Гибель династии Романовых. Исорический роман

В настоящей книге автор описывает важнейшие события последних лет жизни императора Николая II, его семьи и близких ему людей.
Основными из них являются: фальсификация отречения Николая II от престола, подготовка к расправе и расправа над Николаем II и его семьей, уничтожение свидетелей – свиты царской семьи, отношение большевиков к остальным членам рода Романовых.
Наряду с известными материалами в печати, в книге использованы неизвестные и малоизвестные материалы из жизни царской семьи, в том числе воспоминания великого князя А.М. Романова.
Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей России.




Предисловие

Все дальше уходят вглубь истории события 1917-1918 годов, отстранение от престола российского императора Николая Александровича, подготовка и осуществление убийства свергнутого императора Николая Александровича, его семьи и близких к ним людей.
Организаторы преступления сделали все, чтобы скрыть истинные обстоятельства этого убийства.
Много вышло различных книг, посвященных убийству царской семьи, но разные авторы рассматривают его по-своему: одни считают его уголовным, другие – ритуальным, третьи – политическим.
Безусловно, что оно уголовное, так как осуществлено без суда, но не ритуальное, так как оно было осуществлено русскими масонами, оно политическое и финансировалось зарубежными масонами.
Русские масоны своим происхождением и своими симпатиями были связаны с масонами Великобритании, Франции и США. Однако русская масонская организация была не совсем обычной, как за рубежом. В ней был ликвидирован сложный ритуал и масонская система степеней, была сохранена лишь непременная внутренняя дисциплина, гарантировавшая высокие моральные качества их членов и их способность хранить тайну.
Цель русских масонов была – демократизация России, равноправие русского еврейства, замена монархического строя на республиканский (или, в крайнем случае, на монархию британского образца, когда монарх “царствует, но не правит”), отделение церкви от государства.
Русские масоны стремились не использовать Россию для достижения своих политических целей, как большевики, но воплотить в России свои политические идеалы для блага самого русского народа.
Поэтому в условиях Мировой войны русские масоны были за сохранение обязательств, за войну до победы вместе с Антантой против держав Четвертого Союза.
Контролируя и правительство, и Советы, масоны, как они думали, вели Россию к победе и республике, балансируя между стихией революционного народа, достижением собственных целей и исполнением союзнического долга.
Так как своим главным врагом масоны традиционно считали монархию, то они паче огня боялись монархической контрреволюции, реставрацию правления Николая II на троне.
Решением масонов арестованный император Николай II и его семья из Царского Села были вывезены в далекий Тобольск, чтобы какой-нибудь бравый генерал не освободил “вдруг государя”.
Масоны-большевики пошли дальше: чтобы не передавать Николая II немцам по их требованию, они решили без суда его расстрелять.
В целях дезинформации спланированного злодеяния большевики переводят Николая II, его семью и близких их людей в Екатеринбург, помещают в доме Ипатовых и
там, в полуподвальном помещении, всех расстреливают.
Убийство бывшего русского императора Николая II, его семьи и близких им людей является не только умышленным убийством, но величайшим злодеянием, оказавшим влияние на судьбы мира.

Глава  первая


I

Как и ожидалось, Восточный фронт стал одним из двух главных театров Мировой войны, как стали ее называть в России. Боевые действия на Западном фронте приняли позиционный характер, и германское правительство смогло перебросить на Восточный фронт 14 корпусов. Если в компанию 1914 года против России был сосредоточен 21% сил германской армии, то в 1915 году – 40%. Кроме того, на Восточном фронте находилось подавляющее большинство войск Австро-Венгрии. Германия готовила прорыв русского фронта в Галиции по линии Горлица-Громник.
В прорыве у Горлицы было сосредоточено более двухсот тяжелых орудий, не считая легкой артиллерии. Командовал немецким прорывом талантливый стратег Август фон Макензен.
19-го апреля немцы перешли в наступление. Наступлению предшествовала мощная артиллерийская подготовка. Впервые в истории войны был применен так называемый огневой вал. Ровно сутки шестьсот пятьдесят орудий обстреливали русские позиции, выпустив 700 тысяч снарядов.
У русской армии было всего четыре тяжелых орудия. На ураганный огонь немецкой артиллерии русские могли ответить лишь 5-10 выстрелами на легкую пушку в день – не было почти снарядов.
За час до наступления в бой вступили германские минометы, которых в русской армии еще не было. Ощущался недостаток в ружьях и даже в сапогах. Потери были огромны. Но русские войска держались. В первый день немецкого наступления русские отошли только на два километра. Через три дня немцам удалось прорвать русскую линию обороны. 3-я русская армия вынуждена была отходить. Сказалось двойное превосходство австро-германских войск в живой силе, многократное – в пулеметах, легкой и особенно в тяжелой артиллерии и боеприпасах. Русские с боями оставили Перемышль, Львов, большую часть Галиции. Одновременно немцы усилили давление на северном участке Восточного фронта.
Успехи немцев на Восточном фронте заставили Ставку менять стратегию, была поставлена задача сохранения живой силы армии. В условиях новой стратегии русской армией были оставлены Варшава, Вильнюс, Ровно, Брест-Литовск. В тылу царила паника.
Генерал Макензен надеялся взять русскую армию в клещи и уничтожить, но блестящими маневрами генерал Алексеев вывел армию из Польши – ни одна русская дивизия не была окружена. Генерал от инфантерии, генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев, сын офицера, окончил Московское пехотное юнкерское училище и Николаевскую академию Генерального штаба.
В 1898 году – полковник и профессор Николаевской академии Генерального штаба








6

по кафедре истории русского военного искусства. С мая  1904 года – генерал-майор, начальник отдела Генерального штаба. С октября 1904 года – генерал-квартирмейстер штаба 3-ей Маньчжурской армии. С началом Великой войны пришла должность начальника штаба армией Юго-Западного фронта. В сентябре 1914 года награжден Георгиевским крестом IV степени и произведен в генералы от инфантерии. В марте 1915 года был назначен главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта.
Цепь русских крепостей на западной границе оказались в тылу неприятеля. Крепости были оставлены. Только западный форпост Варшавы, крепость Новогеоргиевск (Модлин) держался три недели, оттягивая на себя силы неприятеля и облегчая тем самым генералу Алексееву осуществить правильное отступление русских войск. Новогеоргиевск капитулировал 20-го августа. 85 тысяч солдат и офицеров сдались в плен.
Русская ставка из Бороговичей была перенесена на восток – в Могилев. В октябре наступление немцев было остановлено по линии Рига-Двинск-Пинск-Ровно-Тернополь. Фронт удалось стабилизировать. Противник был обескровлен, и затишье наступило и на западе, и на востоке. Вновь планы Германии были сорваны. Россия из войны не вышла, ее армии не были уничтожены. Но впечатление от поражения было тяжелое. Особенно в штабах и тылу.
В плен попало более миллиона солдат и офицеров. Более двухсот тысяч погибло. Старая императорская армия была почти вся перемолота во время этого страшного отступления. Особенно пострадал офицерский кадр пехоты. На фронте осталось не более 870 тысяч воинов – треть армии 1914 года.
Великий князь Николай Николаевич, сын великого князя Николая Николаевича (старшего) и внук императора Николая I родился 6-го ноября 1856 года. Великий князь учился в Николаевском инженерном училище, а затем с серебряной медалью окончил в 1876 году Николаевскую военную академию. Служил в боевой армии во время русско-турецкой войны 1877-1878 годах. В 1895 году был назначен императором Николаем II генерал-инспектором кавалерии, став фактически командующим всей кавалерией империи.
В 1905 году он был назначен главнокомандующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Добился от царя подписания манифеста 17-го октября, в котором провозглашались основные гражданские свободы (неприкосновенность личности, свобода совести, слова, собраний и союзов), предоставление избирательных прав широким слоям населения и невозможность вступления в силу законов без одобрения их Государственной думой. Его уважали и ценили лучшие представители русской либеральной части общества, но царь охладел к своему дяде.
Ввиду того, что в начале Великой войны император сам хотел встать во главе русской армии, но министры отговорили его, указывая на необходимость его руководства страной, при мобилизации тыла он назначил на должность Верховного Главнокомандующего Николая Николаевича.
23-го августа 1915 года великий князь Николай Николаевич и его начальник штаба генерал  Николай Николаевич Янушкевич были смещены со своих постов, и в Верховное главнокомандование вступил император Николай II. Начальником штаба стал генерал








7

Алексеев. Царь возложил на свои плечи непосильное бремя ответственности за исход войны.
Николай II взошел на престол в 1894 году после смерти своего отца, императора Александра III. Миротворца, как его называли в народе.
При Александре начался процесс реформирования, который и закончился с его смертью. Его наследник новый император Николай II побоялся продолжить преобразования, и первое время занимался тем, что пытался совершенствовать старый механизм, ничего в нем принципиально не меняя. Россия нуждалась как в политических, так и в социальных реформах.
После нескольких лет царствования Николая II назвали “Кровавым”, и действительно, время его правления отмечено многими кровавыми событиями. К одним он имел самое прямое отношение, другие происходили как бы не по его вине.
Первое кровавое событие случилось в период его коронации. Согласно ритуалу коронация нового царя отмечалась народным гулянием, на котором бесплатно раздавали еду, сладости, сувениры, кружки с гербами. На этот раз местом для гуляния выбрали Ходынское поле. Здесь поставили яркие палатки, полные всякой всячины. Но не закопали рвы. Народ собрался задолго до начала праздника. Всего людей было не меньше полумиллиона, и когда все кинулись за подарками, началась страшная давка, многие падали в рвы, на землю, другие по их телам рвались вперед и тоже падали под ноги обезумевшей толпы. Тогда погибло более 1500 человек. Многие были ранены и изувечены. Трагедия получила название Ходынки. Это случилось утром 18-го мая 1896 года, а днем уже все было убрано и празднество продолжалось.
Приехавший туда молодой царь со свитой был смущен и подавлен. Но они отметили другое: вечером того ужасного дня царь с женой царицей Александрой Федоровной, Алекс, как он ее нежно называл, веселились и танцевали на балу у французского посла Монтебелло. В 1898 году разразился страшный голод, началось волнение в армии. В самом начале XX столетия произошла целая серия террористических актов: в феврале 1905 года был убит министр просвещения, через год – министр внутренних дел Синягин, погиб финский генерал-губернатор, а потом и новый министр внутренних дел Плеве. Многие были поражены реакцией царя на эти несчастья. Он казался спокойным и невозмутимым. Никто не мог понять причину такого поведения. А он записывал в своем дневнике, который вел с детства: ”Нужно со смирением и твердостью переносить испытания, посылаемые нам Господом для нашего блага”. Это его ответ на убийство Синягина, а после убийства Плеве он записал: “На то Его святая воля”.
Божьей волей Николай II объяснил многие неудачи своего правления. Но в то же время он понимал, что упованием на Бога насилие не остановить. После гибели Плеве он назначил новым министром внутренних дел генерала Святополк-Мирского, который предложил совершенно другую политику: действовать не подавлением, а миром. Это было ближе характеру царя, он был миролюбивый человек и не хотел насилия.
В конце 1904 года Николай II собрал совещание ведущих государственных деятелей и добился их поддержки начать в России реформы. Было принято решение разработать закон “О предначертании и усовершенствовании государственного порядка”.








8

Разработку этого закона он поручил прогрессивно настроенному премьер-министру С.Ю. Витте.
Еще раньше Николай II обратился с “Воззванием к державе”, предлагал установить всеобщий мир. Но все эти благие начинания ничем не закончились.
В 1904 году началась русско-японская война, а в 1905 году Россия потерпела сокрушительное поражение. Николай II не хотел этой войны, но ее хотели другие, уверяя царя, что японцы воевать не умеют, а России нужна победа, чтобы сдержать начинающуюся революцию. И царь поддался на уговоры.
В самом начале 1905 года случилось еще одно страшное событие, получившее в истории название Кровавое воскресенье, после чего Николая II и назвали Кровавым.
9-го января 1905 года тысячи рабочих во главе со священником Гапоном, который, как потом выяснилось, был агентом Департамента полиции, отправились к царю с петицией, в которой хотели рассказать ему о своих бедствиях, и о тех притеснениях, которые терпели от фабрикантов. На подступах к Дворцовой площади колонну рабочих, в которой было много женщин и детей, встретили войска. Рабочим предложили разойтись, но они не захотели. Гапон уверял, что царь ждет их. Но во дворце царя не было. Буквально накануне он уехал в Царское Село.
Войска стали стрелять в народ. В тот день погибло более 100 человек и ранено 2000. Царю доложили, что рабочие хотели напасть на Зимний дворец и войска вынуждены были стрелять, защищая его. Царь поверил всему, и, описывая это в своем дневнике, закончил словами: “Господи, как больно и тяжело!”.
Он не был жестоким человеком, но был слабым, на что, как властитель, не имел права. Кровавое воскресенье подтолкнуло развитие событий. В Москве террорист Клюев убил великого князя Сергея Александровича, совершались другие убийства. По всей России начались забастовки, переросшие во всеобщую стачку, мятежи в армии и на флоте. В эти дни казалось, что царю не удержаться на троне, но на этот раз все обошлось.
По предложению американского президента Т. Рузвельта Россия и Япония закрепили мир.
Николай II поддался уговорам Витте, и 17-го октября 1905 года подписал манифест, в соответствии с которым впервые в России созывалась Государственная дума. Хотя выборы в нее не были ни прямыми, ни всеобщими, ни равными, тем не менее, это был шаг к созданию в России конституционной монархии и к частичному ограничению власти царя.
Революцию удалось “усмирить”. Однако манифест дорого стоил самому С.Ю. Витте: ему пришлось уйти в отставку. Но появился другой великий реформатор – П.А. Столыпин, умный и сольный государственный деятель, который будущее страны видел в крепком и хозяйственном русском мужике. Он не терпел никаких бунтов и был беспощаден к любому непослушанию.
К этому времени царь изменился, и насилие его уже не смущало. Но реформы шли успешно, в стране воцарилось относительное спокойствие, а 1913 год – год 300-летия правления Романовых – стал вершиной процветания империи. Реформы Столыпина, (которого в то время тоже уже не было – он погиб в результате террористического акта),








9

обеспечили России невиданный подъем, и она готова была стать первой державой в Европе. Николай II завоевал себе славу удачливого монарха. Россию не поколебала начавшаяся в 1914 году Мировая война, в которой Россия воевала против Германии.
Николай II принял на себя командование русской армией, оставив правление на царицу Александру Федоровну, а точнее на Григория Распутина, который имел огромное влияние на царицу, и без которого она не решала никакие вопросы.
При дворе начался полный хаос. Царица смещала неугодных Распутину людей, на их место назначала других, требуя от Николая II поддержки своих решений.
За свою жертвенную работу по воодушевлению армии и принятие непосредственного участия в разработке плана операции по отражению прорыва германских войск на Западном фронте весной 1915 года, по ходатайству Думы Юго-Западного фронта, императора Николя II попросили возложить на себя знак ордена Святого Георгия IV степени. С этим “белым крестиком”. С этим крестиком государь не расставался до последней минуты жизни.
В результате германского наступления на Восточном фронте в 1915 году российские войска были вытеснены из большей части Галиции, Польши, части Прибалтики и Белоруссии. Россия отдала врагу губернии с 23 млн. жителей (13% населения империи), притом самые индустриально развитые. Потери русской армии с начала войны составили 3,5 млн. убитыми, ранеными и пленными, из них свыше 300 тысяч было убито, 1,5 млн. попало в плен, офицерский корпус потерял 45 тысяч человек, кадровая армия была почти полностью выведена из строя. Пришлось призывать резервистов второй очереди – сравнительно немолодых людей, забывших все военные навыки и обучать молодых новобранцев, на офицерские должности готовить штатских людей по ускоренной программе. Качество армии существенно ухудшилось.
Так как русская армия отступлением 1915 года была значительно разрушена, то на 1916 год союзниками ее наступление не планировалось. Планировалось наступление англо-французских войск на Сомме и осажденной немцами французской крепости Верден. Здесь должен был решиться исход и компания 1916 года.
Но русское командование чувствовало растущую мощь возрождающей армии, и генерал Алексеев предложил союзникам, что Восточный фронт перейдет в контрнаступление за десять дней до намеченного наступления союзников на Сомме, чтобы связать австро-германские войска на востоке. Главный удар Ставка планировала нанести на немецком участке в Латвии и Белоруссии – под Ригой и на озере Нарочь – силами Западного фронта под командованием генерала от инфантерии А. Е. Эверта и старого генерала Курпаткина. Но они победы не обещали, ссылаясь на мощную оборону противника и силу войск. Тогда на военном совете 1-го апреля только что назначенный командующим Юго-Западного фронта генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов предложил главный удар совершить на своем участке против австрийцев. С некоторыми колебаниями генерал Алексеев согласился на предложение Брусилова, отведя Западному и Северному фронтам роль второстепенных.
Русская армия тщательно подготовилась к майскому наступлению. О нехватке боеприпасов и вооружения больше не было и речи. Мобилизованная промышленность








10

давала войскам большую часть потребных снарядов, винтовок, орудий и пулеметов. На фронт стало поступать новое оружие, минометы, изготавливающиеся на Ижорском заводе. С середины 1915 года через Архангельск и Владивосток в Россию хлынул поток поставок от союзников – в зиму 1915-1916 годов союзники продали русской армии более миллиона винтовок, 9 млн. снарядов для полевых трехдюймовок, 1,7 млн. снарядов для орудий среднего калибра, 11 тысяч пулеметов. Особенно тщательно к наступлению готовился Юго-Западный фронт, которому предстояло выполнить главную стратегическую задачу. Австрийцы совершенно уверенные в неспособности русской армии к наступлению, дезинформированные к тому же русской контрразведкой, перебросили силы на Итальянский фронт, и ослабили Юго-Западный фронт.
22-го мая русские войска перешли в наступление на 450-километровом фронте и в первые же дни прорвали оборону австрийцев на нескольких участках, а за три месяца продвинулись на глубину 80-120 км. Неприятель потерял до 1,5 млн. человек, в том числе около 420 тысяч пленными, в том числе 9 тысяч офицеров. Захвачено 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов. Отнята у противника территория более чем 25 тысяч кв. км. Австрийская армия была практически разгромлена, и в дальнейших компаниях без помощи своего германского союзника действовать не могла.
Русские войска освободили Дубны и Луцк, заняли Черновцы, Тернополь, Станислав (ныне Ивано-Франковск), вновь утвердились на перевалах Карпат. В срочном порядке, перебросив с Западного на Австрийский фронт 15 дивизий, немцы смогли остановить наступление русских войск.
Наступление Юго-Западного фронта (получившее название Луцкого, а позднее – Брусиловского прорыва) помогло снять осаду Вердена и добиться успеха на Сомме.
Но цена его была велика – 1 млн. 200 тысяч убитых и раненых и 212 тысяч пленных.
Успешные действия русских войск оказали большое влияние на всю компанию 1916 года.
В 1917 году немецкое командование решило перейти  к стратегической обороне на всех фронтах.
Россия имела превосходство над противником в числе войск, армия была полностью перевооружена, хорошо экипирована, боеприпасы, снаряды и патроны – имелись в изобилии. Теперь на одно легкое орудие боезапас составлял 3000 снарядов. А на тяжелое 3500.
Новое поколение офицеров и генералов выдвинулось во время войны. Молодые, решительные, патриотические, они умели обращаться со сложной техникой и понимали законы современной войны значительно лучше своих предшественников, делавших карьеру во многом благодаря выслуге лет и протекции в высших сферах.
На апрель-май 1917 года Ставка готовила генеральное наступление от Риги до устья Дуная и на Кавказском фронте, высадку морских десантов на Босфоре.
На Петроградском совещании в январе 1917 года союзники скоординировали свои планы, четко определили сроки начала компании.









11


II


Война привела к существенным изменениям в государственном управлении  России. В условиях военного времени государственный механизм постоянно давал сбои, ему не хватало чуткости, оперативности, гибкости в управлении страной.
В Российской империи фактически оказалось два правительства. Царь Николай II намеревался в случае войны с Германией сам занять должность Главнокомандующего. По этой причине, согласно утвержденному в канун войны Положению, Главнокомандующий получал неограниченные права по всем военным и гражданским вопросам. Однако в последний момент царь изменил свое решение, и Главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич, что дало повод семидесятипятилетнему премьеру И.Л. Горемыкину заявить председателю Думы, что правительство распоряжается лишь на внутреннем фронте. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: великий князь, не будучи правителем страны, не был подотчетен правительству и пользовался практически неограниченной властью. Справедливо осуждая гражданские власти за нерешительность и ведомственные склоки, Ставка все больше вмешивалась в дела тыла. Верховный Главнокомандующий рассылал приказы непосредственно местным властям, не ставя в известность столицу. Совет министров, чтобы координировать действия военных и гражданских властей, попытался учредить в Ставке должность специального “гражданского комиссара”, однако генералы решительно отказались пускать “штатских” в свои дела.
С другой стороны, исполнительная власть по-прежнему в руках императора. Назначенный им Совет министров не был ответственным перед Думой, а каждый министр без ведома председателя правительства имел право доклада монарху. В результате сохранить единство в Совете министров чрезвычайно сложно.
Кабинет Горемыкина не располагал долгосрочной программой работы в военных условиях, не было у премьера также и конкретного плана перевода народного хозяйства на военные рельсы. Политика правительства определялась главным образом требованиями момента. И тем более в планы Совета министров не входила модернизация политических и социально-экономических институтов империи, на чем настаивали думцы и часть предпринимательских кругов.
Когда в конце августа 1915 года, после полосы тяжелых поражений на австро-германском фронте, Николай II вступил в должность Верховного Главнокомандующего, сместив с поста великого князя Николая Николаевича, царь надеялся, что своим поступком он вселит в армию и народ уверенность в конечной победе и сплотит вокруг себя своих подданных.
Бывший Верховный Главнокомандующий был назначен наместником на Кавказе и главнокомандующим Кавказской армией вместо престарелого графа И.И. Воронцова-Дашкова. Дума и ближайшее окружение царя, великие князья и министры, были против принятия на себя государем  поста Верховного Главнокомандующего. Они боялись новых








12

неудач на фронте, которые после тягостного отступления казались теперь неизбежными. Другие, лучше знавшие ситуацию с положением тыла, напротив, боялись перелома в войне и роста популярности царя как Главнокомандующего в результате побед русского оружия.
Царь принимал на себя новое бремя с тяжелым сердцем, но, ясно сознавая, что за судьбу страны ответственность несет он, Николай II не считал возможным в трудный момент поражений прятаться за чужие спины.
Раздвоение управления, когда в стране существовало практически две администрации – Совет министров и Ставка, теперь исчезло. Царь возглавил и фронт и тыл. И произошло чудо – с приходом в Ставку царя отступление русских войск прекратилось. Талантливый начальник штаба Верховного Главнокомандующего, генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, обеспечил стабилизацию фронта и успешное контрнаступление лета 1916 года.


III


Вступление России в Великую войну для большой части русского общества, поглощенного внутренними проблемами, было неожиданным, словно удар грома. Ни одна великая держава в мире не желала мира и не нуждалась в нем так сильно, как Россия после войны с Японией. Многие сознавали, что война не будет легкой прогулкой.
Военная угроза вызвала мощный патриотический подъем, сплотила все сословия и слои общества от крестьян до царственной династии.
Исключение составили только большевики: оценивая войну, как захватническую, империалистическую с обеих сторон, они призывали превратить ее в войну гражданскую. В короткое время различными общественными организациями был создан Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам (председатель князь Г. Львов), Всероссийский союз городов во главе с М. Челпаковым, Союз георгиевских кавалеров, Общество помощи жертвам войны и другие. В Царскосельских дворцах на личные средства Николая II и его семьи были открыты лазареты, в которых императрица Александра Федоровна вместе со своими дочерями работали сестрами милосердия.
Однако драматическое развитие событий на фронте весной-летом 1915 года привело к быстрому росту числа противников войны. Вскоре стало вновь нарастать напряжение между политическими силами. Премьер И.Л. Горемыкин держал нейтралитет, улавливая подвижки в настроении монарха, двора и Ставки.
В июле состоялся I съезд Военно-промышленных комитетов (ВПК). Задача ВПК оказание помощи фронту. Председателем центрального ВПК был избран А.И. Гучков, который быстро набирал вес в военных и промышленных кругах.
В августе 1915 года правительство разрешило общероссийское Собрание органов местного самоуправления – земств, городов, чего раньше, опасаясь противостояния власти








13

и общества, никогда не допускали.
Во многих влиятельных кругах (от земско-городских до военных) нарастало движение в пользу коренного реформирования кабинета министров и создание правительства общего доверия. Верховная власть вынуждена была пожертвовать четырьмя министрами, скомпрометировавшими себя в глазах общественности.
5-го июня 1915 года в отставку был отправлен министр внутренних дел Н.А. Маклаков. На следующий день с поста военного министра был снят В.А. Сухомлинов. Он был обвинен в государственной измене, арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Новым военным министром стал А.А. Поливанов. Генерал от инфантерии Алексей Алексеевич Поливанов родился в дворянской семье 4-го марта 1855 года. Окончил в 1880 году Николаевскую инженерную академию и в 1888 году академию Генерального штаба. Участвовал в русско-турецкой войне 1877-1878 годов. Исполнял должность начальника Главного штаба в 1905-1906 годах, помощник военного министра (1906-1912 г.). Приверженец конституционного развития России. Вслед за ними Николай II отправил в отставку обер-прокурора Синода В.К. Саблера и министра юстиции И.Г. Щегловитого.
19-го июля 1915 года началась новая сессия Думы. В постановлении Думы большинством голосов была утверждена сравнительно умеренная формула о необходимости формирования кабинета общественного доверия и ответственного министерства.
Кабинет общественного доверия назначает царь из лиц, которым доверяет большинство Думы и государственного Совета, но при этом министры продолжают отвечать за свои действия только перед царем.
Ответственное министерство формируется Думой и Государственным Советом и ответственно перед ними, а не перед царем, который превращается в монарха “царствующего, но не правящего”, как в современной Великобритании или Швеции.
В ноябре 1915 года Союз земств и Союз городов создали для снабжения армии и мобилизации тыла, объединенные органы – Союз земств и городов, Земгор.
В мае-июне 1915 года, желая получить поддержку общества в момент военной катастрофы, Николай II уволил ряд министров, считавшихся в Думе наиболее консервативными, назначив на эти посты популярных в Думе генерала Поливанова, князя Н.Б. Щербатого, А.Д. Самарина.
Думские политики, увидев, что царь пошел навстречу общественности, тут же расценили это стремление к сотрудничеству, как проявление слабости, и выдвинули новые требования к власти.
В августе 1915 года в Думе сложился Прогрессивный блок, объединивший все фракции, за исключением крайних левых и правых.
25-го августа 1915 года, когда фронт истекал кровью и русские войска оставляли один город за другим, Прогрессивный блок сформулировал требования: создание правительства, пользующегося доверием страны, снятие разграничения между военными и гражданскими властями, объявление амнистии осужденным, прекращение религиозных преследований, включая налагаемых на евреев, и другие, всего в количестве восьми








14

наименований.
Министры были склонны обсуждать эти пункты, но Николай II занял непреклонную позицию. Он полагал, что думские деятели, севшие в министерские кресла, внесут полный беспорядок в управлении империей, что приведет к поражению в войне. Царь также был уверен, что именно он, как Богом поставленный монарх, ответственен за судьбу страны и не имеет права перекладывать эту ответственность на другие плечи.
3-го сентября 1915 года Николай II, пойдя навстречу премьеру Горемыкину, распустил Думу до февраля 1916 года.
В ноябре, когда фронт стабилизировался, и опасность разгрома миновала, царь уволил популярных министров Н.Б. Щербатого, А.Д. Самарина, А.В. Кривошеина и назначил людей лично преданных ему. Министром внутренних дел стал А.Н. Хвостов. Вскоре были уволены и такие популярные министры, как С. Сазонов (МИД) и А. Поливанов. Все эти действия усилили неприязнь общества к власти.
Оскорблением посчитала страна, воюющая с Германией, замену Горемыкина на 67-летнего Б.В. Штюрмера, “человека с австрийской фамилией и сомнительной репутацией”. Война становилась в народе крайне непопулярной.
К 1-му января 1917 года с фронта, по дороге на фронт и из казарм тыла дезертировало более миллиона нижних чинов.
Лидеры думского Прогрессивного блока предлагали вырвать власть у царя, опираясь на стихийное недовольство народной массы. Осенью по предложению предпринимательских кругов были созданы пять Особых совещаний (по обороне, продовольствию, транспорту, топливу и беженцам). По своему положению Особые совещания представляли собой высшие государственные установления, полученные непосредственно верховной властью.
Правительство Горемыкина почти прекратило работу. Министры избегали или просто игнорировали его. 19-го января 1916 года Горемыкина на посту председателя правительства сменил внук австрийского генерала Б.В. Штюрмер. Штюрмер, которому было 67 лет, был поставлен также во главе особого совещания для объединения всех мероприятий по снабжению армии и флота. Новая структура была создана исключительно для того, чтобы координировать деятельность председателя Особых совещаний и вновь созданного при МВД Комитета по борьбе с дороговизной. Попытка Штюрмера регулярно рассматривать вопросы деятельности других Особых совещаний не привела к замене многовластия в тылу единовластием, а лишь осложняла положение.
Роспуск Думы и отставка либеральных министров в сентябре 1915 года остановили наметившееся, было, сближение верховной власти с народным представительством, и заставили общественность искать иные, незаконные формы воздействия на власть.
Первыми к незаконной деятельности перешли левые. Маленькая большевистская фракция Думы агитировала против войны и за поражение России. Большевики были с разрешения Думы арестованы, в ноябре 1914 года судимы и сосланы в Сибирь на поселение. Главный оратор левой части Думы трудовик Александр Федорович Керенский, защищавший в качестве адвоката в суде депутатов большевиков, левый кадет, известный Николай Виссарионович Некрасов и социал-демократ, меньшевик, депутат Думы Николай








15

Семенович Чхеидзе. Сразу после суда над большевиками они стали создавать нелегальную сеть социалистических ячеек, и пытались организовать рабочий совет, чтобы поднять “народные массы” на революцию под буржуазным руководством. В конце 1916 года заговоры стали множиться.
Керенский Александр Федорович родился в городе Симбирске, где его отец был директором мужской гимназии. На протяжении многих лет семья Керенских поддерживала дружеские отношения с семьей Ульяновых (Ленина). Они прервались только в 1889 году, когда Керенские переехали в Ташкент, поскольку у Александра еще в детстве был обнаружен туберкулез и врачи посоветовали сменить климат.
В возрасте 18-ти лет Александр стал студентом юридического факультета Петербургского университета и в 1904 году получил диплом юриста, избрав своей профессией адвокатуру. Однако приступить к работе он не смог, потому что, буквально через несколько месяцев, был арестован из-за причастности к боевой деятельности эсеров (социалистов-революционеров). После ссылки осенью 1906 года Керенский вернулся в столицу и стал одним из политических адвокатов. Первый же его процесс, на котором он защищал эстонских крестьян, разгромивших поместье своего барона, принес известность молодому защитнику.
После этого Керенский выступал во многих громких процессах, а в 1912 году стал депутатом Государственной думы, где проявил себя как талантливый оратор после того, как произнес несколько ярких речей. Этому помогало врожденное чувство самообладания и умение найти правильную линию поведения в любой обстановке. Керенский оказался своим сразу для двух чуждых друг другу лагерей – Думы и революционной толпы. Вот почему при формировании Временного правительства ему предложили пост министра юстиции.
С лета 1916 года развал власти становится все очевиднее. Был смещен министр иностранных дел опытный дипломат Сергей Сазонов, пользовавшийся доверием и уважением у союзников. Его пост взял себе Штюрмер, никогда ранее внешней политикой не занимавшийся и видевший себя как глава МИД крайне эксцентрично. Чем острее становилось положение в стране, тем чаще менялись министры. 10-го ноября Штюрмер был отправлен в отставку. Новым председателем Совета министров был назначен А.Ф. Трепов. Однако и он недолго оставался на этом посту. Императрица Александра Федоровна не любила Трепова. Накануне 1917 года Трепов был заменен князем Н.Д. Голицыным.


IV


Решение Николая II взять на себя верховное главнокомандование крайне отрицательно повлияло на качество государственного управления. Император теперь много проводил времени в Ставке. Постепенно государственные дела оказались в руках








16

царицы. Царица не верила даже самым близким людям, как великим князьям,
администратору Нилову, который был постоянно при царе, как Фредериксу, министру двора, тоже находившемуся при царе неотлучно – она верила только своему верному другу Григорию Распутину, да, пожалуй, А.А. Вырубовой и еще капитану П.Н. Саблину, командиру царской яхты “Штандарт”. Но больше всех и безоговорочно – Григорию Распутину.


V


Григорий Ефимович Распутин родился в сибирском селе Покровском в 150 км от города Тобольска. 10-го января 1869 года старец, т.е. обличался особой религиозностью, считался безгрешным и обладал, по крайней мере, в глазах остальных, целебной или чудодействующей силой.
В мае 1904 года Распутин приезжает в столицу России – Петербург и находит пристанище в соборе Александра Невского. Он полностью возложил надежды на старого знакомого по прежним годам пахоличества, который на то время стал настоятелем монастыря.
Настоятель монастыря епископ Феофан входил в круг великих княгинь Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны уроженок Черногории, родственниц царской семьи, знакомых с ними.
Тридцатидевятилетняя Милица была замужем за одним из младших дядюшек правящего царя Николая II, великим князем Петром Николаевичем. А ее сестра Анастасия, на год моложе Милицы, собиралась после развода с принцем выйти замуж за великого князя Николая Николаевича - брата Петра, мужа сестры. Милица прослыла влиятельной и очень образованной в области теологии женщиной, проявляющей такой интерес к мистической литературе, что специально для изучения одной персидской книги овладела необходимыми для этого языковыми знаниями. Милица и ее сестра стали для чрезмерно религиозной и предрасположенной к мистике царицы Александры основными собеседницами на эту тему.
Первая встреча Распутина с великокняжеским семейством стала поворотным пунктом в его дальнейшей жизни. Великолепным знанием Библии ему быстро удалось произвести впечатление на великих княгинь, поскольку он излагал свои взгляды с приданием им особого веса за счет самоуверенности, то казалось, что они были более убедительными.
Значительно тяжелее было для Распутина завоевать симпатию великого князя Николая Николаевича, и смог он это сделать после того, как сумел вылечить его слугу, страдающего приступами беспричинного истерического плача. Глубоко религиозный великий князь Николай Николаевич стал благоволить к нему и вместе с Анастасией стал докладывать царской семье о встрече с ним.








17

К концу 1905 года великие княгини Милица и Анастасия представили Распутина
царской семье. Первое его посещение царского дома поначалу не имело последствий. Царь вряд ли обратил на него внимание, если бы не сбылись пророчества Распутина, предсказавшего войну с Японией и убийство его дяди великого князя Сергея Александровича.
Милица и Анастасия не только наслаждались обществом Распутина, но и в течение последующих лет поддерживали его материально, подарили ему несколько тысяч рублей на строительство двухэтажного дома в его родном селе Покровском и обеспечили лечение заболевший жены в одной из клиник Петербурга.
Имевшая склонность к мистике царица еще при первой встрече с Распутиным была так потрясена его религиозностью, что захотела познакомить с ним свою подругу придворную даму Анну Ганееву.
По сравнению с другими придворными дамами Анна была совершенно нетипичной фигурой для свиты царицы. Она отличалась добродушием, наивностью и глубокой религиозностью. Ее представили царице Александре Федоровне как дочь честолюбивого чиновника имперской придворной канцелярии Ганеева. Сначала ее приглашали к царице для совместного музицирования, Александра, как и Анна, любила играть на рояле. Порой они пели дуэтом – у Анны был альт, у царицы – сопрано. Можно было заранее предугадать, что Анна придет в полный восторг от Распутина. По поручению царицы Милица Николаевна пригласила Анну к себе в дом, когда должен был приехать Распутин. Анна очень волновалась в предвкушении знакомства с таким человеком. Милица Николаевна заранее ее предупредила:
- Просите его обо всем, о чем хотите, он прочитает вам молитву – он может обо всем молить Бога.
Распутин прибыл в простом черном сибирском казакине. Анна была словно загипнотизирована его пронизывающим взглядом. Здороваясь, он поцеловал руку Милицы Николаевны, затем руку Анны. Он стал Анну расспрашивать, чем она занимается, где живет. Анна отвечала на его вопросы, а в конце встречи, так как она засобиралась замуж, но плохо знала своего жениха, спросила Распутина, стоит ли ей выходить замуж. Он ответил, что советует ей выйти замуж, но этот брак не будет счастливым. И Распутин оказался прав, так как когда Анна Ганеева вышла замуж за Вырубова, то уже через месяц развелась с ним. Будучи пьяным, он избил ее. Из-за грубости супруга и недостатка опыта общения с женщинами нормальных супружеских отношений у них не получилось. Принимая во внимание покровительство царицы Александры, организовавшей свадьбу для своей близкой подруги, крушение этого брака казалось особенно неприятным. Александра Федоровна принялась с удвоенной энергией оказывать своей придворной даме психологическую поддержку. В дальнейшем фамилия Вырубова осталась у Анны до конца жизни.
После неудачного брака Анна Вырубова стала ярой поклонницей и защитницей Распутина. Во всех предъявляемых ему обвинениях,  до самой своей смерти, а она пережила Распутина на несколько десятилетий, оставалась на его стороне.









18


VI


Второй раз Распутин встретился с императорской четой в церкви, куда он принес чете икону святого Симеона Верхотурского. Глубоко верующий государь, находясь под впечатлением от переданной ему в дар иконы, пригласил Распутина в свой дом. Распутин разговаривал с детьми о Боге, шутил и рассказывал старые русские сказки – о Боге Яге, о неверной принцессе, превратившейся в утку, о сером волке и медведе с деревянной ногой… Дети приходили в восторг от необычного гостя. Растроганные родители наблюдали эффективную сцену прощания Распутина с детьми, когда тот благословил их.


VII


В середине 1907 года для Распутина наступил решающий момент в жизни, когда царская чета, и, прежде всего царица, пришли к осознанию его бесспорной необходимости.
Цесаревичу едва исполнилось три года, и он упал во время игры в парке. Он даже не заплакал, рана на ноге была небольшой, но ушиб вызвал внутренне кровотечение и несколько часов он страдал от ужасных болей. Нога ужасно распухла, под глазами темные круги. Врачи были беспомощны. Они с испугом смотрели на это и только шептались. Казалось ничего нельзя сделать и через несколько дней совсем потеряли надежду.
И тут царица Александра Федоровна отправила сообщение Распутину. Он приехал во дворец после полуночи. Распутин даже не дотронулся до ребенка, а только стоял в ногах у его кровати и молился. К утру у малыша жар пропал, глаза стали ясные и светлые, опухоль на ноге прошла. Малыш был не только жив, но и здоров.
Для склонной к мистике царицы в выздоровлении сына не было никаких загадок. Ей все понятно. Распутин вылечил Алексея молитвами, потому что он святой человек, посредник между Богом и миром, и его молитвы исполняются. Никто и ничто больше не смог ее заставить отказаться от этого мнения.
В другой раз у Алексея началось сильнейшее кровотечение, что всегда представляет опасность для больных гемофилией. Профессор Федоров и доктор Деревянко заботились за престолонаследником, но не могли даже уменьшить кровотечение. Когда же они захотели применить последние средства, для чего им нужно было раздобыть железу морской свинки, царица попросила Анну Вырубову снова позвать Распутина. Он приехал, вместе с царской четой зашел к Алексею, перекрестил царевича, сказал родителям, что это не опасно, и что они должны успокоиться – повернулся и ушел. Носовое кровотечение прекратилось. Врачи сказали, что для них это абсолютно








19

непонятно… Но факт.


VIII


В 1907 году царице исполнилось 35 лет. У нее давно сформировалась своя жизненная позиция, свои взгляды, и уже никто и ничто не смогли бы заставить ее отказаться от избранного пути.
Русская царица, урожденная принцесса Алик Гессен-Дармштадская, дочь великого герцога Людвига IV и английской принцессы Алисы, была воспитана в строгих традициях придворного этикета, установленных королевой Викторией, ее бабушкой по материнской линии. Аликс рано увлеклась протестантской религией. Еще в девичьи годы вместо мечтательных текстов в ее дневниках появлялись меланхолические молитвы. Королева Виктория мечтала видеть ее будущей королевой Англии и Ирландии, замужем за своим внуком Эдди. Но принцессе Аликс он не понравился. Она давно влюбилась в русского престолонаследника Николая Александровича. Единственно объективная причина, которая могла бы помешать союзу Аликс с Николаем, во внимание не принималась – Аликс была носителем гемофилии, унаследованной от королевы Виктории.
Аликс стали звать Александрой Федоровной после того, как она приняла  православную веру.
Царь Николай II был идеальным мужем и любящим отцом. Конечно, ему хотелось иметь сына. Александра Федоровна в течение десяти лет родила ему четырех дочерей. Это удручало государя.
Когда родился престолонаследник Алексей, из-за непрекращающегося пупочного кровотечения у него выявили наследственную болезнь – гемофилию. Все мысли и дела царицы были подчинены исключительно двум целям: сохранению жизни сына и сохранению его будущей власти.
После обнаружения наследственной болезни, угрожающей жизни единственного сына и престолонаследника, ее предрасположенность к меланхолии, нервным состояниям и жалобам, возросла. Вместе с тем появилась потребность уйти в утешительный мир религии. Она переехала жить в Царское Село, чем отстранилась от блистательной столичной жизни, лишила себя поддержки нужных кругов, а от нее, как от царицы и первой дамы государства, ожидалось общение.
Александра Федоровна перестала пускать своих четырех дочерей (старшей, Ольге, в 1907 году исполнилось двенадцать лет) в столицу. Дети росли, как в стеклянном доме, в изолированной стерильной обстановке, которая становилась разнообразной только когда царская семья в теплое время года переезжала в свою летнюю резиденцию в Крыму, или путешествовали на самой роскошной в мире яхте “Штандарт” по шхерам финского залива.
В созданной ею обстановке изоляции царица наотрез отказывалась от любых, даже








20

доброжелательных советов аристократок с богатым жизненным опытом из родственного окружения царского дома. Она преимущественно искала общения только со своей подругой Анной Вырубовой. Их роднило безоговорочное, безграничное уважение к Распутину. Торопился ли Распутин к постели больного Алексея, или спешил на беседу с царской четой, он всегда проходил в их покои через боковой вход. Его визиты не регистрировались согласно протоколу, и считалось, что лучше всего, чтобы вообще не были замечены. Для Николая было совершенно необычно принимать у себя человека такого сословия, как Распутин, который в отличие от монахов, приходивших из монастыря издалека, или священнослужителей, приближенных к царскому двору – не имел духовного сана, да и вообще был простым крестьянином.
На протяжении двухсот пятидесяти лет в истории государства Российского Распутин оставался первым мужиком, которого принимали на царском дворе.


IX


Царь с величайшей охотой вырвался бы из оков Распутина, но он не мог, он был, каким был.
Николай II среднего роста с бледным лицом и нежными глубокими глазами, одетый в простую солдатскую форму, всем своим видом демонстрировал скромность. Носил погоны, соответствующие званию полковника, присвоенного ему еще отцом. По-видимому, лучшим его временем жизни были годы, когда он получал военное образование. Он с большим удовольствием остался бы военным, чем государем. Его положение было для него обузой. Он даже завидовал своим придворным, потому что те могли хотя бы носить цветные носки, в чем Николай признался однажды своему адъютанту. Ведь одна только попытка царя поменять черные носки на носки другого цвета могла превратиться для него в хождение по инстанциям с непреодолимыми протокольными преградами, причем последний чиновник в цепочке, занимающийся этой проблемой, вероятнее всего, не согласился бы удовлетворить столь дерзкое требование. Когда царь и царица принимали у себя Распутина, они по-русски обменивались с ним троекратными поцелуями (разумеется, не целуя ему руки, как это было принято в отношении священнослужителей и не было исключением даже для царя). Они называли его “Григорием”, а тот в свою очередь назвал своих высокопоставленных хозяев еще проще: “Папа” и “Мама”, по аналогии с тем, как обычно называл царя простой народ: “царь-отец” или “царь-батюшка”.
То, что Николай доверял Распутину, по крайней мере, связано не только с убедительностью Григория, но и с недостатком у молодого царя определенного жизненного опыта. Он тоже вырос в относительно изолированной семейной среде. Его учителями были старый генерал и юрист-реакционер, не считая зарубежных преподавателей иностранных языков, которым способный ученик был обязан блестящим








21

оксфордским английским, необычным для русского человека, свободным от акцента французским и исключительным немецким языкам. Получая военное образование, он буквально расцветал и снискал особую любовь в этих кругах. Находясь в обществе, Николай подкупал очарованием и игрой на пианино.


X


В Петербурге постепенно стали распространяться рассказы и слухи о похождениях Распутина, о его связях с царской четой.
Аристократия опасалась, что общение с Распутиным может нанести вред репутации царя, а значит, и принципам монархии в целом.
Такие же сомнения возникали у консервативно настроенных депутатов Думы, опасаясь политического влияния Распутина. Каждый шаг царя и царицы при почти божеском – наружно – преклонении пред ними истолковывался теперь всеми в другую сторону, травля их не прекращалась ни на одну минуту и шла со всех сторон беспрерывно.
Если царица или ее сестра великая княгиня Елизавета Федоровна посещали лазареты, в которых лежали германские и русские раненые близко один от другого, то через час по городу уже носилась зло родная весть:
- Своих-то, ерменцев, оделяет все деньгами, чертова немка, а нашим все образки сует.
И если, движимая вполне понятным и вполне законным чувством христианского сострадания к страдающему врагу она несколько дольше задерживалась у раненых немцев, то и это ей намеренно ставили в вину:
- Небось, своих-то ей больше жалко!
А раз это так, то вполне возможно, что слухи о тайном радио в Царском Селе, по которому она передает Вильгельму о всех наших планах и начинаниях, верны. И возможно, что справедливы слухи, что наши генералы с немецкими фамилиями то и дело летают через наш фронт на аэропланах, отвозя Вильгельму планы наших крепостей и другие важные документы: почему же, скажите, пожалуйста, так легко сдались и Варшава, и Ровно, и Гродно, и Иван-город, и Брест-Литовск? Ясно, что дело нечисто, и если многие говорили, что все это следствие традиционной глупости правительства, то большинство упорно твердило, что тут – явная измена. Твердили это солдаты, твердили генералы, твердили торговки на базарах, купцы, земцы, твердили все.
В марте 1910 года антираспутинская кампания развернулась в полную силу. Царица Александра постоянно защищала Распутина. Распутин тоже знал, что она держится за него, потому что для царицы Александры он был тем, кто мог спасти ее сына от опасности, угрожающей его здоровью.
Государь оказывал Распутину столько внимания, сколько от него требовала его жена. Основная слабость Николая II в том, что он слишком любил жену и слишком








22

сильно опирался на ее советы.
В этом и кроется одна из причин, почему Николай проявлял такую мягкость их отношению к Распутину. Кстати, оно свидетельствует и об искусном умении Распутина говорить с царем. Тот факт, что не только царица, но и царь в это время не могли себе представить, что страшные истории об их “друге” действительно правда – само собой разумеется – и все-таки шум вокруг имени Распутина ему был крайне неприятен.
Государь предпринимал попытку убедить жену в том, чтобы она отказалась от благоволения Распутину в связи с публичными дискуссиями. Но Распутин для Александры – это ”сфера личной жизни”, куда вмешиваться она никому не разрешала.
Наконец, в битву против Распутина вступает вновь избранный в 1911 году председатель Думы Михаил Владимирович Родзянко. Используя неопровержимые доказательства и заручившись поддержкой других депутатов, он пытался оказать давление на Николая II, чтобы раз и навсегда избавиться от Распутина, и это было тут же отмечено обществом.
Перед аудиенцией к царю, Родзянко помолился перед иконой казанской Богоматери.
- Говорите, - предоставил ему слово Николай во время их встречи, словно не знал, чего ожидать от разговора.
Родзянко выложил все, с чем пришел: начиная с факта, что присутствие Распутина при дворе причиняет больший вред династии, а значит и монархии вообще, чем любая революционная пропаганда или акция.
Родзянко перечислил детали аморального поведения Распутина. Он подтвердил общее предположение о том, что Распутин – член секты “хлыстов”, и показал государю письмо царицы.
Царь побледнел, открыл дрожащими руками конверт и, узнав почерк супруги, произнес:
- Да, это не подделка…
Потом он открыл ящик и раздраженно бросил туда письмо.
Николаю не нужно никому докладывать о своей жене, но это не облегчает положение, потому что ее письма дают повод общественным подозрениям и скандалам.
Наконец, Николай бледнеет и, вероятно, осознающий свое бессилие, подавленным голосом благодарит посетителя за “выполнение долга лояльного подданного” и признается, что ему кое-что из того, что он услышал, не было известно. В заключение царь поручает Родзянко продолжать составление отчета, включив туда уже представленные документы.
Родзянко получает от Синода секретные документы, которые обвиняют Распутина во многом. Но уже через день приходит заместитель обер-прокурора Синода Даманский и требует документы обратно. На отказ Родзянко выдать их до окончания составления своего доклада, тот заявляет, что это требование “высших инстанций”. Этого не может быть, возражает Родзянко, ведь Его Величество государь лично поручил заняться этой кропотливой работой. Выясняется, что Александра Федоровна, как только до нее дошли сведения о начатом следствии, приказала затребовать все документы обратно, чтобы








23

прекратить расследование дела Распутина. Однако на Родзянко это не производит впечатления: ведь и царица является подданной царя и должна подчиняться его распоряжениям. Узнав об этом, государыня выходит из себя. “У нее случился приступ истерии, и она потребовала, чтобы Родзянко и Гучков были повешены”, - судачили приближенные к царскому двору. Даже если бы это было преувеличением, Александра вряд ли могла хладнокровно отнестись к провалу своего вмешательства.
Доклад составлен, но Родзянко больше не назначают срока аудиенции. Возможно, у  царя не хватает мужества для того, чтобы на основании неоспоримых доказательств дать соответствующие распоряжения.
Родзянко решает направить доклад царю по почте: он посылает документы в Ливадию, куда царская семья направилась к началу великого поста.
Родзянко не получил ответа на свой доклад и не узнал, прочитал ли царь его.
Царь не верил, будто все так плохо, и считал, что ему все представляют в преувеличенном виде.


XI


Осенью 1912 года царская семья отправилась на традиционную охоту в Беловеж, а оттуда на место императорской охоты в Спалу.
В Беловеже восьмилетний Алексей повредил себе ногу. Играя во время купания, он прыгнул в ванну и ударился коленом. Из-за открывшегося вскоре после этого сильного внутреннего кровотечения он потерял сознание. Доктору Боткину удалось остановить кровотечение, и Алексей почувствовал себя лучше. Семья отправилась в Спалу. Но дорога оказалась неровной, и случился рецидив. Снова начались опасные внутренние кровотечения, левая нога опухла, поднялась температура, маленький престолонаследник вначале кричал от боли, затем его крик сменился жалобным беспомощным стоном. Это было 2-го октября.
Царица дни и ночи проводила у постели больного сына. Все старались тактично не замечать слез на ее глазах.
Впервые в жизни Алексей сам подумал о том, что не выживет.
- Если я умру, похороните меня под голубым небом и ярким солнцем, а во дворе я бы хотел памятник…
Помимо Боткина и Федорова, из столицы были вызваны хирург Островский и датский врач Раухфус. Осмотрев ребенка, они потеряли надежды. Помочь ему они не могли.
10-го октября Алексей получил последнее причастие. Впервые был выпущен бюллетень о болезни наследника престола – осторожная подготовка общественности к смерти царевича.
Императрица попросила Анну Вырубову дать телеграмму Распутину. На дворе








24

стоял октябрь, было одиннадцатое число.
Распутин в это время находился в Покровском. Когда пришла телеграмма, Распутин прочел ее, сразу опустился на колени перед иконой казанской Богородицы, углубившись в молитву.
Все, находящиеся в доме, стояли, как застывшие статуи, пока Распутин молился. Наконец, он закончил молиться, от напряжения на лбу у него появились капельки пота. Затем Распутин вышел, отошел от алтаря и сразу приказал отправить царице следующую телеграмму: “Не бойся. Бог увидел твои слезы и услышал твои молитвы. Твой сын будет жить”.
12-го октября, когда телеграмма пришла в Спалу, жар у ребенка уже прошел, боль отступила, Алексей погрузился в глубокий сон. В четырнадцать часов прекратилось кровотечение.
Не кто иной, как Распутин, находясь вдалеке, сумел совершить чудо – была убеждена царица. Ее убеждение передалось врагам. Ее сын и престолонаследник вернулся к жизни. Теперь уже никто не мог навредить Распутину – он стал незаменим для императорской четы, его позиции сильнее, чем когда-либо раньше. Придворная дама Вырубова приобрела для него большую городскую квартиру.
С момента последнего, угрожающего жизни ее сына, приступа царица стала особенно проявлять свою благодарность по отношению к Распутину. Впервые Распутина приглашают на ужин во дворец, а вместе с ним и его пятнадцатилетнюю дочь Марию, которую он взял с собой в Петербург, чтобы отдать учиться в гимназию.
Вместе с упрочением положения Распутина расширился и круг его друзей. Сибиряк вхож в известнейшие салоны Петербурга, его принимала баронесса Икскюль, княгиня Шаховская, баронесса Розен. Его баловали вниманием на званых вечерах и обедах. В глазах общества он уже не только проповедник и старец, как во время вхождения в петербургские высшие круги, а “политическая” личность. Его приглашают, чтобы им похвастаться. Он своего рода аттракцион.
Каждый знал его влияние, его контакты с высокопоставленными людьми, в том числе некоторыми советниками самого государя, не считая тех, кто и без того обязан Распутину своей карьерой.
Теперь, когда шла война, когда царь отсутствовал в столице и проводил время в Генеральном штабе или на фронте, Распутин оказывал большее, чем раньше, влияние на занятие постов в правительстве и церкви.
Государь, однако, пока еще далек от того, чтобы слушать советы Распутина, которые постоянно передавала царица. Распутин называл какие-то имена для министерских постов через одного из своих “честных, лояльных” людей. Если же сам царь должен выбирать из нескольких возможных вариантов, то решающую роль при этом играл все же “совет нашего друга”, как обычно выражалась Александра.
Распутин интересовался почти каждым шагом, который предпринимали  в Генеральном штабе. Царица, непоколебимая в своей вере, что в лице Распутина имеет Святого, думала, что только с его благословения война в каждой отдельной фазе закончится успехом. Письма, в которых царь сообщал о планах на фронте, Александра








25

передает Распутину, чтобы тот в самом прямом смысле слова мог “благословить” эти планы. Сначала - это советы, потом заклинания и, наконец, приказы, которые формулировала Александра, передавая мысли Распутина. Разве он ей не говорил, что она самая умная – “вторая Екатерина II”, и что теперь, оставшись в столице в одиночестве, она должна направить весь свой талант “на благо страны”?


XII


Стараясь избежать ведения войны на два фронта, особенно после Брусиловского прорыва, Германия искала возможности заключения сепаратного мира с одним из своих противников.
Сначала были сделаны попытки склонения родственников царской фамилии к воздействию на царя с целью заключения им сепаратного мира с Германией. Бывший премьер-министр граф Витте еще в 1915 году предлагал при помощи семейных связей организовать переговоры между двумя императорами. Однако такие предложения не нашли поддержки ни у членов царской семьи, ни у самого императора Николая II.
Затем германские дипломаты искали способы воздействия на отдельных государственных лиц и представителей крупной буржуазии, однако и такие меры ни к чему не привели.
Развернутая с начала патриотическая пропаганда, переросшая в антинемецкую агитацию, нашла поддержку в русском обществе. Из-за этого пострадали многие немецкие специалисты, работающие в России, и даже давно обрусевшие немцы. Русская контрразведка арестовывала специалистов с немецкими фамилиями, в том числе и на военных предприятиях. Агитация против “немецкого засилья” вызывала волну погромов. Чтобы не выглядеть антипатриотично, власти решили не открывать огонь по погромщикам, а ограничиться уговорами. Уговоры, однако, помогали мало.
Не получив согласия от представителей высших слоев общества на переговоры о сепаративном мире, германское руководство начало поиски сторонников сепаратного мира в социал-демократических, рабочих и других кругах, в том числе и среди русских эмигрантов-революционеров. В министерстве иностранных дел Германии специальный политический отдел разрабатывал планы революции в России и осуществлял ее финансирование.
Член РСДРП, меньшевик Александр Львович Парвус (Гельфанд), в начале мировой войны обратился к немцам с предложением оказания помощи в войне. 13-го января он был принят в главной квартире императора Вильгельма. 9-го марта Парвус подал в германский МИД меморандум, в котором предлагал проведение в России массовой забастовки, которая, как минимум, должна парализовать все железные дороги, ведущие к фронту. Главное же внимание Парвус рекомендовал обратить на поддержку большевистской и меньшевистской партий, которые ведут борьбу с русским
правительством, и вожди которых находятся в Швейцарии. Для начала этой работы








26

Парвус потребовал два миллиона золотых марок (926 тысяч рублей). Деньги были выплачены. Через две недели ему было выдано еще 500 тысяч марок. 6-го июня 1915 года германский министр иностранных дел фон Ягов потребовал от казначейства 5 млн. золотых марок на поддержку революционной деятельности в России.
В это же время Парвус установил связь с Лениным и его группой. Руководитель
социал-демократов (большевиков) В.И. Ленин был арестован австрийцами в Поронино   (Польша) в августе 1914 года как российский подданный. Но вскоре он был освобожден как ”враг царизма” и вместе с женой переехал в Швейцарию на специально выделенном для этого австрийском военно-почтовом поезде.
Ленин был возмущен, что социал-демократы всех других воюющих стран показали себя честными гражданами и поддержали свои правительства, когда война началась, хотя и всячески выступали против войны до ее начала. Ленин действовал иначе. До войны он жаждал войны, а после того как она разразилась – поражения своего правительства. Русские социалисты в Швейцарии призывали к превращению империалистической войны в гражданскую.
Охранное отделение, отлично зная эти заявления вождя большевиков, с первых дней войны считали его вражеским агентом. Жандармский генерал А.И. Спиридович сообщает, что в июне и июле 1914 года Ленин дважды ездил в Берлин для выработки совместно с немецкой разведкой плана подрывной деятельности в тылах русской армии. За эту работу ему было обещано 70 млн. марок. В МИД Германии имелась написанная Лениным программа тех действий, которые он предполагал осуществить после захвата власти в России. Программу эту Ленин передал в германский МИД через немецкого агента эстонца Александра Кескула в сентябре 1915 года. Через Кескулу Ленин снабжал агентурными сведениями о положении тыла и фронта немцев до самой февральской революции и получал от Кескулы за это деньги. Германский штаб планировал осуществить революцию в России в 1916 году, но, несмотря на большие финансовые вливания, огромную волну стачек и забастовок, она тогда не произошла.
Ленин (Ульянов) Владимир Ильич – революционер, лидер большевистского течения в РСДРП. Один из самых известных политических деятелей XX века. В 1900-1905 годах находился в эмиграции.


XIII


Начиная со второй половины 1916 года вокруг царя, полностью поглощенного руководством войсками и стремлением выиграть войну, собралось окружение, которое было ему либо откровенно враждебно, либо равнодушно. Государь чувствовал, что он может доверить лишь немногим из своего окружения, по существу он мог доверять только самому верному и бескорыстному для него человеку – императрице Александре
Федоровне.








27

Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, а иногда и вовсе игнорировали их. Самое печальное, что пока
находился в Ставке, не жалея себя, отдельные чиновники не пытались прекратить растущий беспорядок и предотвратить крах, а другие, наоборот, использовали все это для разжигания недовольства. Общество, оппозиция и даже армия как губка впитывало недовольствия, которые в основном были направлены почти исключительно против царя и особенно против царицы. В штабах и в Ставке царицу ругали нещадно, поговаривали не только о ее заточении, но даже в низложении ее мужа царя Николая. Говорили об этом даже за генеральскими столами. Речь шла о заговоре в стиле дворянского переворота, при котором не исключалась возможность и цареубийства. Одним из главных деятелей готовящегося против царя заговора был А.И. Гучков – председатель Центрального военно-промышленного комитета.
План его заговора состоял в том, чтобы по дороге между Ставкой и Царским Селом захватить императорский поезд, вынудить царя отречься от престола. Одновременно при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было бы рассчитывать, арестовать существующее правительство, и затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят правительство. С планом Гучкова согласился “Правительственный блок” Государственной думы. Предлагалось устранение Николая II с престола, передача власти монарха к законному наследнику Алексею при регентстве до его совершеннолетия – великого князя Михаила Александровича. Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю.
Решено было с переворотом не затягивать, так как в конце апреля или начале мая планировалось наступление русской армии, результаты которого сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования.
Сподвижниками А.И. Гучкова были председатель Государственной думы М.В. Родзянко и лидер конституционно-демократической партии, член Государственной думы П.Н. Милюков. За ними незримо стоял масонский “Великий Восток народов России” (ВВНР), дочерняя ложа “Великого Востока Франции”.
Особую опасность для императора представлял тот факт, что с середины 1916 года думские заговорщики установили тесную связь с высшим генералитетом Ставки, в частности с генералами Алексеевым, Брусиловым и Крымовым, и вовлекли последних в свои планы.
Правящие круги Антанты фактически поддерживали этот заговор. Их участие в свержении монархии в России было бы неправильно представить как результат деятельности национальных правительств Англии, Франции и США.
С 1914 года начинают субсидировать русскую революции и немцы.












28


XIV


С конца 1916 года до императора начинают доходить все усиливающиеся слухи о готовящемся против него заговоре. В ноябре кружок сенатора А.А. Римского-Корсакова через князя Голицына подал императору Николаю II записку, в которой предупреждали о грозящей государю опасности государственного переворота. Предполагалось осуществить ряд решительных мер: распустить Государственную думу без указания срока созыва, назначить в правительство только верных самодержавию лиц, ввести военное положение в столице, закрыв все органы левой печати, провести милитаризацию всех заводов, работающих на оборону.
Император Николай II написал на полях этой записки, что она достойна внимания.
21-го декабря 1916 года Николай II получил тревожное письмо от лидера кадетов Н.А. Маклакова, в котором тот сообщает о готовящемся перевороте. На полях письма та же запись, что письмо достойно внимания. В то же время Служба охранки обо всем информировала царя. Таким образом, император был осведомлен о готовящемся перевороте, но не знал об участии в нем военной верхушки. Царь полагал, что государственный переворот невозможен, так как ему верна армия. Кроме того, царь знал, что столкновения с оппозицией неизбежно, но ожидал того момента, когда схватка с лидерами буржуазии произойдет в иных, более благоприятных условиях для царизма. Он предполагал, что нужно повременить до начала весеннего наступления русской армии. Новые победы на фронтах немедленно изменили бы соотношение сил внутри страны, и оппозицию можно будет сокрушить без труда.
То, что царь собирался сокрушить революцию и заговорщиков – несомненно. Среди мер, которые он намеревался осуществить, были: формирование однородного правительства, роспуск Государственной думы до окончания войны. Государь имел конкретный план переустройства государственного механизма на началах неограниченного самодержавия. Но для осуществления контрреволюционных мер государю нужно было время. Но он был Верховным Главнокомандующим, и основное время уделял решению военных вопросов, постоянно находясь в Ставке в районе Могилева.
В это время заговоры с целью изменения системы власти или царствующего лица охватывают уже все общество. К концу 1916 года оппозиционные настроения захватили и высшие военные круги, и высшую бюрократию, и даже верхних князей, которые решили, как говорилось “спасти монархию от монарха”.
Россия еще не знала такого единения антиправительственных сил, а двор – такой изоляции.
Видимо, этим было вызвано возвращение Николая II в Царское Село из Ставки. Поводом для возвращения государя послужило звериное убийство Григория Ефимовича Распутина, совершенное представителями высшей аристократии.








29

.
XV


В красивом подвальном кабинете молодого князя Юсупова, в жутко напряженной тишине ночи, сидели несколько человек: великий князь Дмитрий Павлович, родственник царя, высокий, красивый, очень нервный молодой человек; знаменитый правый депутат Государственной думы В.М. Пуришкевич, сухой, среднего роста человек с рыжеватыми бакенбардами, бледным лицом и нервно жмурящимися глазами; гость из Англии, офицер Скотленд-ярда Освальд Райнер, близкий друг хозяина дома князя Юсупов, и поручик Алексей Львов, крепыш, с душой прямой, простой и твердой, который после ранения сдружился с Пуришкевичем в его госпитале.
Им не говорилось, они невольно чутко прислушивались ко всякому шуму извне: молодой князь Юсупов с доктором из санитарного поезда Пуришкевича Лазавретом, переодетым офицером, уехал за Распутиным, и они должны были скоро прибыть, а потом, здесь, в этом уютном и роскошном кабинете, Распутина должны были убить.
На столе был сервирован чай, вино, фрукты и пирожное, которые перед отъездом доктор Лазаврет собственноручно отравил страшным цианистым калием. Столу был придан умышленно такой вид, как будто бы только что из-за него торопливо встали и удалились наверх.
Заговорщики считали, что главная причина гибели России кроется в полуграмотном мужике-сибиряке Распутине, который таинственным образом забрал в руки страшную власть над царицей и царем, а, следовательно, и над Россией. Им казалось, что стоит убрать этого человека, как все быстро придет в порядок, и они сами, и вся Россия будут спасены. Всех их убеждали, что о роковой, гибельной роли этого человека в жизни России, и в частности Двора, царю не раз писали и говорили близкие ему люди, но все эти обращения и уговоры царя были без результата: голубоглазый, тихий царь не реагировал никак, а темпераментная властная царица очень быстро добивалась от него кар для этих смельчаков, которые удалялись от Двора, и они уходили в отставку. И вот эта небольшая группа патриотов решила устранить Распутина насильственно и тем самым спасти Россию, спасти династию, спасти вопреки всему – царя с его семьей и самих себя.
Только В.М. Пуришкевичу, члену Прогрессивного блока Думы, была известна цель об устранении царя Николая II убийством Распутина.
Согласно плану А.И. Гучкова Николай II должен был отречься от престола в пользу своего сына Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича. Но Алексей тяжело болел гемофилией и его спасителем был Распутин. Только он своими молитвами, присутствием оказывал ему выздоровление. Не будет Распутина, не выживет и Алексей. Не станет Алексея, власть перейдет сразу Михаилу Александровичу, мягкий характер которого ускорит переход России к конституционному строю.
Распутин довольно быстро пошел в приготовленную для него ловушку. С одной стороны он совершенно определенно знал, что многие уже носятся с мыслью убить его,








30

знал об усиленных мерах охраны, которые принимались ради него, но с другой стороны, не запереться же в четырех стенах! А, кроме того, и превыше всего, им все более и более овладевало тяжелое, безразличное состояние. Какая-то страшная апатия: ну их всех и все к чертовой матери, в самом деле! Двум смертям не бывать, а одной все равно не миновать. И все чаще и чаще прибегал он к снадобьям своего дружка, тибетца Бадмаева, питье которых дает душе покой и доброе безразличие ко всему… И заботы о его безопасности со стороны его ловкой, оборотистой бабы Прасковьи Федоровны, переселившейся из Покровского в Петроград, и очень быстро освоившейся с обстановкой мужа, только тяготили его, как тяготила и ее бабья жадность и глупое стремление набить поскорее кубышку. В муже она стала теперь, прежде всего, видеть очень хорошую доходную статью, берегла его, и ему было тошно. И когда она узнала, что его везут ночью к князю Юсупову, она начала вздыхать и все повторяла:
- Ох, не езди, Ефимыч...!
- А иди ты к …, - огрызнулся, наконец, Распутин, закутался в свою дорогую соболью шубу, спустился вниз и уверенно сел в сверкающий княжеский автомобиль.
И еще ярко освещенными улицами – хотя было уже за полночь – понесся в ночь, скучливо глядя по сторонам своими тяжелыми глазами и только из приличия поддерживая с князем малоинтересный разговор.
В кабинете князя все стояла напряженная тишина. Заговорщики все курили и с бьющимися сердцами чутко прислушивались. На полу ярко белела шкура белого медведя, а на белой стене также ярко виднелось белое из слоновой кости распятие Христа.
- Едут! – вдруг полушепотом бросил Пуришкевич.
Действительно, на широком дворе послышался мерный стук мотора, и по стене кабинета медленно и тихо проплыл яркий свет фонарей автомобиля – точно какая-то бледная, жуткая тень прошла по комнате и исчезла. Все перешли в верхнюю комнату.
Поручик Львов бросился к граммофону, который был заготовлен нарочно вверху, чтобы отдаленная эта музыка дала Распутину знать, что наверху в ожидании его веселится большое общество. Звуки известного американского марша “Янки дулл” понеслись по опустевшему, точно вымершему дому. Родственников князя дома не было, а бесчисленная челядь была распущена на эту ночь умышленно.
Заговорщики неподвижно замерли в слабо освещенной комнате, которая была наверху гостиного кабинета, в которой должно было произойти убийство. Они слышали, как тяжело отворилась входная дверь, как приехавшие отряхивали ноги от снега, и как Распутин своим сибирским голосом спросил:
- Что это – кутеж?
- Нет, нет, просто у моей жены гости, которые наверняка уже уезжают. Давайте пока спустимся в мою комнату, - сразу направляет Юсупов гостя в желаемую сторону.
Доктор Лазаврет, сбросивший свой наряд шофера, торопливо присоединился к заговорщикам. Затаив дух, они прислушивались к тому, что происходило в кабинете,
куда прошли молодой Юсупов и Распутин, но там, видимо, было все благополучно, и шла мирная беседа. Так прошло несколько минут. Потом – услышали они – как дверь кабинета отворилась, и по лестнице наверх к ним поднялся, звеня шпорами, Юсупов.








31

- Представьте, господа, - сказал он, сдерживая невольную дрожь в голосе. – Это животное не пьет и не ест ничего, несмотря на все мои угощения! Что нам делать?
- Возвращайтесь обратно, Феликс, - сказал великий князь, - и попробуйте еще раз. И главное, не оставляйте его одного: если он поднимется сюда, то увидит то, чего не ожидает, и тогда придется или отпустить его с миром домой или покончить с ним уже шумно, что неприятно…
- А как его настроение? – тихо, под звуки разухабистого марша, спросил Пуришкевич.
- Ну, не важно, - отвечал князь. - Еще кажется, что он как будто что-то предчувствует.
- Ну. Идите, идите, Феликс, - заторопил Юсупова великий князь. – Нельзя терять времени.
Князь снова ушел к гостю, а все остальные под звуки какой-то развеселой музыки снова сидели тихо.


XVI


Распутин действительно чувствовал что-то темное, на это его наталкивала нервная рассеянность молодого хозяина, его отрывистые речи. Но ему не хотелось верить, что именно этот блестящий, образованный красавец вельможа может посягнуть на его жизнь. Но тревога, тем не менее, все более и более охватывала его, он держался начеку, а потом как всегда это с ним случалось, все это вдруг разом прискучило ему и стало только очень противно.
Юсупов предложил вино и сладости. К его ужасу Распутин не захотел ни того, ни другого. Вместо этого гость попросил чаю. Юсупов налил чай.
Хозяин дома завел разговор об общих знакомых и спрашивал как бы для того, чтобы дать Распутину последний шанс, не хочет ли он все-таки уехать из города, и не было бы для него сделать так лучше.
Распутин ответил категорически:
- Нет!
Тем самым его судьба была решена окончательно.
Разговор зашел о Протопопове и о его предостережении, что Распутин может стать жертвой заговора.
- Я не боюсь, - повторял Распутин и на этот раз, - я застрахован от несчастья. Уже было достаточно покушений на мою жизнь, но Господь меня защищал. Несчастье постигнет каждого, кто поднимет на меня руку.
Нервы у Юсупова напряжены до предела. Наконец, Распутин взял пирожное. Сначала Юсупов подал те сладости, – этого он сам себе не мог объяснить – которые не отравлены, и под конец – остальные. К ужасу Юсупова, Распутин их сразу отодвигает:








32

- Они слишком сладкие для меня…
Но, наконец-то! Он берет отравленное пирожное, съедает их все. Юсупов с напряжением наблюдал за ним. Яд должен был сразу подействовать, но ничего не произошло. Распутин совершенно спокойно продолжал разговор. Тогда Юсупов повторно предложил ему попробовать вино. Распутин снова уклонился. Но Юсупов просто наполнил два бокала, один для себя, чтобы подбодрить гостя. И для Распутина он тоже вначале использовал не отравленный бокал. Вино пришлось Распутину по вкусу, и он с удивлением слушал рассказы Юсупова о том, сколько такого вина еще припасено его семьей.
Ожидающие этажом выше с облегчением улавливали звук открывания бутылки. Теперь, полагали они, ждать осталось недолго.
- Налей еще мне немного вина, - неожиданно потребовал Распутин.
Юсупов использовал возможность, чтобы налить вино теперь уже в отравленный бокал. Но Распутин запротестовал:
- Я хочу оставить свой бокал.
- Это невозможно, - возразил Юсупов, - ты ведь не можешь смешивать два сорта вина, я налил для пробы мадеру.
- Ничего. Я использую тот же бокал, - настаивал Распутин.
Юсупову ничего другого не оставалось, как налить ему в старый бокал. Но все же ему удалось, будто нечаянно, уронить бокал на каменный пол, и он сразу налил вино в один из бокалов, обработанных цианистым калием. Юсупов остановился, наблюдая, как Распутин выпьет из него. Яд должен подействовать немедленно. Однако Распутин продолжал спокойно, как знаток, слегка встряхивать бокал. Но он почему-то то и дело хватался за горло и на вопрос Юсупова жаловался, что ему трудно глотать.
- Ощущение горечи в горле, - объяснил Распутин.
Наконец, он встал, и начал ходить по комнате взад-вперед. Бокал пуст. Никакого результата. Распутин протянул руки с бокалом Юсупову, продолжающему стоять рядом с ним, но тот не заметил жеста и налил вино в другой отравленный бокал, стоящий на подносе. Распутин выпил и его до дна, все безрезультатно. Теперь Юсупов налил и себе мадеру, чтобы склонить Распутина выпить третий бокал. Это последний оставшийся бокал с цианистым калием. Оба сидят молча напротив друг друга с бокалами в руках – Распутин с последним из отравленных. Он смотрел на Юсупова. Кажется, будто в его глазах сверкнули насмешливые искры, словно он хотел сказать, мол, ты зря тратишь время – мне ты ничего не сможешь сделать.
Но постепенно его лицо менялось, неожиданно приобретая злобное выражение. Хитрая улыбка, как казалось Юсупову, исчезла с рассвирепевшего лица. Широко открыв глаза, Распутин смотрел на своего визави. Угрожающее молчание казалось Юсупову подтверждением того, что наконец-то Распутин понял, зачем его заманили. А что, если он сейчас набросится на хозяина дома?
Остолбенев, Юсупов отводит взгляд от гостя, вселяющего ужас. Когда он вновь отважился поднять на него глаза, то увидел, что Распутин, подперев тяжелую голову руками, уставился вниз.








33

Юсупов взял себя в руки и спросил, как насчет чашки чая.
- Давай сюда, - слышит он голос обессилевшего Распутина, - я очень хочу пить.
Пока Юсупов наливал чай, Распутин снова встал и ходил по комнате. При этом его взгляд падал на гитару, которая красиво покоилась в углу.
- Сыграй мне что-нибудь веселое, - неожиданно попросил он, - я так люблю слушать, когда ты поешь…
Юсупов совсем не расположен был сейчас играть и петь. К тому же что-либо веселое. Однако он послушался, взял гитару и меланхолично напел:
- Еще что-нибудь. В твоем пении так много чувства, - потребовал Распутин, который слушал, опустив голову.
Юсупов исполнил и это его желание, не узнавая собственного голоса.
Сверху доносится шум.
Так прошло еще, может быть, мучительных полчаса. Находящиеся наверху, наконец, услышали звуки внизу двух откупоренных бутылок и звон рюмок.
- Пьют…, - дрожащим голосом прошептал на ухо Пуришкевичу великий князь. – Ну, теперь сейчас…
Но прошло еще ужасных четверть часа, а мирный разговор и смех внизу не прекращались.
- Ничего не понимаю…, - прошептал растерянно Пуришкевич, обращаясь к великому князю.
- Что он заколдован, что ли, что на него и цианистый калий не действует.
И вдруг великий князь порывисто схватил его за руку.
- Слышите?! Кто-то идет, - прерывисто прошептал он.
Все замерли. Это был обман слуха, очевидно, так как мирная беседа внизу продолжалась.
Часы показывали половину третьего. Уже почти два часа длился этот кошмар.
Юсупов говорил Распутину, что ему нужно пойти наверх. Гости уже, наверное, собираются уезжать.
Все наверху перешли в другой кабинет князя, и почти в туже минуту туда вошел и Юсупов, бледный и растерянный.
- Все в порядке? – спросили они.
- Невозможно! – воскликнул он тихонько. – Представьте себе, он выпил две рюмки с ядом и съел несколько отравленных пирожных, и хоть бы что! Только отрыжка появилась да как будто некоторое слюнотечение, а то в полном порядке. И уже начал беспокоиться, почему не приходит к нему графиня. Я сказал, что минут через десять-пятнадцать красавица, наверное, явится. Теперь он сидит мрачный на диване, и рычит… Что вы посоветуете мне, господа?
Поручик Львов отправил вниз графиню, которая временно проживала в доме Юсупова, Натали, пускай его и пожалеет.
Графиня застала Распутина, сидящего на том же месте, где он недавно слушал игру Юсупова. Ей он пожаловался на головную боль и жжение в желудке и тут же попросил налить ему мадеры. Это, вероятно, ему поможет.








34

Наверху Юсупову посоветовали:
- Возвращайтесь обратно. Яд должен же подействовать! А если опять ничего не будет, возвращайтесь к нам минут через пять, и мы решим, как покончить с ним. Иначе утро может застать вас и нас с трупом Распутина на руках…
Юсупов медленно спустился опять вниз.
Графиня ушла.
Не обращая внимания на боль, Распутин стал предлагать Юсупову поехать в цыганский ресторан.
- Так поздно? – с удивлением ему отказал Юсупов.
- Они привыкли, что я приезжаю поздно. Я часто задерживаюсь в Царском Селе или на молитвах, потом еду прямо к ним. Телу тоже требуется отдых, не так ли? Наши мысли принадлежат Богу, но наше тело принадлежит все-таки нам! – заключил он, подмигивая.
Юсупов был очень удивлен. Жизненная сила мужика, который проглотил такую внушительную дозу яда, способную убить нескольких человек, и тот факт, что Распутин, обычно все предчувствующий заранее, не понимал, что в этой комнате его поджидала смерть, лишали Юсупова дара речи.
Он еще раз взбежал наверх.
Доктору Лазаврету, сильному молодому человеку, видевшему на фронте многое, вдруг сделалось дурно: он то начинал ходить по кабинету, то нервно бросался в кресло, хватался за голову и смотрел на других блуждающими, страшными глазами. Наконец, он встал и, шатаясь, вышел из кабинета во двор, и вдруг в обмороке упал лицом в снег. Холод отрезвил его, и он, шатаясь, вернулся в кабинет.
- Доктор, доктор…, - с укором проговорил великий князь. – Вот не ожидал от вас этого!
- У него два Георгия…, - тихонько сказал Пуришкевич. – Я видел его работу под пулеметным и орудийным огнем. Это человек исключительной храбрости и самообладания, а вот сдался.
Но и у него, Пуришкевича, тряслись и руки, и челюсти.
В дверях появился снова Юсупов, еще более растерянный и бледный.
- Господа, не действует яд совершенно…, - сказал он. – Или господин нам вместо яда дал какой-то гадости.
- Ох, уж эти лекари! – покачал головой Пуришкевич.
- Надо действовать решительно, потому что гадина выражает уже нетерпение и как будто начинает относиться подозрительно и ко мне…, - продолжал князь.
- Что же делать? Придется на сегодня бросить и ждать другого удобного случая… - сказал великий князь.
- Ни за что! – горячо воскликнул Пуришкевич. – Живым Распутин отсюда выйти уже не должен…
- И не выйдет, - подтвердил его слова Освальд Райнер.
- Но как же быть? – растерянно проговорил Дмитрий Павлович.
- Если яд его не берет, то нам надо спуститься и уложить его…, - настаивал на








35

своем Освальд Райнер.
- Предоставьте это сделать мне одному, - сказал Пуришкевич, нервно жмурясь, - и я уложу его из моего револьвера, или размозжу ему череп кастетом.
- Придется выбирать что-нибудь одно из двух…, - сказал Юсупов.
После очень короткого совещания было решено, что Пуришкевич убьет его кастетом. Доктору Лазаврету Юсупов на всякий случай сунул в руку тяжелую каучуковую гирю, хотя доктор колеблющимся голосом и заявил ему, что он совершенно и едва ли будет в состоянии что делать. Все, во главе с Пуришкевичем, решили спуститься вниз и гуськом направились вниз к двери, как вдруг великий князь, взяв за плечо Пуришкевича, прошептал:
- Подождите минуту.
Все остановились.
- Вы ничего не будете иметь против, если я его застрелю, Владимир Митрофанович? – переговорив о чем-то с великим князем, спросил вдруг Юсупов Пуришкевича, – это скорее и проще…
- Пожалуйста…, - отвечал тот. – Вопрос не в том, кто с ним покончит, а в том, чтобы покончить непременно этой ночью.
Юсупов берет браунинг Дмитрия Павловича и один возвращается в подвал.
Он подходит к шкафу с распятием.
- Почему ты так уставился на него? – спрашивает Распутин.
- Оно такое красивое, - объясняет Юсупов, моля дать ему сил сейчас закончить дело.
- Оно красивое, - повторяет Распутин, - оно, должно быть, стоит уйму денег. Сколько ты за него заплатил?
Этот вопрос был неожиданным для набожного человека, за которого он себя выдавал. И, не дождавшись ответа, подошел ближе к Юсупову, глядя на шкаф:
- Но шкаф мне нравится еще больше…, - добавил он.
- Григорий Ефимович, - твердо говорит Юсупов, - было бы лучше, если бы ты посмотрел на крест и прочитал молитву…
Распутин с удивлением смотрел на Юсупова. К его изучающему взгляду примешивается выражение беспокойства. Он подходит ближе. Теперь тому некуда отступать. В висок? В сердце? – промелькнуло у него в голове, как молния. Еще колеблясь, куда целиться, Юсупов медленно вывел из-за спины правую руку с пистолетом и выстрелил.
Распутин издает дикий крик и глухо падает на медвежью шкуру.
Все сорвались с лестницы и в одно мгновение были на пороге кабинета, но кто-то нечаянным движением зацепил штепсель, и электричество потухло. Ощупью снова тот же, кто зацепил провод, зажег свет. Вбежавшие увидели на полу, на шкуре белого медведя, умирающего Распутина, а под ним с револьвером в руке стоял спокойно князь и
с чувством непередаваемой гордости смотрел в лицо умирающего мужика.
Несколько мгновений продолжалось торжественное молчание. Все испытывали чувство облегчения: как ни кончилось, но кончилось! И надо действовать…








36

- Нужно снять его поскорее с ковра и положить на каменный пол…, сказал великий князь. – А то кровь просочится и замарает шкуру.
Он взял убитого за плечи, а Пуришкевич за ноги, и бережно переложили его на пол. Распутин еще дышал… Правой рукой он прикрывал себе глаза, а левая рука была вытянута вдоль тела. Грудь его высоко поднималась, и по телу проходили судороги. Пуришкевич в глубокой задумчивости глядел на него…
- Ну-с, господа, - идемте наверх…, сказал спокойно князь. – Надо кончать начатое…
Они потушили электричество, поднялись наверх, в гостиную, где, прежде всего, все по очереди поздравили князя, что на его долю выпала высокая честь освобождения России от гада, угнетавшего ее.
Был уже четвертый час ночи.
Поручик Львов, как раньше было условлено, поверх своей военной шинели надел дорогую шубу Распутина, взял его боты и перчатки. Доктор Лазаврет, овладевший, наконец, собою, снова превратился в шофера, и вместе с великим князем они понеслись на автомобиле к поезду Пуришкевича, чтобы там – по заранее установленному плану – сжечь в топившейся печи все вещи Распутина. После этого они должны были на извозчике приехать во дворец великого князя, и оттуда приехать на автомобиле великого князя за телом Распутина.
Пуришкевич, Освальд Райнер и Юсупов, куря, сидели в кабинете Юсупова. Потом князь встал, сказав, что он пройдет, на минутку, на половину старого князя. Но он пошел не туда, а по большой лестнице спустился опять вниз и, точно притягиваемый какой-то страшной силой, прошел в нижний кабинет и зажег свет. Распутин неподвижно лежал на каменном полу. Князь, опустившись на колено, взял его руку – пульса не было. Он приложил ухо к груди Распутина – сердца не было слышно. И вдруг Распутин раскрыл один глаз – темный, бездонный, светящийся каким-то жутким светом… Открылся и другой глаз, и вдруг Распутин направил взгляд на застывшего от ужаса князя.
Юсупову захотелось закричать, но у него пропал голос. Он решил бежать, но ноги словно парализовало, они не слушались его. Происходило нечто невообразимое – одним рывком Распутин встал во весь рост. Изо рта появилась пена. У него дикий взгляд, а руки напоминали когтистые лапы. В это время он угрожающе вращал глазами и, задыхаясь, произнес: “Феликс, Феликс”, - имя Юсупова. Одна рука, как коготь, впилась в спину Юсупова, а другой он пытался схватить его за горло. Пока почти обессиленный Юсупов пытался освободиться от сжимающих его тисков, началась борьба не на жизнь, а на смерть. Юсупову показалось, что сам дьявол скрылся в этом отравленном и сраженном пулей теле, придав ему силы отомстить за попытку его уничтожить.
Из последних сил довольно хрупкому Юсупову, наконец, удалось вырваться. Распутин упал на пол – в одной руке у него офицерский погон, который он сорвал с Юсупова в борьбе. Однако уже в следующую минуту он снова зашевелился. Теперь
молодой князь собирал последние силы и выбежал по лестнице наверх.
- Он жив, он жив! – бормотал он, задыхаясь. – Быстро! Револьвер.
Когда Пуришкевич увидел прибежавшего Юсупова с неузнаваемым  выражением








37

лица, с вытаращенными глазами, он достал свой револьвер “Совж”.
Вдруг он слышит, что на лестнице кто-то есть.
- Кто это может быть? – спрашивает он себя и быстро выходит с револьвером к лестнице.
Тем временем Юсупов быстро находит в комнате резиновую дубину. Освальд достал и свой револьвер. Все трое замерли в ожидании на верхней ступеньке лестницы. Они не верили своим глазам: вверх по лестнице полз стонущий, как зверь, Распутин и смотрел на дверь, ведущую во двор. Удар – и дверь открыта. Распутин исчезает на улице в темноте.
Пуришкевич бросается за ним. Следом за Пуришкевичем Освальд.
Распутин тяжело бежал вдоль железной решетки по снегу. Почуяв за собой погоню, он обернулся, крикнул: Феликс. Феликс, все скажу царице! – и продолжал неуклюже бежать.
Пуришкевич, не помня себя, выстрелил по освещенной уличным фонарем фигуре. Промахивается. Распутин поддал ходу. Пуришкевич выстрелил еще и опять промахнулся. Полный бешенства, он сильно укусил себя за кисть левой руки, чтобы заставить себя сосредоточиться, и выстрелил в третий раз. Попал. Распутин повалился кубарем. Следом раздается четвертый выстрел, это стрелял Освальд Райнер. Распутин шатается и падает в сугроб перед воротами. Пуришкевич наступает на тело, распластанное перед ним. Третий выстрел попал Распутину в спину, четвертый, Освальда. – в голову. Теперь Распутин наверняка мертв.
Засыпав труп Распутина снегом, оставив Освальда на улице, Пуришкевич направился в главный подъезд, где - он знал – дежурили два гвардейца.
При виде Пуришкевича они вскочили.
- Ребята, - подойдя к ним вплотную, твердо сказал Пуришкевич, - мы убили Гришку Распутина, врага России и царя…
Один из гвардейцев радостно перекрестился и проговорил:
- Слава тебе, Господи! Давно следовало.
Другой, после минутного колебания, бросился на шею к Пуришкевичу и стал целовать его.
- Друзья, князь Феликс Феликсович и я надеемся на ваше полное молчание…, - сказал Пуришкевич спокойнее. – Вы понимаете, что раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать?
- Ваше превосходительство, - как бы с укоризной отвечали оба, - мы русские люди. Не извольте сумлеваться, не выдадим…
Он обнял их обоих и приказал втянуть труп Распутина в маленький подъезд около кабинета, где все и происходило. И торопливо вбежал по лестнице, чтобы посмотреть, что с Юсуповым. Он нашел его в ярко освещенной уборной над умывальной чашкой. Князь держался за голову и все отплевывался: его тошнило. Пуришкевич попробовал успокоить
его, но тот смотрел все вперед блуждающим взглядом и дрожащим голосом без конца повторял: “Феликс… Феликс… Феликс…” Они пошли опять вниз, когда дверь со двора отворилась и солдаты, руководимые Освальдом, втащили труп Распутина. Князь вдруг








38

рванулся вперед, бросился в свой кабинет, схватил со стола резиновую дубинку, стремглав бросился по лестнице к трупу Распутина и, подбежав к нему, стал изо всех сил, с каким-то диким остервенением бить его дубинкой по виску. Распутин был еще жив. Он хрипел, и Пуришкевичу сверху, с лестницы, было ясно видно, как у него закатился зрачок правого глаза, как будто глазевшего на него бессмысленно и страшно…
Потрясенный Пуришкевич крикнул солдатам, чтобы они оттащили князя от умирающего. Великаны гвардейцы едва могли совладать с князем, который уже, как бы механически, но со все более и более возрастающим остервенением продолжал колотить труп Распутина. Он был весь сплошь забрызган кровью. И когда его оттащили, лицо его было по-прежнему дико, и он все бессмысленно повторял без конца: “Феликс… Феликс…Феликс…”.
Пуришкевич приказал одному гвардейцу раздобыть что-нибудь, во что можно было бы завернуть труп Распутина, а другого позвал к себе наверх, и тот доложил, что только что внизу был городовой, который осведомился о причинах стрельбы во дворе.
- Зови его сюда! – решительно распорядился Пуришкевич.
Через несколько минут городовой был введен. Это был старый служака. Он смотрел подозрительно.
- Служивый, это ты справлялся о стрельбе? – спросил Пуришкевич.
- Так точно, Ваше превосходительство, - отвечал тот.
- Ты меня знаешь?
- Так точно, знаю.
- Кто же я такой?
- Член Государственной думы Владимир Митрофанович Пуришкевич.
- Верно. А этих людей ты знаешь? – указал Пуришкевич на князя и его гостя англичанина.
- Так точно. Князя знаем.
- Кто он?
- Его сиятельство князь Юсупов.
- Верно… Послушай, братец, - положив ему руку на плечо, продолжал Пуришкевич. – А это гость князя, ты можешь его и не знать. Но ты ответь мне по совести: любишь ли ты батюшку-царя и матушку-Россию? Хочешь ты победы нашей над немцами?
- Так точно, Ваше превосходительство, хочу…
- А знаешь ли ты, кто злейший враг царя и России, кто мешал нам воевать, кто нам ставит всяких штюрмеров и всяких немцев в правители, кто забрал в свои руки царицу и через нее губит Россию?
- Так точно, - оживившись, отвечал городовой. – Знаю: Гришка Распутин.
- Ну, братец, его больше уже нет. Это мы стреляли по нему и убили его. Сумеешь ли ты молчать и нас не выдавать?
Городовой призадумался.
- Так что, Ваше превосходительство. Если спросят меня не под присягой – то ничего не скажу, а коли, на присягу поведут, тут делать нечего, скажу все: соврать под присягой грех большой.








39

Пуришкевич узнал от городового, кто из полицмейстеров в это время дежурил в этом районе, и отпустил его.
Во дворце уже слышалась осторожная суета проснувшихся слуг. Тайна убийства уже выплывала наружу. Передав князя его лакеям, Пуришкевич попросил их привести его в порядок, умыть, переодеть, а сам, хмурый, встревоженный, ушел курить в кабинет, где его ожидал Освальд.
- Остался последний этап нашего дела – утопить тело Распутина в Неве, - сказал Пуришкевич.
Освальд сел рядом с ним в кресло.
Через несколько минут они услышали шум автомобиля на дворе, приехали те, кто уезжал жечь вещи Распутина, они торопливо вошли в кабинет. Великий князь был прямо в веселом расположении, но, взглянув на Пуришкевича, осекся и тревожно спросил:
- Что случилось?
Пуришкевич коротко рассказал все и просил их торопиться: утро было уже близко. Оставив Юсупова и его гостя Освальда дома, все остальные спустились вниз, втянули труп Распутина в автомобиль великого князя. Туда же положили заготовленные заблаговременно цепи и тяжелые гири, и, усевшись, все понеслись к заранее выбранному для потопления трупа месту на Малой Невке, на окраине города. Шофером был теперь великий князь. На трупе Распутина сидел один из гвардейцев, которого взяли с собой, чтобы помочь утопить тяжелое тело.
Пуришкевич с неудовольствием обнаружил в автомобиле шубу Григория и его боты.
- Да почему же вы не сожгли все это? – спросил он доктора Лазаврета.
- Шуба целиком в печь не влезла, - ответил тот, - а ваша жена не сочла возможным распарывать ее и жечь частями. Уже вышло по этому поводу столкновение с великим князем… Так нам и пришлось привезти все это обратно… Но кое-что сожгли: перчатки, верхнюю поддевку и еще что-то там такое… А это все утопим вместе с телом.


XVII


Автомобиль медленно катился спящими улицами. Вот уже и окраина города: низенькие дома, длинные заборы, унылые пустыри. Освещения тут почти не было, и дорога была страшно ухабистая, так что тело Распутина то и дело подпрыгивало и билось о пол автомобиля. Наконец, вот и мост, и чернеющая внизу прорубь. Великий князь потушил огни. Остальные быстро вынули завернутое солдатами в синюю штору тело – оно еще не закоченело совсем и гнулось, как живое. Раскачав тело Распутина, швырнули с силой в прорубь. Холодная вода, от которой шел парок, тяжело всхлипнула, и Распутин
ушел под лед. В этот момент он был еще жив, но ледяная вода разом потушила последнюю искорку жизни в нем, и тело его поднялось сразу кверху и оставалось подо








40

льдом. Заговорщики были растеряны и торопились – вдруг заметили, что забыли
привязать, как хотели цепями гири к телу, и еще более растерявшись, стали бросать и гири, и цепи, и уцелевшие вещи Распутина в черную прорубь. Затем они бросились в автомобиль, и машина, далеко светя вновь загоревшими фонарями, снова полетела через мост обратно в город.
На обратной дороге в город автомобиль несколько раз останавливался – глох двигатель. Каждый раз Лазаврету приходилось возиться со свечами зажигания. Наконец, они прибыли во дворец великого князя. Там, у освещенного подъезда, в машине обнаружили второй бот Распутина. Дмитрий Павлович дает указание своим слугам сжечь его вместе с испачканным кровью ковриком из машины.
Пуришкевич, Лазаврет и Львов прощаются с великим князем, берут извозчика и возвращаются домой, а Пуришкевич – в свой сенаторский поезд.
В пять часов утра для них кончилась эта ночь.
А весь город еще спал.


XVIII


17-го декабря 1916 года в семь часов утра раздался телефонный звонок в городской квартире Распутина.
Звонил министр внутренних дел Протопопов. Он пожелал поговорить с Распутиным.
- Но его нет дома, - отвечала дочь Распутина.
Протопопов произнес что-то невнятное и повесил трубку.
- Твой отец вчера ночью уехал с Юсуповым. Тот обещал познакомить с его женой Ириной. Они были на военной машине. Еще там был человек в штатском…, и он до сих пор не вернулся.
Через некоторое время в квартиру Распутина вошли несколько полицейских чиновников.
- Что все это значит? – недоумевала дочь Распутина.
Чиновники попытались ей объяснить. Ночью во дворе дворца Юсупова раздались несколько выстрелов. Когда городовой, который их услышал, задал встречный вопрос, молодой князь Феликс Юсупов заявил, что гости из шалости убили его собаку. Все видели кровавый след, тянущийся от лестницы через двор.
Мария – дочь Распутина – позвонила подруге царицы, Анне Вырубовой, и сообщила ей, что Распутин не вернулся из дворца Юсупова, куда был приглашен, и где должен был познакомиться с княжной Ириной.
- Но княгиня с детьми в Крыму! – озабоченно ответила Вырубова. – Только Феликс
в Петербурге – это означает что-то недоброе…
В это время во дворец Юсупова были отправлены эксперты. Снег там был убран,








41

но были заметны следы автомобиля и следы крови. Была взята кровь на анализ, и вскоре стало известно, что кровь человеческая. Нетрудно было установить, что следы шин принадлежали машине великого князя, а кровь Распутину.
От Вырубовой царица узнала об исчезновении Распутина, о выстрелах во дворе дворца Юсупова. Она очень взволновалась и отправила телеграмму царю, чтобы он, по возможности, срочно вернулся в столицу. Александра знала о критическом отношении к Распутину Юсупова, и как ей было доложено министром внутренних дел, друзья Юсупова – великий князь Дмитрий Павлович и депутат Владимир Пуришкевич, собрались у него в доме накануне. Туда был также приглашен и Распутин. Она дала распоряжение министру внутренних дел перечисленных лиц взять под домашний арест. Давать подобные распоряжения в отношении родственников императорской династии мог только царь. Пуришкевича тоже нельзя было арестовать – будучи депутатом, он пользовался иммунитетом. Однако министр внутренних дел Протопопов получил свой пост, благодаря ходатайству Распутина, а значит и лично царицы. Он занялся проволочкой с выполнением требований царицы. Царица пыталась надавить на министра внутренних дел, чтобы тот в кратчайшие сроки разобрался в ситуации и сделал все возможное, чтобы найти труп Распутина.
18-го декабря. Рабочие неожиданно наткнулись на следы крови недалеко от моста на окраине города. Они оповестили полицию. Губернатор города издал указ о розыске. Чиновники на выступе опоры моста нашли один бот. Бот показали дочерям Распутина Марии и Варваре. Обе подтвердили: он действительно принадлежал их отцу.
Водолаз обследовал местность около моста, где раскололи лед. Труп сразу не нашли.


XIX


Князь Юсупов хотел уехать в Крым. Но не успел он дойти до платформы, как путь ему преградил полковник жандармерии:
- По приказу ее Величества царицы Вам запрещен выезд из Петрограда. Вам надлежит отправиться во дворец великого князя Александра Михайловича и ждать там дальнейших распоряжений.
- Сожалею, это мне неудобно, - ответил Юсупов.
Юсупов проводил своих родственников в Крым, а сам поехал к Дмитрию Павловичу и там узнал, что тот собирался поехать в театр, но тут позвонил генерал-губернатор, который просил Дмитрия Павловича оставаться дома. После разговора по телефону он возвратился к Юсупову совершенно подавленным.
- Феликс, меня арестовали по распоряжению императрицы. Но у нее нет права.
Только сам император может издать приказ о моем аресте…
Чуть позже пришел и сам генерал:








42

- Значит, я арестован? - Ее величество потребовало Вашему высочеству не выходить из дворца.
- Нет, Ее величество требует того…
- А я говорю Вам, что Вы хотите меня арестовать! – с возмущением прерывал его Дмитрий Павлович. – Сообщите Ее величеству, что я подчиняюсь.
Эта мера вызвала большое беспокойство в семье.
Родственники с нетерпением ждали прибытия царя.


XX


19-ое декабря. У перил моста – недалеко от того моста, где нашли бот Распутина – очищенное от снега место навело сыщиков на размышления. Должно быть, здесь лежало тело. Следы от машины в этом месте моста не оставляли никаких сомнений, что отсюда, вероятно, кого-то бросили в воду – мертвым или живым.
Когда водолазы хотели прорубать прорубь и опуститься в воду, один из сотрудников речной полиции заметил, что-то черное, выступающее над поверхностью льда. Это обрывок материи, а под ним остатки шубы Распутина. Вскоре возле шубы водолаз нашел труп. 20-го декабря труп привезли для вскрытия в морг Чесменского военного госпиталя.


XXI


Убийство Распутина было первой ступенью государственного переворота, и Николай II это хорошо понял.
Когда царь вернулся в Царское Село, был поставлен вопрос о погребении Распутина. Из соображений осторожности, чтобы избежать скопления народа, министр внутренних дел распорядился распространить слух, будто труп Распутина уже отвезли в его родное село. Комендант дворца генерал Воейков действительно ратует за перевоз трупа Распутина для погребения в его родную деревню.
По возвращении государь принимает у себя детей Распутина, и пообещал им, что будет о них заботиться, и поинтересовался, где бы они пожелали похоронить отца. Девушки заявили, что они хотят доставить гроб в Сибирь, царь качает головой и говорит, что это очень сложно, потому что тогда пришлось бы ехать с гробом на санях, и вряд ли кто пустит их с гробом на ночлег.
Не может быть и речи о том, чтобы похоронить Распутина на территории парка.
Находят выход: на территории, между Александровкой и Александровским парком в








43

Царском Селе, был участок, который Анна Вырубова выкупила в качестве места погребения для Распутина. Позже она захочет возвести там часовню и поставить памятник своему святому. Всех близких Распутина не допустили к погребению. В целях безопасности не присутствовал на похоронах и государь.
В последние дни декабря, в полночь, в назначенном месте за парком, в Царском Селе, торжественно собирались несколько человек – члены царской семьи, Анна Вырубова и двое военных хоронить Распутина.
Перед тем, как закрыть гроб с телом Распутина для погребения, царица попросила положить ему на грудь ту самую икону, которую она привезла из Новгорода, предварительно поставив на ней свою подпись, и попросила расписаться великих княгинь. Туда же положили и прощальное письмо государыни своему “другу” и покровителю: “Мученик, дай мне свое благословение”.
Гроб, заваленный иконами и цветами от Александры Федоровны, на глазах у стоящей небольшой группки медленно опустили в заснеженную землю.
В нескольких километрах отсюда, в столице, бесконечное множество людей зажигают свечи перед иконой святого Дмитрия. Они взывают к святому заступнику Дмитрия Павловича о благословении и милости, чтобы он защитил его и других заговорщиков от последствий содеянного ими…


XXII


Общественное мнение России встретило убийство Распутина ликованием. Люди обнимались на улице, шли ставить свечи в Казанский собор. То, что в убийстве участвовал один из великих князей, бросало тень на всю династию Романовых. Однако народ действовал по-другому, узнав, что в числе убийц был великий князь Дмитрий, бросился ставить свечи перед иконой св. Дмитрия. Простые женщины, мерзнущие в очередях за хлебом и сахаром, радостно обсуждали эту новость, повторяя: “Собаке – собачья смерть”.
Немедленно был уволен премьер-министр А.Ф. Трепов, его заменил лично преданный царю, но бесхарактерный, Н.Д. Голицын. Сохранивший же должность министра внутренних дел А.Д. Протопопов, приказал организовать кампанию по отправке на имя царицы писем и телеграмм от простого народа, якобы безутешно скорбящего о смерти Распутина. В то же время 16 членов императорского дома подписали письмо в защиту великого князя Дмитрия Павловича и князя Ф.Ф. Юсупова. Несмотря на то, что императрица настаивала на казне убийц, никто из них осужден не был. Тяжело дался царю выбор меры наказания для убийц – его близких родственников.
Когда Николай получил в Генеральном штабе сообщение о смерти Распутина –
согласно свидетельским показаниям – он с трудом смог скрыть облегчение. Но он стал перед дилеммой. С одной стороны, будучи правителем России, он должен заботиться о








44

справедливости, а с другой стороны, наказать родственников, которых он знал, как близких и преданных ему людей… Причем за деяние, о котором вряд ли кто-нибудь знал лучше, чем он сам, что оно совершено из чувства патриотизма и лояльности к царскому дому.
Николай принял решение прекратить расследование. А двух основных подозреваемых приказал сослать.
Дмитрий Павлович должен был немедленно покинуть столицу и отправиться на персидский фронт, Феликс Юсупов – в свое имение в Курской губернии. Пуришкевича не лишили депутатской неприкосновенности.


