I
Отрезанная от цивилизации парковой зоной окраина города состояла из двух-трехэтажных лачуг с многократно латаными крышами. Углы домов облупились, из-под осыпавшейся штукатурки выступала кирпичная кладка с густыми подтеками раствора. Пользуясь вседозволенностью, время расписало полинявшие стены трещинами, отчего взгляд тусклых окон вызывал ипохондрию и желание принять на грудь.
Между домами нестройными рядами тянулись сараюшки, в которых местные жители хранили всякий хлам, а кое-кто держал домашнюю птицу и хрюшек. По утрам сиплые петухи, перекрикивая друг друга, пытались разбудить солнце. Потревоженное кукареканьем, оно лениво выползало из-за уборной, красовавшейся на взгорке. Умывалось в огромной луже, отороченной с одного края кустами шиповника, и устремлялось ввысь. Там оно на миг замирало, а потом катилось на запад.
Солнечную купель подпитывал родничок, потому она не пересыхала даже в июльскую жару. Целыми днями в ней, хрюкая от удовольствия, отдыхали свиньи. Благодаря луже местное население летом страдало от комариных эскадрилий, а по осени — от непроходимой грязи. Это болотце пытались засыпать, но в борьбе с природой всегда побеждала природа. В конце концов, поперек лужи омофором лег деревянный настил.
Он вел прямиком к водозаборной колонке. Торчащий из бетонного лобка чугунный фаллос служил основным источником для утоления жажды и решения хозяйственных нужд. Второстепенным источником являлся магазин, в котором из-под полы велась торговля первачом.
За самогоноварение к продавщице приклеилась кличка — Менделеиха. Кира часто являлась на работу с бигуди, запутавшимися в волосах, в домашнем халате и стоптанных тапках. Разговаривая с покупателями, она не скупилась на скабрезные шутки. В прокуренном голосе продавца, в ее дерзком взгляде и интонации присутствовали хулиганские нотки. Жила Кира тут же на хуторе, в доме возле сортира. Разухабистость Менделеихи не вызывала у жителей серьезных нареканий. Вся окраина прекрасно знала, что в момент безденежья Кира отпустит товар, запишет в замусоленный журнал имя должника и сумму. Поскрипит для вида и выложит на прилавок все необходимое. Снисходительность не распространялось лишь на Гришку Воробья — низкорослого рябого горбуна.
Схоронив разбившегося по пьянке супруга, Кира собрала всю округу за поминальным столом. После затянувшихся посиделок Гришка решил утешить вдову, но получил отпор. Оскорбленный отказом, он пустил байку, будто Кира малость рехнулась и мужикам отныне предпочитает женщин. В этот вздор мало кто верил, если не считать пацанов, облюбовавших для посиделок густые заросли за лужей.
Ввиду незавидного расположения, жизнь на отшибе текла относительно тихо, без особых всплесков и потрясений. Чужаки сюда заходили редко, а аборигены, хорошо зная друг друга, решали все вопросы миром.
II
Лучи рассвета изменили цвет облаков. Унылая хмарь сменилась розовой пеной, затем повисла над тополями дымкой и вскоре рассеялась вовсе. Поеживаясь, Гришка прошел на кухню, хлебнул из чайничка холодной заварки. Затем вернулся в комнату, сел за стол и начал строчить в ученической тетради. Лицо его расплывалось в улыбке или становилось задумчивым; глаза сияли лукавым огоньком или становились бездушными и злыми. На мгновение Гришка уходил в себя, вырывал лист и начинал писать заново. Так могло продолжаться несколько часов кряду — до тех пор, пока не получался нужный результат. Гришка закрывал тетрадь, гладил ее по обложке и удовлетворенно вздыхал.
В детстве он переболел рахитом, поэтому выделялся непропорциональным телосложением. Выпуклая грудь и низко посаженная голова придавали ему сходство с нахохлившимся воробьем. При ходьбе Гришкины руки плетьми висели вдоль короткого тела; на оклик он поворачивался всем корпусом, исподлобья глядя на того, кто его позвал. Жил Воробей один.
Трудился Гришка в синагоге ночным сторожем. Получал гроши, но их хватало на скромное житие. Однажды перед еврейской пасхой он выпил на рабочем месте бутылку водки и закусил безвкусной, как трава, лепешкой, найденной там же. Гришка и понятия не имел, насколько важен для иудеев опресненный хлебец. Пришедший поутру раввин тотчас обнаружил исчезновение мацы, доставленной к празднику из земель обетованных. Он грозно тряс пейсами и проклинал Воробья.
