На задворках бани

Игорь Филатов 2
               
               
         В нашем городе баня притаилась в тихом местечке на самой окраине. Если не знаешь, где свернуть, можно пройти мимо и не заметить. Я обычно хожу туда по субботам, когда полный аншлаг: куча автомобилей перед входом, теснота, гам, шутки, пиво... Словом, мужской рай.
         А тут пришел в пятницу утром. В раю пусто. Ни одного автомобиля, только два посетителя, кроме меня. Тихо, даже скучно. Зато пар –  лучше не надо. В парилку я входил в гордом одиночестве. После трех заходов вышел на улицу, благо погода стояла самая что ни на есть майская.
         На скамеечке перед входом никого... Даже поговорить не с кем. Я постоял на солнышке, походил туда-сюда и завернул за угол бани. В ее боковую стену упираются два ряда гаражей  –  друг против друга  –  образуя что-то вроде небольшой улицы с огромной лужей посередине. А возле самой стены, там, где между гаражами и баней остается небольшой кусочек земли, я обнаружил маленькое зеленое царство, выросшее и процветающее благодаря тому, что здесь уже ничего нельзя построить: лопухи, крапива, в общем, самые типичные представители родной российской флоры. Перед входом в баню тоже что-то растет: цветы, кустики карликовой айвы, несколько елочек. Все обложено кирпичом, подстрижено, ухожено, красиво... И так убого по сравнению с царством, над которым я сейчас возвышался, как господь Бог, в одном полотенце.
 
        Ночью прошла гроза, на траве еще не высохли крупные капли. Покоем, довольством и какой-то первобытной роскошью дышала эта полянка. Я не утерпел и присел, чтобы приблизиться к этому зеленому миру и рассмотреть его получше. Присел и... забыл про баню. Растения словно ожили, а время остановилось, вернее, потекло по их зеленым часам.
       Оказалось, на этой сцене не так уж много персонажей. Сразу ясно, что главный здесь – лопух. Три его огромных мощных листа заняли чуть ли не треть полянки, но между ними уже пробились копья крапивы, ее темно-зеленые резные листья как бы спорят с мягким бархатным цветом листьев лопуха. Легко представить, как сварливая крапива резким скрипучим голосом требует, чтобы лопух подвинулся, а он добродушным басом отвечает: «Брось, соседка, не кричи, всем места хватит. Тянись себе вверх, если хочешь, а я и тут солнышка ухвачу». 
        Особняком, сбившись в кучу, воинственно топорщится осот. Между его узкими острыми листьями уже не пробиться никому. Я не утерпел, погладил ладонью эту зеленую щетку –  колется. Гордый!
        Конский щавель, весь в ржавых пятнах и дырках, явно не аристократ, зато живуч. Растопырил широкие корявые листья, захватил себе кусок земли и никому в ус не дует. 
        На небольшом, с пятачок, свободном пространстве между конским щавелем и осотом вылезла пастушья сумка, маленькая, тощая, жалкая. По сравнению с другими, словно нищенка. Торопится, цветет, а цветочки такие же невзрачные, как сама: беленькие, меленькие. Но ведь цветет же!               
        Неистребимая ползучая травка-коврик, названия которой никто не знает и топчет всяк, кому не лень, стелется украдкой по углам полянки.
        Вот, пожалуй, и все обитатели этой маленькой страны, этой зеленой Швейцарии на задворках бани.
        Ах, да! Самого симпатичного, самого яркого и вообще самого-самого я сразу как бы и не заметил. Конечно, я видел, что он тут; это было само собой  –  как же без него? –  и вот не заметил. Одуванчик! Сколько их здесь было! И как же они радовались солнцу! Как светло и весело было от них на этом кусочке земли! Кроме жизнерадостно-цветущих, там были и увядшие, которые отцветали, были и лысенькие старички. Но из светло-зеленых розеток глядело столько толстеньких карапузиков, готовых распуститься, что мне стало ясно, кто истинный хозяин полянки.
       Со всех сторон полянку окружают дела рук человеческих: стена бани, гаражи, сверху полнеба закрывает строящийся элитный дом из красного кирпича. Стоило поглядеть вокруг, и становилось грустно – так мал и беззащитен был этот островок зелени, этот мирок среди камня, кирпича и ржавого железа. Но стоило снова опустить голову, и мирок превращался в настоящий мир, полный жизни, красоты и высшей мудрости, так непохожий на искусственный, суетный мир людей.
       Я был не единственный, кого привлек этот уголок. Прямо передо мной на одуванчик села цветочная муха, очень похожая на пчелу. Ей меня не обмануть, в детстве я таких немало переловил, чтобы послушать, как они жужжат в кулаке: «Зум-зум-зум...» За это мы их звали «музыкантиками». На соседний одуванчик прилетела другая, похожая, но поменьше и немного другой расцветки: верхняя часть спинки в продольную светлую полоску, нижняя – в поперечную. Может, это был другой вид, но я предпочел считать, что это дама и кавалер. Дама бесцеремонно прогнала кавалера и исчезла сама, а на лист конского щавеля выползли один на другом два жучка изумительной красоты: если бы существовало зеленое золото, оно было бы именно такого цвета. Представляю, сколько б оно стоило!.. Парочка свалилась с листа, как только я дотронулся до них, а я пригляделся еще внимательнее и стал замечать то здесь, то там муравьев. Маленькие, деловитые, невозмутимые, они были везде. Пока я исследовал полянку, некоторые из них уже давно исследовали меня.