XXIII


В январе 1917 года в Петрограде открылась союзническая конференция, на которую прибыли комиссии Англии, Франции и Италии. Английскую делегацию возглавлял лорд А. Мильнер.
Цель визита Мильнера была заставить императора Николая II допустить к власти подконтрольную Антанте оппозицию и своих прямых агентов в Ставку. В случае если император откажется выполнять эти требования, Мильнер должен был скоординировать действия заговорщиков Думы.
Царю были предъявлены требования: введение в штаб Верховного Главнокомандующего союзных представителей с правом решающего голоса, обновление командного состава армии в согласии с державами Антанты, введение ответственного министерства.
На эти требования император ответил отказом по пунктам: излишнее введение союзных представительств, ибо своих представителей в союзные армии с правом решающего голоса вводить не предполагаю, тоже излишне. Мои армии сражаются с большим успехом, чем армии моих союзников, акт внутреннего управления подлежит усмотрению монарха и не требует указаний союзников.
Отрицательный ответ Николая II на фактический ультиматум союзников привел к тому, что в правящих кругах Антанты было решено оставить путь дипломатического давления и перейти к открытой поддержке заговора против царя.
Во время своего визита лорд Мильнер встретился с председателем Военно-промышленного комитета Думы А.И. Гучковым (Гучков Александр Иванович – крупный капиталист, основатель и лидер партии октябристов, участник англо-бурской и русско-японской войны, депутат и председатель III-ей Государственной думы), председателем Всероссийского земского союза князем Г.Е. Львовым (Львов Георгий Евгеньевич – политический и общественный деятель, первый председатель и министр внутренних дел
Временного правительства, князь, крупный помещик, депутат I-ой Государственной
думы), председателем Государственной думы М.В. Родзянко (Родзянко Михаил








45

Владимирович – политический деятель, один из лидеров партии октябристов. Крупный помещик Екатеринославской губернии. Депутат Государственной думы III-го и IV-го созыва. Поддерживал политику П.А. Столыпина), министром внутренних дел генералом А.А. Поливановым, бывшим министром иностранных дел С.Д. Сазоновым, лидером кадетом П.Н. Милюковым (Милюков Павел Николаевич – политический деятель, историк, публицист, лидер партии кадетов, депутат Государственной думы III-го и IV-го созыва).
Позже еще раз в Москве британский консул Б. Локкарт встретился с председателем Всероссийского земского союза князем Г.Е. Львовым. Вместе с Львовым на встрече с Локкартом были московский городской голова М.В. Челноков, лидер московских кадетов, член Прогрессивного блока Думы В.А. Маклаков. И лорд Мильнер, и консул Локкарт в своих беседах с членами Думы говорили о необходимости государственного переворота в России.


XXIV


В тоже время в январе у богатого петроградского фабриканта Богданова был большой званый обед, на котором присутствовали великий князь Гаврил Константинович, много гвардейских офицеров, в числе которых граф Капнист, адъютант военного министра, член Государственного совета, профессор Озеров и несколько крупных представителей промышленного и финансового мира, и между ними известный И.А. Путилов. Во время обеда говорили исключительно о тяжком внутреннем положении страны. Профессор Озеров и Путилов, обращаясь к великому князю Гаврилу, заявили, что, по их мнению, единственное средство спасти и династию и монархию – это объединить всех членов царской фамилии, лидеров крупных политических партий в Думе и Совете, представителей дворянства и армии, торжественно провозгласив царя слабоумным, недостойным и неспособным царствовать, и возвести на престол цесаревича под регентством одного из великих князей. Нисколько не протестуя, великий князь Гаврил ограничился только несколькими, чисто политическими замечаниями, и пообещал довести все сказанное до сведения царской фамилии.
Но об отстранении Николая II от престола уже открыто говорили и в царской фамилии – в особенности трое сыновей великой княгини Марьи Павловны, женщины чрезвычайно честолюбивой и давно думавшей на эту тему, великие князья Кирилл, Борис и Андрей. Они хотели идти в Царское Село с четырьмя гвардейскими полками, верность которых умелой пропагандой была уже значительно поколеблена. Эти полки: Преображенский, Павловский, Измайловский и гвардейский казачий, который стоял в Царском Селе, должны были овладеть царем и царицей и убедить царя отречься, царицу заточить в монастырь, а затем провозгласить императором маленького Алексея, а его
регентом назначить великого князя Николая Ивановича. Инициаторы этого дела считали, что во главе всего должен стать великий князь Дмитрий Павлович, уже выступивший в








46

деле устранения Распутина. Великие князья Кирилл и Андрей Владимировичи долго
убеждали его в его дворце на Невском “довести дело национального спасения до конца”, но после долгого разговора Дмитрий отказался поднять руку на государя.
- Нет, я не нарушу моей присяги! – решительно заключил он.


XXV


В Царском Селе государь собирался оставаться надолго, вплоть до весеннего наступления на фронте и всю свою деятельность сосредоточил на организации подавления заговора. Он удалил из правительства целый ряд министров, которые были связаны с думской оппозицией. Оставил только тех, которым он считал возможным лично доверять. Опасность была реальной. Убийство Распутина показало, что от мятежных толчков оппозиция начинает переходить к действиям.
В правительство пришли люди правого толка, как полагал государь, ему лично преданные: председатель Совета министров князь Н.Д. Голицын, министр юстиции Н.А. Добровицкий, военный министр генерал М.А. Беляев, министр народного просвещения сенатор Н.К. Кульчинский, министр внутренних дел А.Д. Протопопов.
Сложным представился для Николая II роспуск Государственной думы. Ее роспуск мог привести к недовольству и протестам со стороны демократических союзников России по Антанте, к бойкоту царского решения со стороны промышленных кругов, чьи представители входили в различные думные комитеты, а это уже могло больно ударить по обороноспособности России. Царь понимал, что любые репрессивные превентивные действия по отношению к Думе, без коренных изменений на фронте, вызовут такую волну негодования, что могут привести к серьезным потрясениям, которые недопустимы во время тяжелой войны.
Тем не менее, император твердо шел к роспуску Государственной думы и полному отстранению думской оппозиции от власти. Он берет под полный контроль Государственный совет, во главе которого становится верный ему человек И.Г. Щегловитов.
Большая доля ответственности за нерешительность и дезинформацию государя лежит на министре внутренних дел А.Д. Протопопове.
27-го января 1917 года начальник Петербургского охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачев докладывал Протопопову, что Гучков и Коновалов готовят государственный переворот. При этом ему был известен состав мятежного правительства. Глобачев докладывал, что авангардом гучковского заговора является так называемая рабочая группа военно-промышленного комитета Государственной думы, которая ведет подрывную работу среди рабочих и напрямую призывает к мятежам. Глобачев настаивал
на том, что следует немедленно арестовать Гучкова, Коновалова и представителей рабочей группы. Протопопов дал приказ арестовать только членов рабочей группы.








47

Между тем, головка заговора, Гучков и его сторонники, не были арестованы. Протопопов уверял царя, что этого делать нельзя, так как опасность миновала, и аресты видных думских деятелей только осложнят отношения власти и Думы.
8-го февраля 1917 года император Николай II поручает Н.А. Маклакову подготовить проект указа о роспуске Государственной думы. Подготовленный указ сенату царь передал главе правительства князю Н.Д. Голицыну. В указе не была проставлена дата роспуска Государственной думы.
Таким образом, заговорщики со своей стороны, а император Николай II со своей, готовились к решительной схватке. Царь приказывает привезти в Петроград надежные воинские части, заменив ими запасных солдат. Одновременно он вывел из подчинения командующего Северным фронтом генерала Н.В. Рузского и образовывает особый военный округ, во главе которого по совету военного министра Беляева назначает С.С. Хабалова.
Император Николай II продолжает испытывать доверие к своему генералитету. Он не мог допустить, что генералы смогут поддержать мятежников, которые не только собирались отстранить царя от престола, но и покушались на его жизнь.
Грузный, значительно похудевший Родзянко, едет к царю с обширным докладом, в котором в самом решительном тоне говорится о необходимости широких реформ и о призвании к власти лиц, которые пользовались бы доверием страны – тогда казалось, что такие лица действительно существуют.
- Так Вы все требуете удаления Протопопова? – играя по своей привычке карандашом, спокойно спрашивает царь.
- Требую, Ваше величество! – своим огромным басом решительно говорит Родзянко, - раньше просил, теперь требую.
- То есть, как? – чуть удивился царь.
- Ваше величество, опасность близка! Спасайте себя… Мы накануне огромных событий. То, что делает правительство и Вы сами, до такой степени раздражает население, что все возможно. Невозможно допустить, чтобы какой-то жалкий проходимец командовал всеми…
- Я буду делать то, что мне Бог на душу положит…, - холодно сказал царь.
- Вам придется очень усердно молиться, Ваше величество…, - дрожащим голосом сказал Родзянко. – И я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад Вам…
- Почему? – опять спокойно осведомился царь.
- Я уже полтора часа докладываю Вам, почему? Вас настраивают разогнать Думу – это опасный шаг. Я Вас предупреждаю: не пройдет и трех недель, как вспыхнет революция, которая сметет Вас…
- Да откуда Вы все это берете?
- Из всех обстоятельств. Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как это делают Ваши ставленники. Вы, государь, пожнете то, что посеяли…
- Ну, Бог дает…, - усмехнулся царь.
- Ничего Бог не дает… Революция неминуема.








48

И, полный бессильного отчаяния, старик грузно вышел из кабинета и, никого и ничто не видя, остановившимися глазами, весь потный от бесплотных усилий, весь потрепанный, спустился по лестнице и уехал, а царь спокойно продолжал прием.
У заговорщиков не было никаких надежд на успех без поддержки армейской верхушки. Поэтому им необходимо было сделать все, чтобы перетянуть генералитет на свою сторону и вместе с ним совершить государственный переворот. К стыду и позору русских генералов, они дали себя втянуть в грязные игры политиков и предали своего государя.
Император твердо вел народ и армию к победе, он был преисполнен верой в победу и был убежден, что и его генералы преисполнены подобной же верой. Но на самом деле высший генералитет был преисполнен политических амбиций и интриганства. Это полностью устраивало заговорщиков, которые стремились к совершенно другой победе, нежели Николай II. При этом они хорошо понимали, что победа царя на фронте приведет к поражению их заговора.


XXVI


9-го февраля 1917 года в Петрограде в кабинете Родзянко было совещание лидеров Государственной думы с генералами – были командующий фронтом генерал Крылов, генерал Н.В. Рузский. Решено, что откладывать дальше нельзя, что в апреле, когда Николай будет ехать из Ставки, его в районе армии Рузской задержат и заставят отречься.
Первым, что необходимо было сделать заговорщикам, это выманить царя из столицы, так как в противном случае никакая революция бы не удалась.
Приказы императора молча саботировались высшим генералитетом.
Николай II приказал перевести в Петроград с фронта Гвардейский экипаж. Но этот приказ был саботирован генералом Гурко, который отдал контрприказ и оставил экипаж на фронте. Николай II вторично отдал приказ о переводе Гвардейского экипажа в Петроград, и Гурко вторично, под предлогом карантина, задержал его неподалеку от Царского Села. Только после третьего приказа императора Гвардейский экипаж прибыл в Царское Село.
Колоссальную помощь заговорщикам оказал начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал-адъютант М.В. Алексеев. Генерал Алексеев был давно связан с заговорщиками.
Алексеев, который находился в это время на излечении в Крыму, внезапно 18-го февраля 1917 года вернулся в Могилев. Не успел он приехать в Могилев, как немедленно направил императору телеграмму с просьбой срочно прибыть в Ставку. Государь вначале удивился такому срочному возвращению, так как никакого наступления в ближайшие дни
не планировалось, обстановка была спокойной, но мотивация этого возвращения была неубедительной, и Николай II не осознавал необходимости в своем личном присутствии в








49

Ставке, ему больше нужно было быть в столице, и он не мог решиться ехать в Могилев.
Вызов царя был частью общего плана переворота, осуществляемый Государственной думой во главе с Родзянко и Гучковым.


XXVII


Верховный Главнокомандующий рассылал приказы непосредственно местным властям, не ставя в известность столицу. Совет министров, чтобы координировать действия военных и гражданских властей, попытались учредить в Ставке должность специального “гражданского комиссара”, однако генералы решительно отказались пускать “штатских” в свои дела. Зная обиды великого князя Николая Николаевича за отстранение императором его от должности Верховного Главнокомандующего, где он получал неограниченные права по всем военным и гражданским вопросам, князь Львов и начальник штаба Ставки Алексеев, которых уже объединяла общая мысль замены власти, обратились к великому князю Николаю Николаевичу с предложением стать регентом и Верховным Главнокомандующим, заставив Николая II отречься от престола и удалиться в Крым. Николай Николаевич попросил день на размышление, но потом отказался, так как такой перестановки “не поймут солдаты”. Весьма показательно, что, отказавшись от дворцового переворота, великий князь не известил о планах заговорщиков самого государя. Не сообщил, потому что он сам был участником заговора дворцового переворота вместе с левыми деятелями, среди которых главную роль играли Родзянко, Гучков, Милюков, Керенский, князь Львов и, к сожалению, генералитет, включая даже генерал-адъютанта Алексеева, хитрого, косоглазого генерала, очень умного, хорошего стратега, но абсолютно не подданного.
Находясь в Крыму на излечении, Алексеев имел телефонный разговор с Родзянко. Родзянко просил изменить регента на Михаила Александровича, и чем быстрее, тем лучше. Нужно добиться, чтобы царь покинул Царское Село. В России запасы зерна не поступают в Петроград, не сегодня-завтра будут перебои в хлебе. Хлеб всему голова, потянутся забастовки.
Находясь в Царском Селе, Николай сможет еще повлиять со своим правительством на ситуацию, а без императора правительство не правительство.
















50


XXVIII


Начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев распорядился пригласить в Ставку великого князя Михаила Александровича с докладом о состоянии дел в его Кавказском корпусе. Но разговор между ними пошел сразу об ином.
При первом продолжительном свидании Алексеева с Михаилом Александровичем они определились с оценкой создавшегося положения. Алексеев в настойчивой, даже резкой форме, доказывал, что для спокойствия России, для удачного продолжения войны, государь должен передать престол наследнику Алексею – цесаревичу при регентстве его – брата  своего князя Михаила Александровича. Алексеев повторил то, что сказал ранее… - “о сдаче на милость победителя” и о недопустимости борьбы, которая, по его словам, была бесполезна, так как высшее командование против императора. Регент редко перебивал Алексеева. Он слушал внимательно, видно, сдерживал себя. Алексеев указал, между прочим, что он обо всем переговорил перед своим отъездом из Крыма в Ставку с великим князем Николаем Николаевичем. Он отказался от такого предложения.
- Когда же может произойти весь этот переворот? – спросил Михаил Александрович.
- Он уже начался в Петрограде. Поднимаются войска и в Ставке.
- Что я должен делать?
- Ничего. Кроме того, что довести до императора картину полного разрушения царской власти и престижа в Ставке, не упоминая в деле лично меня, Алексеева. Довести до императора, что важно его присутствие в Ставке для спасения положения.
- Я буду у Ники, и обо всем доведу, - наконец, согласился Михаил Александрович.


XXIX


Великий князь Михаил Александрович из Могилева прямо отъехал в Питер, в Царское Село, и навестил августейшего брата, и поделился с ним услышанным в Ставке. Он напомнил ему ужасы пережитого всеми Романовыми двенадцать лет назад 1905 года. Тогда с часу на час ожидали, что открывшаяся первая Госдума объявит себя Учредительным собранием, а войска – свободными от присяги. А некий Александрович вынужден был все свое состояние в шесть миллионов перевести за границу. Сергей Михайлович держал день и ночь наготове лошадей, в продолжение месяца спал всегда одетым, все представляемые царю депутации, предварительно обыскивались. Паника дошла до последних пределов. Николай боялся выходить за ворота дворца в Петергофский парк, в его кабинетах и спальнях были устроены секретные двери в тайные








51

лабиринты – проходы к казармам охраны. А миноносец друга – Кайзера, “Г-110”, день и ночь под парами стоял наготове у дворца, чтобы в случае необходимости умчать русского царя за пределы досягаемости гнева его верноподданных. 10-го мая 1906 года все находившиеся в Петербурге члены императорской фамилии среди ночи были вызваны в Петергоф.
К концу заседания весь в пыли вошел в комнату он, Михаил Александрович. Он стал всех членов семьи убеждать пойти на уступки.
- Чему и ради чего уступить? – спросил царь.
- Государственной думе и Муромцеву, ради династии, - ответил Михаил.
- Никогда! – ответил государь возбужденно.
Затем государь упрекал брата в слабости, стучал по столу и кончил клятвой скорее умереть, чем отказаться от права выбирать и назначать министров.
С того времени между братьями выросла стена. Ни тогда, ни после Николай на уступки никому не шел.
Великий князь Михаил Александрович был любимым сыном царя Александра III, который придерживался строгого обращения с детьми, но любимцу своему прощал любые шалости. В июле 1899 года, после смерти брата Георгия, он был объявлен наследником престола и оставался им до рождения в июле 1904 года у Николая II цесаревича Алексея. Престол стал для Михаила недоступным навсегда. И он стал вести себя соответствующим образом. В октябре 1912 года он тайно, без разрешения брата императора, женился в Вене на Наталье Сергеевне Вульфорт. Этот союз – плод безумной страсти великого князя. За этот брак распоряжением Николая II был воспрещен ему въезд в Россию. Кроме того, он был уволен со службы и лишен звания флигель-адъютанта. Однако Михаила это не беспокоило, он наслаждался тихим семейным счастьем, живя с супругой в Лондоне. Лишь в 1914 году ему было разрешено вернуться в Россию с восстановлением в звании, а его жене пожалована фамилия Брасовой. С началом первой мировой войны царь назначил его командиром Кавказской Туземной дивизии, затем командиром 2-го Кавказского корпуса.
9-го февраля Николай II принял своего брата великого князя Михаила Александровича в Царском Селе в своем кабинете. Между ними состоялся прямой разговор о том, что назревает измена в Ставке во всей армии. Царь помнил, почему брат настаивает на неминуемой поездке в Ставку.
Не только начали сгущаться тучи в петроградских и московских кругах, но и в народе, и в армии, и даже в самой царской Ставке. Везде подрывался авторитет царской четы, подтачивались устои трона.


XXX


С 10-го февраля в Петрограде появились длинные очереди за хлебом.
Дума обвинила в отсутствии хлеба в Петрограде правительство, и 14-го февраля








52

она собралась оп этому вопросу в Таврическом дворце. С утра в этот день, в особенности в рабочих кварталах, наблюдалось тревожное настроение. Ждали известий из Таврического дворца, загадывали о том, во что выльется это заседание, на котором должен был впервые выступить новый председатель Совета министров князь Голицын.
На заводах работы не шли. Бастовало около трехсот тысяч рабочих, которые намеревались выступить к Таврическому дворцу на поддержку Думы, но полиция разогнала демонстрацию. На своем заседании Государственная дума потребовала замену правительства.
Народное брожение не улеглось и на другой день. На площадках трамваев приходилось наблюдать оживленные беседы солдат с публикой. Солдаты громко заявляли народу: “Начните, а мы вам не изменим. Такое настроение продолжало непрерывно возрастать вплоть до 19-го февраля, когда слова стали претворяться в действия.
К этому дню хлебный кризис в столице обострился до крайней степени. Отсутствие хлеба взволновало и те слои населения, которые обычно равнодушно относятся к общественным явлениям. Стали раздаваться угрозы против продавцов хлеба.
21-го февраля на Петроградской стороне начался разгром булочных и молочных лавок, продолжавшийся затем по всему городу. Неумелые распоряжения министра земледелия Риттиха и назначенным петроградским уполномоченным по продовольствию немца Вейса еще более раздражали массы.


XXXI


Дворцовый комендант Воейков связался по телефону с министром внутренних дел Протопоповым.
- Александр Дмитриевич, - сказал он ему, - государь поручил проработать вопрос возможности в среду ехать в Ставку. Как Ваше мнение? Все ли спокойно в Петрограде и не является ли этот отъезд несвоевременным?
На это Протопопов стал ему объяснять, что напрасно тот волнуется, так как в Петрограде все вполне благополучно. При этом он добавил, что в понедельник или во вторник после доклада у государя зайдет к Воейкову и подробно расскажет о происходящем, чтобы царя окончательно успокоить.
После этого телефонного разговора Воейков поехал к графу Фредериксу, вполне разделяющему мнение о несвоевременном отъезде государя из Петрограда.
В понедельник А.Д. Протопопов в Царском Селе не был, а поехал только во вторник вечером. После доклада царю о событиях в Петрограде заехал к Воейкову. Он клялся, что все обстоит прекрасно, и нет решительно никаких оснований для беспокойства. Причем обещал, в случае появления каких-либо новых данных, немедленно известить его и царя. На этом они расстались. Оказалось, Протопопов, ручавшийся государю, императрице и Воейкову за полное спокойствие в столице, вернувшись из








53

Царского Села, в тот же вечер якобы рассказывал, окружавшим его, о том, сколько энергии он потратил на уговоры государя не уезжать на фронт. Он рассказывал даже подробности доклада Его Величеству, подкрепляя свои слова изображением жеста руки. Он говорил, что умолял императрицу повлиять на мужа и уговорить его не ехать в Ставку. Для Воейкова этот факт остался загадкой, так как государь подтвердил ему сам, что министр внутренних дел Протопопов не видел никакого основания считать его отъезд несвоевременным. Где говорил А.Д. Протопопов правду – в Царском Селе или в Петрограде.
Ясно, что министр внутренних дел вольно или невольно подыгрывал тем, что любой ценой хотел отъезда императора из Петрограда.
Император, наконец, решил уехать в Ставку, но ненадолго, он собирался вернуться к 1-му марта.


XXXII


22-го февраля 1917 года в 2 часа на перроне Царскосельского вокзала под звон Федоровского Государева собора, император Николай II простился с императрицей Александрой Федоровной и отправился в Ставку. Все было как обычно: собственный Его императорского Величества конвой, застывший в почетном карауле, торжественные звуки марша. Его сопровождали: министр императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс В.Б., флаг-капитан генерал адъютант Нилов К.Д., дворцовый комендант генерал-майор Воейков В.Н., гофмаршал генерал-майор Долгоруков В.А., начальник военно-пожарной канцелярии генерал-майор Нарышкин К.А., командир собственного Его величества конвоя генерал-майор Грабе А.Н., командир собственного Его величества железнодорожного полка генерал-майор Цабель С.А., лейб-хирург Его величества профессор Федоров С.П., редактор журнала “Летопись войны” (в качестве историографа) генерал-майор Дубенский Д.Н., церемониймейстер барон Штакельберг Р.А., флигель-адъютант полковник герцог Лейхгенбергский Н.Н., флигель-адъютант полковник Мордвинов А.А.
Кроме того, государя сопровождали офицеры собственного Его величества конвоя, собственного железнодорожного полка, сводного Его величества полка, ряд чиновников министерства двора, нижних чинов и прислуги.
22-го февраля в Петрограде в связи с забастовкой был закрыт Путиловский завод, без средств к существованию остались 36 тысяч рабочих, которые обратились за поддержкой к рабочим других заводов. Забастовки солидарности прошли по всей столице. Забастовавшие путиловцы требовали повышения зарплаты, протестовали против роста цен и огромных очередей за хлебом.
23-го февраля в день международной солидарности работниц начались уличные манифестации женщин, которые с остервенением громили хлебные лавки и булочные.








54

Бросили учиться студенты и тоже вышли на улицы. До конца дня перестали трудиться, и вышли протестовать примерно 100 тысяч рабочих (около трети всех рабочих Петрограда). От требований “хлеба” быстро перешли к лозунгам “Долой войну” и “Долой самодержавие”. Пять тысяч полицейских не могли справиться со стремительно растущими демонстрациями. Приказа о применении силы градоначальник им не давал.
Хлеба, как гласило объявление от 24-го февраля 1917 года командующего Петроградским военным округом генерала Хабалова, находилось в городе в достаточном количестве. И если его не было в некоторых лавках, то потому что он в чрезмерных количествах раскупался на сухари. На 23-е февраля запасы города составляли полмиллиона пудов ржаной и пшеничной муки, чего при нормальном потреблении без подвоза хватило бы на десять-двенадцать дней, а хлеб, за исключением перебоя от заноса железных дорог, все время поступал в столицу.
Рабочие массы не оставались более в своих районах, а огромными  толпами устремились в центральные части города. Едва государь покинул Царское Село, как усилились хлебные бунты. Пока император находился вблизи столицы, недруги не решались выступить против царской власти, пытались сдерживать эти бунты. Но царь отъехал, теперь можно было не только сдерживать бунты, а наоборот, их подогревать. Что заговорщики и делали.


XXXIII


24-го февраля прозвучали первые выстрелы во время митинга, происходившего у городской Думы. Еще ранее кто-то стрелял на Литейном проспекте, о чем быстро распространилась весть по всему Невскому. Выстрелами у городской Думы были убиты двенадцать человек и многие ранены.
Толпа рассеялась, но вновь собралась более густыми массами на Казанской площади. Тысяч до десяти человек с обнаженными головами стали петь революционные песни. К площади приближались казаки. Толпа встретила их криками:
- Ура, да здравствуют казаки!
Другие кричали:
- Хлеба, хлеба!
Толпа с Казанской площади разошлась после того, как части войск предупредили, что вынуждены будут стрелять. Несколько позже, на Знаменской площади произошло событие, изменившее отношение толпы и войск. Полицейский пристав ударил шашкой студента из толпы, а стоявший рядом казак тяжело ранил пристава. С этой минуты появилась надежда, мало-помалу переходившая в уверенность, что ни казаки, ни войска стрелять в народ не станут.
Однако на окраинах города вечером этого дня уже явно стали обозначаться выступления, носившие массовый народный и притом весьма активный характер. Толпа








55

не исполняла распоряжений полицейских агентов и вступала с ними в борьбу. При этом много полицейских было ранено, и в их числе полицмейстер полковник Шалфеев.
Весь день 24-го февраля как раз шла усиленная отправка войск на позиции. Публика устраивала проходившим частям сочувственные манифестации и просила передать на фронт о происходящих в Петрограде событиях.
Когда на улицах столицы были митинги, противостоя полицейским, 24-го февраля в Мариинском дворце проходило очередное заседание Совета министров, на котором обсуждались почти исключительно непонятные дела. Вопрос о возникших народных волнениях был затронут лишь мельком. Причем, представляя Совету министров свои объяснения, министр внутренних дел Протопопов заявил, что бунтует хулиганье, с которым полиция, благодаря принятым уже мерам, легко справляется. Успокоенный этим заявлением князь Голицын снял вопрос о народных волнениях с обсуждения и закрыл заседание.


XXXIV


24-го февраля вечером в Могилев прибыли оба поезда – свитский и императорский. Государя встретили начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал-адъютант М.В. Алексеев и высшие командные лица. Император и сопровождавшие его лица отправились в бывший губернаторский дом – резиденцию царя. У подъезда стояли одетые в дубленые полушубки часовые Георгиевского батальона. В садике между дворцом и управлением дежурного генерала дежурила дворцовая полиция. На крыше дома генерал-квартирмейстера четко вырисовывались зачехленные пулеметы. Они были установлены там, на случай налета германской авиации. Возле них виднелись фигуры часовых в папахах и постовых шинелях.
Гарнизон царской Ставки состоял из надежных частей. В него входили: Георгиевский батальон, составленный из раненых георгиевских кавалеров, которыми командовал боевой командир, тоже георгиевский кавалер, генерал-майор Пожарский. Солдаты и офицеры батальона были одеты в красивую форму с георгиевскими цветами; Очередная сотня собственного Его величества конвоя, казаки-конвойцы стояли на внутренних постах в резиденции государя. В Ставке постоянно находился командир конвоя граф А.Н. Грабе, граф Никитин и очередные дежурные офицеры дежурной сотни. Дежурная рота сводного Его величества полка отличалась превосходной выправкой и очень добросовестно несла службу. Командиром полка был генерал-майор Рессин, который постоянно находился в Царском Селе, командовали ротой штаб-офицер и офицеры дежурной роты. Кроме того, в Ставке находились несколько команд собственного Его величества железнодорожного полка, обслуживавших императорские поезда, как во время движения, так и в Ставке; противоаэропланная батарея, автомобильная рота, обслуживавшая огромный гараж Ставки. Автомобильной ротой 








56

 умело командовал капитан Вреден.
Все части и командиры были удобно размещены в казармах, и их личный состав гордился тем, что они служат при государе императоре.
В Ставке царь принимал с докладом генералов, обсуждал с генералом Алексеевым положение дел на фронте и ближайшие задачи армии. Сам составлял списки, кого пригласить к завтраку, и кого к обеду, вечером забавлялся кино, писал ласковые письма жене и детям.


XXXV


25-го февраля в Петрограде пролилась первая кровь: на Знаменской площади был убит полицейский поручик Крылов, пытавшийся вырвать флаг демонстранта, казаки отказались разогнать мятежную толпу, провокаторы кидали бомбы в мирных людей и кричали, что это дело рук полиции, уже были выброшены лозунги “Долой самодержавие!”, а государь обо всем этом не знал. Информация, которая поступала государю, шла через руки Алексеева. Алексеев задерживал информацию или ее искажал.
Постепенно царя начинают волновать происходящие в столице события. 25-го февраля вечером он посылает командующему Петроградским военным округом генералу С.С. Хабалову телеграмму: “Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай”. Генерал Хабалов по непонятным причинам не принял ничего, чтобы исполнить недвусмысленный приказ царя. Для оправдания он высказал, что не мог выполнить его и на следующий день, нужна была подготовка.
25-го февраля по распоряжению князя Голицына Н.Д. всем членам кабинета было разослано приглашение, явиться на экстренное заседание Совета министров по поводу событий в городе 24-го февраля.
Открывая заседание, Голицын Н.Д. заявил, что вопреки заявлениям Протопопова А.Д., народные волнения приняли все более угрожающий характер и поэтому необходимо решить вопрос о действиях правительства в сложившейся ситуации.
С объяснениями вновь выступил министр внутренних дел Протопопов А.Д., который указал, что все опасения главы правительства совершенно неосновательны, и привел подробную справку относительно затронутого вопроса.
В народном волнении, по выкладкам Протопопова, участвуют не более десяти тысяч человек, которые раздроблены по отдельным районам Петрограда. Полиция вся начеку и вооружена с ног до головы. Далее Протопопов заявил, что имел специальное совещание с генералом Хабаловым, который категорически подтвердил, что в любой момент он может выставить для подавления мятежа свыше тридцати тысяч войска с артиллерией и броневыми автомобилями.
При таком положении, закончил свою речь Протопопов А.Д., сомневаться в








57

возможности подавить народное волнение не приходится.
Заявление Протопопова А.Д. вызвало в Совете министров шумные прения.
Первым выступил министр иностранных дел Покровский Н.Н., который заявил, что подавление возникших беспорядков силою оружия ни к чему не приведет и необходимо пойти на уступки. С возражениями согласиться с Думой снова на замену отдельных министров выступил Протопопов А.Д. Смена кабинета, сказал он, есть только лозунг, за которым скрываются другие совершенно неприемлемые требования революционной России. Если беспорядки приняли несколько затяжной характер, то это потому, что власти старались избегать кровопролития, и что в дальнейшем при подавлении беспорядков они не будут останавливаться ни перед какими мерами.
После продолжительных прений Совет министров постановил войти в сношение с Государственной думой, лидерами отдельных фракций, от националистов до кадетов включительно, для выяснения тех форм компромисса, которые удовлетворили бы русское общество.
Ведение переговоров с членами Думы Совет министров поручил министру иностранных дел Покровскому Н.Н. и министру земледелия Риттиху.
25-го февраля министр земледелия Риттих на заседании Совета министров заявил, что во всех частях города черного хлеба в достатке, разбирался он только к вечеру, а черствый хлеб оставался на следующий день, но его не хотели покупать. Ни о каком голоде, даже о недоедании питерских рабочих и речи не может быть. Забастовки в Петрограде носили более политический, нежели экономический характер.
25-го февраля, пока Совет министров решал, как поступать с народными волнениями, на улицы столицы были вызваны войска. Весь город был разделен на участки, и во главе участков были поставлены командиры полков. Такая же войсковая охрана была установлена на окраинах и откомандирована к отдельным заводам.
Первое столкновение в этот день произошло на Васильевском острове, где у трубочного завода был убит рабочий, который обратился к солдатам с речью. Несмотря на стоявшие везде войсковые кордоны, в центральные части города все-таки приникли огромные толпы рабочих и народа вообще, между массами и войсками установились дружелюбные отношения. Только в районе Финляндского вокзала разразились выстрелы, хотя войска, в общем, не стреляли, убитых и раненых в толпе было много.
Расстрел народа производили какие-то люди из таких мест, которые нельзя было сразу обнаружить. Это было первое выступление так называемых “фараонов”, получивших затем печальную известность. Но в первый день стрельба – неведомо откуда – оставалась для толпы загадкой. Только впоследствии все узнали о том, что переодетые полицейские чины, скрываясь в разных местах, чаще всего на крышах домов, стреляли из револьверов, ружей, и главным образом, из пулеметов. Такая дьявольская мера подавления беспорядков была заранее задумана и полностью приведена в исполнение Протопоповым А.Д. и его ближайшими помощниками. Гнезда злодеев были так хорошо укрыты, что их никак не могли обнаружить. Провокаторы в течение нескольких дней производили стрельбу, главным образом, в те моменты, когда мимо них проходили части войск, присоединившихся к народу.








58

Еще утром 25-го февраля начались не только заседания Совета министров, но также начались многочисленные заседания и совещания различного рода общественных организаций, и была налажена подготовка организованного народного выступления.
Около 9 часов вечера 25-го февраля петроградский градоначальник казачий генерал Хабалов получил телеграмму из Ставки, в которой царь повелевал прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Одновременно император подписал указ, прерывающий работу Государственной думы до апреля.
Ночью с 25-го на 26-е февраля Хабалов приступил к осуществлению требований царя. После полуночи все мосты через Неву были заняты войсками.
В то же время в Государственной думе происходило общее собрание членов Прогрессивного блока. После короткого обсуждения событий, происходивших в городе 24-го и 25-го февраля, была единогласно вынесена следующая резолюция: “Правительство, обагрившее руки в крови народной, не смеет более являться в Государственную думу, и с этим правительством Государственная дума порывает навсегда”.


XXXVI


26-го февраля утром председатель Государственной думы отправил в Ставку телеграмму, в которой сообщал царю, что положение серьезное. В столице анархия. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Войска стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца.
В этот день, хотя и было воскресенье, Покровский и Риттих приступили к выполнению указа императора по роспуску Государственной думы. Вина за волнения в городе была возложена на руководство Государственной думы. В Совете министров ходили слухи, что именно по указанию Государственной думы были припрятаны запасы муки, что привело к нехватке хлеба. События в городе 26-го февраля продолжали нарастать, десятки тысяч людей устремились не в храмы, так как было воскресенье, а под красными знаменами на воинские заставы в центр столицы с уверенностью, что стрелять не будут. Однако генерал Хабалов в соответствии с указом императора распорядился при необходимости после трехкратного предупреждения открывать огонь. Стреляли несколько раз в разных районах города. На выстрелы в воздух народ отвечал смехом. Стрельба на поражение рассеяла демонстрантов по дворам, но вскоре толпы собирались вновь. Кровь только взвинчивала нервы, но не устрашала, скорее, она имела обратный эффект. Одна из рот Павловского полка открыла огонь не по демонстрантам, а по 








59

полиции. Даже командир батальона георгиевских кавалеров генерал князь Пожарский объявил своим офицерам, что в народ он стрелять не будет, кто бы ему это не приказал.
В этот же день в лазареты было доставлено много раненых, пострадавших от предательских выстрелов. Больше всего жертв было на Караванной улице и на углу Литейного и Бассейной. С наступлением темноты стрельба участилась и производилась даже в маленьких переулках. Несмотря на это, в продолжение всей ночи по всем улицам происходило оживленное движение, достигшее наивысшего размера на Суворовском проспекте, куда уходили массы, теснимые с Невского, запруженного войсками. И на Знаменской площади уже открыто были установлены пулеметы.
Поздно вечером в этот день председатель Государственной думы неофициально узнал об указе царя по роспуску Госдумы, и на Совете старейшин, собравшемся в экстренном заседании, ознакомил всех с этим указом. Совет старейшин постановил, чтобы Государственной думе не расходиться. Вам, депутатам, оставаться на своих местах. Заседание закончилось решением собраться на следующий день.


XXXVII


В ночь с 26-го на 27-е февраля солдатами Павловского полка был убит командир полка полковник Экстен.
Утром 27-го февраля в спину во время построения учебных рот Волынского полка – их командир капитан Лашкевич.
Утром 27-го февраля председатель Думы, наконец, официально получил указ, подписанный Николаем II еще 25-го февраля: “На основании ст. 99 основных государственных законов повелеваем: занятие Государственной думы и Государственного совета прервать 26-го февраля сего года и назначить срок их возобновления не позднее апреля 1917 года, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств…”.
Утром этого дня по городу были расклеены объявления генерала Хабалова, угрожавшие рабочим, которые не выйдут на работу. Однако предупреждение генерала не произвело впечатления, и улицы были заполнены толпами рабочих и народа. В городе образовалось несколько центров, где с особенной силой вздымались волны революции.
Одним из этих центров были казармы Волынского полка, расположенные у Бассейной улицы, в Артиллерийском переулке. Казармы этого полка, присоединившегося в числе первых к народу, были окружены семеновцами, привезшими с собой пулеметы. Осада продолжалась почти весь день и шла вяло. Осажденные даже вступали в переговоры с семеновцами, приглашая их присоединиться к восстанию. Перестрелки между полками не произошло, и к вечеру “осада” растаяла. Семеновцы исчезли и присоединились к восставшим частям. Литейный проспект в этот день представлял поле сражения. Ближе к Невскому стояли цепи солдат, на углу Семеновской улицы были помещены три пулемета, прикрытые драгунским взводом. А у Бассейной провокаторы








60

почти беспрерывно обстреливали народ из пулеметов. Но на другом конце Литейного проспекта, на Шпалерной улице, уже показались части Преображенского и других полков, направлявшиеся с оркестрами и развевающимися красными знаменами к Таврическому дворцу для представления членам Исполнительного комитета.
С этого момента во всех частях города заговорили о присоединении войск к
восставшему народу. По улицам стали проезжать в большом количестве автомобили с вооруженными солдатами, которые стреляли в воздух, давая этим понять, что народ они расстреливать не будут. Автомобили солдатами “реквизировались” у их владельцев с “любезного” согласия последних.
В различных местах города народ вместе с войсками приступил к активным действиям. Был взят арсенал, причем убит генерал Митусов. Началось освобождение арестантов. Сожжено тюремное управление, подожжены дом предварительного заключения,  здание Окружного суда и Литовский замок. Из департамента полиции (со стороны Пантелеймоновской улицы) и из многих полицейских участков были выброшены на улицу документы и тут же сожжены.
После разгрома оружейных складов вооруженные толпы направились к Таврическому дворцу. Ждали известий из Государственной думы. Скоро народ узнал о роспуске Думы.
С этого дня между народом и Государственной думой устанавливается самое тесное сношение. В ожидавшей на улице толпе скоро замелькали листки с фамилиями членов Временного комитета. Начались митинги с речами ораторов различных направлений. Организовался Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, выпустивший свое первое воззвание. Между тем беспрерывно шло присоединение новых войсковых частей к народу, который бурно приветствовал всякую подходившую к Таврическому дворцу колонну. Особыми овациями встречались эшелоны, высланные для действий против народа, но немедленно перешедшие на сторону революции.


XXXVIII


27-го февраля – последний день правления старой власти. В этот день состоялось два экстренных заседания Совета министров.
Первое заседание началось в два часа дня в особняке председателя Совета министров на Маховой, потому что князь Голицын боялся ехать по Невскому, где шла перестрелка.
Заседание открылось докладом военного министра генерала Беляева о начавшихся волнениях среди солдат и о переходе на сторону народа трех полков: Волынского, Преображенского и части Литовского.
Председатель Совета министров Голицын, а за ним и другие члены кабинета, обрушились с гневными упреками на растерявшегося и страшно взволновавшегося








61

Протопопова.
Голицын заявил, что своими успокоительными заверениями Протопопов ввел в заблуждение Совет министров, который при создавшихся обстоятельствах уже не видит никаких средств к спасению власти.
Протопопов пробовал вначале оправдываться: волнения-де среди солдат носит стихийный характер и никем не могли быть предусмотрены. Оправдания никого не успокоили. Гневные выкрики участников совещания принимали все более резкий характер. Учитывая создавшуюся атмосферу, Протопопов, в конце концов, не пытался уже более возражать и сидел, сгорбившись в кресле, угрюмо посматривая на своих соседей.
Наконец, Голицын заявил, что считает необходимым поставить на обсуждение Совета министров вопрос об устранении Протопопова от обязанности министра внутренних дел. И хотя устранение министра не входит в компетенцию Совета министров, но он идет на это превышение власти, не считая возможным далее оставаться в кабинете вместе с Протопоповым.
Предложение было поставлено на баллотировку и единогласно принято.
Протопопов покинул заседание, ни с кем не попрощавшись.
Заседание Совета министров возобновилось, но прения уже носили беспорядочный характер – переговоры с Временным комитетом Думы не привели ни к чему.
Голицын заявил, что если можно надеяться на помощь, то лишь извне Петрограда.
Все были подавлены и лишь обменивались краткими репликами по поводу нарастающих событий.
Время от времени личные секретари председателя Совета министров являлись в зал для доклада о ходе событий.
27-го февраля в половине третьего дня под председательством М.В. Родзянко состоялось совещание членов Государственной думы. На обсуждение был поставлен вопрос об организации Временного комитета для поддержания порядка в Петрограде и для сношений с различными учреждениями и лицами. Выбор Временного комитета поручено произвести Совету старейшин.
По окончании совещания Думы в кабинете Родзянко состоялось заседание Совета старейшин, на котором состоялись выборы членов Временного комитета Государственной думы.
Ровно в полночь 27-го февраля окончательно организовался Временный комитет Государственной думы в следующем составе: М.В. Родзянко, А.Ф. Керенский, Н.С. Чхеидзе, В.В. Шульгин, П.Н. Милюков, М.А. Караулов, А.И. Коновалов, И.И. Дмитрюков, В.А. Ржевский, С.И. Шидловский, Н.В. Некрасов, В.Н. Львов, Б.А. Энгельгардт. Затем сюда же вошел Ф.И. Родичев.













62


XXXIX


27-го февраля председатель Государственной думы М.В. Родзянко телеграфировал главнокомандующему Северным фронтом генерал-адъютанту Н.В. Рузскому, что волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийные и угрожающие размеры Причиной их продолжения являются недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, а также недоверие власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения. Однако в стране продуктовые карточки были только на сахар (чтобы не гнали самогон), даже прифронтовые города обеспечивались электричеством. Исправно работали все коммунальные службы, канализация, водопровод, отопление, транспорт.
В этот день 27-го февраля группа вооруженных людей захватила Таврический дворец, в котором заседала Государственная дума. Этой группой командовал какой-то субъект в штатском. Группа вошла во двор, и ее делегаты проникли в караульное помещение дворца, где несла службу рота ополченцев под командой прапорщика запаса. Последний, вместо того, чтобы отдать приказ силою не допускать восставших во дворец, вступил в переговоры с субъектом, командовавшим мятежниками. Последний недолго вел переговоры. Он внезапно выхватил револьвер и выстрелил в живот несчастного прапорщика. Тот упал и вскоре умер в думской амбулатории. Его рота немедленно сдалась восставшим. Таврический дворец был захвачен. Дума долго не могла собраться на заседание. Рота охраны восприняла убийство своего командира не как повод к отражению нападения бандитствующей толпы, а как предлог для немедленной капитуляции. Вечером в Таврическом дворце состоялось первое заседание Петроградского Совета рабочих депутатов. Думцам оставили две комнаты секретариата на балконе, все остальное здание Таврического дворца заполнил “революционный народ” – курил, лузгал семечки, слушал бесчисленных ораторов, время от времени, постреливая в потолок. Когда с улицы раздался ружейный залп, солдатская толпа в Таврическом дворце приняла его за действие верных царю войск и в ужасе, побросав ружья, бросилась врассыпную, многие выпрыгивали из окон в сад. Вскоре выяснилось, что это – ложная тревога.
27-го февраля в помещении Думы собрались представители рабочих, солдат и несколько общественных деятелей, был организован Совет рабочих депутатов, постановивший обратиться к населению с воззваниями. Первое заседание от представителей состоится сегодня в 7 часов вечера в помещении Государственной думы. Всем перешедшим на сторону народа войскам немедленно избрать своих представителей по одному на каждую роту. Заводам избрать своих депутатов по одному на каждую тысячу. Заводы, имеющие меньше тысячи рабочих, избирают по одному депутату.
Во-вторых, солдаты, ставшие на сторону народа с утра находятся на улице голодные. Совет депутатов, рабочих, солдат и население прилагают все усилия к тому, чтобы накормить солдат. Но сразу организовать продовольствие трудно.
Совет обращается к вам, граждане, с просьбой кормить солдат всем, что только у








63

вас есть.
27-го февраля в помещении Государственной думы около пяти с половиной часов вечера под сильным конвоем революционного народа был доставлен председатель Государственного совета министр юстиции И.Г. Щегловитов.
По доставлении его в Таврический дворец к нему вышел А.Ф. Керенский.
- Вы Иван Григорьевич Щегловитов? – спросил он.
- Да, - последовал ответ.
- Я член Государственной думы Александр Федорович Керенский. Вы арестованы по моему распоряжению. Вы будете иметь пребывание здесь. Я гарантирую Вам полную безопасность. Мы дурного ничего не намерены с Вами делать, но Ваша деятельность внушает нам опасение. Вокруг Вас могут группироваться приверженцы старого строя для нанесения последнего удара.
- Слушаю-с, - сказал побагровевший Щегловитов.
После краткого совещания по распоряжению чинов Временного комитета Щегловитого поместили под сильной охраной в министерском павильоне Таврического дворца.


XL


В этот же день, 27-го февраля, в 6 часов вечера вновь съехались министры. На этот раз уже в Мариинский дворец, потому что Голицыным были получены сведения о том, что народ и войско намерены придти в особняк Совета министров для производства обыска и ареста членов кабинета.
Вечернее заседание носило столь же беспорядочный характер, как и дневное.
Приходившие сведения принимали все более тревожный характер. Постепенно выяснилось, что Мариинский дворец не является уже безопасным убежищем для членов правительства.
В 9 часов вечера заседание было прервано, и члены правления сделали попытку покинуть Мариинский дворец. Попытка эта оказалась, однако, тщетной, так как площадь дворца уже была загружена революционным народом и перешедшими на его сторону войсками.
В тоскливом и тревожном ожидании просидели в парадном зале Мариинского дворца члены царского правительства до 12 часов ночи. К этому времени площадь мало-помалу опустела, и, по предложению Голицына, была предпринята вторая попытка покинуть Мариинский дворец.
Голицын в сопровождении Добровольского и генерала Беляева направились к выходу. Другие члены кабинета решили выждать еще некоторое время. Через пять минут оставшиеся были поражены известием о том, что Мариинский дворец окружен войсками, и что сейчас явятся солдаты для производства обыска. Поднялась невыразимая суматоха.








64

Все бросились к выходам. Покровский вместе с Кригер-Войковским прошли по черной лестнице и направились во двор, надеясь пройти через ворота. Ворота оказались, однако, запертыми. Тогда они бросились обратно. Но в парадных комнатах дворца уже были солдаты, производившие обыск. Оба министра спустились по черной лестнице вниз и прошли в помещение для курьеров. Здесь в темной комнате они просидели около получаса. Наконец, они вышли из своего убежища, и, смешавшись с толпой курьеров, пошли в одну из задних комнат. Здесь они просидели до конца обыска. После ухода солдат министры вышли во двор. Курьеры заявили, что солдаты, уходя, заперли на ключ калитку и что, таким образом, выйти из дворца нельзя. Наконец, один из курьеров, обратив внимание на то, что калитка заперта, но на воротах замка нет.
В четыре с половиной часа ночи оба министра незаметно вышли из дворца и направились к себе домой.
Так закончилось последнее заседание Совета министров царской власти.
В течение одного дня 27-го февраля перешли на сторону революционного народа наряду с Волынским, Преображенским, Литовским, Кексгольмским и саперный полк. Получив от солдат оружие, рабочие громили полицейские участки, убивали полицейских и членов их семей, а заодно и дворников, грабили магазины и винные склады. После трех лет сухого закона напивались до потери сознания. В спиртных чанах винных складов то тут, то там на дне лежали утопленные солдаты и рабочие, а другие из этих чанов продолжали пить до полного изнеможения.
Солдаты и рабочие избивали офицеров. Освобождали из заключения политических и уголовных преступников (в том числе и террористов), катались на конфискованных машинах богатеев, паля в воздух из всевозможного оружия. Затем захватили арсенал и вокзалы, мосты и важнейшие правительственные учреждения. Начались аресты министров. В течение дня на сторону революции перешли десятки тысяч солдат петроградского гарнизона, укомплектованного в основном резервистами, знавшими о предстоящей отправке на фронт и не хотевшими там оказаться.
Первым требованием восставших батальонов было – чтобы их не отправляли на фронт, оставили в тылу. Пусть в окопах умирают от германских пуль другие – мы будем делать революцию.
Назначенный Хабаловым в последний момент, 27-го февраля, начальником карательного отряда, приехавший с фронта в отпуск помощник командира гвардейского Преображенского полка полковник Кутепов, не смог исполнить возложенного на него дела, так как, вверенные ему офицеры и солдаты, частью отказались подчиниться, а частью просто “утонули” в революционных толпах, затопивших в эти дни Петроград.












65


XLI


27-го февраля Временный комитет думы поручил М.А. Крижановскому организовать городскую милицию. В 8 часов вечера в помещении Александровского зала городской Думы началась запись студентов всех петроградских высших учебных заведений, желающих вступить в состав городской милиции.
По предложению Временного комитета Государственной думы обязанности коменданта восставшего петербургского гарнизона принял на себя полковник Генерального штаба, член Государственной думы Б.А. Энгельгардт, вступивший в должность 27-го февраля в начале первого часа ночи.
Последний правительственный акт датирован 27-ым февраля 1917 года, когда весь петроградский гарнизон перешел на сторону революционного народа, и старая власть практически отошла в область преданий.
В ночь с 27-го на 28-ое февраля члены Государственного совета послали Николаю II телеграмму следующего содержания: “Ваше императорское Величество, мы нижеподписавшиеся члены Государственного совета по выборам, в сознании грозной опасности, надвинувшейся на родину, обращаемся к Вам, чтобы выполнить свой долг совести перед Вами и перед Россией.
Вследствие полного расстройства транспорта и отсутствия подвоза необходимых материалов остановились заводы и фабрики. Вынужденная безработица и крайнее обострение продовольственного кризиса, вызванного тем же расстройством транспорта, довели народные массы до полного отчаяния. Это чувство еще обострилось той ненавистью к правительству и теми тяжкими подозрениями против власти, которые глубоко запали в народную душу.
Все это вылилось в народную смуту стихийной силы, а к этому движению присоединяются теперь и войска. Правительство, никогда не пользовавшееся доверием в России, окончательно дискредитировано и совершенно было бессильно справиться с грозным положением.
Государь. Дальнейшее пребывание настоящего правительства и власти означает полное крушение законного порядка и влечет за собой неизбежные поражения на войне, гибель династии и величайшие бедствия для России.
Мы почитаем последним и единственным средством решительное изменение Вашим императорским Величеством направления внутренней политики согласно неоднократно выраженных желаний народного правительства, сословий и общественных организаций, немедленный созыв законодательных палат”.
В два часа ночи на 28-ое февраля Временный комитет Государственной думы выпустил следующие два воззвания:
Первое о том, что Временный комитет Государственной думы обращается к жителям Петрограда с призывом во имя общих интересов щадить государственные и общественные учреждения и приспособления, как-то: телеграф, водокачки, электрические   








66

станции, трамваи, а также правительственные места и учреждения. Разным образом комитет Государственной думы поручает охране граждан заводы и фабрики, как работающие на оборону, так и общего пользования. Необходимо помнить, что порча и уничтожение учреждений и имущества, не принося никому пользы, причиняет огромный вред, как государству, так и всему населению, ибо всем одинаково нужны вода, свет и прочее. Недопустимы также посягательства на жизнь и здоровье, а равным образом и имущество частных лиц. Пролитие крови и разгром имущества лягут пятном на совесть людей, совершивших эти деяния, и могут принести, кроме того, неисчислимые бедствия всему населению столицы.
Второе о том, что Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием.
Тогда же председатель Государственной думы М.В. Родзянко послал на имя командующего флотами Балтийского и Черного морей, главнокомандующих Северным, Юго-Западным и Западным фронтами, помощнику главнокомандующего Румынским фронтом, главнокомандующему Кавказским фронтом и начальнику штаба Верховного Главнокомандующего две телеграммы:
Первая о том, что Временный комитет членов Государственной думы сообщает Вашему высокопревосходительству, что ввиду устранения всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы.
Второе о том, что Временный комитет членов Государственной думы, взявшего в свои руки создание нормальных условий жизни и управления в столице, приглашает действующую армию и флот сохранять полное спокойствие и питать полную уверенность, что общее дело борьбы против внешнего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено. Так же стойко и мужественно, как доселе, армия и флот должны продолжать дело защиты своей Родины.
Временный комитет при содействии столичных воинских частей и при сочувствии населения в ближайшее время выдворит спокойствие в тылу и восстановит правильность правительственных установлений.
Пусть и со своей стороны каждый офицер, солдат и матрос исполнит свой долг и твердо помнит, что дисциплина и порядок есть лучший залог верного и быстрого окончания вызванной старым правительством разрухи и создание новой правительственной власти.












67


XLII


Налицо был государственный переворот.
Деятельность Родзянко по умолчанию событий и телеграммы, посылаемые в Ставку в искажающем виде, имели под собой одну цель – ввести государя в заблуждение, с целью его дезинформировать и дать возможность революционному процессу принять такие широкие масштабы, которые позволили бы Государственной думе начать шантаж царя с требованием “ответственного министерства”. Во всяком случае, таковы были планы Родзянко. Что же касается Гучкова, Милюкова, с одной стороны, и Керенского и Чхеидзе, с другой, то те преследовали свои, хотя и разные, но далеко идущие цели.
Государь, не имея достоверных сведений о ситуации в столице, очень переживал надвигающуюся на Россию опасность. 26-го февраля с ним случился от переживания сердечный приступ, когда он находился в могилевской церкви. Приступ длился пятнадцать минут.
В телеграммах, которыми Родзянко забрасывал Ставку, уже слышался шантаж. Телеграммы Родзянко кричали о революции и об угрозе династии. Естественно Николай II не верил Родзянко и на его телеграммы не отвечал, так как он уже был никто, Госдума была распущена. Однако Николай II пока еще верил генералу Алексееву. Но Алексеев поддержал шантаж Родзянко. Он, бесспорно, вел самые тесные переговоры с ним и опирался на него. Для нажима на царя  Родзянко привлек и Рузского. Родзянко рассчитывал, что они смогут вырвать у царя решение о назначении “Ответственного министерства”. Но Николай II на шантаж не поддался. Родзянко через перепуганного князя Голицына, последнего председателя императорского правительства, пытается выбить у царя назначения “независимого” главы правительства. В ответ Николай II телеграфирует князю Голицыну, что последнему предоставлены все права по гражданскому управлению, перемены в личном составе при данных обстоятельствах недопустимы.


XLIII


Одновременно император принял решение вернуться в Царское Село, так как почувствовал ненадежность генералитета. Заговорщики прекрасно понимали, что если царь вернется в Петербург, революция будет подавлена. С их стороны начинается обработка великого князя Михаила Александровича. Ему, брату императора, Родзянко и Голицын (председатель правительства) внушают идею объявить себя регентом и принять командование над всеми войсками, назначить князя Львова главой правительства.








68

Великий князь Михаил Александрович не был человеком государственного ума, не имел выдающихся государственных способностей, но предателем своего царя он тоже не был. Он отказался выполнять предложение Родзянко. Но одну вещь последний все же убедил сделать великого князя. По наущению Родзянко великий князь Михаил Александрович направляет императору телеграмму с предложением освободить нынешний состав Совета министров и назначить председателем нового совета Львова. В конце телеграммы великий князь убеждает царя, опять-таки по наущению Родзянко, не приезжать в Царское Село. Генерал Алексеев фактически молчаливо поддерживает Родзянко и проявляет пассивность в организации подавления мятежа.
Алексеев советовал царю собрать порядочный отряд около Царского, и потом наступить на бунтующий Петроград. Но для этого нужно время не менее пяти-шести дней.
Николай II, видя пассивность и странное бездействие Алексеева, начинает организовывать подавление мятежа. 27-го февраля в 10 часов 25 минут вечера генерал Алексеев отправил телеграмму генералу Денисову, в которой сообщил, что император повелел генерал-адъютанта Иванова назначить Главнокомандующим Петроградским Военным округом. Его распоряжение, возможно скорее, отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка по возможности из находящейся в резерве 15-ой кавалерийской дивизии, два пехотных полка из самых прочных и надежных, одну пулеметную команду. Такой же силы отряд последует с Западного фронта.
Посылая генерала Н.И. Иванова для подавления забастовок, император дал ему широчайшие полномочия. Ему до прибытия государя были обязаны подчиняться все министры правительства. Император понимал, что решающим этапом в водворении порядка станет его личное присутствие в столице. Этим объясняется его решение, принятое 27-го февраля, выехать в Петроград. Генерал Алексеев умолял государя остаться в Ставке и вывезти в Ставку семью, где под охраной боевых гвардейских частей они были бы в полной безопасности. Алексеев напоминал государю, что готовится наступление, что хорошо подготовленный отряд войск легко подавит беспорядки среди запасных частей в Петрограде, что между фронтовыми частями и запасными, не желающими идти на фронт, имеется понятный антагонизм, и боевые части не соблазнятся революционной фразой и смогут принудить бунтовщиков к повиновению.
27-го февраля император официально объявил, что уезжает в Царское Село, и приказал сделать все распоряжения для отъезда. Исполнив приказ, Воейков доложил государю, что он может сейчас же ехать ночевать в поезд, что все приготовлено и что поезд может через несколько часов идти в Царское Село. Затем Воейков пошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде. Его он застал уже в кровати. Как только Воейков сообщил ему о решении государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение, и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил у Воейкова:
- А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?
Хотя Воейков не считал генерала Алексеева образцом преданности царю, но был








69

ошеломлен, как сутью, так и тоном заданного им в такую минуту вопроса.
На слова Воейкова:
- Если Вы считаете опасным ехать, Ваш прямой долг мне об этом заявить.
Генерал Алексеев ответил:
- Нет, я ничего не знаю, это я так говорю.
Воейков его вторично спросил:
- После того, что я от Вас только что слышал, Вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли Вы опасным государю ехать или нет?
Генерал Алексеев дал поразивший Воейкова ответ:
- Отчего же? Пускай государь едет… ничего.
После этих слов Воейков сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам лично пойти и выяснить у государя положение дел: Воейков думал, что если Алексеев кривит душой перед ним, у него проснется совесть и не хватит сил лукавить перед лицом самого царя, от которого он видел так много добра.
Но Воейков ошибался. Совесть позволила Алексееву спокойно смотреть, как поезд уносит императора в расставленную западню, откуда уже государю было не выбраться. Все было просчитано и разыграно на уровне образцового начальника штаба.


XLIV



Находясь в Ставке, Николай получал самые подробные донесения о том, что происходило в столице и во всей России. Но по привычке и по свойству своего духа он не верил никому, даже первым лицам в государстве, которым сам вручил верховную власть над армией и над страной, или кого назначал под давлением жены и ее друзей. Но самой царице он верил больше, чем остальным, понимая, что интересы их обоих очень близко и тесно сходились.
Вечером 27-го февраля от царицы пришла тревожная весть: столица во власти народа и восставших войск… Царскому Селу угрожает такая же участь… Жена выражала опасения за безопасность детей и свою собственную… Жена звала императора в Царское Село к больным детям, впадала в истерику.
Без пяти час ночи 28-го февраля император в последний раз встречается в Могилевском губернском дворце с генералом Алексеевым в присутствии генерал-майора свиты Его величества Воейкова В.Н.
Ординарец доложил императору, что генерал Алексеев уже во дворце.
- Просите ко мне, - приказал Николай. – И чтобы генерал Цабель потом явился.
Ординарец поспешил исполнить приказания, а Николай ровными шагами начал мерить пространство просторного, ярко освещенного салон-вагона, отделанного в ликующих светло-зеленых весенних тонах. Такой же ковер, словно луговой дерн, покрывал весь пол. Но смутны и темны были думы того, кто ходил взад и вперед по








70

вагону, как бродит в клетке загнанный зверь, предчувствуя неминуемую близкую беду…
Явился Алексеев.
- Слышали…, знаете, генерал? Дело серьезнее, чем мы думали с Вами! Гарнизон столицы прямо обуян безумием… Государыня мне сообщает… Вот… Смотрите…
И с подчеркнутым доверием протянул плотный исписанный листок “высочайшей телеграммы” бледному, даже угрюмому на вид генералу.
Почтительно приняв и пробежав глазами депешу, генерал отдал ее обратно:
- Все верно, Ваше величество… как я вам имел честь доложить еще вчера…
Но Ваше величество полагали, что это не так опасно… А между тем я еще и нынче…
- Вижу, вижу… Я ошибался! – перебил Николай. – Но что делать теперь? неужели нет другого выхода? Кроме уступок этим… негодяям? Нет способа обуздать этих…, ну, словом подавить безумный мятеж…?
- Революцию трудно подавить, - подчеркнул Алексеев. – С ней можно только бороться, если есть еще возможности…
- У нас ли нет такой возможности, генерал? – видимо, начиная волноваться, недовольный собеседником, возвысил слегка голос Николай. – Миллионы штыков под руками… И мы…
- Эти штыки, государь, обращены на запад… Их очень трудно обратить сразу на восток…, хотя бы и в небольшом количестве…, не говоря уже о крупных боевых единицах…, немцы все знают, что у нас творится… Уйдут наши русские дивизии – их место быстро постараются занять прусские полки.
- Вздор! Ну, положим, что и так… Усмирив мятеж… ну, или подавив революцию, если Вам так лучше нравится, мы сумеем снова отбросить врагов на их место…
- Вряд ли, государь. Куда забирается прусская каска, там она плотно садится, зарывает корни в землю. И, наконец, перебросить значительную силу отсюда в столицу… За сотни верст… Сколько времени надо, какую дорожную организацию… Вагоны, паровозы… Вашему величеству известно…
- Знаю…, знаю…, каждая минута дорога… Ну, попробуем все-таки, хотя бы небольшие части с разных точек фронта… Из числа верных, подданных войск… Вы наметьте, наберите подходящие полки, генерал…, распорядитесь немедля…
- Простите, государь… Я не решаюсь брать на себя ответственность в таком… важном деле… Как можно решить вопрос о “преданности”? Разве гарнизон, гвардейские части, стоящие в столице, не считать наиболее верными?… И…
- Понимаю, понимаю! – снова перебил Николай. – Вы боитесь, что штыки, посланные отсюда против народа, повернутся…
- Все возможно, Ваше величество...!
- Вижу, понимаю теперь, это все возможно! – как-то особенно угрюмо, пытливо и недоверчиво глядя на Алексеева, отчеканил Николай. – Все ж, надеюсь, Вы мне можете указать хотя бы на какую-нибудь подходящую часть армии, которая… еще не способна изменить своему царю...? Подумайте, подыщите… среди шести миллионной громады наших войск.
Долго еще длилось это последнее совещание, мучительное для обоих








71

собеседников. Решено было по телеграфу известить Родзянко, что 1-го мая Николай
прибудет в Царское село, где желает видеть его для переговоров об “ответственном министерстве” и других, которые могут успокоить народ.
Красный, озлобленный вышел из кабинета императора Алексеев. Генералам убедить императора не удалось, и в 2 часа ночи он перебрался из губернского дворца в свой поезд.
В 2 часа 10 минут он уже в поезде принял генерал-адъютанта Николая Иудовича
Иванова – главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Иванов Н.И. плотный, пожилой генерал, с широкой окладистой серебристой бородою, вошел в вагон к Николаю II.
- Ваше величество!
- Да, да, прошу Вас! – сразу овладевая собой, принимая обычный, любезно-непроницаемый вид, встрепенулся Николай… - Я хотел Вас видеть… Вы, конечно, знаете…? Так, вот, мне пришло в голову… Садитесь…, слушайте...!
Беседа длилась недолго.
Выслужившийся из темной среды, исполнительный фронтовик только и повторял, слушая царские речи:
- Так точно, Ваше величество! Все исполню, государь… Можете положиться на меня и на этих молодцев! Эти не выдадут…, если, по правде сказать, остальная армия и не надежная после разных слухов и речей, которых наслушались от агитаторов…, то уж на “георгиевцев”-то можно положиться! Каждый погон получил крест из рук Вашего величества… Это – не безусые хулиганы, беспутные “эсдеки”. Еду немедленно… Все исполню… И с Божьей помощью в два дня очищу столицу от этой … шайки…
Еще несколько теплых слов…, объятия и поцелуй на прощание…
Генерал скрылся.
Вслед ему еще звучали нервные не то приказания, не то мольбы:
- Торопитесь…! Каждая минута дорога… Я еду вслед за Вами… Там жена…, дети… Да поможет Вам Бог!
После ухода Иванова Н.И. император разрешил войти к нему в вагон начальнику поезда и дал ему указания в ночь отправиться в Царское Село, минуя восставший Петроград.
Сам император, оставшись один в вагоне, написал телеграмму жене Александре Федоровне: “Как счастлив я, что увидимся через два дня” – пытался этими словами обрадовать жену своим приездом.
В 5 часов утра 28-го февраля царский поезд вышел из Могилева в Царское Село.
Императорские поезда ушли. На путях Могилева спокойно оставались вагоны с генерал-адъютантом Ивановым с его отрядом георгиевского батальона. Этот поезд двинулся по назначению лишь в час дня 28-го февраля, через семнадцать часов после того, как государь отдал свое распоряжение.
Ставка не торопилась.
Император Николай II был оставлен в пути своей Ставкой фактически безо всякой охраны.









72


XLV


Покинув Могилев, император Николай II двинулся на Петроград двумя литерными поездами “А” и “Б”.
В первом – начальник поезда, прислуга, канцелярия, военная охрана, чины железнодорожного батальона. Во втором – Николай и его ближайшая свита: вечно полупьяный сухопутный адмирал Нилов, балагур и аферист, проныра Воейков, старый преданный граф Фредерикс, министр Двора, затем генерал-адъютанты Нарышкин, герцог Лейхтенбергский-Комашевский и человек двадцать конвоя.
Эти поезда двигались вслед поездам с воинскими частями генерала Иванова и частями Северного и Западного фронтов, снятых для наведения порядка в Петрограде. Чтобы не мешать продвижению воинских эшелонов, царские поезда были вынуждены идти не прямой дорогой на Петроград, а окружной, путая через Смоленск, Вязьму, Лихославль, к Николаевской железной дороге, а оттуда через Тосно на Царское Село. Движение царского поезда не вызывало никаких трудностей. На ближайшей станции, ехавшие на фронт солдаты, встречали государя громким “ура!”. В каждом губернском городе император принимал губернаторов, которые докладывали ему обстановку в Петрограде. Следовательно, царь прекрасно был осведомлен о том, что происходит в столице.
Поезд беспрепятственно шел на Царское Село. Известие о приближающемся царском поезде вызвало в среде бунтовщиков настоящую панику. Страх перед “безвольным и ненавистным” царем настолько обуял “друзей народа”, что они просто потеряли голову.
На станции Лихославль свита Николая узнала от железнодорожных служащих о телеграмме комиссара Государственной думы по министерству путей сообщения Бубликова, извещающей, что этот новый член новой власти вступил в исполнение своих обязанностей и ему одному должны подчиняться все служащие на железных дорогах.
Узнали лица свиты и о другой телеграмме – новый комендант Николаевского вокзала поручик Греков отдал распоряжение по всем линиям, ведущим к столице, чтобы “оба литерных поезда направить не в Царское Село, а прямо в Петроград”.
Эти телеграммы были предъявлены дворцовому коменданту генералу Воейкову, который не решился разбудить спящего Николая, и приказал ехать дальше. Он решил, во что бы то ни стало прорваться в Царское Село через Бологое.
Около полуночи поезд прибыл в Бологое.
К Воейкову явился с докладом офицер железнодорожного батальона.
- Через Бологое на Петроград ехать опасно! – доложил он. – Тосно и Любянь заняты сильными отрядами восставших войск.
- Ничего! – упрямо возразил Воейков. – Солдаты не посмеют помешать проезду Его величества… Дайте сигнал к отправлению…








73

Два мощных американских паровоза, тяжело пыхтя, сверкая огнистыми очами передних фонарей, влекут последний царский поезд по рельсам с предельной быстротой, как будто все духи зла гонятся за темною, грохочущей змеей этого рокового поезда.
… Малая Вишера.
Заколебались сигнальные огни. Звучат переклички стрелочников, мелькают их темные очертания на путях…
Паровозы вовлекли вагоны в тупик – набрать воды и двигаться дальше, на Царское Село, где есть надежда на спасение.
Но сделать этого не удалось.
Мучимый неустанной тревогой, Николай вошел в столовую, где застал почти всю свиту на ногах, несмотря на то, что еще не было трех часов утра.
- Что случилось? Отчего мы здесь так долго стоим? – прозвучал его тревожный вопрос.
- Вот… Такая телеграмма, Ваше величество, что…
Воейков подал листок: “Приказываю оба литерные поезда отправить не в Царское Село, а прямо в Петроград. Комендант Николаевского вокзала поручик Греков”.
Тяжело опустившись на стул, царь тихо произнес:
- Значит, серьезное возмущение? Прапорщик Греков распоряжается Петроградом… Командует всеми и мною?!
Смущенный Воейков решился, наконец, подробно доложить, что поезд литеры “Б” не может двигаться дальше, и что паровозы его испорчены. Царский конвой в настоящее время окружает паровозы этого поезда, чтобы кто-нибудь не испортил их тоже. Надо свернуть куда-нибудь… на другую линию. Может быть, подальше от столицы.
- Да, да, наверное. На Псков…, - оживившись, приказал Николай.
Пока шла подготовка к отправлению поезда, государь сидел угрюмый и непонятный, почти не слушая, что говорят ему окружающие люди.
А говорят они, что народ признал власть Временного комитета Государственной думы, что образовано новое министерство из лиц, общим доверием облеченных…, что войска, как волны в бурю к твердым берегам, покатили к стенам Таврического дворца, откуда раздался народный голос:
- Николай II объявляется низложенным, и власть переходит ко всему народу державы Российской!
Ничего не слышал, не хотел слышать Николай… Молчит угрюмо.
Прошли мучительно долгие полчаса – поезд литеры “А” загромыхал, скользя по рельсам, постукивая на стыках колесами: в первом от паровоза вагоне разместили взвод солдат железнодорожного батальона с небольшим запасом рельсов и шпал на случай, если путь впереди окажется испорченным.
Перешли на линию Верденской железной дороги, и недалеко от станции Дно поезд нагнала очередная тревожная весть, что Царскосельский гарнизон перешел на сторону нового правительства. Императрица, покинутая последними защитниками, обратилась с просьбой к Родзянко и к Исполнительному комитету Государственной думы, чтобы ее и детей оберегли от всяких случайностей, возможных в такие дни…








74

- В Москву, - решительно бросил Николай Воейкову. – Как полагаете? Морозовский говорил, что Москва нас всегда отстоит…
- Сейчас я отдам приказания, Ваше величество!
Вот, наконец, и Дно. Здесь по прямому проводу была получена весть из Москвы, безотрадный ответ на тревожные запросы: “Московский гарнизон целиком перешел на сторону народа. Представители старой власти арестованы. Революционные полки признали власть нового правительства”.
Прочитав известие, Николай поднял голову и спокойным голосом проговорил:
- Надо проехать к генералу Рузскому… На Псков дорога, как Вы говорили, еще свободная… Попытаемся.
На второй день после отъезда из Могилева, примерно в половине восьмого вечера, государь прибыл в Псков. Город встретил его мрачно.


XLVI


Вскоре на станции Дно остановился другой воинский поезд, в котором ехало около тысячи георгиевских кавалеров, “карательный отряд” генерала Иванова, только теперь нагнавший царский состав.
Георгиевцы догадывались, куда и зачем их везут, и между собою уже решили, что против своих не пойдут.
Генерал, спрошенный Николаем на предмет надежности отряда, бодро ответил:
- Будьте спокойны, Ваше величество! Хоть пешком, но мы доберемся до столицы. Там – все рабочие и запасные из мужиков… Какие это войска…
- Помоги вам Бог! – подхватил Николай. – Знаете, я уже вконец измучен. Если бы только уцелели в руках этих мужиков мои дети и жена… Я, так и быть…, если все хотят, я отрекусь от престола… Уедем с семьей в Ливадию…, там много цветов. А я так люблю цветы… Пусть правит Михаил… Как знает. У него большая партия… Его, кажется, многие готовы поддержать. Пускай.
- Не будет этого, Ваше величество! – решительно возразил Иванов. – Все образуется! Головой ручаюсь. Ну, конечно, уступки кое-какие придется сделать… Ответственных министров или как там… Пока! А стихнет буря, можно будет подтянуть вожжи.
- О, на уступки я готов… Я всегда говорил, что я готов. Но меня уверяли… Александр Дмитриевич Протопопов, так решительно доказывал, что волнуется среднее дворянство, люди свободных профессий и молодежь. Ну, там, группы рабочих из партийных… Но войско и крестьяне – те на моей стороне. И вдруг… просто не знаю, что делать?!
- Ваше величество решили к генералу Рузскому. Это – самое лучшее теперь! – решительно отозвался Иванов на вопрос Николая, в котором звучало отчаяние. – Армия








75

не выдаст своего верховного вождя. Если генерал Алексеев не мог послать крупного отряда из фронтовых армий, то Рузский сумеет это сделать, я уверен.
- А если нет? – нерешительно прозвучал голос.
- Гм… тогда уж не знаю…
- Есть еще один последний, спасительный ход, - вмешался в разговор Воейков. – Безусловно, можно верить Вильгельму, его письмам, которые привезла Васильчикова, что он воюет не с Николаем II, а с Россией, население которой и есть первый враг и разрушитель надежд династии Романовых… Стоит открыть Минский фронт немцам… Война будет покончена сразу. Разбитые полки пойдут по домам с поджатыми хвостами… Немцы усмирят петроградскую чернь, всю эту сволочь… И трон Вашего величества будет стоять еще прочнее прежнего…
- Нет! Нет! – забормотал полупьяный Нилов. – Этого сказать нельзя. Если немцы войдут сюда, они уж не выйдут, и заграбастают себе половину России… Это не надо!
- Какую там половину? – живо возразил Воейков. – Ну, оставят за собою Курляндию… Польша, пожалуй, будет подчинена прусскому кнуту… Тогда вспомнят о русском самодержавии… Будут каяться, что не ценили прежних благодеяний России, а платили мятежами за любовь… А настоящая Россия – останется во власти своего царя… Сплоченная, сильнее прежнего, будет процветать под державой Романовых…
- Нет, - нерешительно, словно в раздумье, заговорил Николай. – Вот и Григорий Ефимович Распутин иногда советовал мне также пустить немцев. Кончить войну, заключить сепаратный мир… Это можно было сделать еще тогда, когда германцы стояли перед Варшавой и здесь волновали народ… Но я не согласился… Предать родину…, союзников… Так нельзя! Лучше я потеряю власть, но до конца не изменю договорам.
Разговор оборвался.
Поезд Николая Иудовича Иванова тронулся к столице, литерный поезд “А” – к Пскову.


XLVII


Утром 28-го февраля по Николаевской железной дороге прибыли два сибирских полка. В 11 часов утра делегаты от полков явились в Таврический дворец с предложением своих услуг Временному комитету Государственной думы.
В третьем часу дня в Думу прибыл подполковник Генерального штаба с пакетом о начальника Генерального штаба на имя председателя Временного комитета Думы Родзянко.
В четвертом часу дня в Думу прибыли студенты военно-медицинской академии в полном составе.
Днем вся канцелярия Преображенского полка со всеми архивами была перевезена в Думу.








76

4-ый стрелковый – Его величества полк, квартирующий в Царском Селе, перешел на сторону народа, и в начале четвертого часа подошел к Таврическому дворцу.
Около полудня, вызванные правительством из Стрельны воинские части, перешли на сторону революционного народа.
Тогда же, 28-го февраля, революционными войсками занято министерство путей сообщения.


XLVIII


В этот же день у Таврического дворца находились лейб-гренадеры, офицеры на своих местах.
- Смирно! – раздалась команда командира полка.
К строю подошел председатель Временного комитета Государственной думы Родзянко и обратился к полку с приветствием.
- Здравия желаем, Ваше высокопревосходительство! – дружно ответили лейб-гренадеры.
- Спасибо вам за то, - продолжал председатель Думы, - что вы пришли. Слушайтесь ваших офицеров, ибо без начальников воинская часть превращается в толпу, не способную водворить порядок. Вы должны помочь нам организовать власть, которой бы доверяла вся страна. За дорогую Россию, за матушку Русь, ура!
Громкое “Ура!” раскатилось по строю.
- Вы получите сейчас распоряжения от ваших офицеров. Со своей стороны прошу вас в согласии с вашими начальниками спокойно разойтись по казармам и делать то, что вам прикажут ваши офицеры. Я счастлив, что между нами устанавливается полная связь. Еще раз спасибо за то, что вы явились сюда.
Тогда же, утром 28-го февраля, П.Н. Милюков был приглашен офицерами Первого запасного полка, стоящего на Охте (Новочеркасский), для прибытия в их расположение.
Милюков прибыл в офицерское собрание, где было собрано все офицерство полка с командиром во главе.
В беседе с ними Милюков заявил, что в настоящий момент есть единственная власть, которую все должны слушать: Временный комитет Государственной думы, двоевластия быть не может.
Офицеры полка единодушно выразили согласие и полную готовность подчиниться временному коменданту и лицу, заведующему военной частью комитета.
Милюков вышел после этого на плац, где был выстроен полк. Посередине была устроена высокая трибуна, с которой депутат обратился к солдатам с речью. Он подчеркнул, как важно быть солдатам в данный момент вместе с офицерами, которые пойдут рука об руку с Думой. Депутат предостерегал солдат от зеленого змия, подчеркнул необходимость трезвости и единодушия и заявил, что они должны подчиняться








77

исключительно приказаниям, исходящим от принявшего на себя обязанности начальника петроградского гарнизона члена Государственной думы полковника Энгельгардта.
Приказания эти, за подписью полковника Энгельгардта, будут направляться командирам полков.
- Восстановление и поддержание порядка – единственные условия, которые дают возможность достигнуть поставленных задач, - закончил Милюков. – Мы должны покончить с немцем внешним и с немцем внутренним.
Милюкова понесли на руках через плац к автомобилю.
- Солдаты, - сказал вслед за тем командир полка. – Я буду исполнять все то, что мне будет приказывать председатель Думы. Я остался с вами только при том условии, что вы будете исполнять мои приказания. “Ура!”, председателю Государственной думы. Громовое ура.
После команды отправляться в казармы заиграла музыка, и полк пошел к месту назначения.
В это время Преображенский полк с офицерами и командиром во главе выстроились в Екатерининском зале.
- Преображенцы, внимание! – раздалась команда командира полка, взявшего под козырек при появлении председателя Думы.
Родзянко обратился к полку:
- Прежде всего, православные воины, позвольте еще, как старому военному, поздороваться с вами. Здравствуйте, молодцы!
- Здравия желаем. Ваше превосходительство! – дружно ответил полк.
- Позвольте сказать мне вам спасибо за то, что вы пришли сюда, чтобы помочь членам Государственной думы водворить порядок и обеспечить славу и честь родины. Ваши братья сражаются там, в далеких окопах, за величие России, и я горд, что мой сын с самого начала войны находится в славных Преображенских рядах. Но чтобы вы могли помочь делу водворения порядка, за что взялась Государственная дума, вы не должны быть толпой. Вы лучше меня знаете, что без офицеров солдаты не могут существовать. Я прошу вас подчиниться и верить вашим офицерам, как мы им верим. Возвращайтесь спокойно в ваши казармы, чтобы по первому требованию явиться туда, где вы будете нужны.
- Согласны…, - ответили преображенцы.
- Укажите путь! – раздался возглас.
- Старая власть, - ответил Родзянко, - не может вывести Россию на нужный путь. Первая задача наша – устроить новую власть, которой все бы доверяли, и которая сумела бы возвеличить нашу матушку Русь.
Появление Милюкова на возвышении в Екатерининском зале было встречено приветственными криками.
- С вами говорит член Временного комитета Милюков. После того, как власть выпала из рук наших врагов, ее нужно взять в наши собственные руки, и это надо сделать сегодня. Ибо мы не знаем, что будет завтра. Что же нужно сделать сегодня, что же нужно для того, чтобы взять ее в свои руки? Для этого мы должны быть, прежде всего,








78

организованными, едиными и подчиненными единой власти. Властью этой является Временный комитет Государственной думы. Ему нужно подчиняться и никакой другой
власти, ибо двоевластие опасно и грозит нам распылением и раздроблением сил.
Я вчера видел первый полк, который пришел сюда в полном порядке со своими офицерами и признал власть Государственной думы. Помните, единственное условие нашей силы – наша организованность. Только вместе с офицерами вы будете сильны. Неорганизованная толпа силы не представляет. Если бы вся армия превратилась в неорганизованную толпу, то достаточно небольшой кучки организованных врагов, чтобы их разбить. Надо сегодня же сорганизоваться и сделать то, что сделал первый явившийся сюда полк. Найдите своих офицеров, которые стоят под командой Думы, и сами встаньте под их команду. Этот вопрос сегодня очередной.
Помните, что враг не дремлет и готовится  стереть нас с вами с лица земли.
- Так этого не будет? – обращается к солдатам Милюков.
- Не будет! – раздается единодушный ответ военных.
- Сейчас говорил член Государственной думы Милюков. Вам понятно, что он сказал? – обратился командир к своим.
- Понятно, все поняли, - раздалось в ответ.
- Нам нужно сорганизоваться, а как это сделать, я вам скажу. Сейчас все старшие чины – офицеры и унтер-офицеры – должны пойти к своим частям и выстроить их перед Думой. Затем идите по городу, но чтобы красиво было, чтобы народ любовался своей армией. Будьте спокойны и в полном порядке. Верьте, что Дума сделает по чистой совести. Мы будем в ее распоряжении.
С речью к юнкерам Михайловского училища обратился А.Ф. Керенский:
- Товарищи рабочие, солдаты, офицеры и граждане! – сказал депутат. - То, что мы все собрались в этом зале в этот великий знаменитый день, дает нам веру в то, что старый варварский строй погиб безвозвратно.
Я думаю, что то, что мы делаем здесь, есть дело не только петроградское – это дело всей великой страны, дело, за которое уже погиб в бесплодной борьбе ряд поколений.
Товарищи! В жизни каждого государства, как и в жизни отдельного человека, бывают моменты, когда вопрос идет уже не о том, как лучше жить, а о том, будет ли оно вообще жить.
Мы переживаем такой момент, когда мы должны спросить себя: будет ли Россия жить, если старый порядок будет существовать? Чувствуете ли вы это?
Мы собрались сюда дать клятвенные заверения, что Россия будет свободна.
- Клянемся! – все подняли руки вверх.
Свою речь Керенский закончил возгласом:
- Да здравствует свободный гражданин свободной России!
Долго не смолкавшее ”ура” было ответом на эту речь. По постановлению Временного комитета Государственной думы для заведования отдельными частями (министерствами) назначены особые комиссары из состава членов Государственной думы.
Министерство внутренних дел: Д.И. Капнист, А.М. Масленников, И.Н. Ефремов, М.С. Арефьев.








79

Почта: А.А. Барышников, К.Н. Черносвитов.
Телеграф: П.П. Гронский, М.Д. Калугин.
Военное и морское ведомство: П.В. Савич, А.П. Савватлев.
Петроградское градоначальство: П.В. Герасимов, В.Н. Пецелеев.
Министерство земледелия: Н.К. Волков, И.П. Демидов, князь Васильчиков, граф Капнист.
Министерство юстиции: В.А. Маклаков. М.С. Аджамов, В.П. Басаков.
Министерство торговли и промышленности: С.Н. Родзянко. Н.А. Ростовцев.
Министерство финансов: В.А. Винтородов, И.В. Титов.
Сенат: И.В. Геднев.


XLIX


Утром В.В. Шульгин отправился в Петропавловскую крепость и после переговоров с комендантом сообщил, что войска крепости на стороне народа.
28-го февраля около 4 часов дня Адмиралтейство, где до сих пор скрывались члены старого правительства, было занято народными войсками.
До 12 часов в Адмиралтействе находилось три роты Измайловского полка, некоторое количество конной артиллерии и конницы. После 12-ти войска, оставшиеся на стороне прислужников старого режима, покинули Адмиралтейство и разошлись по собственным квартирам. После этого из Адмиралтейства скрылись и прятавшиеся там министры.
Помещение городской телефонной станции, охранявшееся правительственными войсками, а затем покинутое ими, было оставлено телефонистами. По распоряжению Временного комитета на телефонную станцию отправлен караул, занявший станцию, а посланные комитетом механики приступили к восстановлению телефонного сообщения и устранению возможностей пользования телефоном лицами, причастными к старому правительству.


L


В течение дня 28-го февраля под конвоем доставлены: бывший председатель Совета министров Б.В. Штюрмер, бывший товарищ министра иностранных дел генерал-лейтенант П.Г. Круглов, экс-министр здравоохранения Г.Е. Рейн, член Государственного совета Ширинский-Шахматов, генерал М.С. Комисаров, начальник управления железных дорог С.В. Бочанаев, начальник главного управления военно-учебных заведений генерал








80

Забелин, петроградский градоначальник генерал-майор Балк, начальник военно-медицинской академии генерал Маковеев, вице-адмирал Карцев, адмирал Гирс и бесконечное количество второстепенных чинов администрации и полиции.


LI


Вечером состоялось заседание петроградской городской Думы. Городской голова Лелянов сказался больным.
Заседание открылось под председательством профессора Д.С. Зернова.
С.В. Иванов сделал краткое сообщение о переживаемых событиях и официально сообщил об образовании Временного комитета Государственной думы.
Дума единогласно постановила работать совместно с новым правительством и просит у него указаний для очередной текущей работы.
Ввиду “болезни” городского головы признано было необходимым хотя бы временно поставить во главу городского управления новое лицо.
Дума единогласно наметила бывшего товарища городского головы Ю.Н. Глебова, который в то время был прикомандирован к верховному начальнику санитарной и эвакуационной части.
26-го февраля Совет рабочих депутатов опубликовал следующее воззвание: “Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голодания. Терпеть стало невозможно. Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем неудовольствии. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало народу свинец.
Но солдаты не захотели идти против народа и восстали против правительства. Вместе с народом они захватили оружие, военные склады и ряд важных правительственных учреждений. Борьба еще продолжается: она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и должна уступить место народному правлению. В этом спасение России.
Для успешного завершения борьбы в интересах демократии народ должен создать свою собственную властную организацию.
Вчера 27-го февраля в столице образовался Совет рабочих депутатов – из выборных представителей заводов и фабрик, восставших воинских частей, а также демократических и социалистических партий и групп.
Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы народного правления в России.
Совет назначил народных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда.
Совет приглашает все население столицы немедленно собраться вокруг него,








81

образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами.
Всем вместе, общими силами бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. Совет рабочих депутатов”.
Члену Государственной думы А.А. Бубликову Временным комитетом поручено принять меры к тому, чтобы железнодорожное движение не нарушалось.
Депутат Бубликов обратился к железнодорожникам со следующим воззванием:
“Железнодорожники! Старая власть, создавшая разруху во всех областях государственной жизни, оказалась бессильной.
Комитет Государственной думы, взяв в свои руки оборудование новой власти, обращается к вам от имени отечества: от вас теперь зависит спасение родины. Движение поездов должно поддерживаться непрерывно с удвоенной энергией.
Страна ждет от вас больше, чем исполнения долга – она ждет подвига.
Слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к родине и сознанием роли транспорта для войны и благоустройства тыла”.


LII


Настали великие “мартовские дни”.
Первого марта французский и английский послы официально заявили председателю Государственной думы Родзянко, что правительство Франции и Англии вступают в деловые сношения с Временным комитетом Государственной думы, выразителем истинной веры народа и единственным законным Временным правительством в России.
Около четырех часов дня в Таврический дворец приехал великий князь Кирилл Владимирович с одетым на лацкане пальто красным бантом, которого сопровождали адмирал, командующий гвардейским экипажем и эскорт из нижних чинов гвардейского экипажа. Это была измена конвоя и великого князя Кирилла Владимировича, покинувших с батальоном гвардейского экипажа больных царских детей и императрицу, оставшихся в Александровском дворце.
Обратившись к председателю Государственной думы, великий князь Кирилл Владимирович заявил:
- Имею честь явиться к Вашему высокопревосходительству. Я нахожусь в Вашем распоряжении. Как и весь народ, я желаю блага России. Сегодня утром я обратился ко всем солдатам гвардейского экипажа, разъяснил им значение происходящих событий, и теперь я могу заявить, что весь гвардейский флотский экипаж в полном распоряжении Думы.








82

Слова великого князя были покрыты криками “ура”.
Родзянко поблагодарил великого князя и, обратившись к окружающим его солдатам гвардейского экипажа, сказал:
- Я очень рад, господа, словам великого князя. Я верил, что гвардейский экипаж, как и все остальные войска, в полном порядке выполнят свой долг, помогут справиться с общим врагом и выведут Россию на путь победы.
На вопрос Родзянко, угодно ли Кириллу Владимировичу оставаться в Государственной думе, великий князь ответил, что к Государственной думе приближается гвардейский экипаж в полном составе, и он хочет представить его председателю Государственной думы.
Перед подъездом Таврического дворца выстроились юнкера Михайловского артиллерийского училища, к которым вышел Родзянко.
Начальник училища, генерал, скомандовал:
- Смирно!
Часть взяла на караул, и председатель Государственной думы обратился к ней с речью, которая была покрыта громкими криками “ура”.
- Будь другом народа, Родзянко, - раздались возгласы.
- Помните Родину и ее счастье. За нее надо постоять, - ответил председатель Думы.
Во время обращения Родзянко рядом с ним находился А.И. Гучков.
- Полное единение армии, народа и Государственной думы обеспечит нашу мощь и нашу силу, - заключил Родзянко.
Громовое “ура” раздалось на последние слова председателя Думы.
1-го марта Совет рабочих депутатов, не без участия Керенского и Гучкова, издал приказ. В приказе значилось, что Военный комитет Государственной думы приглашает всех офицеров, не имеющих определенных поручений комиссии, явиться 1-го и 2-го марта от 10 часов утра и до 6 часов вечера в зал Армии и Флота для получения удостоверений на повсеместный пропуск и для точной регистрации.
Промедление явки офицеров к своим частям неизменно подорвет престиж офицерского звания.
Обращаясь к офицерам с настоящим объявлением, Военная комиссия указывает, что в данный момент перед лицом врага, стоящего у сердца Родины и готового воспользоваться его минутной слабостью, настоятельно необходимо проявить все усилия к восстановлению организации военных частей.
Только в этом сила нашей армии и залог окончательного торжества. Кровь наших товарищей, павших своими костьми за два с половиной года войны, нас обязывает.
Не теряйте, офицеры, ни минуты драгоценного времени.
В ответ на этот приказ офицеры армии и флота постановили: офицеры, находящиеся в Петрограде, идя, рука об руку с народом и собравшиеся на собрании Армии и Флота по предложению Исполнительного комитета Государственной думы, признавая, что для победоносного окончания войны необходимы скорейшая организация порядка и дружная работа в тылу, единогласно постановили:
Признать власть Исполнительного комитета Государственной думы впредь до








83

образования Учредительного собрания.


LIII


1-го марта в 9 часов утра в здании Таврического дворца явилась команда собственного Его величества конвоя. Тогда же получили сообщение, что восставшим гарнизоном Кронштадта захвачена Кронштадтская крепость. Убит стоявший за старый порядок адмирал Вирен.
По распоряжению Исполнительного комитета Государственной думы в Кронштадт командированы депутаты Пепеляев и Таскин.
Прибывшим депутатам восставшие войска заявили о полном своем подчинении Исполнительному комитету. Перед фронтом выстроившихся войск Пепеляев и Таскин произнесли горячие речи.
Временным комендантом Кронштадтской крепости назначен член Думы Пепеляев.
Утром 1-го марта комендант Царскосельского дворца вызвал председателя исполнительного комитета Государственной думы Родзянко и передал, что государыня просит переговорить с нею, но свидание не состоялось.
1-го марта в Царском Селе, Павловске, Кронштадте, в Ораниенбауме почти все восставшие войска направились к Думе, и через депутатов просили прислать к ним членов Думы.
1-го марта был выпущен общий приказ по городу Петрограду.
В нем было приказано частям войск и народной милиции при арестах руководствоваться нижеследующими правилами:
Во-первых, немедленному аресту подлежат: пьяные, грабители, поджигатели, стреляющие в воздух, и вообще нарушающие тишину и порядок в столице, оказывающие сопротивление лицам, имеющим какие бы то ни было специальные полномочия Временного правительства, и несущие службу по охране города, все чины наружной и тайной полиции и корпуса жандармов, все лица, проводящие обыски частных квартир или аресты, как частных лиц, так и особенно, чинов армии, не имея на то особых полномочий Временного правительства.
Во-вторых, всех арестованных вышепоименованных категорий препровождать немедленно и непосредственно в следующие пункты, выбирая улицы: помещения комендантского управления, Инженерная, угол Садовой улицы; Кавалергардский манеж, угол Захарьевской и Потемкинской улиц; здание 2-го отделения комендантского управления, Петроградская сторона, Кронверкский проспект; здание градоначальства, угол Невского проспекта и Адмиралтейского проспекта; здание историко-филологического института с университетом; Тарасовские бани, Измайловский полк, 1-ая рота; военная тюрьма, выборгская сторона.
Во всех этих пунктах арестованных передавать немедленно в руки коменданту








84

отделения.
В Таврический дворец – лишь сановников и генералов, если таковых придется задерживать.
В 11 часов 15 минут вечера к Таврическому дворцу подошел господин в шубе и обратился к одному из студентов с вопросом:
- Скажите, Вы студент?
- Студент, - последовал ответ.
- Прошу Вас, проводите меня к членам Исполнительного комитета Государственной думы. Я – бывший министр внутренних дел Протопопов, и тоже желаю блага нашей родины, и потому явился добровольно. Проводите меня к тем, кому нужно.
Студент привел А.Д. Протопопова в кабинет членов Исполнительного комитета Думы.
Толпа народа и солдат, узнавая Протопопова, встречала его возгласами возмущения. Бледный, пошатываясь, предстал Протопопов перед Керенским.
Керенский распорядился пригласить конвой. Солдаты взяли ружья наперевес и во главе огромной процессии повели Протопопова в министерский павильон.
Вскоре сюда явился Керенский. Протопопов встал и, подойдя к Керенскому, заявил:
- Ваше превосходительство, отдаю себя в Ваше распоряжение.
Перед этим, в 10 часов 30 минут вечера, под конвоем прапорщика и двух матросов был доставлен в здание Таврического дворца бывший министр В.А. Сухомлинов.
Несмотря на то, что конвой с возможной быстротой старался провести Сухомлинского в комнату товарища председателя Думы, весть о приводе бывшего военного министра с быстротой молнии распространилась по всему Таврическому дворцу.
Раздались возгласы солдат: “Выдать Сухомлинова”. С большим трудом членам Думы удалось успокоить взволнованных солдат. Они отказались от самосуда, но категорически требовали снять погоны с Сухомлинова. Военный министр беспрекословно подчинился требованию. Погоны были срезаны и показаны преображенцам. Когда солдаты несколько успокоились, было решено вывести арестованного. Принесли его генеральское пальто. Надо было снять погоны с пальто, бывший военный министр сам пожелал это сделать. Он вынул из кармана перочинный ножик и медленно отрезал погоны. Кто-то из окружавших предложил снять с Сухомлинова крест. “Ничего. Пусть останется. Георгиевский крест снимут с него по суду”, - заявил конвойный матрос.
Все было окончено, и Сухомлинова направили в министерский павильон. Для большей безопасности арестованного впереди него шли члены Думы, а солдаты устроили цепь, удерживая наиболее горячих товарищей. В полуцеркулярном зале, выстроившись шпалерами, преображенцы молча пропустили бывшего военного министра. Когда дверь, ведущая в павильон, закрылась за Сухомлиновым, Керенский вышел к караульным и обратился к ним со следующими словами:
- Солдаты, бывший военный министр Сухомлинов находится под арестом, он состоит под охраной Временного комитета Думы, и если в законной ненависти к нему
позволите себе употребить кару, которой он подлежит по суду, и насилие, этим поможете








85

ему избегнуть той кары, которой он подлежит по суду, и со стороны нас встретите самое энергичное противодействие, хотя бы оно и стоило нам жизни.
Солдаты спокойно разошлись.
Еще утром 1-го марта комиссары Исполнительного комитета Думы Гронский и Салазкин в сопровождении петроградских журналистов, отправились в столичное телеграфное агентство с целью взять в свои руки комитет осведомления провинции.
Комиссаров встретил директор агентства Гельфер. Член Государственной думы Гронский предъявил Гельферу приказ комитета и направленно приступил к реорганизации агентства.
Утром же в присутствии Гронского и Салазкина были составлены циркулярные телеграммы с изложением всех событий за последние три дня и срочно переданы во все провинциальные газеты. В большие города, такие, как Харьков, Одесса, Киев, Саратов и другие, которым, кроме того, были даны дополнительные, чрезвычайно подробные телеграммы, излагающие весь ход событий.


LIV


1-го марта поезд генерала Иванова остановился у Царскосельской станции. Весть об этом поезде с быстротой молнии облетела город и донеслась до Александровского дворца.
Не прошло и десяти минут, как перед генералом-спасителем уже стоял посланец жены государя, дворцовый комендант князь Путятин, запыхавшийся, растерянный и обрадованный в одно и то же время.
- Генерал, Вы наш спаситель! Ее величество так обрадовалось… Войска здесь все перешли на сторону бунтовщиков… Верные трону начальники… мертвы или под арестом…, поручики и прапорщики командуют полками гвардии… Ужас, ужас… Государыня опасается за собственную жизнь, за детей. Прежде чем очистить столицу, Вам надо здесь водворить порядок! Стоит Вам с отрядом пройти по улицам, очистить их до дворца… и части, которые еще колеблются – они снова вспомнят о своем долге… Спешите, генерал…
- Что же, я попытаюсь…, - после раздумья согласился генерал…
- Только это будет нелегко. Видите, у вокзала даже стоят наготове бронированные автомобили. Придется идти в атаку по всем правилам боя…
- А как остальная артиллерия?
Путятин только безнадежно махнул рукой.
- Гм… Это неважно! – процедил Иванов. – В таком случае приготовлено воззвание к войскам. Я объявляю, что получил от Его величества назначение на пост главнокомандующего столичным военным округом. Приглашаю войска стать на сторону
царя против бунтовщиков… Если здешние войска меня послушают, мы тронемся и на








86

усмирение столицы… А людям я пообещаю щедрую награду…
- Отлично! Отлично! Может быть, Бог даст…
- Я надеюсь! А Вы, не пожелаете ли, как здешний человек, передать это воззвание местному воинскому комитету… и …
- Нет, нет! – испуганно замахал руками Путятин. – Так будет хуже, у меня, знаете, много завистников и врагов… Лучше пошлите кого-нибудь другого…
И острожный князь забился в угол, видимо, не желая оставлять поезда, в котором чувствовал себя в сравнительной безопасности.
Как только Царскосельский гарнизон ознакомился с воззванием генерала Иванова, в собрании местного комитета были избраны три делегата: капитан Нарушевич – от офицеров восставшей армии, один солдат от строевых чинов и один представитель от гражданского населения.
- Вы с чем явились, господа? – строго обратился к ним генерал, едва делегаты появились в его вагоне.
- Мы явились от имени революционной армии и народа просить Вас, генерал, как можно скорее уехать отсюда, во избежание напрасного пролития крови…
- Что… Вы, что себе решаете… Я вас арестую! – багровея, крикнул Иванов. – А мои молодцы покажут бунтовщикам, как надо чтить законную власть.
- Нет, Вы нас не арестуете, генерал, - спокойно возразил Нарушевич. – Должен Вас предупредить: два орудия тяжелой батареи держат под прицелом Александровский дворец. И если мы к одиннадцати часам не вернемся в городскую ратушу, где происходит заседание комитета, по дворцу будет открыт огонь… Он будет сметен с лица земли… вместе со всеми, кто в нем сейчас. Вероятно, Вы этого не пожелаете, генерал?
- Но как же Вы решились? – попробовал еще образумить “мятежников” генерал. – Восстание против своего государя… ослушание верховной власти.
- Верховная власть принадлежит тому, кого народ признал, которая призывает к освобождению от рабских цепей, от произвола… Бросим об этом, генерал. Верьте, мы желаем родине добра не меньше, чем Вы… и успеем помочь ей лучше, чем Вы думаете. А Вам позвольте дать совет: избегая именно того братского междоусобия, о котором Вы говорили, примкните лучше с Вашим отрядом к свободному народу! Столицы Вам не успокоить…, из шестидесяти тысяч гарнизона нет там сейчас ни одного слуги царизма… О народе – и говорить нечего. Уверен, что и наши георгиевцы, если их спросить, охотнее пойдут с народом, чем против него! Подумайте, генерал!
- А… что же… может, Вы и правы? – медленно сорвалось с уст старика. – Хорошо. Дайте мне подумать… Ну, хотя бы полчаса или… час. Я потолкую с моими молодцами… Я дам тогда ответ.
- Отлично, генерал! – обрадовался делегат. – Мы в ратуше соберемся через час…, и будем ждать добрых вестей отсюда.
Иванов по прямому проводу переговорил с Николаем, поезд которого двигался к Пскову… Затем потолковал он со своими солдатами, почуял неуверенность в людях. Совсем потемнел, насупился и приказал немедленно ехать подальше от Царского Села и
от столицы на станцию Вырицу.








87

Сейчас же о бегстве старого вояки дали знать с вокзала Исполнительному комитету, и по линии был разослан приказ: ни по одному пути не пропускать эшелон генерала Иванова в столицу. На всех скрещенных и рельсовых путях темнели бронированные автомобили, пушки… Генерал потребовал подкреплений из Минска… Царица просила о том же… Но все напрасно, и, простояв у Вырицы около трех дней, вернулся генерал Иванов со своей командой обратно в Ставку.


LV



Только к вечеру 1-го марта подкатил литерный поезд к станции Псков. Вагон подали к платформе, которая была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданского начальства (за исключением губернатора), всегда задолго и в большом числе собирающегося для встречи государя, на ней не было. Где-то посередине платформы находился, вероятно, дежурный помощник начальника станции, а на отдаленном конце виднелся силуэт караульного солдата. Поезд остановился. Прошло несколько минут. На платформу вышел какой-то офицер, посмотрел на поезд и скрылся. Еще прошло несколько минут и, наконец, появился главнокомандующий Северного фронта генерал Рузский, он перешагнул через рельсы и пошел к вагону, где находился царь. Шел он медленно, как бы без охоты, голова его была низко опущена. За ним, немного сзади, шли начальник штаба фронта генерал Данилов и еще три офицера из его штаба.
Император надеялся, что в разговоре с Рузским он получит поддержку в подавлении мятежа в Петербурге, но он услышал совсем другое:
- Теперь уже трудно что-нибудь сделать, - с раздраженной досадой говорил Рузский, - давно настаивали на реформах, которые вся страна требовала…, не слушались…, теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителя.
Рузский высказал императору соображение, что надо соглашаться на “ответственное министерство”.
Надо представить, какую горечь ощутил Николай II, когда вместо опоры встретил в лице Рузского очередного своего противника. Николай II высказал мысль, что он не может пойти на этот шаг, что он хранит не самодержавие, а Россию. В ответ он услышал почти требование Рузского “сдаться на милость победителя”. Только теперь перед царем стала проясняться вся глубина заговора.
- Когда же может произойти то, о чем Вы говорите? – спросил он Рузского.
Тот ответил:
- Трудно предположить.
- Что же, - скупо сказал Николай, - я готов пойти на уступки…, если весь народ того желает… Указ об “ответственном министерстве” готов… Я подпишу… Сюда может
приехать Родзянко… Мы столкуемся… Как Ваше мнение, генерал?