От излишков фантазии Воробей любил врать. По вечерам, сидя на лавке у подъезда, он доставал из кармана почтовый конверт, вскрывал его и зачитывал письмо беззубым старухам. Чаще всего послания приходили от далеких родственников, которых никто никогда не видел. Они сообщали Гришке, что собираются на тот свет, а все имущество отписывают ему, как единственному наследнику. Благодаря публичным чтениям, хутор смаковал слухи, будто Гришка скоро переедет в огромную московскую квартиру и заживет на широкую ногу. Никто не догадывался, что письма Воробей строчил сам, для поднятия в представлении соседей планки собственного благополучия.
Как бы там ни было, но Гришка убедил всех и уверовал сам в скорое счастье, которое всенепременно постучит в его двери. Пока оно находилось в пути, он со злостью барабанил в стену, за которой жил студент музыкального училища Сеня Руфин — худющий амбициозный юноша.
Квартиру Сене прикупили родители. Утомленные бренчанием на фортепьяно, они не пожалели денег и обеспечили отпрыска отдельной жилплощадью. В нее будущий маэстро перевез черное немецкое пианино, диван и кучу амбиций, не дающих покоя ни ему, ни соседям.
Свободное время, которого было с избытком, Руфин посвящал игре на инструменте. Он откидывал с лица длинную челку, касался клавиш и принимался насиловать тишину. Подражая именитым пианистам, в такт музыке Сеня тряс головой. Всласть поизмывавшись над соседями, он закатывал глаза и замирал. В состоянии душевного оргазма, виртуоз поднимался со стула и раскланивался перед невидимой публикой. Ночевать он уходил к маме с папой. Жильцы дома Руфина ненавидели, но при встрече лицемерно улыбались: опасались, что со зла он совсем лишит их покоя.
Время от времени Сеня приводил размалеванных девиц. Заполнив трюмы плодово-ягодным вином, гоп-компания предавалась грехопадению. В такие часы Гришке становилось особенно плохо. Слушая завывания развратных сучек, он жутко завидовал Руфину и приходил в неописуемую ярость. Воробью хотелось во что бы то ни стало проучить и наказать шумного соседа. Унизить до такой степени, чтобы при встрече с друзьями тот отводил или стыдливо опускал глаза. Унизить изощренно и жестоко, повесив на Сеню ярлык всеобщего презрения. Прокрутив в голове всевозможные виды экзекуции, Гришка выходил во двор и вливался в ряды беззубых сплетниц.
III
В конце августа, когда от вечерних сумерек до самого рассвета всполохи озаряли ночное небо, Гришка чуть не наехал на лежащего человека. Воробей слез с велосипеда и узнал любимого соседа. Пьяный в стельку музыкант спал в придорожной пыли.
— Здравствуй, дружок! Жаждущие покоя приветствуют тебя!
Червь возмездия буравил Гришкины мозги. Горбун осмотрелся. Никого не заметив поблизости, он со всей силы пнул Руфина в висок. Тот дернулся и невразумительно забормотал. Гришка бил до тех пор, пока сосед не замолк. Но и этого показалось мало! Что-то звериное проснулось в душе уродца. Он схватил жертву за ноги и поволок в кусты.
Бессонница часто мучила Киру. Собственно, из-за нее она не успевала навести марафет и являлась в магазин непричесанная и заспанная. Той ночью внимание Менделеихи привлекла возня за окном. Женщина отодвинула штору. На обочине, у самого дома, валялся и блестел спицами велосипед. Тревога сдавила грудь. Кира вооружилась скалкой и вышла во двор. Из-за кустов шиповника слышались стоны и ругань. Женщина подкралась. Размытым пятном в темноте маячили голые ягодицы.
— Будешь теперь кукарекать, Чайковский!
Менделеиха по голосу узнала в насильнике Воробья. Злость и отвращение исказили ее лицо. Подскочив, она пустила в ход скалку. Первый удар пришелся по горбу. Гришка взвыл, попытался встать, но скалка проворно запрыгала по его голове. Воробей затих и перестал подавать признаки жизни. Кира опомнилась. Забросив скалку подальше, она покинула место трагедии.