        Мне очень не хотелось возвращаться в баню, но не мог же я просидеть на задворках до вечера. Я в последний раз окинул взглядом открытый мною мир, и тут, словно для того, чтобы этот день лучше запомнился, произошло чудо.
        В самом начале, как только я пришел сюда, мне бросились в глаза маленькие легкие пушинки. Они висели в воздухе почти неподвижно, а иногда, словно насмехаясь над земным притяжением, медленно перемещались вверх, вбок, куда угодно, только не к земле. Огромная отстоявшаяся лужа между гаражами тоже была покрыта крапинками пушинок. Я еще подумал: «Ого, уже тополя пух бросили, значит, лето близко»,  –  и забыл о них. Но когда уже собрался уходить, откуда-то сверху, из-за гаражей появилось большое прозрачное облако из таких пушинок. Оно было почти круглой формы. Ветер катил его по воздуху, словно огромный невесомый клубок. Прямо над лужей облако остановилось и зависло, пушинки медленно вращались внутри него, мерцая на солнце – сказочное зрелище! – и вдруг разлетелись в одно мгновение, ветру надоела его игрушка.
        Я вздохнул и пошел в баню. Там было уже целых пять человек. Два приятеля, толстые, распаренные, раскинувшись на скамьях, рассуждали, где лучше отдыхать: у нас или за границей.
       –  Чего там делать? – простуженным басом говорил один.  –  Ну, был я в прошлом году на Корфу. Это...   Э-э-э... В общем, Греция. И что? Тоска! Каждый день одно и то же: с пляжа  –  на пляж. И  –   ж-жара-а!!! Я через неделю купил билет и улетел. Не надо ни вина ихнего, ни апельсинов.
      –  Да-а-а... –  соглашался другой. – У нас лучше. Зимой, конечно, того... печально, а как все зазеленеет  –  благодать! В лесу, к примеру, или на речке... Птички поют... Красота...
       Потом вздохнул:
     – Времени вот только нет: то техосмотр, то ремонт, то жена что-нибудь придумает. А как приедешь на дачу  –  не знаешь, за что хвататься... Не-е-т, дома не отдохнешь, надо куда-то ехать...

         Я лежал, отделенный от них спинкой дивана, и думал:
«Наверное, он прав. Но прямо вот тут, за стеной, стоит только выйти из двери и зайти за угол, место, которое может дать то, чего люди не могут найти ни в Греции, ни на собственной даче: покой, красоту и радость от сознания того, что и ты часть этого великолепно устроенного мира. И сколько этих мест повсюду! В той же Греции! Что мешает их увидеть? Всего-то и надо  –  чуть-чуть изменить угол зрения и присмотреться».

        Попарился я замечательно, но главным в тот день было все же другое.
                . . .

        Ровно через неделю я снова пришел в баню, и первым делом заглянул за гаражи. Смотреть было уже нечего, зеленое царство было скошено под корень. Торчали стебли, валялась жухлая трава, и все было так безжизненно, сухо и скучно, что у меня резко испортилось настроение.