88

- Позвольте говорить откровенно, Ваше величество! Я думаю, этих уступок уже будет мало…, они не помогут… Дело гораздо хуже, чем я думаю.
- Что же Вы имеете в виду? Что же и Вы полагаете, что может совершиться революция?
- Хотел бы ошибиться…, но я так думаю, Ваше величество.
- Вздор! Вы увидите! Дайте мне несколько полков… И через два дня…
- Ваше величество! Это был бы самый ужасный шаг с Вашей стороны. Пока Вы не повели братьев против своих же братьев – трон может еще перейти от Вас к Вашему сыну…
- Вы так думаете? – глухо проговорил Николай. – Что ж, может быть, Вы и правы… Все-таки, нельзя ли еще по прямому проводу поговорить с Родзянко. Он человек порядочный… Я хотел бы услышать, что он теперь мне скажет…
- Постараюсь, Ваше величество! – закусив губы при косвенном упреке Николая, почтительно ответил Рузский. – Какие еще приказания будут от Вашего величества?
- Пока ничего… Поговорите и скажите мне, что узнаете. Пока до свидания… Вы, я вижу, устали… Жду Вас утром.
Рузский ушел. Свита принялась за ужин.


LVI


1-го марта меньшевистско-эсеровский петроградский совет издал “Приказ №1”. Этим приказом в армии отменен столь унизительный ритуал, как отдача чести, отменено титулование офицеров подчиненными, все эти “ваши высокоблагородия” и прочие: просто – “господин капитан” – и хватит. Уравнены все права всех чинов – теперь солдат и генерал имели равные права на проезд, питание, голос на военном совете и т.п., отменено единоначалие – теперь решение принимал триумвират: командир, комиссар и выборный составляли часть солдатского комитета. В ответ на приказ вступить в бой – солдаты могли устроить митинг, и приказ отменялся с формулировкой “ввиду возможных потерь” или другой. В триумвират вводился комиссар от Временного правительства.
Этим приказом Временное правительство ограждало себя со стороны возможных монархистов из генералитета и заручалось поддержкой военными миллионной армии – то есть вооруженного народа.
Итак, новая власть объявила большую амнистию по случаю падения проклятого самодержавия и наступления эры свободы. Из тюрем и каторг вышли сотни тысяч уголовников и внесли разнообразие в быт граждан.












89


LVII


В ночь с 1-го на 2-ое марта началось восстание береговых частей “полуэкипажа” в Кронштадте и Гельсинфорсе. Несколько тысяч восставших смогли терроризировать или привлечь к себе матросов и офицеров боевых кораблей и устроить повальный грабеж и убийства командного состава. Убито было с утра 1-го по 4-ое марта более 120 кондукторов, офицеров, адмиралов и генералов флота и свыше 600 арестовано. Среди убитых 1-го марта 1917 года – главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор Кронштадта вице-адмирал Вирен – участник обороны Порт-Артура. Крейсер “Баян” под его командой вступил в неравный бой с шестью кораблями японцев. За этот подвиг он был награжден Золотым Георгиевским оружием с надписью “За храбрость” и орденом Святого Георгия IV степени. Убиты были начальник штаба Кронштадтского порта контр-адмирал Александр Григорьевич Бутаков и командующий Балтийским флотом вице-адмирал Нелепин – участник русско-японской войны, командовал миноносцами “Расторопный” и “Сторожевой”. Совершил подвиг, прикрыв эскадронный броненосец “Севастополь” корпусом “Сторожевого” во время минной атаки японцев, за что был награжден орденом Святого Георгия IV степени. На митинге 4-го марта, почти уговорив матросов успокоиться, адмирал Нелепин собрался уходить и повернулся спиной к митингующим. В этот момент ему в спину раздался выстрел, прервав жизнь адмирала.
Единственная вина этих моряков состояла в том, что они были честными и самоотверженными воинами России.
Достаточно было первого толчка – известия о свержении старой власти – и Кронштадт оказался во власти разнузданной толпы, которая, даже не прикрываясь никакими лозунгами, приступила к убийствам и грабежам… Большая часть представителей власти и порядка была зверски убита… Все главные начальники, не успевшие скрыться, подверглись сначала издевательствам, пыткам, а затем были убиты. Так погибли Вирен, Бутаков (начальник штаба), Рейн (начальник минно-учебного отряда), генерал-майор Н.И. Стронский (командир экипажа), капитан 1-го ранга К.Н. Степанов, Пекарский, Повалишин (командир “Александра II”), Басов (командир “Верного”), Сохачевский, старший лейтенант Ивков, Будкевич, Михаил Висковатов и многие другие. Случайно уцелевшие, были заключены по тюрьмам. Затем образовалась власть черни, подонков, общества, которое по своим “лозунгам” ближе всего подходило к будущим большевикам. Эта власть вначале не признавала над собой никакой власти – ни Временного правительства, ни Советов рабочих и солдатских депутатов.













90


LVIII


Утром 2-го марта в Екатерининском зале Таврического дворца состоялось заседание Совета рабочих и военных депутатов для сообщения списка членов правительства, объявленного Временным комитетом Государственной думы. П.Н. Милюков обратился к присутствующим морякам, солдатам и гражданам с речью, в которой попытался дать характеристику отдельным министрам.
Меня спрашивают, кто вас выбрал? Нас никто не выбирал, ибо, если бы стали дожидаться народного избрания, мы не могли бы вырвать власть из рук врага. Пока мы спорили бы о том, кого выбирать, враг успел бы организоваться и победить и нас, и вас. Нас выбрала русская революция. Во главе нас мы поставили человека, имя которого означает организационную русскую общественность, так непримиримо преследовавшуюся старым правительством. Князь Георгий Евгеньевич Львов, глава русского земства, будет нашим премьером и министром внутренних дел, заместителем своего гонителя. Я только что получил согласие моего товарища Александра Федоровича Керенского занять пост в первом русском общественном кабинете. Мы бесконечно рады были отдать в верные руки этого общественного деятеля в то министерство, в котором он проявит справедливое возмездие прислужникам старого режима – всем этим Штюрмерам и Сухомлиновым. Трусливые герои дней прошедших навеки, по воле судьбы, окажутся во власти не щегловитовской юстиции, а министерства юстиции Керенского.
Вы хотите знать другие имена. Мне мои товарищи поручили взять руководство внешней русской политикой.
Теперь я назову вам имя, которое, я знаю, возбудит здесь возражения. Александр Иванович Гучков был моим политическим врагом в течение всей жизни. Но, господа, мы теперь политические друзья, да и к врагу надо быть справедливым. Ведь Гучков в третьей Думе приступил к переустройству русской армии, да еще дезорганизованной маньчжурской неудачей, и он положил первый камень той победе, с которой наша обновленная и возрожденная армия выйдет из настоящей великой борьбы. Мы с Гучковым люди разного типа. Я старый профессор, привыкший читать лекции, а Гучков – человек действия. Пост морского министра, пока мы подыщем достойную кандидатуру, мы также оставим в руках Гучкова.
Далее мы дали два места представителей той либеральной группы русской буржуазии, которые первыми попытались в России организовать общественное представительство рабочего класса. Александр Иванович Коновалов организовал рабочую группу при петроградском военном промышленном комитете, а Михаил Иванович Терешин сделал то же самое в Киеве.
В эти дни, когда продовольствие армии является серьезным и трудным вопросом, когда старое правительство довело почти до края бездны нашу Родину, и каждая минута промедления грозит где-нибудь голодным бунтом, которые уже начались – в такое время








91

мы предпочли министром земледелия Андрея Ивановича Шинкарева, которому, мы думаем, обеспечена общественная поддержка, отсутствие которой обеспечило провал господина Риттиха. На другой важный для Родины пост мы выдвинули Николая Виссарионовича Некрасова, товарища председателя Государственной думы, особенно любимого нашими левыми товарищами.
Ну, вот, кажется, все, что вас должно интересовать.
Вы спрашиваете о династии?
Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит, но я его скажу. Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдет к регенту, великому князю Михаилу Александровичу, наследником будет Алексей. Да, господа, эта старая династия, которую, может быть, не любите вы, а может быть, не люблю ее и я. Но дело сейчас не в том, кто что любит. Мы не можем оставить без ответа и без решения вопроса о форме государственного строя. Мы представляем его себе как парламентскую и конституционную монархию.
Быть может, другие представляют иначе, но теперь, если мы будем об этом спорить, вместо того чтобы сразу решить, то Россия очутится в состоянии гражданской войны и возродится только что разрушенный режим.
Господа, я мог бы перечислить и другие имена. Но думаю, что те, о которых я упомянул, интересуют вас главным образом, а о других вы узнаете скоро из печати. Голос мой охрип, мне трудно говорить далее, позвольте на этих объяснениях пока остановить мою речь…
В ответ на запрос представителей некоторых общественных и воинских организаций П.Н. Милюков указал, что его слова о временном регентстве великого князя Михаила Александровича и наследований Алексея являются его личным мнением.


LIX


Императрица, узнав, что императору не разрешили выехать в Царское Село, писала ему, что они хотят не допустить тебя увидеться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу. Конституцию или еще какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать? Может быть, ты покажешься войскам в Пскове и в других местах и соберешь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ты ни в коем случае не обязан их исполнять, потому что они действуют недостойным способом. Но царь к войскам не вышел, вокруг себя их не собрал. Он пошел на уступки.
2-го марта в первом часу ночи император приказал генералу Иванову ничего не предпринимать, генералу Алексееву – вернуть на фронт посланные в Петроград полки, а в шестом часу утра телеграфировал Алексееву о своем согласии с проектом манифеста о формировании “ответственного комитета” перед Думой правительства.









92


LX


2-го марта состоялась конференция петроградских социалистов-революционеров.
Их представитель в Совете рабочих депутатов сделал доклад об организации Совета, его составе и деятельности, а также о позиции занятий в Совете социалистами-революционерами. При обмене мнениями по вопросу о политической тактике все единодушно высказались за поддержку Временного правительства, за широкое развитие организационной работы социалистов-революционеров для подготовки Учредительного собрания, за укрепление сил революционного народа и армии.
Временный комитет Государственной думы по согласованию с Петросоветом создал Временное правительство во главе с князем Г.Е. Львовым. Император подписал указ о назначении князя Львова председателем Совета министров и командира 25-го армейского корпуса генерала Лавра Корнилова, убежденного республиканца, главнокомандующим войсками петроградского военного округа. Корнилов Лавр Георгиевич – генерал от инфантерии.
Правительство сразу заявило, что части, участвовавшие в революции, на фронт отправляться не будут. Для обретения полноты власти Совету не хватало теперь только одного – отречения императора и Петросовет потребовал отречения. Родзянко в 3.30 утра 2-го марта послушно передал эти требования в Псков. “Династический вопрос поставлен ребром… Ненависть к династии дошла до крайних пределов, но весь народ, с кем бы я ни говорил, выходя к толпам и войскам, решил твердо – войну довести до победного конца и в руки немцев не даваться… Везде войска становятся на сторону Думы и народа, и грозные требования отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича, становятся определенным требованием”.
Генерал Алексеев послал циркулярную телеграмму главнокомандующему фронтами и флотами, в которой спрашивал его мнение о предложении Родзянко, чтобы государь Николай II отрекся от престола. Большинство командующих поддержали это предложение, некоторые с руганью в адрес заговорщиков (генерал Сахаров), иные, как адмирал Колчак, не ответили вовсе – ни да, ни нет. Великий князь Николай Николаевич написал, что на коленях молил государя об отречении. Только два высших начальника – командир Гвардейского конного корпуса генерал от кавалерии хан Гуссейн Нахичеванский, командир 3-го конного корпуса, и георгиевский кавалер, генерал от кавалерии, граф Федор Артурович Келлер – выразили резкий протест и предложили себя и вверенные их командованию части для подавления мятежа, но генерал Алексеев скрыл от императора их телеграммы. Было, конечно, немного генералов, офицеров и солдат и целые воинские части, которые были готовы идти на защиту царя. Но их никто об этом не попросил в тот драматический день.
Утро рокового дня. 2-ое марта 1917 года. Еще два дня назад получил Николай от великого князя Николая Николаевича телеграмму с советом отказаться от трона и передать его Алексею при опекуне Михаиле Александровиче… “Это спасет династию!” –








93

писал великий князь.
2-го марта 1917 года утром пришла новая телеграмма, целый исторический акт: проект отречения в пользу сына Николая Алексея при регентстве Михаила Александровича
Генерал Алексеев со своей стороны вполне присоединился к мнению Николая Николаевича, что надо спешить с обнародованием решительного документа, пока еще не
все потеряно. И от Брусилова, от эксперта, от главнокомандующих армиями целого
фронта такие же телеграммы. Словно подсказанные одной и той же волей.
- Только в четвертом часу утра, Ваше величество, удалось мне вызвать к аппарату Родзянко! – четко докладывает генерал Рузский, сейчас еще более сдержанный и холодный, чем всегда. – Мы говорили около двух часов. Вот присутствующие здесь, с разрешения Вашего величества, начальник моего штаба генерал Данилов и генерал Савич могут подтвердить мои слова. Мнение Родзянко таково: единственным исходом ради блага России и победы над врагом теперь является тот шаг, о котором писал Вам великий князь Николай Николаевич…, о чем сегодня пришла депеша от генерала Алексеева.
- Отречься от престола – не это ли мне предлагает великий князь Николай Николаевич?
- Мы все тоже полагаем, что это сразу успокоит страну. Тогда войска, не опасаясь внутренних столкновений, встретят по-прежнему достойно натиск врага, уже начинающего шевелиться… Немцы отлично знают все, что творится у нас, особенно в Петрограде и на фронте. Наши войска сейчас готовы пойти вразброд… Тогда все погибло… Дорог каждый час.
- Ну, что же… я готов подписать отречение, но хотелось бы в присутствии Родзянко… Он ничего не говорил вам? Не собирался нынче сюда приехать?
- Нет, Ваше величество! Как я понял, Михаил Владимирович выехать теперь из Петрограда… да если бы и смог, то не высказал бы такое желание.
- Вы полагаете? – прервал Николай. – Я все-таки хочу еще подумать немного…, прочту текст…, может быть, надо что-то изменить. Я прошу вас немного позже… Пока – до свидания.
И с обычной любезной улыбкой он пожал руку уходящим генералам.


LXI


Как только поезд остановился на станции Псков, государь уже не был его хозяином. Он не мог направлять свой поезд согласно его желанию и усмотрению, и сама остановка в Пскове не была им управляемой. В Пскове он был крепко заперт своими генерал-адъютантами. Прямое противодействие им в условиях Пскова, где положение контролировал один из главных изменников Рузский, было практически невозможным. Связь осуществлялась только через штаб генерала Рузского.
Что круг замкнулся, царь понял после получения известий о том, что большинство








94

командующих фронтами, включая великого князя Николая Николаевича и начальника
штаба Ставки генерала М.В. Алексеева, высказались в пользу отречения.
В результате заговора император Николай Александрович оказался в полной изоляции. Он был окружен либо врагами, либо теми, кто не был в состоянии по разным причинам предпринять какие-либо действия в защиту государя. В этих условиях от царя первоначально требовали “ответственное министерство”. Само по себе это требование было далеко не новым, его уже выдвигала думская позиция в 1915-1916 годах. Но сейчас это требование получило новое дополнение: после его принятия царь по мысли заговорщиков должен был отречься от престола. Император должен был освятить новую власть.
В проекте отречения царя от престола, присланного из Ставки, который составлен генералами Алексеевым и Лукомским при помощи заведующего канцелярией Ставки Н.А. Базили, предполагалось, что после отречения Николая II на престол взойдет его несовершеннолетний сын Алексей, а регентом станет младший брат царя – Михаил.
Оставшись в вагоне с проектом, Николай II просто растерялся. Дело в том, что император не мог распоряжаться Всероссийским престолом, как частным своим наследием, и завещать его кому пожелает. Престол империи наследовался в строго установленном законом порядке (вторая глава Основных государственных законов). Однако в Российских законах вовсе отсутствовала норма отречения от престола царствующего императора. Статьи 37 и 38 Основных государственных законов рассматривали возможность отречения наследника до его вступления на престол. Император Николай II понимал, что такая форма его отречения от престола будет незаконной.
Прекрасно юридически образованный и двадцать два года управляющий империей, государь Николай II сознавал, что, так отрекаясь, он нарушит закон и никакого властного статуса для своего сына Алексея тем самым не создаст.
Император Николай II не решился подписать такой манифест.


LXII


В три часа полудня генерал Рузский был вызван к Николаю.
- Вот я, - угрюмо произнес царь, подавая генералу плотный телеграфный бланк, на котором пишущей машинкой был отпечатан текст.
Рузский положил бумагу в папку и, откланявшись, поспешил в штаб, чтобы передать ее по назначению.
Но это не удалось ему сделать, так как он встретился с адъютантом чуть ли не на пороге штаба.
- Срочная, - подал адъютант Рузскому телеграмму.
Телеграмма гласила, что делегаты Временного правительства А.И. Гучков и В.В.








95

Шульгин сегодня должны прибыть в Псков для переговоров с Николаем.
После короткого раздумья Рузский решил не передавать в Ставку, ранее написанную Николаем бумагу до приезда делегатов. Не вынимая ее из папки, вернулся к Николаю и лично вручил депешу из столицы государю.
Новая весть совсем не удивила Николая, однако, лицо покраснело, глаза забегали.
- Будут делегаты… Отлично…, очень рад их видеть… А когда они выехали из Петрограда?
- В три часа дня пятнадцать минут, Ваше величество.
- А когда могут быть? Не знаете? Ну, конечно…, теперь движение спуталось вовсе. Ну, хорошо… Я подожду… Я не уеду в Ставку, не повидавшись с ними… Как только они прибудут, пускай введут их ко мне.
В ожидании представителей из Петрограда Николай решил еще побеседовать с придворным врачом профессором С.П. Федоровым. Он хотел узнать, возможно ли излечение наследника-цесаревича от болезни кори – гемофилии, которой тот страдал с раннего детства. При этом Николай Александрович рассказал доктору Федорову, что, по предсказанию Распутина, Алексей вскорости излечиться от этой страшной болезни. К сожалению, ответил лейб-лекарь, современная медицина не в состоянии этого обещать. Правда, наследник может прожить долгие годы. Но самого Николая после отказа от престола, видимо, вышлют за границу, и он не будет видеть своего сына. Судя по всему, информация доктора Федорова сыграла важную роль. И император решил не только сам отказаться от престола, но и отказаться от имени наследника-цесаревича в пользу младшего брата Михаила.
Жертвуя собой и своей властью, необходимо было спасать Россию от анархии и гражданской войны. Для этого надо было любой ценой сохранить монархию. Царь понимал, что от власти его отрешат при любом раскладе. Отдавать своего сына в цари мятежникам Николай II не хотел. Оставалось одно: передать престол своему брату – великому князю Михаилу Александровичу. Этим шагом, с одной стороны, царь показывал всю незаконность происходящего. А с другой, высказывал надежду, что новому императору из Петрограда будет легче справиться с крамолой и возглавить новый курс руководства страной.
Приняв решение, он дает телеграмму на имя Михаила Александровича “Его императорскому величеству Михаилу. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться безоговорочно на этот шаг. Прости меня, если огорчил тебя и не успел предупредить”.
Кстати, эта телеграмма не была передана великому князю Михаилу Александровичу.














96


LXIII


Около девяти часов вечера Воейков и Нилов встретили Шульгина и Гучкова, прибывших поездом, и повели их прямо в вагон к Николаю. Гучков, слегка бледный и с виду спокойный, держался напряженно. Шульгин, небритый, в дорожном пальто, плохо умытый, усталый от бессонницы, не мог не выдать своего волнения нервными движениями и каждым мускулом измятого лица.
В ярко освещенном светло-зеленом вагоне делегацию встречают граф Фредерикс и генерал-майор Нарышкин, приглашенный в качестве секретаря.
Сейчас же появился Николай в красной форме кубанских пластунов, в серой черкеске с алым башлыком.
Очень любезно и приветливо поздоровавшись с обоими делегатами, он пожал каждому руку и указал места: Гучкову рядом с собою, Шульгину – напротив. Фредерикс сел немного поодаль, а за вторым большим столом, в углу вагона, поместился начальник походной канцелярии царя Нарышкин, готовый записать предстоящую историческую беседу.
Едва заговорил Гучков, как в вагон зашел генерал Рузский, извинился перед государем и занял место рядом с Шульгиным.
Негромко, нерешительно, видимо, сильно волнуясь, заговорил Гучков. Не глядя на сидящего рядом Николая, положив небольшую сильную руку на край стола, повел он плавно и ровно свою речь, хорошо обдуманную и подготовленную во время долгого пути. Николай внимательно слушал, старался сдержать подергивание мускулами на бледном лице. Только расширенные зрачки глаз выдавали внутреннюю тревогу этого человека в серой черкеске, да вздрагивал в руке карандаш, концом которого он все время поглаживал свои усы…
Гучков бесстрастно перечисляет войска, перешедшие на сторону народа.
- Собственный конвой Вашего величества вчера явился в Государственную думу и заявил, что признает власть Временного правительства…
- Да… Положение тяжелое… Просто безвыходное…, - прозвучал голос Николая.
Карандаш соскользнул вниз к листку бумаги, лежавшему на всякий случай на столике…
Выводя карандашом всякие узоры, Николай, между тем, условным шифром набросал строки следующей телеграммы: “Царское Село. Генералу Иванову. Государыне Александре Федоровне. Верно ли, что собственный конвой изменил. Николай”.
Гучков, ничего не замечая, продолжал говорить:
- Из всех крупных городов приходят извещения о полном единении с Петроградом. Сибирь откликнулась, чуть ли не раньше всех остальных областей… Дон… Кавказ… Крым… Вся земля заодно. Нет разногласий, нет колебаний… Новыми путями решила пойти Россия, и возврата нет!








97

Единственный выход для Вашего величества, по-моему, - закончил Гучков, -
отречение от власти в пользу наследника-цесаревича. Регентом должен быть Михаил Александрович. Это – мнение Исполнительного комитета Временного правительства, всех людей, желающих спасения от разгрома немецких войск, от анархии и бунтов по всей стране.
Рузский наклонился к Шульгину, шепчет:
- Государь готов отказаться от престола, ждал только представителей Государственной думы.
Но вот прозвучали первые слова Николая.
Окружающие посторонились, затихли. Слышен только скрип пера на бумаге: Нарышкин ловит на лету и вносит в протокол каждое слово государя.
- Я вчера и сегодня весь день обдумывал это дело…, и не принял решения, чтобы отказаться от престола. До трех часов дня я готов был оставить власть сыну, но теперь мне ясно… и чувствую, что расстаться мне с сыном будет тяжело. А быть при нем…, конечно, мне не разрешат. Жить с мальчиком в разлуке… я не смогу. Вы это, надеюсь, понимаете.
Помолчал, продолжил:
- В соответствии с “Актом о предонаследовании” престол переходит от отца к старшему сыну в одном только случае – смерти отца. Я живой, и отречение меня от престола идет в разрез с Основным Государственным законом. Однако меня вынуждают оставить престол, следовательно, первое лицо в государстве заставляют нарушить законы и передать престол моему сыну Алексею. В связи с изложенной причиной передать престол сыну невозможно. Поэтому я предлагаю передать престол моему брату Михаилу
Николай II замолчал. Образовалась пауза в разговоре.
Отречение от престола в пользу сына или в пользу брата – это нарушение одной статьи закона.
Видя, что Николай ждет ответа, заговорил Шульгин:
- Это предложение Вашего величества застает нас врасплох. Мы предвидели только отречение в пользу цесаревича Алексея. Поэтому я попрошу разрешения побеседовать несколько минут с Александром Ивановичем (Гучковым) наедине…, чтобы мы могли ответить согласно…
- Что же, я прошу вас… Потолкуйте, вот хотя бы рядом, в помещении… Я подожду…, только должен предупредить вас, господа, мое решение неизменно, и обдумано вполне всесторонне. Надеюсь, насиловать волю отца никто не пожелает… Сын мой больной, слабый мальчик. Без матери, которую, конечно, тоже от него удалят, без меня, он не выживет… И снова придется решать вопрос о наследстве трона. Так уж лучше сразу поставить вопрос на твердую почву. Как Вы полагаете, Александр Иванович? – обратился Николай к Гучкову, который, очевидно, размышлял по поводу сложившейся ситуации.
- Вы правы, государь! – решительно откликнулся Гучков. – Я также считаю невозможным какое-либо давление в этой области родительских чувств, опасения за судьбу ребенка… 
Слабая улыбка удовольствия мелькнула при этих словах на застывшем лице








98

Николая.
Шульгин и Гучков прошли в соседнее помещение.
- Здесь есть юридическая неправильность, - вслух начал рассуждать Шульгин. – Государь по закону не только сам не может отречься от престола, но не может отречься и за другое лицо, в данном случае за сына. Только сам цесаревич Алексей имеет право отречься от своего престола, да и то лишь по достижении совершеннолетия (16 лет).
- Но если государь требует свое отречение от престола в пользу брата, - включился в разговор Гучков. – Пускай так и будет! Может быть, этим выиграем время… Некоторое время будет править Михаил, а потом, когда все угомонятся, выяснится, что он не может царствовать, а престол перейдет к Алексею Николаевичу.
Они согласились и решили не перечить Николаю. Вернувшись в салон-вагон, Гучков сказал:
- Я со своей стороны полагаю, что важен переход власти в новые руки… И если мы допускали, что Михаил Александрович может быть регентом до совершеннолетия наследника, почему же не принять ему всю власть до конца?
- Я тоже так думаю! – поддержал Шульгин. – Конечно, желание, выраженное Вашим величеством, противоречит решению, принятому в Петрограде новым правительством… Но многое говорит именно за последнее предложение. Несомненно, малолетний государь, разлученный насильно со своими родителями, не сможет подавить в душе недовольства против тех, кто это сделал… Он затаит недобрые чувства против этих людей… Так учит история.
- Верно! – согласился Гучков. – Исходя из всего сказанного, мы можем согласиться на изъявление воли Вашего величества, чтобы наследство перешло к великому князю Михаилу Александровичу.
- Вот и прекрасно! – спокойно отозвался Николай. - Но еще один последний вопрос… Можете ли вы, господа, и те, кто вас послал, принять на себя нравственную ответственность дать мне гарантии в том, что акт отречения, подписанный мною действительно, успокоит страну и не вызовет больше новых каких-нибудь осложнений?
- В этом, по части совести, мы все уверены, государь, - первый ответил Гучков.
- В этом нет сомнений, ни у нас лично, ни у кого из тех, кто нас послал! – подтвердил Шульгин.
- В таком случае… Я вам сейчас возвращу проект отречения… Только надо кое-что переделать в нем…, исправить текст согласно нашей беседе.
Николай в сопровождении Фредерикса вышел и в соседнем вагоне исправил прежний текст отречения, заменив везде имя сына именем великого князя Михаила.
Фредерикс отнес отречение для перепечатки на машинке в вагон-канцелярию. Николай вернулся к делегатам, и здесь в томительном молчании прошло около десяти минут, пока вернулся старый царедворец с отречением, написанным на двух небольших листках.
Николай быстро пробежал еще раз ровные четкие строки.
- Вот, прочтите, - подал напечатанный документ Гучкову.
Гучков вслух начал читать:








99

“В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящемся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжелое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы это ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и в согласии с Государственной думой признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя верховную власть. Не желая расставаться с любимым сыном нашим, Мы передаем наследие наше брату нашему Великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему, править делами государственными в полном нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, какие будут ими установлены. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед их повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России. г. Псков, 2-ое марта, 15 часов 5 минут 1917 года”.
Несмотря на подавленное настроение, все были взволнованы, когда Гучков закончил чтение.
- Я только позволил бы себе заметить, - сказал Шульгин. – Здесь после слов: “заповедуем брату нашему, править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, какие ими будут устроены” – тут следует вставить: “принеся в том всенародную клятву…”.
Николай слегка повел бровями, но сейчас же согласился.
- Я впишу… отлично… Только так: “принеся в этом нерушимую клятву”, как Вы полагаете?
- Так еще лучше, Ваше величество!
Сверху над текстом Николай написал адрес: “Ставка, начальнику штаба”.
- Больше ничего не надо?
- Нам кажется, не мешало переписать второй экземпляр этого важного документа…
- Верно, Вы правы, - согласился Николай.
Фредерикс ушел. Снова воцарилось молчание. Скоро граф вернулся со вторым экземпляром отречения.
- Ваше величество, - хитро, тихо попросил Шульгин императора. – Осталось только подпись поставить Вам. А министр имперского двора генерал-адъютант граф Фредерикс скрепит Вашу подпись.
Николай II больно улыбнулся.








100

- Нет, этого сделать не могу, все противозаконно.
Рузский, забыв о всяком старом этикете, взял за царскую руку, в которой он держал карандаш, и твердо сказал:
- Подпишите! Вы должны подписать, иначе я не ручаюсь за Вашу жизнь!
При страшных словах этих в груди царя точно что-то оборвалось, но в дело вмешался дряхлый Фредерикс.
- Я с Вами не разговариваю! – сурово оборвал его генерал. – Вам здесь больше нет места… Царь давно должен был окружить себя русскими людьми, а не остзейскими баронами.
Царь смущенно посмотрел вокруг и сделал Фредериксу знак удалиться. Тот вышел.
Шульгин и Гучков на мгновение замерли. На них с ненавистью смотрел стоящий у дверей молодой офицер лейб-гвардии Московского полка. Вот он схватил шашку. Может, сейчас блеснет сталь. Государь заметил движение руки, быстро сказал:
- Соловьев, успокойся, выйди в соседнее помещение. Я не хочу ничьей крови…
Как будто в глубине двух тысячелетий возникла другая картина, и ветер веков донес из тьмы Гефсиманского сада: “Петр, вложи меч твой”.
Через некоторое время царь позволил и приказал лейб-казаку позвать к себе Фредерикса.
- Эти господа потребовали от меня, чтобы мы с вами были разлучены…, - как всегда нерешительно и, потупив глаза, сказал царь. – Они утверждают, что нам опасно быть вместе.
- Для кого опасно, Ваше величество? – спросил старик, грустно глядя на него, - Если для Вас, то я готов немедленно покинуть Вас, а если для меня, то разрешите мне остаться с Вами…
И, нагнувшись, он с глубоким волнением поцеловал руку царя.
- Опасность угрожает мне…, - сказал царь тихо.
- Да хранит Господь Ваше величество…, - с волнением проговорил старик и, поклонившись, осторожно вышел.
- Давно пора! – заметил Рузский.
Голубоглазый царь недолго думал, но долго колебался и, перекрестившись, подписал акт отречения за себя и за больного мальчика – сына, а попутно подписал обращение к своему брату Михаилу, уговаривая его принять российскую и императорскую корону, и  править страной в полном согласии с волей народа, то есть как раз так, как сам он править и пожелает. И все, кто видели голубоглазого царя в этот исключительный, трагический момент, когда подводился итог, точнее, ликвидировался трехсотлетний период истории Государства Российского, были поражены.
Часы показывали без четверти двенадцать. Царь любезно простился с посетителями.
При прощании зашел разговор, куда желал бы теперь отправиться Николай.
Сначала у него явилась мысль остаться в Пскове. Но Рузский, получивший в это время известие, что путь на Царское Село совершенно свободен, предложил:
- Не лучше ли Вашему величеству теперь поспешить к государыне и детям?








101

- Да, они больны… Корь у детей…, - словно про себя проговорил Николай… - Но нет. Туда сейчас не поеду. Поеду в Могилев.
- В Могилев? Но собственно…, зачем, Ваше величество? – прозвучал недоуменный вопрос Рузского.
- Надо проститься! – с наружным спокойствием и кротостью ответил низверженный монарх. – А потом вот еще с матушкой повидаться хочу. К ней поеду в Киев. А после уж… можно будет отправиться к семье. Дети все в кори лежат! – снова повторил он негромко.
Акт “отречения” является фальшивкой. Он составлен генералами Алексеевым и Лукомским при помощи заведующего канцелярией Ставки Н.А. Базили.
Ни с юридической, ни с моральной, ни с религиозной точек зрения никакого отречения от престола со стороны царя не было.
События в феврале-марте 1917 года были ничем иным, как свержением императора  с прародительского престола, незаконная, совершенная преступным путем, против воли и желания самодержавца, лишение его власти.
Мир не слыхал ничего подобного этому правонарушению. Ничего после этого, кроме большевизма, не могло, и не должно было быть.
Когда все ушли от него, и он остался один, он долго задумчиво стоял у темного окна своего роскошного вагона. Он испытывал чувство невольного облегчения: ужасающая тяжесть, которая давила его всю жизнь, наконец, свалилась с его плеч, и он стал мечтать, как он со своей семьей переедет в милую Ливадию, как будет разводить там цветы и пользоваться, наконец, той свободой, которой он не знал всю жизнь… Если даже его огромные капиталы в Английском банке будут конфискованы новым правительством, то, конечно, оно не откажет ему в приличном его званию содержании…
А вечером сыграл несколько партий в домино с Ниловым, а ночью, на сон грядущий, спокойно прочитал несколько глав из жизни Юлия Цезаря.
Николай мог бы сопротивляться. Отдать приказ о смещении  Рузского с поста командующего фронтом, так как знал о его связи с заговором Родзянко, мог бы назначить на его место верного ему начальника штаба фронта генерала Юрия Данилова, не сдержавшего слез при отречении государя. Мог бы дать манифест об амнистии участников февральских событий и тем умерить их страх перед наказанием. Он мог бы сделать много. Мог бы, но не сделал ничего.


LXIV


Поставленный перед лицом измены генералитета, который почти в полном составе перешел на сторону заговора, Николай II оказался перед двумя путями. Первый путь был следующим: обратиться к армии защитить его от собственных генералов. Но это было невозможно. Он был полностью изолирован. Царский поезд охранялся часовыми генерала








102

Рузского, корреспонденция, направляемая императору, контролировалась генералом Алексеевым.
Остался второй путь: жертвуя собой и своей властью, спасти Россию от анархии и гражданской войны. Для этого надо было любой ценой сохранить монархию. Царь понимал, что от власти его отрешат при любом раскладе. Отдавать своего сына в цари мятежникам он не хотел. Оставалось одно: передать престол своему брату – великому князю Михаилу Александровичу. Этим шагом, с одной стороны, царь показывал всю незаконность происходящего, а с другой – выказывал надежду, что новому императору из Петрограда будет легче справиться с крамолой, и возглавить новый курс руководства
страной.
Приняв это решение, государь направил телеграмму на имя Михаила Александровича: “Его императорскому величеству Михаилу. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот шаг. Прости меня, если огорчил тебя и не успел предупредить” Эта телеграмма не была передана великому князю.
В это время в Петрограде в особняке князя Путятина на Миллионной,12, брат государя великий князь Михаил Александрович был тоже блокирован. От него требовали подписать отречение, написанное рукой кадета В.Д. Набокова (в последующем Набоков похитит царские письма из советского архива и будет их издавать в Берлине).
В Пскове царь манифест о своем отречении не подписывал, об этом, как и о других событиях, произошедших в Пскове 1-2-го марта 1917 года, царь нигде не рассказывал, ни в Могилеве, ни позже в заточении, потому что он боялся, чтобы заговорщики не исполнили свой шантаж, а они его шантажировали – грозились лишить жизни не только его, но и его семью.
3-го марта 1917 года император прибыл обратно в Могилев из Пскова для того, чтобы проститься со своей Ставкой, в которой Его величество так много трудился, столько положил в великое дело в борьбе с нашим упорным и могущественным врагом души, сердца и ума и необычайного напряжения всех своих моральных и физических сил. Только те, кто имел высокую честь видеть ежедневно эту непрерывную деятельность в течение полутора лет, с августа 1915 года по март 1917, непосредственного командования императором Николаем II своей многомиллионной армии, растянувшейся от Балтийского моря через всю Россию до Трапезунда и вплоть до Малой Азии, могли оценить, какой это был труд, и каковы были нужны нравственные силы, дабы перенести эту каждодневную работу, не оставляя при этом громадных общегосударственных забот по всей империи, где уже широко зрели измена и предательство. И как совершалась эта работа русским царем! Без малейшей аффектации. Безо всякой рекламы, спокойно и глубоко – вдумчиво трудился государь.
Могилев встретил “отрекшегося” царя “марсельезой” и красными полотнищами, и это новое лицо мгновенно изменившегося города, наверное, подействовало на государя более удручающе, чем обстоятельства самого “отречения”.
Узнав об отказе брата воспринять престол, император Николай II пошел еще на большую жертву во имя России: он был готов отдать ей своего сына.
После возвращения из Пскова в Могилев Николай II пригласил к себе генерала








103

Алексеева и сказал ему:
- Я передумал. Прошу Вас послать эту телеграмму в Петроград.
На листке бумаги отчетливым почерком государь писал собственноручно о своем согласии на вступление на престол сына своего Алексея. Алексеев унес эту телеграмму и не послал. Он посчитал, что слишком поздно передумал государь: строги и армии объявили уже два манифеста.
Однако никаких манифестов не было, да к тому же царь обладал правом исправить законодательную “ошибку” о передаче престола своему брату, и никто был не вправе ему это сделать. Просто генерал Алексеев в очередной раз предал царя. Только теперь не только лично императора Николая Александровича, которому на святом Евангелии клялся
служить “верно и нелицемерно”, но и дело Русской монархии в целом.


LXV


Наутро, 3-го марта, литерный поезд “А” тронулся в обратный путь, на Могилев.
Утром 4-го марта на станции Орша к низложенному царю вышел чиновник министерства иностранных дел при Ставке и четко и почтительно доложил:
- Явился по поручению господина начальника штаба Вашего величества.
- Что еще? Что такое? Что там случилось? - не выдержав, теряя привычно невозмутимый вид, произнес встревоженный Николай. - Говорите скорее, с государыней что-нибудь или с детьми? Живы они?
- Успокойтесь, Ваше величество. Насколько мне известно – в Царском все тихо и благополучно, я должен сообщить другое нечто по поводу отречения от престола великого князя Михаила Александровича.
- Как? Брат отрекся?! – почти вскрикнул Николай, но сейчас же сдержался и, стараясь скрыть первую дрожь, овладевшую им, продолжил: - Значит, династия совершенного свержения… Или кто-нибудь другой? Говорите, если знаете, как это произошло? Есть у нас текст отречения брата?
- Вот оно, Ваше величество! – подавая листик, ответил вестник гордо. – Что касается подробностей… Новое правительство еще первого марта, на всякий случай, вело переговоры с братом Вашего величества на случай, если бы Вы решили передать трон ему, а не сыну. Михаил Александрович был поставлен в известность, что вступление на трон, даже по нашей воле, но без согласия народа, принесет только много неприятностей. Князь Львов, Керенский. Родзянко подготовили великому князю это отречение, которое в руках Вашего величества. После недолгих переговоров текст был подписан Его высочеством и немедленно обнародован вместе с отречением Вашего величества.
- Манифеста о моем отречении не существует, такого акта я не подписывал.










104


LXVI


Утро 4-го марта. Родзянко, прибывший во дворец, заявил императрице, что ей следует готовиться к отъезду. В ответ на возражения Ее величества, что дети больны, что путешествие для них равносильно смерти, Родзянко насмешливой улыбкой заявил:
- Когда дом горит – самые ленивые покинут его.
- Он забыл сказать, что именно “родзянки и прочие думские дьяки” подожгли этот дом.
Узнав об отречении Николая, во дворец прибыла графиня Гендрикова. Она ездила в Петроград, чтобы навестить больную родственницу.
В этот же день по распоряжению государыни был совершен молебен. Из церкви знамя Божьей Матери принесли чудотворную икону. Красный ход прошествовал по всему дворцу. Следом за священником шла и Александра Федоровна. Ввысь поднимался благовонный дым ладана, золотые с лазурью ризы Божьей Матери с Младенцем на руках сверкнули, словно солнечный луч. Так называла она своего возлюбленного. Александра Федоровна шла в колонне и думала о сыне. Просила Бога, чтобы его не отобрали, потому что у нее зародилась мысль, что его могут отобрать, когда она прочла манифест, кем-то доставленный во дворец.
Скрыть от детей факт отречения императора, не было смысла, так как Мария Николаевна случайно услышала слова родительницы, и Ее величество в осторожных выражениях рассказала им о том, что их отец отошел от дел.
После завтрака Александра Федоровна сидела вместе с подругой в лиловой гостиной. Неожиданно вошел старый слуга-камердинер государыни Волков, лицо бледное, руки трясутся. Забыв об этикете, он воскликнул:
- Государь на проводе.
Словно шестнадцатилетняя девочка, государыня вспыхнула и выбежала из гостиной.
- Я рассчитывал тотчас приехать  к вам, но меня пока не отпускают, - говорил государь. – Но очень скоро я буду с вами. Из Киева в Ставку едет мама.
Выяснилось, что телеграммы, которую отправила одну за другой государыня, Его величество получил лишь после “отречения”.
- Ты знаешь? – спросил император. Он имел в виду манифест об отречении.
- Да, - ответила она.
Но государыня не стала посвящать мужа, каким ударом был для нее этот акт. Она сознавала, что никто, кроме ее мужа, не мог руководить в настоящее время Россией. Великий князь Михаил Александрович, сильный физически – он, подобно отцу, императору Александру III – мог разорвать колоду карт, но он обладал слабым характером и испытывал отвращение к власти… Поэтому заговорщикам, собравшимся в квартире князя П. Путятина в доме №12 по Миллионной улице, не пришлось долго








105

уговаривать великого князя отказаться от престола. В результате появился следующий документ.
“Тяжкое бремя, возложенное на меня волею моего Брата, передавшего мне Императорский Всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народных.
Одушевленный единою со всем народом мыслью, что выше всего благо родины нашей, принял я твердое решение, в том лишь случае воспринять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому подлежит всенародное голосование через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.
Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по причине Государственной думы возникшему и отмеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего равноправного  и тайного голосования, Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народу. Михаил. 3-е марта 1917 года. Петроград”.
Государыне предстояло выпить чашу страданий, познать минуту семейного счастья, утешения и минуты горечи и разочарований. Продолжая любить русский народ, она имела с его стороны и черную неблагодарность, и примеры мужества и благородства.


LXVII


До отречения от престола Николая II не выпускали из Пскова, понятно, его и выманили вначале в Ставку, а потом в Псков, чтобы можно было создать в Петрограде неуправляемую обстановку, требующую это отречение, а теперь чтобы он не мог бы опереться на верные войска. Расчет предателей был точен. Однажды, дав слово, царь не мог изменить ему. Государя окружали не только одни лишь предатели. Были и верные ему генералы. Узнав об отречении императора, генерал-лейтенант граф Федор Артурович Келлер, командир 3-го конного корпуса, собрал представителей от каждого эскадрона гусар и драгун и каждой казачьей сотни, которые входили в его корпус. Обращаясь к кавалеристам, он сказал:
- Я не верю, чтобы государь император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал царю: “3-ий конный корпус не верит, что Ты, государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, царь, придем и защитим тебя”.
Слова своего старого военного начальника кавалеристы встретили дружным “ура”.
Телеграмму эту государь получил лишь после своего ареста. В ответ на призыв генерал-лейтенанта барона К. Маннергейма, начальник 12-ой кавалерийской дивизии… пожертвовал личными убеждениями для блага армии.








106

Граф Келлер твердо заявил:
- Я христианин. И думаю, что грешно менять присягу.
Верным присяге, данной царю, оставался двадцатитысячный гарнизон Гатчины, не допускавший к себе агитаторов. Лица, самолично расположившиеся в МПС (в Министерстве путей сообщения), дрожали от мысли, что генерал-адъютант Иванов, отправленный государем на усмирение мятежа в столицу и стоявший на станции Семрино с Георгиевским батальоном, прорвется к Гатчине и встанет во главе гарнизона… 2-го марта по распоряжению захвативших в МПС власть изменников, были опрокинуты товарные поезда, преградившие путь эшелону… Заслугу Лебедева, осуществлявшего диверсию, следовало бы занести в скрижали истории. “Пахло виселицей”, вспоминал, уже находясь в эмиграции, один из предателей железнодорожников.
Отказался изменить императору и генерал-майор граф Георгий Георгиевич Менгден, бывший командир Кавалерийского полка, заведующий пунктом содержания лошадей, расположенном в Луге. Команду пункта составляли кирасиры, гусары и кавалергарды, выписанные из лазаретов после ранений и болезней. 1-го марта предатели и провокаторы хотели заставить графа отречься от царя.
- Я присягал государю и ему не изменю, - заявил рыцарь (один из его предков был министром Ливонского рыцарского ордена).
Графа Менгдена вытащили на улицу и там закололи штыками. Конно-гренадер полковник Николай Николаевич Эгерштром и лейб-гусар поручик граф Владимир Константинович Клейпмихель, жившие отдельно от остальных офицеров, были выгнаны солдатами из дома и заколоты рядом с телом графа Менгдена. Остальных офицеров взяли к себе в казарму кавалергарды и не выдали толпе. Унтер-офицер Галионок непосредственно заявил бунтовщикам:
- Вместе с нашими офицерами служили, вместе и помирать будем!
Увидев направленные на них винтовки кавалергардов, мятежники отступили.
Командир Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-адъютант хан Гуссейн Нахичеванский направил в Ставку верноподданную телеграмму:
- “До нас дошли сведения о крупных событиях: прошу вас не отказать повергнуть к столпам Его величества безграничную преданность Гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого монарха. Генерал-адъютант хан Нахичеванский”.
В действительности эту телеграмму отправил государю не хан Нахичеванский, а начальник его штаба полковник А.Г. Венскен за отсутствием хана. По словам генерала Н.А. Епанчина, “когда Венскен доложил эту депешу хану, то последний настолько ее не одобрил, что Венскен после доклада ее, ушел в свою комнату и застрелился”.
Увы, соавторами “великой и бескровной” были многие высшие военачальники Русской Имперской армии.













107


LXVIII


По приезде из Пскова в Могилев Николай попросил собрать свиту, охрану для прощания.
- Теперь, братцы, вы свободны, - отпустив чиновника, обратился Николай к своим конвойцам-казакам, которых собрали к вагону бывшего царя. – От генерала Алексеева вы получите дальнейшие указания по своей службе.
Казаки выслушали, и молча отсалютовали Николаю… Никто не сказал ни слова, все поспешили выполнить последнее распоряжение прежнего их повелителя, от которого видели много внимания и получали немало добра…
4-го марта Николай, прибыв в Ставку, принял обычный доклад Алексеева и поселился в ожидании дальнейших событий в доме губернатора, служившего ему и раньше вместо дворца.


LXIX


6-го марта около часу полудня перед собором на городской площади собраны были все войска гарнизона. Полки явились под звуки “марсельезы” с красными развивающимися знаменами. На ружьях и на груди почти у всех солдат красные ленты…
Генерал-адъютант Алексеев читал войскам оба “манифеста” самого Николая и его брата…
Молчание царило по всем рядам, но видно было, что люди волнуются.
И, может быть, волнуясь больше всех, заговорил Николай, в последний раз обращаясь к “своему верному воинству”:
- Вы слышали теперь мою и брата волю… Призываю вас, солдаты, верой и правдой служить новому правительству, чтобы вы смогли победить внешнего врага. Это сейчас первое и самое важное дело. А я лично, как убедился теперь, не нужен России, не могу ничего сделать для ее спасения…, почему и решил отречься от власти.
Войска по артикулу крикнули громкое “ура”. И только особый смысл, особую радость вложили они в этот боевой клич, выражая восторг по поводу того, что случилось. И подчеркивая этот восторг, сотни медных звонких труб грянули “марсельезу”.
Государь всех обошел, подавая руку. Но вот конец этой шеренге… Крупные слезы текли по его лицу, и, закрыв лицо рукой, он быстро вошел в вагон… Прощаясь со Ставкой и армией, государь, видимо, сдерживал волнение. У иных офицеров на глазах слезы. Наступила еще и последняя минута… Где-то тут должны нахлынуть тени Сусанина, Бульбы, Минина. Гермогена, Кутузова, Суворова и тысяч былых верных. Здесь и гвардия,








108

военное дворянство, народ… Слезы офицеров – не сила…, здесь тысячи вооруженных, и ни одна рука не вступилась в эфес, ни одного крика “не позволим”, ни одна шашка не обнажилась, никто не кинулся вперед, и в армии не нашлось никого, ни одной части, полка, корпуса, которые  в этот час ринулись бы, сломя голову, на выручку царя, России… Было мертвое молчание.
Свита почти вся разбежалась, как крысы с тонущего корабля.
Только неизменная “тройка” – Фредерикс, Воейков и Нилов остались неразлучны с низложенным императором. Относительно двух первых Алексеев посоветовал Николаю:
- Лучше бы их удалить, Ваше величество! Солдаты очень дурно настроены против обоих…
Николай промолчал.
Тесть и зять (Фредерикс и Воейков) по пути в столицу были арестованы Временным правительством. Один Нилов остался около царя.


LXX


Александра Михайловича Романова на рассвете разбудил адъютант и подал печатный лист. Это был манифест Государя об отречении. Николай II отрекся от царства в пользу Михаила Александровича. Сидя в постели, он несколько раз перечитал этот документ. Александр Михайлович ничего не понимал.
Может, Николай потерял рассудок. С каких пор самодержавец Всероссийский должен отрекаться от данной ему Богом власти из-за мятежа в столице, вызванного недостатком хлеба? Измена гарнизона? Но ведь в его распоряжении находилась пятнадцатимиллионная армия – рассуждал Александр Николаевич про себя и тихо проговорил:
- Это все совершенно невероятно.
Александр быстро оделся, чтобы пойти к вдовствующей императрице Марии Федоровне и сообщить весть об отречении сына. Они заказали поезд для поездки в Ставку и отправились в дорогу.
По приезде в Могилев их поезд поставили на императорский путь, откуда государь отправлялся обычно в столицу. Через минуту к станции подъехал автомобиль Николая II. Николай медленно прошел к платформе, поздоровался с двумя казаками конвоя, стоявшими у входа в вагон его матери, и вошел. Он был бледен, но ничего другого в его внешности не говорило о том, что он был автором этого ужасного манифеста. Государь оставался наедине с матерью в течение двух часов. Вдовствующая императрица потом никогда никому не рассказывала, о чем они говорили.
Когда Александра Михайловича пригласили к ним, Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд, Николай же неподвижно стоял, глядя себе под ноги, и курил. Они обнялись. Александр Михайлович не знал, что ему сказать. Спокойствие Николая








109

свидетельствовало о том, что он твердо верил в правильность принятого им решения, хотя и упрекал своего брата Михаила Александровича за то, что он своим отречением оставил Россию без императора.
- Миша не должен был этого допустить, - наставительно закончил он. – Удивляюсь, кто дал ему такой страшный совет.
Это замечание, исходящее от человека, который только что отдал шестую часть вселенной горсточке недисциплинированных солдат и бастующих рабочих, лишило Александра дара речи. После неловкой паузы он стал объяснять причины своего решения.
Главные из них были:
1) желание избежать в России гражданского междоусобия; 2) желание удержать армию в стороне от политики для того, чтобы она могла продолжать делать общее с союзниками дело, и 3) вера в то, что Временное правительство будет править Россией более успешно, чем он. Отстранение его от власти дело только времени, он еще мог сохранить династию, передав престол брату, но тот отказался тоже от престола в пользу Временного правительства, а это конец династии.
Ни один из этих доводов не казался Александру Михайловичу убедительным, хотя он сам предсказывал революцию.
Даже на второй день новой Свободной России у него не было никаких сомнений в том, что гражданская война в России неизбежна, и что развал в армии является вопросом ближайшего будущего.
Николай показал ему пачку телеграмм, полученных от главнокомандующих разными фронтами в ответ на его запрос. За исключением генерала Гурко, все они и, между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский, советовали государю немедленно отречься от престола. Он никогда не был высокого мнения  об этих военачальниках и оставил бы без внимания их предательство. Но вот в глубине пакета он нашел еще одну телеграмму с советом немедленно отречься, и она была подписана великим князем Николаем Николаевичем.
- Даже он! – сказал Николай и впервые его голос дрогнул.
Доложили, что завтрак подан. Граф Фредерикс и несколько чинов ближайшего штаба государя сидели вместе с ними за столом.
Темнота застила глаза Александра Михайловича. Он предпочел бы быть заживо сожженным, чем пережить и слушать то, что было сказано на этом завтраке! Банальность, успокаивающая ложь, преувеличенная вежливость прислуги, заплаканное лицо вдовствующей императрицы, мелькающая рука Ники, которая всовывала в мундштук новую папиросу и раздирающие его душу самоупреки, быть может, он не сделал всего, чтобы предотвратить катастрофу, воспоминания об Аликс, лежащей в постели с лицом, полным холодной ненависти. У него болела голова, и звенело в ушах. Он ел автоматически, стараясь избежать взглядов Николая.
После завтрака Александр Михайлович встречался со своим братом Сергеем, который прочитал ему приказ №1 Временного правительства.
Солдаты всех родов оружия приглашались новыми правителями сформировать комитеты или советы и избрать на командные должности угодных им офицеров. Этот же








110

знаменитый приказ №1 объявлял об уничтожении военной дисциплины, об отмене отдания чести и прочее.
- Это же конец русской армии! – сказал Сергей.
- Сам Гинденбург не мог бы внести никаких дополнений в этот приказ. Гарнизон Выборга уже перерезал своих офицеров. Остальные не замедлят последовать этому примеру.
Александр Михайлович и вдовствующая императрица оставались в Ставке еще три дня.
В первый день. Генерал Алексеев просит всех нас собраться в главном зале Могилевской Ставки. Николай хочет обратиться с прощальным словом к своему бывшему штабу.
К одиннадцати часам зала переполнена: генералы, штаб и обер-офицеры и лица свиты. Входит Николай, спокойный, сдержанный, с чем-то похожим на улыбку на губах. Он благодарит свой штаб и просит всех продолжить работу с прежним усердием и жертвенностью. Он просит всех забыть вражду и служить верой и правдой России и вести армию к победе.
Потом он произносит свои прощальные слова, короткими военными фразами, избегая красивых слов. Его скромность производит на присутствующих громадное впечатление. Все кричат “ура”, как никогда еще не кричали последние двадцать три года. Старые генералы плачут. Еще мгновение и кто-нибудь выступит вперед и станет молить Николая изменить принятое им решение. Но все напрасно: самодержец Всероссийский не берет своих слов обратно! Николай кланяется и выходит.
Затем завтрак, потом обед. Разговоры не клеятся. Александр Михайлович переводит разговор о детстве с Николаем в Ливадийском дворце.
Александр всю ночь следил за освещенным городом и прислушивался к радостным крикам толпы. Окна вагона старой императрицы освещены. Временное правительство оттягивает свое решение, может ли Николай вернуться к своей семье в Царское Село. Николай беспокоится об Аликс. Она одна, и все четыре дочери больны корью.
Во второй день Алексеев просит всех присягнуть Временному правительству. Он в восторге: новые владыки, в воздаяние его заслуг перед революцией обещают назначить его Верховным Главнокомандующим!
Войска выстраиваются перед домом, в котором живет государь. Это батальон георгиевских кавалеров, отделение гвардейского железнодорожного батальона, авиационная группа и все офицеры штаба. Многие недоумевали, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге. Священник произнес слова, которые не хотелось слушать. Затем последовал молебен. Впервые за триста четыре года существования монархии на молебне не упоминается имени государя. Государь до окончания этой церемонии находился у себя. Никогда никто не узнает, что он переживал в этот момент. Наконец, Временное правительство снизошло до его просьбы, и отъезд был назначен на завтра. В четыре часа дня государь и Сергей Михайлович должны были уехать в Петроград. Александр Михайлович и вдовствующая императрица отправились в Киев.








111

Отсутствие всех остальных членов императорской фамилии вызывало у присутствующих в Ставке чувство горечи. Неужели они боялись, что, приехав в Ставку, они рискуют своим положением перед Временным правительством или же эта поездка им запрещена. Этот вопрос так и остался без ответа.
В третий день очередной завтрак. Николай старается приободрить свою мать. Он надеется скоро увидеться с нею. Что-то говорит ей о своем отъезде в Англию, хотя и предпочитает остаться в России. Без четверти четыре. Его поезд стоит на путях напротив поезда вдовствующей императрицы. Члены царской фамилии, присутствующие на завтраке, встали из-за стола. Государь осыпает поцелуями лицо матери. Потом он поворачивается к Александру Михайловичу, и они обнимаются.
Остались только князь Долгорукий, одиночество бывшего государя пожелали разделить только Нарышкин и Мордвинов. Остальным не хотелось испытывать режима, связанного с арестом во дворце.


LXXI


Днем 7-го марта Временным правительством под влиянием Совета рабочих и солдатских депутатов постановлено:
- Признать отреченных императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село.
- Поручить генерал-адъютанту Алексееву для охраны отрекшегося императора предоставить наряд в распоряжение командированных в Могилев членов Государственной думы Бубликова, Вершинина, Грибунина и Калинина.
- Обязать членов Государственной думы, командируемых для сопровождения отрекшегося императора из города Могилева в Царское Село, предоставить письменный доклад о выполненном ими поручении.
- Опубликовать настоящее постановление.


LXXII


8-го марта по решению Временного правительства Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа в 8 часов 45 минут отбыл в Царское Село для приведения в исполнение указа об аресте бывшей императрицы Александры Федоровны.
В 11 часов утра Главнокомандующий генерал-лейтенант Корнилов в сопровождении начальника Царскосельского гарнизона полковника Кобылинского, Царскосельского коменданта подполковника Мацнева и некоторых членов штаба прибыл








112

в Александровский Царскосельский дворец. Охрана дворца не впускала его и прибывший
с ним отряд. Зная, что император должен вернуться из Могилева, солдаты Сводно-пехотного полка готовили ему торжественную встречу. Увидев чужих солдат, направившихся во дворец, они выкатили пулемет. Навстречу прибывшим вышел граф Бенкендорф, предложивший генерал-лейтенанту Корнилову и лицам, его сопровождавшим, подняться в верхние внутренние покои Александровского дворца, обычно занимавшиеся детьми царской фамилии, нынче ввиду карантина переведенными в нижние покои. Граф Бенкендорф просил Главнокомандующего обождать некоторое время и удалился доложить о прибытии генерал-лейтенанта Корнилова Александре Федоровне. К Главнокомандующему вышла Александра Федоровна в черном наглухо закрытом платье и, ни с кем не здороваясь, сохраняя наружное спокойствие, предложила всем сесть.
Первый вопрос бывшей царицы был обращен к Корнилову. Стараясь не глядеть в глаза генерал-лейтенанту, Александра Федоровна сказала тихим голосом:
- Чем могу служить, и чему обязана Вашему визиту?
Главнокомандующий, поднявшись с места, ответил:
- Я здесь по поручению Совета министров, это решение, которое я обязан Вам сообщить и выполнить его.
Александра Федоровна встала и произнесла громко:
- Говорите, я Вас слушаю.
Главнокомандующий стал читать постановление Совета министров о лишении свободы Александры Федоровны, и когда он дошел до места о том, что в Могилев отправлены депутаты для ареста царя, Александра Федоровна, слушая постановление Временного правительства, низко наклонив голову, сказала:
- Не продолжайте.
Корнилов, однако, прочел постановление до конца. Бывшая царица попросила генерала Корнилова удалить всех присутствующих и остаться  с ней наедине. Она обратилась к нему с несколькими просьбами. Бывшая царица, прежде всего, спросила, как поступят с ее детьми, будут ли они иметь возможность пользоваться врачебной помощью и какова судьба дворцовой прислуги. Корнилов заявил, что врачи будут беспрепятственно допускаться в покои Александровского дворца при непременном условии, что их должна будет сопровождать охрана. Дворцовая прислуга будет уволена, несмотря на
значительные просьбы Александры Федоровны оставить хотя бы часть прислуги ей (она объяснила свое желание тем, что дети привыкли к прислуге). Корнилов не возражал только в отношении Деревянко, находившемся при наследнике Алексее Николаевиче безотлучно.
После переговоров с прислугой генерал-лейтенант Корнилов удалился из покоев бывшей царицы и расположился в помещении караула, обязанности которого несет 1-ый Царскосельский полк. По распоряжению Главнокомандующего прерываются всякие телефонные сообщения с Александровским дворцом, причем, как бывшей царице, так и ее детям, воспрещаются, какие бы то ни было разговоры по телефону. Строгому контролю также подвергается переписка царицы.
Временно с бывшей царицей в Александровском дворце еще стали жить бывший








113

обер-маршал граф Бенкендорф и личный секретарь Александры Федоровны граф Апраксин, тоже с разрешения генерала Корнилова.
Наблюдение за правилами выполнения инструкций приближенных Главнокомандующим возложено на коменданта Царского Села подполковника Мацнева.
Генерал Корнилов выехал из дворца около девятнадцати часов дня, пробыв в нем не более часа.


LXXIII


Здоровье детей несколько ухудшилось. Наиболее серьезное положение было у старшей дочери Ольги Николаевны, у которой все время держится высокая температура. В особом покое лежит и фрейлина Вырубова, болея корью.
Лишение свободы, как для бывшей царицы, так и для окружавших ее царедворцев, оказалось полной неожиданностью. Постановление Совета министров состоялось лишь вечером 7-го марта и доставлено в Александровский дворец, а уже утром 8-го марта было объявлено об аресте бывшей царицы генералом Корниловым.
Порядок содержания был установлен следующий:
Для несения караульной службы дворца были назначены четыре местных полка, несущих службу по очереди с четвертого на пятый день. Во дворце оставлено всего три подъезда из их большого количества: первый, четвертый и “кухонный”. Все остальные двери к подъездам наглухо закрывались на крючки, которые вручались караулу. Караулы были установлены как внутри, так и вокруг дворца и маленького садика, где происходили прогулки всех проживающих во дворце лиц. Прогулки разрешались от восьми часов утра до шести часов вечера. Правом входа во дворец в другое время пользовался лишь один человек – исполняющий обязанности коменданта Александровского дворца. Если кто-либо из часовых его не знал, то он обращался к караульному начальнику за разрешением пройти во дворец.
Кроме того, правом проезда во дворец пользовались в случае крайней необходимости специалисты власти и санитарные техники – водопроводчики,
электротехники и т.д. Все эти лица допускались во дворец с разрешения коменданта,
причем при них все время должен был находиться караульный офицер или часовой.
Все продукты и жизненное довольствие дворца производились к кухонному подъезду, и в присутствии дежурного офицера из караула производился их прием и выдача во дворец. Все продукты вначале сдавались во дворик, прилегающий к кухонному подъезду. Здесь они подвергались строжайшему контролю дежурного офицера, а затем передавались во дворец. Точно такой же контроль устанавливался и для предметов, которые должны были быть переданы из дворца в город. Письма и газеты были пока запрещены к доставке во дворец. Предполагалось, однако, разрешить получение газет, что же касается писем, то они подвергались строгому просмотру.








114

Охраны из Сводно-пехотного полка собственного Его величества конвоя больше не
было, по дворцу слонялись мятежники, которые всюду совали свой нос. Когда офицеры Сводно-пехотного полка пришли прощаться с Ее величеством, государыня призналась, что и для нее минута расставания была мучительной. Офицеры попросили у государыни платок на память о ней и великих княгинь… Они намеревались этот платок разорвать на куски и распределить между собой. Но зачем, к их большой радости им раздали несколько носовых платков с инициалами.
То был тяжелый день. Много офицеров приехало из Петрограда, чтобы попрощаться с царской семьей. Уехали Ганеевы: государыня настояла на том, чтобы они отправились во дворец великого князя Михаила Александровича, где можно было рассчитывать на некоторую безопасность.
Наконец, государыня решила сообщить дочерям об отречении их отца. Она не могла допустить, чтобы они услышали это печальное известие от самого императора. Она поднялась к ним в комнату, и долгое время оставалась с ними одна. Анастасия Николаевна, похоже, догадывалась, что произошло на самом деле. После того, как
государыня вышла от них, она очень спокойно проговорила, глядя на окружающих:
- Мама нам все рассказала.
- Лили, - одна из девочек обратилась к  подружке государыни, - но раз папа приедет к нам, все остальное не имеет значения. Ведь все всё это время знали, что происходит. Как Вы могли скрывать это от нас? Ведь Вы всегда такая нервная… Как Вам удалось оставить спокойствие?
Лили поцеловала девочек и сказала, что мужеством обязана Ее величеству. Она являла собой такой пример отваги, что я не могла не последовать ему.
Когда государыня сообщила роковую новость цесаревичу, между ними произошел следующий диалог:
- Больше я никогда не поеду с папа в Ставку? – спросил мальчик.
- Нет, мой голубчик, никогда, - ответила ему мать.
- Неужели я не увижу ни свои полки, ни своих солдат? – озабоченно проговорил Алексей Николаевич.
- Боюсь, что нет.
- О Господи! А яхта, а все мои друзья на ее борту – неужели мы больше никогда не
отправимся в плавание на ней? – чуть ли не со слезами на глазах продолжал допытываться
мальчик. – Мы никогда больше не увидим “Штандарт”…? Он теперь не принадлежит нам?
При этих словах у государыни сжалось сердце. Она знала, как дети любят свою яхту. Лучшие минуты жизни они провели в плаваниях на ней. Как любят море. Особенно Алексей. Давно не праздновал храмовый праздник Морской корпус, получивший название Морской Его Императорского величества наследника цесаревича училище.
Александра Федоровна понимала, каким тяжелым ударом окажется это известие для ребенка. Она знала, как он обожает море и корабли. Ведь он был не только шефом ряда пехотных и казачьих полков, но и Морского корпуса. Он знал и почитал все традиции корпуса. Дисциплина, военная выправка, вежливость, благородство,








115

товарищество, уважение и почтение к старшим, аккуратность и опрятность,
добросовестность к делу и службе – главные качества, отличавшие гардемарин – все это
находило отклик, как в душе цесаревича, так и самой императрицы.
Тяжелее всего для царицы была разлука с государем, о судьбе которого она не знала столько дней. А также – расставание с задушевными преданными подругами – Анной Вырубовой и Лели Ден, которых арестовали и увезли. Арестовали за верность императорской семье. А Анну – еще за преданность Григорию Ефимовичу, который отдал жизнь за царя, как некогда отдал свою жизнь другой крестьянин – Иван Сусанин. Вскоре по указанию Керенского Лили Ден освободили, но Анну Александровну, словно какую-то преступницу, поместили в каземат Трубецкого бастиона. До государыни доходили сведения о том, как жестоко обходились с ней разбойники в солдатской форме.
Голод, побои, унижения – чего только не пришлось вытерпеть бедной госпоже. Как пытали несчастного Белецкого, бывшего товарища (заместителя министра внутренних дел). Как мучили несчастного старика Штюрмера, обвиненного в предательстве.


LXXIV


Утром 8-го марта в три часа дня в Могилев прибыл поезд с лицами, присланными за Николаем II.
Сам он в это время был в вагоне у матери Марии Федоровны.
Генерал-адъютант Алексеев взял на себя тяжелую обязанность сообщить царю о прибытии послов Временного правительства и о цели их приезда.
Подготовленный к удару, Николай спокойно произнес:
- Передайте, что я готов выполнить все, что мне прикажут. Вполне всему подчинюсь. Скажите, что я в полном их распоряжении, а, кстати, не будете ли добры, пригласить прибывших к обеду.
Депутаты, однако, не воспользовались любезным приглашением Николая II , а занялись выполнением всех необходимых формальностей, выяснили состав свиты, которая следует с бывшим императором, и осведомились, какой наряд будет дан им для
охраны поезда.
После завершения всего этого был подан поезд литеры “А”, состоящий из 10 вагонов при двух поездах, охраняемых солдатами железнодорожного батальона.
Один из вагонов был предназначен для коменданта поезда полковника Гомзина и инженера Ежова, другой для канцелярии. В канцелярии разместились: гофр маршал князь Долгоруков, генерал Нарышкин. В следующем ехали: адъютант герцог Лейхтенбергский, полковник Мордвинов, лейб-медик профессор Федоров и другие чины свиты.
Нилову не было позволено следовать в этом поезде.
Пятый вагон – опочивальня и кабинеты бывшего царя. Шестой – вагон-салон и столовая. Седьмой – кухня. Восьмой – провизионная. Девятый – для прислуги, конвоя и








116

одежды,  и последний десятый – прицепной, для комиссаров, приехавших арестовывать Николая.
Их приглашали в салон-вагон, но они остались в последнем вагоне и только издали видели царя, когда после четырех часов пополудни он вышел из вагона соседнего поезда, где был у матери, пересек платформу и вошел в свой вагон. Члены Думы, прибывшие в Ставку, чтобы конвоировать Николая до Петрограда и в то же время следить за его приближенными, пожимают руку генералу Алексееву. Они дружелюбно раскланиваются. У них были основания быть благодарными Алексееву. На нем была форма 6-го Кубанского батальона пластунов с алым башлыком на плечах.
Сохраняя наружное спокойствие, Николай шел мимо небольшой кучки офицеров и публики, явившейся взглянуть на отъезд низложенного царя.
Отвечая на салюты военных, бывший государь держал одну руку у края черной папахи, а другой безотчетно покручивал ус по своей обычной манере.
Гробовое молчание царило среди публики все время, пока он шел к вагону. Только Нилов, ринувшись к своему другу, схватил руку Николая и поцеловал на прощание.
Николай быстро вскочил в вагон. Подошел к окну и… стал глядеть на окна поезда матери-царицы, которая тоже из окна прощалась со своим несчастным первенцем, неудачником-царем.
Вдруг внимание Николая привлекла кучка молодежи: девушки, гимназисты, делающие ему какие-то знаки руками…
- Что такое? Что они хотят? Узнай, - приказал одному из своих конвоиров.
Оказалось, дамы и юноши хотели получить автографы от бывшего царя, теперь просто полковника Николая Романова.
Оглядевшись, Николай снял со стены военную карту, разрезал ее кинжалом, висящим у пояса, на несколько кусков, и с чистой стороны каждого куска написал “Николай” и передал молодежи, которая живо расхватала исторические клочки бумаги.
Поезд Николая свистит и медленно трогается. Государь стоит в широком зеркальном окне своего вагона. Он улыбается и машет рукой. Его лицо бесконечно грустно. Он одет в простую блузу защитного цвета с орденом святого Георгия на груди.
Вдовствующая императрица, когда поезд царя скрылся из виду, уже не сдерживала больше своих рыданий. Входит Сергей Михайлович. Через десять минут он тоже уедет в Петроград.
- Желаю тебе счастья, Сергей, - попрощался Александр Михайлович.
- Прощай, Сандро, - ответил Сергей Михайлович.
Оба осознают, что им уже не суждено будет более встретиться.
Поезд Александра Михайловича начинает медленно двигаться. Вернувшись в свое
купе и, снимая пальто, Александр Михайлович заметил отсутствие императорских вензелей, которые он в течение тридцати лет носил на погонах. Он вспомнил, что Временное правительство издало по этому поводу какой-то приказ, и он их снял впопыхах.
В 4 часа 53 минуты поезд отошел от станции Могилев в направлении Царского
Села.








117

Около 12 часов дня 9-го марта поезд с государем и свитой прибыл к
императорскому павильону железнодорожной ветки в Царское Село (в начале 90-х годов железнодорожные пути были сняты, сам павильон представлял собой жалкий вид развалин).
Еще на последней станции от станции Царского Села, вблизи последней станции Салоги, в вагоне были собраны все служащие и поездная прислуга. Николай поцеловал каждого из них, причем они целовали его в плечо.
Николай говорил:
- Благодарю за службу… До свидания… Прощайте.
Люди были затем отпущены, и не успел поезд остановиться у платформы, как все они соскочили с подножек вагонов, словно опасаясь, что в поезде с ними случиться что-нибудь дурное. У многих уже красовались красные розетки на груди.
Когда поезд остановился на станции Царское Село, Николай спокойно вышел из вагона и в сопровождении князя Долгорукого последовал к ожидавшему их автомобилю. Поезд был встречен не начальником Царскосельского гарнизона, а полковником Кобылинским и прапорщиком Ванадзе, которые являлись комиссарами правительства, сдали арестованного бывшего императора согласно полученной инструкции.
В поезде с государем ехало много лиц. Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают.
Как и в Могилеве, небольшая группа любопытных молчанием встретила и проводила бывшего царя.
Молчал всю дорогу и Николай. И только, когда показалась ограда Александровского дворца, он, видимо, заволновался, лицо его то краснело, то бледнело, но он не проронил ни звука.
Когда автомобиль государя подъехал к воротам Александровского дворца, они оказались закрытыми. Часовой у ворот ждал указаний дежурного офицера. Тот с папиросой во рту, держа руки в карманах, крикнул: “Открыть ворота бывшему царю”. Проезжая мимо дежурного и остальных офицеров, он обратил внимание: у всех у них шапки украшены красными бантами. Когда император проехал ворота, они захлопнулись.
  Царствование императора Николая II закончилось – начался крестный путь царя мученика.


















118


Глава  вторая


I


На управление страной претендовали не только члены Государственной думы, но и Временный исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов (Совдеп), созданного по инициативе социалистов (меньшевиков и эсеров).
Появление Советов как органов “народной власти” относится по времени революции 1905 года. Теперь они возродились вновь. На заседании вечером 27-го февраля собралось около 250 депутатов, большинство из которых составляли солдаты. Был избран исполком Петросовета во главе с меньшевиком Н.С. Чхеидзе. Его заместителями стали эсер А.Ф. Керенский и меньшевик М.И. Скобелев.
Николай Семенович Чхеидзе родился в селе Пути Шорапанского уезда Кутаисской губернии в 1864 году. Получил неполное гимназическое образование. Депутат 3-го и 4-го созыва Государственной думы. Социал-демократ, меньшевик.
Совдеп готов был поддерживать Временное правительство только постольку – поскольку оно следовало его политике. Совдеп называл себя органом “революционной демократии”, но демократического в нем было мало. Реальная власть у Совдепа превратила власть Советов в политическую силу. У Временного правительства своей властной силы в условиях смуты не оказалось, следовательно, Временное правительство действовало через Совдеп, а Совдеп действовал, когда была в этом нужда, через Временное правительство.
Одним из первых решений Совета было постановление “об аресте Николая II и прочих членов династии Романовых”, в том числе и только что отказавшегося от престола великого князя Михаила и назначенного Николаем II Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, и даже “женщин из дома Романовых”. Это постановление от 3-го марта свидетельствовало о том страхе, который царь и члены его семьи внушали заговорщикам: а вдруг одумаются, вдруг призовут людей к сопротивлению. Николая Николаевича ввиду опасности арестовать его на Кавказе, решили предварительно вызвать его в Петроград. В сущности говоря, не было никаких оснований – ни формальных, ни по существу – объявлять Николая II лишенным свободы. Подвергать его ответственности за те или иные поступки в качестве императора было бы бессмыслицей и противоречило бы аксиомам государственного правления.
Свергнутый император передал Временному правительству собственноручно написанные следующие требования:
- о беспрепятственном проезде лицам, его сопровождающим в Царское Село;
- о безопасном пребывании в Царском Селе до выздоровления детей с теми же








119

лицами…;
- о беспрепятственном проезде до Романово на Мурманск с теми же лицами;
- о переезде по окончании войны в России на постоянное место жительства в Крыму – Ливадию.
Государь не требовал отъезда за границу. Он не желал оставлять Россию. Государь, обращаясь к Временному правительству, говорил, что хочет остаться в России, а если его принудят уехать за границу, он будет воспринимать это как изгнание.
6-го марта 1917 года князем Г.Е. Львовым было сообщено государю, что Временное правительство разрешает все три вопроса утвердительно и примет все меры, имеющиеся в его распоряжении, чтобы обеспечить беспрепятственный проезд в Царское Село, пребывание в Царском Селе и проезд до Романово на Мурманск. Однако Временное правительство не выполнило полностью ни единого условия царя.
7-го марта 1917 года это решение поддержал Совдеп, и на заседании Временного правительства слушался вопрос о лишении свободы императора Николая II и его супруги, на котором постановили: признать императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить императора в Царское Село, поручить генералу Михаилу Васильевичу Алексееву предоставить для охраны императора наряд в распоряжение командированных в Могилев членов Государственной думы Александра Александровича Бубликова, Василия Михайловича Вершинина, Семена Федоровича Грибунина и Савелия Андреевича Калинина.
8-го марта 1917 года вышеназванные члены Государственной думы прибыли в Могилев, которые через генерала Алексеева объявили государю, что он арестован. В этот же день другой генерал Л.Г. Корнилов с красным бантом на мундире в фиолетовой гостиной Александровского Царскосельского дворца объявил об аресте императрицы Александры Федоровны.
Вечером 7-го марта Николай II написал свой последний, прощальный приказ по армии, который генерал Алексеев по прямому проводу 8-го марта протелеграфировал в Петроград, и этот документ приобрел следующий вид:
“Приказ начальника штаба Верховного Главнокомандующего
8-го марта 1917 года.
Отрекшийся от престола император Николай II перед своим отъездом из района действующей армии, обратился к войскам со следующим прощальным словом:
“В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения мною за себя и за сына моего от престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу родину от злого врага. В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его – тот  изменник Отечества, его предатель.








120

Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполните же ваш долг, защищайте доблестную нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, вашим начальникам, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и ведет вас к победе святой великомученик и Победоносец Георгий.
                Николай
8-го марта 1917 года
Подписал: начальник штаба
генерал Алексеев”
8-го марта, позавтракав в последний раз с вдовствующей императрицей-матерью Марией Федоровной, Николай Александрович нежно попрощался с ней и направился в свой вагон. Императорский поезд тронулся, навсегда увозя царя из Ставки.
После убытия бывшего царя с сопровождавшими его членами Государственной думы 8-го марта начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев в отсутствии вновь назначенного Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича 9-го марта принял присягу на верность Отечеству и новому государственному строю от всех чинов могилевского гарнизона и штаба.
10-го марта состоялось заседание Совета в зале Михайловского театра.
Первым выслушали доклад Н.Д. Соколова от исполнительного комитета об осуществленном аресте царской семьи. Докладчик довел также до сведения присутствующих на заседании членов Совдепа о том, что Временное правительство намеревалось отправить низложенного царя в Англию и уже вступило по этому поводу в переговоры с английским правительством.
Исполнительный комитет узнал об этом случайно и признал, что такими действиями Временное правительство нарушает договор, заключенный им с исполнительным комитетом.
Для того чтобы не допустить отъезд царя из России, исполнительный комитет отправил в Царское Село свою комиссию вместе с военными частями, которые окружили Царскосельский дворец. Сделав это, исполнительный комитет одновременно вступил в переговоры с Временным правительством, которому уже пришлось санкционировать требования комитета. Действительно, на заседании 7-го марта Временное правительство имело четкое решение об отправке царской семьи в Англию. Керенский, выступая на этом заседании, сообщил о том, что Временное правительство взяло на себя ответственность за личную безопасность царя и его семьи. Это обстоятельство мы выполним до конца. Царь с семьей будет отправлен за границу в Англию, я сам довезу его до Мурманска. Этим Керенский разоблачил правительственный секрет, его выступление вызвало в советских кругах величайшее негодование против Временного правительства.
В силу настойчивых требований планы по отправке царя и его семьи за границу изменились.
Причиной невозможности вывоза царской семьи за границу было противодействие
Временному правительству со стороны Петроградского Совета.








121

Не все члены президиума Совета поддерживали образование Думой Временного правительства. В первое время своего существования Совет поддерживал Временное правительство, однако, позже между Советом и Временным правительством образовалась вражда, которая окончилась полным разрывом их отношений.


II


На въезде на территорию Александровского дворца стоявшие часовые отдали честь полковнику Романову и сопровождавшему его генерал-адъютанту Долгорукову. Автомобиль проехал мимо них и потихоньку поехал за впереди идущим начальником караула.
Время было около часа дня. Автомобиль подъехал к подъезду №1 Александровского дворца.
Полковник Николай Романов проследовал в подъезд.
В передней в это время находились: обер-гофмейстер граф Бенкендорф, командир запасного батальона 1-го Стрелкового полка штаб-капитан Аксют, комендант дворца штаб-ротмистр Коцебу, адъютант запасного батальона 1-го Стрелкового полка прапорщик Верок, дежурные офицеры, прапорщики Любенский, Клечковский и Калинин.
Николай II вошел нервно-торопливой походкой.
На его неподвижном, землистого цвета лице, и в выражении его, было заметно сильное волнение, похожее на замешательство.
Он энергично пожал руку графу Бенкендорфу, порывавшемуся было, но так и не успевшему что-то сказать, а остальным небрежно кивнул, и почти вбежал по ступеням лестницы, ведущей в верхние этажи дворца в помещение, отведенное для арестованного императора.
Навестив больных детей, Николай поинтересовался о жене.
Фельдфель Деревянко, дядька Алексея, подробно доложил ему, что 9-го марта в Александровском дворце был Главнокомандующий Петроградского округа, который объявил об аресте его семьи и о порядке поведения арестованных. Николай решил уточнить:
- В настоящее время кто проживает во дворце?
- Кроме царицы, детей и прислуги, - ответил Деревянко, - проживают: обер-гофмаршал Бенкендорф, фрейлина Вырубова, фрейлина графиня Гендрикова, два врача.
- Какая имеется связь?
- Все телефонные сношения с дворцом прекращены. Оставлены лишь четыре телефона: два у ворот дворца и два в караульных помещениях, причем ими имеют право пользоваться исключительно чины караула. Действие провода, проложенного к
центральной станции, прекращено.
Задав еще несколько вопросов Деревянко, Николай помолчал, потом проговорил








122

устало:
- Хорошо. Потом мы еще потолкуем. Сейчас мне нужен телеграфный бланк.
Через некоторое время к нему зашел камердинер и взял собственноручно написанную Николаем II телеграмму его матери, Марии Федоровне.
Телеграмма гласила: “Приехал благополучно. Не беспокойся… У Марии тоже корь… Всех нашел в хорошем состоянии… Мысленно с тобой. Николай”.
Камердинер с телеграммой ушел в караул. Николай II отправился к жене.


III


Царица, больная, страстная, неуравновешенная, тяжело переживала перемену в своей судьбе. Когда впервые явился к ней великий князь Павел Александрович, бледный, больной, и сообщил ей, что государь в Пскове на ходу подписал отречение, она долго отказывалась этому верить: это невозможно…! Это не входило в ее голову… И, наконец, поняла.
- Так, значит, отныне я уже только сестра милосердия…, - задумчиво проговорила она, глядя пред собой красивыми, остановившимися глазами.
Но тотчас же ее энергия воскресла: все это еще можно поправить – только бы Ники был тут! И с раннего утра она по разным направлениям послала ему ряд срочных телеграмм, но курьер вернулся с телеграммами обратно. Почтовый чиновник, вчерашний раб, узнавший за ночь, что он всегда был, в сущности, левее кадетов, поперек телеграмм царицы синим карандашом развязно написал: “Местопребывание адресата неизвестно”. Царица вся так и загорелась, но сделать уже было ничего нельзя. Чины собственного Его величества конвоя, люди, которые во дворце как сыр в масле катались, которых царская семья ласкала и баловала, как только могла, даже все офицеры, вдруг появились во дворце  надушенные, напомаженные, не довольствуясь простым красным бантиком, нацепили через плечо огромные красные ленты и смотрели новыми, наглыми, подлыми глазами. Матрос Деревянко, дядька наследника, живший во дворце как свой человек, теперь развалился в креслах и требовал, чтобы Алексей подавал ему то это, то другое. Любимцы царской семьи, матросы с императорской яхты “Штандарт”, жизнь которых была около царя сплошной масленицей, заметили, что великие княжны, развлекаясь, стали часто кататься в своей беленькой шлюпке по Царскосельскому пруду, за ночь всю эту шлюпку обгадили и исчеркали похабными надписями и рисунками. Все это царица чувствовала с особой болью и, усиленно куря, вспоминала ужасные слова Григория, что, пока он жив, все будет хорошо. Да вот уже его нет! Следовательно? И она холодела. Но как же та Мария Михайловна, старица новгородская, которая предсказала ей скорое окончание войны, близкое замужество ее дочерей, безоблачное будущее? Да неужели же все это был
один сплошной заведомый обман? Обман со стороны людей такой неправедной жизни? Нет, это не может быть, не может быть! Да, конечно, преобладает сбитый с толку Думой,








123

газетишками, жидами и революцией народ, который снова потребует обожаемого монарха назад! И она курила, курила, курила и, мучаясь, передумывала все одни и те же ужасные мысли, худела и глядела на мужа и детей новыми глазами, в которых был и страх, и страдание, а по ночам не спала…


IV


Революционные власти лишили царскую семью свободы.
Лишение свободы было обставлено рядом демаршей в виде постановлений и митингов, на которых звучали призывы о расправе с царской семьей, а также оголтелой клеветой на государя и государыню, развязанной в прессе… Все чаще появлялись требования “трудового народа” заключить “Николая Кровавого в Петропавловскую крепость”. С новой силой зазвучали призывы к цареубийству. Появились и добровольцы исполнить эти призывы.
9-го марта в Александровский дворец прибыл левый эсер Мстиславский (псевдоним Сергея Дмитриевича  Масловского). Масловский был тесным образом связан с генералом М.В. Алексеевым. Будучи полковником Генерального штаба, еще в 1915 году он предлагал своим “братьям” убить царя. Он возглавлял Военную комиссию исполнительного комитета и активно сотрудничал с Керенским.
Он прибыл в Александровский дворец во главе 2-го Стрелкового полка с целью при необходимости любой ценой обезопасить революцию от возможности реставрации, смотря по обстоятельствам, или вывезти арестованных в Петербург, в Петропавловскую крепость, или ликвидировать вопрос здесь же, в Царском. При этом он, Масловский, выполнял поручение Петроградского Совета, имел мандат, подписанный Чхеидзе.
Но цель была заранее невыполнимой. Было совершенно ясно, что охранявший царскую семью в Александровском дворце отряд во главе с полковником П.П. Коцебу, подчинявшийся напрямую генералу П.Г. Корнилову и Временному правительству, не даст без санкции вывезти царя из дворца, не говоря уже об его убийстве. Масловский этого не мог не понять.
Масловского встретил командир 1-го полка капитан Аксюта, которому он предъявил свои бумаги исполнительного комитета. Однако, заметив, что Аксюта встретил его не особенно дружелюбно, а к бумагам его отнесся с подозрением, он не решился сказать ему истинную цель своей командировки, а заявил, что он желает лишь увидеть своими глазами, здесь ли государь. Тогда капитан Аксюта обыскал карманы полковника Масловского и, убедившись, что при нем нет никакого оружия, пропустил в Александровский дворец, причем ему был представлен подробный план последнего.
Дабы дать возможность убедиться Масловскому, что Николай находится во дворце,    
что бывший царь через десять минут пройдет по коридору.
Николай, проходя мимо Масловского и окружавших его офицеров, был,








124

по-видимому, смущен, приостановился, как бы желая что-то спросить, и пристально взглянул на Масловского. Однако вопроса не задал, а пошел дальше. Бывший царь был в кителе, без оружия. Масловский тщательно осмотрел, как организована охрана дворца. Он убедился, что она надежна и что всякая возможность бегства бывшего царя устранена, о чем и доложил по приезде в Петроград исполнительному комитету Совета рабочих и солдатских депутатов.


V


В другой раз не такую тревожную, но еще более горькую минуту пришлось пережить Николаю во время смены караула. Новый караульный начальник, приложив руку к козырьку, отрекомендовался стоящему тут же Николаю (во время смены караула сменяющийся караульный начальник сдает вступающему арестованных Николая и Александру, для чего они являются с докладом к дежурному офицеру).
- Начальник караула прапорщик такой-то! – отчеканил дежурный офицер.
Николай отнял руку от козырька, протянул ее офицеру. Последний, сделав два шага назад, сказал:
- Господин полковник, было время, когда русский народ простирал к Вам свои руки, но Вы оттолкнули их. Теперь я, как сын этого народа, не считаю возможным взять Вашу руку.
Николай с протянутой рукой сделал шаг вперед и сказал едва слышно:
- Забудьте прошлое.


VI


В начале Царскосельского заключения император свободно гулял по парку, занимался физическими упражнениями, чистил снег, колол лед. Часто с государем были его дети. Собиравшаяся возле ограды толпа наблюдала за ними. Отношение к государю и его семье было в целом доброжелательное. Для Временного правительства создалась опасная ситуация, когда в глазах простого народа царская семья все больше приобретала ореол мученика. Особенно такое отношение усиливалось по мере углубления “великой и бескровной”, с ее безобразиями и анархией.
Власти, с одной стороны, приступили к усилению антицарской агитации, используя для этого все возможные средства. Примером этому может служить подстрекательская и
попустительская политика революционных властей к разгулу хулиганства и глумления по
отношению к царской семье.








125

С первых дней некоторые офицеры и солдаты охраны вели себя по отношению к государю нагло и оскорбительно. По своему усмотрению ограничивали его в прогулках по парку, демонстративно курили в его присутствии. Возле дворцовой охраны солдаты убили собаку колли, с которой царь любил прогуливаться по парку, кормил ее. Царя это очень обидело. Он выказал недовольство начальнику охраны, но виновных никто не искал, и никто не был наказан.
В первый вечер после перехода дворца в руки революционных солдат вдруг в парке стукнул винтовочный выстрел, за ним другой, третий… У царедворцев невольно вытянулись лица, и глаза тревожно насторожились.
- Что это может быть? – тихо сказал Долгорукий.
Опять застукали беспорядочно выстрелы, послышались возбужденные крики, стук тяжелых сапог на дорожках. И опять выстрелы.
Царь подошел к окну.
- Будьте осторожны, Ваше высочество…, - сказал Бенкендорф. – Пуля может легко задеть и…
- Ах, посмотрите, что они делают! – глядя в окно, воскликнул царь.
Оба генерала бросились к окнам. В нежном сумраке весеннего дня по парку с винтовками в руках метались солдаты, а между ними в паническом ужасе носились легкие и прекрасные ручные косули царя. Один из солдат тащил за ноги уже убитую козу, и красивая головка бедного зверька с изящными рожками печально волочилась по гравию дорожки, оставляя кровавые следы на  ней. Другие солдаты старались загнать обезумевших козочек в угол и все палили по ним из винтовок.
- Какая мерзость! – стиснув зубы, невольно пробормотал Долгорукий.
Но они, прежде всего, могут перестрелять людей…, - сказал царь. – Надо как-нибудь остановить их… Ах, смотрите.
Одна из козочек с перебитыми передними ногами рухнула на землю, ткнулась в нее своей черненькой, точно лакированной мордочкой. Разгоряченные охотой солдаты с исступленными лицами подлетели к ней и стали прикладами молотить по хорошенькой головке. Царь, побледнев, отошел от окна…
Камердинер Волков пришел с докладом, что солдаты забавляются охотой в парке на любимых коз государя.


VII


Согласно воле Временного правительства Керенский лично разработал инструкцию, которая устанавливала режим в Царском, и передал ее для руководства коменданту. Инструкция вводила:
а) полную изоляцию царской семьи и всех, кто пожелал остаться с нею, от внешнего мира;








126

б) полное запрещение свиданий со всеми заключенными без согласия Керенского;
в) цензуру переписки.
Установлена была двойная охрана и наблюдение: внешняя, принадлежавшая начальнику гарнизона, и внутренняя, лежавшая на коменданте.
Вводя указанный режим, Керенский установил в то же время, как руководящее начало, невмешательство во внутренний уклад жизни семьи. Они в этом отношении были совершенно свободны.
В инструкции указывалось, какие блюда может кушать семья. Керенский в инструкции требовал, чтобы заключенный царь был скромен, чтобы семья “впредь воздерживалась употреблять горячие закуски”.


VIII


Режим, установленный Керенским немедленно проводился в жизнь полковником П.А. Коровченко, сменившим коменданта Коцебу и лично знавшим Керенского еще до революции (впоследствии Коровченко командующий войсками сперва Казанского, потом Ташкентского округов, где он был разорван на части большевиками). Коровченко был очень образованный и неглупый, но чрезвычайно нетактичный и грубый человек. Он позволял себе, получив и прочитав письма, носить их в кармане и не выдавать их адресату, рассказывая в то же время в посторонних разговорах содержание этих писем.
Императору было запрещено писать матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне и своим сестрам и брату, а также вести переписку с английским королем.
Коровченко заставлял охрану, чтобы она требовала строгого выполнения инструкции царем и его семьей и часовые беспрекословно исполняли инструкцию.
Для прогулки государь вышел из дворца. Быстрым шагом он направился к большой аллее. Вдруг словно из-под земли появился часовой и заявил императору, что ему нельзя идти в этом направлении. Государь махнул рукой, но повиновался и пошел назад. Но тут произошло то же самое: другой часовой преградил ему путь, а какой-то офицер стал объяснять государю, что поскольку он находится на положении арестанта, то и прогулка должна быть такой же, как в тюремном дворе.
Каждый раз, когда выходил государь на прогулку, его окружали несколько солдат с винтовками и примкнутыми штыками под командой офицера и следовали за ним по пятам. Он точно каторжанин среди караульных. Распоряжения менялись ежедневно, или, может быть, офицеры понимают их каждый на свой лад! Когда он возвращался днем во дворец после прогулки и хотел войти через запасную дверь, часовой перед дверью останавливал государя словами:
- Господин полковник, здесь проходить нельзя.
Государь отвечал:
- Это ведь глупо полагать, что Ваше поведение покалечит мне душу. До чего же это








127

мелко Вы пытаетесь унизить меня, называя “полковником”. В конце концов, это очень почетная должность.


IX


Постоянно делались попытки морального и психологического давления на царскую семью. В апреле 1917 года на пересечении двух аллей, хорошо просматриваемых из Александровского дворца, революционеры устроили похороны солдат погибших в февральские дни. Примечательно, что похороны устроены Временным правительством в Страстную Пятницу, и государь просил перенести их на другой день, но ему было в этом отказано. Возле этой могилы, особенно по праздникам проходили процессии (демонстрации) с музыкой, игравшей марсельезу и всегда один и тот же похоронный марш Шопена.
Из-за этих церемоний членов царской семьи выпускали гулять позже обыкновенного, пока митингующие не покидали парк. Этот несчастный похоронный марш преследовал царскую семью долго и невольно они посвистывали и напевали его до полного одурения. Солдаты говорили членам царской семьи, что им надоели эти демонстрации, кончавшиеся обыкновенно скверной погодой и снегом.
Когда великой княжне Марии Николаевне понадобилась медицинская помощь, и был приглашен врач со стороны, то руководство охраны потребовало, чтобы на осмотре присутствовали офицер и двое солдат.


X


Еще одним моральным воздействием на царскую семью стало надругательство над останками “друга” царской семьи Г.Е. Распутина, произведенное по личному приказу Керенского.
Распутин был похоронен в Царском Селе возле парка на большой поляне, которую было видно из дворца. По Петербургу ходили слухи о том, что над прахом проклятого мужика царица в свое время обещала построить монастырь и во дворце готовились Григория канонизировать, то ходили другие слухи – над могилой его уже происходят чудеса. Совершенно ясно: могила Григория представляет огромную государственную опасность. Первыми осознали эту опасность доблестный гарнизон Царского Села, в самый день присяги его Временному правительству, солдаты, охранявшие Царское Село и
семью низвергнутого царя, собравшись на огромном митинге, постановили удалить с территории Царского Села труп Григория, о чем известили официальной телеграммой








128

Таврический дворец. Временное правительство собиралось обсудить дело на экстренном совещании – сперва одно, а потом совместно с Советом рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов запретило солдатам принимать какие-либо меры по отношению к могиле Распутина, и для охраны ее немедленно выслали броневой дивизион из пяти машин с пулеметами, причем, однако, начальнику отряда правительством было категорически воспрещено этими пулеметами пользоваться.
Но мирные броневики Временного правительства опоздали: доблестные воины Царского Села с лопатами уже приступили к вскрытию могилы. Пленная царица, увидев из окна дворца труды воинов, пришла в безграничный, панический ужас и бросилась к начальнику караула – он относился к царской семье с сочувствием – с мольбой принять меры для защиты могилы святого человека.
- Бог накажет всех нас, всех за это кощунство! – в исступлении повторяла она, хватая его за руки. – Идите, уговорите их, спасите нас…
И вся, подергиваясь в страшных судорогах, она вдруг повалилась в жестоком истерическом припадке. Взволнованный начальник караула отправился уговаривать солдат, но те в полном сознании своего революционного долга, отказались повиноваться.
- Мы несем охрану дворца, но категорически отказываемся охранять могилу Гришки! – гордо заявили они офицеру.
Он спешно телефонировал в Совет рабочих и солдатских депутатов и в Таврический дворец. Его успокоили: грозные броневики Временного правительства уже в пути. И действительно, на рассвете они прибыли в Царское Село и – увидели разрытую могилу и военный грузовик, на котором стоял гроб Григория. Взвод вооруженных солдат охранял прах опасного мужика.
Броневики стали вокруг гроба Григория в ожидании дальнейших событий: в манеже шел огромный солдатский митинг, на котором решалась дальнейшая судьба праха Григория. Митинг протекал довольно мирно, пока на трибуне не появился какой-то солдат Елин. В одной руке у него было маленькое в красном переплете Евангелие, а в другой – старинный образок, украшенный шелковым бантом. На обратной стороне образка была нарисована рамка, а в нее были вписаны имена царицы и дочерей ее: “Твоя Александра, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия”, а вокруг рамки стояла надпись: “Спаси и помилуй нас” и было изображено пять крестов. На лицевой стороне образка было мелко написано: “И Алексей”. Елин пустил в толпу митингующих солдат эти вещественные доказательства преступности и вредности царской семьи и мужика Григория, а сам потрясал руками, громил царицу и Двор, и Григория, от которого, как писалось во всех газетах, погибла вся Россия. И после многих и бурных споров митинг постановил: отправить гроб и вещественные доказательства в распоряжение петербургского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Узнав об этом постановлении, Временное правительство строго приказало по телефону своим броневикам ни в коем случае не допускать гроба Григория в столицу. Это может вызвать волнение народа.
- Да как же я могу воспротивиться, когда мне категорически воспрещено пускать в дело оружие?! – взмолился начальник броневого отряда.