Кира пришла на работу задолго до открытия магазина. Навела порядок и с полным безразличием встречала покупателей. Ничего особенного не происходило. С ней привычно здоровались, брали необходимый товар и растворялись, как дым в тумане. Хутор ожил после обеда: пацаны нашли в кустах два полуголых трупа.
— Господи, что творится! — задыхалась от волнения толстая баба, — Гришка Воробей музыканта снасильничал, а тот вырвался и ему башку проломил! Апокалипсис грядет, Кира! Апокалипсис! Воробей помер, царствие ему небесное, а студент жив. Врачей вызвали... — услышав сирену, она выскочила из магазина.
Хоронили Гришку без венков, без музыки, без слез. Постояли рядом, забросили гроб в кузов автомобиля и свезли на кладбище. Там с ним тоже не церемонились. Без прощальных речей накинули крышку, заколотили и закопали. Дождавшись, когда все разойдутся, Кира подошла к могиле и плюнула на Гришкин портрет. Где-то сзади возмущенно каркнула ворона. Содрав с головы косынку, Менделеиха поспешила к выходу.
После работы Кира не балагурила как прежде возле подъезда, а уединялась в квартире. Изматывающая бессонница отнимала последние силы. Менделеиха высохла. Глаза ее ввалились, вокруг них расползлись морщины. Ко всему прочему, Кира стала разговаривать сама с собой.
На сороковой день народ помянул Гришку разговорами и разбрелся по своим делам. Менделеиха по привычке заперлась дома, выпила снотворного. Не раздеваясь, прилегла на кровать. Тяжелая волна ударила в голову, заволокла мглой, а вскоре и вовсе отключила разум. Очнулась Кира оттого, что кто-то тихо покашливал в сгущающихся сумерках. Посреди комнаты на стуле сидел Гришка в обличии балаганного шута. Рядом с ним на полу лежала шарманка. Увидев, что Менделеиха проснулась, Воробей встрепенулся и хитро прищурился.
— Ну что, выйдешь за меня?
Кира вскрикнула. В комнате было темно и пусто. Ветер колыхал штору, создавая видимость, что за ней кто-то есть. С того дня горбун стал являться Менделеихе каждую ночь.
IV
Даже ни во что не верящие люди порой испытывают животный страх. Он убивает уверенность в себе, сея в душе смятение. Пытаясь оградиться от него, человек совершает несвойственные ему поступки. Кира полагала, что одиночество играет с ней дурную шутку и закрутила роман с чернявым грузчиком Василием. Она переселилась в его квартиру. Союз обоим пошел на благо: к Менделеихе вернулись прежняя твердость и жизнелюбие, а у Василия появилась возможность ежедневно прикладываться к стакану.
Муж Менделеихи любил читать и знал абсолютно все. Правда, многое путал. Это был грузчик-эрудит с тяжелыми провалами в памяти или, скорее всего, психическими расстройствами. Иногда с тяжелого похмелья он забывал собственное имя. Вернее, думал, что он не Вася, а совсем другой человек; ходил по квартире в исподнем, напевая арии — мерещилось ему, что он известный тенор, а то садился за стол и начинал строчить указы. В моменты придури Кира беспокоить мужа не решалась: в образе государственного деятеля Вася был непредсказуем.
Завихрения имели свою прелесть. Кира, не изменяя мужу, переспала со всеми знаменитостями. Бывало, прижмет ее Вася ночью и чужим именем назовет. Менделеиха поначалу думала, что муж гуляет втихаря, но быстро догадалась: он в образе.
— Дездемона моя ненаглядная, — томно говорил он ей. — Молилась ли ты на ночь?
Любовные забавы носили в себе некую театральность, позволяли Кире побывать в чужой шкуре, ощутить сопричастность к искусству. Однажды Василий крепче обычного обнял ее и ласково пропел:
— Гоша, друг мой сердечный!
Кира понятия не имела о своеобразных отношениях, царящих в закулисном мире, и приняла это за вызов; ей вспомнился Воробей, насилующий соседа-пианиста. С того момента из окон их квартиры частенько слышалась брань, но сор из избы молодожены не выносили. По какому поводу возникали скандалы, оставалось тайной за семью печатями. В один прекрасный день Василий исчез. Просто исчез! Растворился, как соль в воде. На все вопросы Кира отвечала одно и то же: «Ушел на рыбалку и пропал!» Василия искали, но так и не нашли. Вместо него в квартире появился здоровенный черный кот.
