалась. И стал жить у неё. Работал шофёром у фермера Мишки, ходил к вдове Семёновой. Но радовалась Агнесса Петровна этому счастью недолго. У её Павлика отказало сердце и пришлось его похоронить рядом с отцом. У того, правда, сердце от водки отказало. А Павлик-то ведь совсем почти не пил. Так, чекушечку  разве что, после баньки. Курил только...
     Мысль её вдруг оборвалась с новым шумом из большой комнаты. Там со стола  что-то упало с металлическим стуком. Нож?
     – Павлик? – снова позвала она. И опять всё стихло.
     Эх, Павлик, Павлик! Наверное, не стоило сыну возвращаться из города!  У него так болела душа, когда он ходил вокруг покосившегося её домика и прикидывал, как на те копейки, которые у них были, починить старый дом. Да и глядя, как мать мучается со своим артрозом, он тоже сильно расстраивался. Что только Павел не пытался делать, чтобы облегчить её страдания. И на муравейник возил, муравьев загонял ей на больную ногу, и грязь привозил из Мултаево, специально колени ей намазывать. Но ничего не помогало. От этого Павел ещё больше переживал. И вот умер…
     Поднявшийся в большой комнате шум прервал ход её мыслей.  Она слышала, как на пол со стола полетела чекушка, рюмка со звоном  упала и покатилась по полу, глухо шлёпнулась тарелка с пирожками, ещё что-то повалилось.
     Мак! Забыла мак посыпать по углам! У Агнессы Петровны от страха зашлось сердце, но она всё-таки дотянулась до палки и с трудом поднявшись, заковыляла в большую комнату.
     И уже совсем у входа, перед тем как зайти в большую комнату, она вдруг явственно услышала в своей голове голос Павлика: «Стой! Не заходи туда, мама!»
Агнесса Петровна замерла и как встала, так и простояла, наверное, до самого утра. Она не помнила, как потом вернулась на свою кровать и проспала до обеда.

     Проснулась она от легкого сквозняка. Свежим ветерком тянуло из большой комнаты. Она ведь оставляла там на целую ночь раскрытым окно. Агнесса Петровна, тяжело опираясь на палочку, прошла в большую комнату. И как только зашла в комнату, так и обомлела. В комнате по полу было раскидано всё угощение, которое она так старательно приготовила для сына. Белая оконная занавеска колыхалась на ветру, сметая со стола пустые фантики из-под ирисок. Пирожки, оладьи  валялись нетронутыми на полу, несгодившаяся мучная тюря как коровья лепёшка красовалась кучкой, пустая чекушка лежала в лужице невыпитой водки, а невыкуренные сигареты из распотрошенной пачки были разбросаны по всей комнате. И только все сливочные ириски были старательно выедены.
      – Господи! Господи! – запричитала Агнесса Петровна и хотела перекреститься на икону, но сбилась, забыв, откуда надо начинать класть крест. Никогда не забывала, делала это не думая. А тут забыла.
     – Господи! Господи! – повторяла Агнесса Петровна, суетно направляясь к бане.
     Тридцать лет назад в этой бане бабка-повитуха избавила её от ребёнка. Аккурат после пасхи, на Фоминой неделе. Кажется, это Гавриловна была повитухой. Всё у неё тогда валилось из рук. И ковш с горячей водой уронила у печки, и тазик, приготовленный для неё, перевернула. А она сама только лежала на полке и равнодушно смотрела, как Гавриловна носилась бестолково по бане, не зная, как унять у неё кровотечение.
     – На седьмом месяце! Какой грех!  Какой грех!
     Но ничто не могло уже остановить её от этого шага. Как она решила тогда, что не родит второго сына своему мужу, так и стояла на своём, как Гавриловна не пугала её. Муж обидел её, сильно избил спьяну. Вот она и решилась.
     Агнесса Петровна зашла за баню. Кажется здесь. Да, точно! Здесь!
     Она положила на землю свою палку и, взяв в руки лопату, разгребла в сторону растительный мусор. Да это здесь. Земля была мягкая  как зола. Словно все тридцать лет она здесь горела огнем, выгорая. Долго копать ей не пришлось. Несколько раз погрузила она лопату в землю и вот. Вот он, тот самый посылочный ящик, куда Гавриловна в тот злосчастный день положила младенца.
     Агнесса Петровна вытолкала лопатой ящик на поверхность и нетерпеливо, ломая ногти, оторвала наживленную несколькими гвоздиками,  крышку… Младенца там не было.
     – Мак! – вырвалось у Агнессы Петровны. Она смотрела на пустой ящик и всё повторяла:
     – Мак! Забыла посыпать мак!

Комментарий:

 сыпать мак по углам дома на фомину неделю – защитить дом от визита непрошенных гостей с того света.