129

- Ну, это нам на месте виднее…, - лихорадочно бубнила телефонная трубка. – И гроб сюда не пропускайте и пулеметов в дело пускать нельзя…
Командир броневого отряда впал прямо в бешенство и не знал, что делать. И опять по телефону из Петербурга: комиссар Временного правительства пожелал разъяснить начальнику отряда, что приказ “воспрепятствовать” исходит от Временного правительства, а приказ “ни в коем случае не стрелять – от Совета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих всей России депутатов, и посоветовал офицеру лучше слушаться Временное правительство. Путанный и нелепый разговор этот закончился тем, что броневой дивизион в отчаянии бросил все и отправился обратно в Петербург. Но не успели грозно-мирные машины стать на свое обычное место в Михайловском манеже, как последовало новое распоряжение свыше: немедленно снарядить броневики и выехать на Выборгское шоссе между станциями Ланская и Шувалово для охраны порядка – толпа восставшего народа сжигает там труп Григория и возможны “эксцессы”. Туда были двинуты грузовики с вооруженными солдатами Волынского полка и конный отряд Гвардейского полка.
Там, среди широкой поляны, уже густо дымил огромный костер. Солдаты под командой своего товарища Локотникова с величайшим усердием подтаскивали все более и более бревен, сучьев и дров. Темный дым тяжелыми завитками поднимался в низкое серое небо. Вокруг было черным-черно от сбежавшегося со всех сторон народа… И вот блеснули в темном дыму первые языки пламени, дым посветлел, и костер, свистя и шипя, занялся бело-красными полотнищами огня. Солдаты, опаляемые пламенем, под командой все того же распорядительного Локотникова, сняли черный глазетовой гроб с грузовика, но все никак не могли приблизиться с ним к жарко полыхавшему костру достаточно близко. Но вот костер несколько прогорел, ветер отнес пламя в сторону, и солдаты установили гроб на длинные жерди, с большими усилиями вдвинули его, наконец, в самую середину огня, а сверху его накидали много дров.
- Во, здорово! – слышалось в толпе. – Теперя в момент огонь все покончит… Гляди, ребята!
Тысячные толпы народа, прискакавшие пожарные с замиранием сердца следили, как в страшных разливах бушующего огня сгорало все зло, отравившее и погубившее страну. Было видно, как занялся белыми мелкими языками черный гроб, как раскололся он на части, как, пылая, неуклюже вывалился из него вниз головой, в самое пекло, распухший труп, как в один миг раздел его огонь. Тяжкий смрад тихо разлился над луговиной, над толпой и подался в небо, и когда ветер наносил дым на толпу. Все должны были затаить дыхание, чтобы не была слышна эта головокружительная вонь. Солдаты, обжигаясь в нестерпимом жару, с невероятными усилиями и полным самоотвержением подбрасывали в огонь еще и еще дров. Усиливавшийся ветер крутил пламя туда и сюда, и казалось, то плясали средь поляны какой-то колдовской танец красивые, как кровь, золотые змеи. И с еще голых, обступивших поляну деревьев, ветер срывал последние уцелевшие среди зимних бурь листочки, и золотые кораблики эти растерянно метались
над дымом и смрадной поляной и налетали на огонь, на одно мгновение превращались в каких-то живых золотых бабочек и – исчезали навсегда… И так проходили и час, и два, и








130

три, пока не наступил вечер, и не обнаружилось, что топлива взять уже более негде. Огонь доедал последнее, и заметно утихал. Томились любопытством и войска, и толпы, вытягивая шеи, неудержимо надвигались все ближе и ближе к черному, выжженному кругу, среди которого напряженным светом сиял догоравший костер: всем хотелось видеть, что осталось. Но не было видно ничего…
Совершенно охрипший, но неугомонный солдат Локотников с деловым видом злокаточно, как будто Распутиных приходилось ему жечь ежедневно – осмотрел кучу углей.
- Эй, товарищи пожарные! – крикнул он уверенно. – Теперь можете заливать.
И это его приказание, как и все другие, было исполнено немедленно: пожарные быстро приладили все, что нужно, и с видимым удовольствием направили на догорающий костер мощную, трещавшую от сильного напора, струю воды. Белый пар, шипя, окутал на некоторое время луговину, и толпа неудержимо надвинулась еще ближе к парившей куче.
- Стой… Куда? Осади! – сурово распоряжался Локотников. – Осади, говорят, товарищи! Что за безобразие…! Товарищи солдаты, нуте-ка, отодвиньте их маленько…
И опять было все в его тоне что-то до такой степени уверенное в себе, что ближайшие части войск разом оборотились к толпе, которая нехотя подалась назад.
- Вишь ты…, - слышались голоса. – Уж и посмотреть нельзя.
- Берись за лопаты, товарищи, - строго и распорядительно приказал солдатам-сожигателям Локотников. – И все это горелое место, значит, пройти на штык…, чтобы и следу не было.
Дружно, почти весело, закипела работа, и в какие-нибудь десять-пятнадцать минут все обожженное место было вскопано, как под огород. Народ, который во время сожжения Григория был сдержан – его волновало и смущало необыкновенное зрелище – теперь, когда все было кончено, точно оживился: послышались громкие речи, спор, даже смех. Местами, во всем этом шумном говоре, всякое мало-мальски чуткое ухо улавливало какие-то фальшивые нотки: люди, казалось, и смеялись, и говорили, точно не для себя, а для кого-то другого, как актеры на сцене…
- Товарищи! – послышалось над сумеречной галдящей поляной.
Все обернулись.
Солдат Локотников уже взгромоздился на грузовик, на котором привезли гроб Григория, и стоял над толпой, видимо, готовясь говорить.
- Товарищи! – совсем осипшим голосом повторил он, явно уже из последних сил. – Внимание!
И солдат Локотников с полным усердием произнес над надвигающимися сумерками горячую речь о темных силах, погубивших великий народ, о необыкновенных завоеваниях революции и светлом будущем России…
- Ура…, - закричали со всех сторон люди. – Ура…
И войска, и зрители, кто, самоуверенно глядя, а кто неопределенно, тяжело задумавшись, торопливо расходились во все стороны. И многие уносили в душе тупое
недоумение: что такое это было тут сделано и зачем? Неясная бесполезность шумного деяния томила, как кошмар. И точно в испуге перед сознанием чего-то рокового, они








131

торопливо убегали в сумерках во все стороны… Только несколько женских теней, набожно крестясь и вздыхая, боязливо рылись среди черных головешек. Они ни на волос не верили клевете и зубоскальству жидовских газет над благочестивым старцем-молитвенником и внутренне стонали над совершенным злодеянием. И выбрав какую-нибудь черную, еще теплую чурку на память о святом, они, спрятав ее за пазуху, торопились уйти со своей реликвией поскорее прочь…


XI


С первых же дней началось оскорбительное вмешательство в личную жизнь царской четы. Происходило это по личному почину Керенского.
Все эти притеснения были оформлены Временным правительством в юридическую оболочку 17-го марта 1917 года, решением Временного правительства была учреждена Верховная чрезвычайная Следственная комиссия (ВЧСК), первая ЧК.
Первая ЧК была создана с целью “исследовать” деятельность царя и царицы и других видных деятелей “старого режима” для установления, был ли в их действиях в период войны с Германией “состав преступления”. Именно необходимостью “тщательного расследования” объяснил Керенский причины оставления царской семьи под арестом. Керенскому нужна ЧК, чтобы выдвинуть лживые обвинения в адрес царя и царицы. Оклеветать и унизить императора Николая II и императрицу Александру Федоровну – вот истинная цель комиссии.
Естественно, по словам Керенского, эта комиссия должна была быть “справедливой и беспристрастной”, так же как и суд, перед которым должен был предстать свергнутый государь. Однако с первых же дней все в деятельности этой комиссии было прямо противоположно заявленным Керенским принципам и вообще уголовно-процессуальному праву. Во главе комиссии был поставлен известный адвокат по политическим процессам, присяжный поверенный, хороший знакомый Керенского Н.К. Муравьев. Муравьев был помощником Керенского, которого министр юстиции назначал по своему личному выбору в марте 1917 года. Керенский считал, что Муравьев подходящий председатель: докопается, не отстанет, пока не выскребет яйца до скорлупы.
Изначально действия Муравьева направлялись и руководились Керенским, и комиссию Муравьева можно с тем же успехом назвать “комиссией Керенского”. Заступив на должность председателя ЧСК, Муравьев принялся к расследованию с усердием. Будучи обязанным по должности быть образцом нейтральности и объективности, Муравьев открыто признавался в ненависти к царской семье, занимался “обличительством” подследственных (Штюрмера, Вырубовой и других). В недоказанных преступлениях кричал на некоторых из них на допросах, откровенно клеветал и лгал.
Муравьев считал правдоподобными все глупые сплетни, которые ходили о том, что царь готов был отдать фронт немцам, а царица сообщала Вильгельму II о движении








132

русских войск.
Комиссия, несмотря на все старания, не могла найти никаких компрометирующих сведений о царской чете. Тем не менее, Муравьев заявил журналистам, что “обнаружено множество документов”, изобличающих бывших царя и царицу.
Когда военный следователь полковник С.А. Коренев после подробного ознакомления с делом бывшего военного министра генерала М.А. Беляева доложил комиссии, что ничего сугубо преступного найти не смог и предложил его освободить из-под ареста, то разыгралась следующая сцена.
- Как освободить? – взорвался бывший адвокат Муравьев. – Да Вы хотите навлечь на нас негодование народа. Да если бы Беляевы и совсем были не виновны, то теперь нужны жертвы для удовлетворения справедливого негодования общества против прошлого.
Нужны жертвы! Вот истинная цель созданной выбрать и принести жертву молоху революции! А для этого были хороши все средства.
Содержание арестованных представителей “старого режима” в Петропавловской крепости были ужасными: побои, измывательства, лишение прогулок, отказ в предоставлении медицинской помощи – вот в каких условиях находились люди, чья вина не была никем доказана. Бывший председатель Совета министров Б.В. Штюрмер был замучен до смерти в Петропавловской крепости.
Больной, истощенный старик, страдающий хронической болезнью почек, Штюрмер попал в сырую, холодную камеру Трубецкого бастиона, где в полном одиночестве, терпя постоянный мучительный голод, в самых отвратительных условиях лишения элементарнейших требований комфорта, он был обречен неизбежно на мучительную, долгую агонию, при которой оставалось только мечтать о смерти, надеяться на нее и ждать ее, как желательную избавительницу. Обращение с заключенным было ужасное: ему приходилось переносить не только самые грубые издевательства и оскорбления, но и побои.
Об ужасном положении Штюрмера знал и тогдашний министр юстиции Керенский и последующие за ним министры того же ведомства и все вообще “начальствующие лица”. Родственники и друзья заключенных осаждали их всех просьбами умилостивиться и оказать содействие к облегчению страданий их жертв злобного торжества, но на все просьбы они отвечали злорадными отговорками, а то и прямо насмешками. Но все приедается быстро: развлечение, доставляемое глумлением и издевательством над умиравшим, находившемся в полной их власти стариком, на которого сыпались площадные ругательства, толчки, пинки и побои (его много били по щекам) – все это удовольствие надоело – хотелось чего-либо более пикантного. И вот люди, одетые в мундиры бывших доблестных русских воинов, придумали новый способ развлечения: поочередно “справа по одному” они стали подходить к Штюрмеру и мочиться на его лицо. Когда он был уже в агонии и умирал, жена и другие хотели войти в комнату, их задержали караульные и объявили, что никого не пропустят. “Никого не пропустим! Пускай
околевает при нас и только при нас. Много чести ему прощаться с родственниками”.
Главное, что пытались выбить из арестованных (Воейкова, Вырубовой)








133

следователи ЧСК, были доказательства “измены” императора, и, в особенности, императрицы.
Узники Петропавловской крепости страдали за свою преданность царю. Собственно, этого и не скрывали организаторы судилища. Ю. Ден по ее просьбе доставили к Керенскому, и она просила его выпустить ее из тюрьмы.
Между ними состоялся разговор:
- Я хочу просить у Вас, - спросила Ден, - почему меня арестовали. Политикой я никогда не занималась, она меня совершенно не интересует.
- Послушайте, - ответил Керенский. – Во-первых, Вас обвиняют в том, что Вы добровольно остались с их величеством, хотя не имели никакого официального положения при Дворе.
Затем Керенский сказал Ден еще одну вещь, которая проливает свет на истинные цели его “правосудия”.
- Послушайте, госпожа Ден, - продолжил Керенский. – Вы знаете слишком много. С самого начала революции Вы неизменно находились в обществе императрицы. Если захотите, то сможете совершенно иначе осветить недавние события, относительно которых мы придерживаемся иного мнения. Вы – опасны.
В этих словах Керенский искренен: он пришел к власти преступным путем государственного переворота. Этот переворот объяснялся интересами Родины, тем, что правящий режим ее предал, и так далее. При этом наивно было бы полагать, как думают некоторые, будто бы Керенский и ему подобные верили во все, что они говорили. В большей части своих речей они сознательно лгали. Поэтому после захвата власти временщики боялись, что их ложь будет обнаружена и тогда станет вопрос об их ответственности за совершенные преступления. В условиях, когда был жив единственно законный представитель власти, император Николай II и его наследник цесаревич Алексей Николаевич, мог бы встать вопрос о призвании одного из них на царство. Временное правительство делало все, чтобы не допустить этого. А поэтому все те, кто знал правду о реальных событиях и кто был предан государю, должны были быть устранены и оклеветаны, точно так же, как и сам государь.
Реальные цели и задачи ЧСК были прямо противоположны “беспристрастности” и “справедливости”. Главными целями ЧСК были вовсе не объективные доказательства, добытые в ходе подлинного следствия. Главная задача ЧСК состояла в том, чтобы ложь о “слабоумии” царя, об измене императрицы, о гнилости царского режима, о “распутинской клике” вошла бы в плоть и кровь общественного мнения, захватила широкие массы народа. Утверждение этой лжи означало бы утверждение законности  самого существования Временного правительства.
Была еще одна скрытая цель в “расследовании” ЧСК: добиться, чтобы к императору в народе возникло бы равнодушие, или еще лучше, стремление его убить. Тогда бы насильственная смерть Николая II по решению ли “справедливого” суда, или от руки депутата, типа Масловского, или самосуда народа была воспринята в народе и
общественности спокойно или с воодушевлением, как, например, во Франции, когда король был казнен под улюлюканье революционной толпы.








134

Несмотря на все старания, деятельность ЧСК в обвинительной части полностью провалилась. Причин здесь было несколько: во-первых, полная невинность государя и государыни и всех арестованных лиц, а во-вторых, как ни странно, деятельность членов самой комиссии. Несмотря на то, что Керенский формировал свою комиссию из личностей, подобных ее председателю, все же не все в ней оказались таковыми. Среди последних, безусловно, было много порядочных людей, которые дорожили своей репутацией, гордились своей профессией и были честны.
Порядочным человеком был товарищ прокурора В.М. Руднев. Его объективность выделяет и Вырубова: “Меня привели на первый допрос, - вспоминает она. – За большим столом сидела вся ЧК – все старые и седые: председательствовал Муравьев. Вся процедура напоминала мне дешевое представление комической оперетки. Из всех них один Руднев оказался честным и беспристрастным”.
Но Руднев был не одним порядочным профессионалом комиссии. Эти порядочные профессионалы своей принципиальностью способствовали тому, что планы Керенского и Муравьева были сорваны. Они констатировали, что не нашли в действиях подследственных никакого состава преступления, а когда Муравьев пытался их заставить изменить свое мнение, некоторые из них, например, Руднев, подали в отставку. Тем не менее, летом 1917 года Керенский был вынужден признать, что в действиях Николая II и его супруги не нашлось состава преступления, то есть измены. Керенский подтвердил английскому послу Бьюкенену:
- Не найдено ни одного компрометирующего документа, подтверждающего, что царь и царица когда-либо собирались заключить сепаратный мир с Германией.


XII


Царскосельский дворец, точно крепко потрепанный бурей корабль, сумрачно плыл по грозно бушующему океану революции. Непривычная тишина царила в нем. Огромное большинство царедворцев разбежались в первые дни революции, бросив своего царя в несчастье на произвол судьбы. Осталось при царской семье человек пять-шесть из всей прежней свиты. Не приезжали больше представители иностранных держав, не приезжали министры с докладами и важные генералы, исчезли торжественные красные лакеи – декорации остались, но огромное число актеров старой, длинной пьесы исчезли, и странная, жуткая тишина стояла теперь на большой опустевшей сцене. И непривычно много было всюду солдат – и в парке, и вокруг парка, и в самом дворце.  Но не тех солдат, которые еще недавно каменели в ужасе и восторге при виде действительно обожаемого монарха, а солдат новых, серых, распущенных, горластых, грубых, которые дерзкими глазами следили за каждым шагом своих узников, и, когда царь, гуляя, шел
туда, куда ему почему-то идти было нельзя, вчерашний раб грубо загораживал ему дорогу ржавой винтовкой и сердито говорил:








135

- Сюда нельзя, господин полковник!
Итак, недавно еще всемогущий царь, повелитель колоссальной страны, покорно повиновался. А когда кто-нибудь из царской семьи подходил к окнам в парк, караульные солдаты нарочно, на смех, начинали мочиться, а другие прямо за животики хватались: так им была смешна проделка их товарищей. Царь не сердился на серую солдатню, точно каким-то внутренним, таинственным чутьем понимал, что сердиться на них нельзя. Но зато тем тяжелее и больнее были те удары, которые не стеснялись наносить ему в лицо и его совершенно беззащитной семье караульные офицеры. Сознавая тяжесть и даже опасность их положения в революционной, все более и более разлагающейся армии, царь был особенно мягок с ними, всегда подавал им руку, расспрашивал их об их положении и приглашал к обеду.
Однажды за обедом царской семьи присутствовал приглашенный таким образом молодой полковник гвардии Стрелкового полка. Полк этот царской семьей был особенно любим. Молодой полковник держал себя за столом не только сухо, но даже прямо враждебно: это был один из очень в те дни многих гвардии полковников, которые вдруг с восторгом, хотя и без удивления, узнали, что они всегда были, в сущности, левее кадетов: цари проходят, карьера остается. И вот после того, как обед закончился – Временное правительство поторопилось значительно упростить его – царь, как всегда, прощаясь, протянул полковнику руку.
Тот не принял протянутой руки.
- За что?! – с дрожью в голосе проговорил царь и покраснел.
- Мои воззрения не соответствуют Вашим, полковник, - сухо отвечал гвардии полковник: он, в самом деле, не раз слыхал, что у людей бывают какие-то воззрения.
- Сколько раз говорила я тебе, что не следует подавать руки…, - вся побелев, тихо сказала царица. – Ты видишь теперь, что я была права.
Молодой полковник, исполнив, таким образом, свой долг перед революцией, церемонно поклонился общим поклоном и, чрезвычайно довольный собой, вышел из столовой. Он усиленно рассказывал о своем подвиге направо и налево и был чрезвычайно доволен, когда все это было пропечатано в газетах. Но царь с этого дня перестал подавать руку незнакомым офицерам и разговаривать с ними.
Снаружи царь был спокоен. По-прежнему он любил, чтобы ни завтрак, ни обед не запаздывали, чтобы жизнь шла аккуратно, по-прежнему он любил читать семье вслух по вечерам, с огромным удовольствием расчищал в парке снег и пилил дрова, совсем не смущаясь теми ротозеями, которые часами простаивали за чугунной решеткой парка, глядя, как работает “б. царь” – так называли теперь государя все газеты с “Новым временем” во главе: оно тоже вдруг узнало, что оно было всегда, в сущности, левее кадетов, и с упоением заливало и царя, и его семью, и всю династию, и весь режим зловонными помоями… А вечером, перед сном, царь неотменно раскрывал свою тетрадь в черном сафьяновом переплете и аккуратно, обстоятельно, не торопясь, вносил в нее все несложные события своей новой жизни: что прочитал вслух своим детям, сколько
деревьев срубил и распилил, какова была в этот день погода.
В глубине души его происходил теперь тихий и сложный процесс, который он








136

совершенно не сознавал, которого он по простоте своей не мог бы определить даже и приблизительно, но который, тем не менее, был простой натуре его чрезвычайно приятен: он, недавно могучий царь, теперь только к пятидесяти годам своей жизни начал видеть – временами, точно просветами – настоящую, а не поддельную жизнь, настоящих, живых людей, а не тех, то серых, то залитых золотом кукол, которые то деревянно отвечали ему “так точно, Ваше императорское величество”, то подобострастно смотрели на него жадными глазами, выжидая только удобного случая, чтобы чего-нибудь у него выпросить. Теперь он уже не мог никому ничего дать и, мало того, теперь быть с ним в человеческих отношениях было не только не выгодно, но даже и опасно: офицера Коцебу за человеческое отношение к царской семье Керенский приказал посадить на долгое время в тюрьму. И потому теперь царь стал просто человеком, и люди стали для него просто людьми.


XIII


Керенский лично контролировал все, что связано с царской семьей, не допуская никого, в том числе и главу правительства Львова, к этому вопросу.
Впервые с государем и его семьей Керенский встретился 21-го марта 1917 года. Официально Керенский прибыл в Царское Село с целью ознакомиться на месте с порядком, как внутренней, так и внешней охраны, и порядком содержания под стражей бывшего императора и его семьи.
Без предупреждения, вдруг, на великолепном английском автомобиле царя, с блестящей свитой, во дворец прибыл А.Ф. Керенский. Маленький, бритый, с подвижным лицом, он был теперь почему-то одет в английскую военную форму, сшитую, конечно, у самого лучшего портного, а на ногах были сапоги из дорогой желтой кожи с серебряными шпорами.
Все подобострастно засуетились: новоявленные граждане свободной в мире республики торопились заявить знаки подданичества одному из вождей ее. И с удовольствием слушая серебристый и новый для него звон шпор, Александр Федорович прошел всеми залами дворца и, осмотрев караул, уверенно крикнул солдатам:
- Следите зорко, товарищи! Республика доверяет вам…
Солдаты были смущены. На языке у них вертелось привычное:
- Рады стараться, Ваше го-го-го-го…
Но они не знали, полагается это по новому праву или не полагается. И они неловко косили глазом по сторонам. А Александр Федорович уверенно обернулся к старому, всегда спокойному графу Бенкендорфу, который в числе немногих не покинул царя, и сказал ему повелительно:
- Скажите полковнику Романову, что я здесь и желаю его видеть.
Сдержав улыбку, граф доложил царю, и тот попросил Керенского войти.








137

Александр Федорович очень уверенно вошел в царский кабинет, первый протянул государю руку и сделал знак Бенкендорфу удалиться. Тот не обратил на это никакого внимания и посмотрел на царя.
- Оставьте меня с Александром Федоровичем наедине, - спокойно сказал царь, и когда Бенкендорф вышел, он жестом пригласил гостя сесть и подвинул ему папиросы.
- Мерси… Благодарю…, - проговорил Александр Федорович и, уверенно закуривая, спросил: - Не имеете ли Вы, полковник, каких пожеланий, которые я мог бы передать Временному правительству?
- Единственное мое желание – это остаться в России и жить частным человеком…, - сказал царь.
Александр Федорович наклоном головы показал, что он понимает и ценит такое желание, и что со своей стороны он, пожалуй, ничего против не имеет.
- А Вы знаете, полковник, мне удалось-таки провести закон об отмене смертной казни, из-за которого мы столько воевали с вашим правительством…, - сказал он. – Это было очень нелегко, но это было нужно – хотя бы из-за Вас только…
- То есть как из-за меня? – удивился царь.
- Ну…, - несколько смешался Александр Федорович. – Вы же знаете, что не всегда революции кончаются для монархов благополучно.
- Если Вы сделали это только из-за меня, то это все же большая ошибка…, - тихо проговорил царь. – Моя смертная казнь теперь окончательно уничтожит дисциплину в армии. Я скорее готов отдать свою жизнь в жертву, чем знать, что из-за меня будет нанесен непоправимый ущерб России.
Александр Федорович с немым удивлением посмотрел на царя: он не знал, говорит тот серьезно или рисуется.
Через несколько минут царь позвонил камердинеру и приказал ему позвать графа Бенкендорфа.
- Александр Федорович хочет видеть императрицу, - сказал он графу, когда тот вошел. – Не будете ли Вы любезны, проводить его?
- Пусть войдет, если уж честно не может миновать меня…, - принимая покорный вид, отвечала гордая царица, когда граф доложил ей о Керенском. – Делать нечего…
Но когда новый властелин России вошел, она невольно, инстинктивно как-то, по женской хитрости, встретила его с достоинством, но любезно: в конце концов, в руках этого неприятного человека была судьба всей ее семьи…
- Я, может быть, помешал… Но извиняюсь…, - сказал Александр Федорович, - я должен был лично ознакомиться, как содержится Ваша семья…
- Прошу Вас…, - указала ему царица на кресло.
- Если Вы, Александра Федоровна, имеете что-нибудь передать Временному правительству, я к Вашим услугам…, - сказал он, садясь.
Завязался с усилием ничего не значащий разговор. Гордая царица с негодованием отметила в своем тоне какие-то новые, точно заискивающие нотки – только она
подделаться к диктатору хотела… - и оскорбилась, и покраснела пятнами, но справилась с собой, и когда Керенский, прощаясь, встал, она с большим достоинством ответила на его








138

поклон.
- Я представлял ее себе совсем другой…, - сказал Александр Федорович провожавшему его графу Бенкендорфу. – Она очень симпатична и, по-видимому, прекрасная мать… И как же хороша.
Он снова заглянул на несколько минут к царю, очень похвалил ему его жену - если Александра Федоровна невольно подделывалась к нему, то и он невольно как-то подделывался к ней – и с помпой уехал. А царь, выйдя к Бенкендорфу и Долгорукому, очень довольным тоном сказал:
- А вы знаете, императрица произвела на Керенского прекрасное впечатление. Он несколько раз повторил мне: “Какая она у Вас умная!”
Старые царедворцы переглянулись: что это?! И ему, самодержавцу всероссийскому, похвалы Керенского уже не безразличны?! И впервые они оба смутно почувствовали, что, в самом деле, что-то больше, чем жили они всю жизнь, кончилось. И печаль заволокла их сердца.


XIV


Царская семья помещалась по-прежнему в покоях верхнего этажа дворца: на левом крыле комната Николая, на правом – Александры Федоровны и дочерей. В нижнем этаже помещаются кабинет, библиотека и другие комнаты для работы, но в них бывший царь теперь не бывает.
Вход и выход для царской семьи установлен только один, по крыльцу, ведущему в покои дворца. Когда Николай Романов выходит на прогулку, часовые берут на караул. На приветствие царя часовые отвечают: “Здравия желаем, господин полковник” и также отвечают на приветствие Николая и караульные офицеры. Бесед на политические темы во время прогулки он избегал. Говорил о погоде, интересовался судьбой той воинской части, к которой принадлежал как офицер.
Бывшего царя связывала с князем Долгоруковым особая дружба. С ним он не расставался. Для царских узников прогулки разрешены два раза в день, в одиннадцать часов утра и в три часа дня. Прогулки длились по тридцать минут, иногда доходили до часа. На всех прогулках Николая сопровождает князь Долгоруков.
До наступления оттепели, когда парк еще был покрыт толстым слоем снега, Николай занимался расчисткой снега. На прогулку он брал с собой лопату и вместе с князем Долгоруковым расчищал дорожки. Когда снег в парке растаял, бывший царь колол лед у озера.
Дети по-прежнему больны. У Ольги Николаевны прошла корь, но она заболела ангиной в острой форме. Мария Николаевна после кори заболела воспалением легких,
Алексей оправился от кори, стал выходить, но нечаянно поскользнулся, упал, зашиб себе руку, и снова слег. Кроме этого, он страдал бронхитом. Теперь врачи разрешили ему








139

встать с постели.
Успела оправиться от кори Анастасия Николаевна, но и она заболела воспалением легких. Кризис миновал, и она проходила по пути выздоровления. И только Татьяна все время чувствует себя хорошо и ходит с отцом на прогулку.
Как-то она обратилась к караульному офицеру:
- Нельзя ли, господин офицер, снять Вас с отцом?
Офицер согласился. Получился любопытный снимок: царскосельский узник оказался запечатленным рядом с караульным офицером, надзирающим, чтобы бывший царь не бежал.


XV


Изредка Николай Романов пытался вступить в разговор с чинами караула. На днях он обратился к часовому, у которого в петлице виднелась красная ленточка, с вопросом:
- Что это за ленточка?
- Знак народной победы, господин полковник! – отчеканил солдат сводного гвардейского батальона.
Низложенный монарх сжал губы и заметным усилием воли сдержал сверкнувший в глазах гневный огонек.
В другой раз он с улыбкой спросил у караульного:
- Выйти отсюда мне можно?
- Никак нет, господин полковник. Запрещено.
- А если все-таки я захочу выйти, несмотря на запрещение. Что ты со мной сделаешь?
Солдат твердо ответил:
- Если понадобится, пущу в ход оружие!
Бывший царь посмотрел внимательней на решительное, энергичное лицо воина и пробормотал:
- Ты хорошо знаешь дисциплину…
- Я хорошо знаю долг перед родиной! – произнес часовой.
Больше, как передают, низложенный монарх не пытался беседовать с караульными, тем более что они просили в разговоры с часовыми не вступать, ибо это запрещено уставом.
Александра Федоровна с совершившимся переворотом мириться не могла больше, чем ее муж. Она часто рыдала, и врачу то и дело приходилось принимать меры против ее сильных истерических припадков. Изредка доносились ее довольно резкие “выговоры” на английском языке супругу, которого, как говорят, она укоряла в слишком поспешном
отречении от престола.
А между тем, в день прибытия бывшего царя Александра Федоровна с горьким








140

плачем бросилась ему на грудь и говорила:
- Прости меня! Я виновата в том, что случилось.
- Нет, это моя вина, - успокаивал ее Николай.
Теперь же она, по-видимому, склонна во всем произошедшем винить кого угодно, только не себя.
Сын Николая, как и его дочери, понемногу поправились от болезни.
Алексей сразу не отдавал себе полного отчета в произошедшем, так как родители, щадя его здоровье, старались не огорчать сына заявлением, что царствовать ему уже не придется. Но многое наводило его на мысль, что случилось что-то непоправимо-роковое. Он то и дело задает вопросы: “Почему к нам не приезжают ни министры, ни генералы? Отчего у нас так тихо? Скоро ли мы опять поедем на войну?”
Ответы его не удовлетворяют, и он часто раздражается. В юном цесаревиче чувствуется деспотическая жилка.
Когда у Вырубовой нечаянно вырвалось: “Да караульный начальник не позволяет”, Алексей раздраженно крикнул:
- Пусть только посмеет! Я его прикажу расстрелять…
К счастью для России, ребенок с такими многообещающими задатками на трон не сел.
Дворец охранялся усиленным караулом надежных и верных освобожденному народу воинских частей, расположенных в Царском Селе.


XVI


В вербную субботу 24-го марта во дворец были приглашены настоятель Федоровского собора митрофорный протоирей Беляев, дьякон и четверо певчих. Они прибыли во дворец до двух часов дня Святой Пасхи (до того времени выход из дворца был закрыт), служили всю страстную неделю и Христову заутреню во дворцовой походной церкви.
Бывший царь с супругою стояли первыми посредине храма. Николай был одет в военную форму со знаком святого Георгия на тужурке. Александра Федоровна бледная, как полотно и похудевшая, но все еще сохранившая властный вид, была в костюме сестры милосердия.
В первый раз отрекшийся царь с супругою присутствовали на богослужении, на котором не упоминали их имена. На ектешах и за большим выходом, а также и в других местах читалось и произносилось:  “Богохрамную державную Русскую и благоверное правительство”.
30-го марта, когда население Царского Села хоронило борцов, павших за свободу,
Николай Романов, находившийся в это время на прогулке в парке Александровского дворца вместе с бывшим гофмаршалом князем Долгоруковым и дочерью Татьяной,








141

обратился к караульному офицеру с двумя вопросами:
- Объясните, - спросил он, - почему артиллерия не салютовала при опускании жертв в могилу, почему процессия так поздно подошла к братской могиле?
Многочисленные войска Царскосельского гарнизона и население Царского Села в этот момент стройными колоннами проходили мимо Александровского дворца с сотнею знамен и музыкой, провожая бойцов к вечному их упокоению. Главные ворота в это время были открыты, и Николаю предоставлялась возможность наблюдать величественную картину гражданских похорон жертв революции.
В Страстную субботу вся семья бывшего царя, за исключением Ольги и Татьяны, причастились Святых тайн. Потом Николай с Татьяной и Долгоруковым совершили прогулку. Дойдя до китайской беседки, они попросили ломы, а когда их получили, стали скалывать лед, делая сток для ручейка. Татьяна была в высоких сапогах, и принимала деятельное участие в работе.
Появление бывшего государя у ограды сада собрало большую толпу народа. Николай Романов при всех шутил с офицерами. Татьяна также поддерживала разговоры, в шутку предлагала офицерам взяться за ломы…
В то же время около семи часов вечера к дворцу подъехали на автомобиле две дамы и попросили позвать дежурного офицера. К ним вышел прапорщик Жилкович. Одна из дам пригласила его сесть в автомобиль, и когда он это сделал, дама закрыла дверцу и спросила:
- От кого зависит передать посылку во дворец – от караульного начальника или от дежурного офицера.
Жиглович сказал, что это зависит от него, и тогда ему была передана посылка, в которой находилось семь красных мраморных яиц с салатными ободками, и в той же посылке лежала визитная карточка с надписью: “Христос воскрес! Тете Оле и Елене”. Одна из дам, вероятно, была из королев эллинов.
Посылка была передана по предназначению. После заутрени близкие люди были приглашены к столу, который был очень скромен. Беседа велась вполголоса, без оживления, и через полчаса все разошлись.
Утром первого дня Святой Пасхи Николай прочел газеты, а в половине первого пополудни состоялось обычное поздравление их бывших величеств прислугой. Всем раздавали фарфоровые яйца с инициалами.


XVII


Подошла Пасха. Петропавловская крепость была переполнена. В камере №70
томилась больная фрейлина и друг царицы А.А. Вырубова. Камера была маленькая,
темная – единственное окошко было наверху, под потолком – холодная и сырая настолько, что со стен постоянно текла вода и стояла на каменном полу лужами. Вся








142

меблировка состояла из железного столика и железной кровати, которые были накрепко привинчены к стене. На кровать был брошен волосяной матрас и две грязные подушки. В углу помещался умывальник и ватерклозет. Едва только ввели ее в эту камеру, как следом ввалилась толпа солдат, которые сорвали с кровати матрас и подушки и выбросили их вон, а потом стали срывать с арестованной ее кольца, крестики, образки. Одни из солдат, когда Вырубова от боли вскрикнула, сперва ударил ее кулаком, а потом плюнул ей в лицо, а затем они все ушли, заперли накрепко дверь, а она упала на голую кровать и, охваченная отчаянием, разрыдалась. В глазок двери смотрели солдаты и улюлюкали… А рядом, в соседнем каземате, затаилась легкомысленная жена легкомысленного военного министра Сухомлинова… Откуда-то издали, точно из могилы, доносились глухие непрерывные стоны: то в темном карцере солдаты мучили Белецкого… А за окном любовью ворковали голуби…
Два раза в день Вырубовой приносили подмиски какой-то отвратительной бурды, в которую солдаты плевали, а иногда нарочно клали битое стекло. От бурды нестерпимо воняло тухлой рыбой, и Вырубова, зажав нос, с отвращением проглатывала одну-другую ложку ее, только чтобы не умереть с голоду, а остальные потихоньку выливала в ватерклозет, дрожа от ужаса: заметив это раз, солдаты пригрозили ей, что если она позволит себе не есть, они убьют ее.
Каждый день заключенных выпускали по очереди на десять минут в тюремный садик – маленький дворик с несколькими деревцами и кустиками, посреди которого стояла баня для арестантов. И каждый день узники республики с нетерпением ждали в глубине своих каменных мешков, когда их выпустят в этот садик и с необыкновенным наслаждением любовались они и чахлыми кустиками этими, и всякой травинкой, и клочком голубого неба вверху.
А над ними печально и переливчато пели старые часы, также как они когда-то пели декабристам, народовольцам и всем остальным, которых опьянила мечта о лучшей жизни.
А потом снова четыре холодные, сырые стены, и одиночество, и стоны истязаемых в карцерах, и умышленно громкие разговоры солдат о том, что хорошо бы заключенных женщин изнасиловать сегодня ночью, или о том, как скоро их будут расстреливать. И эта медленная физическая и моральная пытка продолжалась неделю за неделей, и месяц за месяцем, когда, наконец, не выдержав страданий, несчастная женщина свалилась совершенно больной, явился доктор Серебрянников, толстый человек со злым лицом и огромным красным бантом на груди. При солдатах он сорвал с больной рубаху и грубо начал оскультацию.
- Эта женщина хуже всех…, - говорил он солдатам. – Она от разврата совсем отупела… Ну, что вы там, в Царском, с Николаем и Алисой разделывали? Рассказывайте…, - прибавил он.
- Как Вам не стыдно, доктор! – простонала та.
- Ах, так ты еще притворяешься! – воскликнул бешено врач, и звонкая пощечина огласила каземат. – Довольно, черт вас совсем возьми! Поцарствовали…
И по его представлению начальство тюрьмы в наказание за болезнь лишило Вырубову прогулок в течение десяти дней.








143

Однажды солдат принес ей каталог тюремной библиотеки, страшную книжку, над которой умирали душой многие и многие заключенные. Она открыла ее и вдруг среди страниц увидела безграмотную записку: “Аннушка, мне тебя жаль. Если дашь пять рублей, схожу к твоей матери и отнесу записку”. Вырубова так вся и задрожала: искренне это или провокация? А вдруг за ней следят, хотят подвести? Она пугливо покосилась на дырочку в двери: там никого не было. И искушение перекинуться словом с близкими было так велико, что она не утерпела и на вложенной солдатом в каталог бумаге написала несколько слов матери. Солдат, придя за каталогом, унес его и, уходя, незаметно бросил в угол кусочек шоколада.
Стало немного легче: установились сношения с внешним миром, с близкими. Письма матери Вырубова находила то в книгах из тюремной библиотеки, то в белье, то в чулках. И заключенная царица прислала своему верному другу бумажку, на которой был наклеен белый цветок и написано всего только два слова: “Храни Господь!” И раз даже принес солдат золотое кольцо, которое царица при прощании  надела на палец своего друга. Вырубова сшила из накладки пальто маленький мешочек и английской булавкой, которую ей подарила одна из надзирательниц, пожилая женщина с грустными, добрыми глазами, пришпиливала этот мешочек к рубашке под мышкой.
Но дни сменяли ночи и ночи дни, и не было конца страданиям, и не было никакой надежды на избавление. Недомогание узницы усиливалось. В каземате было страшно холодно, и целые часы она простаивала на своих костылях в углу, который нагревался немного от наружной печи. И часто от голода и слабости несчастная падала в обморок и валялась в луже воды, насочившейся со стен до тех пор, пока утром во время обхода не поднимали ее солдаты. А после трепала ее лихорадка.
Наступила Страстная суббота. Закутавшись в два шерстяных платка и накинув поверх них еще свое пальто, узница печально лежала на жесткой кровати. Согревшись, она забылась в тяжелой дремоте, как вдруг ее разбудил торжественный полночный трезвон всех петербургских церквей: то началась Светлая заутреня.
Сразу властно встало в памяти прошлое. Она приподнялась и, сидя на кровати, заплакала горькими слезами. В коридоре раздался глухой шум и хлопанье тяжелых дверей. Заскрипел ключ и в двери Вырубовой пьяные солдаты ворвались в камеру. В руках их были тарелки с куличом и пасхой.
- Ну, Христос воскрес! – заговорили они весело. – С праздником…!
- Воистину воскрес! – отозвалась узница, справившись с волнением.
- Ну, этой нечего давать разговляться…, - крикнул какой-то солдат. – Эта была Романовым самым близким человеком… ее надо вздрючить, как следует…
И не дав Вырубовой разговеться, солдаты пошли христосоваться с другими заключенными. Только пожилая надзирательница, уходя, посмотрела на узницу своим теплым, печальным взглядом. И снова встало прошлое в памяти, и снова начали душить горькие слезы и, упав лицом в грязную подушку, опять и опять она горько заплакала. И вдруг под подушкой она почувствовала лицом что-то твердое. Она запустила туда руку и
вынула – красное яичко: то тайно похристосовалась с ней пожилая надзирательница. И другие, уже радостные и счастливые слезы, вдруг неудержимо полились из глаз. И








144

затрепетало вдруг растопившееся сердце, и посветлели жуткие дни жизни. И вся в слезах она поцеловала красное яичко, и прижимала его к своему сердцу, и что-то совсем новое, светлое, неудержимое в измученной душе.
В коридоре шумели и безобразничали вдребезги пьяные по случаю воскресения Христа солдаты республики.


XVIII


Бывшая резиденция бывшего царя превратилась в его почетную темницу. И не только он один являлся узником в Александровском царскосельском дворце. Не говоря уже об Александре Федоровне, и сын низложенного монарха Алексей, и все дочери его фактически лишены свободы. Правда, они еще больны, но по выздоровлении вряд ли представится возможность предоставить им желанную свободу, лицам, связанным столь близкими узами крови.
Во дворце семье Романовых отведено несколько комнат, в которых они полные хозяева. Они лишены только права пользоваться телефоном и телеграфом, у которых поставлен караул. Точно так же запрещено царю и его жене выходить из отведенных им комнат в другие, посылать без особого контроля охраны письма и записки, а также принимать тех или иных лиц без разрешения. Глубокая тишина, изредка нарушаемая шагами Николая, стоит в занятой им половине. Низложенный царь целыми часами ходит взад и вперед в полной задумчивости. Два-три раза в день он выходит в сад, где под бдительным надзором часовых прогуливается по расчищенной от снега тропинке. Он очень бледен, брови нахмурены, но, в общем, заметно, что он освоился уже со своим положением и гораздо меньше нервничает, чем в первые дни своего пребывания в Александровском дворце.
Пошел четвертый месяц, как бывший царь Николай Романов и его семья находятся под арестом в Александровском дворце в Царском Селе. Все они проживают в левом крыле, с ними находится состоявший в свите бывшего царя князь Долгоруков, граф Бенкендорф, Нарышкин и Гендрикова, а также учитель бывшего наследника Деревянко.
Ежедневно царскосельских узников в Александровском дворце охраняло 178 человек солдат при трех офицерах. Караульные солдаты стоят у всех подъездов, ведущих в помещения бывшего царя, Александры Федоровны и находящейся во дворце бывшей свиты царя.
Такая же охрана стоит также и у помещений, где находятся в заключении все слуги бывшего царя. Их несколько сот человек. Свидания с ними также не разрешаются, и передача им вещей производится также с разрешения дежурного офицера. Через кухонный подъезд доставляется во дворец провизия и все необходимое. Здесь все время
находится дежурный офицер. Телефонное сообщение с обитателями дворца прекращено и только оставлено несколько телефонов для нужд охраны.








145

Встает бывший царь в 9 часов утра и выходит в общую столовую, где пьет чай вместе с семьей. Все это происходит в присутствии караульных солдат. Ежедневно Николаю Романову разрешением караульного офицера даются две прочитанные газеты.
Обед бывшего царя и его семьи состоял из нескольких блюд, приготовленных находящимся в заключении дворовым поваром.
Ежедневно Николай Романов, Александра Федоровна и их дети совершают прогулки по парку. За ними наблюдали дежурный офицер и два солдата. Большей частью прогулки происходили с 3 до 5 часов дня. Вместе с бывшим царем гуляли генерал Долгоруков и граф Бенкендорф.
Вместе с наследником находился всегда постоянный спутник Деревянко. Бывший царь любил физический труд. Зимой он колет лед, в весенние месяцы поливал цветы, прочищал дорожки. Караульные солдаты поражаются, с каким прилежанием работал в саду дворцового парка бывший царь. Иногда в работах участвовали Татьяна. Александра Федоровна осунулась и во время прогулок ходила, опустив голову.


XIX 


Февральская революция, сделавшая  Россию “самой свободной в мире страной”, развязала темные силы народа. В стране усилилось безвластие, но Временное правительство обуздать его не могло, а Советы, верившие в стихийные силы народа, не очень и хотели помогать Временному правительству.
Солдаты смещали и убивали неугодных командиров, радикальные группы “конфисковывали” дворцы и особняки (так, большевики отняли особняк у балерины Кшесинской, а анархисты дом бывшего премьера Трепова). Крестьяне жгли усадьбы, отбирали помещичий инвентарь и скот. Создавшейся обстановкой поспешили воспользоваться большевики, уже давно и настойчиво стремившиеся развернуть в России гражданскую войну, и на ее гребне захватить власть над “одной шестой частью суши”, а дальше и над всем миром.


XX


В очередном разговоре граф Бенкендорф по поводу большевиков заявил:
- Ну, и подлецы! Придет время, наступят на пятки эсерам, кадетам и прочим октябристам эти откровенные ставленники немцев.
- Вы об эсдеках, Ваше сиятельство? – спросил князь Долгоруков.
- Не вполне. Эсдеки грызутся между собой, и верх взяла наиболее радикальная их








146

фракция. Они называют себя большевиками. Верховодит ими некто Ульянов-Ленин, еврей по материнской линии. Худо-бедно, но русская армия, оставшаяся без державного вождя, все-таки воюет. Вильма это не устраивает. Его генштабисты убедили кайзера выделить круглую сумму из Императорского банка, чтобы свалить нынешнее правительство Картиса-Керенского и на его место поставить Ульянова-Ленина.
Еще находясь в Швейцарии, в марте 1917 года, Ленин изложил план действий, направленный на подготовку социалистического переворота в России. План этот был решительно поддержан кайзером Вильгельмом и германским Генеральным штабом.
4-го апреля немецкий посланник в Берне посылает в Берлин телеграмму, в которой просит о немедленном проезде через Германию группы русских социалистов, в их числе вождей: Ленина и Зиновьева. Посланник заключает телеграмму словами: “Все должно быть сделано, чтобы перебросить их в Россию как можно скорее и это в высшей степени в наших интересах, чтобы разрешение было выдано сразу”.
Император Вильгельм распорядился, чтобы русских социалистов перебросили через линию фронта, если Швеция откажется их пропустить.
Но одни люди без средств мало, что могли сделать. Германией было выделено более 50 млн. золотых марок, то есть более 9000 тонн золота. Германский дипломат в Стокгольме Курт Рицлер передавал эти деньги частями большевистскому агенту в Стокгольме другу Ленина Якову Фюрденбергу-Ганецкому, а тот переправлял их в Россию, перемещая со счета NYE BANK в Стокгольме на счет своей родственницы Евгении Суменсон в Петрограде в Сибирском банке. Сотрудникам Ленина полякам Козловским Суменсон держала в Петрограде фиктивное фармацевтическое производство, для развития которого якобы и переводились деньги. Суменсон обменивалась с Ганецким шифровальными телеграммами, типа такой: “Нестле не присылает муки, хлопочите. Суменсон”. Были и другие формы. В Германии наладили выпуск фальшивых десятирублевых банкнот, которые передавали большевикам. Ленин связывался и непосредственно с Парвусом, требуя у него побольше материалов. Три таких послания были перехвачены контрразведкой на финско-шведской границе.
Германия финансировала партию Ленина, поскольку деятельность, направленная на выход России из войны совпадала с интересами центральных держав.
Не сумев разгромить Россию на фронте, германцы были заинтересованы в уничтожении России изнутри. Коммунистическая идеология их мало интересовала.
В 15 часов 20 минут 9-го апреля 32 русских эмигранта-социалиста выехали из Цюриха. В их числе были 19 большевиков, 6 членов Бунда и 3 сторонника Троцкого. На границе с Германией они пересели в специальный маленький поезд, состоявший всего из двух вагонов и через Штутгарт и Франкфурт прибыли в Берлин. 10-го апреля в балтийском порту Засниц они взошли на борт шведского парохода.
- Неужели Керенский и его коллеги по Временному правительству не понимают, что Ленин угроза для них самих?
- Это одна шайка-лейка таких же молодцев. Делают вид, будто у каждого своя
программа, а на самом деле цель у них одна – вот кто их истинный хозяин. Ведь Карбис-Керенский был выдвинут от Совдепа. Цель у него с Ульяновым – окончательно развалить








147

армию, разложить народ, и без того разложившийся после свержения “царизма”, то есть единственного строя, который веками призывал русский народ, как дворян, так и простолюдинов, к согласию и единению.
- Да, Ваше сиятельство! Я был свидетелем того, как боготворили государя фронтовики - и офицеры, и генералы. Почему же он не оперся на народ, простого солдата?
- Мы еще не в состоянии оценить все величие того, что сделано императором. Конечно, стоило бы ему бросить клич, и десятки, сотни тысяч выступили бы на его защиту. Но тогда пролилась бы кровь, кровь русских людей. Началась бы братоубийственная война. Государь решил пожертвовать собой, лишь бы спасти армию от междоусобицы.
- Но ведь междоусобицы разгораются повсюду, - возразил князь Долгоруков, - разве император Александр III не предупреждал о том, что может произойти, если рухнет самодержавие? Разве не говорил он наследнику цесаревичу: “Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц”.
- То, что сейчас происходит – не вина государя, - заявил обер-гофмаршал. - Не дай мне Бог осуждать покойного государя-миротворца. Но ведь мутные узлы, которые приходилось распутывать императору Николаю Александровичу, были завязаны в царствование покойного его родителя. Если сильно сжимать пружину, она, в конце концов, распрямится. Я старик и знаю по долгу своему много, кстати, и император Александр Александрович не обладал полнотой власти. Он даже не сумел настоять на том, чтобы был поднят затонувший в Ревельском гарнизоне броненосец “Русалка”. Это было необходимо для проверки тяжелых обвинений в адрес морского правительства и судостроителей, допустивших якобы ряд грубых преступных ошибок. Государь Николай Александрович никогда не кланялся иудеям. А его родитель это делал. Он узнал, что революционную подрывную деятельность проводят не кто иные, как иудеи. Через графа Витте, человека своего в иудейских кругах Европы и Америки, он попытался откупиться от них.
- И что, не удалось? – поинтересовался князь Долгоруков.
- Какое там! – махнул рукою Бенкендорф. – След привел от французских Ротшильдов к английским, а те заявили, что всем заправляет американский банкир Яков Шифр. Так тот и слушать не захотел посланца Витте. Заявил, что Романовы приговорены ихним “Каталом”. Этот самый Шифр, кстати сказать, финансировал и финансирует большевиков и прочую нечисть. Он уверен, что деньги его окупятся сторицей.
- Неужели нет надежды на спасение государя и его семьи?
- Боюсь оказаться пророком, Валя, но, пожалуй, что нет.
- Но ведь Его величество Георг V – двоюродный брат нашего государя! – с горячностью воскликнул князь. – Неужели он не окажет гостеприимства Их величествам и Их высочествам?
- Не сможет, - грустно проронил старый придворный. – Да и не он хозяин в собственном доме. Хозяин в Англии – правительство, и даже не правительство - 
масонские ложи.
- Неужели? А я-то думал, что масонство – это всего лишь болтовня.








148

- Увы. Болтовня довольно зловещая. Ее цель – сражение тронов и разрушение алтарей. Что же касается Англии, то тут никакие родственные узы ни в счет. Мне доводилось общаться с господами из Лондона, и я убедился, что у англичан нет родственников, ни постоянных союзников. Лишь постоянные интересы. Отсюда их политика – сталкивать лбами противников с тем, чтобы те обескровили друг друга. Недаром один умница – журналист, кажется, Булацель, заметил однажды: “Англичане готовы сражаться… до последнего русского солдата”. Ты думаешь, они обрадовались бы, если бы Россия одержала победу, и Проливы оказались в наших руках? Ведь тогда мы бы получили выход в Средиземное, а за тем и в Атлантику. Разве не они предали нас в самом начале войны, пропустив в Черное море крейсера “Гебен” и “Бреслац”?
- Выходит, единственно, кто мог бы помочь государю и Августейшей семье – это Вильгельм? – спросил у графа Долгоруков.
- Одно дело – мочь, а другое хотеть. Хоть государыня Александра Федоровна и урожденная немецкая принцесса, зная подлый нрав кайзера, я почти уверен, что ничего для спасения “дражайшего Ники” и его семьи он палец о палец не ударит. Впрочем, он знает, что из его рук спасение не примут ни Его величество, ни государыня. К тому же у него у самого забот хоть отбавляй, хотя его генштабисты и якшаются с большевиками, но держат с ними ухо востро.
- Да уж, пожалуй, так оно и есть, - согласился князь. – Почему же Временное правительство так нерешительно ведет себя с этими молодчиками? Ведь в начале июня они предприняли, было, переворот. До самого вечера 3-го июня на улицах Петрограда было спокойно. В начале девятого с Литейного на Невский неожиданно вылетел открытый автомобиль, в котором были установлены два пулемета. Вслед за ними появились еще три грузовика с множеством солдат и пулеметами. Большевики выкрикивали лозунги:
- Долой Временное правительство!
- Смерть буржуям!
А слово у них с делом не расходится. В тот день было убито семьдесят человек.
- Валя, ты всего не знаешь, - покачал головой граф. – Один из офицеров рассказал мне, что это восстание должно было сопровождаться диверсиями и убийствами крупных и мелких чинов – как военных, так и гражданских. А в это время на фронте должно было начаться отступление русских войск.
- Как русский народ, его “лучшие умы”, дорвавшиеся, наконец-то, до власти, не понимают, что без решительной борьбы с явными лакеями германцев, повторяю, решительной…, без крутых мер по отношению к ульяновым, бронштейнам, нахамкесолам, ромолам и другим пассажирам пломбированного вагона – всех их ждет крах. Неминуемый крах. Они наглы, напористы, беспринципны, - горячился князь Долгоруков.
- Народ, ты говоришь, - невесело усмехнулся Бенкендорф. – Нет теперь никакого народа. Орда. Да, Валя. Орда. А если этой орде нечего бояться, если нет над нею кнута, то
она покажет себя. Пугачевщину покажет. Она попыталась показать себя во время
революции пятого года, но ее прижали, потому что армия была за государя. Один из








149

думцев признался: “В девятьсот пятом мы ставили на солдата и проиграли, а во время нынешней – великой бескровной – мы сделали ставку на генералов и выиграли”. А ведь сам пострадал во время революции пятого года. Ему нужно было делянки рубить. Его же собственные, кровные, как он выразился. “И вот, здрасьте, - рассказывал он. – Приходит толпа этаких этулусов, и заявляет: “Не моги!” – “Почему? На каком основании? Закон, что ли, какой вышел?” – Ты, говорит, рощу вырубишь, а что нам останется?” А тут еще один “грамотей” встрял, стал объяснять барину: “Правил нет у мужика, барин. Ты обожди, пока обзаконят кулачье. А то вырубишь, закон будет ни к чему”.
- Ну, а зачем же этот думец опять заигрывает с мужиками? – спросил генерал Долгоруков.
Граф Бенкендорф хотел, было, объяснить пасынку, что “проигравший”  давно успел выгодно продать и принадлежавший ему лес, и имение, и перевел деньги за границу, но в этот момент постучался слуга.
- Ваше сиятельство, - поклонился он Бенкендорфу, - и Вы, Ваше сиятельство, - с наклоном обратился он к князю Долгорукову. – Их величество приглашает к столу-с.
- Спасибо, голубчик, - произнес грузный Бенкендорф, большой любитель покушать.
Уже за трапезой проницательная государыня по лицам обер-гофмаршала и его пасынка догадалась, что между ними только что шел оживленный разговор.
- Ну, господа, чьи косточки перемывали? – шутливо спросила Александра Федоровна. – Небось, во всем вините бедный русский народ, простого мужика.
- Был грех, Ваше императорское величество, - наклонил голову Бенкендорф.
- Я теперь бывшее Императорское величество, - поправила графа государыня, которая сегодня была в хорошем расположении духа. Она смирилась с судьбой, зная, что на все воля Божия.
- Для меня, как и для многих миллионов подданных, Вы по-прежнему Ваше императорское величество, - твердо возразил старик. – Императорский титул дарован Вам и государю как Помазанникам Божьим. И никакая земная власть не вправе отнять ее у Вас.
- Иного мнения придерживаются многие, - продолжала государыня. – Во всяком случае, петроградские журналисты. Один из них написал: “Бывший царь вместе со своей бывшей супругой и бывшими детьми надежно заключен в своем бывшем дворце”.
- Надо же подобную чушь сморозить! – пожал плечами князь Долгоруков. – Дети и супруга не могут быть никак бывшими.
- Чего на свете не бывает, - вмешался в разговор граф Бенкендорф. – Вот, посмотрите, господа. – Он указал на тарелку, на которой лежал ломоть обветрившейся ветчины. – Возможно, когда-то это была ветчина. А теперь всего лишь бывшая ветчина.
Все невольно улыбнулись, а графиня Анастасия Васильевна Гендрикова – еще молодая фрейлина, которую Его величество и Ее величество звали “Настенькой” – как
прыснула со смеху.
- Прошу прощения, Ваше величество, - тотчас смутилась она.
- Раз уж на то пошло, я еще посплетничаю, - сделав вид, что ничего не заметил,








150

проговорил князь. – Во время прогулки один солдат из студентов, кстати, родом из Риги, рассказал мне много интересного. Он латыш, но отец его учитель русской гимназии в Риге и преподает русскую литературу. Кстати, любимый его русский писатель – Лесков.
- Хороший вкус у этого рижанина, - заметила государыня.
- Видно, и у него самого есть вкус к русскому языку, - продолжал Василий Александрович. – Очень образный у него язык. Он точно подмечает особенности того или иного говора. Подражая волжанам, которых он слышал в своей части, он, нарочно окая, рассказывал: “хорошо живут в заграницах, и мы так сможем”, – говорит мне один волжанин. А я ему: “Милой, везде хорошо, где нас нет”. Моему рижанину довелось побывать у этого волжанина в деревне. Приходит в деревню, а она словно вымерла. “Где народ весь, бабка?” – спрашивает рижанин у старухи, выглянувшей из калитки. “Люцинера пошел слушать, - ответила старуха. – Вон-о там, на взлобочке. Го-осподи. Сколько народу к нам шляется! Все дела. От этих ваших делов работу забросили. Гыр да гыр, гыр да гыр: да царя не надо: ни этого не надо, ни того не надо. А работать некому. Го-осподи!”
Обедающие внимательно слушали князя. Все знали, что он большой знаток литературы и что его любимые писатели – Гоголь, Мельников-Печерский и Лесков. Сегодня “Валя” был в ударе и воспроизводил простонародную речь особенно точно. Но в его пародии не было и намека на иронию. Долгоруков часто беседовал с рядовыми солдатами и матросами, умел и любил их слушать и понимал бесхитростную душу простого крестьянина, еще не испорченного “люцинерами”.
Александра Федоровна вздохнула. Ей, видно, вспомнился Григорий Распутин с его простодушными, но часто точными и верными замечаниями, с его привычкой давать прозвища министрам и вельможам. Графа Витте он звал “Витой”. Протопопова – “Калининым” Анну Вырубову – “коровой”, видимо, из-за ее полноты.


XXI


Для царскосельских узников прогулки разрешали два раза в день: в 11 часов и в 3 часа. Длятся они полчаса, иногда час.
Дети по-прежнему больны: у Ольги Николаевны прошла корь, а теперь она заболела ангиной в острой форме. Мария Николаевна после кори заболела воспалением легких. Алексей оправился от кори. Стал выходить, но нечаянно поскользнулся, упал, зашиб себе руку, и снова слег. Кроме того, он страдал бронхитом. Вчера ему было лучше, и врачи разрешили ему встать с постели.
Успела оправиться после кори Анастасия Николаевна, но и она заболела
воспалением легких. Кризис теперь уже миновал, и она находится на пути выздоровления.
И только Татьяна все время чувствует себя хорошо и с отцом ходит на прогулку.
Как-то на днях она обратилась к караульному офицеру:








151
(этот кусок, кажется, фигурирует второй раз)
- Нельзя ли, господин офицер, снять Вас с отцом?
Офицер согласился. Получился любопытный снимок: рядом с караульным офицером, надзирающим, чтобы бывший царь не сбежал.
С момента устранения бывшего коменданта дворца ротмистра Коцебу по распоряжению министра юстиции А.Ф. Керенского установлен строгий режим для царскосельских узников, содержащихся во дворце.
Прежде всего, Николаю и его супруге предложили при смене караулов показываться начальнику караула. После каждой смены караульный начальник сдает сменяющемуся караулу бывшего царя и царицу. Это сделано во избежание недоразумений. Последнее распоряжение министра юстиции А.Ф. Керенского коснулось Александры Федоровны. Ей запрещено сообщаться с супругом. Николаю Романову разрешается свободно ходить и бывать во всех помещениях, находящихся в верхних этажах, бывать в комнатах, где помещаются дети, во всякое время дня и ночи, но при условии, чтобы в тот момент, когда он желает бывать в комнатах детей, супруга должна в это время выйти.


XXII


Охрана Александровского дворца находится в надежных руках. Караульная служба несется беспрерывно днем и ночью поочередно всеми воинскими частями, квартирующими в Царском Селе. Каждую смену караул увеличили до 120 солдат и 3 офицеров. Разговоры по телефону разрешаются членам бывшей царской семьи и арестованным членам свиты, но при всех разговорах должен присутствовать дежурный офицер. За все время ареста Николай и его супруга бесед по телефону не вели, прибегает лишь к частным телефонным разговорам князь Долгоруков. Особое внимание в последние дни обращено на поступающую во дворец почту. Все телеграммы и письма проходят через двойной просмотр дежурного караульного офицера, а затем дворцового коменданта. Газеты Николаю разрешено получать, но каждый раз на собственные деньги. Обычно утром он пишет на клочке бумаги название газет, которые он хотел бы произвести. Эта записка через скорохода поступает к дежурному офицеру вместе с деньгами. Во дворец поступают почти все столичные газеты, как утренние, так и вечерние, в том числе одна московская газета.
Для сношений с дворцом оставлен лишь один пропускной пост, ведущий к кухонному зданию - комната для офицера, который тщательно просматривает вместе с солдатами все поступающие во дворец продукты, предметы, а также все вещи, отправляемые из дворца.
Арестованными во дворце в настоящее время считается только четыре человека:
Николай, Александра Федоровна, граф Бенкендорф и князь Долгоруков.
Многочисленные же лица свиты и прислуги, живущие во дворце, юридически








152

арестованными не считаются. Но ввиду изъявленного ими желания остались во дворце. Им запрещено всякое сношение с посторонней публикой, близкими, друзьями и населением Царского Села.
В Александровском дворце появилось еще шесть узников: священник, дьякон, четыре певчих. В течение последней недели, в церкви Александровского дворца происходят два богослужения ежедневно, на которых аккуратно присутствуют Николай, Александра Федоровна и дети. Приходит на богослужение и вся большая придворная челядь. В церкви приняты меры к недопущению общения между членами бывшей царской семьи и многочисленными служащими и прислугой.


XXIII


Бывшая царская семья помещается по-прежнему в покоях верхнего этажа дворца: на левом крыле комната Николая, на правой – Александры Федоровны и детей.
В нижнем этаже помещается кабинет, библиотека и другие комнаты для работы, но в них бывший царь теперь не бывает.
Вход и выход царская семья использовала только один – по крыльцу, ведущему в покои дворца. Когда Николай Романов выходит на прогулку, часовые берут на караул. На приветствие бывшего царя часовые отвечают:
- Здравия желаем, господин полковник.
С таким же ответом обращаются к Николаю Романову и караульные офицеры. Бесед на политические темы во время прогулок он избегает. Говорит о погоде, интересуется судьбой той воинской части, к которой он принадлежит как офицер.
Князь Долгоруков называет Николая Романова “бывший государь”, “бывший царь” и т.п. Только один граф Бенкендорф по-прежнему продолжает называть Николая Романова “государь”, “Ваше высочество”.
Граф Бенкендорф ведет себя непринужденно, чувствует себя в роли обер-гофмаршала, делает выговоры служащим дворца за допускаемые ими вольности.
В Александровском дворце продолжает оставаться статс-дама Нарышкина и при ней две фрейлины: баронесса Буксгевден и графиня Гендрикова. Статс-дама Нарышкина из семьи князей Куракиных. Отец ее был послом во Франции. Нарышкина очень тяготилась своим пребыванием в Александровском дворце и при приезде А.Ф. Керенского во дворец возбудила ходатайство ей оставить Александровский дворец.
Нарышкина с Буксгевден и графиней Гендриковой держались уединенно. Сношений с Александрой Федоровной не имели. Нарышкина пишет мемуары, затрагивающие придворную жизнь, в частности, ее продолжительную жизнь во Франции.
Мемуары доведены до кончины Александра III.
Шести дворцовым служащим разрешено оставить дворец. В течение ближайшей недели покидает дворец еще около пятидесяти служащих.








153


XXIV


Временное правительство бдительно охраняло “бывшего императора” и его семью. Опасались, как бы они не сбежали, и, не видя подлинной опасности, что в Россию в пломбированном вагоне въезжает целый десяток германских агентов во главе с В.И. Ульяновым-Лениным.
Текст телеграммы об успешном переезде десанта в Россию гласит:
“Телеграмма
Штаб (Германского) Верховного командования 21 апреля 1917 года
Отправлено: 5 час. 35 мин. полудни
Получено: 6 час. 35 мин.
от советника Имперского посольства в Министерстве иностранных дел
Верховное командование передает следующую информацию политическому отделу Германского штаба в Берлин:
“Штейнфахс телеграфирует из Стокгольма 17 апреля 1917 года: “Ленин благополучно прибыл в Россию. Он действует полностью в согласии с нашими пожеланиями. Из-за этого сердитые окрики со стороны Антанты в Стокгольме – социал-демократов. Платтен был возвращен британцами на границе, что вызвало здесь большой переполох”.
Платтен является уважаемым швейцарским социалистическим лидером, который сопровождал русских революционеров из Швейцарии в Стокгольм и хотел сам поехать отсюда в Петроград”. Подпись: Грюнау.


XXV


В начале июня Керенский изъял переписку государя и его личные бумаги. Сам Керенский отрицал свое участие в этом.
- Распоряжение об отобрании бумаг, - он утверждал, - исходило непосредственно от председателя следственной комиссии Муравьева, и было выполнено Коровченко.
Но на самом деле все было по-другому.
После утреннего чая неожиданно Керенский приехал на моторе из города. Оставался у царя недолго, попросил послать следственной комиссии бумаги и письма,
имеющие отношение к внутренней политике. После прогулки и до завтрака помогал в
разборке этих бумаг Коровченко. Днем к разбору бумаг был привлечен и Кобылинский.
Бумаг было очень много: все они были разложены по отдельным группам в
порядке. Указывая на бумаги и на группы, по которым они были уложены, государь взял








154

одно письмо, лежавшее на ящике со словами:
- Это письмо частного характера.
Он вовсе не хотел изъять это письмо из выемки, а просто взял его как отдельно лежащее и хотел его бросить в ящик. Но Коровченко порывисто ухватился за письмо, и получилась такая вещь: государь тянет к себе письмо, а Коровченко – к себе. Тогда государь, как это заметно было, рассердился, махнул рукой со словами:
- Ну, в таком случае, я не нужен. Я иду гулять.
Он ушел. Коровченко отобрал бумаги, какие счел нужным отобрать, и доставил их к Керенскому.
Керенскому в числе телеграмм государя государыне попалась одна с частью зашифрованного в ней текста. Долго бились над секретом шифра: были собраны все самые искусные в Петрограде специалисты и, наконец, после больших усилий дешифровали – государь зашифровал следующие слова: “целую крепко и здорово”.


XXVI


Государя Императора “февралисты” обвинили в безволии, но безвольными можно было назвать их самих. В апреле 1917 года в Большом зале Таврического дворца состоялось заседание, в котором участвовали бывшие члены Государственной думы всех четырех созывов. На заседании выступил, в частности, В.В. Шульгин. Он рассказывал о том, что происходило около особняка Кшесинской, и обвинил ленинцев в государственной измене Родине. Но Временное правительство трусливо молчало, постепенно отдавая бразды правления в руки “партии измены”.


XXVII


Ленин очень боялся, что его сочтут в России германским агентом. Он предпринял многие меры предосторожности: отказался от компрометирующей встречи с Парвусом в Стокгольме и уже тем более избегал каких-либо публичных контактов с немецкими официальными лицами. Русское посольство в Стокгольме тут же дало визы Ленину и всей компании, но при переезде русской границы в Финляндии Ленин все же поинтересовался, не арестуют ли его, но Временное правительство больше всего боялось, что Совдеп
обвинит его в ущемлении свободы в “самой свободной стране мира” и не послало
арестовать Ленина.
Прибыв 16-го апреля на Финский вокзал Петрограда, где он был торжественно
встречен оркестром и почетным военным караулом, которые ему выставило руководство








155

Петросовета, Ленин с броневика коротко приветствовал толпу встречающих.
Сразу же после встречи во дворце балерины Кшесинской, захваченный большевиками и превращенный ими в свой партийный штаб – Ленин огласил “апрелевские тезисы” о “втором этапе революции” и прямом переходе к социализму в союзе с мировым пролетариатом. “Никакой поддержки Временному правительству!”, “Вся власть Советам”, “Война должна быть немедленно прекращена “без аннексий и контрибуций”, вся земля поделена между крестьянами, на фабриках и заводах введен рабочий контроль”.
Ленину виделась возможность начать мировую революцию, захватив власть в России – “слабом звене в цепи капиталистических государств”. Соперников-социалистов он уличал в непоследовательности. Раз они признают, что Временное правительство буржуазное, то зачем они его поддерживают. Раз всем не нравится двоевластие, то и надо передать всю власть Советам. Раз они признают, что война – империалистическая, то почему они ее не кончают. Раз они за раздел помещичьих имений, то почему их не делят. Руководство социалистов не следовало такой логике, сохраняя долю ответственности за страну и оставляя решать коренные вопросы за Учредительным собранием. Ленину подобные соображения были чужды. Он не считался ни с правовыми нормами, ни с политическими и военными реалиями. Он взывал к самым низменным чувствам толпы – к страху за свою шкуру, к жадности, к боязни возмездия за уже совершенные преступления. Собрались снова те, которым когда-то вложил в уста своих героев Достоевский в диалоге Верховенского и Ставронина: “Правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно. – Право на бесчестье? Да это все к нам прибежит, ни одного там не останется”.
Большевики на немецкие деньги развернули мощнейшую пропаганду. С марта по июнь они наладили издание газеты “Правда” общим тиражом 75 тысяч. С учетом других газет в июне тираж большевистских газет и листовок достиг 320 тысяч. В армии уже в каждую роту попадала не только большевистская листовка, но уже были в каждой роте агитаторы.


XXVIII


20-21-го апреля в стране разразился политический кризис, вызванный заявлением министра иностранных дел П.Н. Милюкова о продолжении войны до победного конца. Толпы рабочих, солдат и дезертиров (свыше 100 тысяч человек) запрудили улицы Петрограда, потребовав немедленно заключения мира “без аннексий и контрибуций” и
передачи всей власти Советам. ЦК большевиков сразу же поддержал демонстрантов,
призвав их к свержению Временного правительства. Но Временное правительство обратилось к своим сторонникам за поддержкой. На Невский вышли контрдемонстрации с
лозунгами “Да здравствует Временное правительство”, “Война до победы!”.








156

Апрельский кризис был разрешен мирно: в правительство было включено пять социалистов, а Милюков и военный и морской министр А.И. Гучков вышли из его состава.
Место Милюкова занял фабрикант М.И. Терещенко, а во главе военного и морского министерства встал эсер А.Ф. Керенский. Командующий Петроградским округом генерал Лавр Корнилов, который хотел разогнать большевиков силой, не получил на это разрешение от правительства и в знак протеста подал в отставку. Из митингующей столицы он попросился на фронт.
Хотя в апреле Ленин и проиграл, партия начала приобретать популярность. В мае она уже достигла 100 тысяч человек. Они начали формировать свою Красную гвардию, оплачивая гвардейцам немецким золотом и фальшивыми десятирублевками.
В мае 1917 года в Петроград из Нью-Йорка прибыл известный социал-демократ Л.Д. Троцкий, снискавший себе популярность в рабочем движении тем, что в конце ноября – начале декабря 1905 года является главой Временного президиума исполкома Санкт-Петербургского совета рабочих депутатов. С 1906 года он отстаивал так называемую теорию перманентной (т.е. непрерывной) революции, разработанной им совместно с А. Л. Парвусом “отцом-основателем” Санкт-Петербургского совета. С его точки зрения, победа революции в России была мыслима не иначе, как в форме диктатуры пролетариата, иными словами, в форме жесткой узкопартийной диктатуры.
Когда по дороге из США в Россию Троцкий остановился в Канаде, он был арестован как известный враг Антанты, но российское Временное правительство потребовало его освобождения, и он был отпущен.
Прибыв в Петроград, Троцкий сразу понял, что Ленин перенял не его позиции, отказавшись от ряда существенных, хотя и довольно формальных, положений прежней теории. Курс Ленина на социалистическую революцию полностью совпал с его перманентными установками. Это заложило основу для объединения троцкистов с большевиками.


XXIX


1-ый пулеметный полк, давно распропагандированный большевиками, Временное правительство постановило направить на фронт, боясь немецкого контрудара под Ригой. Из уютного Петрограда в окопы под немецкие пули пулеметчики идти совсем не хотели. Но прямо так сказать они боялись – патриотов было еще немного в столице. И полковой совет принял решение: они будут воевать только, когда правительство из буржуазного
станет советским. Эти требования были совершенно на руку большевикам. Но
большевистские агитаторы объяснили солдатам, что большинство в Советах захватили предатели революции, “действующие заодно с “буржуями”, и что только если в Советах
большинство будет за большевиками, солдаты получат мир и землю.








157


XXX


4-го июля Ленин приветствовал пятидесятитысячную демонстрацию солдат 1-го пулеметного полка кронштадтских моряков и вооруженных рабочих, собравшихся у дворца Кшесинской, где располагался штаб большевиков. Он призвал их выступить не только против Временного правительства, но и социал-предательского Совета. Совет не хотел и не умел применять силу на силу. Он послал своих агитаторов в воинские части, но там их мало кто слушал.
Но все восставшие действовали по ленинской схеме. Многие верили Советам и не понимали, что большевики – злейшие враги не только Временного правительства, но и советской власти. Солдаты чуть не убили эсера Чернова, министра Временного правительства, когда он отказался от их требований взять в свои руки полноту власти. Чернова спас Троцкий. Вызванный большевиками из Красного Села полк подошел к Таврическому дворцу и объявил, что поступает в распоряжение Совета. Меньшевики  поставили полк на охрану дворца от “контрреволюционных банд”. Но Красная гвардия и кронштадтские матросы не сомневались, на чьей стороне они должны сражаться. С благословения Ленина они начали провальное наступление на Таврический дворец, где тогда заседало Временное правительство и Советы. Сам Ленин также приехал во дворец и готовился взять власть. Перед лицом десятков тысяч вооруженных рабочих и матросов его никто не смел арестовать.
В это время восставшие заняли типографию антибольшевистских газет, Финский и Николаевский вокзалы, на Невском проспекте были установлены пулеметы, чтобы отрезать штаб округа от Таврического дворца, один вооруженный отряд пытается овладеть отделом контрразведки, в котором хранились компрометирующие Ленина и большевиков материалы по их связям с Германией. На сторону мятежников перешел гарнизон Петропавловской крепости. Специально подготовленные ”трудящиеся” ворвались в Таврическом дворце в комнату, где шло заседание Петросовета, и потребовали от Совета взять власть в свои руки. Мартов и эсер М. Спиридонова поддержали это требование. Мартов сказал при этом, что такова воля истории. Но “воля истории” на этот раз не исполнилась. Министр юстиции П.Н. Переверзев, уйдя в подполье, стал широко распространять в петроградском гарнизоне и на фронте сведения о том, что большевики – германские агенты. Эти сведения озлобили солдат гарнизона. Преображенский полк заявил, что выйдет подавлять беспорядки. За ним о том же заявили и другие полки.
На защиту правительства выступили учащиеся юнкерских училищ, казаки и
конногорная батарея под командованием георгиевского кавалера штаб-капитана Ираклия
Виссарионовича Цагурии. После первых же залпов толпы восставших стали рассеиваться.
В этом бою отряд Цагурии потерял 6 человек убитыми и 25 ранеными. Большевики
позвали толпы солдат запасных батальонов, которые даже толком не умели заряжать








158

винтовки. Организаторы восстания растворились в огромной толпе. После выстрелов батарея солдат, участвовавших в мятеже, бросилась, кто куда, беспорядочно стреляли в воздух, убивая и раня своих. Однако спокойствие в городе к концу 4-го июля не наступило. К ночи по всему центру Петрограда раздавались выстрелы. Казаки 1-го Донского полка, потерявшие убитыми около 20 человек, небольшой отряд Цагурии и юнкера не могли навести порядок в огромном городе. Ночью начались грабежи и убийства мирных жителей. В штабе Никитина, расположившегося в Таврическом дворце, раздавались десятки звонков с мольбами о помощи, которой он оказать не мог вследствие отсутствия у него достаточной вооруженной силы. Так наступило утро 5-го июля.


XXXI


К середине дня 5-го июля по всем воинским частям распространилась весть о том, что у правительства есть точные данные об измене большевиков и что Ленин – немецкий шпион. К 9 часам вечера к Таврическому дворцу прибыли солдаты ближайшей к нему воинской части гвардейского саперного батальона. Потом с оркестром и знаменами подошли на защиту правительства части гвардейских полков – сначала Измайловского, потом Преображенского и Семеновского.
- Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент, - шепнул Ленин Троцкому и исчез из Таврического дворца.
Многотысячные толпы революционных рабочих как ветром сдуло. Некоторые от ужаса вбегали в сам дворец под защиту своего Совдепа.
Ночью стали прибывать вызванные с фронта боевые части, которые ненавидели отсиживающихся в тылу запасных и безжалостно раздавили все очаги восстания в столице.
Июльский путч постыдно провалился
В ходе мятежа погибло 400 человек. Несколько сот защитников, в том числе Троцкий, Стеклов и вожаки кронштадтских матросов были арестованы. 10-го июля Ленин, надев рыжий парик и сбрив бороду, под именем рабочего Иванова, к возмущению своих соратников, бежал в Финляндию. Редакция “Правда” была разгромлена. Самым серьезным обвинением против арестованных была оплаченная врагом деятельность по ослаблению обороноспособности страны. За это полагалась виселица. Сами большевики, понятно, отрицали эти обвинения, называли их злостной ложью. Им вторили меньшевики и эсеры. Свой брат социалист был для них дороже, даже если только что попытался отнять у них власть. Они требовали, чтобы следствие по делу о предательстве
большевиков было прекращено, но Керенский, вернувшийся с фронта, распорядился
следствие продолжить.
После подавления июльского путча множество фальшивых десятирублевок,
сделанных в Германии, было найдено у арестованных солдат и матросов. Большевики








159

обманывали вполне беззастенчиво даже тех, кого сами нанимали на революционную службу.


XXXII


Доказательства, достаточные для того, чтобы повесить Ленина и Троцкого за государственную измену по ст. 108 Уложения об уголовных наказаниях, поступили слишком поздно – в связи с открытием архивов германского министерства иностранных дел после Второй мировой войны.
Своему послу в Копенгагене Германское правительство, обеспокоенное арестом большевиков, сообщало: ” Подозрение, что Ленин – германский агент, было энергично опровергнуто в Швейцарии и Швеции по нашему наущению. Поэтому все следы рапортов по этому вопросу, сделанных германскими офицерами, были тоже уничтожены”.
16-го сентября, после взятия немцами Риги, германский государственный секретарь сообщил императору Вильгельму: “Военные операции на Восточном фронте, широко запланированные и осуществленные с большим успехом, были поддержаны интенсивной деятельностью министерства иностранных дел внутри России… Наша работа дала конкретные результаты. Большевистское движение никогда не смогло бы достичь тех масштабов и того влияния, которое оно имеет сейчас, если бы не наша непрерывная поддержка”.


XXXIII


Армия без царя превращалась в стадо. В ее разложении повинны были не только эсеры и большевики. “Демократические вожди” ничего не говорили о защите Отечества, зато много талдычили о “правах солдата и гражданина”. Особенно выделялся своим краснобайством ”Верховный Главнокомандующий” Керенский.
“Революционная” армия, во много раз превосходящая численностью противника, прекрасно вооруженная и имеющая в своем распоряжении боевые материалы, заготовленные еще при государе императоре для нанесения решительного удара по врагу, предпочитала бесчинствовать и грабить собственное мирное население.
К примеру, 46-ая пехотная дивизия отказалась выступить на позиции, зато
организовала фронт в собственном тылу. Она грабила обозы, которые подвозили боевым
частям провиант, и собиралась нанести по ним удар, если те не образумятся.
Бунтовщики не одумались, по ним было выпущено 84 снаряда. Были убитые и
раненые. Остальные сдались и выдали зачинщиков, но после военно-полевого суда были








160

расстреляны лишь двое из них. Остальных помиловал А.Ф. Керенский. Смертная казнь была заменена каторгой, причем осужденные до окончания войны… возвращались в строй.
Дивизию следовало расформировать, но это не было сделано. Разложение армии шло полным ходом.
На одном из участков фронта солдаты отказались идти в атаку. 78 офицеров полка, взяв винтовки, пошли в наступление. За офицерами пошли их только вестовые. Большинство героев погибло в неравном бою. На другой день немцы с почестью похоронили павших. Все это наблюдали из своих окопов русские. Видно, умелая рука большевистских и эсеровских пропагандистов, внушающих солдатам необходимость замириться с немцами. “Гунны” же и не собираются ни с кем мириться.
А 4-го августа произошло событие, невозможное, пожалуй, ни в одной армии мира. Вильсону довелось ознакомиться с донесением генерала Асташева и полковника Духова. Полк в полном боевом снаряжении с пулеметом и фуражом под влиянием агитаторов-большевиков направился к “братьям-немцам”. Офицеры тщательно пытались удержать солдат от предательского шага. Тогда офицеры вышли вперед и заявили, что не допустят такого позора, пока они живы.
– Только через наши трупы! – воскликнул командир одного из батальонов.
- Э-та можно! – осклабился рыжий детина с толстыми руками и белесыми бровями, и выстрелил.
Его примеру последовали другие “воины свободной России”. Перешагивая через трупы своих офицеров, полк ушел к немцам.
Похожий эпизод произошел и на соседнем участке. Офицеры полка призывали к наступлению: теперь не приказывают, а “призывают”.
- В ловушку заманить ахвицеры хотят, - закричал чернявый, похожий на цыгана солдат. – Не было метенга, а без метенга пущай сами воюють.
- Вперед, за мной! – воскликнул командир полка, вставая во весь рост с наганом в руке. Его примеру последовали остальные офицеры и несколько солдат-старослужащих. Загремели выстрелы. Но не со стороны австрийцев, а со своей. Один за другим попадали офицеры. Бородатый капитан обернулся к окопам:
- Что же вы, подлецы, делаете? Креста на вас нет!
- Говорят тебе, метенга не было! – упрямо твердил чернявый, и выстрелил в капитана. На следующий день чернявый исчез: не то к австрийцам убежал, не то его убил кто из солдат.
Царскосельский период заточения царской семьи подходил к концу: Пьер Жильяр так описывал те дни:
Воскресенье. 15-го июля. Никаких изменений в нашей жизни нет. Единственное развлечение составляют прогулки. Очень жарко. Алексей Николаевич уже
несколько дней купается в пруду, среди которого находится детский островок. Это большая радость для него.
Среда. 20-ое июля. Неуспех на фронте принимает все более и более значительные
размеры. Выясняется отступление. Государь очень этим огорчен.








161

Четверг. 9-ое августа. Я узнал, что Временное правительство решило перевезти царскую семью. Место назначения держат в тайне. Мы все надеемся, что это будет Крым.
Суббота. 11-ое августа. Нам дали знать, что мы должны захватить теплую одежду. Значит, нас отправляют не на юг. Крупное разочарование.
Воскресенье. 12-ое августа. День рождения Алексея Николаевича (тринадцать лет). По просьбе государыни прислали к обедне из Знаменской церкви чудотворную икону Божьей Матери. Наш отъезд назначен на завтра. Полковник Кобылинский под большим секретом передал мне, что нас перешлют в Тобольск.
Понедельник. 13-ое августа. Нам пришли сказать, что мы должны быть готовы к полуночи: поезд заказан в час ночи. Последние приготовления. Прощальное посещение детского острова, огорода и т.д.
К часу ночи все собираются в полукруглой зале, заваленной багажом. Великий князь Михаил Александрович приезжал с Керенским и имел свидание с государем, который был счастлив увидеть брата перед отъездом. Поезд, который должен нас увезти, еще не подошел. Оказывается, есть какие-то трения с петроградскими железнодорожниками, которые подозревают, что предназначается для царской семьи.


XXXIV


Во второй половине июля революционными властями было принято решение об отправке царской семьи в город Тобольск. Керенский заявил, что причиной, побудившей Временное правительство перевезти царскую семью из Царского Села в Тобольск, была все более и более обострившаяся борьба с большевиками.
Князь Львов говорил:
- Летом в первой половине июля правительство пришло  к убеждению, что нахождение царской семьи около Петрограда стало абсолютно невозможным. Страна явно шла под уклон. Нажим на правительство со стороны Советов становился все сильнее. Я удостоверяю, что он был со стороны Петроградского Совета и в отношении царской семьи.
Для того чтобы установить правомочность утверждения Керенского и прочих об опасности большевизма как главной причины тобольской ссылки, достаточно обратиться к историческим событиям июля 1917 года.
4-го июля правительственными войсками была расстреляна мощная советская демонстрация, тон в которой задавали большевики. Есть предположения, что эта демонстрация была попытка большевистского государственного переворота,
инсценированного немцами. 6-го июля десятки большевистских деятелей были арестованы. Сам Ленин перешел на нелегальное положение.
В этих условиях говорить об опасности большевизма для Временного
правительства в июле 1917 года можно лишь с большими натяжками. Большевикам явно в








162

те дни было не до царской семьи.
Таким образом, большевистская угроза царской семьи в июле 1917 года в устах Керенского есть не что иное, как новая подделка старого жупела: Петроградского Совета. Ясно, что большевики не были причиной отправки царской семьи в Тобольск.
Но может быть, Керенский стремился удалить царскую семью из неспокойного Петрограда в более спокойное место и исходил при этом из интересов царской семьи. К сожалению, приходится опровергнуть это предположение. Если бы Керенский исходил из интересов царской семьи, он бы отправил императора и его близких в Крым, куда просил его отправить государь.
Керенский вначале обещал императору отправить его и его семью в Крым. Государь до последнего надеялся, что их отправят именно в Ливадию. Однако было принято решение изыскать для переселения царской семьи какое-либо другое место, и все разрешение этого вопроса целиком было поручено Керенскому. Он стал выяснять эту возможность. Предлагал увезти их куда-нибудь в центр России, оставаясь на имениях Михаила Александровича и Николая Михайловича. Выяснилась невозможность сделать это. Просто немыслим был сам факт перевоза царя в это место через рабоче-крестьянскую Россию. Немыслимо было увезти их и на юг. Там уже проживали некоторые из великих князей и Мария Федоровна, и по этому поводу там уже шли недоразумения. В конце концов, Керенский изменил свое решение и выбрал Тобольск. Тобольск находился в Сибири, которая была тогда покойна, удалена от политической борьбы, и условия жизни в Тобольске были хорошие. Юг не мог быть тогда таким местом: там уже шла борьба.


XXXV


Приютить царскую семью предлагали испанцы. Для этого можно было бы отправить государя в Крым. Не участвовавшая в войне Испания легко могла бы прислать в Черное море корабль. Но Керенский сказал мне, что везти царя через бурлившую Украину было опасно.
Но причина отправить в Испанию не эта, она одна и та же – вообще Временное правительство не намерено было отправлять царя и его семью за границу.
Отъезд царской семьи из Царского Села был обставлен очень конспиративно настолько, что, кажется, об этом даже не все члены Временного правительства были осведомлены.














163


XXXVI


Еще в процессе подавления июльского путча министр юстиции трудовик Павел Николаевич Переверзев собрал конференцию у себя в канцелярии и передал в газеты для опубликования, собранные контрразведкой подполковника Б.В. Никитина и генерала П.А.  Половцева данные о большевиках, как об агентах Германии. Они не без основания полагали, что эти данные побудят русское общество отшатнуться от Ленина и его партии.
Узнав о действиях Переверзева, Сталин обратился в Совдеп с требованием запретить публикацию “клеветнической” информации. Чхеидзе и Церетели послушно обзвонили редакции петроградских газет, требуя от имени исполкома Совета воздержаться от публикации правительственного сообщения. Переверзев обратился в правительство за поддержкой, но к его удивлению, князь Г.Е. Львов, Терещенко и Некрасов поддержали Совдеп, потребовав воздержаться от публикации, так как “необходима осторожность, когда речь идет о лидере большевистской партии”.
Только одна газета многотиражная “Новая жизнь” решилась пойти против требований Совдепа и на следующее утро напечатала статью “Ленин, Ганецкий и К – германские шпионы”. В статье были указаны суммы, выплаченные Германией большевикам и каналы доставки этих денег через Стокгольм. Листовки с этой статьей были расклеены по городу. Однако, вернувшийся с фронта Керенский, полностью поддержал противников опубликования этого материала и обвинил министра Переверзева в “непростительной” ошибке. 10-го июля Керенский запретил арестовывать большевиков и конфисковывать найденное у них оружие. Министр юстиции покинул свой пост, так и не поняв, почему Временное правительство так оберегало большевиков, только что пытавшихся с ним покончить (Переверзеву было не понять отношения двух земляков из Самары – Ленина и Керенского, престиж самарского учебного заведения, в котором они оба учились).


XXXVII


7-го июля ушел в отставку князь Львов. Министром-председателем с сохранением поста военного и морского министра стал Керенский. Социалисты получили девять министерских портфелей из тринадцати. Временное правительство и Советы теперь не противостояли друг другу даже формально. Запретить большевистскую партию Временное правительство нового состава не решилось. Наоборот, оно позволило большевикам провести с 26-го июня по 3-е августа свой партийный съезд, на котором было постановлено “взять курс на вооруженное восстание” против Временного








164

правительства.


XXXVIII


28-го июля государь после завтрака узнал от графа Бенкендорфа, что его семью отправляют не в Крым, а в один из дальних губернских городов, в трех или четырех днях пути на восток. Но куда именно, даже комендант не знает.
Однако, создавая видимость “секретности” увоза царской семьи, Керенский сделал все от него зависящее, чтобы это обстоятельство было известно членам Советов, особенно среди распропагандированных солдат.
31-го июля в 8.30 утра был вызван полковником Кобылинским в Александровский дворец командир 2-го Гвардейского стрелкового резервного полка полковник Н.А. Артабалевский. При этом Кобылинский распорядился захватить с собой одного из членов исполнительного комитета 2-го Гвардейского стрелкового полка. С этой целью комитет выделил стрелка Игнатова.
Полковник Кобылинский принял их в рабочем кабинете своей квартиры в Лицейском флигеле Большого дворца.
Поздоровавшись и предложив им сесть, он сказал, что вызвал их по очень важному и экстренному делу, которое до его выполнения нужно держать в тайне.
К большому удивлению полковника Кобылинского, стрелок Игнатов с едва заметной усмешкой заявил, что ему это секретное дело хорошо известно и что вопрос о нем уже разрешен в исполнительном комитете Совета рабочих и солдатских депутатов Петрограда.
Как всегда спокойно и выдержанно, но, не скрывая своего недоумения на лице, полковник Кобылинский ответил, что о решении Петроградского Совета ему ничего неизвестно, но что он имеет особое на этот случай распоряжение от министра-председателя Керенского. Игнатов снова усмехнулся. Тогда полковник Кобылинский добавил, что если дело, по которому он вас вызвал, известно стрелку Игнатову, то оно неизвестно мне, командиру части, а обоим вам – его распоряжение, которое он сейчас дает. После этих слов полковник Кобылинский сообщил, что министр Керенский ему передал решение Временного правительства о немедленном перевозе царской семьи в другое более благонадежное место, назвать которое ему временно запрещено.
- Я знаю куда, - сказал Игнатов
- Куда?
- Или в Архангельск, или в Вологду.
- Пусть будет так, - спокойно проговорил полковник Кобылинский и пристально посмотрел на Артабалевского.
- Не, этого не будет. Совдеп этого не допустит, - заявил Игнатов.
- Почему?








165

- Потому что Вологда близка к Архангельску, где стоят англичане. В Архангельск же, ни под каким видом. Их увезут из России.
- Англия отказалась их принять, - сказал полковник Кобылинский.
- Это буржуазная уловка, - с усмешкой возразил Игнатов.
На возражения Игнатова полковник Кобылинский сказал, что говорить об этом сейчас не время, а что надо немедленно приступить к исполнению распоряжения Керенского и приказал сейчас же по возвращении Артабалевского с Игнатовым в полк сформировать полного состава мирного времени роту.
Отдав приказания, полковник Кобылинский еще немного прозондировав Игнатова, отвечал уклончиво, глядя на него с усмешкой исподлобья. Но по дороге в полк Игнатов сказал Артабалевскому, что вопрос о перевозе царской семьи (он назвал Романовых) – вопрос давнишний и почему-то Временным правительством всегда откладываемый разрешением. Петроградский Совет настойчиво требовал увоза царской семьи из Царского Села в более надежное место. Официальной причиной этого требования выставлялась боязнь проявления нежелательного эксцесса по отношению к царской семье, а в действительности опасение за ее бегство за границу России. На вопрос Артабалевского, куда же намечено ее перевезти, Игнатов ответил, что уже точно в Архангельск. Вероятнее всего, повезут в Сибирь, в один из городов, наименование которого начинается на букву Т.
- Тюмень? Тобольск?
- В последний, - перебил его Игнатов.


XXXIX


Император и его семья остались в пределах России по обстоятельствам от воли Временного правительства не зависевшим.
Керенский сознался, что он делал все от него зависящее, чтобы отправить царскую семью за границу, но в этом ему отказали англичане.
Тобольск был выбран для царской семьи исключительно потому, что это было место исключительно изолированное, с маленьким гарнизоном, без промышленного пролетариата и с населением, благоденствующим и довольным своей участью. Вернее сказать, Тобольск находится в далекой холодной Сибири, в том крае, куда некогда ссылались другие.
В частности до революции в Сибирь были сосланы старообрядцы и декабристы.













166


L


Керенский назначил отъезд в Тобольск на час ночи c 31-го июля на 1-ое августа 1917 года. Перед отъездом 30-го июля, в день рождения наследника цесаревича, царская семья совершила молебен, который отслужил отец Афанасий Беляев. Вместе с царской семьей на молебне присутствовали все люди, отправляющиеся вместе с ней в ссылку. Семья молилась горячо, со слезами на глазах. После молитвы царская семья и присутствующие приложились к кресту. Впереди был тяжкий и длинный путь.
Государь записал в своем дневнике: “Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, терпение, крепость духа и тела в нынешние тяжелые времена! Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божьей Матери. Как-то особенно тепло было молиться ее святому лику вместе со всеми нашими людьми”.
В тот же день император Николай II встретился с великим князем Михаилом Александровичем. Встреча двух братьев, которой суждено было стать последней, проходила в присутствии Керенского, что явилось очередной оскорбительной демонстрацией со стороны последнего. Хотя, впрочем, может быть, дело было не в демонстрации, а в стремлении Керенского не допустить обмена мнениями между государем и великим князем по поводу обстоятельств в так называемом “отречении” февраля-марта 1917 года.
Никто больше из Августейшей семьи на встречу с великим князем Михаилом Александровичем допущен не был. Правда, полковник Артабалевский уверяет, что Керенский дал две-три минуты побыть Августейшим братьям наедине.
Наследник цесаревич упросил полковника Кобылинского встать за дверью и в последний раз увидеть своего дядю, которого очень любил.
Весь день 31-го июля шли приготовления к отъезду.
Стрелки из состава караула начали таскать царский багаж в круглую залу. Там же сидели Бенкендорфы, фрейлины, девушки и люди. Царская семья ходила взад и вперед, ожидая подачи грузовиков. Секрет об отъезде семьи соблюдался до того, что и моторы, и поезд были заказаны после назначенного часа отъезда. Извод получился колоссальный! Алексею хотелось спать – он то ложился, то вставал. Несколько раз происходила фальшивая тревога, надевали пальто, выходили на балкон и снова возвращались в залу. Совсем рассвело. Выпили чаю и, наконец, в 5.30 появился Керенский и сказал, что можно ехать.














167


LI


Многие обитатели Царского Села знали от слуг Александровского дворца о том, что ночью должен состояться отъезд императорской семьи. Но в городе царила тишина. Лишь кое-где бродили одинокие, точно в воду опущенные фигуры. Дворцовая челядь пребывала в растерянности. Некоторые были уверены, что все вернутся к ноябрю. По свидетельству барона Штейнера, коменданта Екатерининского дворца, то были слова Керенского, сказанные Александре Федоровне. Августейшая семья обреталась в полукруглом бальном зале, выходящем окнами в парк. Проходит ночь. Слышны приглушенные рыдания. Начало светать. Запели птицы. Вершины деревьев осветились первыми лучами солнца. Но вот из бывшего императорского гаража подают четыре автомобиля. Первый для государя, императрицы и наследника. Второй – для великих княгинь. Из дверей полукруглого зала выходит Николай II, поддерживая под руку супругу. Покачиваясь от усталости (позади осталась полная ожиданий и волнений ночь), оба спускаются по пологому пандусу в парк. Повернувшись к солдатам – их человек восемь – государь берет под козырек.
- Здорово, молодцы!
- Здравия желаем, господин полковник! – негромко отвечают солдаты.
Весело, вприпрыжку, следом за родителями выбегает цесаревич. За ним сестры. Худенькие, бледные, скромно одетые, с грустными лицами.
Было 5 часов утра. Царскую семью, наконец, посадили в машины. Когда императрица подошла к машине, то полковник Кобылинский и полковник Матвеев по взаимной договоренности поднесли ей букет роз, заранее приготовленный по приказу Кобылинского.
В заднее стекло первой машины видно залитое слезами печальное лицо Ее величества. Она крестит оставшихся на балконе. Великие княжны, сидевшие во втором автомобиле, в последний раз оглянулись на родное гнездо – дворец, где прошли их детство и юность. При виде слез, блеснувших в глазах царевен, у пожилого шофера защемило сердце. В остальных автомобилях разместились сопровождающие. Утреннее солнце золотило кровлю дворца. Повернувшись в сторону “Знаменки”, великие княжны перекрестились
В стороне остались игрушечные, с изящно изогнутыми крышами домики китайской деревни. Миновали китайский театр.
Придя в себя после первых минут растерянности, чуть полноватая, пышущая здоровьем, Мария Николаевна пожала плечами
- Почему бы не поехать по улице? Дорога здесь узкая. К тому же - парк.
- Ах, Машка! Неужели непонятно? – отозвалась младшая сестра Анастасия. – Чтоб из казарм не увидели. А то, как солдатики выскочат, как освобождать нас вздумают!
- Еще неизвестно, что им взбредет в голову, - рассудительно произнесла Ольга. –








168

Мсье Жильяр говорил: кто-то из газетчиков заявил, что, дескать, Царское Село теперь
надо назвать Солдатским Селом.
- Точно. Дезертирским Селом! – язвительно поправила ее Анастасия.
- Перестаньте пререкаться! – осадила сестер молчаливая все это время Татьяна. – Тем более что солдаты тут ни при чем.
- Верно изволили заметить, Ваше высочество, - произнес пожилой шофер. – Солдаты они что – что им приказано, то и выполняют. А приказывают знамо кто. Не дело это – без государя-то!
Машины ехали уже по дороге на станцию Александровская, обгоняя молочницу, которая везла на ручных тележках бидоны молока, и мастеровых, направляющихся на работу в Питер. Некоторые из них заглядывали в окна автомобилей и, увидевши великих княгинь, низко им кланялись.


LII


Оглянувшись назад, князь Василий Александрович увидел караул: он появился при выезде кортежа из парка.
- Эки молодцы! – едко заметил он. – Как они отважно выполняют свой революционный долг. Как лихо охраняют бывшего царя, бывшую его супругу, бывших его дочерей и его бывшего наследника!
Флегматичный лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, несмотря на невеселое настроение, улыбнулся:
- Почему бывшую супругу, бывших дочерей, Василий Александрович?
- Вы меня спрашиваете, любезный Евгений Сергеевич? Спросите Ваших “единоверцев”, либералов-революционеров. Ведь Вы всегда придерживались их взглядов. Так они пишут в своей светской прессе.
- Когда это было! – добродушно махнул рукой лейб-медик. – Много их развелось нынче – этих партий. Нет одной партии – партии порядочных людей.
- Как нет?! – удивился Долгоруков. – А разве Вы не принадлежите к этой партии? Разве матрос Гвардейского экипажа Климентий Григорьевич Нагорный, матрос Иван Седнев, граф Иван Леонидович, графиня Настенька Гендрикова, словом, все, кто остался в Царском Селе – разве они не принадлежат к упомянутой Вами партии?
- Полно Вам! – смутился Боткин. – Как врач, я не могу остановить своих пациентов. Кроме того, я благодарен Их величествам за то, что они удостоили меня своим вниманием и позволили сопровождать их. Да и моих детей разрешили взять с собой.
- А как обрадовался известию о том, что предстоит путешествие Алексей Николаевич? – вмешался в разговор Татищев.
- Наследник очень живой ребенок, и пребывание в четырех стенах очень угнетало его, - отозвался Боткин. – А путешествие предстоит довольно продолжительное. Сначала








169

поговаривали, будто семью повезут в Ливадию, но затем выяснилось, что в Сибирь.
- Словно каторжников! – вырвалось у князя Долгорукова. – Почему же не в Ливадию?
- Полагаю потому, что мусульманское население Крыма осталось верным царю. Для татар Временное правительство в буквальном смысле временное. Законной властью они по-прежнему считают власть государя императора.
- Государь император отрекся от престола, - вмешался сидевший за рулем прапорщик.
- Ошибаетесь, милейший! – вспыхнул князь Долгоруков. – Не государь отрекся, а “православный русский народ” отрекся от царя.
- Мы, офицеры и солдаты, отреклись, что ли? – обиделся прапорщик, без году неделя офицер, недавний студент.
- И то верно, - согласился лейб-медик. – Царя предали его родственники, часть Главнокомандующих фронтами и оба командующих флотами.
- Непенин и Колчак. Один уже поплатился за свою измену. Поплатятся и остальные, - убежденно проговорил Евгений Сергеевич.
- И я о том же, - обрадовавшись поддержке, произнес прапорщик.
- Следили бы лучше за дорогой, милостивый государь! – произнес князь.
И в самом деле, их машина едва не врезалась во впереди идущий автомобиль, притормозивший, чтобы не сбить перебегавшую через дорогу чухонку-молочницу.
- При государе Петре Алексеевиче баб и девок, перебегавших дорогу перед царским возком, били плетьми, и пребольно, - заметил прапорщик.
- Русский народ еще дождется нового Петра Алексеевича, который рубил головы стрельцам, - изрек князь Долгоруков. – Тот пропишет ему Кузькину мать!
- Скорее всего, придет не Романов, пусть и Петр Алексеевич, в Голенцюллерн, - возразил граф Татищев. – Большевики и их союзники в Совдепе набирают силу, и, пожалуй, скинут бесхребетное Временное правительство. А уж готовы на мировую с немцами. Каждая немецкая победа для них – призрак. После взятия Риги германцами по Невскому проспекту шли толпы матросов с красными флагами и революционными песнями. И эти демагоги, впрочем, как и нынешнее ”временное правительство” еще стали обвинять государыню императрицу и государя в стремлении заключить сепаратный мир с Германией!
- Так уж у них принято. С больной головы на здоровую, - невесело усмехнулся князь Долгоруков. – А кончится тем, что они друг друга перегрызут.
- Ну, а пока солдаты грызут офицеров, - неожиданно вмешался прапорщик, - на станции Каликовичи толпа солдат избила трех офицеров, после чего они скончались.
- Чем же можно объяснить такую жестокость? – с трудом придя в себя, спросил граф Татищев.
- Солдатики вылезли из окопов, чтобы брататься с германцами, а офицеры попытались их остановить. Вот служивенькие и обрушили свой гнев не на немецких, а на своих офицеров. Мешают, дескать, с немцами замириться, да по домам разойтись. А то без них землицу поделят.








170


LIII


Первый автомобиль остановился у станции Александровская. Из машины выпрыгнул цесаревич и принялся оживленно оглядываться. Он узнал и будку стрелочника, куда захаживал с мсье Жильяром, и переезд, где, бывало, со своим наставником наблюдал за работой рабочих. Затем вышел государь. Обойдя машину, открыл дверцу и помог выйти из автомобиля супруге.
Несмотря на ранний час, на станции собрался народ. Внезапно к станции подъехал броневик с развевающимся красным флагом. К нему торопливо вышел начальник станции. “Подавать состав”, - послышалась сухая и резкая команда. Вдруг, словно ответом на эту команду, раздался полный отчаяния женский крик: какая-то женщина упала на колени и голосила в голос, как по покойнику. Ее поспешили увести вглубь вокзала. В этот момент на станцию приехал Керенский Мрачный, сгорбившийся, он исподлобья оглядел состав и толпу. Видимо, о чем-то думал, что-то соображал, что-то силился решить в течение нескольких минут. Потом, отдав распоряжение командиру броневика, рассеял толпу.
Стоявшие поодаль молочницы, собравшиеся ехать в Питер – кто на базар, кто к своим постоянным покупателям – низко поклонились царской чете и перекрестились. Пожилая женщина с котомкой рухнула на колени.
- Ты чего, старая дура? – окликнул ее молодой мастеровой, лузгавший семечки. – Жалеешь их, что ли? Ведь царь-то был дурачок!
- Царь-то был дурачок, да вот сытный был пятачок, а теперича рупь двадцать, - заступилась за пожилую румяная молодуха.
- Контрреволюцию вздумала разводить, Манефа? – набросился на нее мастеровой. – Вот куда надо сообчу, будешь локти кусать.
- Испугалась тебя, дезертир несчастный! - подбоченилась женщина, которую называли Манефой. – Вот вас, сколько дезертиров-то! – добавила она, увидев драгун, окружавших станцию. – На фронте прыть свою показывайте.
Спор их прекратился: с запасного пути к платформе подали поезд. Железнодорожникам еще накануне было наказано Временным правительством приготовить два поезда по 11 вагонов для “американской миссии”. На платформе выстроились две шеренги драгун. Мимо них прошел государь, поднесший ладонь к козырьку фуражки, императрица и великие княжны. Комиссар Временного правительства, стоявший возле поезда, указал царской семье, свите и прислуге, в какие вагоны те должны садиться. Николай II с женой и детьми стали у окон. Те, кто знал царя и царицу, нашли их значительно изменившимися. В волосах Александры Федоровны местами блестела седина. Царь похудел, на висках и в аккуратно расчесанной бороде серебряные нити. В глазах императрицы – слезы. Печальны и великие княжны. Лишь наследник, которому накануне исполнилось тринадцать, улыбается, вертит головой во все стороны: впереди








171

далекая дорога, новые люди, новые места, свежие впечатления. Еще свежа в памяти вчерашняя обедня. К молебну из “Знаменки” принесли икону Знаменской Божьей Матери. Затем дети ходили прощаться с Детским островом, с парком, с огородом, на разбивку которого было положено столько сил. Государь наказал оставшимся во дворце слугам разделить урожай поровну между собой. Комиссар Временного правительства разрешил взять с собой детский автомобиль наследника и его любимого ослика Ваньку – подарок цирка Чинизелли. Глаза государя и цесаревича сухи. Александра Федоровна и великие княжны вытирают слезы.
Бабы–молочницы, рабочие низко кланяются государю, императрице и их дочерям. Те приветливо кланяются в ответ. Но и у отъезжающих, и у невольных провожатых на сердце камень.
Суетливый, постоянно принимающий наполеоновскую позу Керенский, то и дело посматривал на часы. Паровозные команды все еще возятся с локомотивами. Уже пора отправляться. Керенский дает знак машинисту. Поезд трогается с места и быстро набирает ход. Государыня крестит оставшихся на платформе. Император прикасается ладонью к козырьку фуражки, прощаясь с солдатами и офицерами, которые отдали честь – не “полковнику Романову”, а своему государю и Верховному Главнокомандующему. Быстро сел в автомобиль и понесся в Петроград Керенский, прощаясь с царской семьей, он сказал императору Николаю II:
- До свидания, Ваше величество… Я придерживаюсь пока старого титула.
Императрица и великие княжны с грустью смотрят на купола царскосельских храмов, на золоченые кресты на маковках Федоровского государева собора, на двуглавых орлов, на терема подворий. Удастся ли когда-нибудь вернуться в любимое Царское Село, где прошли их лучшие детские годы. Государыня поднесла к глазам платок.