Жизнь на окраине текла, как и прежде, — тихо и однообразно. Руфин выписался из больницы и угодил под уголовное расследование. Студент ничего не помнил, на допросах пожимал плечами, выкатывая удивленные глаза. Суд признал его виновным, но учел состояние аффекта. Срок Руфину дали условный. Учебу студент забросил, жить с родителями отказался. Потихонечку спиваясь, он подрабатывал где придется. Компанию ему составляли Маринка Ляхова, потаскуха из соседнего подъезда, да Вовка Прыщ, такой же лентяй и ханурик.
День за днем шли годы. На отшибе ничего не менялось, если не считать регулярно переезжающих в царствие небесное старожилов и выросших рядом с развалюхами новостроек. Историю с Гришкой забыли, заодно вычеркнув из памяти тайну исчезновения сожителя самогонщицы.
V
Дождь давно кончился, но пожилая женщина не спешила складывать зонт. Прикрываясь им от взглядов редких прохожих, она семенила мелкими шажками вдоль промокших зданий и напоминала побитую жизнью крысу. Юркнув в закоулок, она свернула к обветшалому двухэтажному дому. В подъезде сунула сложенный зонт под мышку и стала подниматься по лестнице. Лампочки перегорели, приходилось нащупывать ступеньки ногой.
Неожиданно перед ней вырос мужской силуэт. Не раздумывая, она выхватила из кармана аэрозольный баллончик. Едкая струя с шипением ударила в лицо незнакомца. Не по возрасту резво тетка пнула мужика в пах.
— Развелось хулиганья, в подъезд войти страшно!
Она обошла скорчившегося насильника.
— У-у-у! — выл мужчина. — Кира Петровна, когда ты свои дурацкие штучки прекратишь?! Евнуха из меня сделала! — мужик скрипнул зубами. — Откуда в тебе такая жестокость?
— Сеня, ты что ли? — удивилась Менделеиха. — Чего в подъезде притаился? Зачем людей пугаешь?
— Тебя жду! — Сидя на корточках, Руфин раскачивался с пятки на носок и тер глаза кулаками.
— Неужели плачешь? — Она наклонилась. — Пойдем, умоешься. Ничего страшного, я дихлофосом брызнула.
Руфин пробормотал проклятья и выпрямился. Старуха открыла квартиру, прошла в комнату. Пострадавший от вероломного нападения самогонщицы Руфин умылся и сел за стол на кухне. Ожидая хозяйку, он колупал отслоившийся кусочек краски на стене.
Старуха не появлялась, нетерпение Руфина росло.
— Теть Кир, ты куда провалилась?
— Я сейчас, погоди малость.
Менделеиха в домашнем платье, поверх которого была наброшена кофта, присела напротив Руфина. К ней на колени запрыгнул черный кот. Бросив на стол «Беломорканал», она посмотрела на свои узловатые руки и вытянула из пачки папиросу.
— Закуривай!
— Не хочу. Пока тебя ждал, до тошноты обкурился. Слушай, теть Кир, не дай сдохнуть, а?! Рассчитаюсь с аванса, — стал клянчить Сеня.
Менделеиха поднялась и удалилась в комнату. Вернувшись, поставила на стол поллитровку.
— Ты мне уже за три должен, не забудь! А это моя новая разработка, из генно-модифицированного овса выгнала! Кроет в два раза сильнее! Пей на здоровье!
— Спасибо, добрая душа! — Сунув пузырь за пазуху, Сеня поднялся. — Теть Кир, если помощь нужна, говори. Я по хозяйству все могу!
— Лучше лампочку вверни в подъезде, а то после следующей встречи фальцетом запоешь, — лицо Менделеихи скривилось в усмешке. — Ладно, иди, мне еще бражку замутить надо.
Кот проводил Сеню до двери и жалобно мяукнул на прощание.
Руфин смахнул с обеденного стола хлебные крошки и плеснул в стакан средство от болезни. Самогон оказался ядреный. После второй рюмки здоровье стало возвращаться в истерзанный похмельем организм. Сеня взял бутылку и проанализировал содержимое на запах, цвет и воспламенение. Жидкость соответствовала всем нормам ГОСТа, установленного им самим. Одно не давало покоя: что такое генно-модифицированный, и каким будет завтрашнее утро.