LIV


Когда царская семья прибыла на станцию, поезда на перроне не оказалось, он стоял далеко на путях. Минут десять царская семья шла до своего поезда по песку. Они медленно перешли пути и двинулись дальше по шпалам к своему спальному вагону  Восточно-Китайской железной дороги. Поддерживаемая государем, императрица, видимо, делала большие усилия, ступая по шпалам, государь смотрел ей под ноги и вел, поддерживая под локоть, свою Августейшую верную спутницу жизни.
Когда царская семья дошла до вагона, то оказалось, что между ступенькой вагона и землей было большое расстояние. Поэтому царской семье пришлось карабкаться, чтобы попасть в вагон. Тяжелее всех пришлось государыне.
Государь и один из офицеров охраны помогли императрице подняться в вагон. Сам Николай II поднялся легко и быстро и тотчас исчез.
После больших усилий бедная женщина взобралась и бессильная, всей своей








172

тяжестью, упала на площадку вагона. Безусловно, что это издевательство исходило от “гуманного” и “благородного” Временного правительства.
Толпа народа, молча, без единого слова, провожала царскую семью.
Царская семья начала свой страдный путь, и толпа русских людей, их подданных, свидетельствовала его своим священным молчанием и тишиной.
Полковник Артабалевский и офицер Кушелев поднялись на площадку вагона, чтобы попрощаться с государем. Кушелев упал на колени перед государем, но тот поднял его, обнял и поцеловал. Потом император подошел к Артабалевскому и протянул к нему руку. Артабалевский припал к ней губами, поцеловав. Бледное лицо государя и его незабвенный взор навсегда остался у Артабалевского в памяти. Государь привлек Артабалевского к себе, обнял и поцеловал. В необъяснимом порыве он припал лицом к его плечу. Государь позволил ему побыть так несколько мгновений, а потом осторожно отнял его голову от своего плеча и сказал:
- Идите, иначе может быть для Вас большая неприятность. Спасибо Вам за службу, за преданность…, за все…, за любовь к нам…, от меня, императрицы и моих детей… Служите России так же, как служили мне… Верная служба Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни ее величия… Храни Вас Бог. Идите скорее.
Еще раз государь одарил Артабалевского и Кушелева своим незабываемым взглядом и скрылся в вагоне.
С трудом сдерживая волнение, офицеры сошли с площадки вагона и прошли через пути на свое прежнее место против вагона царской семьи. Молчаливая серая толпа смотрела на них и точно чего-то ждала.
Толпа так и застыла. Казалось, что царь и царица растворились во мраке. Неужели никто из царскосельских больше не увидят ни ласковый, добрый взгляд императора, ни прекрасные, с тенью грусти, глаза государыни на бледном лице, обрамленном копной золотых, тронутых сединой волос? Неужели не доведется им увидеть и царских детей – великих княжон, знакомых всем, кому довелось побывать в лазаретах? Наследника цесаревича, которого совсем недавно называли “нашей надеждой”?
Но вот немного погодя, в одном из окон, появились лица государя и государыни. Александра Федоровна стояла слева от супруга, справа цесаревич, за ним – великая княжна Татьяна Николаевна. Она жадно смотрела по сторонам, словно пытаясь запомнить лица провожатых, зелень деревьев. Пахло травой, цветами, горелым машинным маслом. В соседнем окне показались прелестные лица Ольги Николаевны, Марии Николаевны и Анастасии Николаевны.
Одним из военных, оставшихся на станции, был полковник Кушелев. Движимый непреодолимым порывом, он взлетел вверх по ступенькам. За ним поднялся полковник Артабалевский. По коридору на площадку вагона вышел император. Полковник бросился перед ним на колени, но государь тотчас поднял его и, обняв, поцеловал. Утешал своих офицеров царь, уезжавший в ссылку, в неведомое, а не они, остававшиеся здесь, в России. Николай II протянул руку Артабалевскому. Тот припал к теплой, сильной руке императора. Царь привлек к себе полковника, обнял и поцеловал. Словно ребенок, ищущий защиты у отца, он приник к плечу государя. Несколько мгновений спустя, тот








173
         (этот кусок, кажется, второй раз)
бережно отстранил офицера от себя.
- Идите, иначе может быть для Вас обоих большая неприятность, - проговорил царь. – Спасибо вам за службу, за преданность…, за все, за любовь к нам… От меня, императрицы, моих детей… Служите России, как служили мне. Верная служба Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни ее величия…
Мастеровые, молочницы, солдаты смотрели на происходящее, словно оцепенев. В окне снова показались государь и цесаревич. Сквозь слезы улыбалась императрица. Приложив ладонь к козырьку защитной фуражки, государь отдал честь. Сгрудившиеся в соседнем окне великие княжны приветливо кивали хорошенькими головками.
Оставшиеся на станции офицеры отдали честь, затем сняли фуражки и поклонились. Поезд тронулся. Простолюдины оглянулись, замахали руками, шапками, платками. У многих в глазах стояли слезы. Люди сознавали, что остались без незримого покровительства своего царя, государыни и царских детей. Остались один на один с огромной бедой. Несмотря на безоблачное небо, им казалось, будто над ними повисла черная туча.


LV


Узнав, что им будет позволено заниматься благотворительностью там, куда они едут, Татьяна Николаевна приободрилась. Давно было ясно, что ни о какой Ливадии не может быть и речи. Везут в Сибирь.
- Когда мы приедем, то сможем построить на новом месте храм, мама? – спросила Ольга.
- Ну, конечно, душа моя, - грустно улыбнулась государыня. – Но думаю, храм там будет. Лишь бы позволили посещать его.
Под неубедительным предлогом царскую семью повезли не в Ливадию, как обещал Керенский, а в Сибирь. Видно для того, чтобы усугубить и без того тяжелую участь царственных узников.



















174


Глава  третья


I


Для следования в город Тобольск вся царская семья была размещена в хорошем спальном вагоне специального международного общества. Как только поезд 1-го августа 1917 года отошел от Александровской станции, государь в 7.45 лег отдыхать и проспал до 9.15.
Проснулся от жары, в вагоне +26 С.
Была остановка, дети в это время гуляли со стрелками, возле поезда собирали полевые цветы.
Было предложено перекусить. Государь с государыней прошли в ресторан. Кормили их вкусно: кухня принадлежала Восточно-Китайской железной дороге.
2-го августа поезд достиг Вятки. Погода была тоже теплая и пыльная. На всех станциях, чтобы скрыть, что в вагоне едет царская семья, по просьбе коменданта завешивались окна. Детям это было непонятно, они поднимали занавески, выглядывали в окна.
Но уже через несколько дней поезд перевалил Уральский хребет, пассажиры ощутили прохладу. Могильным холодом пахнуло от Екатеринбурга, на станцию которого царственные узники приехали утром.
Во время остановки литерного поезда на станции Екатеринбург к нему подошел некий тип, называемый “представителем революционной демократии” и потребовал разрешить ему осмотреть поезд, имея основания подозревать, что в нем находится спасающийся бегством бывший император Николай II. Собралась толпа. Комиссар Макаров не впустил “революционного демократа”, заявил, что в поезде едут члены американской миссии и осматривать поезд в их присутствии будет нарушением дипломатических норм.
После двадцатиминутной задержки поезд двинулся дальше. Случай этот дал государю повод для шутки. Приоткрыв дверь купе, он спросил у комиссара Макарова:
- Павел Михайлович, а что, сейчас… американцам уже можно пройти в столовую?
Все еще переживали разлуку с Царским Селом. Они не могли свыкнуться с новой обстановкой. Зато государь лишний раз убедился в том, что существуют преданные ему люди. Генерал-лейтенант Татищев, не имея никакой должности при дворе и не пользовавшийся никакими преимуществами, в отличие от многих царедворцев, отвернувшихся от государя в трудную минуту, охотно согласился сопровождать царскую семью вместо престарелого графа Бенкендорфа, у которого тяжело заболела жена.
В эшелоне находились свергнутый с престола император Николай Александрович,








175

императрица Александра Федоровна, их дети: наследник цесаревич великий князь Алексей Николаевич, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны, а также добровольно сопровождавшие их лица в количестве 39 человек. Позднее в Тобольск прибыли еще 6 человек обслуживающего персонала.
В пути царскую семью сопровождал от Временного правительства комиссар П.М. Макаров. Именно Макарову Керенский на первых порах поручил сопровождать царскую семью.


II


К приезду царской семьи местные власти готовились заранее.
В середине июля 1917 года в Тобольск приехал недавно назначенный командующий войсками Омского военного округа полковник М.П. Прединский. Он осмотрел наиболее видное здание города. Его внимание привлекли три дома, находившиеся неподалеку друг от друга.
Бывший дворец генерал-губернатора, после февраля получивший название “Дом свободы”, занятый местным Совдепом, был освобожден по указанию полковника Прединского. Из дома купца Корнилова в другое здание был переведен Тобольский окружной суд. Еще один дом, находившийся ближе к пристани, как и первые два, приказано отремонтировать и привести в должный вид, как впоследствии выяснилось, распоряжения эти выполнены не были.
1-го августа 1917 года полковник Прединский получил телеграмму от А.Ф. Керенского: “Омск. Командующему войсками. 31-го июля вечером из Царского Села отправляется для следования через Тюмень в Тобольск эшелон особого назначения чрезвычайной важности.
Предлагаем безотлагательно принять все необходимые меры к благополучному следованию эшелона и размещению прибывших на месте. Министр-председатель Керенский”.
Полковник поручил своему помощнику Сергею Михайловичу Немчинову немедленно выехать в Тюмень, чтобы принять самые действенные меры к охране царской семьи (именно о ней шла речь в телеграмме) от покушений и эксцессов.
Вместо казенных пароходов С.Н. Немчинов зафрахтовал два частных судна – “Русь” и “Кормилец”, принадлежавших Западно-Сибирскому обществу пароходства. Пароходы оказались достаточно просторными и удобными. Была тотчас же произведена тщательная уборка и дезинфекция судов.
На одном из полустанков в нескольких десятках верст от Тюмени помощник командующего Округлов встретил эшелон особого назначения. Сопровождавший царскую семью комиссар от Временного правительства Павел Михайлович Макаров оказался высококультурным и гуманным человеком. Со вкусом одетый, с располагающей








176

внешностью, он владел несколькими иностранными языками. Зато вошедший в купе гвардейский капитан, одетый в хорошо сшитый френч с пуговицами, обтянутыми красным сукном, был иного пошиба.
После его ухода Макаров обратился к Немчинову: “Ну, каким нужно быть болваном, чтобы до сих пор носить пуговицы, обтянутые красным сукном и демонстрировать свою революционность на шестом месяце после революции”, а затем возмущенно добавил: “Этот господин говорит: “К чему это Временное правительство нянчится со всей этой сволочью – одним бы ударом покончить с ними и делу конец”. Вы сами видите, каким комфортом окружена царская семья, как мы их везем. В этом сказалось к ним и отношение Керенского. Все это можно объяснить исключительно их персональной честью. Этот офицер - делегат Центрального комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. Хорошо, что он сопровождает нас только до Тобольска”.
Напрасно Немчинов пытался сохранить хорошую мину при плохой игре, уверить всех в благородстве намерений Временного правительства, которое якобы желает спасти царскую семью от большевиков, рвущихся к власти, как показали июльские события в Петрограде. Почему же не отвезли ее в Ливадию, как просил это сделать Керенского государь? И если, по его мнению, царская семья находилась в “почетном плену”, то выходит, никакого преступления никто из них не совершал. К чему же было окружать ее такими “офицерами”, которые посмели назвать великих княгинь, цесаревича и их родителей сволочью?
Поезд с государем и его семьей прибыл в Тюмень с опозданием. На станции Шаля произошло крушение товарного поезда. Кто-то пустил слух, что товарный поезд должен был столкнуться с царским, но стрелочник вовремя перевел стрелки.
В Тюмень Августейшие пленники приехали в 4 часа ночи. Их встретил дежурный по станции и представитель от Северо-Западного округа. После двухминутной остановки поезд двинулся по ветке на станцию Кура. На пристани Западно-Сибирского товарищества уже стояли мелкосидящие пароходы “Русь” и “Кормилец”. Когда поезд подошел к пристани, его встретил тюменский ударный батальон. Как и полагалось “свободным гражданам России”, солдаты были в фуражках, сдвинутых на затылок, в подпоясанных рубахах. У многих ружья на веревках вместо ремней.
Первым из вагона вышел император, за ним государыня. Командир батальона отдал честь царю, затем полковнику Кобылинскому. Молча улыбаясь, последовав примеру отца, отдал честь и наследник, одетый в солдатскую форму с погонами ефрейтора и Георгиевской медалью. Несмотря на ранний час, на берегу реки собралось множество горожан, желавших получше рассмотреть своего бывшего повелителя. Граф Татищев и князь Долгоруков, сопровождавшие царскую семью, обратились к государю и императрице:
- Ваши императорские величества, нижайшая просьба: пройдите в каюту.
Измученные дорогой, Августейшие узники и их дети прошли в отведенные им довольно чистые каюты: у государя, императрицы и цесаревича было по каюте, у великих княгинь – пятиместная каюта. Несмотря на усталость, уснуть удалось не скоро: мешал шум при погрузке багажа, продолжавшийся всю ночь.








177

Утром пароход отчалил. После плавания по реке Туре Тобол показался гораздо шире, берега – круче. Накануне, когда пароход проплывал мимо села Покровского, Александра Федоровна грустно заметила:
- Здесь жил незабвенный памяти отец Григорий. Здесь он ловил рыбу и присылал ее нам.
Ни императрица, ни дети не удивились тому, что им довелось увидеть родное село Григория Ефимовича. Дом Г.Е. Распутина просуществовал до 1980 года. Через три года после сноса дома инженера Игнатьева был снесен и дом сибирского старца.
- Как отец Григорий предсказал, так оно и случилось, - проговорила Ольга Николаевна.
Оставшиеся в каюте граф Татищев и князь Долгоруков продолжили разговор, перескакивая с одного предмета на другой.
- Ну, что за страна! Еще год назад на государя молились, а теперь его везут с семьей под конвоем. За что? За то, что он любил Россию, желал ей величия и счастья? – произнес граф Илья Леонидович.
- Именно за это, - с горечью ответил Долгоруков. – В большинстве своем народ, солдаты любят императора. А хулиганье не в счет, как говорится, в семье не без урону. Беда в том, что мы, дворяне, не были опорой трона. Кто, как не мы, обязаны были стать образцом верности и преданности своему царю. Кинуть камень, особенно в Ее величество, осудить правительство стало признаком хорошего тона. Нет, мы не достойны иной судьбы, не достойны такого государя. Но что мы могли поделать, если члены императорской фамилии предали его, если они плели заговор против главы Дома, а некоторые были прямо или косвенно замешаны в преступлении. Разве не великий князь Дмитрий и князь Юсупов – родственники одного из великих князей, переступив все законы гостеприимства, подлым образом убили бедного крестьянина? – негодовал князь.
- Отольются кошке мышкины слезы, - кивнул Татищев. – Думаю, причиною многих расправ над офицерами и знатью со стороны солдат было чувство мести за убийство такого же, как он, простого мужика. А петроградская чернь радовалась “акту патриотизма”, не предполагая, что радуется собственной гибели.
- Увы, все это правда, Илья Леонидович, - невесело отозвался Долгоруков. – Попалась мне на глаза газета с карикатурой. Уж очень, злая, но верная картина на ней изображена. И подпись: “Россия похожа на мчащийся паровоз, управляемый толпой безумцев”. Впереди – солдат с гармошкой. У трубы – Стеклов – со знаменем “Долой!” За ним держащий винтовку матрос в клешах, перепоясанный лентами. Слева – другие матросы и хулиган с папироской в зубах и бомбой в руке.
- По-моему, Вы сгущаете краски, - возразил Татищев. – Временное правительство владеет ситуацией.
- Полноте, граф, - поднял кверху ладонь Долгоруков. – Ничем оно не владеет. В начале июля его едва не сбросили банды распропагандированных солдат и матросов. На этот раз обошлось. Но обойдется ли на следующий – неизвестно. Государя винили в излишней мягкости, но в армии была дисциплина. Ни палками, ни плетью, ни пулеметами солдат не гнали вперед. Существовало глубокое понимание долга, связь между солдатами








178

и офицерами. Конечно, находились и дезертиры, но их были единицы. Был закон, который карал тех, кто не желал выполнять приказы и идти в наступление. А нынешние “временные правители” и правление – то свое начали с того, что принялись ломать устои, допустили образование всякого рода солдатских и матросских комитетов, которые указывают офицерам и генералам, где и когда наступать. С уходом императора, на котором настаивали Главнокомандующие фронтами, а также великий князь Николай Николаевич, армия перестала существовать.
- Как это – перестала существовать? – попытался протестовать граф Татищев. – А наступление в Карпатах, а захват пленных, большого количества вооружения.
- Успехи эти временные и кажущиеся. Все будет отдано назад австрийцам, - продолжал Долгоруков. – Попалась как-то мне на глаза американская книга “Война Севера с Югом” в русском переводе. На обложке солдат армии конфедератов. Он бежит вперед с ружьем в руке. А голова оторвана снарядом, из шеи фонтаном бьет кровь. Так и русская армия. Она есть, но ее уже нет.
- Мрачную же картину Вы нарисовали, Василий Александрович, - зябко проведя плечами после паузы, проговорил Татищев.
- Зато верную, - пожал плечами князь. – Как и нас. Мы еще, но нас уже нет.
- Ну, батенька, Вы уже совсем того-с…, - развел руками граф. – Разве господин Керенский не обещал освободить государя, как только состоится Учредительное Собрание, которое решит образ правления в России и судьбу царя и его семьи.
- Неужели Вы в это верите? – искренне удивился Долгоруков. – Еще до прихода “временщиков” к власти господин Керенский грозился расправиться с государем как с изменником.
- Но ведь комиссия Временного правительства установила, что никакой измены не было! – возразил Татищев.
- Тем более! Выходит, изменники они сами! Неужели Вы думаете, что Керенские, гучковы, милюковы и прочие “калифы на час” признаются в этом?
При разговоре с помощником Омского военного округа государь проявил феноменальную память. Он помнил командный состав округа до переворота. Знал, какие полки стояли в мирное время в Омске. Назвал батальоны, из которых были образованы эти полки после русско-японской войны. Перечислил номера полков и запасных батальонов, которые были сформированы из кадров этих полков.


III


Во время плавания на Николае II неизменно была суконная рубаха защитного цвета с полковничьими погонами и Георгиевским крестом на груди, зеленые армейские шаровары со следами штопки и поношенные армейские сапоги. По свидетельству Немчинова, царь охотно вступал в разговор с находившимися на палубе. Держался просто








179

и естественно.
Князь Василий Александрович Долгоруков спросил у представителя военной власти, что, по его мнению, явилось причиной революции.
- Недовольство широких народных масс затянувшейся и неудачной для нас войной. Дороговизна и недостаток продовольствия. Крайне частая смена правительства, которую господин Пуришкевич метко назвал “министерской чехардой”. Главное же – пренебрежительное отношение к Государственной думе, сумевшей сосредоточить на себе все надежды страны, - ответил Немчинов.
- Все, что Вы говорите, банально внушили Вам господа газетчики и прочая шушера. Вы, по-моему, человек умный и должны понять, что все обстоит наоборот.
- Если бы своевременно было удовлетворено требование Государственной думы об ответственности министерства, быть может, удалось бы предупредить революцию.
- Полноте, любезный. Революция – это не спасение, а конец России. Затеяна она была на немецкие и английские денежки, чтобы внести разлад в армию и в государство. Не случись революции, война была бы скоро окончена. Причем в пользу России. А с ее окончанием потеряли бы значение и дороговизна и недостаток продовольствия. Теперь же ни о каком окончании войны и речи быть не может. Война будет длиться несколько лет и закончится позорным разгромом. Низложив императора, вы, революционеры, захотели удержать армию на фронте. А армия не желает воевать за “благоверное Временное правительство”. Солдатики бегут домой, по пути грабя своих же, русских. И продолжаться так будет долго. Пока Россия не распадется на удельные “княжества” со своими “царьками” во главе каждого из них.
Немчинов всплеснул руками:
- Да что Вы такое говорите?
- Помните мои слова. В затылок господину Керенскому уже дышат большевички. А уж те церемониться с вами, “временщиками” не станут. Насидевшись в тюрьмах и ссылках, они всю Россию превратят в тюрьму… Впрочем, я буду счастлив, если ошибаюсь.
Во время остановок перехода на пристанях великие княжны сходили на берег для прогулки в сопровождении офицера и нескольких стрелков. Собирали полевые цветы. Царевны возвращались на пароход с огромными букетами, которые они дарили родителям, брату и своим спутникам.
Каюта кочегара парохода “Русь”, словно магнит притягивала великих княжон. У кочегара был сын – младенец Гоша. У Ольги Николаевны и Татьяны Николаевны уже проснулась жажда предчувствия, что своих детей иметь им не суждено. Однажды в каюту прямо с вахты вошел отец Гоши – весь в саже и копоти, не успев снять рабочую одежду, остановился в дверях каюты с глазами, полными слез и счастья. Кочегар смотрел то на сына, то на великих княжон. Растрогалась и мать младенца.
- Вот смотри, - обратилась она к мужу, - вырастет твой сын, плюнет тебе в глаза монетки, а не поверит, что ему выпало такое счастье.
Что сталось с этим младенцем? Ведь впереди были гражданская война, голод, коллективизация – та же самая война со своим народом, а затем и другими народами.








180

Посмотреть на царскую семью к пристани Тобольска приходили многие. Казалось, в Тобольске ничего не изменилось. Правда, существовал “Дом свободы”, в который превратился бывший особняк генерал-губернатора, в котором и был Совдеп. Зато не было праздно шатающейся солдатни. Государя по-прежнему почитали и на его имя поступали разного рода прошения, которые принимал полковник Кобылинский. Однажды при появлении императора на палубе целая семья татар, со старыми и малыми, благоговейно опустилась на колени. Один крестьянин прибыл к пароходу на подводе. Увидев дежурного офицера, он обратился к нему:
- Ваше благородие, горе у нас случилось. Живу я верстах в двадцати от города. Все было хорошо, да вот в последнее время медведь повадился. Зарезал корову, зарезал теленка, а вчера и коня зарезал. Прослышал я, что государь император с солдатиками приехали в Тобольск. Так я и здесь, Ваше благородие, будьте милостивы, попросите государя императора дать двух солдатиков медведя убить. Я их сам отвезу и покормлю, и обратно целехонькими привезу, да еще и отблагодарю.
Узнав о просьбе крестьянина, царь заметил:
- В России общество провальной охоты платит большие деньги тем, кто выследит медведя, и после этого на медвежью охоту мобилизуются все охотничьи силы. А здесь, в Сибири, наоборот, человек приезжает и Христом Богом просит избавить его от непрошенного гостя, обещая за это избавление всевозможные земные блага.
Удовлетворил ли просьбу крестьянина полковник Кобылинский начальнику охраны неизвестно. Едва ли.
Необходимо отметить, что Николай II, видя промахи Временного правительства и хаос, наступивший в стране после его отречения от власти, не злорадствовал, а, замечая некоторые положительные результаты, признавал их. Узнав из газет, что на фронте спокойно, а кое-где достигнут какой-то успех, государь сказал:
- Выбор и назначение Временным правительством на пост Верховного Главнокомандующего Корнилова я считаю очень удачным. Мне кажется, ему, человеку необыкновенной энергии, удастся управиться с положением.
Увы, великодушный государь ошибался. Иисус Христос сказал: “Без меня не может творити ничего” (без меня не можете делать). Отрекшись от царя, “революционные генералы”, наподобие Корнилова, отреклись и от Бога, и были обречены. Подобно тому, как Корнилов отступил от государя, так и от него отступился Керенский, который согласился с тем, что с большевиками необходимо покончить, а затем обвинить Корнилова в желании стать диктатором и взять себе в союзники большевиков, которые через считанные месяцы, если не недели, свергнут его.















181


IV


31-го июля 1917 года Временное правительство постановило, что ввиду исключительности переживаемых событий и в целях единения государственной власти со всеми организованными силами страны созвать совещание в Москве с участием ведущих политических и общественных организаций. Московское совещание задумал Керенский с целью увеличить поддержку правительству. Совещание созывалось как консультационное, оно не имело никаких властных полномочий, не намечалось принимать резолюции.
Московское государственное совещание состоялось 12-15-го августа в Большом театре. Присутствовало на нем 2500 человек. Верховного Главнокомандующего Корнилова на это совещание не приглашали. Ему было заявлено, что его присутствие необходимо на фронте ввиду тяжелого там положения.
Но Корнилов все же приехал в Москву 13-го августа и был восторженно встречен на вокзале. Встречавшие его офицеры подхватили и понесли на руках своего Главнокомандующего. Член всех четырех Дум кадет Федор Радичев обратился к нему с призывом:
- Спасите Россию!
Перед Государственным совещанием Верховный Главнокомандующий передал председателю правительства записку с программой мер, требующихся для стабилизации положения в стране. В ее основу положена идея создания “армии в окопах, армии в тылу и армии железнодорожников” с железной дисциплиной в каждой.
Предусматривалось полное восстановление власти командиров и резкое ограничение полномочий комитетов, введение смертной казни в тылу, объявление железных дорог и работающих на оборону предприятий на военном положении с запрещением забастовок и митингов.
Перечисленные меры являлись естественными во время войны, неестественным было отсутствие таковых.
14-го августа генерал Л.Г. Корнилов выступил на Государственном совещании. Он четко читал по бумаге речь, которая не содержала резких высказываний о правительстве.
Основной причиной развала армии Корнилов признал законодательные меры, принятые после февраля. Он информировал о множестве случаев невыполнения приказов солдатами, их бегство с позиций и самосуд над офицерами.
- С глубокой скорбью я должен открыто заявить, что у меня нет уверенности, что русская армия без колебаний исполнит свой долг перед родиной, - объявил Корнилов.
Он потребовал, во что бы то ни стало восстановить дисциплину, принять немедленные меры, которые он предложил правительству. Участвовавшие в совещании солдаты, не встали, как положено, при появлении Верховного Главнокомандующего, а, развалившись в креслах, слушали его с папиросами в зубах.








182

Затем выступил донской атаман генерал А.Н. Калдин, заявивший о необходимости твердой власти для спасения страны и потребовавший дополнить права солдат и их обязанности, упразднить всевозможные комитеты и советы на фронте.
Выступил на совещании и Керенский, однако, ни совещание, ни его демагогическое выступление не увеличило поддержки правительству Керенского.
Вместо национального единения Совещание открыло глубокий ров между патриотами, ставящими во главу угла спасение армии и страны от развала и социалистами, требующими “углубления революции”.


V


В середине августа немцы возобновили наступление.
Не видя возможности успешной обороны при бессильном командовании, Корнилов потребовал роспуска небоеспособных воинских частей и жестких дисциплинарных мер для укрепления фронта и тыла.
19-го августа А.Ф. Керенский согласился с предложениями Корнилова, в том числе при необходимости объявить Петроград на военном положении. Просил Корнилова направить в столицу 3-ий конный корпус. Это согласие Керенский высказал Савенкову, комиссару правительства на Юго-Западном фронте.
Савенков прибыл в Ставку 23-го числа и заявил, что правительство располагает данными о намечаемом на 28-29-ое августа выступлении большевиков в Петрограде, и попросил подтянуть к Петрограду конный корпус и другие части.
Уже 24-го августа были сделаны соответствующие распоряжения по продвижению войск.
25-го августа Корнилов принял бывшего обер-прокурора Синода В.Н. Львова, который заявил, что Керенский уполномочил его предложить Корнилову стать председателем правительства или получить от правительства полномочия единоличного диктатора.
Реально Керенский не уполномочивал Львова делать такое предложение Корнилову.
26-го августа В.Н. Львов возвращается в Петроград к Керенскому и передает ему совсем другое, что Корнилов хочет получить от правительства полномочия единоличного диктатора и для этого приглашает в Ставку Керенского.
Керенский один направился в аппаратную и по телеграфу связался с Корниловым, которому сказал, что рядом стоит Львов и просит подтвердить переданное ему.
Корнилов ответил:
- Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев.
Тогда Керенский уже от своего имени телеграфировал: “Понимаю Ваш ответ как








183

подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем”. Далее уточнять Керенский не стал, вышел из аппаратной, столкнулся на лестнице со Львовым и арестовал его.
Следом состоялось заседание правительства, на котором Керенский сообщил об “измене” Корнилова. И потребовал себе исключительные полномочия для борьбы с “корниловским мятежом”, право самому формировать правительство. Министры-социалисты испугались, что войска Корнилова разгонят Совдеп, и подали в отставку, вручив Керенскому диктаторские полномочия.
Утром 27-го августа в Ставку пришла телеграмма за подписью Керенского об отрешении Корнилова от должности. По закону Верховный Главнокомандующий мог быть отрешен от должности только общим постановлением правительства.
Однако еще до этого Керенский передал в газеты и на радиостанции свое заявление, объявляющее Корнилова изменником, и обратился за помощью к Советам, к социалистическим партиям. К концу дня был создан Комитет народной борьбы с контрреволюцией, в который вошли представители ВЦИК, исполкома Всероссийского совета крестьянских депутатов Петросовета, Всероссийского и Петроградского Советов профсоюзов и других организаций: по партийности – меньшевики, эсеры и большевики. Дать им оружие распорядился Керенский.
28-го августа Корнилов по радио обратился к русским людям. В воззвании Корнилова говорилось: “Я не подчиняюсь распоряжениям Временного правительства и ради спасения свободной России иду против него и против тех безответственных советников его, которые продают родину”.
Но народ России не пошел за Корниловым. По Петрограду и Москве не прокатились, как в апреле или июле, демонстрации поддержки.
В борьбе против Корнилова возникло единство Советов профсоюзов, социалистических партий, в том числе большевиков, и председателя правительства. Но на самом деле борьбы никакой не было. Антикорниловская агитация и блокирование железнодорожных путей парализовали 3-ий конный корпус генерала А.М. Крылова. Корнилов объявил, что он идет для спасения родины и революции, а Совдеп обвинил его в контрреволюционном заговоре и ссылались на министра-председателя Керенского, отрешившего Корнилова от должности и отдавшего приказ о его аресте. Простые солдаты были совершенно запутаны действиями политиков. Генерал застрелился 31-го августа после разговора с Керенским.
“Последняя карта спасения Родины бита, больше не стоит жить”, - таковы слова А.М. Крылова перед самоубийством.
Еще несколько офицеров было убито во время матросских и солдатских самосудов. Других жертв не было.
31-го августа официально объявлено о ликвидации “корниловского мятежа”.
1-го сентября Л.Г. Корнилов был арестован. Его и сочувствовавших ему генералов отправили в Быховскую тюрьму.
Созданная Временным правительством комиссия уже после октября объявила, что никакого “заговора Корнилова” не было.








184


VI



Комиссар Временного правительства Макаров еще до отъезда в Тобольск посоветовал отбывающим взять с собой как можно больше книг, вещей, которые создавали бы уют, поскольку город небольшой и узникам будет скучно. Именно по его настоянию был приобретен рояль для великих княжон. На смену Макарову в Тобольск был направлен комиссар Панкратов и его помощник Никольский. Если о последнем узники отозвались, как о грубияне и притеснителе, то Панкратов, много лет сидевший в тюрьме, проникся сочувствием к царской семье. Много рассказывал о своих странствиях по Сибири, которую исходил с геологическими партиями. В том революционере было много ума и такта. Он просматривал почту не на предмет цензуры, а для того, чтобы изымать анонимные письма с угрозами в адрес императорской семьи с оскорблениями. Были письма и из действующей армии, авторы которых обещали прислать дивизию для расправы над комиссаром, отрядом и самой царской семьей. Переписка с родными и знакомыми была единственной почтой, связывающей Августейшее семейство с внешним миром. Правда, письма, как и газеты, приходили в Тобольск с большой задержкой.


VII


6-го августа 1917 года в праздник Преображения Господня в 6 часов 15 минут пароход “Русь” причалил к пристани сибирского города Тобольска.
По прибытии царской семьи в Тобольск оказалось, что дом губернатора, куда должна была быть помещена царская семья, не готов к ее приему. С началом февральских событий резиденция тобольского губернатора Н.А. Орловского-Танаевского, вынужденного скрыться из Тобольска, превратилась в “Дом свободы”. Это сопровождалось расхищением и разгромом имущества. Жить в “Доме свободы” было нельзя: затоплено, загажено, мебель почти вся растащена, а система водоснабжения полностью разрушена.
В ожидании, пока власти сделают ремонт и приведут дом в порядок, царская семья и ее свита жили на пароходах “Русь” и “Кормилец”.
Как только пароходы пристали к берегу и начали выгружать багаж, комиссар и комендант отправились осматривать дома, назначенные для размещения царской семьи и сопровождающих их. По возвращении комиссара все узнали, что помещения пусты, безо всякой мебели, грязны, и переезжать в них нельзя. Поэтому остались на пароходах и стали ожидать обратного привоза багажа для спанья. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещения и легли спать рано.








185

Между тем, революционные власти Тобольска были обеспокоены пребыванием
царской семьи на главном причале города. Тоболяки собирались на пристани большими толпами и искали возможности увидеть государя или кого-нибудь из царской семьи. В толпе явно чувствовалась сочувствие к свергнутому царю. По приказу местных властей “Русь” отогнали на несколько верст вверх по реке и там причалили к пустынному берегу, где и простояли неделю. Для царской семьи это были редкие дни отдыха, когда она могла свободно гулять по живописному берегу Тобола, наслаждаясь относительным уединением и красивой природой Сибири.
Наконец, 13-го августа, царская семья получила разрешение на въезд в губернаторский дом. По трагическому стечению обстоятельств за полтора года до прибытия в “Дом свободы” царская семья собиралась прибыть в Тобольск именно осенью 1917 года на поклонение мощам святителя Иоанна. Причем остановиться она должна была в губернаторском доме.
Путь от пристани до “Дома свободы” все члены царской семьи проделали пешком, за исключением императрицы Александры Федоровны, цесаревича и великой княжны
Татьяны Николаевны, которым был выделен хороший экипаж на резиновом ходу. Царская семья следовала к губернаторскому дому через большие скопления тоболяк. Иногда из толпы раздавались возгласы приветствия в адрес государя:
- Здорово, батюшка! Добро пожаловать!
Губернаторский дом был каменным двухэтажным особняком. В губернаторский дом вместе с царской семьей были допущены камердинер государя Чемодуров, комнатная девушка императрицы Демидова, няня Теглева, помощник Теглевой Эрсберг, камер-юнгфер Тугольберг. Остальные лица свиты были поселены в доме купца Корнилова (впоследствии фрейлина баронесса Буксгевден была перемещена в частную квартиру).
После въезда в губернаторский дом по просьбе государя был отслужен благодарственный молебен с водосвятием по случаю благополучного окончания путешествия.
Обстановка в губернаторском доме была хорошая. По окончании работ в губернаторском доме, все поселившиеся в нем члены царской семьи разместились достаточно удобно. Доставленная из Царского Села обстановка дала возможность устроить некоторый комфорт, и жизнь царской семьи протекала в Тобольске почти в таких же условиях, как и в Царском Селе.
Дом оказался довольно обширным и прилично обставленным. В нем удобно и хорошо разместились все: и царская семья, и служащие.
















186


VIII


Гуляла царская семья каждый день два раза. Еда была хорошей и разнообразной. За завтраком были в первый день суп, рыба, мясо и сладкое. После завтрака наверху был кофе. Обед был такой же, как завтрак, но подавались еще и фрукты.
Обед для царской семьи готовил повар Харитонов, которому император один раз сказал:
- Хорошо меня кормишь, Иван, совсем как в Царском.
Вначале местному населению разрешалось в большом количестве приносить царской семье продовольствие. Много разных приношений из провизии царской семье присылал монастырь.
В первое время планировался переезд царской семьи из губернаторского дома в Иоановский женский монастырь. С этой целью по просьбе государя и государыни к игуменье ездил камердинер государя Волков и осматривал помещения. Сама игуменья была очень рада возможности размещения царской семьи у нее в монастыре и показала Волкову тот дом, в котором намечалось проживание царской семьи. Дом был большим и
светлым, и имел свою церковь. Но приезд в Тобольск эмиссара Временного правительства Панкратова прекратил все планы переезда.


IX


Режим содержания царской семьи был такой, как в Царском, даже свободней. Никто не вмешивался во внутреннюю жизнь семьи. Ни один солдат не смел входить в покои. Все лица свиты, и вся прислуга свободно выходили куда хотели.
Такой режим – в первую очередь хорошее отношение к царской семье – был, благодаря полковнику Кобылинскому, но режим изменился, как только Временное правительство взяло под контроль узников в “Доме свободы”.
Мария Николаевна, Татьяна Николаевна и Анастасия Николаевна вставали в 8 часов. И Алексей Николаевич вставал в это же время. Ольга Николаевна вставала в 9. Государь тоже вставал в 9. Императрица просыпалась рано, но обыкновенно она до завтрака оставалась в кровати, занималась чем-либо. Государь пил чай у себя в кабинете с Ольгой Николаевной. Императрица пила утренний кофе всегда в постели. Все остальные пили чай в общей столовой. После часа государь обыкновенно читал у себя в кабинете. Дети, кроме Ольги Николаевны, имели уроки до 11 часов. С 11 до 12 у них была перемена. В 12 часов им подавали бутерброды и молоко. В это время к детям всегда приходил закусывать и император. От 12 до 1 часа тоже были уроки. В час был завтрак. После








187

завтрака дети и государь шли гулять. Очень редко выходила гулять императрица, сидевшая иногда на балконе. В 5 часов был вечерний чай, который семья пила всегда в кабинете государя. После чая дети занимались опять. Если же не было уроков, занимались чем-либо: рисовали, вышивали. В 8 часов был обед. После обеда дети играли или вообще свободно проводили время. В 11 часов был чай в гостиной императрицы.
На первых порах царская семья чувствовала себя в Тобольске даже лучше, чем в Царском Селе. Не было клеветнической компании столичных газет, злобных выходок охранников, оскорбительных визитов революционных властей.
Государь много физически работал, особенно он любил пилить дрова.
Для государя императора, воспитанного на привычке к физическому труду, для августейших детей единственным местом физической работы и физических развлечений был двор, где государь император при участии великих княжон Ольги Николаевны, Татьяны Николаевны и Марии  Николаевны пилил дрова.
При помощи наставника наследника цесаревича француза Жильяра и других император устроил на оранжерее площадку, куда вела сделанная общими усилиями лестница. На этой площадке вся царская семья любила посидеть на солнце.
Дети усиленно занимались. Единственно, кто был освобожден от занятий, была великая княжна Ольга Николаевна, закончившая в 1914 году полный курс обучения. Императрица преподавала детям богословие и немецкий язык великой княжне Татьяне
Николаевне. Государь преподавал историю цесаревичу. Учительница К.П. Битнер преподавала детям математику, графиня Гендрикова – историю Татьяне Николаевне. Гиббс преподавал всем детям английский, а Жильяр – французский языки.
В свободное время ставили маленькие домашние спектакли. Играли чеховского “Медведя”, французские пьесы.
Главной отдушиной были прогулки, а главной радостью – богослужение. Вначале, когда царской семье не разрешали ходить в церковь, богослужение совершалось в зале губернаторского дома.
К богослужению семья готовилась очень тщательно. Особенно государыня. Она и брала на себя всю работу по приготовлению зала к богослужению. В зале она устраивала икону спасителя, покрывала аналой, украшала их своим шитьем. В 8 часов вечера приходил священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из Ивановского монастыря. В зал собиралась свита и располагалась по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам. Когда бывший царь с семьей входил из боковой двери, то и они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее княжны. Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки также. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Все это производило сильное впечатление - священник в ризе, черные монашки, мерцание свечи, жидкий хор монашек, видимая религиозность молящихся, образ Спасителя. Монашки запели: “Слава Всевышнему Богу, и на земле мир, и в человеках благоволение…”
Вся семья Николая II становится на колени и усердно крестится, за нею падают на








188

колени и все остальные.
Не сразу комиссар Временного правительств Панкратов дал разрешение царской семье время от времени посещать церковь. Их величествам разрешили ходить к ранней обедне в храм Благовещения по воскресеньям. Храм находился в нескольких шагах, и в него можно было пройти через городской сад, почти прилегавший к загородке губернаторского дома. По всему саду расставлялись в две шеренги солдаты, между которыми проходили Их величества и свита.
Эта радость иногда омрачалась огромным стечением народа, стремившегося увидеть царскую семью. Государь возмущался той дурацкой обстановкой, что вдоль дорожки городского сада стояли стрелки, а у самой церкви стояла большая толпа. Это его глубоко изводило.
Священником был отец Алексей Васильев, назначенный по выбору епископа Гермогена. Отец Алексей очень нравился государю и государыне, но его действия по отношению к царской семье нельзя назвать мудрыми. Позже его имя будет ассоциироваться с именем зятя Распутина Б.Н. Соловьевым и деятельностью последнего (мнимой или действительной) по организации спасения царской семьи. Отношения к этому священнику со стороны многих из окружения царской семьи было отрицательным.
Отношение к заключенной царской семье со стороны тоболяков было разным. Были сочувствующие, были равнодушные, были преданные и люто ненавидевшие.
Впрочем, царской семье писали многие, мало писем было дышащих ненавистью. В основном это были письма полные любви и сочувствия.


X


Все время пребывания в Тобольске царя и царицы отмечено тяжелыми душевными переживаниями. Главной причиной этих переживаний была боль за судьбу Родины и русского народа.
Дети и государыня, как могли, старались помочь ему переносить эти душевные страдания. Каждый раз, когда император входил в столовую с грустным лицом, великие княжны начинали говорить тихо:
- Папа сегодня грустный, надо поднять ему настроение.
И они начинают рассказывать смешные истории, смеялись, и, в конце концов, лицо Его величества озарялось улыбкой.
Самое удивительное, что ни в одном дневнике, ни в письмах императора Николая II и императрицы Александры Федоровны, ни в воспоминаниях о них очевидцев нет ни одной строчки, ни одного свидетельства об их беспокойстве за собственную судьбу, жалоб, упреков, осуждения, в чей бы то ни было адрес: только волнение за судьбу России, народа и дорогих им людей.
Никому не дано познать, какие душевные муки должен был переживать император








189

Николай II. Та легкая литература, какую он читал в Тобольске, те домашние спектакли, пилка дров и так далее, были вызваны потребностью хоть как-то смягчить давящий нечеловеческий груз того предвидения событий, которое открылось государю в тех “до кровавого поту” молитвах, какими он молился в те тобольские дни.


XI


В течение всего лета 1917 года в обществе зрело недовольство слабым правительством.
Те, кто щеголяли в марте с красными бантами и гвоздиками, теперь начинают жалеть о гибели старого режима, который при всех его недостатках был патриотическим, стабильным и предсказуемым. Годы думской монархии были временем экономического подъема, гражданского и политического созидания – теперь все шло к развалу и гибели.
В Тобольске в сентябре 1917 года Николай II также высказывал не раз сожаление, что отрекся от престола. Теперь он видел, что его отречение не принесло России ни успокоения, ни победы.
Политическое настроение в стране поляризуется. Среди рабочих и солдат быстро растет влияние большевиков. Ленинская пропагандистская машина работает на предельных оборотах. Ежедневный тираж большевистских газет составляет в начале осени 1,5 млн. экземпляров.
Большевистские ораторы, требовавшие немедленного заключения мира и передачи земли крестьянам, постоянно выступают на митингах. Их поддерживают солдаты. Это приводит к тому, что в сентябре на перевыборах Петроградского и Московского Советов большевики получили убедительное большинство. Председателем стал Троцкий, Моссовета – большевик В.Л. Ногин.


XII


Безумно боясь реставрации монархии, напуганный выступлением Корнилова, Керенский, не дожидаясь решения Учредительного собрания, нарушая закон, 1-го сентября объявил Россию республикой, а себя провозгласил диктатором. История Наполеона повторилась, как и мечтал о себе адвокат Керенский, но на этот раз в виде фарса.
Отказываясь видеть в большевиках врагов России, Керенский 8-го сентября отдает распоряжение ликвидировать отдел политической контрразведки. Этим он облегчил подрывную деятельность большевиков Временного правительства, а себя лишил всех








190

надежных источников информации о противогосударственной деятельности. Ленин,
подавленный неудачей июльского путча, боявшийся за свою жизнь и серьезно думавший о перенесении штаба большевистской партии в Швецию или Норвегию, видя полную неспособность Временного правительства к борьбе с опасностью слева, все же решается на новую попытку. Этого, скорее всего, настоятельно требует от него Германия – успех нового военного выступления патриотических сил и возобновление военных действий на
Восточном фронте, стали бы для истощенных Центральных держав предвестием близкой катастрофы.
С десятых чисел сентября Ленин стал призывать соратников к немедленному захвату власти вооруженным путем, он требует немедленного восстания.
В конце сентября Ленин тайно вернулся в Петроград из своего финского уединения. Под его нажимом ЦК большевиков 10-го октября принимает резолюцию о подготовке восстания. Против него выступили двое: Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев, которые позже признали свои ошибки.


XIII


12-го октября большевики и левые эсеры организовали при Петроградском совете военно-революционный комитет (ВРК), который был специальным боевым органом, предназначенным для организации военного захвата власти в столице. Во главе ВРК вначале встал левый эсер П.Е. Лазимир, а затем большевик Н.И. Подвойский. Фактически же руководящую в ВРК роль играл Троцкий. Именно он и стал главным организатором переворота, который начал осуществляться 24-го октября.


XIV


24-го октября к Зимнему по своей инициативе подошло несколько сот юнкеров, 130 ударниц женского батальона и 40 георгиевских кавалеров-инвалидов на защиту дворца.
Поздно вечером этого дня небольшие отряды Красной гвардии заняли ряд мостов, а также вокзал, телеграф, телефон и электростанцию, выбив охранявших эти объекты юнкеров. К утру 25-го октября Зимний был отрезан от остального города красными отрядами, но штурм все не начинался.
По призыву Подвойского к столице двинулись боевые корабли и одновременно поездом отправились кронштадтские матросы-анархисты. Более 10 тысяч моряков и 11 кораблей приняли участие в Октябрьском перевороте.
Увидев, что дело плохо, Керенский утром 25-го октября уехал в автомобиле в штаб Северного фронта искать там поддержки, передав должность Главнокомандующего








191

одному из министров – Кишкину.
Смена караулов прошла незаметно. Город жил нормальной жизнью, работали предприятия, ходили трамваи, досужая публика развлекалась, и даже курс акций не упал. Подвойский и другие руководители осады Зимнего долго не решались на штурм, так как не желали излишнего кровопролития. В 10 часов утра он потерял терпение, и, невзирая на то, что власть еще не была у него в руках, набросал обращение к гражданам России. Оно начиналось словами: “Временное правительство низложено”. В 14 часов 35 минут Троцкий открыл Чрезвычайное заседание Петроградского совета. После него выступил Ленин.
- Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась, - заявил он.
25-го октября. Временное правительство заседало в Зимнем дворце. Кучки красногвардейцев весь день топтались на Дворцовой площади. К вечеру прибыло 2-3 тысячи балтийских матросов. Штурм дворца начался только тогда, когда Ленин пригрозил членам ВРК расстрелом. С крейсера “Аврора” и из Петропавловской крепости прозвучали пушечные выстрелы.
Матросы побежали через Дворцовую площадь, но юнкера отразили их пулеметным огнем. Тогда нападавшие проникли во дворец через никем не охраняемые ворота со стороны Зимней Канавки. Начался хаос – рвались гранаты, стреляли, то здесь, то там раздавались крики, и уже сложно было разобрать, где защитники, а где нападавшие. До последнего держались женщины ударной роты. Около двух часов ночи 26-го октября стрельба во дворце стала стихать. Большевики арестовали правительство.
- Правительство не сдалось, оно подчинилось силе, - объявил министр иностранных дел Михаил Иванович Терещенко секретарю ВРК В.А. Антонову-Овсиенко. Арестованных министров препроводили в Петропавловскую крепость. Победители, обнаружив в погребах большие запасы спиртного, стали праздновать победу, круша дорогой фарфор, ломая мебель.


XV


К Зимнему дворцу были стянуты Петроградская школа прапорщиков-инженеров, 2-ая Петергофская школа прапорщиков, 2-ая Оренбаумская школа прапорщиков и Школа прапорщиков Северного фронта из Гатчины под начальством полковника Освальда Германовича фон Прюссинга. И все это для защиты Временного правительства.
На Дворцовую площадь подошел женский ударный батальон во главе с М. Богарниковой. Встречал батальон фон Прюссинг.
Прибывший батальон построился. Не без волнения к ним направился полковник фон Прюссинг. Было что-то непривычное в этом зрелище. Послышалась команда “Смирно!”, одна из женщин отделилась от правого фланга и подошла с рапортом к фон








192

Прюссингу. Это была “командирша” высокого роста пропорционального сложения, с
выправкой лихого гвардейского унтер-офицера, с громким, отчетливым голосом, она мгновенно отрапортовала.
Одеты женщины были солдатами. Высокие сапоги, шаровары, поверх которых была накинута еще юбка, все защитного цвета, волосы подобраны под фуражки.
Ударницы разделились: одна рота пошла защищать подходы к дворцу на улицу Миллионную, где ожидались атаки солдат запасных батальонов Преображенского и Павловского полков, а вторая заняла оборону внутри дворца. Проникновение отдельных партий большевиков со стороны Зимней Канавки началось еще днем, и в комнатах дворца разгорался бой еще до начала общего штурма.
Внутри здания положение людей становилось критическим: водопровод был кем-то и где-то закрыт, электричество выключено, и по сообщению “разведчиков” красногвардейцы, матросы и солдаты Преображенского запасного батальона пробрались в чердачное помещение дворца. А вскоре ясно слышалось, что над штабной комнатой обороняющихся сверху, разбирали потолок. Было приказано во всех проходах и лестницах устроить баррикады из имеющейся в покоях мебели. В начале 4-го часа за баррикадами появились большевики. Начался форменный комнатный бой, длившийся более часа, пока окончательно не стемнело. Нападавшие, которые оказались пьяной толпой, покинули дворец, и обстановка для обороняющихся несколько облегчилась.
Где-то нашелся ящик со свечами, засверкали на баррикадах огоньки. Что представилось перед глазами – трудно описать. Пьяная ватага, почуяв женщин за баррикадами, старалась вытащить их на свою сторону. Юнкера их защищали. Груды убитых большевиков удвоили высоту и ширину баррикад, получился, словно, бруствер из трупов. Тем не менее, большинство ударниц попали все же в лапы разъярившихся бандитов. Всего, что они с ними сотворили, если описать – бумага не выдержит: большинство было раздеты, изнасилованы и при посредстве воткнутых в них штыков насажено вертикально на баррикады. В коридоре у входа в Георгиевский зал взгромождена была жуткая куча: при свете огарков здесь видно было человеческую ногу, привязанную к стеклянному канделябру, груда внутренностей, вывалившаяся из живота, из-под которого вытягивалась другая нога, прижатая мертвым телом солдата. По другую сторону вытянулся красногвардеец, держа в зубах мертвой хваткой левую руку жертвы, а в руках оборванную юбку. Голову жертвы покрывала нога матроса, который лежал поверх. Чтобы разглядеть лицо женщины, нужно было оттянуть труп матроса, но это было не легко, так как она в борьбе зубами вцепилась в ногу матроса, а правой рукой вогнала кинжал ему в сердце. Все четверо уже окоченели.
Видя, что подмога не подходит, фон Прюссинг увел школу Северного фронта около 6 часов вечера, договорившись о проходе с большевиками. 26 уцелевших ударниц, предварительно переодетых юнкерами, он вывел с собой. Школа была разоружена на Мариинской площади и около двух часов ночи пришла на Варшавский вокзал и уехала в Гатчину.
По официальным большевистским данным потери нападавших составили 6 человек убитыми, а на стороне защитников три юнкера были легко ранены. Но действительность








193

была немного мрачнее. Страшная судьба была у многих защитников Зимнего – тех, кто
вступил тогда в эту последнюю, почти безнадежную, а многим казалось, что и бессмысленную борьбу. Пьяные захватчики настроены были вовсе не миролюбиво. Юнкеров и инвалидов избивали, некоторых убили, ударниц вгрупповую насиловали и расстреливали солдаты. По всему центру Петрограда гремели пулеметные очереди, слышалась стрельба. Блуждали столбы света от прожекторов кораблей и броневиков.
В газете было сообщено, что в Мойке были выловлены два женских голых трупа со стрижеными головами, как у ударниц. У одной вырезана грудь, у другой погоны.
Группа доброволиц, 40 или 42 человека, поехали по домам. Однако прятаться в домах, им не было позволено. Матросы ездили по домам, забирали их и увозили в Кронштадт. Эти ударницы в основном пропали бесследно… Вторая группа в 35 человек была захвачена солдатами и приведена в казармы. От одной из тех доброволиц получили записку, где она сообщала о случившемся, в которой писала: “Рассказать, что было с нами, я не в состоянии… Но лучше бы они нас расстреляли, чем после всего пережитого отпускать по домам”.
Не все солдаты и матросы пошли путем бесчинств, убийств и грабежей, не все сводили счеты с юнкерами и ударницами, которые были живым упреком их дезертирству. Многие полки объявили “нейтралитет”, находились и солдаты, которые спасали юнкеров, офицеров и ударниц из рук своих обезумевших от вседозволенности собратьев.
Сразу после формирования Совнаркома отрицательное отношение к диктатуре большевиков выразил представитель Всероссийского исполкома профсоюзов железнодорожников (Векжель), присутствовавший на съезде Советов. Через три дня эта организация, контролировавшая железнодорожную сеть страны, пригрозила большевикам всероссийской стачкой, потребовав “разумного соглашения  всей демократии” путем создания “однородного социалистического правительства” от народных социалистов до большевиков включительно. Большевистский ЦК раскололся. Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин и В.П. Милютин сочли требования “векжелевцев” приемлемыми, однако, Ленин решительно воспротивился. Троцкий безоговорочно поддержал его. Зиновьев, Каменев, Милютин и Ногин ушли из ЦК. 8-го ноября вместо Каменева председателем ВЦИК был избран Я.М. Свердлов. Государственное казначейство, финансируя армию и социальные нужды, отказалось выдавать деньги Совнаркому. Но большевики, разбойно захватив власть, и далее вовсе не думали считаться с правом и законностью. 12-го ноября красногвардейцы под угрозой расстрела принудили служащих Московской конторы Государственного банка открыть хранилище. Было захвачено 70 млн. рублей в золоте. Совнарком 30-го ноября издал декрет о порядке выплат из Госбанка, и, прикрываясь этим декретом, большевики начали захват государственных средств по всей России.
Правительствующий Сенат, последнее государственное учреждение старой России, о котором, кажется, на время забыли большевики, 5-го декабря 1917 года на общем собрании в соответствии с положением 1.2 учреждения Сената, вынес решение о незаконности создания Совнаркома, и соответственно, о неправомочности всех его декретов, равно как и декретов, принятых Советом.
Решение Сената рабочие сенатской типографии отказались набирать для печати, а








194

Совнарком, спохватившись, издал в тот же день декрет №56 “О суде”, отменивший в
России право. Право и суд заменила революционная целесообразность. Все судебные учреждения, в том числе и Сенат, распустились. Их заменили устанавливаемые Советами “народные суды” и революционные трибуналы.
В ноябре 1918 года любое применение старых законов было запрещено. Все законодательство Российского государства, складывавшееся многие столетия, было отменено одним росчерком большевистского пера. Оно было заменено полным беззаконием или, как любили тогда говорить сами большевики, “правом революции”. Действие русского законодательства не восстановлено и по сей день.
29-го ноября была объявлена вне закона Конституционно-демократическая партия. Все ее руководители подлежали немедленному аресту, и все, кого удалось схватить большевикам, были арестованы, даже за день до издания декрета, утром 28-го, и брошены в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Им было вменено в вину, что кадеты “отказались принять власть народных комиссаров”.
6-го января 1918 года два видных кадетских деятеля, члены ЦК КДП и министры Временного правительства Ф.Ф. Кокошкин и А.И. Шингарев были зверски убиты матросами-анархистами в Мариинской больнице, куда их перевели как больных накануне. Меньшевистский “день”, ставший в то время “ночью”, 2-го декабря назван Совнаркомом “бандой, которая властвует над Петроградом и частью России”. Позднее в 1918 году в обращении общественных деятелей к странам Антанты объяснялось: “Советское правительство не только не имеет права представлять Россию, но само существование этой банды убийц и разбойников… не должно быть терпимо”. Обращение подписали члены Государственной думы, видные деятели КДП Астров Н.И., Виновер М.М., Милюков П.Н., Степанов В.А., Шульгин В.В.
Ленин разослал из Смольного комиссаров, чтобы водворять “власть Советов”, но страна не спешила им покоряться. 26-го октября по приказу Керенского против большевиков выступил 3-ий конный корпус генерала П.Н. Краснова, начавшего из Пскова наступление на Петроград. Его казакам удалось взять Гатчину и Царское Село, вслед за чем, 29-го октября, в Петрограде началось выступление юнкеров. Большевики, однако, быстро подавили оба выступления. Путь к укреплению диктатуры был открыт.
РСДРП (б) на VII съезде в марте 1918 года сменила название, став Российской коммунистической партией (большевиков) или РКП (б). 11-12-го марта Совнарком переехал из Петрограда в Москву, объявленной столицей РСФСР. В пути матросы-анархисты едва не разгромили поезд правительства, но спасли латышские стрелки.
С начала февраля 1918 года большевики ввели в России григорианский календарь. 1-ое февраля старого стиля стало 14-м февраля нового стиля.
Вечером 7-го ноября в 22 часа 40 минут в Смольном открылся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. На нем присутствовало более 600 делегатов, 390 из которых были большевики и не менее 90 – левые эсеры. Ленин на заседании отсутствовал: он подал известие о взятии Зимнего и не хотел до того афишировать себя. Появился он только на следующий вечер, на втором заседании – как победитель.








195

Собравшись вечером 8-го ноября, 2-ой съезд не досчитался на заседании
большинства правых эсеров, меньшевиков и бундовцев, которые покинули заседание еще 7-го ноября в знак протеста против вооруженного восстания. На втором заседании съезд заслушал доклад Ленина, принял его декреты о мире (выходе из войны) и о земле, одобрил представленный им однопартийный состав “нового временного правительства” – Совета народных комиссаров (Совнаркома) во главе с В.И. Лениным, избрал новый состав своего постоянного органа – ВЦИКа, председателем которого стал Каменев.
Первый Совнарком в составе 13 наркоматов стал чисто большевистским. И хотя большевики уже взяли власть в Петрограде вооруженным путем, съезд не отказался от проведения в ближайшем будущем всероссийских выборов в Учредительное собрание. Именно оно и должно было окончательно решить вопрос о государственном устройстве России.
17-го ноября ВЦИК поднял вопрос, может ли Совнарком, ответственный перед Советами, издавать декреты без одобрения центрального органа Советов.
Совнарком добился большинством голосов положительного решения.
Немецкое правительство работой своих агентов осталось довольно. Через два дня 27-го октября германский государственный секретарь требует от германского казначейства 15 млн. золотых марок (7 млн. 050 тысяч золотых царских рублей) на политическую работу в России. Ленина за труды надо было отблагодарить и хорошо поддержать его первые государственные начинания.
В Великобритании германцы опирались на ирландца сэра Роджера Рейзмента, во Франции – на Жозефа Кайо, в России – на Ленина. Рейзмент был расстрелян англичанами как изменник, Кайо заключен во Французскую тюрьму, и только Ленин оправдывал израсходованные на него германским казначейством деньги.
Октябрьский переворот смыл все честное, светлое и прогрессивное, что было накоплено в несчастной России за века Петербургского периода ее истории.


XVI


Гулять узники могли лишь на отгороженном от улицы участке.
Время коротали за чтением. 6-го октября 1917 года по доброй воле в Тобольск приехал мистер Гиббс, которому раньше не разрешали присоединиться к Августейшей семье.
Мистер Гиббс рассказывал о том, что творится в России, в Петрограде. Новости были не слишком утешительные. Правда, он привез французскую газету, издававшуюся в Петрограде. В ней была помещена статья, в которой автор поражался удивительному равнодушию к судьбе своего монарха и его семьи, находившихся в заточении, со стороны русского офицерства, придворных кругов и дворянства, и, не стесняясь, называл их  изменниками. Им он противопоставлял своих соотечественников. Автор привел пример из








196

Французской революции, когда за королем и королевой Франции шли на эшафот с
последним предсмертным возгласом: “Viva le doi” (Да здравствует король!) и его министры, и свита, и даже прислуга. Ощущая себя частным лицом, государь изменил своей прежней привычке – избегать разговоров, касающихся политических вопросов. Узнав о провале наступления Корнилова на Петроград, он воскликнул:
- Теперь у Керенского нет никакой надежды удержаться у власти. И стоило ли мне отдавать власть этим временщикам?
- Ваше величество за Вами нет никакой вины, - проговорил князь Долгоруков. – Напрасно Вы себя казните. Конечно же, было преступлением плести нити заговоров у Вас за спиной. Я имею в виду генералов Рузского, Алексеева, Вашего начштаба, командующих фронтами… Но в тех условиях, когда присяга требовала отдать жизнь за царя, а высшие начальники армии были готовы его предать, своим отречением от престола Вы, Ваше величество, сохранили жизнь многим и многим офицерам, которые были готовы погибнуть за Вас в случае возникновения гражданской междоусобицы.
- И все-таки междоусобица эта началась, Валя. – И жертва моя оказалась напрасной,– возразил государь. – Не мог ли я и дальше оставаться в Ставке, зная, что в столице будет, что моя семья осталась без защиты. Ведь великий князь Кирилл увел Гвардейский экипаж из дворца. Предать детей и Ее величество, которую открыто обвиняли в измене и называли немкой, я не мог. Господа Родзянко, Гучков, Керенский, которые рвались к власти, уверенные, что они смогут привести Россию к победе, а русский народ к процветанию, не сумели удержать переданную им власть.
- Это уже не Ваша вина, Ваше величество, - пожав плечами, повторил Василий Александрович. – Следовало разгонять все эти Советы рабочих и солдатских депутатов, которые то и дело вставляли палки в колеса Временному правительству. Своей мягкотелостью это правительство развратило и народ и армию…
- Увы, это правда, - кивнул император, - но армию развалило не столько Временное правительство, сколько приказы №1 и №2, изданные петроградским Совдепом. Говорят, их сочинил какой-то Нахамкес. Когда нужно было отдать приказ идти в наступление, военные начальник должны были просить об этом комитеты. Отменив смертную казнь, стало невозможно приказывать солдатам идти в бой. Неужели полгода Гучков и Керенский этого не понимали?
- Хотели всем угодить, - развел руками князь. – Необходимость смертной казни понимал Корнилов. И армию словно подменили. Но господин Керенский побоялся решительных мер, а когда Корнилов двинул войска на обольшевиченный Петроград, “Главноуговаривающий” назвал его мятежным и обратился за поддержкой к Советам. А уж те, получив оружие “для обороны Петрограда”, вернуть его назад и не подумали. Нужно сказать, что не только большевики и солдатские комитеты разрушали армию. Шло обсуждение об отдании чести. Один подполковник, военный юрист, встает и заявляет: “Давно пора бросить эту бессмыслицу, этот пережиток крепостного права”. Дошло до того, что такие вот подполковники потребовали свободы политической пропаганды в войсках, ношение военными гражданского платья всю службу. Шли разговоры о правах солдата, но ни слова – о его обязанностях.








197

- Разрешив митинги в окопах, господин Керенский окончательно сдал свои
позиции большевикам, - согласился Николай Александрович. – Мне дополнительно известно, что они располагают огромными суммами, предоставленными им немецким генштабом для нужд пропаганды и разложения русской армии.
- Не только деньги сыграли тут свою роль, - возразил Долгоруков. – Из разговоров с офицерами и газетных сообщений я установил, что Керенский вызвал в них большую ненависть, чем Ленин.
- Любопытное наблюдение, - оживился государь. – И чем же это можно объяснить, скажите на милость, Валя?
- Ленин – явный и открытый враг России. А Керенский ввел всех в заблуждение, убаюкал красотами “великой и бескровной”. Хотя известно, что февральская революция ни великой, ни бескровной не была. Трагедия офицерства состояла в том, что оно, сражаясь за Временное правительство и за Керенского, ненавидело и презирало “Главноуговаривающего”. В те самые минуты, когда безусые юнкера и девушки-ударницы защищали Зимний дворец, господин Керенский находился далеко от Петрограда. Под стать ему, оказались и его генералы. Неожиданно для всех выяснилось, что они всегда были “левее кадетов”, чуть ли не “левее левых”. Доходило до смешного. Генерал Брусилов, назначенный вместо Алексеева Верховным, принимая на платформе станции Могилев рапорт от начштаба генерала Деникина, вздумал здороваться за руку с караулом. Поздороваться за руку с офицером не сложно, но с солдатом, который обеими руками держит ружье – другое дело. Представив себе, каково пришлось беднягам рядовым, не знающим, как удержать одной рукой винтовку, чтобы пожать генеральскую руку другой, - Николай Александрович невольно улыбнулся.
В уверенности, что состав Ставки настроен монархически, - продолжал князь, - Брусилов, подстраиваясь под модные “демократические” настроения, решил наладить связь с местным Совдепом. Председателем могилевского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов сам себя назначил некто Гольфман, прапорщик военного времени. Ни к крестьянам, ни к рабочим отношения он не имел. Более того, даже к Могилеву не имел никакого отношения.
- То есть, как – не имел отношения к Могилеву? – удивился Николай Александрович.
- Военные власти стали разбираться, откуда он взялся. Выяснилось, что после окончания школы прапорщиков Гольфман был направлен в войсковую часть, но поехал не на фронт, а в Могилев и занялся политикой. Более того, у него не было никаких полномочий и от Совета депутатов, - закурив папиросу, предложенную ему государем, добавил Долгоруков.
- Обыкновенный дезертир, - презрительно бросил царь.
- Вот именно, - согласился гофмаршал. – И что Вы думаете? Генерал Брусилов пригласил этого Гольфмана к себе на часик чая и после беседы с ним пришел к выводу, что деятельность его не только безвредна, но даже полезна. Правда, откровенно проповедовать сепаратный мир тот опасался: тогда за это можно было и по шапке получить, но призывал к борьбе с империализмом и “капиталом”. Иначе говоря, ратовал








198

за разрыв с союзниками. И Вы знаете, Ваше величество, начштаба генерал Лукомский
заявил, что необходимы определенные компромиссы.
- От него я этого никак не ожидал, - покачал головой Николай II. – Компромисс с врагом – это измена.
- Увы, такие воззрения разрушали армию, а с нею и Россию. Пришедший на смену Брусилову генерал Корнилов это понял и повел решительную борьбу с подобными воззрениями. Кстати, этого Гольфмана он велел арестовать. Но, увы, было поздно: путь большевикам был расчищен.
- Стоит ли удивляться тому, что в большевистской армии оказалось столько офицеров? – заметил император.
- Не только офицеров, но и генералов, - добавил князь Долгоруков. Большевики их принудили. Не мытьем, так катаньем.
- Каким же образом?
- Только дьявольский ум был способен догадаться до такого. Всем учреждениям и предприятиям, в которых бывшие офицеры работали, было предписано их уволить. У них оставалось два выхода: или идти в белую армию, оставив своих близких, или же – на службу к большевикам. Продолжая служить большевикам, большинство офицеров в душе приветствуют каждую уличную операцию противника. Немаловажную роль в переходе кадровых офицеров на сторону большевиков играет и бытовая сторона. В России, отрезанной от Украины и Сибири, где всегда был избыток продовольствия, по существу, свирепствует голод. Офицерский же состав получает казенный паек и громадное жалованье. В одном из номеров “Известий” был помещен список лиц, занимающих высокие должности в Красной армии…, - затянувшись папиросой, князь Долгоруков сделал паузу. Затем продолжил: - В этом списке, содержавшем свыше ста фамилий, я нашел много знакомых имен.
- Знаю, - нахмурился Николай Алексеевич. – Полковник Кобылинский мне об этом докладывал. Он назвал ряд имен бывших начальников дивизий, командиров бригад, офицеров генерального штаба. Один из списков генерал-майор моей свиты… Что ж, человеку военному должна импонировать дисциплина, введенная в войска большевиками.
- Дисциплина непомерно жестокая, - не удержался от замечания князь Долгоруков. – Разве не было дисциплины в старой армии? Каждый солдат знал, что он воюет за веру, царя и отечество. А за что воюют красноармейцы? За мир? Вместо мира их бросили в ад братоубийственной войны. За землю? Землю им дали, но владеют ею новые паны. Своих помещиков перерезали, на их место пришли инородцы. Кстати, и жестокая дисциплина у большевиков объясняется тем, что командуют ими инородцы и евреи. Вот кто держит в страхе тех, кто вздумает не то что сопротивляться, но даже думать о сопротивлении.
- По-моему среди комиссаров хватает и русских. Не малороссы же и не латыши расправились с Вилентом, Ненекиным… Да и на сухопутном фронте, увы! Офицеры гребли от рук своих же, русских солдат, - возразил царь.
- Осмелюсь возразить Вам, Ваше высочество. Среди матросов было немало каторжников, участвовавших в восстаниях 1905 и 1907 годов. Также обстояло и с солдатами. Как правило, орудовала шпана, городское и деревенское хулиганье. Оно, как








199

зловонная пена, всплывает при всякой смуте. Но шпана эта держится друг за друга и за
большевистскую власть. Они заявляют: “Если мы остановимся, нас перевешают свои же красноармейцы”. Простые солдаты очень часто переходят на сторону белых. И уже дерутся до последнего, чтобы не попасть в лапы товарищей. Смелость, доходящая до отчаяния – вот что придает силу большевикам. Отчаяние людей, ждущих неминуемой кары за свои преступления.



XVII


Смена либерального Временного правительства временным рабоче-крестьянским, которым руководили ставленники германского генштаба – об этом императору было доподлинно известно – пока в Тобольске освещалась слабо. Но было ясно, что когтистые лапы Совдепов дотянутся и сюда.
Надежда была на монархическую ориентацию зятя покойного Григория Ефимовича Распутина-Соловьева. Он уверял, что в его руках находятся все нити и финансовые рычаги и что о царственных узниках помнят и в Москве, и в Петрограде.
Государя смущало то, что связь с монархистами осуществляется не через Татищева, князя Долгорукова или лейб-медика Е.С. Боткина, который имеет возможность выходить в город к больным, а через горничную Романову.
Дальнейшие события покажут, что опасения Николая II оказались не беспочвенными.
Постепенно жизнь в Тобольске налаживалась. Возобновлялись занятия с великими княжнами и цесаревичем. Уроки начинались в девять утра. С одиннадцати до часу – перерыв на прогулку. В час завтрак. От двух до четырех прогулка. Затем занятия продолжались до половины седьмого. Когда в доме стало холодно, царская семья и свита собирались в гостиной Ее величества. Государь страдал от невозможности заняться физическим трудом. Все же Кобылинский приобрел пилы, топоры, привез береговое бревно. И император, и великие княжны занялись заготовкой дров. “Одним из наибольших наших лишений… было почти полное отсутствие физической нагрузки”, - вспоминал Пьер Жильяр.
Однако новости доходили и до Тобольска.
В сентябре 1917 года начальником штаба Верховного Главнокомандующего был назначен генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин, происходивший из дворянской семьи и известный как помощник генерала Брусилова при подготовке знаменитого Брусиловского прорыва.
25-го октября генерал Духонин направил телеграмму в Петроград, в которой требовал от большевиков отказ от вооруженного захвата власти, подчинение Временному правительству и угрожал применить силу. Однако он не смог найти необходимые части








200

для подавления государственного переворота.
1-го ноября из-за исчезновения Керенского (после октябрьского переворота последний бежал в Гатчину) генерал Духонин принял на себя Верховное Главнокомандование Русской армией.
8-го ноября Совнарком поручил Духонину немедленно начать с командованием противника переговоры о перемирии. Генерал не отвечал. Тогда в ночь с 8-го на 9-ое Ленин, Сталин и Крыленко по прямому проводу связались с Духониным и потребовали объяснений.
Духонин ответил:
- Я могу только понять, что непосредственные переговоры с державами для вас невозможны. Тем не менее, возможны они для меня от вашего имени.
И тут Ленин поставил вопрос:
- Отказываетесь ли Вы категорически дать нам точный ответ и исполнить для нас наши предписания?
На что Духонин заявил о невозможности исполнить это предписание и признать Совнарком как центральное правительство.
Далее от имени Совнаркома Духонин был уволен с занимаемой должности с предписанием, продолжать ведение дел до прибытия в Ставку нового Главковерха, которым тут же был назначен большевик прапорщик Н.В. Крыленко, привлекавшийся в 1916 году к ответственности за уклонение от военной службы.
Генерал Духонин отказался подчиниться таким постановлениям. Он позволил эсерам и меньшевикам создать в Могилеве под охраной войск Ставки правительство во главе с В.М. Черновым (попытка окончилась неудачей), а 9-го ноября распорядился освободить из тюрьмы в Быхове Л.Г. Корнилова, А.И. Деникина и других арестованных за участие в деле Корнилова офицеров и генералов.
20-го ноября Ставку захватили солдаты и матросы под предводительством Крыленко. Он повез арестованного Духонина на своем автомобиле на вокзал, чтобы отправить в Петроград в расположение Совнаркома. Арестованного предполагалась судить ревтрибуналом. Однако опьяненные вседозволенностью солдаты и матросы выволокли Духонина из вагона и буквально растерзали его на перроне. Убийцы изуверски надругались над трупом русского генерала.
Для большевистского контроля над Ставкой создали ВРК (председатель А.Ф. Боярский) и Революционный полевой штаб (начальник М.К. Тер-Арутюнянц). Главковерхом был назначен генерал-майор М.Д. Банг-Бруевич (брат соратника Ленина В.Д. Банг-Бруевича).
23-го ноября Совнарком издал декрет о сокращении армии. Последовали расправы над “контрреволюционными” офицерами. Армия развалилась окончательно.
С ноября, пока боеспособной армии не было, основную нагрузку на фронте и по охране правительства в Смольном, потом в Кремле, несли латышские стрелки. Русским солдатам большевики не доверяли. Латышам за службу платили золотом. Они стали наемниками нового режима и службу свою исполняли исправно.
Декретом от 29-го декабря 1917 года Совнарком попытался создать Красную








201

армию на добровольных началах, с выборными командирами. Это не удалось. 28-го
января 1918 года вышел декрет о рабоче-крестьянской армии. 26-го февраля 1918 года с успешным наступлением немцев большевики Ставку перевели в Орел. 5-го марта они упразднили должность Главковерха, а 16-го марта в связи с заключением Брест-Литовского мира Ставку расформировали.
Всерьез формирование Красной армии началось в апреле под руководством Л.Д. Троцкого.


XVIII


Германские хозяева были недовольны тем, что большевики недостаточно активно помогают германским войскам. Как бы они от рук не отбились.
Документы, приведенные ниже, стали доступны лишь после Второй мировой войны:
“№ 1645
Секретно
Председателю Совета народных комиссаров
(В.И. Ульянову-Ленину)
12 февраля 1918 г.
Разведочное отделение имеет честь сообщить, что найденные у арестованного капитана Кошина два германских документа с пометками и штемпелями Петербургского охранного отделения представляют собою подлинные приказы Имперского Банка за № 7433 от 2-го марта 1917 года об открытии счетов т.т. Ленину, Суменсон, Козловскому, Троцкому и другим деятелям за пропаганду мира по ордеру Имперского Банка № 2754.
Это открытие доказывает, что не были своевременно приняты меры для уничтожения означенных документов.
                Начальник Отделения     (подпись)
Адъютант     (подпись)”
“Секретно
Председателю Совета народных комиссаров
25 февраля 1918 года
По донесениям нашей тайной агентуры в отрядах, действующих против германских войск и против Австро-Украинского корпуса, наблюдается пропаганда национального восстания и борьбы с немцами и их союзниками – украинцами. Прошу сообщить, что предпринято правительством для прекращения этой вредной агитации.
Начальник Отделения      (подпись)
Адъютант    (подпись)”
В письме от 7-го февраля, адресованному “Господину народному комиссару по иностранным делам (Троцкому)” тот же окрик со стороны берлинского начальства.








202

Для немцев представляет интерес все, что писали о царской семье. Бросается в глаза, как минимум, язык газетчиков. Если до марта 1917 года он почтительный, подчас
подобострастный, то потом – все вспоминали, что они граждане “самой свободной страны в мире”.
“Петроградский листок” наблюдал за каждым шагом императорской семьи. А также тех, кто остался им верен. О преданном наставнике царских детей, швейцарце Пьере Жильяре, гражданине Швейцарской республики, который стал искренним сторонником монархии, корреспондент “Листка”  писал, что он якобы не хотел ехать в Тобольск, боясь, что там “очень холодно”. Но дело в том, что о пункте назначения стало известно как царской семье, так и ее слугам, лишь в последнюю минуту.
Бывшая царица убеждала Жильяра поехать с ними, так как наследник будет очень скучать. Убеждения бывшей императрицы подействовали, и Жильяр согласился сопровождать – единственный из членов императорской семьи, сохранивший спокойствие. Алексей Николаевич больше всего интересовался погрузкой своего автомобиля и ослика, на котором он совершал прогулки в Царском Селе. Это желание наследника было исполнено. В особом специальном вагоне был помещен его детский автомобиль, которым наследник в былые годы сам правил. В этом же вагоне был помещен ослик и карета двуколка.
“Петроградский листок” продолжал следить за тем, как устроилась царская семья в Тобольске. В номере от 19-го августа была помещена статья “Романовы в Тобольске”:
… 13-го августа в 10.30 утра Романовы покинули пароход. С пристани они пошли пешком. Бывшая царица с дочерью Ольгой ехали в экипаже. По пути следования стояла цепь солдат. Когда Романовы вошли в дом, собралась толпа.
В 12 часов на улице показалась процессия, состоявшая из священника и четырех монахинь. Это настоятель Благовещенской церкви с монашками шли служить молебен и святить новоселье.
Помещение Романовых состоит из 14 комнат. Режим соблюдается Царскосельский. Семья ехала 6 дней, задерживали поезд для прогулок Романовых.
- На прогулках, - говорили солдаты, - Николай ходил как мотор, за ним не угонишься. В разговорах называет жену “Их величество”.
Жизнь заключенных в “Доме свободы” вступает в фазу повседневности, устраиваются надолго. Квартиранты расположились так: одна комната Николаю, одна – Алисе, одна Алексею и две – дочерям с общей столовой и залой.
Распорядок дня таков: в 10 часов утра кофе, в 1 час завтрак, затем прогулка, в 5-6 вечера – обед. Под арестом находился только Николай и Алиса, дети находились под надзором. Романов обратился через начальника охраны Кобылинского к директору ветеринарной фельдшерской школы Благоволину с просьбой рекомендовать учителей для Алексея и младших дочерей. Занятия проводятся по программе мужских и женских гимназий, кроме закона Божьего. Закон Божий Алиса будет преподавать сама. На днях в церкви Благовещения по желанию Романовых будет для них отслужена обедня.
Обращает на себя внимание развязный тон корреспондента: “Алиса” вместо “императрица” или “Александра Федоровна”, “Николай” вместо “император” или








203

“Николай Александрович”. Журналист не замечает иронии в сочетании заключенных в “Доме свободы”.
“На коне” лидер партии измены. Об этом можно судить по опубликованной 20-го августа телеграмме Ленина:
“Срочно
Петроград. Тов. Каменеву.
Вчера приехал в Берлин и немедленно был принят Вильгельмом. Благодарит. Парвус высылает партию “карандашей” на предъявителя… Скоро, надеюсь, вернусь. Жалко, что опоздаю к выборам. Ваш список (№ 6) одобряю. Все наши – большевики. Агитируйте вовсю. Вернусь – похозяйничаем в Петрограде. Обещайте, что каждый, кто будет голосовать за большевиков, получит дачу в Дурново, комнату в доме Кшесинской, словом, все, что захотите.
До свидания.
Ленин”.
Не правда ли, сколько презрения к русскому народу? А манера обещать “все, что захотите” – эта манера жива и поныне!
Газеты доходят и до Тобольска. Государь страдает оттого, что происходит в стране. Недаром Керенский еще в Царском Селе, сразу после июльских беспорядков, затеянных большевиками в Петрограде, говорил ему:
- Большевики нападают теперь на меня, потом будет Ваш черед.
Неужели князь Долгоруков прав, утверждая, что нынешнее Временное правительство само виновато в собственном шатком положении?
- Отменили смертную казнь, а рядом безнаказанно происходили расправы с офицерами, генералами, инженерами, бывшими чиновниками, епископами, помещиками, - возмутился князь. – Отпустили из тюрем осужденных убийц, мошенников, растлителей, святотатцев, в то же время провоцировали слухи о каких-то заговорах и расправлялись с мнимыми заговорщиками, как в старые времена не расправлялись с действительными преступниками. Многому господа “февралисты” научились у французской революции.
“Петроградский листок” от 22-го августа 1917 года с сочувствием писал:
“Романова находят постаревшим. Он кажется старше своих 49 лет, бородка поседела… От той выправки, к которой мы привыкли на фотографиях, не осталось и помина. Бывшая царица чувствует себя совершенно здоровой. Николай Романов бессменно с утра до ночи носит военную тужурку. Из драгоценностей взяты с собой те, которые принадлежат лично каждому. Бывший царь носит только золотые часы Эриксона и обручальное кольцо. Бывшая царица привезла с собою свою шкатулку с драгоценностями, подаренными ей отцом Людвигом и матерью, но ничего не надевает на себя.
Все драгоценности, имевшиеся в доме Романовых, как у царствующих особ, остались собственностью государства.
На какие же средства живут теперь Романовы? После отречения от престола у Николая Романова оказалось всего только около 470 тысяч рублей. Эти деньги в его распоряжении и положены им в Тобольское отделение Государственного банка.








204

Состояние его супруги, имевшееся у нее на руках, небольшое, а общее состояние детей не
больше 8-9 миллионов. Бывший царь ведет работу над своими мемуарами, но как говорят, рвет большую часть написанного. Так как бывшая великая княжна Татьяна недурно владеет литературными способностями, то иногда диктует ему текст сама.
Главный царский повар, француз Оливье, отказался ехать в Тобольск. Он мастер своего дела, и помимо того, чуть ли не единственный из штата прислуги, не предъявивший никаких денежных претензий после того, как Романов перестал быть коронованной особой.
На местном рынке предметы продовольствия хотя и вздорожали, но все же, по сравнению с Петроградом и Москвой, дешевле. Любимый ослик бывшего цесаревича, взятый Романовыми, заболел в дороге, и зимний климат в Тобольске он едва ли вынесет. Отец Алексея занят не придумыванием развлечений для сына, а вопросом о его образовании. Французский воспитатель Жильяр лишь выучил его говорить по-французски. Для преподавания решено пригласить двух преподавателей местных гимназий. Мать и дочери, в особенности Ольга, настроены религиозно. Ольга часто посещает кафедральный собор святой Софии и Знаменский монастырь, где усердно молится.
В переднем углу столовой устроен киот во всю высоту комнаты. Лампады горят круглые сутки. Смотрят за этим бывшие великие княжны с Ольгой. Дочь Татьяна больше всего интересуется войной: она только потому уехала с родителями в Тобольск, что в желании ее отправиться (на фронт) сестрой милосердия встретились препятствия.
Романовым разрешено получать несколько газет и ежемесячные литературные журналы. Любимыми занятиями Николая Романова, как и в саду Царского Села, являются занятия во дворе разбивкой малого сада и огорода, и распиловка дров. Все время члены царской семьи находятся под надзором караула, сопровождающего ее в пути. Письма от сестер, дядей, теток просматриваются предварительно начальником караула. Чаще всего они написаны на открытках.
Статс-дама Нарышкина и князь Долгоруков живут в Тобольске, имея собственную квартиру. Доступ их к Романовым беспрепятственен.
Только Учредительное собрание решит, оставаться ли Романовым в России или покинуть ее.


XIX


Хотя у Евгения Сергеевича Боткина, лейб-медика царской семьи, лечившего главным образом государыню, было не слишком много свободного времени, зная его доступность и бескорыстие, многие жители Тобольска обращались к нему за врачебной помощью. Доктор следил за происходящим в России. Так следит врач за состоянием больного. А уж в том, что Россия больна, Евгений Сергеевич нисколько не сомневался.








205

Пресловутая “великая бескровная” произошла из-за нехватки хлеба, припрятанного булочниками. Ну, а теперь кто его прячет? Судя по сообщениям петроградской печати с
15-го августа, хлебный паек уменьшается до половины фунта на человека. Только рабочие и лица, занятые физическим трудом, будут получать по фунту. Нежирно-с. Не меньшую тревогу честного доктора вызвало известие о том, как встретили большевики известие о падении Риги. Когда мальчишки-газетчики стали выкрикивать заголовки:
- Рига пала!
- Взятие Риги германскими войсками! – большевики зааплодировали.
Затем на Невском они устроили шествие с пением “Интернационала”. Мыслимое ли дело! Временное правительство создало комиссию с целью выявить “изменническую” роль императрицы в войне – комиссию, которая никаких признаков “измены” не обнаружила. А тут явно предатели устраивают побоище на улицах города, разлагают фронт, дефилируют по Невскому… Однако Временное правительство – как с гуся вода!
Многие поняли, что совершили глупость! Сами же революционеры пишут о том, что простой народ требует восстановление монархии. Одна дама в очереди за маслом в Гвардейском экономическом обществе возмущенно говорила:
- При царе публика могла есть, и не стоять в очереди, а при Керенском нас ожидает голод.
Бдительные соседи по очереди (ведь при каждой революции доносы поощряются) возмутились и сдали домохозяйку милиционерам. Ее обвинили в усиленной агитации за восстановление царской власти. Хотя, как можно догадаться, никакой агитации дама, называвшаяся Александрой Чистяковой, не вела. Агитировали сами за себя пустые полки лавок.


XX


Находившиеся в Тобольске царственные узники следили за всем, что происходило по ту сторону Уральского хребта. Переписывались с друзьями, родными и знакомыми.
5-го ноября государь писал сестре Ксении Александровне, жившей в Крыму: “… Все, что ты пишешь о здоровье мамы, теперь успокоило меня. Дай Бог, чтобы силы ее вполне восстановились…, тут в Тобольске мы живем, как в море на корабле, и дни похожи один на другой”.
В числе корреспондентов была и верная Лили Ден. Все время, пока царская семья находилась в Тобольске, Лили мечтала приехать туда. Но ей это не удалось. Живя в родовом поместье на Украине, она получала от императрицы письма, в которых сквозила тревога: “Сердцу дочери и жены солдата ужасно больно смотреть на многое – не могу привыкнуть и не хочу, такие чудо-богатыри, которые были - все с ними можно было делать – и как их испортили… Он (император) страдает, читая газетные сообщения, и слезы все время на глазах”.








206


XXI


Охрана заключенной царской семьи осуществлялась 330 солдатами и 7 офицерами, отобранными из 1-го и 2-го и 4-го гвардейских полков. Этот отряд назывался Отрядом особого назначения. Многие из солдат имели Георгиевские кресты. Командовал охраной полковник лейб-гвардии Петроградского полка Е.С. Кобылинский.
По мистическому стечению обстоятельств Кобылинский был дальним потомком Андрея Кобылы – предка Романова. В руках Кобылинского была сосредоточена вся полнота власти, местным властям он не подчинялся.
Судьба этого человека глубоко трагична. Герой германской войны, Кобылинский был тяжело ранен под Лодзью, вернулся в строй, был вторично ранен и потерял боеспособность.
Волею судьбы Кобылинский оказался в составе караула, несшего охрану царской семьи в Александровском дворце. Тем не менее, несмотря на то, что он оказался в позорной для русского офицера роли тюремщика своего царя, Кобылинский в исключительно трудном положении до конца проявил исключительную преданность царю. Кобылинскому приходилось очень тяжело. С одной стороны он был проводником политики Временного правительства в отношении царской семьи, с другой – командиром все более наглевших солдат, с третьей – человеком, глубоко любившим царскую семью. Кобылинский пресекал хулиганские выходки отдельных солдат, препятствовал “революционным” инициативам прибывшего комиссара Панкратова и его помощника Никольского, занимался поисками денег на содержание царской семьи, пытался скрасить однообразную жизнь царской семьи в заключении.
Комиссар Панкратов, заменил в Тобольске комиссара Временного правительства Маркова, который пробыл в Тобольске недолго.
В тяжелейших условиях Кобылинский сумел до конца сохранить контроль над ситуацией. И только когда большевики пришли к власти, и солдатский комитет постановил обязать Николая II, наследника цесаревича и всех офицеров снять погоны, он упал духом.
Вначале он с председателем комитета Матвеевым отправил в Москву из Тобольска телеграмму с запросом санкционировать постановление снять погоны с бывшего императора и бывшего наследника. “Санкция” не заставила себя долго ждать. Через день в “Дом свободы” (так назывался губернаторский дом в Тобольске, где содержалась царская семья) пришел ответ из Москвы, подписанный Аванесовым: “Скажите, что бывший император и наследник находятся на положении арестованных, и постановление отряда снять с них погоны Центральный исполнительный комитет находит правильным”.
Снятие погон стало тягчайшим оскорблением для государя. Впервые за все время заключения царь возмутился. Он 8-го апреля 1918 года в дневник записал: “Кобылинский
показал мне телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного      








207

комитета о снятии мною и Алексеем погон. Поэтому я решил на прогулки их не надевать, а носить только дома. Этого свинства я им никогда не забуду”.
Когда солдаты вынесли постановление о снятии всеми офицерами погон, Кобылинский понял, что у него власти нет, и почувствовал свое полное бессилие. Он пошел в дом и попросил Теглева доложить государю, что ему нужно его видеть. Государь принял его в своей комнате. Он сказал ему:
- Ваше величество, власть ускользает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше Вам быть полезным. Если Вы еще разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно расстроились. Я больше не могу.
Государь обнял его одной рукой и сказал:
- Евгений Степанович, от себя, от жены и детей я Вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и Вам терпеть.
Потом он обнял его обеими руками, и они поцеловались. Кобылинский остался и решил терпеть.
После убийства царской семьи Кобылинский оказался отвергнутым белогвардейским офицерством. В 1920 году ему удалось уехать в Китай. Тем не менее, в 1927 году его обманом выманили в СССР, где он был схвачен ГПУ и после истязаний расстрелян.
В.С. Панкратов, старый революционер, в свое время отсидел 14 лет в Шлиссербургской крепости за убийство (он, будучи молодым человеком, убил полицейского, который по собственным словам Панкратова грубо обошелся с его возлюбленной). Освободившись, Панкратов проживал в Петербурге, где в 1912 году вступил в масонский орден “Великий Восток народов России”.
В личном плане Панкратов был не злым и не добрым. Он прекрасный исполнитель чужих злодеяний.
5-го октября, в день именин Алексея, царская семья не попала в церковь к обедне из-за упрямства Панкратова.
21-го ноября праздник Введения в храме пришлось провести без службы, потому что Панкратову неугодно было разрешить ее царской семье.
26-го декабря к царской семье приехала Иза Буксгевден, но не была допущена по приказу Панкратова.
Приезд Панкратова в Тобольск стал причиной ужесточения режима содержания царской семьи. Этот режим Панкратов сделал арестантским. И именно Панкратов не допустил перевода августейших узников для местожительства в Ивановский монастырь.
Прибыв в Тобольск, Панкратов первым делом начал вести среди солдат “просветительские” речи. Понятно, что речи эти были направлены против царя. Именно под влиянием панкратовских речей солдаты стали настраиваться против царской семьи.
С солдатами государь и дети имели непосредственное общение, ходили в помещение охраны, играли с солдатами в лото, шашки. Они видели, что теперь солдаты становились грубее.










208


XXII


Продукты закупались для царской семьи в долг. Повар Харитонов ходил к зажиточным людям Тобольска и просил в долг. Примечательно, что ни одному из этих зажиточных людей, обязанных, к слову сказать, своим богатством императорскому строю, а значит, и государю императору, не пришла в голову мысль о безвозмездной помощи царской семье.
Повар Харитонов неоднократно напоминал своему окружению, что кредиторы “не верят”, что царская семья живет впроголодь, что скоро и отпускать в кредит больше не будут. Нехватка денег заставила царскую семью отказаться от прислуги, многие из которых добровольно остались с нею.
Вместе с Панкратовым в Тобольск прибыл и его помощник А.В. Никольский. Если о Панкратове общее мнение было сносное, то о Никольском полностью отрицательным.
Никольский был груб и непорядочен. Не будь рядом с царской семьей Кобылинского, Никольский бы, пользуясь слабохарактерностью Панкратова, наделал бы царской семье много плохого. Так как Никольский имел более сильную волю, чем Панкратов, то все антицарские выходки были его инициативой.


XXIII


Отношения между царской семьей и солдатами охраны были неоднозначны. Солдаты делились на две партии. Одна партия относилась к семье хорошо, другая худо. Когда дежурили хорошие солдаты, государь ходил к ним в караульное помещение, разговаривал с ними, играл в шашки. Ходил к ним туда и Алексей Николаевич и княжны тоже ходили с государем. Плохие – хульничали. Однажды они вырезали какие-то нехорошие слова на доске качелей, которыми пользовались княжны. Однажды они перерыли широчайшей канавой ледяную гору, которую, собственно делала августейшая семья при помощи свиты и прислуги. Этим они лишили ее в сущности единственного развлечения на воздухе.
Однажды государь с цесаревичем и двумя великими княжнами Марией и Анастасией зашли в караульное помещение, и поприветствовал солдат. Солдаты ответили на его приветствие, а один унтер-офицер разводящий по фамилии Челябин его проигнорировал. Государь заинтересовался этим унтер-офицером и принялся с ним разговаривать. Тот сначала отвечал царю враждебно, называя “гражданин Романов”. Выяснилось, что этот унтер-офицер из студентов был призван Временным правительством в армию, прошел какие-то учебные курсы, и произведен в унтер-офицеры.








209

Он рассматривал новую власть как благонадежный элемент, способный влиять на солдатскую массу в нужном для нее русле. В ходе беседы выяснилось, что его родители были учителями гимназии и убежденными монархистами. Разговаривая с Челябиным своим умным и спокойным разговором, государь полностью обезоружил собеседника: тот был смущен и растроган. Закончился разговор тем, что Челябин, прощаясь с государем, вытянулся в струнку и называл императора не иначе, как “Ваше императорское величество”.
Находясь в заключении под охраной солдат, царь и царица по-прежнему воспринимали их как своих солдат, которых они всегда любили и о которых заботились. Хорошие увольняемые солдаты потихоньку шли в кабинет к государю, прощаясь с ним, лобызались.
Во время утренней прогулки Николай II прощался с уходящими на родину стрелками. Они очень неохотно уезжают теперь зимой и с удовольствием остались бы до открытия навигации.
Провожая этих солдат, государь и государыня поднялись на ледяную горку и долго смотрели вслед уходящим солдатам. Сразу же после этого оставшиеся молодые солдаты срыли эту горку.
Один раз государь надел черкеску, на которой у него был кинжал. Солдаты увидели этот кинжал, и стали требовать у Кобылинского провести обыск у членов царской семьи на наличие у них оружия. Кобылинскому с трудом удалось успокоить солдат не делать обыска.
В другой раз солдат Дорофеев, присутствовавший на богослужении в качестве наблюдателя за царской семьей, поднял скандал на основании того, что дьякон упомянул во время службы “Святую царицу Александру”. По своему невежеству Дорофеев решил, что речь идет об императрице Александре Федоровне.
Солдатский комитет безо всякого повода выселил прислугу из отдельного дома купца Корнилова и поселил ее в месте с царской семьей, создав ей дополнительное неудобство.
Раздражение солдат особенно усилилось, когда большевики перестали платить им жалованье. Это раздражение перекинулось на царскую семью, которая воспринималась главной виновницей солдатских неустройств, и Кобылинскому все труднее приходилось его сдерживать.
Но, несмотря на все свои бесчинства, солдаты не имели никаких законченных злонамеренных целей в отношении царской семьи. Однако они не решались открыто не подчиняться Кобылинскому. Даже когда по их решению после большевистского переворота комиссар Временного правительства Панкратов и его помощник Никольский были изгнаны солдатами, Кобылинский остался и продолжал командовать отрядом, хотя ни какой легитимной власти у него больше не было.
Солдаты продолжали охранять царскую семью, они считали, что пока царская семья находится в их руках, им выплатят жалованье. Солдаты, при всей своей распропагандированности и серости, не были убежденными большевиками, они сами по себе не хотели зла царской семье.








210

Один из восьми пунктов декларации Временного правительства, принятой 3-го марта 1917 года гласил: “Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны”. 10 дней спустя, 13-го марта, было создано совещание по подготовке закона о выборах в Учредительное собрание. Созыв Учредительного собрания был издавна “голубой мечтой” так называемого “освободительного движения”. После захвата власти 25-го октября 1917 года большевики сначала приветствовали созыв Учредительного собрания. На II съезде Советов Ленин даже заявил, что в случае поражения его партии на выборах в Учредительное собрание они уступят “воле народа”. Народ проголосовал против большевиков, которые получили лишь 25% голосов.
20-го декабря 1917 года Совнарком принял решение открыть Учредительное собрание 5-го января 1918 года. Но у большевиков был готов свой сценарий. 1-го января 1918 года машина, в которой ехал Ленин, была якобы обстреляна неизвестными лицами. В действительности же, как утверждают некоторые историки, у автомобиля просто лопнула шина. 3-го января “Правда” поместила сообщение о “покушении”, пообещав:
- За каждую голову наших они будут отвечать сотней голов своих.
Большевики не могли простить того, что народ проголосовал против них. И объявили ему войну.
Утром 5-го января 1918 года двинулись демонстранты в поддержку Учредительного собрания. Главную колонну составляли около шестидесяти тысяч человек. На углу Невского и Литейного демонстрация была обстреляна. Было много убитых и раненых.
“В манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов…, под красивыми знаменами Российской социал-демократической партии к Таврическому дворцу шли рабочие Василеостровского, Выборгского и других районов. Именно этих рабочих и расстреливали… Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов и трусливо, как настоящие убийцы”.
И все-таки перед Таврическим дворцом собралась огромная толпа с лозунгами “Вся власть Учредительному собранию!”. Начало заседания откладывалось: большевики и их союзники – левые эсеры и анархисты – были заняты разгоном демонстрации. В своем выступлении эсер Чернов заявил:
- Учредительное собрание представляет собой самое живое единство всех народов России, и поэтому уже факт его открытия провозглашает конец гражданской войны…
В.И. Ленин, сидевший на ступеньках неподалеку от трибуны, лишь загадочно-зловеще улыбался. Учредительное собрание “охраняли” пьяные матросы с “Авроры” и линкора “Республика”, вооруженные до зубов. Охраной командовал матрос анархист Железняков. В третьем часу ночи было принято постановление о том, что верховная власть в стране принадлежит законно выбранному Учредительному собранию, которому должно подчиняться Временное рабоче-крестьянское  правительство. Матросы время от времени клацали затворами, наводя винтовки на “охраняемых”. Большевики и левые








211

эсеры успели покинуть зал заседаний. Остались меньшевики, кадеты и представители национальных групп, составлявшие большинство депутатов Учредительного собрания. Они приступили к обсуждению вопроса о государственном строе. Собрание приняло постановление, в котором говорилось: “Государство Российское провозглашается Российской Демократической Федеративной Республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области в установленных федеральной конституцией пределах, суверенными”. Собрание успело принять Декларацию в пользу всеобщего демократического мира и основные десять пунктов “Закона о земле”, который передал землю в народное достояние без выкупа и был близок к декрету о земле. Чернов призывал к спокойной и последовательной работе. Он, озираясь на опыт большевиков, предупреждал, что социализм “не есть скороспелое приближение к равенству в нищете, не есть азартные и рискованные опыты на почве общего упадка, лишь ускоряющие разложение и разруху”. Дело шло к рассмотрению вопроса о власти, то есть о создании легитимного правительства в противовес Совнаркому. Эсеры намеревались сформировать правительство во главе с В.М. Черновым, в которое приглашали представителей всех социалистических партий. Всероссийское Учредительное собрание и законное правительство приступило бы к построению демократической политической системы с общенародной собственностью на землю и развитой добровольной кооперацией. Ленин этого страшно боялся.
А между тем, члены Совета народных комиссаров – депутаты собрания – еще вечером 5-го января приняли решение распустить “Учредиловку”. Около 5 часов утра матрос Железняков заявил председателю:
- Караул устал.
Несколько минут спустя заседание было объявлено закрытым. Закрытым навсегда. Либерально-демократическая “голубая мечта” не сбылась.
В ночь с 6-го на 7-ое января 1918 года задним числом ВЦИК принял по докладу Ленина декрет о роспуске Учредительного собрания. В Мариинской больнице этой же ночью пьяные матросы и красногвардейцы зверски убили больных депутатов Учредительного собрания – Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева.
После разгона Учредительного собрания рабочие Семянниковского завода  в Петрограде предложили продолжать заседание под их охраной в цехах завода. Но руководством эсеров на это не решилось. Вне Петрограда конец Учредительного собрания заметного волнения не вызвал.
Вместо Учредительного собрания 10-18-го января в Петрограде под председательством Я.М. Свердлова большевики собрали III съезд Советов. На нем была принята Декларация прав трудящихся и эксплуатируемого народа и провозглашена Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР).
После смены караула (около 21.00) командир наряда Басов доложил своему помощнику начальнику отряда бомбометальщиков Куликову, что заключенные два часа назад доставлены в больницу. В ответ Куликов возмутился, что Басов не смог расправиться с ними по дороге и послал его в ближайший морской экипаж, чтобы взять там матросов и с их помощью устроить самосуд. Басов выполнил приказание. Около 30








212

матросов кораблей “Ярославль” и “Чайка” охотно вызвались пойти с Басовым. С криками “Вырезать”, “Лишние две карточки на хлеб останутся” – они рванулись к больнице. Увидев толпу вооруженных матросов, перепуганный сторож отпер двери. Сначала матросы ворвались в палату Шингарева. Тот сидел на кровати, прислонившись к стене. Здоровенный матрос-эстонец Крейс, схватив его за горло, повалил на кровать и стал душить. Застигнутый врасплох Шингарев попытался спросить:
- Что вы, братцы, делаете?
Однако матросы, крича, что они убивают матросов в отместку за 1905 год, стали стрелять в него из револьверов и колоть штыками. Затем убийцы направились в палату к Кокошкину, который уже спал. Тот же Крейс схватил его за горло, а другой матрос, Матвеев, двумя выстрелами в упор убил его.


XXIV


Царь все больше и больше просыпался к настоящей, неподдельной жизни, и все более и более находил в ней удовольствие в том, в чем ему с самого рождения было отказано. Седенького полковника, который сделал ему перед окном фронт, он забыл скоро, но с большим удовольствием вместе с Алешей выходил на двор и из своих рук кормил кур, уток, индюшек, знакомился с ними, с каждой в отдельности, старался заслужить их доверие и расположение. Среди карауливших его солдат он совсем не понимал, зачем его караулят, так как бежать он никуда не собирался, да и куда бы он мог скрыться, он, царь всея России самодержец? Попадалось, конечно, немало простых крестьянских парней, которые как-то не поддались растлевающему влиянию войны, которые до сих пор не удосужились как-то узнать, что они, в сущности, всегда были левее кадетов, которые совестились хулиганить перед человеком в несчастье. Открыл этих настоящих простых русских людей бывший наследник Алексей, который с любознательностью ребенка совался во все. Как-то раз царь, нечаянно заглянув в караульное помещение, увидел, как его сын с одним из солдат играет в шашки, в то время как другие солдаты обступили игроков, с напряженным вниманием следя за ходом игры. На звук отворенной двери солдаты оглянулись и первым инстинктивным движением их – они поторопились это движение скрыть – было встать и вытянуться, но государь вовремя успел сделать им знак рукой, и они успокоились. Наследник виновато поднял глаза на отца, но, видя, что тот не сердится, снова обратился к игре. Царь подошел ближе.
- Ну, как? Кто кого? – спросил он, улыбаясь глазами.
- Одолевает Фролов Алексея, - послышались голоса. – Совсем за Можай загнал… Ловок Алеша, говорить нечего, ну а против Фролова устоять не может.
Царь внимательно посмотрел в игру.
- Да что же ты не делаешь вот этого хода? – оживленно сказал он сыну, показав ход. – Дай ему вот эту, ешь у него три – и в дамки.








213

- В-ва! Это так здорово! – восхитились солдаты и засмеялись, в то время как мальчик радостно и дрожащей рукой съел у противника три шашки, выходя в дамки. – Что, брат Фролов? Не любишь...? Ха-ха-ха.
- Да, еще бы…, - недовольно отозвался Фролов, ловкий, подбористый солдат-нижегородец из хорошей крестьянской семьи. – Вдвоем-то этак всякий бы… Подсказывать не закон…
- Вот тебе и не закон! – смеялись солдаты. – Ну-ка, ну-ка, Алеша! Круши его, нижегородца!
Еще два-три хода и Фролов был разбит наголову.
- Ну, а ты, Ваше величество, нечего подсказывать сыну-то. Сам садись…, - оживленно сказал Фролов, предвкушая удовольствие сразиться с, видимо, хорошим игроком. Ну-ка, поглядим, кто кого…
Он сконфузился, что назвал царя не “господин полковник”, а “Ваше величество”, но другие сделали вид, что не заметили промаха.
- Во, это дело! – весело поддержали его солдаты. – А ты, Алеша, отцу, чур, не помогать… Ну-ка, давайте, давайте…
Царь, тоже оживившись, сел на табурет Алексея, Фролов быстро расставил шашки. Солдаты навалились один на другого, и, напряженно блестевшими глазами, следили за игрой. Сперва царь крепко потеснил Фролова, но тот ловко извернулся и вдруг запер одну из шашек царя.
- Го-го-го…, - загрохотали солдаты. – В нужнике! Вот так Фролов! Га-га-га… Молодца!
- Это ничего не значит…, - думая медленно и машинально, говорил царь. – Торжествовать, брат, рано… Это мы еще посмотрим… А ну, вот так! – вдруг весело решил он. – Что?
Он разом открыл ход своей запертой шашке, прошел в дамки и съел двух.
-Эт-то ловко! – восхитились солдаты. – Получай, Фролов…! Это тебе, знать, не Алеша.
Царь уверенно и красиво выиграл партию. Потный от натуги Фролов, глядя на него сияющими от удовольствия глазами, оживленно растолковал ему, где и что он прозевал, чего “не смикитил”, как надо было бы ему ходить. Солдаты требовали еще партий.
- Да не кури ты чертову махорку свою! – окрысились они вдруг на одного солдата. – Нет терпенья, так выйди…
Солдат сконфуженно потушил папиросу. Царь вынул золотой портсигар, протянув его, раскрыл солдатам, и корявые пальцы по очереди, стесняясь и путаясь, брали нежные папиросы.
- А ну, пусти, Фролов! Теперича я…
- Пусти, пусти его, Фролов! Нехай и ему рыло набьют…
А на пороге окаменел в изумлении приставленный наблюдатель за царской семьей комиссар Временного правительства Панкратов, уже седеющий революционер. Еще совсем юношей он попался с типографией, при обыске застрелил жандарма и после страшной одиночки в Петропавловке – как раз напротив Зимнего дворца, через светлую








214

Неву – отправился на двенадцать лет в не менее страшную Якутку. И вот, революция освободила его и вознесла, и ему доверили судьбу того, кого он всем сердцем считал мучителем, как своим, так и всего народа русского. И вот вдруг он сам, своими глазами с порога караулки видит, как этот мучитель всего русского народа, этот Николай Кровавый, режется с русским народом – в шашки!
- Да ты постой, Ваше величество… Мой ход…, - услышал он чей-то добродушный голос. – Это тебе в нужник не хочется, вот ты и торопишься…
- Ай да Митрев…! – захохотали солдаты. – Ты, брат, тоже не жуль: мы за тобой глядим в оба…
И ухо Панкратова, не веря себе, поймало и добродушный тон, и смех, и ласковый ответ кровавого царя. И сквозь толстые очки он, все не веря себе, растерянно смотрел на эти добродушные фигуры, склонившиеся над шашечной доской.
Государь заметил его, улыбнулся и жестами пригласил его присесть поближе. Но страшный революционер, убийца, комиссар революционного правительства, так вдруг чего-то смутился, так чего-то перепугался, что, пробормотав что-то невнятное, торопливо скрылся в коридор. Он действительно был перепуган, смятен: почти полвека державшаяся на его глазах повязка вдруг упала, и он, как и его царь, вдруг увидел то, что он всю жизнь не видел – настоящую жизнь. Вдруг, в одну секунду, в одном озарении он понял, что тот простоватый полковник не только не мог его мучить, но не мог даже этого хотеть, ни его, ни русский народ, что никакой ненависти у него ни к  Панкратову и солдатам, ни у солдат и у Панкратова к нему нет, совсем нет, что все это надуманное, что все они, сами того не сознавая, были все это время в значительной степени орудиями каких-то огромных, роковых сил, которым они даже не знают имени, что далеко не вся правда заключается в тайных типографиях, прокламациях и динамитных бомбах, и что, следовательно, вся его, Панкратова, жизнь была отдана какой-то ужасной ошибке, что он просмотрел, прошел мимо настоящей жизни, такой простой, такой ясной, такой теплой…


XXV


Осознание этого было ужасно, и надо было или немедленно потушить его, или начать жизнь сызнова, совсем по-другому. И в то время как Панкратову удалось уговорить, заговорить себя, и он, внеся некоторые смягчающие поправки в ту ложь, которою он всю жизнь жил, продолжал неизвестно зачем добровольно комиссарить, царь же не делал никаких не только усилий потушить новый, робко в нем зажегшийся свет, но наоборот, бессознательно все шире и шире раскрывал ему вымотанную, задавленную, охолощенную душу… Даже тогда, когда эта новая жизнь оборачивалась к нему своей темной, часто безобразной стороной, она не так претила ему, как претила вся старая жизнь. Как-то обнаружилось, что, казалось, преданные ему слуги крадут провизию и всякие вещи – да, конечно, безобразно, но все же эти воры были ему как-то ближе и








215

приятнее тех искусственных, залитых золотом кукол, которые, склонившись, смотрели на него хитро-жадно-преданными глазами и вымаливали у него всякие подачки: да, отвратительно, что эти слуги раз перепились, и на четвереньках ползали по большому коридору губернаторского дома, но это было не так противно, как доклад какого-нибудь дипломата или министра, весь сотканный из лжи, доклад непонятный ему, доклад, в котором он смутно чувствовал лишь новую, но столь же, как и все старые, неудачную попытку разрешить неразрешимые загадки жизни стад человеческих… С солдатами, с пьяными лакеями, с индюками, курами, утками ему было легче, приятнее, ибо он сам был простой, несложный, недалекий…
И вдруг там, за сумрачными синими далями, на западе, в Петрограде, раздался новый, страшный раскат революций: пришли большевики. Одним махом слетело Временное правительство, и диктатор Александр Федорович, бросив на произвол судьбы защищавших его с оружием в руках девушек и юнкеров, то есть, отдав их на растерзание толпы разъяренных матросов, сняв желтые сапоги со шпорами, с заранее заготовленным паспортом и деньгами, скрылся неизвестно куда. Комиссар Временного правительства Панкратов был новою властью сейчас же смещен, и так как пытался противиться буре, кроваво завившейся над смятенными просторами России, то был слепо и яростно растерзан солдатами, зараженными его же собственным ядом.


XXVI


Пришли большевики и в Тобольск – подозрительные, нетерпеливые и озлобленные выше всякой меры. Было слышно, что и в тихом Тобольске уже пролилась кровь. Комиссары и караулы стали грубее. Начались всякие стеснения и лишения. И отец Алексей Васильев, так мужественно во время слабого Временного правительства провозглашавший за литургией благочестивейшего, самодержавнейшего, великого государя всея России, теперь повел иную политику: когда о его поступке стало известно России, со всех сторон от явных и тайных монархистов к нему потекли пожертвования в пользу ссыльной царской семьи, и поехали разные агенты секретных монархических  организаций, думавших о спасении царя – теперь отец Алексей по случаю дороговизны пожертвования клал в свой карман и агентов передавал чрезвычайке… И так как по этим агентам большевики убеждались наглядно, что далеко не вся Россия с ними, то притеснения царской семьи усилились. А так как в это время из Сибири наседал Колчак, то было новою властью решено царя с семьей увезти подальше, чтобы случайно белые не освободили его.












216


XXVII


С приходом к власти большевиков материальное положение царской семьи ухудшилось. По приказу Ленина вся семья была переведена на солдатский паек. На содержание семьи, свиты и прислуги выделялось всего 4000 рублей в месяц, что в условиях революционной инфляции было катастрофически маленькой суммой. При этом большевиками было ограничено число лиц, могущих прислуживать царской семье. Остальных пришлось уволить. Для того чтобы уволенные не остались без средств к существованию, государыня решила в течение трех месяцев из своих личных средств выплачивать им жалованье, но, так как оставшимся слугам выплачивала две трети их жалованья, то оставшиеся деньги она передавала уволенным слугам.
К концу 1917 года царская семья обжилась в Тобольске. Ей нравился сибирский здоровый климат.
Император и императрица часто страдали зубами, и им требовалась стоматологическая помощь. Одним из лучших врачей Тобольска была госпожа Рендель, по национальности еврейка. Государь часто отмечал в своих дневниках, что Рендель лечила ему зубы. Интересно, что Рендель под влиянием революционной пропаганды была настроена крайне негативно к личности Николая II. Однако после общения с царем Рендель была настолько очарована им, что открыто говорила об этом и комиссару Панкратову, и Кобылинскому, чем вызывала немалое удивление последних.
В целом физическое здоровье царской семьи в Тобольске улучшилось, сказывался здоровый климат. Государь, обладавший железным здоровьем, привыкший к активному, здоровому образу жизни, и в Тобольске продолжал заниматься физическими упражнениями, которые ему заменила пила и колка дров. С самого приезда император устроил себе в саду висячий турник. Однако тяжелые моральные страдания за судьбу России сказались на внешнем облике государя: он сильно поседел, лицо еще больше покрылось морщинами.
Государыня также сильно изменилась: она сильно похудела и сделалась “совсем седая”.
Великие княжны и наследник, наоборот, повзрослели и оправились от тяжкой формы кори, которая была у них в Царском Селе. Однако к концу тобольского заточения великие княжны заболели легкой формой краснухи, которой они заразились от сына доктора Деревянко, а затем 30-го марта у цесаревича Алексея Николаевича случился тяжелый приступ его болезни – кровоизлияние в паху. Ударился он в период катания на импровизированных из бревен качелях .31-го марта болезнь усилилась. Он пролежал день, ночь совсем не спал и днем сильно страдал, бедный.
1-го апреля состояние мальчика не улучшилось. Боли продолжались.
Приступы продолжались и дальше с небольшими перерывами. Наследник обессилел, лежал целыми днями в постели.








217

В этот тяжелый для царской семьи момент в Тобольск приехал комиссар Яковлев.


XXVIII


За именем комиссара Яковлева скрывался большевик-подпольщик Константин Алексеевич Мягин.
Мягин вступил в РСДРП (б) в 1904 году и был членом боевой дружины, действовавшей на Урале. На счету этой дружины десятки убитых и ограбленных людей, терактов и других насилий.
Мягин считал, что по отношению к врагу все средства были хороши и беспощадны, и его мнение о нас было безразличным.
Мягин в свое время знал Я.М. Свердлова, который возглавлял террористическую деятельность под псевдонимом “товарищ Андрей”. Мягин выполнял прямые приказы Я.М. Свердлова.
После подавления революции 1905-1907 годов Мягин переходит на нелегальное положение и живет по поддельному паспорту на имя Василия Васильевича Яковлева.
После февральской революции в марте 1917 года Яковлев сближается с активным эсером Военной секции Петроградского Совета Мстиславским. Благодаря опеке Мстиславского Яковлев вошел в инспекцию Петросовета по проверке содержания под арестом Николая II и сохранения этого режима в отношении бывшего императора России как заместитель Мстиславского. Яковлев ездил вместе с Мстиславским в Царское Село весной 1917 года. После создания ВИК Яковлев – член ее президиума, один из ближайших помощников Ф.Э. Дзержинского. В его удостоверении ВИК за №21 говорится: “Предъявитель сего Яковлев Василий Васильевич, товарищ Председателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Председатель комиссии Дзержинский”. Яковлев входил в состав делегации на переговорах с немцами в Брест-Литовске.
Яковлев недолго пробыл в высших структурах Советской власти, вскоре он тяжело заболел, а когда выздоровел, его направили на Урал, который он хорошо знал. Но затем его вызывают в Петроград, и Свердлов лично дает ему поручение особой государственной важности – вывезти царя из Тобольска.


XXIX


Первой причиной вывоза царской семьи из Тобольска было личное стремление кайзера Вильгельма II спасти императора Николая II и его семью, хотя они и стали из-за








218

войны врагами Германии, все же были его родственниками. После февральской революции Вильгельм II отдал приказ своему канцлеру попытаться установить контакт с правительством Керенского и сообщить ему, что в случае если даже волос упадет с головы русского императора, я возложу всю вину на него.
Как реагировал Керенский на грозные слова кайзера, скорее всего никак, ибо от немцев не зависел. Но вот пришедшие в октябре 1918 года к власти большевики, которые от немцев зависели сильно, вынуждены были прислушиваться к их условиям. Однако ясного и прямого приказа от немцев на выдачу им царя не было. Ничего подобного ни кайзер, ни германское руководство не сделали. Более того, германцы отвергли любые попытки монархистов вмешаться в дело спасения царской семьи.
15-го марта 1918 года датский король Христиан просил Вильгельма вмешаться в разрешение судьбы низвергнутого монарха и его семьи. Вильгельм ответил немедленно, что он понимает озабоченность короля судьбой “этой такой близкой ему царской семьи”, и хотя он, кайзер, и его народ страдают от несправедливости некогда благожелательной России, ему бы хотелось обеспечить царской семье более достойное и надежное будущее. Однако тут же Вильгельм II указывает, что соображения реальной политики отодвигают соображения о человеколюбии. Его, Вильгельма, вмешательство невозможно, ибо оно может быть истолковано, как стремление восстановить Романовых, что в данный момент не желательно для Германии. Кайзер предлагал датскому королю направить общее обращение скандинавских королей советскому правительству. Германский император сознательно обрекал судьбу царской семьи на полную зависимость от большевиков.
Но немцы не могли быть полностью равнодушны к судьбе царской семьи по политическим соображениям. Немцы понимали, что заключенный с большевиками зимой 1918 года Брестский мир не принес им желаемого результата. Они понимали, что большевики это не русское правительство, и что брестско-литовский пакт есть в глазах всего мира пустая бумажка. Это правительство было не легитимно. А нужно было каким-то образом легализовать в глазах русского народа и мирового сообщества брестский сговор с большевиками. Эту легализацию могла обеспечить только законная русская власть, то есть царь.
Но немцы прекрасно знали непримиримую позицию государя Николая II по вопросу Брестского мира. Знали они также, что государь считал для России жизненно важным победоносное завершение войны. Того же мнения придерживалась и государыня. В своем письме Вырубовой от 2-го марта 1918 года она писала: “Боже, как родина страдает! Знаешь, я гораздо сильнее и нежнее теперь ее люблю. Бедная родина, измучили внутри, а немцы искалечили снаружи, отдали громадный кусок, как во времена Алексея Михайловича, и без боя во время революции. Если они будут делать порядок в нашей стране, что может быть обиднее и унизительнее, чем быть обязанным врагу – Боже спаси. Только они не смели бы разговаривать с папой и мамой” (то есть с императором и императрицей).
Поэтому восстановлением на престоле императора Николая II было для немцев неприемлемым. Немцы не оставляли надежду договориться с государем и убедить его
пойти на сепаратное соглашение. В Тобольск два раза приезжали под видом организации








219

Красного Креста члены германской миссии и предлагали государю подписать договор о сепаратном соглашении с Германией, обещая за это спасение его и всей его семьи. Кто другой устоял бы перед таким соблазном?
- Скорее отрежут мне руку, чем подпишу позор для России, - отвечал государь.
Другое дело, если бы на престоле оказался малолетний сын Николая II цесаревич Алексей Николаевич. Сформированное в округ него прогерманское правительство стало бы лучшим гарантом соблюдения германских интересов в России. Наблюдая из своего заключения за ходом событий в России и считая главарей большевизма платными агентами немцев, царь думал, что немцы, желая создать нужный им самим порядок в России, чтобы, пользуясь ее ресурсами, продолжать борьбу с союзниками, хотели через него дать возможность его сыну воспринять власть и путем измены перед союзниками заключить с ними соглашение. Такова была его мысль. Я думаю, что для всякого, кто пожелает вспомнить, в каких условиях произошел сам большевистский переворот в России, кто пожелает вспомнить, что весной 1918 года на ее территории гремели еще немецкие пушки, а генерал Гоффман угрожал Петрограду – мысль царя родит не насмешку, а вызовет к себе серьезное отношение.


XXX


Меры к восстановлению старой власти были приняты скоро после заключения Брест-Литовского договора: в апреле Свердлову было поручено устроить возвращение государя и цесаревича Алексея в Москву. Чтобы народ принял восстановление династии, требовалось облечь таковое в торжественную обстановку. Кандидатом германцев был юный Алексей, который был бы более податлив их влиянию.
Немцы разработали план реставрации монархии в России. Автор этого проекта был генерал Гоффман. Он предлагал возведение на престол наследника цесаревича при регентстве великого князя Павла Александровича. Проект свержения советского правительства заключался в движении немецких войск на Смоленск-Москва-Петроград, причем с занятием этих пунктов предполагалось возведение на трон цесаревича при регентстве великого князя Павла Александровича, с которым немецкое командование находилось в постоянных сношениях. Этот план Гоффмана совпадал с планом Людендорфа, подготовившего короткий удар на Петроград.
В связи с этим бывший великий князь Павел Александрович был задержан петроградским военно-революционным комитетом и доставлен в Смольный. В Смольном великий князь провел четыре дня, и был затем отпущен.
За все время пребывания своего в Смольном он пользовался не только исключительным вниманием, но и особенным, странным для того места почетом. Его все без исключения, начиная с главы народных комиссаров Ленина, называли не иначе, как “Ваше императорское высочество”. В распоряжении бывшего великого князя был свой








220

штат, ему было представлено лучшее в Смольном помещение, и подавалась лучшая пища.
Ни о каких допросах не было и речи. В самой почтительной форме главари большевиков испрашивали у него аудиенции, причем аудиенции эти носили строго конституционный характер и продолжались очень долго. Павел Александрович не был лишен свободы и из Смольного несколько раз выезжал, причем ему подавался лучший из автомобилей или великолепный открытый экипаж.
Слухи о подготовляющейся реставрации были распространены повсюду в самых разнообразных кругах. Даже в большевистских концепциях монархическая становилась выходом из тогдашнего критического положения, в которое попала новая власть. Ей самой казалось, что она находится почти в тупике. И подчас вожди в интимных беседах не скрывали своего разочарования и своего пессимизма в будущем.


XXXI


Безусловно, что среди германского руководства не было единого мнения по поводу возможности восстановления царского престола в России. В первую очередь это касалось военных.
К середине весны 1918 года германское руководство все более опасалось за политическое будущее большевиков, чье положение становилось все более и более ненадежным. Немцы не могли не просчитывать вариант падения большевистской власти. Мирбах, немецкий посол в России, начинает предлагать Берлину налаживать связи с оппозиционными большевикам кругами правого “монархического” направления.
Немцы все чаще начинали задумываться, что будет, если большевизм падет, а также о том, какие силы придут к власти в случае его падения, и в какой степени немцы смогут на них опираться. Немцы стали искать возможную замену Ленину. Эта замена должна была не только продолжать большевистскую политику Брестского мира, но и узаконить ее в глазах мирового сообщества. В противном случае германцы рисковали восстановить Россию в составе Антанты, что, безусловно, было бы с германской точки зрения безумием. Казалось бы, наиболее предпочтительным для немцев было восстановление подконтрольной монархии. Это, с одной стороны, легализовало бы немецкие завоевания по Брестскому миру, а с другой – гарантировало установление в России прочного и законного порядка. К этому решению склонялось германское военное командование.
Однако политические правящие круги Германии относились к восстановлению монархии в России отрицательно. Однако они также не были безразличны к тому, в чьих руках будет находиться император Николай II и наследник цесаревич. Немцы были заинтересованы, чтобы они находились в поле их досягаемости. Германские высшие круги не могли не понимать, что даже свергнутый император Николай II продолжал оставаться  истинным хозяином земли Русской. Перевод императорской семьи в








221

Германию, даже в качестве почетных пленных, означал бы окончательную победу Германии над Россией, а с другой стороны – давал бы немцам возможность интриг. Поскольку “германофильские” взгляды Николая II и Александры Федоровны были немцам хорошо известны, требовалось либо убрать Николая II, или вывезти его из ставшего опасным, не контролируемого немцами района. Посол в России Мирбах обращается с категорическим требованием к Свердлову о привозе государя императора в Петроград. Таким образом, высшая германская власть, включая императора Вильгельма II, дала тайный приказ большевикам вывезти царскую семью из Тобольска в Германию, скорее всего, через Москву.
Здравомыслящая часть германского генералитета могла начать действовать в отношении вывоза царской семьи самостоятельно, без оглядки на правящую верхушку. Именно германские военные пытались русским монархистам организовать помощь царской семье. Этого и боялись большевики, что мимо них решили вопрос о вывозе царской семьи в Германию.


XXXII


Если предположить, что немцы отдали приказ о перевозе царя в Москву, то, скорее всего, они бы адресовали его Ленину, как главе Совета народных комиссаров, так как, во-первых, из всех большевистских руководителей Ленин был наиболее тесно связан с немцами и имел хорошие личные отношения с Мирбахом, и, во-вторых, Ленин представлял исполнительную власть, то есть силу, способную к действию.
Получив такое распоряжение от немцев, он должен был создать отряд для перевозки императора под руководством надежного человека и снабдить его мандатом.
Таким человеком и был Яковлев.
Когда он пришел к Свердлову за бумагами, тот позвонил Аванесову и спросил:
-Как бумаги Яковлева? Готовы? Хорошо. Подпись Ильича? Сам пойду.
Потом, обращаясь к Яковлеву, сказал:
- Пока посиди, сейчас вернусь.
Минут через двадцать он вернулся обратно.
- Иди к товарищу Аванесову, и закончи остальное.
У Аванесова Яковлев должен был зарегистрировать бумаги, и, не выпуская их из своих рук, вернулся к товарищу Свердлову, который поставил свою подпись на них и вручил ему мандат, который гласил:
“Товарищ В.В. Яковлев назначается Совнаркомом и ВЦИКом чрезвычайным комиссаром на время специального поручения. Все обязаны исполнять его распоряжения. За неисполнение приказания – расстрел”.
Чтобы окончательно убедиться в правильности понятых им инструкций, Яковлев спросил:








222

- Груз должен быть доставлен живым?
Товарищ Свердлов взял мою руку, крепко пожал ее и резко отчеканил:
- Живым. Надеюсь, выполнишь мои инструкции в точности. Все нужные телеграммы уже отправлены. Действуй конспиративно. Ну, прощай.
Таким образом, главной действующей фигурой для перевозки царской семьи в Екатеринбург был не Ленин, а Свердлов.
В это время, весной 1918 года, граф Мирбах имел встречу со Свердловым. Мирбах заявил Свердлову, что хочет увидеться с бывшим царем. Это нужно было для выполнения поручения кайзера Вильгельма II повлиять на императора Николая II, чтобы тот поставил свою подпись под Брестским миром.
Мирбах требовал встречи с Николаем II, и при этом в Москве.
Свердлов ответил Мирбаху, что он пошел последнему навстречу и распорядился доставить Николая II в Москву.
Тем не менее, вместо Москвы и Петрограда царская семья должна быть доставлена в Екатеринбург, в чем изначально и было Свердловым приказано Яковлеву.


XXXIII


Свердлов был представителем интересов тайного заграничного сообщества и в первую очередь американских банкиров, где находился его родной брат Вениамин Свердлов.
В своей деятельности Свердлов руководствовался не интересами большевистского правительства, а интересами тех сил, которые поставили его у власти – он был председателем ВЦИК.
Передача немцам царской семьи была даже в какой-то степени выгодна для большевиков, так как делала из них “гуманных спасителей” царской семьи и давала им прекрасную возможность после своего поражения скрыться в той же Германии или в любой другой стране.
Но то, что было выгодно для большевиков как правительства, было совершенно противно Свердлову. Свердлов давно стремился перевезти императора Николая II из Тобольска в какой-нибудь подконтрольный ему город.
Получив немецкое приказание перевезти императора Николая II в Москву, Свердлов задумался, как это приказание не выполнить. Для этого надо было не довезти царскую семью до Москвы, спрятав ее в одном из российских городов.
Безусловно, что одним из таких городов для Свердлова более всего подходил Екатеринбург.











223


XXXIV


Екатеринбург был вотчиной Свердлова еще со времени революции 1905-1907 годов и находился под полным контролем его ставленников. Поэтому понятно, почему Свердлов выбрал именно Екатеринбург для перевоза в него царской семьи.
Когда Свердлов дал Мирбаху согласие на перевозку в Москву царя и его семьи, то в то же время он приступил к немедленной подготовке своего плана, целью которого было недопущение перевоза именно в Москву.
Николай и его семья должны были быть перевезены на Урал. Этим совершенно устраняется возможность побега. Кроме того, если бы друзья Николая II с германской стороны захотели его от нас оторвать, у нас останется тысяча возможностей его ликвидировать в процессе отправки.
Понимая всю опасность того, что государь и его семья могут оказаться в руках другой силы, и он, Свердлов, будет лишен возможности исполнить в отношении них свои преступные намерения, он задумал вывезти царскую семью силами уральских отрядов, списав всю ответственность за случившееся на их “самостоятельность”.


XXXV


В Тобольск был отправлен Екатеринбургский отряд, Кроме того, туда же из Омска вышел Омский отряд, а из Тюмени – Тюменский. Появление этих отрядов, больше похожих на банды, было обставлено с таким шумом, что известие об их появлении дошло даже до государя, который записал в своем дневнике 22-го марта: “Утром слышали, как уезжали из Тобольска тюменские разбойники-большевики на 15 тройках, с бубенцами, со свистом и гиканьем. Их отсюда выгнал Омский отряд”.
Екатеринбургские комиссары пытались войти в соглашение с охраной Романовых и перевезти их в местную тобольскую тюрьму. Однако охрана категорически отказалась исполнить просьбу Уральского и Тобольского Совета.
На самом деле на позицию отряда особого назначения повлиял полковник Кобылинский, который заявил, что в случае перевода царской семьи в тюрьму, отряду придется отправляться нести службу туда же. Эта перспектива не обрадовала солдат охраны, и они выступили против Совета. Между тем, Екатеринбургский, Омский и Тюменский отряды враждовали друг с другом. Свердлову становилось понятно, что над его планами нависла серьезная опасность. Нужно было строго брать ситуацию в свои руки.









224


XXXVI


9-го апреля власть в Тобольске была сосредоточена в руках бывшего матроса, большевика П.Д. Хохрякова.
Хохряков весной 1918 года был послан в Тобольск для контроля над положением в городе, губернии и овладения царской семьей.
Хохряков был известен тем, что во время февральской революции принял личное участие в убийстве офицеров, а после прихода к власти большевиков служил в карательных отрядах ЧК. Было бы смешно думать, что Кобылинский отдаст царскую семью в руки таких людей, как Хохряков, не скрывавшего своих намерений в отношении царской семьи. Но приезд в Тобольск Екатеринбургского, Омского и Тюменского отрядов, по нашему мнению, был призван сыграть как раз совершенно противоположную роль: а именно встревожить руководство отряда особого назначения, что им вполне удалось сделать. Атмосфера в городе Тобольске создалась самая напряженная. Отряды Омский и Екатеринбургский оспаривали друг у друга права на бывшего царя и в то же время продолжали вымогательства, пускаясь на всевозможные средства. У отряда особой охраны составилось впечатление, что Николая Романова хотят завоевать, готовились к обороне.
Между тем, наряду с взятием под контроль ситуации в Тобольске, Свердлов в Москве продолжал вести двойную игру: на словах уверяя немцев, что им предпринимается все для перевозки царя в Москву, он на самом деле готовил его перевоз в Екатеринбург.


XXXVII


1-го апреля 1918 года на заседании президиума ВЦИК по инициативе Свердлова выносится решение, по которому комиссару по военным делам поручается немедленно сформировать отряд в 200 человек из отряда левых социал-революционеров и отправить их в Тобольск для подкрепления караула в случае возможности немедленного перевоза всех арестованных, находящихся в Тобольске, в Москву.
Однако 6-го апреля 1918 года президиум ВЦИК выносит в дополнение к ранее принятому постановлению решение, где поручается товарищу Свердлову снестись по прямому проводу с Екатеринбургом и Омском о назначении подкрепления отряду, охраняющему Николая Романова, и о перевозе всех арестованных на Урал.
Таким образом, Свердлов изначально создал конфликтную ситуацию, изменив новое место пребывания царя и его семьи.








225

Внешнее же советское руководство делало все, чтобы создать видимость выполнения приказа Мирбаха. Еще зимой 1918 года начинается компания о вывозе “Николая Романова” из Тобольска для предания его суду. 29-го января 1918 года Совнарком рассматривает вопрос о передаче Николая Романова для предания суду. 20-го февраля 1918 года Совнарком вновь возвращается к этому вопросу, где принимается решение поручить комиссариату юстиции и двум представителям крестьянского съезда подготовить следственный материал по делу Николая Романова. Вопрос о перевозе Николая Романова отложить до пересмотра этого вопроса в Совете народных комиссаров. Место съезда не предсказывалось пока.
Одновременно Свердлов изначально создавал миф о якобы самостоятельных действиях уральских властей в отношении царской семьи. Эта ложь о своевольстве уральцев и была объяснением его злодеяний.
Свердлов полностью контролировал ситуацию на Урале. Никаких самостоятельных действий без его ведома ни Голощекин, ни Белобородов, ни тем более Хохряков с Заславским, принимать не могли. Говоря о том, что уральские отряды действуют “по своей инициативе”, Свердлов лгал. Организуя и посылая в Тобольск банды “самостоятельных уральцев”, он преследовал цель создать царской семье тревожную обстановку, вызвать у охраны “Дома свободы” страх за судьбу узников.
На этом фоне приезд вежливо интеллигентного официального представителя правительства комиссара Яковлева, имевшего мандат от первых лиц большевистского руководства и, безусловно, их предписание перевести царскую семью в Москву или Петроград должен был дезориентировать и Кобылинского, и отряд особого назначения, и облегчить им выдачу царской семьи только Яковлеву, а не кому другому.


XXXVIII


Во время остановки в Москве Яковлев явился к председателю ВЦИК товарищу Свердлову, с которым работал вместе еще в дореволюционное время в подполье на Урале и Петрограде.
- У меня к тебе секретный разговор, - здороваясь с Яковлевым, произнес Свердлов. – Однако сейчас мне некогда, ты пойди пока на заседание ВЦИКа, а после приходи ко мне в кабинет, и я тебе скажу, в чем дело. Да, кстати, ты заветы уральских боевиков не забыл еще? Говорить должно не то, что можешь, а то, что нужно – заграница из тебя это еще не вытравила. Это я спрашиваю потому, что я буду говорить с тобой – знаем, ты да я, понял?
И Свердлов ушел.
Он имел в это время по этому вопросу совещание с Лениным.
- Ну, дело вот в чем, - прямо и решительно приступил к делу Свердлов, - Совет народных комиссаров постановил вывезти Романовых из Тобольска пока на Урал.
- Какие будут мои полномочия?








226

- Полная инициатива. Отряд наберешь по своему личному усмотрению. Поезд специального назначения. Мандат получишь за подписью товарища Ленина и моей с правами до расстрела, кто не исполнит твоих распоряжений. Только… уральцы уже потерпели поражение. Как только были получены сведения о подготовке побега Романовых, Екатеринбургский Совет отозвал туда свой отряд и хотел увезти Романовых – ничего не вышло, охрана не дала. Омский Совет со своим отрядом тоже ничего не смог сделать. Там теперь несколько отрядов и может произойти кровопролитие.
- А как велики силы уральских отрядов и охраны царя? – прервал Яковлев Свердлова.
- Приблизительно около 2000 человек. Охрана около 250 человек. Там такая каша, надо ее скорее расхлебывать. В Москве у нас был недавно представитель охраны некто Матвеев. Жаловался на положение, на безденежье, на враждебное к ним отношение некоторых отрядов. Тебе предстоит это все уладить. А самое главное – это то, что ты должен выполнить свою миссию чрезвычайно быстро. Скоро будет распутица, и если тронется лед, тогда придется отложить перевозку до установки пароходного сообщения с Тюменью, а это ни в коем случае нежелательно. Понял теперь, в чем твоя задача?
- А разве охрана отказалась выдать Романовых? – спросил Яковлев.
- И да, и нет, - сказал Свердлов. – Там, во всяком случае, положение очень серьезное. Верить охране нельзя. Большинство из офицерского состава. Мне удалось убедить Матвеева, что Романовых нужно вывезти оттуда, и я сказал ему. Что мы немедленно командируем туда своего чрезвычайного комиссара. Матвеев уехал и предупредит об этом охрану. Уральскому Совету я сообщу о твоем назначении. В Омский Совет я дам тебе письмо, и ты его немедленно с верным курьером отправишь в Омск к председателю товарищу Косареву. Все уральские и омские отряды будут в твоем распоряжении, а также и Тобольский гарнизон. В Тобольск я дам специальную телеграмму, а приедешь – предъявишь свой мандат. Все это тебе пригодится. В Тобольске, говорят, скопилось в большом количестве белое офицерство. Имей это в виду. С солдатами охраны нужно рассчитаться. А деньги у тебя есть.
- Пять миллионов.
- Хорошо, - продолжал Свердлов. – Возьмешь с собой, сколько нужно. Итак, запомни твердо: Совет народных комиссаров назначает тебя чрезвычайным комиссаром и поручает тебе в самый кратчайший срок вывезти Романовых из Тобольска на Урал. Тебе даются самые широкие полномочия – остальное должен выполнить самостоятельно. По всем вопросам, касающимся перевозки, обращаться исключительно лично ко мне. Вызывай по прямому проводу: Москва, Кремль. Свердлов.
Одновременно с мандатом товарищ Свердлов вручил мне несколько писем: председателю Омского Совета товарищу Косареву, Уральскому Совету и Тобольскому (в мандате ввиду конспирации не упоминалось ни о царе, ни о Тобольске).
- Теперь все, - обратился к Яковлеву Свердлов. – Действуй. Когда едешь? Сейчас? Хорошо. Ну, помни, что я тебе сказал. Действуй быстро, энергично, иначе опоздаешь.










227


XXXIX


У Свердлова была причина беспокойства, что кто-то может помешать его планам о вывозе императора из Тобольска.
Немцы могли почувствовать или подозревать, что Свердлов ведет какую-то свою игру, и послать своих людей в Тобольск. Вполне возможно, что немцы посылали отряды своих монархистов, выполнявших их задание и раньше, и вполне возможно, что какие-то прогерманские силы были сосредоточены недалеко от Тобольска и ждали немецких приказов по поводу царской семьи.
Зимой 1918 года в Тобольск вошел “красноармейский” отряд. В городе появилось много троек с бубенцами, в которых сидели по два-три солдата. В этот же день страшная весть разнеслась по Тобольску: “красноармейцы”. Действительно, это был отряд из 50 человек. Начальниками их были два молодых офицера, местные жители, хорошо известные в Тобольске: один Демьянов, выгнанный из семинарии, про которого говорили, что он был мальчишкой скверного поведения, другой – корнет Дегтярев, чье появление в числе красноармейцев всех страшно поразило: Дегтярев был сирота, чуть ли не родственник одного из тобольских губернаторов и известный с гимназической скамьи своими монархическими направлениями. При поступлении в Петроградский университет он был зачислен членом Союза Михаила Архангела и вдруг появился в роли красногвардейца. Но по его поведению было видно, что он такой же красногвардеец, каким был прежде.
За все время пребывания в Тобольске этот отряд красногвардейцев не произвел ни одного обыска, не сделал ни одного расстрела, не вмешался ни в одну скандальную историю.
Когда же приехал какой-то особенно грозный отряд из Тюмени, приступивший кормить себя в этом клубе, то Дегтярев со своим отрядом потребовал их удаления, и так как дегтяревский отряд поддержал “отряд особого назначения”, то те на другой же день покинули Тобольск.
Дегтярев совершенно открыто говорил в городе знакомым о своем монархическом направлении, показывал даже какие-то бумаги от омских монархических организаций.
Действия и состав этого отряда говорят, что вполне возможно, что он был готов выполнить немецкие задания.
Для Свердлова отряд, руководимый немцами, мог представлять серьезную и единственную опасность.
!!!!!!!! Свердлов чрезвычайно спешил с выполнением своего плана, он боялся, что начнется распутица и придется ждать пароходного сообщения до Тюмени, что очень нежелательно. Если при варианте сухопутного перевоза царской семьи Свердлов мог объяснить остановку царя в Екатеринбурге “своеволием” уральцев, которые остановили поезд, перевели стрелки, захватили состав и т.д. и не дали ему проехать в Москву, то








228

объяснить аналогичную ситуацию при речной переправе – намного  труднее. Кроме того, дальнейшее пребывание царской семьи в далеком Тобольске при совершенно неясном будущем для большевиков и угрозе отпадения Сибири от Советов, грозило провалом плану Свердлова.
Для подготовки миссии Яковлева в Тобольск прибыл тайно Хохряков вместе с некоей большевичкой Татьяной Наумовой, которая была уроженкой Тобольска. Решено было действовать хитростью. Всем знакомым Татьяна сообщила, что привезла жениха. Постепенно с помощью друзей Наумовой удалось установить необходимые связи. Только после этого из Екатеринбурга прибыла группа красногвардейцев во главе с комиссаром А.Д. Авдеевым и трое рабочих Надеждинского завода.
Официально целью Хохрякова было установление контроля над Тобольском. Казалось бы, это ему вполне удалось: он был избран председателем городского Совета (покинет свой пост Хохряков только после того, как Яковлев организует вывоз царской семьи из Тобольска). Однако истинная цель приезда в город Хохрякова была не установление контроля над городом, а организация вывоза из него царской семьи.
Как только Свердлов получил известие о том, что Хохряков стал председателем городского Совета, он посылает в Екатеринбург телеграмму, в которой по прямому проводу предупредил о поездке к ним товарища Яковлева. Что Яковлеву поручено перевезти Николая на Урал. Изложил свое мнение: пока поместить Николая в Екатеринбурге. Где его устроить в Екатеринбурге, должны решить сами: или в тюрьме, или же приспособить какой-нибудь особняк. Без его указаний из Екатеринбурга никуда его не увозить. Задача Яковлева – доставить Николая в Екатеринбург живым и сдать его председателю Белобородову или Голощекину. Яковлеву даны самые точные и подробные инструкции. Все, что необходимо, должны выполнить в Екатеринбурге. О деталях сговориться с Яковлевым. С товарищеским приветом Свердлов.


XL


Яковлев выехал из Москвы, имея на руках мандаты, подписанные Свердловым. Его сопровождал отряд, состоявший из 15 кавалеристов, около 100 пехотинцев при 4 пулеметах, 2 телеграфистов и сестры милосердия. Позже его догнали незначительные подкрепления.
Яковлев прибыл в Уфу, где продолжил формирование своего отряда, откуда выехал в Екатеринбург.
В Екатеринбурге Яковлева встретили на вокзале военный комиссар Уральского облвоенкомата Ш.Ф. Голощекин и заместитель председателя исполкома Уральского областного Совета Б.В. Дидковский. Они уже имели точные сведения от товарища Свердлова, куда едет Яковлев и зачем. Товарищ Дидковский поставил Яковлева в известность о только что подошедшем к Тобольску на помощь Омскому отряду, у








229

которого в пути проходили стычки с крестьянами. В Тобольске положение чрезвычайно натянутое.
Из разговоров с Дидковским Яковлев заключил, что здесь в Екатеринбурге сильно обескуражены создавшимся положением в Тобольске и весьма недовольны действиями своих представителей, сумевших своим поведением лишь вызвать злобу охраны
Романовых, тем самым дать им козырь оправдать свой отказ выдачи Романовых. Товарищ Дидковский пытался, было, навязать Яковлеву свой план действий, и стал доказывать, что нужно сделать и как лучше сделать. В ответ на это Яковлев спросил его, не он ли был главным инициатором инструктирования своих посланцев в Тобольск. Яковлев сердечно поблагодарил его за советы и заявил ему, что уже прекрасно инструктирован центральным правительством и его широкие полномочия дают возможность действовать своеобразно с местными условиями. А посему никакой, даже небольшой возможности нет, заранее предрешив, что можно, а чего нельзя будет сделать. За то, что “груз” привезу, и притом привезу живым, ручаюсь головой. И как это будет сделано, об этом он известит центр по возвращении в Москву. Яковлев попросил встречающих только немедленно инструктировать представителей в Тобольске и отряды, что с момента его приезда все они будут находиться в его распоряжении, а чтобы не вызвать никаких в дальнейшем трений, они должны исполнять его распоряжения беспрекословно. Яковлевский ответ не понравился Дидковскому. Это еще более усилило его недовольство тем, что правительство не дало возможности довести начатое несколько месяцев тому назад дело: увезти Романовых из Тобольска.
Голощекин распорядился подчинить Яковлеву всех уральских красногвардейцев, уже находившихся в Тобольске и следовавших туда. При этом Яковлеву были выданы соответствующие документы Уральского Комитета большевистской партии.


LXI


В самом Тобольске уже знали о приезде Яковлева. Однако о цели его пребывания сообщили явную дезинформацию, что из Москвы едет посланный Советом народных комиссаров комиссар Яковлев, которому поручено выяснить положение дел, создавшееся в Тобольске в связи с пребыванием здесь Николая. Едет также отряд подкрепления охраны Николая.
Между тем, отряд Яковлева стремительно приближался к Тобольску. Яковлев, выполняя распоряжение Свердлова, торопился изо всех сил. Он тоже боялся приближения распутицы. Вот-вот должны вскрыться реки. Как бы из-за этого не застрять с Романовым в Тобольске – вот опасность. Поэтому Яковлев и его свита прикладывали все усилия к тому, что им обеспечивало не только свободное и быстрое продвижение к Тобольску, но и, главное, обратное возвращение должно было совершаться самым быстрым темпом и без всяких внешних помех. Опыты уральских и омских боевых отрядов, которых








230

крестьяне нередко встречали огнем, Яковлев должен был учесть для своих отрядов. За
каждую остановку ямщикам мы щедро платили и очень часто давали на водку за быструю езду. Кулаки-ямщики, задетые за самое больное место, за мяснину, наперебой предлагали своих лошадей. Стоило лишь отряду показаться в селе и более 20 тарантасов стояли и ожидали нашего приезда. Лишь только мужики пронюхали, что комиссар Яковлев платит наличными, да еще свежими, хрустящими романовскими кредитками, а если быстро промчишь, то дает на водку – этого было достаточно, чтобы они нигде, никогда не получали отказа в квартирах и лучших тарантасах. Вот почему, несмотря на распутицу, на непролазную грязь, отряд Яковлева летел так, как ездили, вероятно, в старину фельдъегеря.


LXII


Недалеко от Тюмени Яковлев встретил отряд Авдеева, который объявил Яковлеву, что он едет из Тобольска в Екатеринбург якобы для того, чтобы добиться там директив по вопросу об увозе бывшего царя в такое место, где побег ему был бы невозможен. Авдеев узнал, что отряд под командованием уполномоченного Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета В.В. Яковлева направлен в Тобольск, чтобы вывезти оттуда Романовых. В доказательство своих слов уполномоченный предъявил Авдееву мандат, подписанный председателем ВЦИК Я.М. Свердловым. Он показал также предписание Уральского Комитета партии, в котором говорилось, что красногвардейские отряды Хохрякова, Авдеева и Заславского отныне должны выполнять приказания Яковлева. Авдееву Яковлев предложил немедленно возвращаться в Тобольск.
Далее верстах в 80-90 от Тобольска Яковлев нагнал еще один отряд Бусяцкого, который также подчинил себе.


LXIII


Наконец, 22-го апреля 1918 года отряд Яковлева вошел в Тобольск, где ему предстояла нелегкая задача выполнить первую часть личного приказа Свердлова. В тот же день о его приезде узнали царская семья и ее окружение. Чрезвычайно уполномоченный Яковлев из Москвы поселился в Корниловском доме.
По приезде в Тобольск Яковлев созвал совещание. Присутствовали: председатель Тобольского Совета Павел Хохряков, представитель Уральского Совета Семен Заславский, видный большевистский шифровальщик, посланный Голощекиным в помощь, Тузейко, представитель Екатеринбургского Исполкома Авдеев и другие. На этом








231

совещании Яковлев попросил Хохрякова сделать информацию о положении дела в
Тобольске, после которой со своей стороны, Яковлев изложил свой план действий, вернее сказать – план выполнения возложенной на него задачи и то, что он должен увезти бывшего царя из Тобольска, в чем должны ему все помогать. А куда он с ним поедет – об этом рассуждать не следует.
Несмотря на то, что на этом совещании было принято предложение о вывозе бывшего царя, все же уральцы решили в ту же ночь собраться отдельно, так как поведение Яковлева показалось им подозрительным. На совещании в числе других товарищей был приглашен товарищ Бусяцкий – начальник отряда пехоты, прибывшего в Тобольск из Екатеринбурга.
На этом совещании товарищ Заславский предложил организовать по дороге в Тюмень близ села Иевлева засады вооруженных групп, которые на “всякий случай” могли бы служить подкреплением. Некоторые предложили еще, чтобы вблизи Яковлева и бывшего царя всегда были уральцы, чтобы вовремя принять решительные меры. Также решено было при увозе из Тобольска бывшего царя вместе с Яковлевым направить Заславского, Авдеева и отряд Бусяцкого, а Хохрякова оставить в Тобольске.
В царской семье был переполох. Дети вообразили, что Яковлев своим приездом инициирует обыск в их доме и сожгли все письма, а Мария и Анастасия даже сожгли свои дневники. Сожгла письма и императрица Александра Федоровна и привела в порядок имеющиеся у нее документы.
Яковлев был первый комиссар, который появился в Тобольске после большевистского переворота. Его приезда ждали. Об этом говорили солдаты, ездившие зачем-то в Москву.
Вместе с Яковлевым прибыл телеграфист, через которого Яковлев сносился по телеграфу с Москвой и Екатеринбургом.
Яковлев одет был в матроску, а под ней вязаная фуфайка, черные суконные брюки и высокие сапоги. Он произвел впечатление интеллигентного человека и, во всяком случае, если не вполне интеллигентного, то “бывалого” и долго жившего за границей.
Узники “Дома свободы” интуитивно почувствовали в приезде Яковлева для себя скрытую угрозу. Яковлев это понял и попытался эти опасения развеять. 23-го апреля он вместе с комендантом дома Кобылинским, его секретарем Галкиным, председателем Комитета охраны Матвеевым, представителя Екатеринбургского исполкома Авдеева и дежурного офицера по наружному входу посетили губернаторский дом.
Прибыли они к царю в 10.30 утра со своей свитой. Царь Яковлева принял в зале, там присутствовали и его дочери. А так как его ожидали к 11 часам, а он прибыл раньше, жена царя не была готова к встрече. Он вошел, бритое лицо, улыбаясь и смущаясь, со всеми поздоровался, и спросил Романова:
- Довольны ли Вы охраной? Нет ли претензий?
На что Николай, потирая руки и глупо улыбаясь, ответил:
- Очень доволен, очень доволен.
Яковлев изъявил желание посмотреть Алексея.
Николай замялся.








232

- Алексей Николаевич очень болен.
- Мне необходимо видеть его, - упорствовал комиссар.
- Хорошо, только разве Вы один, - согласился Романов.
Дочери с любопытством разглядывали во время разговора представителя коммунистического правительства.
Алексей действительно оказался сильно больным от кровоподтека наследственной болезни рода Гессинов.
Желтый, обессиленный мальчик казался уходящим из жизни, однако, Яковлев почти бегом зашел к Алексею, не останавливаясь, осмотрел остальные комнаты и, извиняясь за беспокойство, ушел вниз. Также спешно он заходил к другим в остальных этажах. Через полчаса он снова явился, чтобы представиться царице. Посетил ее Яковлев один: Александра, выступая по-царски, с величием, встретила его, любезно отвечая на вопросы и часто улыбаясь.
Алексея еще раз посетили, но теперь с представителем Екатеринбургского Исполкома Авдеева, чтобы и тот убедился, что ребенок болен.
Вежливость, интеллигентность Яковлева запомнилась всем обитателям “Дома свободы”. На этом день и ограничился осмотром дома.
Итак, прибыв в Тобольск, Яковлев первым делом скоординировал действия всех отрядов, четко обозначив свое единоначалие, и установил контакт с царской семьей.
После посещения губернаторского дома Яковлев решил поговорить с Заславским о предстоящей операции и пришел к нему. Заславский встретил его очень сухо и спросил Яковлева:
- А дадут ли Вам увезти государя? А, кроме того, если его и повезете, то дорогой не может ли чего-нибудь случиться?
- Товарищ Заславский, говорите яснее, - заявил ему Яковлев, - вопросы очень серьезные.
- Я ничего не знаю. Ведь за других людей нельзя отвечать. Только могу сказать определенно, если повезете Романовых, то не садитесь рядом с царем.
- Вы хотите сказать, что и меня могут убить?!
Заславский смолчал, только как-то криво усмехнулся. Яковлев достал документ.
- Товарищ Заславский, Вы уже однажды ознакомились с этим документом. Но Вам очень полезно прочесть его еще раз, и прочесть внимательно. Я Вам напоминаю, что Ваш отряд будет охранять мой поезд из Тобольска до Иевлево. В тарантасе с Романовым я буду находиться самолично. И если найдутся сумасшедшие головы наперекор инструкциям Москвы поступать по-своему, то они жестоко поплатятся.
Теперь перед ним встала следующая задача: объявить государю о его предстоящем отъезде.
После посещения “Дома свободы” Яковлев вызывает к аппарату Москву и передает, что сын царя болен, транспортировать нельзя и ждать выздоровления нельзя. Распутица мешает взять весь багаж. Правильно будет, не дожидаясь хорошей дороги отправиться с частью багажа.
От имени Свердлова Яковлеву из Москвы ответили, что возможно, что придется








233

везти только одну главную часть, что предвиделось Вами и товарищем Свердловым еще и
раньше. Он сполна одобряет Ваше намерение. Вывозите главную часть вместе с Матвеевым.


LXIV


25-го апреля Яковлев во второй половине дня отправился в “Дом свободы” к Кобылинскому для того, чтобы сообщить ему о предстоящем вывозе императора из Тобольска. Состоялся длинный разговор Яковлева с Кобылинским. Кобылинский ответил, что пока он жив, он не даст никуда отвезти царскую семью, если он не будет уверен, что ей не сделают ничего плохого. Но Яковлев показал ему все свои документы, мандаты и секретные инструкции. Все эти документы имели бланк “Российская Федеративная Советская Республика”. Документы имели подпись Свердлова и Аванесова. Первый документ был на мое имя. В нем мне предписывалось исполнять беспрекословно все требования чрезвычайного комиссара товарища Яковлева, на которого возложено поручение особой важности. Неисполнение мною его требований влекло за собой расстрел на месте. Второй документ был на имя отряда. Он аналогичен с первым. Санкция была в нем такова: суд революционного трибунала и также расстрел. Третий документ был удостоверение в том, что предъявитель удостоверения есть такой-то, на которого возложено поручение особой важности. О сущности же поручения в документах не говорилось.


LXV


Совершенно ясно, что Советы обещали германцам освободить царскую семью, но немцы проявили практичность и просили ее не жить у них в стране. Таким образом, отправят в Англию. Одновременно, чтобы успокоить народные массы, мы должны проследовать через Москву, где будет иметь место короткий суд над императором. Он будет признан виновным во всем, в чем захотят революционеры, и его приговорят к высылке в Англию.
Однако Яковлев был воспринят Кобылинским не как большевик, а как посланец Германии, присланный спасти царскую семью.
Гарантии Яковлева в личной безопасности царской семьи и упоминание о союзной Англии сделали свое дело: Кобылинский отправился вместе с Яковлевым к государю убежденным в необходимости его отъезда.
После информации, доведенной Кобылинскому Яковлевым о цели его прибытия в








234

Тобольск, он встречался с солдатами отряда охраны, которым объяснил, что должен
увезти государя, но просил их пока держать это известие в секрете.
Солдаты ему поверили, они просто не могли себе представить, что Яковлев ведет двойную игру по сценарию самого Свердлова. При этом сами уральцы были в трудном положении: с одной стороны у Яковлева был мандат, подписанный Свердловым, а с другой – Яковлев вел себя, по их мнению, крайне подозрительно. Оснований для подозрений насчет действий Яковлева у уральцев было достаточно.
Между тем, Екатеринбург в лице военного комиссара Уральской области Голощекина полностью поддерживал Яковлева. Голощекин телеграммой требовал от председателя Тобольского Совета Хохрякова оказывать помощь Яковлеву. Для этого, по его утверждению, он высылает три отряда, один из них под командою Гузанова. Общая численность войск тысяча человек. Объявите всему городу: за малейшее сопротивление и неподчинение распоряжениям Яковлева направить артиллерию и беспощадно снести гнездо контрреволюции.
Несмотря на страшное слово “суд” все приняли это известие c  радостью, так как были убеждены, что это вовсе не суд, а просто отъезд за границу.
В том, что государя собираются везти в Москву, были уверены практически все жители губернаторского дома. Ни слова тогда не говорилось про Екатеринбург.
Император Николай II и императрица Александра Федоровна также были убеждены в том, что Яковлев выполняет германские требования.
Предполагая в Яковлеве германского агента, государь встретил Яковлева настороженно и вначале категорически отказывался куда-либо ехать. Когда полковник Кобылинский с Яковлевым отправились известить царя об отъезде, они застали посредине зала государя и государыню. Остановившись на некотором отдалении и поклонившись им, Яковлев сказал:
- Я должен сказать Вам (он говорил, собственно, по адресу одного государства), что я чрезвычайный уполномоченный из Москвы от Центрального Комитета и мои полномочия заключаются в том, что я должен увезти отсюда всю семью, но так как Алексей Николаевич болен, то я получил вторичный приказ выехать с одними Вами.
Государь ответил Яковлеву:
- Я никуда не поеду.
Тогда Яковлев продолжал:
- Прошу этого не делать. Я должен исполнить приказание. Если вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или отказаться от выполнения возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Вы можете быть спокойны. За Вашу жизнь я отвечаю головой. Если Вы не хотите ехать один, можете ехать, с кем хотите. Будьте готовы. Завтра в 4 часа мы выезжаем.
Яковлев при этом снова поклонился государю и государыне и вышел. Одновременно и государь ничего не сказал Яковлеву на его последние слова, круто повернулся, и они оба с государыней пошли из зала. Яковлев направился вниз. Кобылинский шел за ним. Но государь, когда Яковлев с Кобылинским выходили, сделал жест Кобылинскому остаться. Кобылинский спустился с Яковлевым вниз и, когда он








235

ушел, поднялся наверх. Кобылинский вошел в зал, где были государь, государыня,
Татищев и Долгоруков. Они стояли около круглого стола в углу зала. Государь спросил Кобылинского, куда его хотят везти. Кобылинский доложил государю, что это ему самому неизвестно, но из некоторых намеков Яковлева можно понять, что государя увозят в Москву.
Тогда государь сказал:
- Ну, это они хотят, чтобы я подписался под Брестским договором. Но я лучше дам себе отсечь руку, чем сделаю это.
Между тем, хотя Яковлев подозревал Заславского в “анархистских” намерениях, тот выполнял поручения Яковлева вовремя и в срок.
В связи с тем, что Яковлев скрывал, куда он должен вывезти царскую семью, то, несомненно, уральцы были убеждены, что он вывезет Николая II в Москву, а затем заграницу. Уральцам не хотелось разрешить этого перевоза царской семьи. К таким принадлежал и командир пехотного отряда Бусяцкий, направленный Уральским Советом в помощь Яковлеву. Он собрал в Тобольске своих бойцов и сказал им:
- Вот сюда приехал комиссар Яковлев и хочет увезти Романова в Москву. А потом у них, кажется, решено отправить его заграницу. А нам предстоит такая задача: во что бы то ни стало предоставить его в Екатеринбург.
Такая активность Бусяцкого вызвана только одной мотивацией: не допустить отъезд императора Николая II заграницу.
Если бы Заславский и Бусяцкий знали бы, что Яковлеву поручено везти царя в Екатеринбург, то, конечно, он бы такой активности не проявляли.
Бусяцкий ставил своей целью не убить императора, а “отобрать” его у Яковлева. Он планировал использовать свое преимущество в том, что у Яковлева девять пулеметов, а пулеметчиков двое, и он порекомендует Яковлеву своих пулеметчиков к его пулеметам, и ехать с его поездом вместе. По известному сигналу его бойцы должны напасть на них, отобрать у них все оружие и Романова.
Однако один боец из отряда Бусяцкого А.И. Неволин организовывает противодействие планам Бусяцкого. Неволин пришел на собрание отряда, когда выступал помощник инструктора Пономарев.
- Мы уже этот план бросили, теперь решили так: на пороге к Тюмени сделать засаду. Когда Яковлев последует с Романовым, как только сравняются с нами, вы должны из пулеметов и винтовок весь отряд Яковлева ссечь до основания. И никому ничего не говорить. Если кто станет спрашивать, из какого вы отряда, то говорите, что московского, и не сказывайте, кто у вас начальник, потому что нужно это сделать помимо областного и вообще всех Советов.
Неволин задал вопрос:
- Разбойничками, значит, быть. Я лично с вашими планами не согласен. Если вам нужно, чтоб Романова убить, так пущай единолично кто-нибудь решится, а такой мысли я и в голову не впускаю, имея в виду, что вся наша вооруженная сила стоит на страже защиты Советской власти, а не для единоличных выгод и людей. Если комиссар Яковлев командирован от Совета народных комиссаров, так он и должен его представить туда,








     236

куда ему велено, а мы разбойничками не были и быть не можем, чтоб из-за одного
Романова расстрелять таких же товарищей красноармейцев, как и мы.
Они, конечно, заспорили:
- Что ты, Неволин, всегда суешься везде и расспрашиваешь всех, - сделал замечание один из бойцов Богданов.
- Мы не можем так поступать, - стал разубеждать Неволин.
Другие стали спорить и все планы, которые предлагали инструктора, ни к каким результатам не привели.
После собрания Бусяцкий, Богданов, Пономарев сделали Неволину серьезное замечание и все время пуще и пуще стали его притеснять.
Яковлев строго предупредил Бусяцкого и Заславского об их ответственности в случае любой самодеятельности с их стороны, так как он был предупрежден Неволиным, что против его отряда готовится нападение. Яковлеву тревожные вещи сообщил Гузанов, полученные им от перебежчика из отряда Бусяцкого. В пути отряду угрожала большая опасность. Гузанов обрисовал это в общих чертах, какая создалась в связи с перевозкой Романовых обстановка, и предложил Яковлеву расспросить Неволина.
Выслушав Неволина, Яковлев стал обсуждать с Гузановым дальнейший план действий. У него на станции Тюмень имелся отряд в 250 человек хорошо вооруженных рабочих. Таким образом, с момента прибытия в Тюмень будем в полной безопасности. Подъезд к Екатеринбургу отряд тоже сумел обеспечить себе безопасность. Самое серьезное это добраться до Тюмени.
Яковлев сразу вызвал Бусяцкого и сделал ему грозное предупреждение. Он сказал ему:
- Слушайте и запоминайте хорошенько, что я Вам скажу. Вы должны немедленно вместе со своим отрядом выступить из Тобольска. Я возлагаю на Вас охрану дороги от Тобольска до Иевлево. Главные посты расставьте в следующих местах. Там имеются мои патрули. На Вашей обязанности лежит только охрана моего проезда. Вы и Ваш отряд отвечаете мне головой за безопасность, и если что-нибудь случится, Вы будете расстреляны первым.
Бусяцкий стоял перед Яковлевым бледный, как полотно. Он тут только, вероятно, понял, что мне известно значительно больше, чем он думает.
- Сегодня снимаюсь с отрядом и выступаю из Тобольска и постараюсь точно выполнить свою задачу, - ответил Бусяцкий, и они расстались.
Яковлев знал, что Бусяцкий явно был в меньшинстве и ничего не сможет поделать по дороге в Тюмень. Единственно, где он мог оказать какое-то противодействие, то это возле Екатеринбурга.
Вскоре весть о предстоящем отъезде государя облетела “Дом свободы”. Она произвела на всех гнетущее впечатление. У каждого появилось такое чувство, что он предоставлен сам себе. Неужели возможно, чтобы никто не сделал ни малейшей попытки спасти царскую семью? Где же, наконец, те, которые остались верными государю?
Некоторые из прислуги царской семьи плакали.
Весть о предстоящем отъезде оказалась тяжелым ударом, в первую очередь, для








237

государыни. Для нее стала дилемма: либо оставаться с серьезно больным сыном, либо
следовать за мужем. Императрица буквально не находила себе места.
Императрица попросила дочь Татьяну Николаевну пригласить к ней наставника цесаревича француза Жильяра. Татьяна в слезах постучала к наставнику в дверь и сказала:
- Ее величество просит Вас к себе.
Жильяр последовал за ней. Государыня подтвердила, что Яковлев послан из Москвы, чтобы отвезти государя, и что отъезд состоится сегодня ночью.
- Комиссар уверяет, - продолжала она свой разговор, - что с государем не случится ничего дурного, и что если кто-нибудь пожелает его сопровождать, этому не будут противиться. Я не могу отпустить государя одного. Его хотят, как тогда, разлучить с семьей. Хотят постараться склонить его на что-нибудь дурное, внушая ему беспокойства за жизнь его близких. Царь им необходим: они хорошо чувствуют, что один он воплощает в себе Россию. Вдвоем мы будем сильнее сопротивляться, и я должна быть рядом с ним в этом испытании. Но мальчик еще так болен! Вдруг произойдет осложнение… Боже мой! Какая ужасная пытка…! В первый раз в жизни я не знаю, что мне делать. Каждый раз, как я должна была принять решение, я всегда чувствовала, что оно внушалось мне свыше, а теперь этого не чувствую.
В разговор вмешалась в эту минуту Татьяна Николаевна:
- Но, мама, если папа все-таки нуждается уехать, нужно, однако, что-нибудь решать!
Жильяр поддержал Татьяну Николаевну, говоря, что Алексею Николаевичу лучше, и что мы за ним будем очень ухаживать.
Государыню, видимо. Терзало сомнение. Она ходила взад и вперед по комнате, и продолжала говорить, но обращаясь больше к самой себе, нежели к присутствующим. Наконец, она подошла к Жильяру и сказала:
- Да, так лучше. Я еду с государем. Я вверяю Вам Алексея.
Через минуту вернулся государь. Государыня бросилась к нему со словами:
- Это решено – я поеду с тобой, и с тобой поедет Мария.
Государь сказал:
- Хорошо, если ты этого хочешь.
В этом случае императрица Александра Федоровна, в который раз явила необычайную силу духа и чувство долга. В мучительной борьбе, происходящей в душе ее, борьбе между чувством долга матери и чувством долга русской царицы, долга супруги русского царя – победило второе. Но только Бог ведает, какими душевными страданиями далось ей это решение!
Свое пожелание ехать вместе с государем, государыней и великой княжной Марией Николаевной выразили князь Долгоруков, доктор Боткин, камердинер Чемодуров, лакей Седнев и комнатная девушка Демидова. Когда Кобылинский доложил об этом списке Яковлеву, тот ответил:
- Мне это все равно.
Кобылинский сделал вывод, что у Яковлева была мысль: как можно скорее уехать, как можно скорее увезти. Он страшно торопился.








238

Последнюю ночь перед отъездом никто из царской семьи и ее окружения не спал.
Вечером в 10.30 часов семья собралась наверху пить чай. Государыня села на диване, рядом сели две дочери. Они до этого так много плакали, что их лица опухли. Все скрывали свои мучения и старались казаться спокойными. У каждого было чувство, что если кто-нибудь из нас не выдержит, то не выдержат и все остальные. Государь и государыня были серьезны и сосредоточены. Чувствовалось, что они готовы всем пожертвовать, в том числе и жизнью, если Господь в неисповедимых путях Своих потребует этого для спасения страны. Никогда они не проявляли по отношению к окружению больше теплоты и заботливости.
Та великая духовная ясность и поразительная вера, которой они проникнуты, передаются и окружающим. В 11.30 слуги собираются в большой зале. Их величества и Мария Николаевна прощаются с ними. Государь обнимает и целует всех мужчин, государыня всех женщин. Почти все плачут. Их величества уходят. На выходе государыня распорядилась уволенным слугам разослать по две тысячи рублей.


LXVI


На рассвете в 4 часа утра 26-го апреля к “Дому свободы” были поданы сибирские “кошевы” – плетеные тележки на длинных дрожинах, одна из которых была крытая. Сиденья у этих тележек были сделаны из соломы, которая держалась при помощи веревок. Слуги и солдаты загрузили вещи. Доктор Боткин был одет в тулуп князя Долгорукова, так как свою длинную меховую шубу, доху, он отдал государыне и великой княжне Марии Николаевне, которые имели только легкие шубки.
В 5 часов утра на крыльце появился государь с государыней, великие княжны и вся свита. Комиссар Яковлев что-то почтительно говорил государю, часто прикладывая руку к папахе. Стали садиться. Несмотря на холодную погоду, государь был одет легко.
Яковлев его спросил:
- Разве Вы так и поедете?
- Да, мне тепло, - ответил государь.
- Это невозможно, - сказал Яковлев. Соскочил с повозки, вбежал в подъезд, снял с вешалки пальто и положил его в тележку. – Если сейчас не нужно, то пригодится в дороге, - добавил он к ранее сказанному.
Государь подошел к каждой из своих дочерей и перекрестил их. Затем он простился с Кобылинским, обнял и поцеловал его.
Яковлев сел в одну повозку с государем. Государыня села в одну повозку с великой княжной Марией Николаевной. Долгоруков сел с Боткиным, Чемодуров – с Седневым, Демидова – с Матвеевым. Император, прощаясь, сказал камердинеру государыни Волкову:
- Надеюсь, до скорого свидания.








239

Императрица произнесла:
- Берегите Алексея.
Повозка тронулась, выехали за ворота “Дома свободы”, которые с шумом захлопнулись.
- Уехали, - высказался Волков, обращаясь к провожавшим и оставшимся во дворе.
- Уехали, и создается чувство какой-то тоски, уныния, грусти, - добавил Кобылинский.
Несмотря на секретность отправления царской семьи в столь ранний час, несколько десятков тобольчан собрались возле ворот губернского дома, чтобы проводить уезжающего царя, но по чьей-то команде они были рассеяны.


LXVII


Путь царственных узников от Тобольска до Тюмени проходил в тяжелых условиях. Яковлев чрезвычайно спешил. Впереди шла конная разведка. От Тобольска до Тюмени, где ожидал поезд, нужно было пройти в распутицу около 300 километров.
Погода была холодная, с неприятным ветром, дорога очень тяжелая и страшно тряская от подмерзшей колеи. Переехали Иртыш через довольно глубокую воду. Имели четыре перепряжки, сделав в первый день 130 верст. На ночлег приехали в село Иевлево. Поместили в большом чистом доме. Спали на своих койках крепко.
Государь физически сильный и выносливый, в отличие от всех остальных, дорогу перенес легко. По дороге он часто беседовал с Яковлевым, причем, как вспоминал кучер, правивший повозкой, государь с Яковлевым вели беседы на политические темы, спорили между собой, и государь не бранил большевиков. Кучер говорил, что Яковлев “вертел” царя, а царь ему “не поддавался.
Проезжая мимо какой-нибудь церкви, император Николай II, очень богомольный, всегда в таких случаях крестился.
Но другие пассажиры переносили езду нелегко. Особенно тяжело было государыне. Дорога совершенно отвратительная, сплошная замерзшая грязь, снег. Вода лошадям по брюхо, страшная тряска, боль все время. После четырех перемен лошадей, пересадок, чека соскочила, и государыня должна была пересесть в другую корзину. Другие меняли экипажи постоянно. Все смертельно устали. Так никто царской семье и их свите и не говорил, куда собираются их везти после Тюмени – некоторые предполагают Москву. С каждым поворотом каждый экипаж теряет колесо или что-то разбивается.
Однако, как всегда, императрица ни единым жестом не показывала свои страдания. Вообще она пыталась держаться гордо и замкнуто.
В Иевлево приехали вечером. Гузанов принял особенно тщательно меры охраны и окружил арестованных тройным кольцом. Несколько красноармейцев с ручными гранатометами все время находились начеку. Гузанов, Касьян, Зенцов и Яковлев








240

дежурили беспрерывно. Ночь прошла спокойно.
27-го апреля все были подняты в Иевлево в 4 часа, так как должны были ехать в 5 часов, но вышла задержка, потому что Яковлев после ночного дежурства под утро разоспался.
В дороге в полной мере проявилась трогательная любовь русского крестьянина, особенно сибирского крестьянина, к своему царю, любовь, которую не смогла поколебать никакая революционная ложь. Когда отряд, сопровождавший царскую чету, вошел в одну из сибирских деревень, то пока перепрягали лошадей минут 5-7, вокруг меня собралась вся деревня – и стар, и млад. Один старик, с большой седой бородой, особенно приставал к помощнику отряда Чуднову:
- Паря, ты уж будь добр, скажи Бога ради, куда это царя-батюшку везут? В Москву, што-ль?
- В Москву, дедушка, в Москву.
По отъезде тот же старик вслед кричал:
- Ну, слава Тебе, Господи, теперь будет порядок.
Не доезжая к станции, сразу видно, что крестьяне откуда-то уже знают, что везут Романовых. На улицу выходили почти все жители. Опять летим вперед.
27-го апреля отряд вошел в село Покровское – родину Г.Е. Распутина – и остановился прямо возле его дома. Вся семья Распутина, его вдова, младшая дочь Варвара и сын Дмитрий, а также другие жители Покровского, пришедшие встретить царя и царицу, стали махать из окон белыми платками, приветствуя государыню, которая кивала им в ответ.
В том же Покровском государь вышел из повозки, пока перепрягали лошадей. В этот момент крестьянин, везший царя, только сейчас понял, кого он вез. Государь обратился к нему:
- Что ж, дядя, лошадки-то эти твои?
Тот снял шапку и низко поклонился, а на глазах у него были слезы. Он ответил:
- Да, царь-батюшка, как мне не плакать, ведь смотри, вот Господь привел провезти на моих-то лошадях самого царя-батюшку.
По дороге в Тюмень, в селе Борки, у Боткина случился приступ мочекаменной болезни, и на полтора часа выезд был задержан. Наконец, в 20 часов 15 минут 27-го апреля царская чета и сопровождающие ее лица, окруженные кавалеристами Яковлева, при полной луне въехали в город Тюмень. Утомленные нелегкой дорогой путники вошли в уже подготовленный для них поезд.
Приятно было поспать в поезде, хотя он был и не очень чистый. Сами их вещи имели отчаянно грязный вид. Легли спать в10 часов, не раздеваясь.
Яковлев, прибыв в Тюмень, немедленно отправился на телеграф для переговоров со Свердловым. Он вызвал Кремль. У аппарата был сам Свердлов. Яковлев подробно изложил ему создавшуюся обстановку и попросил дальнейших указаний. Свердлов обещал немедленно вступить в переговоры с Уральским Советом.
У Свердлова начинаются длинные телеграфные переговоры с Екатеринбургом,
длившиеся целых 5 часов.








241

“Только что привез часть багажа. Маршрут хочу изменить по следующим
чрезвычайно важным обстоятельствам. Из Екатеринбурга в Тобольск до меня прибыли специальные люди для уничтожения багажа. “Отряд особого назначения” дал отпор – едва не дошло до кровопролития.
Когда я приехал – екатеринбуржцы дали мне намек, что багаж довозить до места не надо. У меня они также встретили отпор. Я принял ряд мер, и они там вырвать у меня багаж не решались. Они просили меня, чтобы я не садился рядом с багажом. Это было прямым предупреждением, что меня могут уничтожить. Я, конечно, преследуя цель свою, чтобы доставить багаж в целостности, сел рядом с ним.
Зная, что все екатеринбургские отряды добиваются одной лишь цели – уничтожить багаж, я вызвал Гузанова с отрядом. Вся дорога от Тобольска до Тюмени охранялась моими отрядами. Не добившись своей цели ни в Тобольске, ни в дороге, ни в Тюмени, екатеринбургские отряды решили устроить мне засаду под Екатеринбургом. Они решили, если я им не выдам без боя багаж, то они перебьют нас.
Все это я, а также Гузанов и весь мой отряд, знаем из показаний арестованного нами бойца одного из отряда екатеринбуржцев. А также по тем действиям и фактам, с которыми мне пришлось столкнуться. У Екатеринбурга, за исключением Голощекина, одно желание – покончить с багажом. Четвертая, пятая и шестая роты красногвардейцев готовят нам засаду.
Если это расходится с центральным планом, то безумие везти багаж в Екатеринбург.
Гузанов, а также и я, предлагаем все это перевезти в Симский горный округ, где мы его сохраним как от правого крыла, так и от левого. Предлагаю свои услуги в качестве постоянного комиссара по охране багажа вплоть до ликвидации. Заявляю от моего имени, а также от имени Гузанова, что за Екатеринбург мы не ручаемся ни в коем случае. Отправить туда под охрану всех отрядов, которые добивались одной цели и не могли добиться, ибо я принял достаточно суровые меры – это безумие. Я Вас предупредил, и теперь решайте: или я сейчас же везу багаж в Симский горный округ, где в горах есть хорошие места, точно нарочно для этого устроенные, или я отправляюсь в Екатеринбург. Теперь за Вами слово. И за последствия я не ручаюсь. Если багаж попадет в руки, то он будет уничтожен. Раз они шли на то, что если придется погубить меня и мой отряд, то, конечно, результат будет один. Итак, отвечайте: ехать мне в Екатеринбург или через Омск в Симский горный округ. Жду ответа. Стою на станции с багажом”.
Телеграмма Яковлева лживая от начала до конца. Написанная на условном языке, она была предусмотрена Свердловым и Яковлевым в Москве. Она открыла счет ряду обоюдных дезинформационных действий Яковлева и Свердлова, главным смыслом которых было создание впечатления захвата царя уральцами, в связи с чем, его продвижение на Москву становилось невозможным.












242


LXVIII


Получив яковлевскую телеграмму, Свердлов мог показать ее тем, кто ждал царя в Москве, и сказать, что возникли трудности с поездом. Сейчас делается все, чтобы обезопасить царя и доставить его в Москву другим путем, возможно, через Омск. Кстати, заметим, что Омск предложил Свердлову сам Яковлев.
Отправив телеграмму Свердлову, Яковлев отправил другую телеграмму Голощекину:
“В Ваших отрядах одно желание – уничтожить тот багаж, за которым я послан. Вдохновители Заславский, Хохряков и Бусяцкий. Они предприняли ряд мер, чтобы добиться своей цели в Тобольске, а также в дороге, но мои отряды довольно еще сильны, и у них ничего не вышло. У меня есть один арестованный из отрядов Бусяцкого, который во всем сознался.
Не буду говорить все, а лишь предстоящее. Оно заключается в следующем. Заславский перед моим выездом за день скрылся, сказав, что Вы его вызвали в Екатеринбург. Выехал он, чтобы приготовить около Екатеринбурга пятую и шестую роты и напасть на мой поезд. Это их планы. Осведомлены ли Вы об этом? Мне кажется, что Вас обманывают, и их постоянные усмешки при разговорах о Вас наводят меня на подозрение, что Вас обманывают. Они решили, что если я не выдам им багажа, то они перебьют весь наш багаж вместе со мной.
Я, конечно, уверен, что отучу этих мальчишек от их пакостных намерений. Но у вас в Екатеринбурге течение среди отрядов сильно, чтобы уничтожить багаж. Ручаетесь ли Вы охранить этот багаж? Помните, что Совет народных комиссаров клялся меня сохранить. Отвечайте подробности лично. Я сижу на станции с главной частью багажа и как только получу ответ, то выезжаю. Готовьте место”.
В телеграммах Свердлову и Голощекину фактически повторено одно и тоже, за исключением в телеграмме Голощекину отсутствуют Омск и Симский горный округ.
Телеграмма Голощекину предназначалась не только для него самого. Она тоже была дезинформационной.
После пятичасового ожидания Яковлев дождался телеграфного разговора со Свердловым.
“У аппарата Свердлов. У аппарата ли Яковлев? Сообщи, не слишком ли нервничаешь, быть может, описания преувеличены, и может сохранить прежний маршрут, жду ответа. Да, да, читал. Довольно понятно. Считаешь ли возможным ехать в Омск и там ждать дальнейших указаний? Поезжай в Омск. Явись к председателю Совдепа Косареву Владимиру, везти все конспиративно, дальнейшие указания дам в Омске. Двигай. Ушел. Будет сделано. Все распоряжения будут даны. Ушел. До свидания”.
Вернувшись на вокзал, Яковлев вызвал к себе начальника станции и спросил его, свободны ли пути Омск-Екатеринбург и готов ли наш поезд к отправке. Начальник








243

ответил утвердительно. Предупредив начальника о необходимости соблюдения самой
строгой конспирации, он сообщил ему, что они меняют направление, но должны скрыть от всех, что поедут в сторону Омска. Для этого надо первоначально пустить поезд с соблюдением всех правил в сторону Екатеринбурга. На второй станции от Тюмени прицепить новый паровоз и затем без остановки с потушенными огнями быстро пропустить поезд через Тюмень в сторону Омска. Начальник станции выполнил распоряжение в точности. Велико было удивление  всех наших пассажиров, когда на следующей станции они узнали, что ехали в Екатеринбург, а оказались под Омском. Особенно растерянный вид имел Авдеев.


LXIX


Между тем, дежурный по Уральскому Совету подал телеграфное подтверждение выхода поезда из Тюмени на Екатеринбург. Но сообщения об этом не поступало. По приказу Белобородова в Тюмень послали телеграфный запрос. Только в 10 часов утра уральцам стало известно, что поезд ушел в Омском направлении. Легко себе представить, какое удивление и возмущение было в Уральском Совете, когда он узнал, что поезд с царем ушел в Омск! Вначале выяснить, что происходит, решили у Ленина и Свердлова.
28-го апреля в 18 часов 30 минут в Москву была подана телеграмма, в которой сообщалось, что комиссар Яковлев привез Романова в Тюмень, посадил его на поезд, направлявшийся в Екатеринбург. Отъехал один перегон и изменил направление. Поехал обратно. Теперь поезд с Николаем находится около Омска. С какой целью это сделано – нам неизвестно. Мы считаем такой поступок изменническим. Согласно Вашему письму от 9-го апреля Николай должен быть в Екатеринбурге. Что это значит? Согласно принятому Облсоветом и областным комитетом партии решению сейчас отдано распоряжение задержать Яковлева и поезд во что бы то ни стало арестовать и доставить вместе с Николаем в Екатеринбург.
В этот день в Екатеринбург в 18.00 звонил Ленин и разговаривал с Голощекиным, Сафаровым, Толмачевым и другими. Разговор шел о миссии Яковлева. На основании этих разговоров председатель Уралоблсовета А.Г. Белобородов разослал по крупным населенным пунктам Сибири телеграмму, в которой предписывал немедленно арестовать Яковлева.
“28-го апреля с разъезда железной дороги отправился экстренный поезд номер два под начальством комиссара Яковлева, конвоирующего бывшего царя Николая Романова. Комиссар Яковлев имел поручение Всероссийского Совнаркома доставить бывшего царя из Тобольска в Екатеринбург, сдать его в распоряжение областного Совета РКС депутатов Урала. Согласно письму председателя ЦИК Свердлова 9-го апреля без прямого приказа “центра” бывшего царя не должны были никуда увозить в другое место, мы таких указаний не получали.








244

Увозя Николая Романова из Тобольска, комиссар Яковлев посадил его в тюменский поезд, направив его в Екатеринбург, но на ближайшем разъезде изменил направление, направив поезд в противоположном направлении – на восток к Омску. Областной Совет рабочих, крестьян, солдат Урала, обсудив поведение Яковлева, единогласным решением видит в нем прямую измену революции, стремление с неизвестной целью вывезти царя за пределы революционного Урала вопреки точному письменному указанию председателя ЦИК, что является актом, ставящим комиссара Яковлева вне рядов революционеров. Областной Совет Урала предлагает всем советским революционным организациям, в особенности Омскому Совдепу, принять самые решительные экстренные меры, включительно до применения вооруженной силы для остановки поезда бывшего царя. Комиссар Яковлев должен быть арестован вместе с лицами его отряда, которые будут сопротивляться.
Арестованные вместе с Николаем Романовым должны быть доставлены в Екатеринбург и сданы Облсовету”.


L


С аналогичным текстом Белобородов в этот же день отправил телеграмму Свердлову.
Получив от Белобородова телеграмму, Свердлов сразу сообщил ему, что все, что делается Яковлевым, является прямым выполнением данного им приказа. Подробности обещал сообщить специальным курьером. Никаких распоряжений относительно Яковлева не делать, он действует согласно полученным от него сегодня, 29-го апреля в 4 часа утра, указаниям. Яковлеву полное доверие. Еще раз – никакого вмешательства.
Одновременно Свердлов отправил телеграмму и Косареву, председателю Омского Совета, что Яковлев, о чьих полномочиях я Вам уже сообщал, должен прибыть в Омск вместе с багажом: окажите ему полное доверие. Следуйте только нашим приказам и ничьим иным. Яковлев выполняет наши прямые приказы. Пошлите приказ по линии Омск-Тюмень: помогать Яковлеву всеми средствами.


LI


Между тем, Яковлев прибыл в Омск. Как только в Омске вагон остановили, Яковлев и Авдеев вышли на перрон. Их окружила густая масса, и первое время они удивленно смотрели друг на друга.
- Я чрезвычайный комиссар ВЦИКа Яковлев. Мне нужно видеться с председателем








245

Омского Совета товарищем Косаревым, - обратился Яковлев к окружающим.
- Здесь он, здесь, - послышалось несколько голосов.
Кто-то направился к Яковлеву. Толпа расступилась.
- Антон (одна из кличек Яковлева), ты ли это?! – воскликнул от удивления подошедший Косарев.
- Здорово, Владимир! Так это ты председатель Омского Совета? – узнал Яковлев, наконец, своего старого товарища, с которым они были вместе в партийной школе у Максима Горького на Кипре.
- Скажи, дружище, что это вы так ощетинились и даже пушки выкатили на платформу, - обратился Яковлев к нему за разъяснением.
- А это против тебя, контрреволюционер, - захохотал Косарев.
И тут Яковлев впервые узнал от него, что Уральский Совет объявил меня за увоз Романовых изменником революции. Яковлев был ошеломлен.
Пока Яковлев находился в Омске, Уральский Областной Совет посылает телеграмму Свердлову следующего содержания:
“Областной Совет, обсудив Ваш ответ, констатируя, что президиум ЦИК предпринял ответственное решение, не уведомив предварительно Областной Совет, совершив тем самым акт, явно дискредитирующий Облсовет. Изменяя свое решение, ЦИК преднамеренно или нет, но все-таки третирует Облсовет, ставя нас в невозможное ложное положение. Аннулировать отданные Омску и по всей Сибирской магистрали распоряжения задержать Яковлева мы не можем. Единственным выходом из создавшегося положения считаем отдачу Вами распоряжения о возвращении поезда в Екатеринбург. Ваш ответ и вся история обсуждаются проходящей Областной партийной конференцией”.
Эта телеграмма важна, она явилась коренным переломом миссии комиссара Яковлева.
То, что Уральский Областной Совет видит один выход – это возвращение поезда в Екатеринбург, то, чего так хотел и добивался Свердлов – свершилось. Теперь он мог со спокойной душой направлять поезд с государем в Екатеринбург, мотивируя это решение решением Уралсовета, против которого он бессилен.
29-го апреля в 12 часов 35 минут Белобородов послал Косареву телеграмму, снимающую с Яковлева все обвинения.
Получив долгожданную телеграмму из Екатеринбурга, Свердлов немедленно направился к телеграфному аппарату и спросил уральцев, будут ли они удовлетворены следующим приказом Яковлеву: “Немедленно двигаться в Тюмень. С уральцами сговорились – приняли меры, дали гарантии. Передай весь груз в Тюмень представителю Уральского Облисполкома. Поезжай вместе, оказывай полное содействие представителю. Задача прежняя. Я полагаю, при таких условиях Вы можете взять на себя всю ответственность”.
Белобородов, Сафаров, Дидковский, Хотимский и Преображенский ответили согласием.
Сафаров Георгий Иванович прибыл в Россию в “пломбированном” вагоне вместе с
Лениным. Товарищ председателя Уралсовета, контролировавшего уничтожение








246

Романовых. После этого работал завотделом Коминтерна, который возглавил Зиновьев, приехавший в Россию тем же манером. Они так и пойдут по жизни вдвоем. После смерти Ленина глава Петрограда Зиновьев укрепляет свой тыл. Верного Сафарова он делает руководителем партийной газеты “Ленинградская правда”. Потом в биографии пламенного большевика было дело о “ленинградской оппозиции”, приговор и новая работа – нагорным водовозом. Далее следы его теряются. Вероятнее всего, умер в лагере.
После этого Свердлов посылает Яковлеву телеграмму в Омск, где повторяет слово в слово изложенный текст телеграммы в Екатеринбург, но добавляет одну важную приписку: “Ты выполнил самое главное”.
В ответной телеграмме Яковлев продолжает условия игры и сообщает в Москву, что, несомненно, он подчиняется всем приказаниям центра, что отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю долгом еще раз предупредить Совет народных комиссаров, что опасность вполне основательная.
Если вы отправите багаж в Симский округ, то вы всегда и свободно сможете увезти его в Москву или куда хотите. Если же багаж будет отвезен по первому маршруту, то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить. В этом ни я, ни Гузанов, ни екатеринбуржец Авдеев – никто из нас не сомневается, так же, как не сомневаемся в том, что багаж всегда в полной опасности. Итак, предупредив вас о последствиях, снимаем с себя военную моральную ответственность. Едем по первому маршруту. Сейчас же выезжаем.


LII


Ночью 29-го апреля поезд с царской четой и сопровождающими ее лицами двинулся на Тюмень. В Тюмени его встретил посланный из Екатеринбурга отряд Бусяцкого, а представителем Уральского Совета по сопровождению состава до Екатеринбурга был назначен Заславский. То есть в Тюмени Яковлева встречали именно те люди, которые, по его словам, должны были уничтожить багаж “на подходе к городу”. Но Яковлева это уже не беспокоило. Спектакль был закончен, и поезд неумолимо двигался на Екатеринбург.
Царь и царица и их спутники, конечно, не знали о тех маневрах, что предпринимал Яковлев. Усталые от тяжелой дороги из Тобольска в Тюмень, они легли спать, не раздеваясь, и проснулись поздним утром. К своему удивлению они поняли, что состав двигается не в Екатеринбург, а в Омск. Государь это понял по названию станций. Узники терялись в догадках о причине этого изменения маршрута. Везу или в Омск, или в Москву, или на Владивосток. Комиссары, конечно, ничего не говорили.
Утром 29-го апреля стало известно, что поезд идет вновь в обратном направлении. На этот раз Яковлеву пришлось как-то объяснять государю, что происходит. Как всегда он солгал ему, заявив, что Омск отказался пропустить поезд, а затем, видимо, решив, что это








247

выглядит недостаточно убедительно, сказал императрице, что Омский Совдеп отказался пропустить поезд из-за опасения, что кто-то хочет похитить чету и увезти ее в Японию.
По пути следования у одного из вагонов загорелась ось. Поезд пришлось остановить, и пока заменяли колеса, император и императрица и все пассажиры гуляли довольно долго в поле в сопровождении комиссара Яковлева.
На утро следующего дня, то есть 30-го апреля 1918 года в 8 часов 40 минут утра поезд прибыл в Екатеринбург, где пошли последние этапы задания комиссара Яковлева. Несмотря на раннее их прибытие, екатеринбургские платформы были запружены народом. Как это вышло, что население узнало о нашем предстоящем приезде, мы не знаем. Особенно большие толпы любопытных были сосредоточены на товарных платформах, куда продвинули и наш состав.
Поезд стоял на пятой линии от платформы. Когда нас увидели, стали требовать вывести Николая и показать им. В воздухе стоял шум, то и дело раздавались угрожающие крики:
- Задушить их надо! Наконец-то они в наших руках!
Стоявшая на платформе охрана весьма слабо сдерживала натиск народа, и беспорядочные толпы начали двигаться на состав.
Яковлев быстро выставил свой отряд вокруг поезда и для острастки приготовил пулеметы. К великому удивлению Яковлев увидел, что во главе толпы каким-то образом очутился сам вокзальный комиссар. Он еще издали громко закричал:
- Яковлев! Выведи Романова из вагона. Дай я ему в рожу плюну!
Положение становилось чрезвычайно опасным. Толпа напирала и все ближе подходила к поезду. Необходимо было принимать решительные меры. Яковлев отправил к начальнику станции Касьяна с требованием немедленно поставить между платформой и составом какой-нибудь товарняк, а наш поезд отправить на станцию Екатеринбург-2.
Крики становились все более грозными. Чтобы на время, пока придет Касьян, образумить толпу. Яковлев как можно громче крикнул своему отряду:
- Не боимся мы твоих пулеметов. У нас против тебя пушки приготовлены! Вот видишь, стоят на платформе.
Яковлев посмотрел в указанную им сторону. Действительно, там шевелились жерла трехдюймовок, и кто-то около них копошился. Пока он, таким образом, обменивался любезностями, стараясь так или иначе выиграть время, вернулся Касьян, который, несмотря на всю происходящую суматоху, добился от начальника станции исполнения их требования. Тут же вскоре за приходом Касьяна они увидели: в их сторону движется поезд. Через несколько минут они были уже отделены от бунтующей толпы стеной вагонов. Послышались крики и ругань по адресу машиниста товарного поезда и, пока толпа перебиралась в их сторону через буфер товарняка, они, имея уже прицепленный паровоз, снялись с места и исчезли в бесчисленных путях Екатеринбургской станции, а через 15 минут были в полной безопасности на Екатеринбурге-2.










248


LIII


Поезд был остановлен на станции Екатеринбург-2, находящейся в двух верстах от главного вокзала. Там поезд уже ожидали Белобородов, Голощекин и Дидковский – руководители Уральского Совета. Вся территория станции была оцеплена кордоном красногвардейцев.
Белобородов объявил, что отсюда царская семья высадится, и ее повезут в автомобиле, а остальные спутники и охрана, а также багаж проследуют до главного вокзала, где сойдут и выгрузят багаж.
Для государя остановка в Екатеринбурге оказалась полной неожиданностью. До самого последнего момента он был убежден, что его везут в Москву.
Но, когда ему стало известно, что конечная остановка будет в Екатеринбурге, он понял, что это – ловушка. Екатеринбург представлялся государю не безопасным местом.
Когда в Екатеринбурге поезд начал замедлять ход, государь подошел к Матвееву и стал его спрашивать:
- Петр Матвеевич, этот вопрос определенно решен, что остаюсь в Екатеринбурге?
Получив от него удовлетворительный ответ, он сказал:
- Я бы поехал куда угодно, только не на Урал!
Тогда Матвеев задал ему вопрос:
- А что же, Николай Александрович, не все ли равно, ведь в России везде советская власть.
На это он ему сказал, что все-таки остаться на Урале ему очень не хочется и, судя по газетам, издающимся на Урале, как, например, по “Уральской рабочей газете”, Урал настроен против него.
Около 15 часов в вагон вошел Белобородов и передал Яковлеву расписку от 30-го апреля 1918 года, в которой значилось, что он, нижеподписавшийся председатель Уральского Областного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Александр Григорьевич Белобородов получил от комиссара Всероссийского Центрального Комитета Василия Васильевича Яковлева доставленных им из Тобольска: 1) бывшего царя Николая Александровича Романова, 2) бывшую царицу Александру Федоровну Романову, и 3) бывшую великую княгиню Марию Николаевну Романову для содержания под стражей в городе Екатеринбурге. А. Белобородов, член Областного исполнительного Комитета Б. Дидковский.
При объявлении этой расписки Белобородов заметил в ней ошибку, записано “великая княгиня”, а Мария Николаевна на самом деле была “великая княжна”. Он хотел исправить, но находящийся рядом Дидковский остановил его и сказал, что не нужно исправлять, пускай так и останется.
Затем Яковлев сказал государю и государыне, что надо покинуть вагон. Государь
вышел из вагона, подал руку государыне, потом великой княжне Марии Николаевне. Было








249

серое весеннее уральское утро. Шел мелкий дождик. На станции, кроме Белобородова и Дидковского, еще ожидал, прибывший встречать поезд, Голощекин. Тут же еще присутствовал Авдеев.
Яковлев подошел к Белобородову и назвал по имени государя, государыню и великую княжну Марию Николаевну, которых посадили в первый автомобиль. Вместе с
ними на первое сиденье сел Дидковский. Во второй автомобиль сели Белобородов, Голощекин и Авдеев.
Белобородов полагал, что, так как он был вооружен только браунингом,
Дидковский – наганом, Авдеев – маузером, то было достаточно устроить нападение из 4-5 человек и узники будут отбиты, следовательно, Голощекин подготовил для конвоирования грузовик с солдатами, который и сопровождал автомобиль царской семьи. Автомобили  поехали по тихим, нелюдимым улицам и по Вознесенскому проспекту, подъехали к Ипатьевскому дому. Дом уже был обнесен высоким забором. Голощекин вышел из автомобиля, затем из первого автомобиля вышли царь, царица и великая княжна. Голощекин заявил царю:
- Гражданин Романов, Вы можете войти.
Император Николай II зашел в дом, за ним таким же порядком были пропущены
императрица Александра Федоровна, великая княжна Мария Николаевна, доктор Е.С. Боткин, комнатная девушка А.С. Демидова и камердинер императора Т.Н. Чемодуров. Князь В.А. Долгоруков в Ипатьевский дом допущен не был, а намеренно заключен в Екатеринбургскую тюрьму.
Вокруг дома все больше собиралась толпа.
Голощекин раздраженно крикнул:
- Чрезвычайка, чего вы смотрите?
Народ был разогнан.
На этом была закончена миссия Яковлева. С его помощью русский царь был обманом доставлен в Дом особого назначения.
Яковлев пожелал государю всего самого хорошего и выразил убежденность в его полной безопасности, что он возмущен самовольством уральцев, что он этого так не оставит, что немедленно едет в Москву и обязательно вернется в Екатеринбург.
Яковлев уехал с докладом о выполнении задания в Москву.
На главном вокзале екатеринбургские большевики объявили по телеграфу “всем, всем, всем”, что прибывает поезд для заправки водой. Во время остановки поезда для заправки водой он был окружен. “Груз”, как цинично называли царственных узников московские ставленники, направили в Екатеринбург. Там пленников обыскали. У князя Долгорукова, на его беду, нашли два револьвера и 80 тысяч рублей. Князя тотчас же отправили в тюрьму. Остальных повезли в дом инженера Ипатьева


Голощекин Филипп Исаевич (Исакович Шая Ицкович (Исакович) – член партии с 1904 года. Один из организаторов убийства семьи Николая II, член и секретарь Уральского Областного комитета РСДРП (б). В 1919-1920 годах член Туркестанской








250

комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. В 1925-1933 годах секретарь Казахстанского красного
комитета ВКП (б). Руководил раскулачиванием в Казахстане, где на его совести тысячи жизней. Делегат VI, VII,X, XI, XII, XIII, XIV, XV, XVI и XVII съездов партии.
На момент ареста – главный Государственный арбитр СССР. Расстрелян в 1941 году.


Поскольку деньги находились у князя Долгорукова, царственные узники оказались без средств. Принадлежавшие им драгоценности в основном остались в Тобольске (драгоценности, принадлежавшие державе, были конфискованы еще Временным правительством). Чтобы сохранить их, государыня послала Теглевой от имени горничной Демидовой телеграмму: “Уложу, пожалуйста, хорошенько аптечку с лекарствами, потому что у нас некоторые вещи пострадали”. Под словом “лекарства” подразумевались драгоценности.


Белобородов Александр Георгиевич – из рабочих, член партии с 1907 года, председатель Уральского Облсовета. Руководил заседанием исполкома 6-го июня 1918
года и всей его семьи. Это решение подписал, руководил убийством других Романовых в Алапаевске. После успешного проведения казней был вторым наркомом внутренних дел
РСФСР, сменив на этом посту Ф.Э. Дзержинского. В конце 1927 года троцкист Белобородов исключается из ВКП (б) и отправляется в ссылку. В 1936 году он арестован. НА момент ареста – уполномоченный Наркомата внутренней торговли СССР. В отличие от Юровского его забирают, несмотря на состояние здоровья. Не спасает даже запущенный рак горла – Белобородов практически не мог есть. Расстрелян в 1938


!!!!!!!!!В день приезда царской семьи в Екатеринбург в помещение Комиссариата финансов ворвалась большая толпа рабочих Тагильского округа. Их было человек сто. Все очень громко кричали и ругали большевиков отборными словами.
- Коли вы власть, - кричали они, - так дайте нам дешевого хлеба. Арестовали царя, при котором нам жилось много лучше, и хлеб был дешев, и все можно было на рынке купить, а теперь ничего нет, хоть с голоду умирай. Коли управлять не умеете, отдайте нам царя.
Екатеринбургские большевики объявили по телеграфу “всем, всем, всем”, что прибывает поезд для заправки водой. Во время остановки поезда для заправки водой он был окружен. “Груз”, как цинично называли царственных узников московские ставленники, направили в Екатеринбург. Там пленников обыскали. У князя Долгорукова, на его беду, нашли два револьвера и 30 тысяч рублей. Князя тотчас же отправили в тюрьму. Остальных повезли в дом инженера Ипатова, которому в апреле месяце большевистским Совдепом было предписано освободить особняк, оставив мебель, а вещи перенести в кладовые. Особняк получил зловещее название “дом особого назначения”.








251

Следовательно, все было предусмотрено заранее, и гипотеза о “добром комиссаре” Яковлеве становится неубедительной.


LV


Свердлов имел все основания для торжества. Его зловещая операция удалась полностью. Царь был на Урале, а не в Москве, и при этом ему, Свердлову, никто не мог предъявить никаких претензий – ведь ответственность лежала на “самостоятельном Урале”.
Нельзя думать, что Екатеринбург самостоятельно не подчинился Москве и сам задержал государя. Подписывая одной рукой полномочия Яковлева, Свердлов другой рукой подписывал иное. Задержала царя в Екатеринбурге, конечно, Москва. Свердлов обманывал немцев, ссылаясь на мнимый предлог неповиновения Екатеринбурга.
По-видимому, для немцев остановка царя в Екатеринбурге была полной неожиданностью.
Но, впрочем, немцы не очень беспокоились по поводу вынужденной остановки царя. У Свердлова были веские аргументы, чтобы убедить германцев, что Екатеринбург в качестве места пребывания царской семьи более выгоден для них, чем какой-либо другой город. На начало 1918 года в городе находилось 22 тысячи бывших германо-австро-венгерских военнопленных, и тысячи из которых по приказу германского командования были включены в состав Красной Армии, причем немецкими солдатами командовали немецкие офицеры. Опираясь на такую мощную по тем временам силу, немцы могли быть совершенно спокойны за сохранение своего контроля над императором Николаем II и наследником цесаревичем Алексеем Николаевичем. Так что немцы, во всяком случае, на время, прекратили свои требования о доставке царя именно в Москву.






















252


Глава  четвертая


I


30-го апреля 1918 года, в самом начале Страстной недели и одновременно в канун Вальпургиевой ночи, Император Николай II, императрица Александра Федоровна, великая княжна Мария Николаевна и сопровождающие их лица, кроме князя В.А. Долгорукова, немедленно отправленного большевиками в тюрьму. Переступили порог дома инженера Н.Н. Ипатьева в Екатеринбурге. За день до этого, 29-го апреля, Ипатьев передал ключи от дома председателю исполкома С.Е. Чупкаеву. Примечательно, что тюремщики заранее объявили государю, что помещают именно в дом Ипатьева, так как Николай II записал в своем дневнике, что они со станции поехали в приготовленный для них дом Ипатьева.
Дом Ипатьева, расположенный на углу Вознесенского переулка был окружен длинным дощатым трехметровым забором, который был сооружен незадолго до прибытия в город царской четы. Позже позади этого забора был построен второй так, что они оба образовывали двойное окружение Ипатьевского дома, полностью скрывая от посторонних глаз все, что там происходило.
При входе в дом к августейшим узникам обратился Белобородов. В своей речи он объявил, что по постановлению Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета рабочих, крестьянских и казачьих депутатов бывший император Николай Александрович Романов со своей семьей будут находиться в Екатеринбурге здесь, в этом доме, впредь до суда над ним, Романовым. Комендантом дома Уральский Совет назначил Александра Дмитриевича Авдеева. Белобородов указал на Авдеева и сказал:
- Вот он перед Вами.
Затем он спросил, имеются ли в данную минуту заявления, жалобы или вопросы. Те промолчали, за них Белобородов ответил:
- Нет. Если впредь будут, обращайтесь с ними в Совет через посредство комиссар Авдеева или его помощника Украинцева. А теперь граждане Романовы могут располагаться в доме по своему усмотрению, как им покажется удобней. Вам в распоряжение отводится большая часть второго этажа.
После этих слов Белобородов удалился.
Дом был хорош и чистый. Царской чете было отведено четыре больших комнаты: спальня угловая, рядом столовая с окнами в садик и с видом на низменную часть города и, наконец, просторная зала с аркой без дверей. Подвозили царские вещи, их осматривали комиссар, комендант и караульный офицер – это затягивало их раскладывание. Осмотр








253

вещей был подобен таможенному, такой строгий, вплоть до последнего пузырька походной аптечки царицы. Это злило царскую чету.
Как только государь, государыня и великая княжна вошли в дом, их тотчас же подвергли тщательному и грубому обыску: обыск производили некий Б.В. Дидковский и Авдеев – комендант дома, превратившегося в место заключения. Дидковский выхватил ридикюль из рук государыни и вызвал этим замечание государя.
- До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми.
На это замечание Дидковский резко ответил:
- Прошу не забывать, что Вы находитесь под следствием и арестом.
Царская чета и великая княжна расположились в спальне, А.С. Демидова в столовой, Е.С. Боткин, Т.И. Чемодуров и И.С. Седнев – в зале.
Начались серые екатеринбургские будни царской семьи. Войдя в дом, государыня поставила на одном из оконных косяков свой любимый знак гамматического креста. Более известного под названием “Полосони” или “свастики” и сделала надпись: “30-го апреля 1918 года”.
Жизнь в Ипатьевском доме с первых же дней приняла совершенно иной, чем в Царском Селе и Тобольске, характер. С первого же дня оказалось, что, несмотря на то что “дом хороший, чистый”, он был плохо подготовлен к приезду жильцов. В доме не работали канализация и водопровод. Воду привозили в бочке.
Характер этих неисправностей был искусственным, то есть они специально были созданы властями перед въездом в дом царской семье. Смысл этих действий может быть объяснен лишь одним: предположением издеваться над царской семьей. Для того чтобы посетить ванную комнату и уборную, члены царской семьи должны были проходить мимо часового караульного помещения.
В наступивший праздник Светлого Воскресения Господнего – Пасхи в Великую Субботу в Ипатьевский дом в первый раз был допущен священник и дьякон. В 20 часов началась заутреня. Для царской семьи было большое утешение помолиться хоть в такой обстановке и услышать “Христос Воскресе”.
Утром похристосовались между собой и за чаем ели кулич и красные яйца, пасхи не могли достать.
Однако праздник Пасхи для царских узников был омрачен хамским поведением Авдеева, который вошел в столовую в то время, когда те пили чай и ели кулич. Он без спроса подошел к столу и отщипнул часть кулича и бросил себе в рот.
В целом же режим в Доме особого назначения был откровенно тюремный. В инструкции команде по охране царской семьи было записано, что все должны иметь в виду, что Николай Романов и его семья являются советскими арестантами, потому в месте его содержания устанавливается соответствующий режим.
Этому режиму подвергаются: а) сам бывший царь и его семья, б) и те лица, которые изъявляют свое желание разделить с ним его положение.
С момента перехода лиц в ведение областного Совета всякое свободное сообщение их с волей прекращается. Прекращается точно также и свободное сношение с Романовыми, каких бы то ни было лиц, находящихся на свободе.








254

В общении с заключенными комендант должен быть, безусловно, вежливым.
Разговоры с заключенными могут быть только следующего содержания: 1) принятие от них всевозможных устных заявлений; 2) объявления и приказания Облсовета; 3) разъяснения, которые они попросят по поводу режима; 4) о доставке провизии, кушаний и необходимых предметов; 5) об оказании медицинской помощи. Никакие разговоры на общеполитические темы, с кем бы то ни было, при заключенных не допускаются. Комендант строго следит, чтобы конвойные не позволяли себе, безусловно, никаких замечаний по адресу заключенных в их присутствии.
Заключенные не имеют права говорить с конвойными. Если такие попытки с их стороны будут делаться, конвойный должен отвечать, что разговаривать не разрешается. Со своей стороны конвойные не имеют права заводить разговоры с заключенными.
Как общее правило, никакие свидания посторонних лиц с заключенными не допускаются. Однако если такое свидание было разрешено, оно должно быть выражено письменно за подписями президиума Облсовета, и должно быть подтверждено по телефону и лично.
При разрешении свидания в письменном виде указывается точно, с кем именно разрешено свидание и его продолжительность. При свиданиях обязательно присутствует комендант, который следит, чтобы пришедшими не было передано заключенным что-либо не разрешенное. При попытке сделать такую передачу комендант прекращает свидание. При свиданиях в разговоре должен употребляться только тот язык, который понимает комендант. При попытке говорить на каком-нибудь другом языке, комендант прекращает свидание.
Прогулки заключенных разрешаются ежедневно на срок, указываемый областным Советом. На прогулку выходят все вместе. Перед тем как вывести заключенных на прогулку, комендант дает приказание усилить караул. На месте прогулки расстановкой постовых во все углы прогульного двора, а также на балконе.
Комендант старается по возможности не назначать постоянного времени начала прогулки и изменять это время в пределах от 12 до 4 часов дня.
Вся переписка, которая ведется заключенными, просматривается лицом, специально уполномоченным на это президиумом областного Совета.
Письма и телеграммы, которые отправляют заключенные, они передают коменданту, а последний отправляет их тому лицу, на которое возложен просмотр переписки.
Комендант следит, чтобы не было попыток со стороны заключенных обойти эти правила посредством передачи писем для отправки их на волю караульными, имеющими место пребывания в Доме особого назначения. Комендант предупреждает заключенных, что если таковые попытки будут обнаружены и доказаны – они лишаются права переписки.
В письмах употребляется только русский, французский и немецкий языки.
В Ипатьевском доме режим был установлен крайне тяжелый и отношение охраны прямо возмутительное, но государь, государыня и великая княжна Мария Николаевна
относились ко всему происходившему по наружности спокойно, как бы не замечали








255

окружающих лиц и их поступков. День проходил обычно так: утром вся семья пила чай, к чаю подавался черный хлеб, оставшийся от вчерашнего дня. Часа в два обед, который присылали уже готовым из местного Совета рабочих депутатов. Обед состоял из мясного супа и жаркого, на второе чаще всего подавались котлеты. Так как ни столового белья, ни столового сервиза с собой мы не взяли, а здесь нам ничего не выдали, то обедали на непокрытом скатертью столе. Тарелки и вообще сервировка стола была крайне бедная. За стол садились все вместе, согласно приказанию государя. Случалось, что на семь человек обедающих подавалось только пять ложек. К ужину подавались те же блюда, что и к обеду. Прогулка по саду разрешалась только один раз в день, в течение 10-15 минут. Во время прогулки весь сад оцеплялся караулом. Иногда я обращался к кому-либо из конвойных с малозначащим вопросом, не имеющим отношения к порядкам, но или не получал никакого ответа, или получал в ответ грубое замечание. Ни государь, ни кто-либо из членов его семьи лично никаких разговоров с комендантом дома или иными “начальствующими” лицами из представителей советской власти не вели, а всякие обращения и заявления делались через Чемодурова или через профессора Боткина.
Еду готовили в одной из гостиничных кухмистерских Екатеринбурга, которой ведал некий друг Голощекина. Пища поставлялась в Ипатьевский дом в холодном виде, после чего она разогревалась на кухне и подавалась к столу (позднее, когда в Ипатьевский дом был доставлен повар И.М. Харитонов, еду стали готовить непосредственно в самом доме).
Очень часто привоз еды задерживался, отчего обедали с опозданием.
Режим содержания царственных узников становился день ото дня тяжелее.
Четыре раза в неделю Дидковский лично обходил царские комнаты. Двери ни в одну из них не запирались, потому для Дидковского не составляло никакого труда входить в них.
Проходил Дидковский всегда в обществе одного-двух штатских лиц (каждый раз все новых), и как был в шапке и калошах, входил в комнаты, не спрашивая разрешения. При этих посещениях государь, государыня и великая княжна Мария Николаевна занимались своими делами, не отрывая головы от книги или работы, как бы не замечая появления посторонних лиц.
10-го мая 1918 года большевики производят у царской четы и всех находящихся в Ипатьевском доме лиц опись и изъятие имеющихся у них денежных средств. Делалось это с одной лишь целью: подчеркнуть в очередной раз, что царь и царица находятся в заключении.
Дидковский каждый раз при проверке спрашивал у проживающих в Ипатьевском доме, сколько у кого денег. Затем он просил записать точно цифры и брал с собой лишние деньги для хранения у казначея Областного Совета.
15-го мая в комнатах царской семьи и ее окружения были закрашены все окна.
19-го мая императору Николаю II исполнилось 50 лет. В 11 часов 30 минут в Ипатьевском доме был отслужен благодарственный молебен, ставший самым лучшим подарком пленному государю. В конце молебна, как обычно, пропелись “многие лета”









256


II


Комендант охраны дома особого назначения (царских узников в доме Ипатова) Авдеев Александр Дмитриевич родился близ Челябинска в 1887 году в семье старосты. Получив профессию слесаря в 1912 году, примкнул к большевикам и был участником их подрывной деятельности.
Перед большевистским переворотом Авдеев работал на фабрике Злоказова в Екатеринбурге. Как только большевики взяли власть, Авдеев лично отвез хозяина в тюрьму и стал главным заправилой на его фабрике.
Рвение Авдеева было замечено, и екатеринбургское большевистское руководство решило привлечь его к вывозу царя из Тобольска. Однако при этом он рассматривался исключительно как исполнитель и подчиненный Яковлева. Авдеев изо всех сил старался угодить Яковлеву. Это настораживало Яковлева, и он был осторожен по отношению к нему. Авдеев не знал причины вывоза царской семьи из Тобольска. У него мелькала мысль, а не везут ли Николая II в Москву, чтобы вернуть ему престол. В этой ситуации он, безусловно, вел себя, по меньшей мере, осторожно, по отношению к царю и царице.
Но зато в Екатеринбурге, когда выяснилось, что никто не собирается Николая II восстанавливать на престоле, а наоборот, царя и его семью будут содержать в Екатеринбурге как арестантов, Авдеев принял на себя личину революционера. Осложняя, насколько только возможно, жизнь царской семьи, Авдеев одновременно, на всякий случай, особо не обострял отношений с узниками дома Ипатьевых.
Александр Дмитриевич Авдеев – человек лет 35, блондин с маленькими усами и бритой бородой. Одет был в рубаху защитного цвета, шаровары, высокие сапоги и носил при себе казацкую шашку. Почти постоянно он был пьян или навеселе, лично не оскорблял и не стеснял государя и членов его семьи, но в то же время и не шел навстречу, в смысле удовлетворения тех или иных нужд домашнего обихода.
Когда Авдеев окончательно был назначен комендантом ДОМ, то помощником он назначил своего друга по Злоказовской фабрике рабочего А.М. Машкина.
Первоначально Авдееву большевистское руководство мало доверяло осуществлять постоянные инспекции Ипатьевского дома. Сам Авдеев вовсе не являлся полновластным комендантом ДОНа.
Лишь во второй половине мая Авдеев становится постоянным комендантом ДОН и начал набирать свою команду.
Новый состав охраны набирался Мрачковским и Авдеевым. Охрана была набрана Мрачковским из рабочих Сысертского завода (30 человек) и Авдеевым из рабочих Злоказовской фабрики (16 человек). Охрана делилась на внешнюю и внутреннюю. Внешнюю охрану ДОНа несли сысертские рабочие, внутреннюю – злоказовские.
Многие из этих рабочих имели уголовное прошлое. Главной причиной, по которой рабочие фабрики пошли в охрану ДОНа, без сомнения, стало высокое денежное








257

довольствие. Они получали особое содержание из расчета 400 рублей в месяц за вычетом
кормовых. Кроме того, они и на фабрике получали жалованье, как состоящие в фабричном комитете или деловом совете.
Первоначально, в первые дни прибытия царя, царицы и великой княжны Марии Николаевны и охрана находилась вместе с ними на втором этаже. Потом охрану перевели вниз, на первый этаж, а затем для нее был выделен находившийся напротив дом Попова. На нижнем этаже осталась только комендантская, а затем поместили туда же уже набранную комендантом внутреннюю охрану.
Отношение внутренней и внешней охраны к арестованной царской семье было разным. Если внешняя охрана в целом не выходила за рамки приличия, а со стороны некоторых охранников чувствовалось сочувствие к царской семье, то внутренняя являла себя во всей “революционной красе”. Стены дома были испещрены нецензурными надписями, караульные часто злоупотребляли спиртным и горланили революционные песни. Один из внутренних постов был установлен рядом с уборной, поэтому узники, направляясь в уборную, были вынуждены видеть стоящего рядом часового. Особенно это было тяжело для великих княжон, в отношении которых охранники отпускали скабрезные шутки.
Чем больше авдеевская охрана соприкасалась с царственными узниками, тем более у многих из их числа просыпалась совесть и сочувствие к ним.
Государыня с сыном и Леней Сидневым осталась внизу во дворе почти час. Алексей чувствовал себя хорошо. Один из солдат внешней охраны, стоявшим постовым перед калиткой во дворе, оглянулся кругом, поставил перед калиткой свою винтовку и несколько раз помог наследнику подняться из коляски на ноги и шагнуть несколько шагов. Когда на лестнице послышались шаги, он быстро подхватил мальчика на руки, посадил его в коляску и схватил винтовку, стал, как ни в чем не бывало, у калитки:
- Спасибо, солдатик! Бог Вам этого не забудет! – тихо проронила царица.
Однажды после обеда А.Е. Трупп протянул государю пакетик с табаком со словами:
- Ваше величество, этот табак дал мне Машкин для Вас. Он сказал мне, что это подача из монастыря и что о ней для Вас просил Авдеев.
Николай II на это сказал Труппу: “Передайте, Трупп, от меня обоим большое спасибо и мою радость, что они оба нашли, наконец, сами себя”.
Несмотря на свою “революционную старательность”, Авдеев и его внутренняя охрана с каждым днем становились все менее надежными для Свердлова и Голощекина, и тем более непригодными для подготавливаемого последними убийства царской семьи.


III


Отъезд родителей тяжело пережился оставшимися в Тобольске детьми, да и всем окружением. 5-го мая 1918 года семья впервые не вместе встречала Светлое Христово








258

Воскресение. Окружение и прислуга пытались хоть как-то скрасить царским детям их одиночество. Были испечены куличи, покрашены яйца, приготовлена пасха. Великая княжна Ольга Николаевна всех поблагодарила за заботу, но праздничного настроения за столом все равно не было. Во время обеда кто-то из царских детей сказал:
- Все есть, а Папа и Мама – нет.
Между тем, остановка царской четы в Екатеринбурге вызвала у всех большое недоумение и чувство глубокого беспокойства за судьбу царя и царицы. Все понимали, что произошло какое-то недоразумение, но не пользу Их величества. Все стремились скорее тоже попасть в Екатеринбург.
17-го мая охрана “Дома свободы” полностью поменялась. Оставшиеся члены Романова были преданы уполномоченному Хохрякову. Новое руководство охраны представляли два человека: П.Д. Хохряков и Я.М. Родионов. Они привезли с собой охрану, состоявшую полностью из нерусских людей. Их называли “латышами”, хотя фамилии солдат мало были похожи на латышские.
Главным считался Хохряков. Но он ничем себя не проявлял. Он был похож на простого матроса. Однако фактическим руководителем новой красногвардейской охраны “Дома свободы” был Родионов, который был назначен помощником коменданта. Настоящее его имя было Ян Мартынович Свикке. Вначале Свикке был латышским националистом, ратующим за отделение Латвии от Российской империи. При этом его национализм легко сочетался с социал-демократией. Он был членом Латышской Социал-демократической партии, а затем с 1904 года членом РСДРП.
Хохряков и Родионов постоянно стремились всеми силами унизить царских детей, ухудшить условия их жизни.
Однажды Хохряков пришел к камердинеру Волкову и заявил:
- Скажите барышням, чтобы они ночью не затворяли двери спальной.
- Этого сделать никак нельзя.
- Я Вас прошу так сделать.
- Сделать этого никак нельзя: ведь ваши солдаты будут ходить мимо открытых дверей комнаты, в которой спят барышни.
- Мои солдаты ходить не будут мимо открытых дверей. Но если не исполните мои требования, есть полномочия расстреливать на месте. – Родионов вынул револьвер. – Я поставлю часового у дверей спальни.
- Но это безбожно.
- Это мое дело.
Часовой поставлен не был, но двери спальни великих княжон пришлось оставлять открытыми настежь.
Помимо того, что Родионов запретил запирать великим княжнам двери своих спален, он также запретил им спускаться без его разрешения на первый этаж. Однако за выполнением его указаний должны были следить часовые. Но они были не очень точны в исполнении этих приказаний.
Однажды Родионов встретил Их высочества внизу:
- Как вы смели пройти сюда без моего разрешения? – накинулся он на них.








259

- Часовые нас пропустили, - ответили они.
- Ну, посмотрим, как они пропустят сейчас, - злобно сказал он.
Но нижний часовой безмолвно дал пройти Их высочествам мимо беспрепятственно и, несмотря на грозные крики Родионова, что “товарищи” позорят свое звание революционного солдата, верхний часовой последовал примеру нижнего. Крикам Родионова не было конца, и Их высочества со смехом ушли к себе.
Как только наследнику цесаревичу Алексею Николаевичу стало лучше, Родионов начал готовиться к отъезду. Характерно, что торопился он так же, как в свое время торопился Яковлев с отъездом государя. Разница была лишь в том, что Свикке-Родионов не скрывал конечной пункт доставки – Екатеринбург.
Незадолго до отъезда А.А. Теглева получила из Екатеринбурга от Демидовой письмо, в котором та писала, чтобы уложила хорошо аптеку и посоветуйся об этом с Татищевым и Жильяром, потому что некоторые вещи пострадали.
По этой условной фразе Теглева поняла, что государыня просит позаботиться о драгоценностях. Указание императрицы было выполнено: великие княжны зашили в детали своего туалета бриллианты и другие драгоценности.
Чем ближе приближался отъезд царских детей, тем свирепее становился режим их содержания. При этом этот режим стал теперь полностью распространяться и на окружающих. Свита и прислуга полностью разделяли положение арестантов. Когда Теглева задремала на стуле, Родионов злорадно сказал ей:
- Вам полезно привыкать спать так, там у Вас будет совсем другой режим, чем здесь.
Вообще Родионов, незадолго до отъезда, не скрывал преступных планов большевиков в отношении царской семьи, и тем самым выдавал изначальный замысел ее убийства.
Глеб Боткин с сестрой Татьяной пришли к Родионову за разрешением следовать в Екатеринбург вместе с детьми.
- Что я могу сделать для вас? – спросил Родионов.
Они ему объяснили, что они хотят быть отправлены вместе с цесаревичем и великими княжнами в Екатеринбург.
- Правда? Ну, так мы вас не отпустим в Екатеринбург, - ответил он.
- Но комиссар Яковлев обещал, что мы уедем вместе с ними.
- Я не знаю об этом, - сказал Родионов. – Во всяком случае, почему вы хотите ехать? – Он повернулся к Татьяне. – Почему такая красивая девушка, как Вы, хочет провести свою жизнь в тюрьме или даже быть расстрелянной?
- Но царская семья не может быть отправлена в тюрьму, - сказала Татьяна с ужасом.
- Может быть, и нет, - ответил Родионов, пожав плечами. – По всей вероятности она будет расстреляна.
- Правда? – сказала Татьяна саркастически, так как она все еще верила про миф отправки в Англию. – Я очень сомневаюсь. Вы не в курсе ситуации. Но, во всяком случае, что Вы скажите, если мы хотим умереть со своими государями.








260

- Ничего не скажу, кроме того, что вы не будете убитыми с ними, - поморщился Родионов. – Если вы мне не верите, вы можете со мной поехать вплоть до вокзала Екатеринбурга. Проезд в город запрещен для всех, кто не имеет специального разрешения. Все, что произойдет с вами, так это то, что вас арестуют на вокзале и возвратят в Тобольск. И не под каким видом вам не дадут сопровождать царскую семью.
Отъезд был назначен на 20-ое мая. Его с одинаковым нетерпением, хотя и по разным причинам, ожидали как тюремщики, так и узники.
Царских детей в Екатеринбург сопровождали следующие лица: генерал-адъютант граф И.Л. Татищев, доктор В.Н. Деревянко, наставник цесаревича П. Жильяр, преподаватель английского языка С. Гиббс, фрейлина графиня А.В. Гендрикова, фрейлина баронесса С.К. Буксгевден, гоф-лектриса Е.А. Шнейдер, няня А.А. Теглева, ее помощница Е.Н. Эрсберг, камер-юнгфера М.К. Тутельберг, камердинер государя А.А. Волков, лакей цесаревича наследника С.А. Иванов. Дядька наследника цесаревича К.Г. Нагорный, лакей А.Е. Трупп, лакей Тютин. Официант Ф. Журавский, старший повар И.М. Харитонов, повар Кокичев., поварский ученик Л. Седнев, кухонный служитель Ф. Пюрковский, кухонный служитель  Терехов, служитель Смирнов, писец А. Кирпичников, парикмахер А.Н. Дмитриев, прислуга графини Гендриковой П. Межонц, прислуга Шнейдер Е. Живая и Мария (фамилия неизвестна).
Кобылинский также хотел сопровождать царских детей в Екатеринбург, но незадолго до их отъезда он слег в постель с высокой температурой.
Многим из этих людей не суждено будет вернуться живыми из этой поездки. Некоторые догадывались об этом и в тоже время сохраняли высокое чувство духа и высокое самопожертвование.
К повару Харитонову перед самым отъездом подошел камердинер Волков и сказал ему:
- Иван Михайлович, отдайте семье Вашей золотые часы, мало ли что может случиться.
Харитонов ответил отрицательно со словами:
- Что бы ни случилось, надо до конца надеяться на лучшее.
19-го мая к губернаторскому дому стали приходить люди, чтобы попрощаться с отъезжающими. Татьяна Боткина вспоминала, что утром накануне отъезда Их высочеств мы пошли к губернаторскому дому. Под его окнами стояли жена и дочь повара Харитонова, пришедшие проститься с мужем перед отъездом. Родионов, размахивая руками, неистово кричал:
- Нельзя перед окнами останавливаться, нельзя, говорят вам: расстрелять велю.
Родионов и Хохряков приказали собрать и приготовить к вывозу всю обстановку губернаторского дома. При этом он произнес страшную фразу:
- Это в наших интересах.
Во время выноса мебели наследник цесаревич спросил Свикке:
- Зачем вы берете эти вещи? Они не наши, а чужие.
- Раз нет хозяина, все будет наше, - ответил Родионов.
В 12 часов 20 минут к “Дому свободы” был подан один только экипаж. В него был








261

помещен наследник. Все остальные и великие княжны шли до пристани пешком. Семьи отъезжающих членов свиты и прислуги провожали своих близких до самой пристани. Собралось и множество тоболяков. Часть из них с цветами в руках, другие рвут попутно цветы.
На самой пристани стоял пароход “Русь”, тот самый, что год назад привез в Тобольск царскую семью. Отъезжающие вошли на пароход. Погрузили какие-то вещи, чемоданы из “Дома свободы”. Идут сестры, кланялись. Народ бросал цветы, плач и крики, многие из крестьян. Сестры спускаются в каюты. Подъезжает пролетка и в ней матрос и наследник в матросской форме машет фуражкой. Тихо всходит сам, его слегка поддерживает нянька, матрос. Наследник всходит на командную рубку. Слезы, рыдания, вопли усиливаются. Откуда-то из толпы крик:
- Боже, царя храни!
Свисток парохода.
Через несколько минут он медленно отошел от пристани. На палубе стояли великие княжны и наследник. Они махали всем находившимся на берегу.
Все падают на колени. Наследник перекрестился. И, пока был виден пароход, махал фуражкой.


IV


Оставшиеся в Тобольске царские дети и сопровождающие их лица выехали в Екатеринбург на следующий день после рождения государя 20-го мая 1918 года. Тот же пароход “Русь”, что доставил царскую семью в августе 1917 года в Тобольск, взял курс на Тюмень.
Конвоиры вели себя на пароходе разнузданно. Солдаты стреляли с парохода в птиц и просто - куда попало. Стреляли не только из ружей, но и из пулеметов. Родионов распорядился закрыть на ночь наследника в каюте вместе с Нагорным. Великих княжон оставили в покое. Нагорный резко противоречил Родионову, спорил с ним.
Родионов запретил княжнам запирать на ночь их каюты, а Алексея Николаевича с Нагорным он запер снаружи замком. Нагорный устроил ему скандал и ругался:
- Какое нахальство! Больной ребенок! Нельзя в уборную выйти!
Он вообще держал себя смело с Родионовым, и свою будущую судьбу Нагорный предсказал сам себе. Потом, когда мы приехали в Екатеринбург, он мне говорил:
- Меня они, наверное, убьют. Вы посмотрите, рожи-то, рожи-то у них какие! У одного Родионова чего стоит! Ну, пусть убивают, а все-таки я им хоть одному-двум, а наколочу морды сам.
Нагорный был особо ненавистен Хохряковым, который, так же будучи матросом, видел в нем образ воина, сохранившего верность долгу и присяге, а потом бывшего для Хохрякова как бы молчаливым обвинением. Хотя в то же самое время Хохряков по








262

отношению к детям держал себя вполне достойно и нравился Алексею Николаевичу.
21-го мая пароход прибыл в Тюмень, где царские дети и их сопровождающие пересели в поезд. Детей, графиню Гендрикову, Шнейдер, графиню Буксгевден, Нагорного и Волкова поместили в классный вагон. Остальных – в теплушку.
Рано утром, 23-го мая, поезд прибыл в Екатеринбург.
После долгой перегонки с места на место поезд остановился в тогдашнем ближайшем пригороде города, скорее всего, на том же, где были высажены император и императрица. От большевиков поезд с детьми встречал все тот же Заславский и, скорее всего, С.В. Мрачковский. Всем пассажирам классного вагона было приказано выйти из поезда. Остальные продолжали оставаться в теплушке. Великая княжна Татьяна Николаевна тащила тяжелый чемодан. Рядом шел красноармеец с пустыми руками. Нагорный хотел помочь великой княжне, но грубый окрик часового не дал ему сделать это.
К составу были поданы извозчики. В первом разместились великая княжна Ольга Николаевна и Заславский, на втором – наследник цесаревич Алексей Николаевич и Хохряков, на третьем – великие княжны Татьяна и Анастасия Николаевны. Их немедленно повезли в Ипатьевский дом.
Затем Заславский и Мрачковский вернулись, усадив в экипаж графиню Гендрикову, графа Татищева и Шнейдер. Камердинер Трупп, повар Харитонов, лакей Седнев, его племянник маленький Л. Седнев, матрос нагорный, камердинер Волков и лакей Трупп были размещены в другие экипажи.
Раздалась команда, и экипажи двинулись в направлении Екатеринбурга.
В Ипатьевском доме тем временем первоначально была размещена лишь часть прислуги. Из всех прибывших с ними впустили только повара Харитонова и племянника Седнева.
В первые же дни после прибытия в Екатеринбург Седнева Нагорного увезли на извозчике под конвоем.
Оставшись без верного помощника, государь сам выносил в сад своего наследника, увы, наследника страданий. Однажды император спросил у одного из охранников:
- Как дела, как война, куда ведут войско?
- Между собой идет война, русские с русскими дерутся, - ответил охранник.
Незримая война шла и в “Доме особого назначения”. Дети и их Августейшие родители собирались вместе и пели молитвы. Охранники – революционные и непристойные песни: они рисовали мерзкие картинки, даже в туалет молодых девушек не пускали без сопровождения.
В тюрьму привезли и Чемодурова после замены его Трупом.
27-го мая Седнев и Нагорный, под предлогом допроса, были вызваны в Областной Совет. Но вместо “вызова на допрос” они были помещены в тюрьму, а вскоре расстреляны.
Между тем в Ипатьевском доме произошла долгожданная встреча родителей и детей. Утром они все пили чай. Огромная радость была увидеть их снова и обнять после четырехнедельной разлуки и неопределенности. Взаимным вопросам и ответам не было








263

конца. Много они бедные претерпели нравственного страдания и в Тобольске, и в течение трехдневного пути.
По дороге наследник цесаревич ушиб колено и у него начались сильные боли. Он даже не мог спокойно спать. К наследнику не был допущен Пьер Жильяр, который умел облегчить его страдания. Вся тяжесть ухода за тяжелобольным ребенком легла на плечи престарелого доктора Боткина. Боткин просил власти допустить Жильяра в Ипатьевский дом. Чтобы он мог помочь ему в уходе за больным наследником. Но на его письмах Авдеевым накладывалась отказная резолюция.


V


9-го ноября Ленин и новый Главковерх Крыленко направили радиограмму всем солдатским комитетам армии и флота, всем бойцам и матросам с призывом брать дело мира в свои руки и в обход “контрреволюционных генералов” вступать в переговоры о перемирии с неприятелем.
13-го ноября парламентеры, посланные Крыленко, установили контакт с германским командованием, которое дало согласие на официальное ведение сепаратных переговоров. К Германии присоединилась Австро-Венгрия, а затем Болгария и Османская империя. 20-го ноября в Брест-Литовске (западная Белоруссия) переговоры были начаты. Советская делегация, возглавляемая Каменевым (в нее входили как большевики, так и левые эсеры), предложили заключить мир на демократических началах, изложенных в Декрете о мире. Однако противная сторона уклонилась от ответа, сославшись лишь на некоторое время приостановить военные действия.
30-го ноября после недельного перерыва обмен мнениями был продолжен. На этом этапе советскую делегацию возглавлял завнаркома по иностранным делам А.А. Иоффе.
2-го декабря он подписал новое соглашение о перемирии. Через семь дней началось обсуждение условий мирного договора.
Когда немцы в середине декабря потребовали от России признать право на аннексию Польши, Литвы, Курляндии и части Эстляндии и Лифляндии, большевики приняли решение на затягивание переговоров в расчете, что в Германии начнется революция.
Германское правительство, в течение почти двух лет исправно выплачивавшее Ленину огромные деньги, вправе было ожидать территориальных уступок и от большевиков. Однако те не хотели теперь продавать Россию Германии, ведь Россия стала уже их, большевистским владением.
Когда немцы поняли, что Ленин ведет свою игру, и долги возвращать не намерен, они предъявили российской делегации ультиматум. Потребовав заключить сепаратный мир незамедлительно. Причем на худших условиях, чем те, которые были сформированы в декабрьском заявлении. На этот раз немцы потребовали уступить им часть Белоруссии.








264

Проконсультировавшись с Москвой, Троцкий заявил: ”войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем”. Это была авантюра столь же чудовищная, как и сам Октябрьский переворот. Немцы были потрясены. Они убедились, что тактический союз с большевиками, приведший Ленина к власти, оказался временным, что Ленин пытался провести Германию, используя немецкие деньги только в своих политических целях.
16-го февраля 1918 года германское командование заявило о прекращении перемирия и возобновлении с 1 часа дня 18-го февраля военные действия.
19-го февраля немцы заняли Двинск и Полоцк, и двинулись в направлении Петрограда. Только теперь Ленин направляет немцам телеграмму о готовности возобновить мир.
Новый германский ультиматум содержал еще более обширные территориальные притязания: отторжение от России не только территорий, перечисленных раньше, но и вывод русских войск с Украины и Финляндии.
22-го февраля Троцкий подал в отставку с поста наркома по иностранным делам. Для Германии и ее союзников такое решение должно было означать радикальный поворот во внешней политике большевистского государства.
ВЦИК принял германские условия.
3-го марта мирный договор был подписан. Только после этого германское верховное командование отдало приказ о прекращении военных действий в России.
По Брестскому миру от России отторгнуто 780 тысяч кв. км с населением 56 млн. человек - около 1/3 населения Российской империи.
В августе 1918 года большевики пошли на новые уступки Германии, по которым обязались выплатить немецкой стороне компенсации в размере 6 миллиардов марок. Россия успела сделать два платежа, третий был намечен на 31-ое октября, но не состоялся, так как Германия уже на пороге капитуляции.


VI

(Кажется, это уже было!!!!!!!!!!!!!)
Свердлов имел все основания для торжества. Его зловещая операция удалась полностью. Царь был на Урале, а не в Москве, и при этом ему, Свердлову, никто не мог предъявить никаких претензий – вся ответственность лежала на “самостоятельном” Урале.
Задерживала царя в Екатеринбурге, конечно, Москва. Свердлов обманывал немцев, ссылаясь на мнимый предлог неповиновения Екатеринбурга.
Большевикам казалось, что они перехитрили немцев, так как Сверлов одной рукой исполнял требование графа Мирбаха о вывозе из Тобольска государя, другой делал свое заранее решенное дело – отправлял Войкова и Сафарова для подготовки к задержанию в Екатеринбурге государя.
Для немцев остановка царя в Екатеринбурге была полной неожиданностью. Однако
у Свердлова были веские аргументы, чтобы убедить германцев, что Екатеринбург в








     265

качестве места пребывания царской семьи более выгоден для них, чем какой-либо другой город. На начало 1918 года в городе находилось 22 тысячи бывших германо-австро-венгерских военнопленных, 4 тысячи из которых по приказу германского командования были включены в состав Красной Армии, причем немецкими солдатами командовали немецкие офицеры. Опираясь на такую мощную по тем временам силу, немцы могли быть совершенно спокойны за сохранение своего полного контроля над императором Николаем II и наследником цесаревичем Алексеем Николаевичем. Так что немцы, во всяком случае, на время прекратят или свои требования о доставке царя именно в Москву.
Как только царь оказался в Екатеринбурге, и надобность во всякого рода камуфляжах отпала, все встало на свои места.


VII


В организации Екатеринбургского злодеяния одной из самых главных фигур большевистской верхушки являлась, безусловно, фигура Свердлова. Прожил он очень короткую жизнь, на момент смерти ему было 34 года. Свердлов не любил произносить истеричных и пафосных речей, не объезжал фронты в бывших царских вагонах, не давал интервью иностранной прессе и почти не мелькал на страницах газет и журналов. Он занимал высший пост в Советском государстве, все время оставался как бы в тени, предпочитая руководить из-за занавеса. Его речь всегда спокойная и рассудительная, его интеллигентный внешний облик с неизменным пенсне и бородкой клинышком, его миндалевидные, всегда чуть печальные глаза, скорее наводили на мысль о земском враче, чем о главаре одного из самых кровавых режимов мировой истории. В Свердлове чувствовалась такая мощная сила, такая железная убежденность в совершаемом им деле, что поневоле его признавали негласным лидером всей партии. Тихий голос Свердлова внушал ужас во много раз больше, чем истошные крики Ленина.
Яков Михайлович Свердлов родился 22-го мая 1885 года в Нижнем Новгороде в семье владельца граверной мастерской. На идиш его полное имя звучало как Янкель Мовшевич Алтекман.
У его отца, Мовши Израилевича, было три сына: Завей, Яков, Вениамин, а также две дочери: Сара и Софья. Кроме того, у его отца от второго брака: Герман и Александр. Еще его отец усыновил ученика – гравера Иегудо Г.Г. (кровавый начальник ОГПУ Ягода Г.Г., умудрившегося породниться с семейством Свердловых, женившись на племяннице Янкеля – Иде Авербах).
Свердлов не любил говорить о себе и своей семье.
Окончив только четыре класса начальной школы, побыв недолго помощником аптекаря, будучи 15 лет от роду, Свердлов ушел в революцию. Причины, приведшие Свердлова в революцию, смутны. Он с самого начала действует как член большевистской
партии. В 1905 году Свердлов на Урале создает организацию под названием “Боевой








     266

отряд народных вооружений” (БОНВ), ставшую одной из самых преступных организаций революций 1905-1907 годов. В руководстве боевиками Свердлов опирался на чудовищную жестокость.
В ходе революции подготовленные Свердловым кадры проявятся во всей “красе”.
Свердлов первым браком был женат на Е.Ф. Шмидт, от которого у него была дочь. В 1905 году он бросает свою жену и, не разведясь с ней, 28-го сентября 1905 года сходится с К.Т. Новогородецкой, которая было дочерью зажиточного екатеринбургского купца-старообрядца. Используя связи своего “тестя”, он смог создать на Урале свой надежный тыл.
После разгрома революции в 1906 году Свердлов был арестован и осужден на два года тюрьмы. В марте 1910 года он ссылается в Нарымский край сроком на три года. В Нарыме он знакомится с Ш.И. Голощекиным, ставшим впоследствии его подельником в Екатеринбургском злодеянии.
В июне того же 1910 года Свердлов бежит из ссылки, его ловят, возвращают обратно, он снова бежит, его опять ловят и ссылают на пять лет в Туруханский край, где он познакомился с И.В. Сталиным. Между ними сразу возникла неприязнь. В Туруханском крае Свердлова и застала Февральская “революция”.
В марте 1917 года он уезжает из Туруханска в Красноярск.
Пробыв очень недолго в Красноярске, Свердлов выехал в Петроград, а затем в Екатеринбург. В Екатеринбурге организовал единую партийную организацию. В Екатеринбурге Свердлов проявил кипучую энергию, и партийная организация выросла в течение апреля с нескольких сот до 14 тысяч членов.
На Всероссийскую апрельскую конференцию РСДРП (б) его избирают не как большевика, а как “любимца уральских рабочих”.
Вернувшись вновь в Петроград, Свердлов участвовал в 7-ой Апрельской конференции РСДРП (б), где он впервые встретился с Лениным. На конференции Свердлова избрали секретарем ЦК, что вызвало резкое противодействие Ленина. Однако его поддержало большинство присутствующих на конференции.
Именно с этого момента начинается стремительный карьерный рост Янкеля Свердлова. Не будучи ни крупным организатором – теоретиком партии, ни выдающимся оратором, тридцатидвухлетний Свердлов сразу же и прочно выдвигается в первые ряды большевистского руководства.
Свердлова явно продвигала какая-то сила, к которой ни Ленин, ни большая часть большевиков, не имели прямого отношения.
С самого начала проявляются диктаторские  замашки Свердлова. Он явно ставил себе задачу стать первым человеком в партии. Дело доходило до того, что Свердлов игнорировал Ленина. Вместе с Троцким он делал все, чтобы не допустить Ленина в помещение Смольного накануне Октябрьского переворота. Ленин после переворота 25-го октября 1917 года не мог присутствовать на первом заседании съезда Советов. Переволновавшись, он и Троцкий “лежали прямо на полу в одной из пустых комнат Смольного на разостланных одеялах. У Ленина кружилась голова”. Основные декреты
Советской власти принимались без Ленина.








     267

Встал вопрос, кто же руководил подготовкой декретов ВЦИК, если Ленин и Троцкий были неработоспособны? Ответ напрашивается сам собой: конечно, Свердлов.
9-го ноября 1917 года, на второй день переворота, на первом заседании ВЦИК председателем избран Л.Б. Каменев (Розенфельд). Но в своей должности Каменев пробыл очень недолго. Через одиннадцать дней он был смещен со своего поста в связи с дезорганизаторской политикой и неподчинением ЦК. 21-го ноября 1917 года Ленин неожиданно для всех предлагает на пост председателя ВЦИК кандидатуру Свердлова.
С того момента Свердлов приобретает фактически равное положение с Лениным, а в каких-то вопросах, безусловно, он обладал большей, чем Ленин, властью.
Именно Свердлов воспринимался многими иностранными кругами как самое влиятельное лицо в советской иерархии. И это было вызвано вовсе не тем, что он официально занимал пост главы Советского государства. Практически все ведущие державы мира, за исключением Германии, Австро-Венгрии и Турции, не признавали большевистский режим. Но тем не мене, некоторые из них сразу же после Октябрьского переворота спешили заверить главарей этого режима в своем почтении.
В марте 1918 года президент США Вильсон послал на имя Свердлова приветственную телеграмму открывшемуся в Москве съезду Советов. Но не только американский президент выделял Свердлова из общего числа советских деятелей. Германский посол, несмотря на то, что креатурой Германии был Ленин, а не Свердлов, тем не менее, вел важнейшие дела преимущественно со Свердловым, а не с Лениным. Мирбаху ежедневно предоставляли подробный доклад ЦК, который давал ему полную картину происходящего в стране. Именно Свердлову немецкий посол Мирбах поручил вывезти царя из Тобольска в Москву. Несмотря на это, Свердлов вел себя даже с Мирбахом как властный правитель.
С каждым месяцем власть Свердлова крепла. Председатель ВЦИК, член ЦК, секретарь ЦК. Свердлов постепенно сосредоточил в своих руках всю партийную работу. Его подпись чаще других мелькает под документами. С июля 1918 года он подписывается титулами: секретарь ЦК РКП (б) или даже просто “секретарь”. Иногда за секретаря подписывается К. Новгородцева – жена Свердлова. Все чаще и чаще на места идут письма от имени “Секретариата ЦК” (а не ЦК, как это было принято до августа 1918 и после сентября 1918 годов). 8-го апреля 1918 года Свердлов фактически единолично упраздняет национальный русский бело-сине-красный флаг, утвержденный в качестве государственного императором Николаем II в начале Великой войны, и утверждает в качестве нового – красное полотнище. Именно Свердлов вводит и наводящую ужас чекистскую кожаную форму. Сам Свердлов тоже ходил в коже от сапог до фуражки.
Свердлов явно стремился к захвату власти. Он должен был быть лидером нового государственного образования, возникшего на месте России.
Убийство царской семьи давало Свердлову “зеленый свет” к подготовке нового, как он предполагал, окончательно победоносного витка борьбы за власть. На пути осуществления этих планов стоял Ленин, на которого и было подготовлено Свердловское покушение.
После покушения на Ленина Свердлов первым прибыл в Кремль, занял ленинский








     268

кабинет, подмял под себя и Совнарком, и ЦК, и ВЦИК. Он стал на несколько недель фактическим главой Советского государства.
Именно Свердлов проводит спешное расследование “по делу” Ф. Каплан, и именно по его приказу Каплан быстро расстреливают и на территории Кремля сжигают в бочке. Непосредственно руководил сжиганием Яков Юровский.
Свердлов с самого начала контролирует ситуацию вокруг царской семьи. Делает он это мастерски, с дьявольской ловкостью, находя выходы из сложной и, казалось бы, для него безвыходной ситуации. Он умудряется, с одной стороны, обманывать немцев, обманывать Ленина, обманывать уральцев.


VIII


Решающую и главенствующую роль играл в организации убийства царской семьи Свердлов, но “главным вершителем судьбы Романовых” был Ленин.
В июле-августе 1918 года резче, чем когда-либо, проступила угроза личной власти Ленина. На политическом горизонте вырисовывалась фигура нового партийного руководителя: не оратора и идеолога, каким был Троцкий, и не авторитетного вождя, кем был Ленин, а незаметного партаппаратчика, функционера, известного лишь в узких кругах партии – фигура Свердлова.
Ленин испытывал страх перед Свердловым. Ленин был одним из самых чудовищных преступников, каких только знала мировая история.
Ленин был одним из главных разрушителей Российской империи, организатором геноцида ее народов, прежде всего русского народа, организатором чудовищного грабежа русского имущества и национального богатства, яростным богоборцем и врагом  Православия, и в то же время незаурядным организатором, хорошим тактиком и аналитиком, умеющим просчитывать многоходовые политические комбинации и интриги. Кроме того, Ленин был одержим своими идеями, вне осуществления которых он не видел смысла жизни.
Но при этом, под влиянием событий, мог быть довольно гибким и уступчивым политиком, оставаясь одновременно хладнокровным и расчетливым. Ленин готов был идти на любые уступки и компромиссы в тех вопросах, которые казались ему малозначительными, например, как государственная целостность России, если он считал, что этим он сохранит свою власть. Ленин был совершенно лишен таких качеств, необходимых политику и государственному деятелю, как патриотизм, знание национальных особенностей страны и народного характера. Ленин не смог создать ни своего государства, ни своей литературы, ни своего искусства, ни своего архитектурного стиля, ни своего театра, ничего, что создавали до него все русские цари. Ленин превратил Россию в огромный полигон для сомнительных экспериментов различных политических
сектантов и авантюристов. Ленин был великим разрушителем и бездарным созидателем.








     269

Однако Ленин, несмотря на свою патологическую жестокость, не являлся организатором убийства царской семьи и более того, боялся такого развития событий. Но это не означает, что Ленин не приветствовал или осуждал это преступление.
У Ленина были свои разногласия и с другой “заграничной” частью большевиков, особенно с Троцким. Натянутые отношения проявились во время брестского мира, когда Ленину с большим трудом удалось отстоять необходимость заключения “похабного” мира с Германией. Троцкий видел, что в Германии надвигается революция, схожая с большевистской, считал, что верным будет не принимать никакого мира, ни войны, а армию распустить. Ленин не мог пойти на это, он сильно зависел от кайзеровского правительства. Он мало верил в мировую революцию, он больше верил германским штыкам. Он знал, что в случае неудачи, Троцкий сбежит туда, откуда приехал (США), а вот Ленину деваться было некуда: его ожидала политическая и, вполне вероятно, физическая смерть. Ленин более всего, конечно, зависел от немцев.
После прихода большевиков к власти и заключения Брестского мира влияние Германии в Советской России чрезвычайно усилилось. К июлю 1918 года ежемесячно расходы немцев на пропаганду в России (то есть на пропаганду большевикам) уже достигли 3 млн. марок. Одновременно и Ленин неизменно выполнял практически все германские требования. По дополнительному соглашению, подписанному в Берлине через “Дойчебанк” Мендельсона большевиками в Германию было отправлено в счет репараций 2.5 млрд. золотых рублей по курсу 1913 года, вывезено 2 млн. пудов сахара, 9132 вагона хлеба, 2 млн. пудов льноволокна, 1218 вагонов мяса, 294 вагона пушнины.
Ленин делает все, чтобы расположить к себе германское правительство. И немцы выделяют его из общего числа большевистских руководителей.
Не следует забывать, что силы, которые заменили Керенского на Троцкого, вовсе не являлись покровителями Ленина. Они терпели его до поры до времени, но “своим” не считали никогда.
В таких условиях Ленин не мог быть независимой фигурой, наделенной всей полнотой власти.
Только после падения кайзеровского режима, после победы в гражданской войне, когда авторитет в обществе стал его более весомым, Ленин сумел сосредоточить в своих руках большую власть, но до конца своих дней Ленин не был полновластным властителем государства, никогда не был единодержавным правителем. Что же касается лета 1918 года, когда решалась судьба царской семьи, Ленин был одним из самых известных и уважаемых в партийном руководстве лидеров, но, тем не менее, равным среди равных. При этом в большевистской власти были люди, обладавшие гораздо большей властью, чем Ленин. Тем не менее, изначально держал дело о царской семье Свердлов. Именно ВЦИК выносит все главные постановления, касающиеся свергнутого государя.
Совнарком во главе с Лениным скорее являлся ширмой для деятельности Свердлова, а не наоборот.
Ленин не был противником суда над царем и перевода царя в столицы, будь то Петроград (Кронштадтская тюрьма) или Москва. Главным обвинителем намечался
Троцкий.








     270

Против организации суда выступал тогдашний нарком юстиции. Он считал, что рассматривать этот вопрос еще не наступило время.
20-го февраля 1918 года на заседании Совнаркома рассматривание этого вопроса было отложено на неопределенное время.
Перед большевиками встал вопрос, за что судить? Только за то, что он родился наследником и был императором? А за что судить его супругу? За то, что супруга? А в чем можно обвинить детей царя? К тому же суд над ними мог быть только открытым. Поэтому получалось, что всех засудить не удастся, даже большевистским судом. Но убить царя и, по возможности, всех членов династии, было, безусловно, целью большевиков. Пока живы старые правители, власть большевиков над захваченной ими Россией не может быть твердой. Большевики помнили, что во Франции через 20 лет после революции произошла реставрация династии Бурбонов. В России они собирались править намного дольше двадцати лет, и поэтому всякая возможность монархической реставрации должна была исключаться. Кроме того, убийство царя ставило кровавую печать на установленный большевиками режим. Новые правители, совершив такое злодеяние, были бы “повязаны кровью”, не могли надеяться на пощаду и должны были бороться с противниками их режима до конца. “Казнь царской семьи нужна была не только для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди или полная победа, или полная гибель”, - цинично признавался Троцкий.
Время обсуждения возможности суда – это январь-февраль 1918 года. То есть весьма опасное время для большевиков. Немецкие войска нависли над Петроградом, грозясь в любой момент захватить его. Доставленный в столицу император мог оказаться в их руках. Это совершенно не было нужно большевикам, но это также не было нужно в тот момент и немцам. До весны 1918 года немцы были против возвращения государя в большую политику и были даже против восстановления монархии в России.
Появление императора Николая II в центре Петрограда или Москвы, да еще шумный процесс над царем, который выявил бы полную несостоятельность революционеров хоть в чем-то обвинить его, грозили крахом не только большевистскому престижу, но и утрачиванию немцами контроля за ситуацией в России. Поэтому в данном случае Ленин действовал как раз, исходя из германских интересов.
Однако в марте 1918 года позиция немцев меняется. Их Берлина приходит приказ перевезти императора в Москву. Немецкая инициатива исходила не отнюдь из желания восстановить императора Николая II на престоле, и чтобы он поставил свою подпись под Брест-Литовским договором, а необходимостью взять под контроль ситуацию вокруг царской семьи, не дать ею воспользоваться своим противникам как внутри России, так и за ее пределами.
Свердлов на словах выполнял приказ немцев о перевозе царя в Москву, на деле сделал все от него зависящее, чтобы задержать его в Екатеринбурге. Своей игрой вводил в заблуждение Свердлов и Ленина, во всяком случае, не доводил до него все обстоятельства. Для Ленина была неожиданностью сложившаяся вокруг перевозки царя
ситуация, и он пытался выяснить подробности у уральцев сам, а потом привлек к








     271

разговору Свердлова. Во всяком случае, Ленин воспринял задержание царя в Екатеринбурге как данность, перед которой его поставил Свердлов.
Еще большая нерешительность Ленина в отношении царской семьи и даже какой-то страх, связанный с ее дальнейшей судьбой, появились летом 1918 года, когда Свердлов вплотную приступил к подготовке екатеринбургского злодеяния.
29-го апреля 1918 года в Москву прибыл граф Мирбах. Его приезд совпал с прибытием царской семьи в Екатеринбург.
Прибыв в Москву, Мирбах занял довольно твердую позицию в отношении перевозки царской семьи в Москву и обеспечение ее безопасности. Свои требования Мирбах сопроводил угрозой. Одновременно немецкое правительство начало переговоры с большевистским правительством об освобождении царской семьи.
Появились слухи о готовящемся убийстве государя. Большевистское правительство уверяет немцев, что это слухи, верить им не надо, государь в ближайшее время должен быть вывезен из Екатеринбурга на территорию, подконтрольную немцам. Наконец, были распущены слухи, что царская семья перевезена из Екатеринбурга в другое место.
Эти лживые слухи должны были подготовить общественное мнение, а также и немцев к возможному исчезновению царской семьи с такой целью, чтобы это “исчезновение” воспринималось либо как очередная “утка”, либо как продолжение осуществления германского плана вывоза царской семьи из России.
Свердлову удалось ввести немцев в заблуждение в этом вопросе. 6-го июля левым эсером Я. Блюмкиным был убит Мирбах. Это был крайне опасный для большевиков поступок. Однако за этот поступок Блюмкин не только не был никак наказан, но впоследствии принят в большевистскую партию и направлен на особо секретное партийное задание. Скорее всего, убийство Мирбаха было непосредственно связано с подготовкой убийства царской семьи. Скорее всего, требование Мирбаха о перевозе государя в Москву стало категоричным, и большевикам нужно было немедленно что-то делать. Скорее всего, для немцев была состряпана ложь перевоза царя опять в Москву с вариантом новых “самостоятельных” местных властей. Одновременно были введены в заблуждение немцы, открыв им дату убийства царя, но под таким видом, чтобы они не поверили в это убийство и не предпринимали никаких враждебных большевикам демаршей.
Многие косвенно свидетельствуют о том, что Ленин посылал своих людей в Екатеринбург с приказом доносить ему о положении дел в Ипатьевском доме. Ленин в течение ряда месяцев вел переговоры с Уралоблсоветом о судьбе царской семьи, начиная с момента проживания их в Тобольске, перевоза в Екатеринбург и заточения их в доме Ипатьева.
Но ему постоянно мешали. 7-го июля он прямо посылает в Екатеринбург телеграмму с весьма страшной просьбой, чтобы была предоставлена возможность председателю Уральского областного Совета А.Т. Белобородову связаться с Кремлем по прямому проводу.
Можно предположить, что Свердлов, подготавливая убийство, дезинформировал
не только немцев, но и Ленина. Думается, что по невыясненным причинам убийство








     272

Мирбаха, убийство царской семьи и покушение на жизнь Ленина стоят в одной цепочке и готовились одно и той же силой.
Между королем Испании и императором Вильгельмом происходили через специальных курьеров совершенно секретные переговоры, имевшие в виду спасение русского царя и его семьи. В результате этих переговоров через графа Мирбаха последовало требование к Ленину об освобождении государя императора и его семьи. Лениным было собрано специальное заседание “комиссаров”, на котором большинство комиссаров примкнуло к точке зрения Ленина о возможности освобождения государя императора и его семьи. Такому решению большинства воспротивилась другая партия во главе со Свердловым. После того, как состоялось решение комиссаров, враждебная этому решению партия тайно отправила своих людей в Екатеринбург, чтобы там убить царя и его семью. Вопрос о судьбе Романовых Ленину нужно было решать. Президиум ВЦИК склонялся к необходимости назначения над Николаем Романовым открытого суда. В это время созывался V Всероссийский съезд Советов. Предполагалось поставить вопрос о судьбе Романовых на съезде о том, чтобы провести на нем решение о назначении над Романовым открытого суда в Екатеринбурге. Однако по докладу Голощекина о военных действиях на Урале, где в связи с выступлением чехословаков положение не было прочно и можно было ожидать скорого падения Екатеринбурга, вопрос был перерешен. Постановлено было вопроса этого, который мог затянуться, на съезде  не поднимать. Голощекину было предложено ехать в Екатеринбург и к концу июля подготовить сессию над Романовым.
Таким образом, между Лениным и частью большевистского руководства существовали серьезные разногласия по поводу судьбы царской семьи. Ленин пытался выполнить, во всяком случае, до какого-то момента, возложенное на него германскими правящими кругами поручение вывезти царскую семью из Екатеринбурга. Вся его позиция была вызвана не желанием спасти царя и его семью, а страхом перед могущественными германцами и опасностью возвышения Свердлова и Троцкого.
Как только Ленину стало понятно, что убийство царя и его семьи оставит равнодушным все европейские страны, включая Германию, и что никакой расплаты за содеянное его не ждет, он тотчас и немедленно принял сторону цареубийц и стал причислять себя к их числу. Более того, в дальнейшем он взял на вооружение палаческие методы Свердлова, рано умершего в 1919 году, и с успехом их применял.


IX


Другой член династии Романовых – Михаил Александрович Романов, отказавшийся в марте от престола, а до того – от предложения возглавить оборону Зимнего Дворца, даже после Октябрьского переворота продолжал жить на свободе. Было
решено лишь перевезти его в Гатчину под домашний арест. В ноябре 1917 года








     273

управляющий делами Совнаркома В.Д, Бонг-Бруевич официально разрешил “свободное проживание” Михаила Романова как родового гражданина республики.
Возможно, он отстранился от участия во всякой политической и вооруженной борьбе для того, чтобы еще более не усугубить положение своего Августейшего брата и Его семьи.
Жертвой собственной пассивности пал и великий князь Михаил Александрович. Князь С.Е. Трубецкой, в отличие от своих предков, ратным трудом служивших царю, занимавшийся снабжением армии во время Первой мировой войны, пишет:
“Когда государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, отречение это не было еще “отказом от монархии”. Конечно, отречение государя не только за себя, но и за своего сына было противозаконно… Но дело было о том, чтобы Михаил Александрович немедленно принял передаваемую ему Императорскую Корону. Он этого не сделал. Бог ему судья, но его отречение по своим последствиям было куда более грозно, чем отречение государя – это был уже отказ от монархического принципа… В своем акте отречения Михаил Александрович, совершенно беззаконно, не передал Русской Императорской Короны законному преемнику, а отдал ее… Учредительному собранию. Это было ужасно. Отречение государя императора наша армия пережила сравнительно спокойно, но отречение Михаила Александровича, отказ монархического принципа вообще – произвел на нее ошеломляющее впечатление: основной стержень был вынут из русской государственной жизни…
С этого времени на пути революции уже не было серьезных преград… Россия погружалась в засасывающее болото грязной и кровавой революции”.
По существу своим отречением Михаил Александрович подписал смертельный приговор не только самому себе, но и своему Августейшему брату и его семье.


X


У государыни императрицы Александры Федоровны был особый дар находить настоящих людей. Ни происхождение, ни национальность, ни политические взгляды для нее не имели никакого значения. Среди верных слуг царской семье мы видим швейцарца Пьера Жильяра, являвшегося вначале по своим воззрениям республиканцем, а затем ставшего искренним монархистом; англичанина Сиднея Гиббса, выходца из буржуазной семьи. Глубокая, истинная религиозность царской семьи, ее гибель, произвели на него такое впечатление, что он перешел в православие и принял монашеский постриг. Свои дни он окончил на родине в чине архимандрита. Верными царю до последнего вздоха остались матросы Гвардейского Экипажа Иван Седнев и Климентий Нагорный, происходившие из крестьянской семьи.
Точен был и ее выбор в качестве лейб-медика доктора Евгения Сергеевича
Боткина. Одной из причин такого выбора, возможно, был тот факт, что Е.С. Боткин 








     274

родился в любимом императрицей Царском Селе, где выросли и ее дети. Знаменитые “Боткинские бараки” были названы так в честь отца, лейб-медика, известного врача, Сергея Петровича Боткина. Мать Евгения Сергеевича Анастасия Александровна, урожденная Крылова, умерла, когда он был еще ребенком. Евгений получил домашнее образование, позволившее ему поступить в 1878 году сразу в 5-ый класс гимназии. Проучившись два года на математическом отделении физмата Петербургского университета, Евгений Сергеевич перешел в Военно-медицинскую академию и окончил  ее с отличием в 1889 году. В возрасте 21 года он был направлен в Мариинскую больницу для бедных (в советское время называвшуюся Куйбышевской). Год спустя, молодого ассистента откомандировали в Германию. Там он слушал лекции по невропатологии, детским болезням, окончил практический курс по бактериологии, акушерству, клинической химии. В 1892 году получил место врача при Придворной певческой капелле, которой руководил М.П. Балакирев. Не щадивший себя, милый Алексеевич не жалел и неокрепшие силы детей – воспитанников капеллы. В конце следующего года, не выдержав подобного отношения к детям и не в силах что-то изменить, Е.С. Боткин написал прошение об увольнении. В 1895 году он снова в германии. Там он работает над темой “К морфологии крови и лимфы”.
Постановлением Главного Управления Российского Красного Креста от 2-го февраля 1904 года он был назначен на должность главноуполномоченного по медицинской части при действующих армиях. Оставив дома жену с четырьмя детьми (младшему не было и четырех лет), Евгений Сергеевич отправился на фронт. Смерти он не боялся. “Я был совершенно убежден, - писал он жене, - что как не велик риск…, я не буду убит, если Бог того не пожелает; а если пожелает – на то Его святая воля”. Доктор Боткин жалел не только русских солдат, но и раненых японцев.
6-го мая 1905 года Евгения Сергеевича пожаловали в почетные лейб-медики, хотя на фронте он оставался до конца сентября того же года.
По желанию Ее величества 15-го апреля 1908 года его назначили на место скончавшегося лейб-медика Г.И. Гирша. Хотя у императрицы были и другие кандидаты, свой выбор она остановила именно на Евгении Сергеевиче. Ей было известно высказывание доктора: “В отношении врача к больному никогда не должно быть суровости, он никогда не должен забывать, что перед ним больной человек, нередко страдающий от своей нервной болезни не менее чем другой от физической, и заслуживающий потому сердечного внимания и участия”.
Государыня верно угадала в новом лейб-медике именно того специалиста, в котором врачебное познание сочетались с натурой чуткой к чужим страданиям. Зато дома у доктора назрела драма: посвятив свою жизнь царской семье, он остался одинок. Хотя нет, не так. Дети его остались с ним. К тому же рядом были и царские дети. Насколько благородны и добры были и великие княжны, и цесаревич, который был лишь немногим старше его младшего сына Глеба, мы можем судить по рассказам лейб-медика.
В письме к брату Евгений Сергеевич вспоминал:
“17.VII.1908. Как только мы вступили на “Штандарт”, Анастасия Николаевна меня
спросила: “А Вы опять будете играть в булль? – Непременно, - говорю… - Вам булль








     275

помогает жить? – тогда серьезно спросила Анастасия Николаевна.
Брат Ее обворожителен, как всегда, вчера я поцеловал Его в шейку сзади, а Он улыбается и говорит: “Какую Вы гадость поцеловали”, - и показывает на свою шейку, нежную и белую”.
“Штандарт”. 6.VI.1911. … По приглашению очаровательного Алексея Николаевича поиграл в жмурки с ним, двумя юнцами и Деревянко. Ребенок очень веселился, раскраснелся и спрашивал мальчиков юнг: “Правда, очень веселая игра?”
“Штандарт” 14.VII.1911. Когда Мария Николаевна играет в четыре руки с Анастасией Николаевной – это трогательная картина. У них так легко все выходит. А как Ольга Николаевна музыкальна, и какие успехи делает. Сколько душевной чуткости в царских детях!”


XI


Когда у Боткина захворала дочь Татьяна, императорские дети очень трогательно поддерживали бедного отца. Статс-дама княгиня Мария Михайловна Голицына, горько оплакивающая потерю своей прелестной внучки, была покорена сердечным отношением к ней царевны Ольги. Хотя сама Ольга Николаевна была только совсем крошкой, она проявила столько такта и сочувствия, что княгиня была растрогана.
“О родителях (Их величества) я не говорю: моя любовь к Ним и преданность безграничны… Своей добротой Они сделали меня рабом Своим до конца дней моих”, - писал Е.С. Боткин своим братьям. И это были не пустые слова. Хотя у него была возможность остаться в живых, для чего надо было покинуть царскую семью, он отказался это сделать.
Человек либеральных взглядов, Боткин был искренне привязан к императорской чете. Если бы все тираны были такими, как Николай II, то он обеими руками проголосовал бы за “тиранию”.
Вернувшись как-то с палубы “Штандарт” в столовую, Евгений Сергеевич очень озяб.
- Что-то у Вас, Евгений Сергеевич, озябший какой-то вид? – спросил государь и взял в обе свои руки его холодные ладони.
“Ну, разве не трогательна эта милая, должен сказать, ласка?” – писал своим братьям в 1908 году лейб-медик.
На личные средства Александра Федоровна построила в Крыму несколько санаториев, оборудованных по последнему слову медицины. Кроме того, устраивала базары, на которых продавала изготовленные ею вещи в пользу больных туберкулезом. К делу милосердия она приучила и своих детей. Е.С. Боткин писал брату:
“26.III.1914. (по дороге в Севастополь)… Сегодня Алексей Николаевич обходил
вагоны с корзиночкой маленьких дутых яиц, которые он продавал в пользу бедных детей








     276

по поручению великой княгини Елизаветы Федоровны, севшей к нам в поезд в Москве… Когда Жильяр ему что-то интересное рассказывал, я, заметив, что он хочет продолжать слушать, поспешил уходить. Когда я в дверях раскланивался, этот ненаглядный мальчик, очаровательно улыбаясь, лишь сказал: “До свидания, мсье, я люблю Вас своим сердечком”. Я в восторге ему ответил: “Вы очаровательны”.


XII


Евгений Сергеевич Боткин был цельной натурой. Однако, полюбив царскую семью, он не мог ответить предательством на ее любовь к нему.
“Ливадия. 5.IV.1914. …В четверг мы все приобщались (Святых Тайн Христовых), и я не мог удержать слез умиления, когда царь и царица клали земные поклоны, кланялись нам, многогрешным, и вся царская семья приобщалась”, - писал он сыновьям.
Когда Временное правительство отправило Августейшую семью в ссылку в Сибирь, вместе с нею поехал и Е.С. Боткин. Своему младшему брату Александру он писал: “Я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести Ему в жертву своего единственного сына… Так же как Бог спас тогда Исаака, он спасет теперь и моих детей, и Сам будет им отцом”.
Жизнь в Тобольске, по признанию доктора, была более свободной, чем в Царском Селе во время заточения. Тоболяки ему пришлись по душе, как и сам город, живописно расположенный, богатый храмами, учебными и богоугодными заведениями. Местные жители тоже оценили доброго, великодушного врача и часто приглашали его к себе, чтобы получить совет или лечение. Следуя своему старинному правилу вопреки тому, что писал впоследствии Роберт Масси (… лейб-медику Е.С. Боткину разрешено было открыть небольшую врачебную практику), доктор ни с кого не брал платы.
Благодарный лейб-медик вместе с государем, императрицей, великой княгиней Марией Николаевной и сопровождающими их лицами 30-го апреля оказался не в Москве или в Риге, как было обещано Яковлевым, а в Екатеринбурге.
По приезде в Екатеринбург из Тобольска в мае 1918 года, видя тяжелое состояние наследника, Евгений Сергеевич написал следующее прошение:
“В Екатеринбургский Областной Исполнительный комитет.
Господину председателю.
Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении Областного Исполнительного комитета, вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, господин Председатель, со следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста,
сопровождающихся выпотеванием в них жидкости, и жесточайшими вследствие этого








     277

болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем его матери, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдержать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при больном Клим Григорьевич Нагорный, после нескольких бессонных и полных мучений ночей, сбивается с ног, и не в состоянии был бы выдержать вовсе, если на смену и в помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича – господин Гиббс, в особенности, воспитатель его господин Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменою впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами для смены их в свою очередь. Господин Жильяр, к которому Алексей Николаевич за семь лет, что он находился при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит возле него во время болезни целые ночи, отпустил, измученного Нагорного выспаться. Оба преподавателя, особенно, повторяю, господин Жильяр, являются для Алексея Николаевича совершенно незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят более облегчение больному, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к сожалению, крайне ограничен. В виду всего изложенного, я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей больного, беспокоить Областной Исполнительный комитет усерднейшим ходатайством допустить г.г. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове. А в виду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном их острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления от путешествия, не отказать допустить их – в крайности же – хотя бы одного господина Жильяра, к нему завтра же.
Доктор Е.С. Боткин.      24 мая 1918 год”.


XIII


На прошение доктора Боткина наложена резолюция коменданта “дома особого назначения” А. Авдеева: “Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что из этих слуг один является лишним, то есть дети все являются взрослыми и могут следить за больным, а поэтому предлагаю председателю облисполкома немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам их положение”.
Белобородов согласился с резолюцией коменданта.
Все вопросы, связанные с хозяйственными и иными делами в доме инженера Ипатьева, решались при посредстве доктора Боткина.
Лейб-медику царской семьи раньше, чем остальным обитателям дома, стало известно об их дальнейшей судьбе. В конце июня 1918 года дом Ипатьева посетила комиссия в составе Белобородова, председателя Уральского Облсовета Мебиуса,
председателя Военно-революционного комитета, его заместителя и представителя








     278

австрийских пленных, выполнявших “задания” Чека, иначе говоря, палачей.
- Мы по поводу Вашего прошения, гражданин Боткин, - обратился к лейб-медику Белобородов. – Хотим посмотреть, так ли обстоят дела, как о них указано.
- Ребенок должен быть определен в больницу! Я не имею больше лекарства и перевязочного материала. Нынешние господа в сложившемся положении должны быть гуманны хотя бы к детям! – вспылил лейб-медик.
Комиссия в сопровождении лейб-медика вошла в комнату, где лежал цесаревич. Нога у мальчика была забинтована. После падения с лестницы в губернаторском доме еще в Тобольске он получил тяжелую травму. Колено заживало медленно. Прежде отвлечь цесаревича от страданий умели его учителя мистер Гиббс и мсье Жильяр. Ни того, ни другого в “дом особого назначения” не впустили. Рядом с сыном сидела похудевшая, поседевшая Александра Федоровна. Ее грустные глаза были печальнее обыкновенного.
- Ах, мамочка, - прошептал мальчик, увидев недобрый взгляд одного из вошедших. – Если будут убивать, только бы не мучили.
- На все воля Божия, - проронила императрица.
9-го июля 1918 года Евгений Сергеевич писал своему младшему брату Александру: “Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, по крайней мере, отсюда – хотя эта отговорка, по-моему, совершенно излишняя… В сущности, я умер…, но еще не похоронен, или заживо погребен”.
Царской семье и Ее верным слугам жить оставалось неделю. Несомненно, лейб-медик предчувствовал свою гибель, но даже не подумал изменить Августейшим покровителям.
По доброй воле отправились в ссылку с государем и князь Долгоруков, и граф Татищев, и графиня Гендрикова. Если князь был гофмаршалом, то граф Илья Леонидович не принадлежал к числу придворных. После того, как помощник комиссара Министерства Двора Макаров объявил Татищеву, что он назначен сопровождать Николая II в ссылку, граф спросил:
- Что это – распоряжение правительства или приказ государя?
- Желание государя, - ответил Макаров.
- Раз государь желает этого, мой долг исполнить его волю, - заявил Татищев, и в тот же день присоединился к спутникам царской семьи.
Глубоко благородный, с кротким характером, граф стал любимцем узников. Душевно богатый, с неистощимым запасом историй, воспоминаний, он вносил разнообразие в монотонную жизнь, полную неизвестности и отсутствия связи с внешним миром. Попав в Екатеринбургскую тюрьму, он остался верен себе.
- Вот, Алексей Андреевич, - обратился он к камердинеру императрицы Волкову, - правду ведь говорят: от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Офицерам, сидевшим вместе с ним в камере, он был примером верности государю. Граф говорил им:
- На такое монаршее благоволение могла ли у кого-нибудь позволить совесть отказать государю в такую тяжелую минуту? Было бы черной неблагодарностью за все благодеяния идеально доброго государя даже думать над таким предложением, нужно








279

было считать его за счастье.
Со всех, приехавших из Тобольска и допущенных в “дом особого назначения” взяли расписки. Расписка Нагорного гласит:
“Я, нижеподписавшийся гражданин, Нагорный Климентий Григорьевич, Киевской губернии, Сквирского уезда, Антоновской волости, село Пустоваровка, даю настоящую расписку, что желаю продолжать служить при бывшем царе Николае Романове. Обещаю подчиняться и выполнять распоряжения Уральского областного Совета, исходящие от коменданта дома особого назначения, и считать себя на равном состоянии, как и остальная семья Романовых. 24 мая 1918 года”.


XIV


Аналогичную расписку дал и Алексей Егорович Трупп.
В книге “Гибель императорского дома” авторы приводят телеграмму предисполкома А. Белобородова, в которой указано, что якобы у Долгорукова были обнаружены “планы бегства царской семьи”. В действительности никаких планов бегства не существовало. Было письмо к П. Бенкендорфу и заявление на имя Белобородова. Письмо князя, адресованное бывшему обер-гофмаршалу Двора, гласило:
“Дорогой мой Павел! Сегодня приехали в Екатеринбург после ужасной, утомительной дороги в тарантасе. 270 верст ехали два дня, и я очень разбит. Нас очень торопили, не знаю почему. Но это еще ничего. Приехали сюда, меня без всякого допроса и обвинения арестовали и посадили в тюрьму. Сижу и не знаю, за что арестован. Я написал заявление в областной Совет, прося меня освободить и разрешить выехать к больной матери в Петроград. Всею душою надеюсь скоро Вас повидать и обнять. Бедную маму не пугай арестом, она стара, и надо ее беречь. Скажи ей только, что Бог даст, я скоро ее увижу”.


XV


В заявлении Долгоруков писал: “Сего числа, прибыв в Екатеринбург, меня арестовали и посадили в тюрьму №2. В виду того, что мне не предъявлено никаких обвинений, я прошу меня освободить и дать возможность поехать к больной матери в Петроград”.
4-го мая Белобородов ответил князю, что он арестован “на основании общественной безопасности”. В повторном заявлении арестованный указал, что не понимает, что происходит, так как “всегда был далек от политики”. Убедившись, что в








280

Петроград его не пустят, князь Василий Александрович попросил своих тюремщиков перевезти его в “дом особого назначения”, где находились члены царской семьи и доктор Боткин: “Во имя человеколюбия не откажите это исполнить. С совершенным почтением гражданин Долгоруков”.
Но что такое человеколюбие, белобородовы не знали. Князя Василия Александровича расстреляли. Как и графа, Илью Леонидовича.
- Я знаю, что не выйду отсюда живым, - говорил Пьеру Жильяру Татищев. – Я желал бы только одного, чтобы меня не разлучали с государем и чтобы дали мне умереть вместе с ним.
Он не получил и этого последнего утешения. 10-го июля 1918 года графа Татищева и князя Долгорукова вызвали в тюремную контору. Там им выдали ордера, предписывавшие в 24 часа покинуть пределы Уральской области. Взяв свои вещи, оба вышли из тюрьмы, где их встретили вооруженные чекисты. Они вывели их за Ивановское кладбище и, расстреляв, даже не похоронили.
Подобная судьба постигла Климентия Григорьевича Нагорного и Ивана Дмитриевича Седнева, прежде служивших на царской яхте “Штандарт”. Нагорный был холост, а Седнев, уроженец Ярославской области, женат. У него было трое детей, мать и сестра.
По совету тюремного адвоката узники подали прошения на имя председателя облисполкома Белобородова. Они просили объяснить, по какой причине посажены за решетку, и требовали выслать их домой. Вместо того чтобы честных матросов освободить, палачи из Чека их “отправили в расход”.


XVI


Иван Михайлович Харитонов имел на первый взгляд скромную должность повара. В действительности он заменил знаменитого ресторатора Кюба, метрдотеля императорской кухни, покинувшего Россию после февральского переворота. По словам его дочери, находясь в тобольском заточении, Николай II как-то сказал ему:
- Хорошо меня кормишь, Иван!
Поварскому искусству он обучался в Париже. В заточении Иван Михайлович давал уроки хлебопечения юным царевнам. За этими уроками с интересом наблюдала и государыня императрица. На Пасху 1918 года, когда Августейшие дети остались одни, (кроме Марии Николаевны, сопровождавшей родителей в Екатеринбург), повар Харитонов сделал все, на что был способен, чтобы их порадовать. Глядя на богатый праздничный стол, Ольга Николаевна не выдержала и со слезами на глазах проронила:
- Все-то у нас есть, а Родителей нет.
Слова эти перевернули доброму повару всю душу. Чтобы отвлечь великих княжон от грустных мыслей, он говаривал:








281

- Не плачь, переменится доля крутая, придет к нам на помощь Мадонна святая.
Родился Иван Михайлович 14-го июня 1870 года в семье Михаила Харитоновича (1837-1913г.г.), чиновника Министерства императорского двора, получившего за заслуги орден святого Владимира и личное дворянство. Старшего сына Ивана он определил на кухню, когда мальчику было 12 лет. Его узкой специализацией были первые блюда, и он назывался повар-суповик. За время обучения поварскому искусству в Париже Иван Михайлович научился французскому языку, на котором разговаривал свободно.
Один из его внуков – Валентин Михайлович Мультатули (судя по всему, это псевдоним его отца, театрала, настоящая фамилия которого была Шапошников). Валентин Михайлович (он в добром здравии в настоящее время), как и его семья, прекрасно говорит по-французски, и даже преподает этот язык в Академии культуры в Петербурге.
Иван Михайлович сопровождал государя во всех его поездках за границу. Сохранились фотографии, рассказы о кораблекрушении на Мертвом море, о кафе в Египте, ресторане в Пекине, о японском фанатике, “набросившемся на русских”.
Во время тобольского заточения семья Ивана Михайловича жила вместе с ним. Старший сын Петр служил у красных, правда, по медицинской части, так что на его руках крови нет. Более того, ему были свойственны доброта и глубокая религиозность. Он мог вернуться с прогулки босиком, отдав ботинки нищему. Не оттого ли он был восприимчив к революционной пропаганде? К концу жизни Петр Иванович пересмотрел свои взгляды и многое переосмыслил.
Как рассказывал Валентин Михайлович, дед (мать его, Екатерина Ивановна, была одной из дочерей расстрелянного царского повара) женился по взаимной любви в 25 лет на бесприданнице. По словам внука, дед его был однолюбом. У него была одна жена, одна Родина, один царь, одна Вера. Это и определило его судьбу.
Сложили свои головы за Николая II Е.С. Боткин, К.Г. Нагорный, В.А. Долгоруков, И.Л. Татищев, Н.М. Харитонов, графиня А.В. Гендрикова, гоф-лектриса Е.А. Шнейдер, камердинер Александры Федоровны А.А. Волков. 20-го июля, уже после гибели царской семьи, Гендрикову, Шнейдер, Волкову под конвоем отвезли на вокзал, и в арестантском вагоне отправили в Пермь.
Екатерина Адольфовна Шнейдер приходилась племянницей лейб-хирургу Гиршу. После приезда в Россию великой княгини Елизаветы Федоровны она состояла у нее учительницей русского языка. Долгое время жила при Высочайшем дворе, не имея никакого официального положения. Затем граф В.Б. Фредерикс создал для нее должность гоф-лектрисы (придворной чтицы), так как считал неудобным то обстоятельство, что ей приходилось повсюду сопровождать великих княгинь безо всякого придворного звания.
Екатерина Адольфовна отличалась удивительной преданностью, как государыне, так и царским детям. Она добровольно отправилась с Августейшей семьей в ссылку и обрекла себя на смерть. Глубоко образованная и культурная она отличалась исключительной скромностью и работоспособностью. Выполняла обязанности, как секретаря государыни, так и ее гофмейстрины. Все вещи заказывались и покупались при ее участии. Императрице она преподавала русский язык, а царским детям, когда они были еще маленькими – все предметы. Мадемуазель Шнейдер отличалась очень ровным








282

характером и подлинной добротой. По этой причине именно она сопровождала великих княжон во всех их поездках. “Как эта худенькая, кажущаяся слабенькой барышня, могла поспевать делать то, что ей поручали, да еще со всегдашней готовностью, было прямо поразительно”, - в свое время признавался генерал А.А. Мосалев.
Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова, добросовестно приехавшая в ссылку с венценосной семьей, питала чувство любви и привязанности к государыне, которая относилась к фрейлине по-матерински, и ее горе воспринимала как свое, утешая молодую женщину после смерти ее отца. Императрица писала ей 5-го апреля 1912 года: “Милая крошка Настенька, мое сердце переполнено состраданием, любовью ко всем Вам. Не могу не написать Вам хоть несколько строк. Не смею беспокоить Вашу бедную Мама, мои молитвы с нею… Я так чувствую Ваше горе, испытав ужас потери возлюбленного отца… Не могу себе представить, как устроится теперь Ваша жизнь без отца, советника и руководителя, но Всемогущий Бог Вас не оставит… Все умирает в этом мире, чтобы проснуться к жизни вечной на том берегу”.


XVII


Молодая графиня Анастасия Васильевна, несмотря на тюремные условия, помогала сохранять бодрость духа своим сокамерницам. Сама же она смерти не страшилась и была полна смирения перед судьбой. Оставшись сиротой, она всей душой привязалась к государыне и Ее дочерям. Последние три или четыре года жизни графиня Софья Петровна. Ее мать, тяжело болела и умирала долго и мучительно. Почти ежедневно императрица приходила к старой, больной фрейлине и, как могла, облегчала ее страдания. Горячая любовь к матери была перенесена молодой графиней и на царскую семью.
4-го сентября, глухой ночью, А.В. Гендрикову, Е.А. Шнейдер, А.А. Волков вместе с восемью другими арестованными отвезли за город к ассенизационным полям под конвоем 33 палачей австрийцев. Камердинер, догадавшись, чем кончится дело, перепрыгнул через канаву и убежал в лес. Через 43 дня ему удалось добраться до территории, занятой белыми войсками.
Остальных привели к валу и в спину дали по ним залп. Большинство палачей берегли патроны и убивали несчастные жертвы ударами прикладов. После взятия белыми войсками Перми 7-го мая 1919 года тела графини Гендриковой, Шнейдер были найдены и опознаны. Пожилая гоф-лектриса была поражена пулей в сердце. Графиня – убита страшным ударом по черепу. Тело графини осталось нетленным, как у древних мучеников. Е.А. Шнейдер и А.В. Гендрикову похоронили на Иово-Смоленском кладбище напротив тюремной камеры, где обе провели свои последние дни.
1-го ноября 1918 года зарубежная Русская Православная церковь причислила их к лику святых вместе с царской семьей и сонмом других новомученников российских от безбожной власти убиенных.








283


XVIII


После смены места заключения царской семьи и переезда в дом инженера Ипатьева – для нее началась новая жизнь. Император записал:
“1 мая. Вторник, 1918 г. Сегодня нам передали через Боткина, что в день разрешается гулять только час. На вопрос почему, исполняющий должность коменданта ответил: “Чтобы было похоже на тюремный режим…”
“2 мая. Среда. Применение “тюремного режима” продолжалось и выразилось тем, что утром старый маляр закрасил все наши окна во всех комнатах известью… Вышли гулять в 3 с четвертью, а в 4.10 нас погнали домой”.
“10 мая. Из Тобольска приехали дети и слуги. 14 мая Седнева и Нагорного вызвали на допрос. Больше они не вернулись”.
“О Седневе и Нагорном ни слуха, ни духа!” – записал 16-го мая царь.
“9 июня. Суббота. Вошло 6 человек, вероятно – областного совета, посмотреть, какие окна открыть”.
“28 июня. Четверг. Утром около 10 с половиной к открытому окну подошли трое рабочих, подняли тяжелую решетку и прикрепили ее снаружи рамы”.


XIX


Ухудшалось и питание семьи, на что жаловался государь.
Вместо того чтобы призвать к порядку своих распоясавшихся опричников, Ленин наложил резолюцию: ”Одержите, в самом деле, этих екатеринбургских саврасов”.
Для Их величества и великой княжны Марии Николаевны восхождение на русскую Голгофу после их приезда в Екатеринбург продолжалось 78 дней, для остальных мучеников – наследника цесаревича и великих княжон Ольги Николаевны, Татьяны Николаевны и Анастасии Николаевны – 55 дней. Дом, по прибытии в него царской семьи, находился в полном порядке, но, уже спустя несколько дней, был превращен охранниками в бедлам – заплеванный, загаженный. Стены в уборных, в соседних комнатах, на балконе были покрыты порнографическими рисунками, оскорбительными надписями.
“Однако вера, - писал П. Жильяр, - очень сильно поддерживала мужество узников. Они сохранили в себе ту чудесную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и давала им столько сил и ясности в страданиях”.
Государыня и великие княжны, не обращая внимания на скверную ругань и неприличные песни, находили утешение в молитвах и к охранникам относились не с презрением, а с сочувствием. И настроение большей части красноармейцев стало








284

меняться. Видя простоту, незыблемость царственных узников, духовную высоту государя и Его семьи, они начали осознавать недостойность своего поведения. Подобрел даже Авдеев – пьяница и бузотер.
Большевистское начальство сразу же заметило изменения в настроении охраны. Охрану сменили. Вместо охранников пришли палачи. Возглавлял их Янкель Юровский, сын Хаима Юровского, сосланного за кражу в Сибирь. Помощником был Никулин, а Медведев, бывший при Авдееве начальником караульной команды. Сохранил свою должность.
От Юровского веяло таким могильным холодом, что император записал: “Этот тип нам нравится все менее”. Остальные были австрийскими военнопленными, выполнявшими при Екатеринбургском ЧК роль палачей. За два дня до убийства Юровский пригласил в “мертвый дом” священника отца Сторожева и диакона Буймирова. Оба обратили внимание на то, что узники подавлены. Отец Сторожев, служивший 14-го июля обедницу, вспоминал:
“По чину обедницы положено прочитать молитву “Со святыми упокой”. Почему-то диакон запел эту молитву, стал петь и я, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены семьи Романовых опустились на колени. Алексей Николаевич сидел в кресле-каталке, одетый в куртку с матросским воротником. Татьяна Николаевна подкатила его кресло, когда после богослужения они прикладывались к кресту”.
Выйдя на улицу, диакон, обращаясь к священнику, сказал: “Знаете, отец протоирей, у них что-то там случилось”.


XX


Не прощались ли Августейшие узники с жизнью? Не решили ли они, что их заранее отпевают? Но неужели ли же не было попыток спасти царскую семью? Несомненно, были. Однако большевики и немецкие агенты внедряли своих людей во все организации. В Тобольске таким провокатором был Б. Соловьев, зять Распутина, который и женился-то на дочери старца. Матрене, чтобы войти в доверие к императрице. Все люди и средства, направлявшиеся царской семье, оказывались у Соловьева. Львиную долю денег он забирал себе. В мае 1918 года в Екатеринбург была переведена бывшая Николаевская Академия генерального штаба. Ее разместили недалеко от Тихвинского монастыря. Некоторые слушатели входили в тайные офицерские организации. Но в нее был внедрен чекист-провокатор. Он-то и подкинул идею спровоцировать государя на побег. Николай II не поддался на провокацию, заявив, что не желает повредить охранникам, которые будут сурово наказаны большевиками в  случае побега семьи. Войков и Родзинский (знакомая фамилия, не так ли?) сочинили письмо на французском языке, подписав его “офицер”, где излагался план побега. Государь ответил:
- Они (охранники) охраняют наше заключение, как и наши жизни, добросовестно, и








285

очень хороши с нами.
В начале мая в Екатеринбурге побывала немецкая миссия Красного Креста. Хотя она знала, в каких условиях находится царская семья, никакой помощи ей, как и “немке” Александре Федоровне, миссия не оказала. Что же касается слушателей Академии, то за несколько дней до прихода Сибирской армии они скрылись из города, опасаясь быть расстрелянными большевиками.
Тучи сгущались над императорской фамилией.


XXI


Великий князь Михаил Александрович, младший брат государя, до самого рождения цесаревича считался наследником престола. Во время кризиса в Спале в 1912 году, узнав из бюллетеней о критическом состоянии Алексея Николаевича, великий князь поторопился заключить в Вене морганатический брак с дважды разведенной дамой – женой своего однополчанина, поручика “Синих кирасир” В.В. Вильферта. Эта дама, дочь московского присяжного поверенного Шереметевского, до этого побывала замужем за московским музыкантом Сергеем Мамонтовым. В 1910 году она родила великому князю сына.
Государь лишил брата права регентства и запретил ему возвращаться в Россию. С началом Великой войны запрет был снят. Михаил Александрович был назначен начальником Дикой дивизии, сформированной на Северном Кавказе. Через четыре месяца его отправили на австрийский фронт.
После Октябрьского переворота претендент на трон Михаил Романов попросил и получил у большевиков разрешение на свободное проживание в России в качестве рядового гражданина.
Михаил Александрович искренне полагал, что так оно и будет. Однако большевики изменили свое решение, и в марте 1918 года он был арестован. Арестован Михаил Александрович был без причины. Он не был замешан ни в одном антибольшевистском заговоре. Его арестовали не за что-то, а для чего-то! Для убийства.
Но не только у Михаила начались неприятности, а у всей семьи. А она велика, эта семья Романовых. Ветви этого генеалогического древа разрослись на благодатной русской почве. Император Николай I имел четырех сыновей и трех дочерей. У императора Александра II было шестеро сыновей и две дочери. Император Александр III отстал от своего отца совсем ненамного: у него было четыре сына и две дочери. У самого Николая II было четыре дочери и сын. И это дети царствовавших Романовых. Такой же плодовитостью отличались и братья и сестры русских монархов. Наличие большого количества детей было традицией правящего дома. Романовых в России было разве чуть меньше, чем Ивановых.
17-го марта 1918 года Михаил Романов был отправлен в ссылку в город Пермь.








286

Одновременно с Михаилом Александровичем большевики арестовали и выслали его
личного секретаря, англичанина Джонсона. В такой компании, да еще с двумя слугами, последний русский император приезжает в Пермь. Рядом, в Алапаевске, ничем, кроме своего монастыря, не примечательном уездном городе Пермской губернии, в ссылку собирают других Романовых. В местной городской школе находились: родная сестра русской императрицы великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Сергей Михайлович Романов и великие князья Иоанн, Игорь и Константин. Последним узником Алапаевска был князь Владимир Паллет (внук императора Александра II), родился он во втором браке своего отца великого князя Павла Александровича, он являлся великому князю Дмитрию Павловичу сводным братом. Будучи Романовым по крови, фамилию он носил другую – Паллет.
По приезде в Пермь сосланного туда Михаила Романова ждет его неприятный сюрприз. Местный Совдеп выносит постановление об аресте всех привезенных. Михаил возмущен и протестует. Отказавшись от верховной власти, он вынужден теперь просить о сохранении ему свободы. Он ведь так договорился, но это в итоге ничего не значит.
20-го марта 1918 года Михаил отправляет телеграмму Управляющему делами Совнаркома Бонг-Бруевичу. Получив ее, тот поставил рьяных пермских товарищей на место. Великому князю разрешено жить под надзором ЧК в гостинице “Королевские номера”.
Столь громкое название отель носил не за качество обслуживания, а по случаю. Раньше здание принадлежало некоему господину Королеву. Потом о нем забыли, а гостиницу назвали “Королевскими номерами”.
В ней Михаил и живет со своим секретарем Джонсоном и двумя слугами. Правда, недолго. В ночь с 12-го на 13-ое июня 1918 года в начале первого часа ночи к Михаилу Романову явились трое вооруженных в солдатской форме. Они предъявили ему какой-то ордер на арест, после чего вместе с великим князем и его секретарем куда-то уехали. Живыми Михаила Романова и Джонсона более никто не видел. Как будет выявлено уже белыми властями, захватившими Пермь позднее, их увезли в Мотевилиху, на завод, находящийся в нескольких километрах от Перми. Там претендента на русский трон №1 и Джонсона убили. Трупы бросили в заводскую доменную печь. Список убитых Романовых был открыт. Убийство великого князя Михаила Александровича и его секретаря англичанина Баройна Джонсона было осуществлено во главе чекистом Г.И. Мясниковым. Это была специально организованная Лениным акция – “генеральная репетиция цареубийства” и, возможно, мера устрашения для Николая II, чтобы он был более сговорчив в планировавшихся большевиками и Вильгельмом переговорах свергнутого русского царя с германцами. Если бы царь, пусть и отрекшийся, своей подписью скрепил условия Брестского мира, в Берлине вздохнули бы намного спокойней. Подписи Ленина и Сокольникова вряд ли рассматривались германскими юристами как вполне правомочные.












287


XXII



В начале мая 1918 года в Перми побывала жена великого князя – Наталья
Сергеевна Брасова. Не желая мириться со ссылкой, она решила переехать в Москву. По некоторым сведениям она встречалась с Лениным, просила разрешить им уехать за рубеж. Михаил Александрович страдал болезнью желудка, и ему необходимо было лечение заграницей. Но “Ильич” не разрешил.
В связи с известием об исчезновении из Перми Михаила Романова и в печати, и в обществе циркулировали самые противоречивые слухи. Новая газета передавала:
“Бывший великий князь Михаил Романов передан одному из сенаторов, находящихся в Омске для опубликования текста манифеста о своем восшествии на престол. Михаил Романов одновременно уведомит о своем восшествии на престол союзников”.
С другой стороны, хорошо знающие Михаила Романова лица, как, например, проживающий в доме рядом с ним в Гатчине бывший гласный петроградской городской
управы Шлейфер, решительно заявляет, что все слухи об исчезновении великого князя, о похищении его чехословаками, и о манифесте к народу, ему представляются вымыслом.
По словам Шлейфера, графиня Брасова (супруга великого князя), недавно вернувшаяся из Перми, рассказала о том, что послание и телеграмму от Михаила Романова она получила в Гатчине 15-го июня. Письмо, привезенное с нарочным, было датировано 12-го июня. Их этого видно, что еще в четверг Романов был в Перми. В письме и телеграмме он сообщает, что собирается переехать в специально нанятый им дом и просит приехать в Пермь жену. Накануне же, в субботу, Зиновьев на заседании Петроградского совета сообщил телеграмму о бегстве Романова. В воскресенье госпожа Брасова уехала в Петроград, была в понедельник в Смольном, но ничего положительного об исчезновении ее мужа из Перми узнать ей в Петрограде не удалось.
Лица, хорошо знающие Михаила Александровича, тем менее верят в манифест Михаила Романова, что бывший великий князь слишком далек от политики и ни при каких условиях не согласится, по их мнению, играть ответственной роли.
Сын Михаила Александровича, девятилетний мальчик, по слухам отвезен в Англию.
В то время как общественность горячо обсуждала исчезновение Романова, его уже не было в живых. Великий князь вместе со своим секретарем Джонсоном, как уже было сказано, были расстреляны полтора месяца назад, а пресса явно с подачи большевиков, морочила русскому читателю голову. Как будет делать это не раз.









288


XXIII


Для организаторов крушения России живой претендент на трон – это катастрофа. Это реальная возможность провала всей задуманной операции. Вокруг него могут сплотиться здоровые силы, и она будет спасена. Поэтому ни один из реальных, неоспоримых претендентов на русский престол пережить революцию не должен.
Поэтому и ликвидация Романовых начинается не с семьи отрекшегося императора. Те, кто планировал убийство членов русской правящей династии, хорошо знали правила наследования царского престола.
Именно Романовых убивали в том порядке, в каком они могли занять пустующий русский трон.
От момента отречения Николая до согласия Михаила отложить свое восхождение на престол до решения Учредительного собрания прошло около суток. Все это время Михаил II и был русским царем.
Именно Михаил II был последним русским императором.
Михаил Романов являлся основным претендентом на трон и убит он был из
Романовых первым.
Кто был вторым в печальном списке? Тот, кто являлся следующим по счету кандидатом в русские цари. Это был Алексей Николаевич, 14-летний сын Николая II, больной гемофилией. Тот факт, что его отец Николай II отрекся от трона за себя и за сына мог быть оспорен. Это тема отдельного юридического исследования: мог или нет отрекаться Николай II за сына. Поэтому в списке претендентов на престол Алексей Николаевич и сам Николай Романов могли занять №2 и №3 соответственно.


XXIV


Еще в апреле 1918 года в Екатеринбурге проходила 4-ая Уральская областная конференция РКП (б), на которой присутствовало 102 делегата от 57 местных организаций “партии нового типа”. Конференция одобрила действия партийного комитета и Областного совета, и в частном совещании большинство делегатов с мест высказывалось за необходимость скорейшего расстрела Романовых, чтобы в будущем предупредить все попытки к освобождению бывшего царя и восстановлению в России монархии. Под “Романовыми” подразумевались все члены императорской семьи. Даже если допустить их виновность (в чем только?), то при чем тут царские дети? Нужно сказать, что хотя палачами Августейшей семьи стали большевики, “процесс пошел” с подачи “благоверного” Временного правительства. Предатели-февралисты обвинили императрицу в измене, но после тщательной работы комиссии было установлено, что








289

никакой измены не было. Следовало освободить оклеветанную семью. Хотя Англия, сначала обещавшая убежище своим русским родственникам, и отказала им в нем, как впрочем, и Франция, спасенная от разгрома русским императором, возможность найти укрытие имелась. Только испанский король, находившийся в отдаленном родстве с русской императорской семьей, предлагал ей кров.
Что же касается большевиков, то их привычка валить с больной головы на здоровую, хорошо известна. Не они ли отдали немцам около трети территории Российского государства, разве не Ленин бросил лозунг о праве наций на самоопределение, вплоть до отделения? (лозунг, успешно разваливший Советский Союз, а теперь разваливающий на “удельные княжества” и современную Россию). Если же говорить о попытках спасти царскую семью, то они свелись к провокаторской роли чекистов. Их агент Борис Соловьев играл роль громоотвода, который притягивал к себе всех лиц, пытавшихся спасти Николая II и его семью, а также денежные средства, которые собирались монархистами с целью помочь семье в ее бедственном положении. Корнет Крымского полка Марков, связанный с Соловьевым, возможно, и не знал о предательской роли последнего.
2-го июля на заседании Совнаркома было принято решение о национализации имущества семьи Романовых. Решение тем более странное, что все их имущество несколько месяцев как было присвоено большевиками или разворовано революционным народом.


XXV


4-го июля 1918 года охрана ДОНа была изъята из рук Уральского Совета и передана ЧК. Авдеев и Мошкин были отстранены от охраны Дома общего назначения с официальной формулировкой их “морального разложения”, выразившегося в пьянстве и воровстве царских вещей.
Вместо слесаря Александра Дмитриевича Авдеева комендантом был назначен Яков Хаймович Юровский – чекист и комиссар юстиции Уральской области. Одновременно был смещен внутренний караул.
Арестанты думали, что эта смена произошла, чтобы прекратить кражи их имущества, которые при Авдееве были заурядным явлением. Кражи действительно прекратились, но не об имуществе Романовых заботились в Москве.
7-го июля Ленин распорядился, чтобы между председателем Уральского Совета Александром Белобородовым и Кремлем была установлена прямая связь ввиду “чрезвычайной важности”.
Юровский Янкель Хакимович (или как он называл себя по-русски Яков Михайлович Юровский) родился в 1878 году в городе Камске Томской губернии, по ремеслу часовой мастер, женат на С.А. Каганер (Марии Яковлевне), имел троих детей:








290

Римму, Александра и Евгения. С юных лет Юровский отличался практическим цепким умом, жестокостью, любовью к наживе и презрением к людям, даже близким.
В 1905 году вступил в РСДРП. Участвовал в революционной работе, несколько лет находился в эмиграции. После одного из арестов был выслан в административную ссылку в Екатеринбург, где и познакомился с Я.М. Яковлевым. Прекрасно знал Юровский и другого видного большевика – Ф.Э. Дзержинского.
После участия в екатеринбургском злодеянии Юровский не раз привлекался в качестве организатора профессиональных убийств. В частности, именно Юровскому была поручена ликвидация Ф. Каплан, тело которой должно было быть, по словам Свердлова, “уничтожено без следа”.
Свердлов во время своего приезда в Екатеринбург жил у Юровского на квартире и последующие взаимодействия Свердлова и Юровского заставляют предположить, что Юровский был членом свердловской команды, установившей на большевистском Урале свое господство.
Октябрьский переворот сделал из Юровского одного из главарей новой власти на Урале.
На момент доставки царской семьи в Екатеринбург, Янкель Юровский был председателем следственной комиссии Уральского областного ревтрибунала, товарищем комиссара юстиции, членом Коллегии областной Чрезвычайной комиссии, заведующим охраной города.
4-го июля 1918 года Юровский был назначен комендантом Дома особого назначения.
Приход Юровского означал начало организации екатеринбургского злодеяния.
Первое. Что сделал Юровский и его помощник Г.П. Никулин, это слепили внутреннюю охрану. Прибытие этой внутренней охраны вначале было воспринято царской семьей как реакция властей на хищения из имущества.
Жизнь царя и его семьи ухудшилась. Были изъяты драгоценности, как в царской семье, так и ее окружения, которые были сложены в коробку, опечатываемую печатью коменданта. Приостановлены преподношения продуктов для царской семьи из Ново-Тихвинского женского монастыря, разрешенные бывшим комендантом, разрешено было доставлять только молоко.
На просьбы доктора Боткина и повара Харитонова возобновить доставку продуктов, Юровский отвечал, что нужно привыкать жить не по-царски, а по-арестантски. Богослужение в Ипатьевском доме разрешалось примерно один раз в месяц. При Юровском последняя служба царской семьи была отслужена за два дня до гибели – 14-го июля 1918 года.
Юровский пробыл в качестве коменданта Ипатьевского дома всего 12 дней.
Вскоре Боткина привезли в военно-революционный комитет.
- Доктор, - произнес Мебиус, - революционный штаб решил Вас выпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страждущим людям. Для этого у нас достаточно возможностей. Вы можете возглавить больницу в Москве или открыть собственную
практику. Мы дадим Вам рекомендательные письма и охранную грамоту. Вас никто не








291

посмеет тронуть.
- Видите ли, господа, я дал государю императору честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного.
- Вы лично не несете никакой ответственности за проигранную войну, доктор! Вас ни в чем не упрекнуть…
- Прошу прощения, - перебил Боткин Мебиуса. – Разве государь отдал немцам треть страны? Под его командованием армия не отдала врагу ни пяди  земли.
- А Польша, а Курляндия… Кто отдал их? – возразил Мебиус, начинавший выходить из себя.
- Все это произошло при великом князе Николае Николаевиче. Если бы не его предательство и предательство пяти генерал-адъютантов, то война окончилась бы уже в прошлом году. Причем победой России и ее союзников.
- Не забывайте, доктор Боткин, Вы не судья, мы не подсудимые! Должен Вас предупредить, что Вы можете разделить участь царской семьи, если не послушаетесь совета. А участь ее довольно печальная.
Уставившись в пол, доктор некоторое время молчал. О чем именно он думал, мы не знаем. Можем только предполагать. Скорее всего, он все давно решил для себя. Конечно, ему было жаль своих детей. Но ведь они останутся живы. А он – как может он жить дальше, если предаст царских детей, их родителей, от которых все эти десять лет он не видел ничего, кроме доброты и ласки? Что подумал бы о нем сын Дмитрий, погибший за веру и отечество без малого четыре года назад? Что подумал бы о нем его первенец Сереженька, умерший в полугодовалом возрасте? Доктору вспомнились трогательные сцены. Один тяжело раненый офицер, когда государь приколол ему к больничной рубахе Георгиевский крест 1-ой степени, поцеловал царю руку и со счастливой улыбкой умер. А как безропотно умирали солдатики на японской войне, да и не на последней Великой. Увы, все их жертвы оказались напрасными! И Нагорный, и Седнев – простые крестьяне, по слухам, уже расстреляны. За отказ предать царя и его месью. Неужели же он, Евгений Боткин, дворянин, кавалер пяти российских и одного болгарского орденов, генерал, лейб-медик императорской семьи, изменит своему слову и присяге?
Словно поняв ход мыслей доктора, помощник председателя произнес:
- К чему Вам жертвовать собой, доктор? Вы же всегда придерживались либеральных взглядов?
- В молодости я был даже атеистом, - ответил Евгений Сергеевич, пожимая плечами. – Но Господь наставил меня на путь Свой. Дорогой ценой я заплатил за модный в то время атеизм. А человек верующий не может не быть монархистом. Я благодарен Вам за то, что Вы озабочены моей судьбой. Но помогите этой несчастной семье, которая не ропщет и несет свой крест. Вы сделаете хорошее дело. В том доме, откуда Вы меня привели сюда, живут великие души России, которые облиты грязью политиков.
Собеседники лейб-медика, на которых его слова, видимо, произвели впечатление, с минуту молчали.
- Благодарю вас, господа, но я остаюсь с государем императором.








292

Коротко кивнув, доктор Боткин повернулся к выходу. Члены революционного штаба поклонились в ответ.
- Мы сожалеем, доктор, - сказал один из работников революционного штаба. – В таком случае поезжайте опять назад. Вы еще можете передумать.


XXVI


Последние недели земной жизни царской семьи проходили в обычном для екатеринбургского периода режиме: редкие прогулки, чтение книг, вечерний чай и карты.
В те дни в Екатеринбурге стояла жара. В Ипатьевском доме, с наглухо закрытыми окнами, становилось невыносимо душно. Государь обратился с просьбой открыть окна для проветривания, в чем ему было отказано.
В Екатеринбурге состояние здоровья узников Ипатьевского дома резко ухудшилось. Цесаревич постоянно болел, его мучили боли в колене, следствие его тяжелой болезни – гемофилии. Фактически постоянно, с редкими периодами улучшения. Наследник страдал все время пребывания в Екатеринбурге и практически не мог самостоятельно ходить. На прогулку выносили его на руках. Нервное перенапряжение сказалось и на железном здоровье императора Николая II. У него болели часто ноги и поясница, спал он плохо. Самочувствие было кислое. Иногда болел от геморроидальных шишек, что заставляло его ложиться на кровать.
Начиная с 17-го июня, пищу для царской семьи стал готовить повар Харитонов непосредственно в доме Ипатьева. Еду готовили два раза в день. Великие княжны учились у Харитонова приготовлению некоторых блюд. Они по вечерам месили муку, а по утрам пекли хлеб.
По роковому стечению обстоятельств почти все члены царской семьи встретили в Екатеринбурге свой последний день рождения: император Николай II – 19-го мая – 50 лет, императрица Александра Федоровна – 8 июня – 46 лет, великая княжна Татьяна Николаевна – 12-го июня – 21 год, великая княжна Анастасия Николаевна – 18-го июня – 17 лет, великая княжна Мария Николаевна – 27-го июня – 19 лет. Четыре месяца не дожила до своего 23-летнего возраста великая княжна Ольга Николаевна – 16-го ноября, и 13 дней не дожил до своего 14-летия наследник цесаревич великий князь Алексей Николаевич.


XXVII


14-го июля 1918 года, за два дня до убийства, состоялось последнее богослужение в








293

жизни царской семьи. Была отслужена обедница. Служил настоятель Екатеринбургского собора – отец Иоанн Сторожев. Отец Иоанн Сторожев служил обедню в Доме особого назначения второй раз. В первый раз это было 20-го июня, когда комиссаром еще был Авдеев. Тогда отец Иоанн обратил внимание на бросающийся в глаза болезненный вид наследника цесаревича, который был бледен до такой степени, что казался прозрачным. Государь был одет в гимнастерку защитного цвета без погон, с орденом святого Георгия на груди. Николай Александрович произвел на него впечатление своей твердой походкой, своим спокойствием, и особенно, своей манерой пристально и твердо смотреть в глаза. Никакой утомленности или следов душевного угнетения не проявлялось. Появились только в его бороде едва заметные седые волосы. Что особенно останавливало его внимание, так это та исключительная, прямо сказать, почтительность к носимому отцом священническому сану, с которой отдавали каждый раз поклон все члены семьи Романовых в ответ на его молчаливое приветствие при входе в зал и затем по окончании богослужения.
14-го июля отец Иоанн не должен был проводить богослужение в Ипатьевском доме, должен был служить другой священник, отец Анатолий Меледин. Однако часов в 8 утра 14-гоиюня к нему на квартиру постучали. Отворив дверь, Сторожев увидел солдата, который уже приходил к нему 2-го июня, с требованием явиться в дом Ипатьева для службы там обедницы. На этот раз солдат повторил то же самое требование, заявив, что священника требует комендант в дом Ипатьева, чтобы служить обедню. На возражение Сторожева, что должен служить отец Анатолий, солдат ответил:
- Меледин отменен, за Вами прислано.
Когда отец Иоанн и дьякон Буймиров вошли в комендантскую Дома особого назначения, то Юровский пригласил их  в зал для служения. Вперед в зал прошел отец Иоанн, затем диакон и Юровский. Одновременно из двери, ведущей во внутренние комнаты, вышел Николай Александрович с двумя дочерьми. Юровский спросил Николая Александровича:
- Что, у Вас все собрались?
Николай Александрович ответил твердо:
- Да – все.
Впереди, за аркой, уже находилась Александра Федоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-качалке, одетый в куртку с матросским воротником. Он был бледен, но уже не так, как при первом его посещении служения, вообще выглядел бодрее. Более бодрый вид имела и Александра Федоровна. Она была одета в то же платье, что и 20-го мая. На Николае Александровиче был такой же костюм, что и в первый раз. Татьяна Николаевна, Ольга Николаевна, Анастасия Николаевна, Мария Николаевна были одеты в черные юбки и белые кофточки. Волосы у них на голове подросли и теперь доходили сзади до уровня плеч.
Николай Александрович и все его дочери были в угнетенном духе, но все производили впечатление, как бы утомленных. Члены семьи Романовых и на этот раз разместились во время богослужения так же, как и 20-го мая. Только теперь кресло Александры Федоровны стояло рядом с креслом Алексея Николаевича дальше от арки,








294

несколько позади его. Позади Алексея Николаевича стали Татьяна Николаевна (она потом подкатила его кресло, когда после службы они прикладывались к кресту), Ольга Николаевна и, кажется, Мария Николаевна, Анастасия Николаевна стояли около Николая Александровича, занявшего обычное место у правой арки стены.
За аркой, в зале, стояли доктор Боткин, девушка и трое слуг: один высокого роста, другой низенький и полный, и третий молодой мальчик. В зале, у того же дальнего углового окна, стоял Юровский. Больше на богослужении в этих комнатах никого не было.
Стол с иконами стоял на своем месте: в комнате за аркой. Впереди стола, ближе к переднему углу, поставлен был большой цветок, и среди ветвей его помещена икона, именуемая “Нерукотворный Спас”, обычного письма без ризы. По-прежнему на столе находились образки-склодни, икона “Знамение Пресвятой Богородицы”, “Достойно есть” и справа, больших в сравнении с другими размеров, писанная масляными красками, без ризы, икона Святителя Иоанна Тобольского.
Став на свое место, отец Иоанн с диаконом начали последование обедницы… По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие “Со святыми упокой”. Почему-то на этот раз диакон вместо прочтения запел молитву, стал петь и отец Иоанн, несколько смущенный таким отступлением от устава. Но едва они запели, как отец услышал, что стоящие позади их члены семьи Романовых опустились на колени, и здесь вдруг ясно отец Иоанн ощутил то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва. Еще в большей степени дано было пережить это, когда в конце богослужения отец Иоанн прочел молитву Богоматери, где в высоко поэтических, трогательных словах выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей, дать ему силы достойно нести ниспосланный от Бога крест.
После богослужения все приложились к святому кресту, причем Николаю Александровичу и Александре Федоровне отец Иоанн вручил по просфоре (согласие Юровского было заблаговременно получено). Когда отец выходил и шел очень близко от бывших великих княжон, он услышал едва уловимые слова:
- Благодарю.


XXVIII


Нравственная чистота поднимала царскую семью на недосягаемую высоту, и все усилия ее тюремщиков сломить дух ее, были тщетны. Между тем, готовя злодеяние, враг понимал, что ему необходимы хоть какие-нибудь объяснения грядущего убийства. Так появляется известная “переписка офицера” с жильцами Ипатьевского дома, сочиненная чекистом И.И. Родзинским и членом Уральского Совета П.Л. Войковым (Вайнером). Письмо составлялось вместе с Белобородовым. В письме сообщалось о скором падении Екатеринбурга и предполагалось подготовиться к побегу ночью определенного дня.








295

Записку, переведенную на французский язык Войковым и переписанную набело красными чернилами красивым почерком Исая Родзинского, через одного из солдат охраны передали царице. Ответ не застал себя долго ждать. Сочинили и послали второе письмо. Наблюдение за комнатами показало, что две или три ночи семья Романовых провела одетыми – готовность к побегу была полной. Юровский доложил об этом Совету Урала. Были и другие спектакли.
Пришел 13-го июня комендант Авдеев и долго разговаривал с Боткиным. По его словам, он и областной Совет опасаются выступлений анархистов, и поэтому может быть царской семье скорый отъезд, вероятно, в Москву. Он просил подготовиться к отбытию. Немедленно начали укладываться, но тихо, чтобы не привлекать внимания чинов караула по особой просьбе Авдеева. Около 11 часов вечера он вернулся и сказал, что об анархистах ничего неизвестно, и поэтому царской семье необходимо остаться по-бивачному, ничего не раскладывать. Через несколько дней после ужина, слегка навеселе, он объявил Боткину, что анархисты схвачены, и что опасность миновала, и отъезд отменяется.
Летом 1918 года усиленно распускались слухи об убийстве царской семьи. Эти слухи усиленно проводились немцами, Лениным, американцами, французами и англичанами. Так как эти слухи активно проверялись, значит, выше названные силы были осведомлены о реальной возможности убийства и относились к этой возможности серьезно. Однако они были уверены, что убийства царской семьи, по крайней мере, в ближайшее время не будет, и что все разговоры об этом являются слухами. Большинство членов Уральского Совета также не знали о готовящемся убийстве. О том, что убийство будет совершено, причем совершено именно в ночь с 16-го на 17-ое июля 1918 года, знала очень небольшая группа людей, которой руководил Свердлов, та группа, которая и была инициатором и автором дезинформации.
Распространение слухов об убийстве царской семьи было выгодно именно этой группе, так как неоднократными опровержениями “слухов” об убийстве государя и цесаревича она добивалась того, что когда убийство всей царской семьи было на самом деле осуществлено, многими сообщение об этом было воспринято как очередная “утка”.


XXIX


По возвращении из Москвы Ш.И. Голощекина поздно вечером 14-го июля состоялось заседание узкого круга большевистских лидеров Урала, представлявших обком РКП (б), президиум Облсовета и Военно-революционного Комитета. На нем в целях дезинформации было доведено не решение центра убить царскую семью, а требование Ленина вывезти ее в Москву “для суда”. Естественно, что Голощекин не мог объявить всем членам Уральского Совета, среди которых были и сторонники Ленина, что существует тайный приказ Свердлова об убийстве царской семьи. Последнее означало бы








296

открыто противопоставить себя приказам Ленина.
Вместе с тем, вернувшись из Москвы, Голощекин привез от Свердлова устное распоряжение: “Романовы должны оставаться в Екатеринбурге под усиленной охраной. Перевоз их в другое место несвоевременен, а выпуск заграницу совершенно исключен. Это было бы угрозой революции, так как реакционеры не замедлят уговорить царя или кого-нибудь другого из семьи возглавить контрреволюционное наступление. “Есть даже угроза, - сказал Свердлов, - что, пользуясь несознательностью народа и его симпатиями к Алексею, вопреки отречению, его могут объявить царем, и это даст им крупный шанс на успех. В силу этого режим Романовых должен быть такой, который сделает все попытки к их освобождению невозможными. А в критический момент они все должны тайно и бесследно исчезнуть”.
Голощекин встретился с очень небольшим кругом лиц, в том числе и Юровским, и передал им тайный приказ Свердлова быть готовыми к убийству в самое ближайшее время. Точная дата должна была быть сообщена Свердловым дополнительно.
С 15-го июля началась непосредственная подготовка к злодеянию. В этот день Юровский приказал послушнице Ново-Тихвинского монастыря Антонине (Трипиной) принести на следующий день полсотни яиц и четверть молока, яйца упаковать в корзину. Он сказал, что эти яйца и молоко пойдут на корм царской семье, а реально они предназначались на харчи убийцам (следователь найдет скорлупу от этих яиц около Гнилой Ямы).
16-го июля из Ипатьевского дома был забран племянник к тому времени уже расстрелянного большевиками И.Д. Седнева – Леонид. Его перевели в дом Попова, где располагалась охрана ДОНа. Теперь некому было катать в коляске наследника. Царской семье сообщили, что мальчика отправили навестить дядю, но он сбежал.
Приказ об уводе Седнева был передан Юровскому Голощекиным.
Командир военной дружины Верх-Исетского завода П.З. Ермаков должен был обеспечить уничтожение либо надежное сокрытие трупов.


XXX


В эти дни Голощекиным готовится оправдательный документ о расстреле царской семьи.
Первоначальный текст, не имевший поправок, был таков: “Ввиду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала и ввиду того, что коронованному палачу удается избежать народного суда (раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя), президиум Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Урала, исполняя волю революции, постановил расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых насилиях над русским народом. В ночь с 16-го на 17-ое июля приговор этот приведен в








297

исполнение”.
При изучении текста этого предложения замечается следующее. Первоначально, видимо, в обеих этих двухзначных цифрах “16” и “17” черным карандашом были написаны только одни (занимающие в этих двухзначных числах места десятков). Цифры же “6” и “7”, видимо, не были написаны совсем. По крайней мере, они не замечаются ни простым глазом, ни через лупу.
Для них человек, писавший текст черным карандашом, оставил в тексте пустое место. Затем пустые места были заполнены написанием цифр “6” и “7”, но эти цифры написаны уже не карандашом, а красными чернилами, коими также обведены изображения единиц “1” в обоих числах по карандашному тексту. После этого эти цифры “16” и “17” были зачеркнуты черными чернилами и вместо них наверху написаны слова: “шестнадцатого” и “семнадцатого”.
То есть тот человек, который составлял этот текст, получил точную дату убийства непосредственно в самый его канун, хотя о том, что преступление произойдет до 20-го июля, ему было известно заранее.


XXXI


.Юровскому было поручено выбрать место уничтожения трупов и разработать мероприятия по заметанию следов преступления.
Юровский появился в урочище “Четыре брата” на площадке возле открытой шахты (то есть там, где уничтожали тела царской семьи) за несколько дней до 17-го июля. Юровский рекогносцировал места уничтожения тел царской семьи в присутствии двух мадьяр, одетых в австрийскую солдатскую форму, а также с ним был некий Ермаков. Юровский с сопровождавшими лицами в урочище “Четырех братьев” подъехал к людям, которые рыли шуфты. Руководил ими горный техник И.А. Фесенко.
Юровский поинтересовался, чем последние занимаются. Фесенко рассказал ему, что они по заданию Верх-Исетского завода занимаются разведкой местонахождения руд.
Тогда Юровский спросил его, можно ли будет проехать по этой дороге на Коптяки и далее на автомобиле-грузовике, и при этом объяснил, что ему нужно будет провезти 500 пудов хлеба (то есть 8 тысяч кг). Фесенко ответил, что проехать можно, так как дорога хорошая. Ответил ему так просто, не думая, какая там дорога на самом деле. Проехав в сторону Коптяков, Юровский и его сопровождающие вскоре вернулись.














298


XXXII


Было решено, что казнь произойдет в доме Ипатьева. Трупы будут отвезены на грузовиках в Коптяковский лес и там сожжены. Войков приказал своему секретарю Зимину затребовать в центральной аптеке серную кислоту и бензин, чтобы ускорить и облегчить уничтожение трупов. 14-го июля Юровский и Войков отправились в Коптяковский лес, находящийся в 20-ти километрах от Екатеринбурга. Там они выбрали две поляны, где  трупы должны были быть свалены в кучу наподобие бревен, и две шахты, куда должен был быть сброшен пепел и остатки. Это не представляло никакой трудности: окрестности Екатеринбурга изобилуют лесами и шахтами. Дороги – пустынны.
Главной задачей было казнить Николая, его семью и челядь наиболее быстрым способом. Это было не так легко сделать. Охрана дома состояла из ненадежных людей. Они могли проболтаться. Юровский даже предложил ликвидировать несколько охранников, чтобы быть уверенным в сохранении тайны. Но Белобородов категорически возражал. Это были рабочие Злоказовской фабрики. Их ликвидация могла вызвать настоящий бунт в городе.
Днем 16-го июля Белобородов выглядел очень нервным. Он предложил Войкову после обеда отправиться с Ермоловым в Ипатьевский дом посмотреть, все ли идет там хорошо. Вечером Войков доложил, что все приготовления закончены. Отряд ЧК, состоящий из латышей и венгров и десяти членов районного комитета партии, должен был участвовать в казни.
После назначения Юровского комендантом ДОНа через несколько дней люди из Чрезвычайной следственной комиссии прибыли в дом Ипатьева. Их было 10 человек. Их имущество привозилось на лошадях. Прибыли все эти люди из Американской гостиницы. Из числа прибывших пятеро было не русских, а пятеро русских. Эти пятеро чисто говорили по-русски, но плохо.
Всех этих прибывших из Американской гостиницы людей все безразлично называли почему-то “латышами”. “Латышами” их называли, так как они были не русские, но действительно ли они были латыши, никто этого не знал. Вполне, может, они были и не латыши, а, например, мадьяры.
Накануне убийства в Ипатьевский дом прибыла специальная команда во главе с каким-то уполномоченным из Москвы, который и руководил убийством царской семьи. Этого человека просто называли евреем с черной, как смола, бородой, или “раввином”, но общая совокупность свидетельств указывает на то, что это был человек определенного духовного звания.










299


XXXIII


Утро 16-го июля выдалось пасмурным, но позже выглянуло солнце, в последний раз для царской семьи. День начался, как обычно. Утром, как всегда, пришел Юровский и принес яйца, якобы для наследника. Примерно с 15 до 16 часов дня состоялась прогулка государя, наследника цесаревича и великих княжон, кроме Ольги Николаевны, в садик Ипатьевского дома.
Пока император Николай II и его дети совершали прогулку, императрица и великая княжна Ольга Николаевна занимались домашними делами.
После прогулки великая княжна Татьяна Николаевна читала императрице Александре Федоровне Библию, а именно книги пророков Амоса и Авдия.
В 20 часов вечера царская семья и ее свита сели ужинать. После ужина император и императрица по обыкновению играли в карточную игру – безик. В 22 часов 30 минут семья легла спать. Заснули очень поздно.
В 8 часов вечера 16-го июля комендант Юровский приказал начальнику охраны ДОНа отобрать в команды и принести ему все револьверы, в том числе и у стоявших на постах, всего было собрано 12 штук. Когда начальник охраны принес револьверы в канцелярию коменданта, тот объявил ему:
- Сегодня придется всех расстрелять. Предупреди членов команды, чтобы не тревожились, если услышат выстрелы охраны.
Начальник понял, что Юровский говорит о расстреле всей царской семьи и живших при них доктора и слуг, но не спросил, когда и кем был отдан приказ о расстреле.
Еще днем, находившийся в доме мальчик-поваренок, по распоряжению Юровского был переведен в помещение караульной команды (дом Попова).
В нижнем этаже дома Ипатьева находились латыши из латышской команды и поселившиеся тут после вступления Юровского в должность коменданта. Было их человек 10. Никто их фамилий не знал.
Часов в 10 вечера начальник охраны довел до команды согласно распоряжению Юровского, чтобы последние не беспокоились, если услышат выстрелы. О том, что предстоит расстрел царской семьи, начальник охраны предупредил только разводящего Ивана Старкова.
16-го июля 1918 года часа в 2 днем к Юровскому приходил Голощекин и передал постановление исполнительного Комитета о том, чтобы казнить Николая II. Однако могут измениться обстоятельства, казнь начинать после того, как приедет автомобиль с людьми, который привезет пароль “трубочист”. После пароля этим людям нужно отдать трупы, которые они похоронят и ликвидируют все следы.
Выполнив все соответствующие поручения, все ждали, когда привезут сигнал “трубочист”. Однако ни в 12, ни в 1 час ночи автомобиль не приезжал, никто с сигналом








300

не приходил, а время шло. Ночи короткие. Юровский уже подумал, что в этот день казнь не состоится. Однако в час ночи 30 минут постучали в ворота. Это приехал автомобиль с людьми, который привез сигнал “трубочист”, то есть сигнал расстрела царской семьи и ее свиты. Это были двое из ЧК: Ермаков и Медведев. Юровский, Ермаков и Медведев идут вместе в ДОН, поднялись на второй этаж в комендантскую комнату – здесь их ждал еще один чекист – Никулин. Закрыли дверь и долго сидели, не зная, с чего начать. Надо было как-то скрыть от Романовых, что их ведут на расстрел. Да и где расстреливать? Кроме того, их всего четверо, а Романовых с лейб-медиком, поваром, лакеем и горничной – 11 человек!
Жарко. Ничего они не могут придумать. Может быть, забросать комнаты гранатами? Не годится – грохот на весь город, еще подумают, что чехи ворвались в Екатеринбург. Юровский предложил второй вариант: зарезать всех кинжалами в постелях. Даже распределили, кому кого прикончить. Ждут, когда уснут. Юровский несколько раз выходит к комнатам царя с царицей, великих княжон, прислуги, но все бодрствуют – кажется, они встревожены увозом поваренка.
Перевалило за полночь, стало прохладнее. Наконец, во всех комнатах царской семьи погас свет, видно, уснули. Юровский вернулся в комендантскую и предложил третий вариант: посреди ночи разбудить Романовых и попросить их спуститься в комнату
первого этажа под предлогом, что на дом готовится нападение анархистов, и пули при
перестрелке могут случайно залететь на второй этаж, где жили Романовы (царь с царицей и Алексей проживали в угловой, а дочери – в средней комнатах с окнами на Вознесенский переулок). Реальной угрозы нападения анархистов в эту ночь не было, так незадолго перед этим чекисты с Исаем Родзинским разогнали анархистов в особняке инженера Железнова (бывшее коммерческое собрание) и разоружили анархистские дружины П.И. Жебенева.
Выбрали комнату в нижнем этаже рядом с кладовой, всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка (второе от угла дома), обычные полосатые обои, сводчатый потолок, тусклая электролампочка под потолком. Решают поставить во дворе снаружи дома (двор образован внешним дополнительным забором со стороны проспекта и переулка) грузовик и перед расстрелом завести мотор, чтобы шумом заглушить выстрелы в комнате. Юровский ранее предупредил караульную охрану, чтобы не беспокоились, если услышат выстрелы внутри дома. Затем раздали наганы латышам внутренней охраны – они сочли разумным привлечь их к операции, чтобы не расстреливать одних членов семьи Романовых на глазах у других. Двое латышей отказались участвовать в расстреле. Начальник охраны вернул их наганы в комендантскую комнату. В отряде осталось семь человек латышей.
Далеко за полночь Юровский проходит в комнаты доктора Боткина и царя, просит одеться, умыться и быть готовыми к спуску в полуподвальное укрытие. Примерно с час Романовы приводят себя в порядок, после чего, наконец, - около трех часов ночи – они готовы. Юровский предлагает взять оставшиеся пять наганов. Ермаков берет два нагана и засовывает их за пояс, берет наган Никулин, а Медведев отказывается, так как у него и так два пистолета: на поясе в кобуре американский “кольт”, а за поясом бельгийский “браунинг”. Оставшийся револьвер берет сначала Юровский (у него в кобуре








301

десятизарядный “маузер”), но затем отдает его Ермакову, и тот затыкает себе за пояс третий наган. Все невольно улыбаются, глядя на его воинственный вид. Выходит на лестничную площадку второго этажа. Юровский ушел в царские покои, затем возвращается. Следом за ним гуськом шли Николай II (он нес на руках Алексея, у мальчика несвертывание крови, он ушиб где-то ногу и не может пока ходить сам). За царем шла, шурша юбками, затянутая в корсет, царица, следом четыре дочери (из них в лицо Медведев знал только младшую, полненькую Анастасию, и постарше - Татьяну, которую по-кинжальному варианту Юровского поручали ему, пока он не выспорил себе у Ермакова самого царя). За девушками шли мужчины: доктор Боткин, повар, лакей, несла белые подушки высокая горничная царицы. На лестничной площадке стояло чучело медведицы с двумя медвежатами. Почему-то все перекрестились, проходя мимо чучела, перед спуском вниз. Вслед за процессией проследовали по лестнице Медведев, Никулин, семеро латышей (у двух из них за плечами винтовки с примкнутыми штыками), которые завершали это шествие с Ермаковым.
Когда все вышли в нижнюю комнату (в доме очень странное расположение ходов, поэтому им пришлось сначала выйти во внутренний двор особняка, а затем опять войти в первый этаж), то оказалось, что комната очень маленькая.
Войдя в пустую комнату, Александра Федоровна спросила:
- Что же и стула нет? Разве и сесть нельзя?
Юровский с Никулиным принесли три стула – последние троны приговоренной династии. На один из них, ближе к правой арке, на подушечку села царица. За ней стали три старшие дочери. Младшая Анастасия, почему-то отошла к горничной, прислонившейся к косяку запертой двери в следующую комнату – кладовую. В середине комнаты поставили стул для наследника, правее сел на стул Николай II, за креслом Алексея встал доктор Боткин. Повар и лакей почтительно отошли к столбу арки в левом углу комнаты и стали у стенки. Свет лампочки настолько слаб, что стоящие у противоположной закрытой двери две женские фигуры временами кажутся силуэтами, и только в руках горничной отчетливо белеют две большие подушки.
Романовы совершенно спокойны – никаких подозрений. Николай II, царица и Боткин внимательно разглядывают Медведева с Ермаковым, как людей новых в этом доме. Юровский отзывает Медведева, и оба выходят в соседнюю комнату. Теперь слева от Ермакова против царевича Алексея стоит Никулин, против Ермакова – царь, справа от Ермакова место Юровского, за ними пустое пространство, где должен стать отряд латышей.
Стремительно входит Юровский и становится на предназначенное для него место. Царь вопросительно смотрит на него. Слышно зычный голос Юровского:
- Попрошу всех встать!
Легко, по-военному, встал Николай II. Зло сверкнув глазами, нехотя поднялась со стула Александра Федоровна. В это время вошел и выстроился как раз против нее и дочерей отряд латышей. Пять человек в первом ряду и двое с винтовками – во втором. Царица перекрестилась. Стало так тихо, что со двора через окно слышно, как тарахтит мотор грузовика. Юровский на полшага вышел вперед и обращается к царю:








302

- Николай Александрович! Попытки Ваших единомышленников спасти Вас не увенчались успехом. И вот, в тяжелую годину для Советской республики…, - Юровский повысил голос и рукой рубил воздух, - … на нас возложена миссия, покончить с домом Романовых!
Послышались женские крики:
- Боже мой!
- Ах! Ох!
Николай II быстро бормочет:
- Господи, Боже мой! Господи, Боже мой! Что же это такое?
- А вот что такое! – говорит Юровский, вынимая из кобуры маузер.
- Так нас никуда не повезут? – спрашивает глухим голосом Боткин.
Юровский хочет ему что-то ответить, но Медведев уже спускает курок своего браунинга и всаживает первую пулю в царя. Одновременно с его вторым выстрелом раздается первый залп латышей и его товарищей справа и слева. Юровский и Ермаков также стреляют в грудь Николая II, почти в ухо.
На пятом выстреле Медведева Николай II свалился снопом на спину.
Женский визг и стоны: падал Боткин, у стены осел лакей и свалился на колени
повар. Белая подушка двинулась от двери в правый угол комнаты. В пороховом дыму от
кричащей женской группы метнулась к закрытой двери женская фигура и тут же упала, сраженная выстрелами Ермакова, который палил уже из второго нагана. Слышно было, как лязгают рикошетом пули от каменных столбов, летала известковая пыль. В комнате ничего не видно из-за дыма – стрельба шла уже по еле видным падающим силуэтам в правом углу. Затихли крики, но выстрелы еще грохотали – Ермаков стрелял из третьего нагана. Слышен голос Юровского:
- Стой! Прекратить огонь!
Тишина. Звенело в ушах. Кого-то из красноармейцев ранило в палец руки и в шею – то ли рикошетом, то ли в пороховом тумане латыши из второго ряда из винтовок обожгли пулями. Редеет пелена дыма и пыли. Юровский предлагает Медведеву и Ермакову, как представителям Красной Армии, засвидетельствовать смерть каждого члена царской семьи. Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский крик:
- Слава Богу! Меня Бог спас!
Шатаясь, поднималась уцелевшая горничная – она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны, тогда двое с винтовками подошли к ней через лежащие тела и штыками прикололи горничную. От ее предсмертного крика очнулся и часто застонал легко раненый Алексей – он лежал на стуле. К нему подошел Юровский и выпустил три последние пули из своего “маузера”. Парень затих и медленно сполз на пол к ногам отца. Медведев с Ермаковым щупают пульс у Николая – он весь изрешечен пулями, мертв. Осмотрели остальных и достреляли из “кольта” и ермаковского нагана еще живых Татьяну и Анастасию. Теперь все бездыханные.
По окончании убийства Юровский послал начальника охраны в караулку за








303

людьми, чтобы смыть кровь в комнате. По дороге в дом Попова Медведеву попали бегущие навстречу разводящие Иван Старков и Константин Добрынин. Последний из них спросил начальника охраны:
- Застрелили Николая II? Смотри, чтобы вместо него кого другого не застрелили: тебе отвечать придется.
Начальник охраны ответил, что Николай II и вся его семья убиты.
Из караулки начальник привел человек 15. К Юровскому подошел начальник охраны и доложил, что он привел красноармейцев внутренней охраны для переноски трупов и одеяла, на которых можно носить до автомашины. Юровский поручает Медведеву проследить за переносом трупов и погрузкой в автомобиль. Красноармейцы вынесли труп императора во двор. Медведев идет за ними. На выходе Медведев уводит Никулина – тот смертельно бледен и его рвало. Медведев спросил, не ранен ли он, но Никулин молчит и машет рукой.
Около грузовиков Медведев встречает Филиппа Голощекина:
- Ты где был? – спросил его Медведев.
- Гулял по площади. Слушал выстрелы. Было слышно, - нагнулся Голощекин над царем.
- Конец, говоришь, династии Романовых?! Да…
Красноармеец принес на штыке комнатную собачонку Анастасии. Когда Медведев 
с Голощекиным шли мимо двери (на лестнице второго этажа) из-за створок раздавался протяжный жалобный вой – последний салют императору Всероссийскому. Труп песика бросили рядом с царским трупом.
- Собакам – собачья смерть! – презрительно сказал Голощекин.
Приведенные начальником охраны люди, сначала занялись переноской трупов убитых на поданный к парадному подъезду грузовой автомобиль. Трупы выносили на носилках, сделанных из одеял, натянутых на оглобли, взятые со стоящих во дворе саней. Сложенные в автомобиль трупы, завернули в кусок солдатского сукна, взятый из маленькой кладовой, находящейся в сенях нижнего этажа. В автомобиле лежали одеяла.
Шофер автомобиля был злоказовский рабочий Лоханов. На грузовик сели Петр Ермаков и другой член Чрезвычайной комиссии и увезли трупы.
Кровь в комнате и во дворе замыли и все привели в порядок. В три час ночи все было окончено, и Юровский ушел к себе в канцелярию, а Медведев – к себе в комнату.
Вначале предполагали бросить трупы в шахту и засыпать их. Время было половина пятого утра. Но затем решено было хоронить трупы тут же у дороги. Трупы свалили на землю. Голощекин с прибывшим москвичом настаивали, чтобы их сделали неузнаваемыми.
- Если их найдут, народ сделает из них святыню.
Обыскав расстрелянных, нашли в лифчиках, корсетах, платьях царицы и дочерей много зашитых драгоценностей. У Романова, кроме нательного креста (на цепочке которого были надеты медальон и перстень), наполненного фотографиями портсигара, запонок и часов, никаких драгоценностей не обнаружили. Москвич предложил лучше сжечь трупы.








304

Чтобы ускорить процесс сжигания трупов, Юровский поехал на машине в
Екатеринбург за серной кислотой и керосином. Привез бочку керосина, 10 пудов кислоты и три бочки со спиртом, а также топоры…
Прежде всего, Исаак Голощекин по требованию москвича отделил у царя, царицы и наследника головы. При отделении голов с шеи были сорваны фарфоровые иконы, их швырнули далеко в траву котлована и в костер они не попали. Отделенные головы были помещены в банки со спиртом, то есть, заспиртованы, упакованы в деревянные ящики и отправлены Свердлову в качестве безусловного подтверждения, что указания изуверов в точности выполнены изуверами на месте. Палачи решили сжечь обезглавленные трупы. Разрубили царя, царицу и наследника на части. Фрагменты их тел бросили на кучу веток, облили керосином и подожгли. Костер из сырых веток разгорался долго, и было ясно, чтобы сжечь всех, потребуется много времени. Тогда Голощекин предложил остальные трупы закопать. Для этого была вырыта большая могила. Два метра в глубину и три в ширину. Трупы свалены в яму, лица и тела облили серной кислотой.
Пока устраивали общую могилу, фрагменты тел на костре никак не хотели гореть. Большая часть фрагментов царя сползла из костра. Голощекин согласился бросить этот фрагмент царского тела в общую могилу.
Затем поверх тел набросали извести, на них доски и засыпали землей.
Москвич спросил у Голощекина:
- А Вы знаете, как спрятали от монголов труп Чингисхана?
- Интересно послушать, - поинтересовался Голощекин.
- Похоронили его в степи, и по могиле прогнали большое стадо лошадей. До сей поры не отыщут место его захоронения.
- И что будем делать?
- Машина пускай по этому месту проедет взад и вперед и секрет никогда не будет обнаружен.
Голощекин с москвичом, забрав кожаные ящики с заспиртованными головами, уехали в Екатеринбург.
Юровский тоже уехал “наводить порядок” в Ипатьевском доме. В особняке Ипатьева все следы расстрела на лестнице уничтожены, попорченные попадавшими пулями стенки заделаны и покрашены в прежний цвет. Никто этого не заметил, так как нарочно кое-где поцарапали ее. Следы в подвале уничтожены быть не могли из-за нехватки времени и не хотели к тому же пускать туда маляров, так как Юровский уговорил всех молчать о беспорядочном расстреле, произошедшем только по его вине, он догадался испортить пулями всю стенку подвала, где предполагалось провести расстрел.
Утром Юровский вместе с Ермаковым прибыли проверить, сгорели ли трупы царицы и наследника.
Их постигло разочарование, обнаружили потухший костер и сидящую бездеятельную охрану, которая не смогла поддержать огонь.
Юровским было принято решение, недогоревшие трупы погрузить в его машину и отвезти на ближайший Верх-Исетский завод и сжечь там в печи.
Место потухшего костра завалили глиной.








305

Население Екатеринбурга узнало о случившемся из листовок, расклеенных по
городу 22-го июля. На следующий день текст листовки был напечатан в газете “Рабочий Урал”. 22-го июля стража, охранявшая дом Ипатьевых, была снята. Юровский выдал убийцам 8 тысяч рублей и велел поделить деньги на всех.


XXXIV


Весть об убийстве царской семьи уже 18-го июля достигла Берлина, но в Берлине этому не хотели дать веры. Вышло так, что 19-го июля московская радиостанция перехватила направленную из Берлина в одну большую газету радиограмму, которая, вопреки распространившимся слухам об убийстве царской семьи, гласила: “Царь и его семья живы, спасены своими сторонниками и отвезены в надежное место”. Это сообщение очень встревожило кремлевских диктаторов, и Троцкий затребовал у Белобородова неоспоримых доказательств тому, что “тиран России действительно подвергся заслуженной казни”.
В ответ на эту телеграмму большевистские правители получили 26-го июля 1918 года запечатанный кожаный чемодан, в котором находились головы убитого царя, царицы
и наследника. Нельзя было требовать более неоспоримого доказательства того, что они в действительности были убиты. По приказу Ленина утром 27-го июля было созвано собрание главных советских вождей, которым была предъявлена екатеринбургская посылка. Было установлено, что находящиеся в кожаном чемодане в стеклянных банках головы, в действительности есть головы царя, царицы и наследника. Обо всем этом был составлен протокол. Этот протокол подписали все собравшиеся: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Дзержинский, Каменев, Калинин и Петерс. При этом исследовании Каменев возбудил вопрос, что делать дальше с головами. Большинство высказалось за уничтожение. Только Зиновьев и Бухарин предложили поместить их обратно в спирт и сдать в музей, где и сохранить в назидание будущим поколениям. Однако это предложение было отклонено, дабы, как выразился Петерс, невежественный народ не сделал бы из них святыни для поклонения и не возникали бы опасные брожения. Выполнение решения было возложено на Троцкого. Решено было головы сжечь в Кремле в ближайшую ночь с 27-го на 28-ое июля.
Сожжение головы происходило в Кремле, в некой “пристройке”, которая находилась недалеко от Архангельского собора. В день сожжения над Москвой была страшная гроза. Сожжение было проведено в сильно нагретой печке. Присутствовали Троцкий, Дзержинский, Бухарин, Эйдук, Смирнов, Радок с сестрой, Коллонтай, Петерс, Балабанова, Лацис, Крестинский и “очевидец”, который описывал эту сцену, что его внимание привлекла самая большая стеклянная банка с красноватой жидкостью. В этой банке в жидкости плавала голова Николая II. “Очевидца” это потрясло так сильно, что едва смог различить знакомые царские черты. Но сомневаться не приходилось: перед ним








306

действительно находилась голова последнего царя Российского, неоспоримое доказательство ужасающей драмы, которая разыгралась десять дней назад у острогов Уральских гор. Это признали и остальные присутствующие. Бухарин и Лацис удивлялись тому, что царь так быстро поседел. И действительно, волосы и борода были почти белые. Может быть, это было следствием последних ужасных минут перед жестокой смертью, жертвой которой он пал вместе с супругой и любимыми детьми. Может быть, также подействовали тревоги военного времени, революции и длительное заключение.
Троцкий потребовал от присутствующих составить протокол осмотра и всем подписаться. Это был, таким образом, второй протокол
По окончании протокола, присутствующие осмотрели совсем близко банки с их содержимым, а по их лицам было видно, что они себя чувствуют очень смущенными и подавленными. Бухарин пытается рассеять это настроение и пытается сказать что-нибудь с точки зрения революции ободряющее, но тотчас останавливается и замолкает. Даже хладнокровный Лацис нервно потеребил пышную белокурую бороду и потупил свои скошенные глаза к столу.
Тут Троцкий приказывает перенести сосуд к пылающей печи. Присутствующие расступились, образовав проход примерно в десять шагов длины и два шага ширины. Последний путь головы царя Российского! И как страшно: когда руки заклятых врагов пронесли банки с головами царских особ, то головы присутствующих сами собой склонились. Но это было только мгновение. Настоящие коммунисты не смеют показывать
подавленности и чувствительности, когда перед их глазами совершается последний акт победы над их величайшими врагами.
Головы были отчленены от тел и отправлены в Москву с Апфельбаумом в специальном ящике, наполненном опилками (Апфельбаум – настоящая фамилия видного большевика Г.Е. Зиновьева). За головами в Екатеринбург приезжал сам Зиновьев.
Зиновьев – один из самых кровавых большевистских главарей, инициатор и главный руководитель массового террора в Петрограде, ближайший сподвижник Ленина и Свердлова, сменивший последнего в руководстве международным коммунистическим движением (с 1919 года – Коминтерном).
Пламя охватывает головы царя Николая, царицы и наследника и невыносимый запах горящего человеческого тела наполняет душную комнату. Но что это, дверь крематория открылась, и вошел посыльный от Свердлова:
- Приказано жечь только головы царицы и наследника, голову царя не жечь.
Сожжение тел в лесу и поливание их серной кислотой вызывалось желанием убийц скрыть факт отсутствия голов у тел царственных мучеников.


XXXV


Между Свердловым и Дзержинским была большая горячая дружба.








307

Свердлов настоял, чтобы Дзержинский отправился в Европу. В это время жена
Дзержинского С.С. Дзержинская проживала с сыном в Берне. В начале октября советский полпред Я.А. Берзин сообщил ей с большим секретом о скором предстоящем приезде мужа. На следующий день вечером она услышала под окном знакомое со времен подполья насвистывания нескольких тактов мелодии из Гунна “Фауст” – это был ее муж Дзержинский.
Дзержинский приехал не один, с ним был ближайший подручный Свердлова, секретарь ВЦИКа В.Аванесов, тот самый который подписывал совместно со Свердловым мандат комиссара Яковлева. Если приезд Дзержинского можно объяснить хотя бы встречей с семьей, то для чего приехал в Швейцарию Аванесов – непонятно вовсе.
Не успел Дзержинский приехать, как сразу свалился, по словам жены, от тяжелого гриппа. В результате пребывание Дзержинского в Швейцарии затянулось. В Берне не было условий для отдыха, который был так необходим Феликсу, и вся семья переехала в Лучано. Феликс был еще слаб после перенесенной болезни, но счастлив и весел. В Лучано они поехали вечером и остановились в гостинице на самом берегу озера с чудесным видом на него и на окружающие это озеро горы.
В Лучано они совершали замечательные прогулки и катались на лодке. Странное все-таки дело: в России свирепствует Гражданская война, над большевистской властью висит угроза полного краха, а глава всей безопасности большевистского режима, то есть руководитель его разведки и контрразведки, наслаждался швейцарскими курортами.
Однако эти прогулки по швейцарским озерам и горам были прикрытием: Дзержинский кого-то или чего-то ждал. И, похоже, дождался.
Как обычно, семья Дзержинского плавала по озеру. В тот момент, когда его семья на пристани в Лучано садилась в лодку, тут же рядом с ними, с правой стороны, пристал пароходик, на палубе которого рядом с трапом стоял… Локкарт, английский шпион. В свое время в Советской России он занимал высокий дипломатический пост и был организатором ряда контрреволюционных заговоров против Советской власти. Незадолго до этого он был арестован в Москве, и Дзержинский руководил следствием по его делу. Как официального дипломата его не подвергли заслуженному наказанию, но выслали за пределы Советского государства.
Феликс узнал его сразу. Тот условными движениями рук сообщил, что все в порядке, груз (голова царя) уже находится у него. Локкарт был не просто английский дипломат, но также и член тайной влиятельной масонской организации “Комитет Трехсот”, штаб-квартира которой находилась в США, в Чарльстоне. Локкарт был прекрасно знаком с Шифтом, Ротшильдами, Варбургами и другими влиятельными еврейскими банкирами Америки и Германии, финансировавшими “русскую революцию”. Одновременно Локкарт был близок и к большевикам, во всяком случае, к известной их части. Через Локкарта с “Комитетом Трехсот” были связаны Ленин и Троцкий. Встреча Локкарта и Дзержинского в Лучано была не случайна. Попутчик Дзержинского Аванесов передал Локкарту заспиртованную голову российского царя Николая II для выставления в масонском Храме Чарльстона. Почти сразу же после встречи с Локкартом, Дзержинский покинул Лучано. 25-го октября он и Аванесов отбыли из Берна.








308

Поездка в Европу двух друзей Свердлова имела цель передать тайным
руководителям тайной организации от екатеринбургского злодеяния главное доказательство свершившегося преступления – отсеченную голову царя.
Во всей истории убийства императора и членов его семьи есть одна важная грань. Германский император без труда мог поставить одним из условий заключения Брестского мира выдачу Германии своего двоюродного брата “дорогого Ники” – Николая II и его семьи, чтобы спасти их. Но он этого не сделал. Более того, все попытки посредничества в этом направлении датского короля Кристиана, дяди Николая II и двоюродного деда его детей, и шведского короля были отвергнуты кайзером. Царя и его семью под защиту Германии просили германских послов в Москве и Киеве Мирбаха и Эйнгорна в мае-июне 1918 года русские общественные деятели Борис Нольде, А.Н. Кривошеин. Но никаких шагов в этом направлении германскими властями предпринято не было, а предпринять их было очень просто – весной и летом 1918 года Совнарком был защищаем германскими штыками. Следовательно, Германия и не желала спасения царя и его семьи.
Немцы знали бескомпромиссное отношение русского свергнутого монарха к сепаратному миру, и когда они вновь убедились, что он своим авторитетом никогда не поддержит брестский договор, его уничтожение стало устраивать немцев не меньше, чем большевиков.
Немецкие деньги продолжали идти в карманы большевиков так же регулярно, как и до царского убийства.






























309


Глава  пятая


I


В уральском городке Алапаевске с мая 1918 года большевики содержали под русской и австрийской стражей несколько представителей дома Романовых, их друзей и слуг – великую княжну Елизавету Федоровну (вдову великого князя Сергея Александровича и сестру императрицы Александры Федоровны), великих князей Сергея Михайловича, Иоанна Константиновича, Константина Константиновича и Игоря Константиновича (сыновей великого князя Константина Константиновича и троюродных братьев императора Николая II) и князя В.П. Паллет (сына великого князя Павла Александровича и племянника императора Николая II).
21-го июня от них удалили слуг и приближенных, кроме секретаря Ф.С. Ремеза и инокини Варвары, отобрали драгоценности и ввели строгий тюремный режим.
18-го июня в три часа 15 минут утра убийцы разбудили их, сказав, что к городу приближаются белые и нужно на время скрыться. У подъезда ожидали крестьянские повозки. Романовым объяснили, что повозки поданы для их перевозки в другое место, где они будут в безопасности.
Рядом с Алапаевском, в урочище Верхняя Синячиха, находились старые заброшенные шахты. Туда Романовых и повезли. Убийцы решили даже не тратить патроны, и несчастных стали забивать дубинками. Великий князь Сергей Михайлович, поняв, какая участь всех ждет, оказал сопротивление и был прикончен револьверными выстрелами в голову. Остальные пять членов царского дом: великая княгиня Елизавета Федоровна, великие князья Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи, князь Владимир Паллет, келейница Елизаветы Федоровны монахиня Варвара Яковлева живыми брошены в шахту. Сверху, чтобы обрушить ее стены. Бросили гранату. Смерть несчастных была мучительная. Умерли они от недостатка воздуха и воды. Через несколько дней местные жители слышали доносившиеся из шахты молитвенное пенье. Руководил уничтожением перечисленных членов дома Романовых член исполкома Уральского Совета Сафаров, приехавший накануне из Екатеринбурга. Вместе с лицами царствовавшего дома Романовых в эти дни были убиты на Урале их верные друзья и слуги, следовавшие за императором, великими князьями и княгинями до последней возможности: фрейлина Анастасия Васильевна Гендрикова, гоф-лектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер, генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал князь Василий Александрович Ремиз, дядька цесаревича Алексея Климентий Григорьевич Нагорный, камердинер Иван Дмитриевич Седнев, камердинер Василий Федорович
Челешев. Но вот что удивительно: поведение большевистских властей в случае с








310

Михаилом и алапаевскими узниками было одним, а в случае с семьей Николая Романова – совсем другим. Только про расстрел Николая II власти сообщили официально. Про гибель Михаила и других Романовых не писали ничего. Наоборот, власти искали похитителей и говорили о большой вероятности побега, замаскированного под похищение.
Сразу после уничтожения Михаила Романова ЧК начало его искать. По-настоящему, а не просто для отвода глаз. На следующий день после исчезновения великого князя и его секретаря руководство Пермской ЧК отправляет в Москву телеграмму: “Сегодня ночью неизвестными в солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов, приняты самые энергичные меры”.
В Алапаевске же после уничтожения Романовых начинается та же канитель, что и в Перми с Михаилом. Мол, “неизвестные” напали, забрали пленников и с ними скрылись.
Подобная версия с бывшим монархом не пройдет. Николая Романова ликвидировать можно “официально”, есть хоть какой-то мотив и оправдание – Николай Кровавый. Даже шел разговор о суде, но не успели, просто так шлепнули. Это рабочие и крестьяне поймут. А как быть со всеми остальными Романовыми, включая его детей? Ситуация другая. Их даже судить не за что, не то, что казнить. Тут нужны другие объяснения.


II


Великие князья Николай Михайлович, Георгий Михайлович, Дмитрий Константинович и Павел Александрович в июле месяце 1918 года были арестованы, а в августе посажены в Петропавловскую крепость.
6-го сентября 1918 года опубликован список заложников, которые подлежат расстрелу в случае, если будет убит кто-либо из советских работников. Список начинался арестом великих князей Романовых, хотя никакого отношения к антисоветским заговорам они не имели, но это было не важно. Внесение в список заложников давало возможность расстрелять их, когда это станет необходимо, и не в лесу тайком в шахту бросать живых людей, а честно и открыто расстрелять. Это нормальное правосудие революционной поры. Если великие князья Дмитрий Константинович и Павел Александрович были военными, и им можно было как-то приписывать причастность к заговорам (кстати, Павел Александрович был тяжело болен), то великий князь Николай Михайлович – человек сугубо штатский – его с какой стороны можно было причислить к заговору? В юности увлекался энтомологией, выпустил девятитомный труд “Мемуары о чешуйчатокрылых”, за что в 1877 году был избран членом французского энтомологического общества. Он известный историк, доктор русской истории Московского университета, председатель Русского географического общества, доктор философии Берлинского университета, член
Французской Академии.








311

Георгий Михайлович Романов был среди великих князей самым заядлым нумизматом и признанным авторитетом в этой сфере. Являясь обладателем одного из лучших собраний русских монет, он был автором известного издания “Русские монеты XVIII и XIX веков”. Он финансировал издание 15-томного свода документального нумизматического труда по истории денежного обращения России. И в довершение он – управляющий Русским музеем.
Морозной ночью с 29-го на 30-ое января 1919 года в глухом дворе Трубецкого бастиона Петропавловской крепости по решению ВЧК они все были расстреляны. Больного Павла Александровича несли к могиле на носилках. Николай Михайлович нес на руках своего персидского кота, которого расстреляли вместе с хозяином. Остановившись у ямы, он снял с себя сапоги и швырнул палачам: “Носите, ребята, все-таки сапоги царские”.
Дмитрий Константинович – глубоко религиозный человек – молился громко о спасении души своих палачей.
Известный историк Николай Михайлович догадывался о своей судьбе давно. В письме датскому посланнику Харальду Скавениусу в октябре 1918 года он отмечал: “Вы сами прекрасно знаете, что все наши правители находятся на содержании у Германии, и самые известные из них, такие как Ленин, Троцкий, Зиновьев воспользовались очень круглыми суммами. Поэтому одного жеста из Берлина было бы достаточно, чтобы нас освободили. Но такого жеста не делают и не сделают – в Берлине предпочитают, чтобы мы оставались в заточении и никому ничего не смогли поведать”.
Расстрел был совершен по личной инициативе большевиков. Ходатайство о них Ленину со стороны западных держав и российских общественных деятелей не помогли и не могли помочь… Их тела были скормлены зверям Петроградского зоопарка.
В те же дни в Ташкенте был убит большевиками великий князь Николай Константинович. Примечательно, что еще в сентябре 1918 года датский посланник в Петербурге Харальд Скавениус договорился с генеральным консулом Германии в Петербурге Гансом Карлом Брайтером, что тот потребует освободить великих князей из тюрьмы, если они его об этом попросят. Великий князь Георгий Михайлович с гневом отверг это предложение, исходящее от врагов России, обрекая себя и своих братьев на смерть.


III


Была еще одна большая группа представителей царской семьи. Им повезло – они спаслись. Потому что их безопасностью занимался сам Ленин.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна, страшно удрученная полной неизвестностью о судьбе государя, не могла переносить клички, прибавленной к прежним титулам. Напрасно ей объяснять безжалостный ход всех вообще революций.








312

Императрица, почти достигшая семидесяти лет, не могла постичь и не хотела верить, что династия, давшая России Петра великого, Александра I, Александра II и, наконец, ее собственного мужа Александра III, которого она обожала, могла быть обвинена теперь во враждебности к русскому народу.
- Мой бедный Ники, может быть, и делал ошибки, но говорить, что он враг народа…! Никогда, никогда!
Она вся дрожала от негодования. Она смотрела на всех глазами, которые, казалось, говорили:
- Вы все знаете, что это неправда! Почему же вы ничего не делаете, чтобы прекратить этот ужас?
Сердце обливалось кровью, чувство унижения забывалось, когда кто-то ее посвящал, какие страдания уготовила ей судьба. Пятьдесят лет тому назад обаятельная принцесса Догмар пожертвовала своей молодостью, красотой и счастьем для блага чужой страны. Она присутствовала при мученической кончине своего двоюродного свекра императора Александра II, которого привезли в марте 1881 года во дворец разорванного бомбой террориста. Она страдала, и теперь, видя, как ее муж не щадит себя для России и губил свое железное здоровье. Теперь судьба забросила ее сюда, на расстоянии сотни верст от ее сыновей, в этот провинциальный город.
Она не верила, что сын ее перестал быть императором. И разве в таком случае внук ее, Алексей, не должен был по закону наследовать отцу? Неужели Ники отрекся и за него? Но что же тогда делает ее второй сын, Михаил, и почему новый император не может взять родную мать к себе?
Приходили слухи, что император Николай II и вся царская семья будут высланы в Сибирь, хотя в марте ему были даны гарантии, что ему будет предоставлен выбор между пребыванием в Англии или же в Крыму. Керенский, в то время единственный социалист в составе Временного правительства, сообщил своим близким, что Ллойд Джордж оказал бывшему царю в разрешении на въезд в Англию. Великобританский посол сэр Джордж Бьюкенен это впоследствии отрицал, но время было упущено, и настоящие господа положения – члены Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов - требовали высылки царя в Сибирь.
Великая княгиня Ольга Александровна по просьбе великого князя Александра Михайловича постаралась убедить вдовствующую императрицу переехать в Крым. Вначале она решительно отказалась: она не хотела уезжать от Ники еще дальше. Если это новое варварское правительство не позволит Ники переехать в Киев, заявила она после того, как ей удалось разъяснить настоящее положение государя, то почему же она не могла сопровождать его в сибирскую ссылку? Его жена Алекс слишком молода, чтобы нести бремя страданий одной. Она чувствовала, что Ники очень нуждается в поддержке матери.
Это материнское чувство в своей искренности было так доблестно, что Ольга Александровна вынуждена была ей уступить. Ольга говорила, что нужно уважать волю Всевышнего. Как бы ни было тяжело, но лучше всего было всем быть вместе.
В один прекрасный день к Романовым в Киеве прибыл комиссар Временного








313

правительства и передал приказ отправиться немедленно в Крым. Местный совет всецело одобрил этот план, так как считал, что пребывание врагов народа так близко от фронта представляет собою большую опасность для революционной России.
Романовым под руки пришлось вести императрицу на вокзал. Она боролась до последней минуты, желая оставаться и заявляя, что предпочитает, чтобы ее арестовали и бросили в тюрьму.


IV


Великий князь Александр Михайлович Романов, женатый на сестре Николая II, отец Ирины, жены князя Феликса Юсупова, вошедшего в историю в качестве убийцы Григория Распутина.
Великий князь Александр Михайлович Романов – высокий обаятельный красавец - был необыкновенно близок к последнему русскому монарху, который приходился ему племянником. “Дядя Сандро”, как называл его Николай II, был практически ровесником императора и стал его другом еще по детским играм. Свою роль сыграла их дружба, и когда решался вопрос о женитьбе великого князя. Николай II приложил максимум усилий, чтобы его родная сестра Ксения стала женой милого ему родственника.
В делах службы великий князь известен по летной части. В 1910 году основал Качинское училище летчиков, носившее название “Севастопольская офицерская школа авиации”. Строилась школа на средства, собранные среди горожан России комитетом по восстановлению флота после русско-японской войны, ни много, ни мало – 900 тысяч рублей. Огромная по тем временам сумма. Но и пользу принесла эта школа стране немалую: со дня своего основания до октября 1917 года школа подготовила 609 летчиков, 376 - из офицеров и 233 – из солдат. Многие из них отличились в боях Великой мировой и гражданской войны. По праву можно считать великого князя Александра Михайловича родоначальником русской авиации.
В конце марта 1917 года он был арестован и вместе с другими Романовыми сослан в Крым в его собственное поместье Ай-Тодор. Переезд его семьи в Крым совершался под конвоем матросов. По приезде в Ай-Тодор семья получила длинный список того, что не должны были делать от некоего господина, носившего громкий титул особого комиссара Временного правительства.
Семья состояла под домашним арестом и могла свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского имения, на полутора десятинах между горами и берегом моря.
Комиссар являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по указанию уполномоченного местного Совета. Матросы и комиссар находились в постоянной вражде. Комиссар с ужасом смотрел на ручные гранаты, заткнутые за пояс революционных матросов. Матросы в свою очередь, не скрывая своего
презрения по отношению к комиссару, не слушались его приказания и даже отказывались








314

вставать при его появлении. У комиссара было постоянно испуганно- озлобленное лицо. Постоянно оглядываясь на своих терроризировавших его помощников, он оставался с ними интеллигентным. Александра Михайловича в апреле называл великим князем Александром, а в мае он его называл уже адмиралом Романовым, к июню он уже был у него просто гражданином Романовым. Всякий раз он пытался завоевать доверие у
императрицы Марии Федоровны, вместе проживающей с зятем Александром Михайловичем. Но все его старания сводились к нулю. Он приходил прямо в отчаяние. Он с ненавистью смотрел на вдовствующую императрицу, надеясь, что она хоть будет протестовать против его бестактности. Но неизвестно, замечала ли она его вообще. С утра до вечера она сидела на веранде, погруженная в чтение старой семейной Библии, которая сопровождала ее во всех ее путешествиях с того самого дня, как она покинула родную Данию в шестидесятых годах прошлого столетия.
Особый комиссар Временного правительства, который обещал свободу, равенство и братство, решил, наконец, попытать счастье с младшим сыном Александра Михайловича насильно. Он, вероятно, слышал, что подобный метод применялся во Франции во время революции. Чтобы следовать примеру во всех подробностях, он обратился к мальчику на языке Робеспьера. Василий поправил его ошибки во французском языке, и этим дело и закончилось.


V


Тревожные вести приходили в Ай-Тодор и севера и указывали на то, что скоро власть в Крыму перейдет в руки большевиков. Чтобы выслужиться перед Севастопольским Совдепом, комиссар был, конечно, способен на все.
Однажды Александр Михайлович проснулся, так как почувствовал прикосновение чего-то холодного к его лбу. Он поднял руки, но грубый голос произнес над ним угрожающе:
- Не двигаться, а то перестреляю на месте!
Он открыл глаза и увидел двух людей, которые стояли возле его кровати. По серому свету, пробивающемуся сквозь окна, было около четырех часов.
- Что вам угодно? – спросила его жена. – Если нужны вам мои драгоценности, вы найдете их на столике в углу.
- Мы не думали о ваших драгоценностях, - ответил тот голос. – Нам нужны вы, аристократы! Всякое сопротивление бесполезно. Дом окружен со всех сторон. Мы представители Севастопольского Совета, и пришли вас всех обыскать. Потрудитесь слушаться моих приказаний.
Итак, наступило неизбежное. Стараясь сохранить самообладание, Александр Михайлович сказал почти невидимому собеседнику, что всецело готов подчиняться его
приказам, но ранее нужно зажечь свет, чтобы убедиться в законности его мандата.








315

- Эй, кто там? – он закричал кому-то в темноте. – Давай огня! Гражданин Романов хочет видеть победоносный пролетариат.
В ответ из темноты раздался смех, и в комнату вошло несколько человек.
Свет зажгли. Комната наполнилась толпой матросов, вооруженных до зубов. Александр Михайловичу предъявили приказ.
Согласно приказу, наряду матросов предписывалось произвести подробный обыск имения, называемого Ай-Тодор, в котором жили гражданин Александр Романов, его жена Ксения Романова и их дети.
- Уберите, пожалуйста, ваши винтовки и дайте нам возможность одеться, - попросил Александр Романов, думая, что если его просьба будет уважена, то это означало, что их намеревались увезти в тюрьму.
Но предводитель матросов, по-видимому, угадал его мысли и иронически улыбнулся – не стоит одеваться, гражданин Романов. Мы не собираемся вас увозить. Потрудитесь встать и показать нам весь ваш дом. Он сделал знак матросу и тот отодвинул на два вершка дуло револьвера от его головы.
Александр Михайлович засмеялся:
- Неужели вы так боитесь двух безоружных людей?
- С врагами народа мы должны быть осторожными, - серьезно заметил он, - почем мы знаем, быть может, у вас имеется какая-нибудь скрытая сигнализация?
- Курить можно?
- Да. Только не заговаривайте мне зубы. Мы должны делать наше дело. Во-первых, нам надо осмотреть ваш большой письменный стол в библиотеке. Дайте ключи. Мы не собираемся ломать у вас мебель. Все это народное добро.
Александр Михайлович достал из-под подушки ключи.
- Вот ключи. Но где же комиссар Временного правительства?
- Он не нужен. Мы обойдемся без него. Показывайте дорогу.
Окруженный матросами с револьверами, наведенными на Романовых, он повел “гостей” по коридору. В доме находилось не менее пятидесяти матросов. У каждой двери они наталкивались на новую группу вооруженных людей.
- Однако! – не удержался Александр Михайлович от замечания предводителю: - даже на вдовствующую императрицу и маленьких детей приходится по шесть человек на каждого.
Он не обратил внимания на его иронию, и указал на окно: три громадных грузовика, наполненных солдатами с пулеметами на особых платформах стояли на лужайке.
Александр Михайлович помог ему открыть стол. Он выбрал пачку писем с иностранными марками.
- Переписка с противником. Для начала недурно!
- К сожалению, я должен вас разочаровать, - ответил Александр Михайлович. – Все эти письма написаны моим английским родственником.
- А эти?
- Одно из Франции.








316

- Что Франция, что Германия – для нас все одно! Все это капиталистические враги
рабочего класса.
После десятиминутных поисков ему, наконец, удалось найти ящик, в котором находились письма, написанные на языке, который он мог понять. Он медленно начал их перечитывать.
- Переписка с бывшим царем, - сказал он авторитетно: - заговор против революции.
- Посмотрите на даты. Все эти письма были написаны еще до войны.
- Хорошо. Это решат товарищи из Севастополя.
- Вы собираетесь взять у меня мою личную корреспонденцию? – спросил Александр Михайлович.
- Конечно. У нас по этой части имеются специалисты. Я, собственно говоря, пришел искать оружие. Где ваши пулеметы?
- Вы смеетесь?
- Я говорю совершенно серьезно. Обещаю вам в присутствии моих товарищей, что вам ничего не угрожает, если вы выдадите ваши пулеметы без сопротивления. Рано или поздно мы их найдем, и тем хуже будет для Вас и для Вашей семьи.
Продолжать этот спор было бесполезно. Александр Михайлович закурил папиросу и уселся в кресло.
- Раз, два, три, - угрожающе поднялся он. – Что мы производим обыск или же нет?
- Вам лучше знать.
- Хорошо. Товарищи, приступите к подробному обыску.
Лишь в шесть часов вечера они двинулись обратно в Севастополь, оставив дом в полнейшем беспорядке и захватив с собою личную корреспонденцию Александра Михайловича и библию вдовствующей императрицы.
Вдовствующая императрица умоляла не лишать ее этой драгоценности и предлагала взамен все свои драгоценности.
- Мы не воры, - гордо заявил предводитель шайки, совершенно разочарованный неудачей своей миссии: - это контрреволюционная книга, и такая почтенная женщина, как Вы, не должны отравлять себя подобной чепухой.
Через десять лет, будучи уже в Копенгагене, императрица Мария Федоровна получила пакет, в котором находилась ее Библия. Один датский дипломат, находясь в Москве, купил эту Библию у букиниста, который торговал редкими книгами. Императрица Мария Федоровна умерла с этой книгой на руках.


VI


Время шло, в стране произошел большевистский переворот, эхо которого в ноябре докатилось до Крыма.
Наступил день, когда комиссар Временного правительства не явился. В полдень у








317

ворот имения Ай-Тодор остановился запыленный автомобиль, из которого вылез
вооруженный до зубов гигант в форме матроса. После короткого разговора он вошел к великому князю Александру Михайловичу без доклада.
- Я получил приказ Советского правительства, - заявил он, - взять в свои руки управление всем этим районом.
Александр Михайлович попросил его сесть.
- Я знаю Вас, - продолжал он, - Вы бывший великий князь Александр Михайлович. Неужели вы не помните меня? Я служил в 1916 году в Вашей авиационной школе.
- Под моим началом служило две тысячи авиаторов, и, конечно, я не могу вспомнить Ваше лицо, - ответил великий князь.
Это облегчило им установить отношения. Матрос объяснил, что по “стратегическим соображениям” нужно всему семейству Александра Михайловича переехать в соседнее имение Дюльбер, принадлежавшее двоюродному брату великого князя Петру Николаевичу.
- Я давно не слыхал этого военного термина, и что общего имеют ”стратегические соображения” с содержанием моей семьи под стражей? Разве что можно ожидать турецкий десант?
Матрос усмехнулся.
- Нет, дело обстоит гораздо хуже, чем Вы думаете. Ялтинские товарищи настаивают на Вашем немедленном расстреле, но Севастопольский Совет велел мне защищать Вас до получения особого приказа от товарища Ленина. Я не сомневаюсь, что Ялтинский Совет попробует захватить Вас силой, и поэтому приходиться ожидать нападения из Ялты. Дюльбер, с его стенами, легче защищать, чем Ай-Тодор, здесь местность открыта со всех сторон.
Он достал план Дюльбера, на котором красными чернилами были отмечены места для расстановки пулеметов.
- Я никогда не думал о том, что прекрасная вилла Петра Николаевича имеет так много преимуществ с чисто военной точки зрения. Когда он начал ее строить, мы подсмеивались над чрезмерной высотой его толстых стен и высказывали предположение, что он, вероятно, собирается начать жизнь Синей Бороды. Но наши насмешки не изменили решения Петра Николаевича. Он говорил, что никогда нельзя знать, что готовит нам отдаленное будущее.
Благодаря его предусмотрительности, Севастопольский Совет располагал в ноябре 1917 года хорошо защищенной крепостью.
Романовы были переведены в Дюльбер.
События последующих пяти месяцев подтвердили справедливость новых охранников.












318


VII


Через каждую неделю Ялтинский Совет посылал своих представителей в Дюльбер, чтобы вести переговоры с нашими неожиданными защитниками. Тяжелые подводы, нагруженные солдатами и пулеметами, останавливались у стен Дюльбера. Прибывшие требовали, чтобы к ним вышел комиссар Севастопольского Совета товарищ Задорожный. Товарищ Задорожный, здоровый парень двух метров росту, приближался к воротам и расспрашивал новоприбывших о целях их визита. Членам семьи Романовых в таких случаях было предложено не выходить из дома. Они слушали диалог через открытые окна.
- Задорожный, довольно разговаривать! Надоело! Ялтинский Совет предъявляет свои права на Романовых, которых Севастопольский Совет держит за собою незаконно. Мы даем пять минут на размышление.
- Пошлите Ялтинский Совет к черту! Вы мне надоели. Убирайтесь, а не то я дам отведать севастопольского свинцу!
- Они вам дорого заплатили, товарищ Задорожный?
- Достаточно, чтобы хватило на ваши похороны.
- Председатель Ялтинского Совета донесет о вашей контрреволюционной деятельности товарищу Ленину. Мы вам не советуем шутить с правительством рабочего класса.
- Покажите мне ордер товарища Ленина, и я выдам вам заключенных. И не говорите мне ничего о рабочем классе. Я старый большевик. Я принадлежал к партии еще в то время, когда вы сидели в тюрьме за кражу.
- Товарищ Задорожный, вы об этом пожалеете.
- Убирайтесь к черту!
Молодой человек в кожаной куртке и таких же галифе, бывший представитель Ялтинского Совдепа, пытался нередко обратиться с речью к севастопольским пулеметчикам, которых хотя и не было видно, но чье присутствие где-то на вершине стен он чувствовал. Он говорил об исторической необходимости борьбы против контрреволюции, призывал их к чувству “пролетарской справедливости” и упоминал о необходимости виселицы для всех изменников.
Те молчали. Иногда они бросали в него камушками или же даже окурками.


VIII


Странно все это. Дисциплина у революционеров “севастопольских пулеметчиков”








319

поразительная. Севастопольский отряд состоит из тех матросиков, что совсем недавно, 23-го февраля того года, резали в своем городе офицеров, а потом расстреливали татар в виноградниках.
В декабре 1917 года эти же люди убивали своих флотских офицеров на Малаховом кургане. Они осатанели от крови и безнаказанности, привыкли убивать всех без разбора по своей прихоти, а тут в Дюльбере у них вдруг проявляется поразительная дисциплина и невероятная выдержка. Товарищ из Ялты, топивший офицеров живыми в море, очень хочет расстрелять Романовых, а севастопольские матросы, офицеров стрелявшие и коловшие штыками, под угрозой “неизбежности виселицы для всех изменников” готовы их защищать.
Забавно получается: ни с того, ни с сего, разнузданные большевики в одночасье стали человечными и дисциплинированными. Командир отряда, матрос товарищ Задорожный, ради спасения нескольких членов семьи Романовых, он и его люди готовы воевать со своими революционными братьями.
Матросы и командир вели себя так, потому что они выполнял не приказ Севастопольского Совета, а нового правительства, Совнаркома. Глава СНК Ленин – значит, приказ его. Ленинский посланец готов сражаться, готов стрелять по революционным ялтинским солдатам ради спасения жизни нескольких представителей царской фамилии.


IX


Пять  месяцев сидения Романовых в Дюльбере, и ялтинцы не могут добиться от Севастополя одобрения на ликвидацию группы бывших правителей России.
Глава большевиков Севастополя в это время был Юрий Петрович Гавен-Дауман, направленный Лениным. Иными словами, товарищ проверенный. Он-то и превратил за три месяца черноморских матросов в зверей. По делам своим Гавен злой, по словам Врангеля тоже, а в ситуации с “узниками Дюльбера” добряк первостатейный. Никак он не дает приказ товарищу Задорожному выдать Романовых ялтинским анархистам. А те просят постоянно!


X


Тем временем жизнь в Дюльбере идет своим чередом. Живут Романовы и их “тюремщики” душа в душу.
Однажды Задорожный пришел к великому князю Александру Михайловичу по







320

очень деликатному вопросу:
- Послушайте, - неловко начал он, - товарищи в Севастополе боятся, что контрреволюционные генералы пошлют за Вами подводную лодку.
- Что за глупость, Задорожный. Вы же служили во флоте и отлично понимаете, что подводная лодка здесь пристать не может. Обратите внимание на скалистый берег, на приливы, глубину бухты. Подводная лодка могла бы пристать в Ялте или Севастополе, но не в Дюльбере.
- Я им обо всем этом говорил, - отвечал Задорожный, - но что они понимают в подводных лодках! Они посылают сегодня сюда два прожектора, но вся беда заключается в том, что никто из здешних товарищей не умеет с ними обращаться. Не поможете ли Вы нам?
Князь Александр Михайлович помог охране наладить работу прожекторов, чтобы они могли его еще лучше стеречь.
Находившиеся в Дюльбере Романовы терялись в догадках по поводу мирного сотрудничества Александра Михайловича с Задорожным.
Когда прожекторы были установлены, они все были приглашены полюбоваться их действиями. Жена Александра Михайловича даже пошутила по поводу сотрудничества – Задорожный, вероятно, потребует, чтобы ты помог караулу зарядить винтовки перед нашим расстрелом.
Не было такого взаимопонимания со своими охранниками ни у Николая Романова, ни у других членов его многочисленного семейства. Не надо удивляться – это ведь не тюремщики, а охрана! Она не только не дает “заключенным” совершать побег, сколько спасает их от кровавой расправы. Великий князь Александр Михайлович почти со своими “тюремщиками” крепко подружился. Так крепко, что остальные Романовы даже удивлялись.
Великий князь Николай Николаевич не мог понять, почему Александр Михайлович вступал с Задорожным в бесконечные разговоры.
- Ты, кажется, - говорил Николай Николаевич Александру Михайловичу, - думаешь, что можешь переменить взгляды этого человека. Достаточно одного слова его начальства, чтобы он пристрелил тебя и нас всех с превеликим удовольствием.
- Это я и сам прекрасно понимаю, - отвечал Александр Михайлович.
И он должен был сознаться, что в грубой прямолинейности тюремщика, в его фанатической вере в революцию, было что-то притягательное. Во всяком случае, лучше предпочитать эту грубую прямоту двуличию комиссара Временного правительства. Каждый вечер, перед тем как идти ко сну, Александр Михайлович полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос:
- Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?
Его обычное обещание  не предпринимать никаких “решительных мер” до получения телеграммы с севера до известной степени успокаивало Александра Михайловича. По-видимому, его доверчивость ему нравилась, и он спрашивал у Александра Михайловича часто совета в самых секретных делах. В дополнение к возведенным укрытиям для пулеметов, Романовы помогли ему возвести еще несколько укреплений вокруг дома,  Александр Михайлович помогал ему составлять рапорты








321

Севастопольскому Совету о поведении бывших великих князей и их семейств.
Задорожный – уникальный человек. Это первый в советской истории борец за права человека. Он один из тех большевиков, которые готовы пожертвовать жизнью за своих классовых врагов. Фигура коменданта отряда покрыта ореолом таинственности: единственное, что о нем можно найти, это один малозначащий факт его биографии. В прошлом Задорожный якобы писарь Харитоновского сахарного завода Харьковской губернии. В Задорожном чувствуется непростая закалка – писарю Харитоновского завода такая задача явно не по плечу. Он смог провернуть такую блестящую операцию и почти полгола, рискуя жизнью, дурить головы ялтинским товарищам. В операции “Дюльбер” чувствовалась четкая организация и холодный расчет. Вчерашним революционерам и ссыльным каторжанам такое не организовать.


XI


Живущие Романовы в имении великого князя Петра Николаевича Дюльбере, жили под охраной матросов. К ним, конечно, никого не допускали, хотя в марте, молодой княгине Юсуповой удалось добиться разрешения видеть мать свою, великую княгиню Ксению Александровну, и бабушку свою, императрицу Марию Федоровну. Юсуповы жили отдельно от Романовых в своем имении Кореиз. Задорожный, полный уважения и внимательности, разрешил встречу племянницы с бабушкой. Так как Юсуповы жили недалеко, то встречи были частые. Начальник команды, матрос Черноморского флота, проявлял, подчас, совершенно трогательное отношение к заключенным. И это в то время, когда вокруг Ялты, Севастополя, Симферополя и в самих городах – аресты, расстрелы, грабежи и убийства.
А в Дюльбере – все хорошо и спокойно. Прямо оазис благополучия в бушующем революционном море, причем благодать распространяется не только на территорию самого поместья Дюльбер, но и на окрестные дома. Защищены были Феликс Юсупов и его жена в имении Кореиз.
Все это потому, что для охраны Романовых приехал странный отряд товарища Задорожного из Петрограда, а не был набран на месте. Слишком велика ответственность, слишком велика ставка. Наберешь в Севастополе отряд, то чем его члены будут отличаться от своих других местных коллег? Они не захотят жертвовать своей жизнью во имя странного задания.
Возьмешь местных в охрану, то получится, что нападающие и охрана лично знакомы. Как тогда спасать великих князей от расстрела?
Набрать отряд в Петрограде, тоже была проблема с кадрами. По всей стране дисциплина стала никудышная, и каждый и каждый по-своему трактует понятия революционной необходимости. Хаос везде. После Октябрьского переворота в Петрограде погромы винных складов. Чтобы остановить безобразия, большевики посылают отряд за








321

отрядом, но они вместо прекращения бесчинств напиваются в стельку вместе с погромщиками. Приходится объявить за погромы расстрел, а в иных погребах, находящихся в подвалах Зимнего дворца установить пулеметы. Но и после этого бардак закончился тогда, когда закончилось само вино. Все это для Дюльбера не годится. Дисциплина, осознанная важность задачи и приказ – вот три кита, на которых держался загадочный отряд комиссара Задорожного.
Готовясь к серьезной обороне, Задорожный даже в мыслях не думает передать Романовых ялтинским, севастопольским или каким угодно другим палачам. Он “ждет телеграмму с севера, а отнюдь не распоряжения Севастопольского Совета, как заявляет местным большевикам. Он имеет приказ из Петрограда и выполняет его. Приказ этот от самого Ленина: любой ценой спасти Романовых. Даже ценой собственной жизни.
Для этого еще в начале ноября 1917 года (по новому стилю) Ленин отправил в Крым товарища Задорожного с тайной миссией! Это через несколько дней после Октябрьского переворота.
Единственная задача его отборного отряда – это спасение семьи Романовых, не являющихся наследниками престола и являющихся родственниками почти всех европейских монархов. Но тут ситуация другая – вдовствующая императрица Мария Федоровна, мать Николая Романова, является родной сестрой вдовствующей королевы Британии. Она тетка английского короля Георга V.
Ленин отправляет в Крым невероятно сознательных товарищей в тот момент, когда кругом дают его правительству срок существования максимум две недели. В тот момент он разрывается между всевозможными съездами и выступлениями, когда советская власть только начинает свое распространение по стране. Каждый человек, тем более отряд, на счету. А Владимир Ильич направляет Задорожного в Крым, где большевики у власти пока не находятся и где его отряд совсем и не будет устанавливать рабоче-крестьянскую власть, потому что будет безвылазно заниматься охраной великих князей.
Что, других забот у Ильича в первые, самые сложные дни, кроме как организовать охрану некоторых членов венценосной семьи? Тем более, у Ильича была к семье Романовых личная месть за убийство его брата – Александра Ульянова.
Однако Ленин вынужден делать по-другому, нужно было выполнять договоренности с организаторами революции в России, которые помогли ему взять власть, они должны будут и помочь удержать эту власть.
Только объяснить это никому нельзя: ни Севастопольскому, ни Ялтинскому Совету, ни даже товарищам из СНК. Можно найти только одного умного и честного человека и поручить это дело ему, просто тому, в чьей беззаветной преданности ты уверен. Фамилия этого верного большевика – Задорожный. Он и будет обеспечивать организационную часть задания: беседовать с левыми товарищами и улаживать все конфликты. Он говорит с ними на одном языке и для крымских большевиков является своим. И у Ленина появляется другая проблема. Из кого набирать отряд, двадцать-тридцать дисциплинированных и преданных одной идее революционных матросов и солдат? Особенно если эта идея – спасение матери, сестры, дяди, племянницы ненавистного свергнутого монарха. Здесь на помощь Ильичу приходят “союзники” от тех,








322

перед которыми у него обязанность спасти Романовых. Вместе с заданием спасти Романовых пролетарский вождь и получает от них инструмент для его выполнения – специальный отряд “революционных” матросов. Только “союзные” спецслужбы были способны в условиях всеобщего развала провести успешную операцию по спасению Романовых. Не всех Романовых не царской семьи, а также тех Романовых, кто нужен был англичанам и французам живыми. Семья бывшего императора и его несчастный брат Михаил были милее нашим “союзникам” только в виде трупов, потому их никто и не спасал. Только во власти западных спецслужб было создать спаянный, поистине железный дисциплинированный отряд, из состава которого все переговоры с внешним миром будет вести только один человек – Задорожный. Потому что именно он является единственным настоящим большевиком!


XII


Образ революционного матроса того времени можно представить: весь в пулеметных лентах, лицо недоброе, чуть что – хватается за оружие. Среди них большая доля анархистов, которые вообще никакой власти не признают. И вот их какой-то “молодой человек” обзывает изменниками революции и грозит виселицей. На слова Ялтинского Совета у таких матросов должна быть в их рядах бурная реакция. Послали бы его по-русски куда подальше. А то и спустились бы вниз разобраться, кого эта штатская гнида назвала предателем. Или гранату бы сверху бросили. Но это было бы, если бы в отряде были “братишки” и товарищи.
А эти молчат, только камушками в обидчиков кидают да окурками. Эти делают не так, как делали бы те, за кого они себя выдают. Отсюда и реакция другая.
Матросы отряда товарища Задорожного просто… говорят по-русски с сильным английским акцентом, а то и не говорят вовсе.
Похоже, что удивительно дисциплинированная охрана была укомплектована сотрудниками западных спецслужб. Поэтому и не посылают они никуда молодого человека из Ялтинского Совета, не дискутируют с ним и не бьют ему морду. К выводу об иностранном участии в охране может подтверждать тот уровень охраны, который достигнут отрядом Задорожного в Дюльбере.
Ни Смольный, ни Кремль, ни Ленин, ни Троцкий в то время никого так не охраняли. Изменилось отношение в России к охране после того, когда эсеровские террористы начали обстреливать большевиков.
Для того и нужны союзные представители в отряде, чтобы поднять дело охраны имения Дюльбера на “импортную” недоступную уже рухнувшей России высоту. Романовых обеспечили самой вежливой, самой толковой и самой дисциплинированной охраной в стране.
Команда, охраняющая императрицу и великих князей, относилась к ним с полным








323

уважением и большой внимательностью.


XII


В своих постоянных сношениях Ялтинский Совет нашел новый подход для преследования Романовых в Дюльбере. Их обвинили в укрывательстве генерала Орлова, подавлявшего революционное движение в Эстонии в 1907 году. Из Москвы был получен приказ произвести у Романовых обыск под наблюдением Задорожного.
Действительно в Дюльберском имении проживал бывший флигель-адъютант государя князь Орлов, женатый на дочери великого князя Петра Николаевича, но он не имел ничего общего с генералом Орловым. Даже непримиримый ялтинский ненавистник соглашался с тем, что князь Орлов по своему возрасту не мог быть генералом в 1907 году. Все же он решил арестовать князя, чтобы предъявить его эстонским товарищам.
- Ничего подобного, - возвысил голос Задорожный, который был крайне раздражен этим вмешательством: - в предписании из Москвы говорится о бывшем генерале Орлове, и это не дает вам никакого права арестовать бывшего князя Орлова. Со мной этот номер не пройдет. Я вас знаю. Вы его пристрелите за углом, и потом будете уверять, что это был генерал Орлов, которого я укрывал. Лучше убирайтесь вон.
Молодой человек в кожаной куртке и галифе побледнел, как полотно.
- Товарищ Задорожный, ради Бога, - стал он умолять дрожащим голосом: - дайте мне его, а то мне несдобровать. Моим товарищам эти вечные поездки в Дюльбер надоели. Если я вернусь в Ялту без арестованного, они придут в ярость, и я не знаю, что они со мной сделают.
- Это дело ваше, - ответил, насмешливо улыбаясь, Задорожный. – Вы хотели подкопаться под меня, и сами себе вырыли яму. Убирайтесь теперь вон.
Он открыл настежь ворота и почти выбросил своего врага за порог.


XIII


Около полуночи Задорожный постучал в дверь спальни Александра Михайловича. Он проговорил шепотом:
- Мы в затруднительном положении. Давайте обсудим, что нам делать. Ялтинская банда его-таки пристрелила.
- Кого? Орлова?
- Нет… Орлов спит в своей постели. С ним обстоит все благополучно. Они расстреляли того болтуна. Как он и говорил, они потеряли терпение, когда он явился с








324

пустыми руками, и они его пристрелили по дороге в Ялту. Только что звонил по телефону Севастополь и велел готовиться к нападению. Они высылают к нам пять грузовиков с солдатами, но Ялта находится отсюда поближе, чем Севастополь. Пулеметов я не боюсь, но что мы будем делать, если ялтинцы пришлют артиллерию. Лучше не ложитесь и будьте ко всему готовы. Если нам придется туго, вы сможете, по крайней мере, хоть заряжать винтовки.
Александр Михайлович не смог сдержать улыбки. Жена его оказалась права.
- Я понимаю, что все это выглядит довольно странно, - добавил Задорожный, - но я хотел бы, чтобы вы уцелели до утра. Если это удастся, вы будете спасены.
- Что вы этим хотите сказать? Разве правительство решило нас освободить?
- Не задавайте мне вопросов. Будьте готовы, - он быстро удалился, оставив Александра Михайловича озадаченным.
Александр Михайлович сел на веранде. Была теплая апрельская ночь, и Дюльберский сад был полон запаха цветущей сирени. Он сознавал, что обстоятельства против Романовых. Стены Дюльбера, конечно, не могли выдержать артиллерийской бомбардировки. В лучшем случае севастопольцы смогли бы добраться до Дюльбера в четыре часа утра, между тем, как самый тихоходный грузовик проехал бы расстояние между Ялтой и Дюльбером немногим дольше, чем в один час. Жена Александра Михайловича появилась в дверях и спросила, в чем дело.
- Ничего особенного. Задорожный просил меня присмотреть за прожекторами. Они опять испортились.
Вдруг Александр Михайлович вскочил, ему показалось, что вдали послышался шум автомобиля.
- Скажи мне правду, - просила его жена: - я вижу, что ты взволнован. В чем дело? Ты получил известие от Ники? Что-нибудь нехорошее?
Александр Михайлович передал ей в точности его разговор с Задорожным. Она с облегчением вздохнула. Она не верила, что сегодня ночью с нами случится что-нибудь недоброе. Она, как женщина, предчувствовала приближение конца нашим страданиям. Он с ней не спорил, гон только восхищался ее верой и отвагой.
Между тем время шло. Часы в столовой пробили час. Задорожный прошел мимо веранды и сказал Александру Михайловичу, что теперь их можно было ожидать с минуты на минуту.
- Жаль, - заметила жена Александра Михайловича: - что они захватили Библию мамы. Я бы наугад открыла ее, как это мы делали в детстве, и прочла, что готовит нам судьба.
Итак, ялтинские большевики обозленные “хамством” Задорожного, невнятными объяснениями Москвы и непонятной позицией Севастополя, решают действовать и напасть на Дюльбер. Причина для такого радикального образа действий проста – к Ялте приближаются немецкие войска. Пленники могут ускользнуть. Именно такая причина – приближение белочехов – будет через три месяца официальным предлогом для уничтожения Николая II и его семьи.
Расстрел всех “дюльберовских” Романовых под таким предлогом был бы








325

идеальным вариантом. Ялтинские большевики именно такой вариант ликвидации при “попытке к бегству” Москве и предлагают. Но положительного ответа явно не получают, что с их точки зрения есть настоящее предательство дела революции. Поэтому ялтинские товарищи решают атаковать изменнический отряд “большевика” Задорожного. Он же в свою очередь готов защищать своих пленных до последней капли крови. Это очень важный момент.
Раньше дело не шло дальше разговоров с мальчиком в галифе из Ялтинского Совета, но теперь предстоит реальное столкновение мнимых революционных матросов с настоящими. Это настолько необычное явление, что даже великий князь Александр Михайлович не может этого понять. Когда Задорожный ушел, Александр Михайлович поначалу бодрствовал, а затем уснул.


XIV


Когда Александр Михайлович проснулся и открыл глаза, он увидел Задорожного. Он стоял перед ним и тряс его за плечо. Широкая улыбка играла на его лице. Великий князь даже забыл, что до того как он уснул, он распрощался с Задорожным, а он снова здесь.
- Который сейчас час, Задорожный? Сколько минут я спал? – спросил великий князь.
- Минут? – он весело рассмеялся. – Вы хотите сказать часов? Теперь четыре часа. Севастопольские грузовики только что въехали сюда с пулеметами и вооруженной охраной.
- Ничего не понимаю… Те, из Ялты – должны быть здесь уже давным-давно. Если…
- Если… что?
Задорожный покачал головой и бросился к воротам.
В шесть часов утра зазвонил телефон. Слышен был громкий голос Задорожного, который взволнованно говорил: “Да…да… Я сделаю, как вы прикажите”. Он вышел снова на веранду. Впервые за пять месяцев великий князь Александр Михайлович увидел его растерянным.
Ваше императорское высочество, - сказал он, опустив глаза, - немецкий генерал прибудет сюда через час.
- Немецкий генерал? Вы с ума сошли, Задорожный! Что случилось?
- Пока еще ничего, - медленно ответил он, - но я боюсь, что если Вы не примите меня под свою защиту, то что-то случится со мною.
- Как могу я Вас защищать? Я Вами арестован.
- Вы свободны. Два часа тому назад немцы заняли Ялту. Они только что звонили
сюда и грозили меня повесить, если с Вами что-нибудь случится.








326

Жена великого князя впилась в него глазами. Ей казалось, что Задорожный спятил с ума.
- Слушайте, Задорожный, не говорите глупостей! Немцы находятся еще в тысяче верст от Крыма.
- Мне удалось сохранить в тайне от Вас передвижение немецких войск. Немцы захватили Киев еще в прошлом месяце и с тех пор делали ежедневно на восток от 20 до 30 верст. Но, ради Бога, Ваше императорское величество, не забывайте того, что я не причинил Вам никаких ненужных страданий! Я исполнял только приказы.
Было бесконечно трогательно видеть, как этот великан дрожал при приближении немцев и молил меня о защите.
- Не волнуйтесь, Задорожный, - сказал Александр Михайлович, похлопывая его по плечу. – Вы очень хорошо относились ко мне. Я против Вас ничего не имею.
- А Их высочества великие князья Николай и Петр Николаевич?
Они оба рассмеялись, и затем жена великого князя успокоила Задорожного, обещав, что ни один из старших великих князей не будет на него жаловаться немцам.
Можно было понять Задорожного, его беспокойство именно за свою судьбу. За весь отряд его комиссарское сердце не болит. Оттого он так обеспокоен своей судьбой, что, похоже, действительно является единственным большевиком в своем странном отряде. Того и гляди немцы, не разобравшись, насмотревшись в Крыму на художества революционных матросов, возьмут и повесят. Ведь немецкие водолазы еще долго будут поднимать из глубины трупы заживо утопленных офицеров, которые с камнями на ногах стояли жуткими рядами у берегов крымских городов.
Прибытие же именно немецких войск не должно было смущать Задорожного – британских и французских войск просто поблизости нет и быть не могло.
Спасение Романовых немцами тоже неплохо, все сидящие в Дюльбере – дальние или ближние родственники еще и … кайзера.


XV


Дальше происходит чрезвычайно трогательная сцена. То ли Задорожный раскрывает перед пленником карты, то ли великий князь Александр Михайлович догадался, что за отряд его опекает. Он вопреки всякой логике просит у германских властей, чтобы именно эти люди и продолжали его охранять.
Ведь именно Задорожный и его люди будут стоять зав великого князя насмерть. Таков их приказ, их тайная миссия. Немецкие командиры этого знать не могут и не должны, поэтому их изумлению от просьбы Романова нет пределов.
Ровно в семь часов в Дюльбер прибыл немецкий генерал.
Александр Михайлович попросил генерала оставить весь отряд “революционных” матросов во главе с Задорожным для охраны Дюльбера. Немецкий генерал возмутился,








327

он, вероятно, решил, что Александр Михайлович сошел с ума:
- Но ведь это же совершенно невозможно! – воскликнул он по-немецки, по-видимому, возмущенный этой нелогичностью. – Неужели Вы не осознаете, что император Вильгельм II никогда не разрешит оставить на свободе и около родственников Его величества этих “ужасных убийц”?
Александр Михайлович дал генералу слово, что специально напишет об этом его шефам и берет всецело на свою ответственность эту “безумную идею”. И даже после этого генерал продолжал бормотать что-то об “этих русских фантастах”.
На следующий день по занятию немцами Кореиза, представители его командования посетили великого князя Николая Николаевича в имении Дюльбер, где находились все члены императорской семьи. Великий князь Николай Николаевич через состоящего при Нем генерала барона Столя передал прибывшим, что, если они пожелают видеть Его, как военнопленного, то Он, конечно, готов этому подчиниться. Если же их приезд есть простой визит, то Он не находит возможным их принять. Приехавшие держали себя чрезвычайно вежливо, заявили, что вполне понимают то чувство, которое руководит великим князем и просили указать им, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Они заявили, что великий князь будет в полной безопасности и что немецкое командование примет меры к надежной Его охране Барон Сталь по поручению великого князя передал, что великий князь ни в чем не нуждается и просит немецкую охрану не ставить, предпочитая охрану русскую, которую немцы и разрешили сформировать.


XVI


Для узников Дюльбера все мытарства закончились с приходом немцев.
Прошло полгода, и германские войска покинут Крым, так как и всю Россию, Великую Мировую войну они проиграли.
На Севастопольском рейде появились британские боевые корабли. Правда, снова англичане проявили “широту” своей души: спасти они собирались не всех, а только тех, кто находился под охраной комиссара Задорожного, то есть вдовствующую императрицу Марию Федоровну и всех ее домочадцев. Старая царица проявила благородство и отказалась ночью тайком бежать из своей бывшей империи. Она потребовала, чтобы вместе с ней были вывезены и все ее друзья, знакомые и слуги, разделявшие с Марией Федоровной ее тяготы и невзгоды. Скрипя сердце, британцам пришлось согласиться, правда, подготовка к отплытию заняла у них почему-то пять месяцев.
Крым она покинула лишь по настоянию своей сестры, английской королевы Александры. 11-го апреля 1919 года британский броненосец “Мальборо” увез из Ялты последнюю русскую императрицу. На мачте был поднят императорский штандарт. Мимо броненосца в сторону Крыма проходил войсковой транспорт. Солдаты выстроились на палубе по стойке смирно, и затем гимн “Боже, Царя храни”. Мария Федоровна стояла на








328

палубе британского корабля и долго махала им вслед рукой. Вместе с ней навсегда оставили Россию Ксения Александровна с детьми и мужем, великий князь Николай и Петр Николаевичи.
Вдовствующая русская императрица 8-го мая 19119 года прибыла в Лондон, где была тепло встречена своей сестрой, королевой Анной и ее сыном, британским монархом Георгием V. Английский монарх щедро одаривал тетушку знаками своего внимания, оплачивал ее счета, ни словом не обмолвился о том, что именно его отказ предоставить убежище погубил жизнь детям и внукам Марии Федоровны. Да и ласка эта была не бескорыстная. Все дело… в шкатулке с драгоценностями, где бывшая русская царица хранила одну из лучших в мире коллекций бесценных украшений. Британцы знали, что Мария Федоровна умудрилась вывезти ее из России. Урожденная по происхождению датчанкой, бывшая русская императрица поселилась в Копенгагене.


XVII


Младшая дочь Ольга и ее второй муж, подполковник Куликовский, вместе с малыми детьми – Тихоном и Гурием – после ряда приключений покинули Новороссийск на борту британского корабля “Кардифф”. Из Константинополя великая княгиня Ольга с мужем и детьми отправилась в Белград, где король – рыцарь Александр оказал сестре русского царя теплый прием. Но семья Куликовских не смогла воспользоваться гостеприимством благородного монарха: через две недели она уехала в Копенгаген, где была вынуждена поселиться у императрицы-матери. Оказавшись у племянника, короля Христиана X на положении бедной родственницы, Мария Федоровна терпела его придурки и унижения. Особенно его раздражала щедрость тетушки: к ней со всего света обращались русские эмигранты за помощью. Императрица-мать, несмотря на стесненные обстоятельства, в ней не отказывала ни аристократам, ни простолюдинам.
Едва ли не до последних дней своей жизни Мария Федоровна не верила, что ни Николая с супругой и детьми, ни Михаила нет на свете.
В последние годы жизни Мария Федоровна смирилась с потерей сыновей, невестки и детей. Какую, должно быть, душевную боль испытывала императрица-мать, думая о гибели своих близких. Да и у дочерей жизнь была не сладкой. Сандро давно покинул свою семью и многочисленных чад. Младшая ее дочь, Ольга, жила в бедности. В 1928 году в Сандрингеме скончалась сестра Марии Федоровны, королева Александра. С каждым днем императрица все больше погружалась в прошлое. “Целыми часами она разглядывала фотографии Ники и детей, развешенные по стенам спальни”, - писала Ольга Александровна.
Зная о притязаниях великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича на пустующий Российский престол, она держалась в стороне от соперничающих партий и не признала “императора Кирилла 1-го”, что следует из следующего письма, обращенного к великому князю Николаю Николаевичу:








329

“Ваше императорское величество, болезненно сжалось сердце мое, когда я прочитала манифест великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя императором Всероссийским.
До сих пор нет точных сведений о судьбе моих возлюбленных сыновей и внука, а поэтому появление нового императора я считаю преждевременным. Нет еще человека,
который мог бы погасить во мне последний луч надежды. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России.
Если же Господу по Его неисповедимым путям угодно было призвать к Себе моих возлюбленных сыновей и внука, то я, не заглядывая вперед, с твердою надеждою на милость Божию, полагаю, что государь император будет указан нашими основными законами в союзе с церковью Православною совместно с русским народом.
Молю Бога, чтобы Он не прогневался на нас до конца, и скоро послал нам спасение путями, Ему только известными.
Уверена, что Вы, как старейший член Дома Романовых, одинаково со мною мыслите.
                4 октября, Мария”.
В октябре того же 1928 года вдовствующая императрица скончалась. После ее смерти осталась шкатулка с драгоценностями – ничтожная доля прежних богатств, которые удалось вывезти из Петрограда верной служанке императрицы-матери. Сестра Ксения, ни слова не сказав Ольге, отправила шкатулку в Англию, где ее содержимое было за бесценок приобретено местными банкирами. На афере поживились и члены английской королевской семьи, и другие лица, в частности, жена бывшего русского министра финансов Бирка.


XVIII


Ольга Александровна получила права на дворец Видерс. Продав его, она приобрела усадьбу. Отныне семья Куликовских стала фермерами. “Я понимала, что в тысячу раз лучше жить бедными изгнанниками среди бедных крестьян, чем изгоями среди богачей и аристократов”, - говорила великая княгиня своему биографу Йену Ворресу. В благородстве простых людей – солдат и моряков – великая княгиня убедилась еще во время первого своего замужества. “Они (рядовые) никогда не попрошайничают. За все годы лишь один матрос попросил меня купить ему рыбачью сеть. Я дала ему деньги, которые он вернул мне до копейки”, - свидетельствовала Ольга Александровна. Иначе вели себя некоторые офицеры. Некий грузинский князь похитил несколько частных картин и выдал их за “семейные реликвии”. Другой аристократ заявил, что ему позарез нужны 350 тысяч (золотых) рублей: долг, дескать, чести. В действительности на эти средства он купил конюшню скаковых лошадей! Доброта великой княгини принесла ей и ее семейству немало неприятностей. Во время Второй Мировой войны к ней часто








330

приезжали русские, воевавшие против Сталина. Не отказывала она в помощи им и после окончания военных действий. Великой княгине стало известно, что ее жизни грозит опасность. Вместе с семьей она уехала в Канаду.
Ольга Александровна в 1960 году, как и ее сестра, Ксения, скончалась. Произошло это в 11 часов 35 минут вечера 24-го октября.
В мир иной отошла любимая дочь могучего царя Александра III, у которого была такая большая и дружная семья.
8-го апреля 1993 года скончался и ее сын Тихон Николаевич Куликовский-Романов, последний племянник императора Николая II (его младший брат, Гурий Николаевич, умер еще в 1984 году).
Ее сын Тихон Николаевич родился 25-го августа 1917 года в Ай-Тодоре (Крым). Уже в эмиграции он женился на датчанке Агнесс Петерсен. После развода с нею в 1955 году, спустя 4 года, женился на Ливии Себестейн, которая родила ему дочь Ольгу.
В 1983 году 13-го Ливия скончалась, и Тихон Николаевич женился в третий раз.
С 8-го по 130ое апреля 1993 года в русском православном храме во имя Святой Троицы в Торонто служили панихиду. Похоронили последнего сына последней великой княгини на том же кладбище Норс-Йорк рядом с матерью и отцом.
До самой кончины Тихон Николаевич внимательно следил за тем, что происходит в России, и болел за нее душой. Его вдова Ольга Александровна Куликовская-Романова, живущая в Канаде, поддерживала тесные связи со своей исторической родиной (родилась она в Сербии). Она является председателем Благотворительного фонда имени Ее императорского высочества великой княгини Ольги Александровны. Первое в России отделение фонда было открыто в Петербурге в 1991 году. К 2000 году отделения фонда открылись в ряде городов России – в Москве, Тобольске, Екатеринбурге, Самарской и Костромской областях.


XIX


Кроме крымской группы, состоявшей из вдовствующей императрицы Марии Федоровны, невестки Александра Михайловича великой княгини Ольги Александровны, его жены великой княгини Ксении Александровны, его двоюродных братьев великих князей Николая и Петра Николаевича, его шести сыновей и дочери – всего лишь четырем великим князьям и двум великим княгиням удалось бежать из России заграницу.
Великий князь Кирилл Владимирович законный наследник Русского престола и старший сын двоюродного брата Александра Михайловича, Владимир Александрович, который пешком по замерзшему Финскому заливу нес на руках свою беременную жену великую княгиню Викторию Федоровну, а за ним гнались большевистские разъезды.
Его два брата, великие князья Борис и Андрей Владимировичи, обязаны спасением своих жизней поразительному совпадению, к которому, если бы его описал романист,








331

читатель отнесся бы с недоверием . Командир большевистского отряда, которому было приказано расстрелять этих двух великих князей, оказался большим художником, который провел несколько лет жизни в Париже в тяжелой борьбе за существование, тщетно надеясь найти покупателя для своих картин. За год до войны великий князь Борис Владимирович, прогуливаясь по Латинскому кварталу, наткнулся на выставку художественно нарисованных подушек. Они понравились ему своей оригинальностью, и он приобрел их значительное количество. Вот и все. Большевистский комиссар не мог убить человека, который оценил его искусство. Он посадил обоих великих князей в автомобиль со знаком коммунистической партии и повез их в район белых армий.
Племянник Александра Михайловича, великий князь Дмитрий Павлович, не уцелел бы, если бы не сыграл всем известной роли в деле об убийстве Распутина. Когда он был выслан государем в Персию, он добрался до британского экспедиционного корпуса, который действовал в Месопотамии, и таким образом эмигрировал из России.
Его сестра, великая княгиня Мария Павловна, вышла во время революции замуж за князя Сергея Путятина, и так как у нее был паспорт на имя ее мужа, то большевики при ее бегстве заграницу не распознали в гражданке Марии Путятиной великой княгини.


XX


Наиболее популярной фигурой среди спасшихся Романовых в целом был великий князь Николай Николаевич, бывший Верховный главнокомандующий и командующий Кавказским фронтом во время Великой Мировой войны. Он был особенно популярен в военных кругах. Однако претензий на престол он не имел, и когда в мае-июне 1922 года, избранный на Рейхенгальском съезде (где монархическое движение в эмиграции впервые осмелилось организационно и идейно заявить о себе) Высший монархический совет во главе с Н.Е. Маркович предложил ему возглавить монархическое движение, Николай Николаевич отказался от этого. Николай Николаевич потомства не оставил.
После того, как сведения о смерти великого князя Михаила Александровича окончательно подтвердились, Кирилл Владимирович изменил государю Николаю II, придя со своими моряками к мятежной Думе, именно он стал местоблюстителем престола. В сентябре 1924 году великий князь Кирилл Владимирович объявил себя императором Кириллом I (в силу формулы закона о престолонаследии): “По кончине императора наследник его вступает на престол силою самого закона о наследии, присвоящего ему сие право”. Этот акт был одобрен всеми членами императорского Дома, кроме вдовствующей императрицы Марии Федоровны (все еще не верившей в смерть детей) и – по политическим соображениям – Николаем и Петром Николаевичами и сыном последнего Романом, который считал, что вопрос о государственной власти в России должен быть в будущем решен народным волеизлиянием.
После смерти в 1938 году великого князя Кирилла Владимировича права главы императорского Дома перешли к его сыну Владимиру Кирилловичу, что также никем из








     332

других Романовых сомнению не подвергалось. Все мужские представители старшего
поколения всех ветвей императорского Дома скончались к середине 50-х годов.
23-го октября 1969 года Владимир Кириллович объявил блюстительницей престола свою дочь Марию (родилась в 1953 году). К этому времени в живых остались еще Роман Петрович, Андрей, Никита, Дмитрий, Ростислав и Василий Александровичи и Всеволод Иоаннович, которые были династически “старше” Марии и – в случае смерти Владимира Кирилловича прежде них последовательно наследовали бы престол (но по причине неравнородности своих браков не могли бы удерживать его в своем потомстве). После смерти в 1989 году последнего из них Мария была провозглашена наследницей престола, а после смерти отца (1992 год) унаследовала положение Главы императорского Дома. От брака с Францем Вильгельмом Готендоллерном, принцем Прусским, она имеет сына Георгия (родился в 1984 году).
Из лиц, состоявших членами императорского Дома, на 1917 год к 2008 году в живых не осталось ни одного человека: последней в 2007 году скончалась княжна Екатерина Иоанновна.
Представители императорского Дома Романовых на 1917 год, помимо семьи самого императора Николая II, делились на пять ветвей, две старшие из которых – прямые потомки Александра II, а остальные происходили от нецарствовавших детей Николая I.
1. Дети брата Александра III – великого князя Владимира Александровича: Кирилл (1876-1938; контр-адмирал), Борис (1877-1943; генерал-майор), Андрей (1879-1956; генерал-майор) и Елена (1882-1938; жена греческого принца Николая) Владимировичи, а также дети Кирилла – Мария (1907-1951), Кира (1909-1967) и Владимир (1917-1992).
2. Другой брат Александра III – великий князь Павел Александрович (1860-1919; генерал от кавалерии) и его дети Дмитрий (1891-1942; штаб-ротмистр лейб-гвардии).
3. Потомки великого князя Константина Николаевича, его дети – Николай (1850-1918), Ольга (1851-1926; вдова короля Греции Георга I), Дмитрий (1860-1919; генерал от кавалерии) и дети умершего в 1915 году великого князя Константина Константиновича – Иоанн (1886-1918; штабс-ротмистр лейб-гвардии конного полка), Гавриил (1887-1939; полковник лейб-гвардии гусарского полка), Татьяна (1890-1979; жена князя К.А. Багратион-Мухранского), Константин (1890-1918; капитан лейб-гвардии Измайловского полка), Игорь (1894-1918; штабс-ротмистр лейб-гвардии гусарского полка), Георгий (1903-1939) и Вера (1906-2001), а также дети Иоанна – Всеволод (1914-1973) и Екатерина (1915-2007).
4. Потомки великого князя Николая Николаевича (старшего), его дети – Николай (младший) (1856-1929); генерал от кавалерии), Петр (1864-1931; генерал-лейтенант) Николаевичи, а также Дети Петра – марина (1892-1981), Роман (1896-1978; подпоручик лейб-гвардии саперного батальона) и Надежда (1898-1988).
5. Потомки великого князя Михаила Николаевича, его дети – Николай (1859-1979; генерал от инфантерии), Анастасия (1860-1922; вдова великого герцога Фридриха III Макленбург-Шверинского), Михаил (1861-1929; полковник лейб-гвардии 1-ой артиллерийской бригады), Георгий (1863-1919; генерал-лейтенант), Александр (1866-1933; адмирал) и Сергей (1869-1918; генерал от артиллерии), Михайловичи, дети








     333

Александра Михайловича – Ирина (1895-1970; жена князя Ф.Ф. Юсупова, графа
Сумарского-Эльстона), Андрей (1897-1981; корнет кавалерийского полка), Федор (1898-1968; кадет Пажеского корпуса), Никита (1900-1974; гардемарин морского корпуса), Дмитрий (1901-1980), Ростислав (1902-1978), Василий (1907-1989) и дочери Георгия Михайловича – Нина (1901-1974) и Ксения (1903-1955).
К императорскому Дому принадлежали также потомки от брака великой княжны Марии Николаевны с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским – дочь Евгения (1845-1925; жена принца А.П. Ольденбургского) и дети ее умершего брата Георгия – князья Романовы, герцоги Лейхтенбергские, Александр (1881-1942; полковник командир 4-го Донского казачьего полка), Сергей (1890-1974; старший лейтенант 2-го Балтийского флотского экипажа) и Елена (1892-1971).
Большевиками были убиты: император Николай II с женой и детьми 17-го июля 1918 года в Екатеринбурге; великий князь Сергей Михайлович, великая княгиня Елизавета Федоровна, Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи – 18-го июля 1918 года в Алапаевске; великий князь Михаил Александрович – 13-го июля 1918 года в Перми; четверо старших великих князей – Павел Александрович, Дмитрий Константинович, Георгий и Николай Михайловичи – 30-го января 1919 года в Петрограде; великий князь Николай Константинович тогда же убит в Ташкенте.
































     334


Послесловие


Все, кто имел отношение к гибели членов императорского Дома Романовых, понесли кару.
Наказание пришло к ним в то время, когда они были абсолютно уверены в собственной безопасности. Смерть подошла с той стороны, откуда ее никак не ожидали.
Не надолго пережил свои жертвы парализованный, утративший человеческий образ, Ленин. Был убит рабочими депо в Орле Свердлов; ледорубом смертельно ранен Троцкий, укрывшийся в далекой Мексике. Выстрелом крестьянский юноша Коверда в Варшаве убил Пинхуса Войкова. В 1938 году был поставлен к стенке председатель Уралоблсовета А. Белобородов. В общей могиле нашли свой конец Исая Голощекин, Дидковский, Сафаров, Берзин. Заживо съеден мучительной болезнью Янкель Юровский. Лишь Никулин и Медведев пережили Сталина, который расправился с “Ленинской гвардией”.
































335


Оглавление


            1.   Предисловие         ____________________________     3

2.   Глава  первая       ____________________________   118

3. Глава  вторая       ____________________________   174

4. Глава третья        ____________________________   252

5.   Глава  четвертая ____________________________   309

6. Глава  пятая         ____________________________   334

7.   Послесловие          ____________________________   335