Болезнь отступила, и Сеня решил отдохнуть. «Что день грядущий нам готовит?» — пролетела мысль, заплутала в полушариях мозга и скоропостижно скончалась. Руфин зевнул, повернулся на бок и погрузился в сон.
Снились тараканы. Ползая по одеревеневшему языку, они проникали глубоко в череп и приспосабливали его под жилище. Мерзкие насекомые колотили молоточками, обустраивались на новом месте. Когда боль в голове стала невыносимой, Сеня проснулся. Глядя на ноги, он оторопел — грязные носки превратились в копыта. Цокая по полу, Руфин выбежал в прихожую. Из зеркала на него смотрела лошадиная морда, очень похожая на фотографию в паспорте. «Боже мой, кто это?» — Сеня громко заржал. От восторга задребезжали окна. Глухим стуком их поддержали батареи — свою радость выразили интеллигенты — этажом выше.
Прядя ушами, Руфин махнул хвостом и выскочил на лестничную площадку. На шум из соседней квартиры вышел Вовка Прыщ. Удивленно посмотрев на лошадь, он ударил ее кулаком.
— А ну, пошла отсюда! Это ж надо додуматься, кобылу в подъезд затащить! Пошла, говорю!
Руфин неуклюже спускался по ступенькам, испуганно вращая глазами. Прыщ помогал ему увесистыми пинками. На улице Сеня обрел уверенность и лягнул обидчика.
— Граждане, вызовите милицию, на меня бешеная лошадь напала! — кричал Вовка, сидя в луже, вытекшей из штанов.
Прибывшие на место происшествия блюстители порядка загнали бесхозную скотину в рефрижератор. Прыщ вернулся в подъезд и постучал в обшарпанную дверь. Из-за нее выглянуло изрезанное морщинами лицо.
— Чего надо?
— Тетя Кира, дай бутылку! С получки верну. На меня лошадь напала! — Вовка задыхался от возбуждения.
Не говоря ни слова, Менделеиха скрылась в квартире, гремела бутылками и ругалась.
— Ты мне еще за прошлую должен! Помнишь? Вот, попробуй! Двумя глотками коня свалит!
— Спасибо, теть Кир! Век помнить буду! — Прыщ воткнул пузырь за пояс мокрых брюк и поспешил к себе.
Кот придавил рыбу лапой, впился в нее зубами. Резким движением оторвал кусок, проглотил и облизнулся. Набив желудок, он понюхал чашку с водой. Убедился в ее свежести и начал лакать. Затем развалился у стола, вытянул гибкое тело, вылизал шерсть и зажмурил довольные глаза.
— Вот, Васька, — Менделеиха погладила кота. — Друганы твои закадычные сейчас в колхозной конюшне мерзнут, сено жуют. Ты ж у меня, как король, на сметане с мясом сидишь! Нечего было по ночам орать да со шлюхами валандаться.
Кот поднялся, задрал хвост трубой и потерся о хозяйскую ногу.
VI
Звездочка топталась в узком стойле. Напротив нее в таком же загоне маялся доставленный накануне жеребец. Животные с интересом глядели друг на друга. Конь скалился, показывая крепкие желтые зубы. Кобыла кокетливо трясла гривой и фыркала.
— Разыгрались, любезные!
Колхозный конюх угостил Звездочку сахаром. Кобыла губами взяла кубики рафинада, благодарно склонила морду. Фома ласково похлопал ее по холке.
— Сейчас вас в поле выведу. Погуляете на свежем воздухе!
Бескрайние поля, заросшие бурьяном, приветливо встретили обитателей конюшни. Фома скрутил козью ножку и уселся на землю. Звездочка с восторгом глядела на жеребца: «Какая знакомая морда! Где же я его встречала?» Словно читая ее мысли, жеребец приблизился. Подталкивая кобылу головой к оврагу, он намекал на более близкое знакомство.
Закутавшись в фуфайку, Фома дремал у костра. Жеребец с кобылой резвились, оглашая округу ржанием — взаимопонимание было достигнуто! Костер погас, подернув угли молочным налетом. Конюх проснулся, убедился, что все нормально; достал из-за пазухи бутыль и выдернул зубами бумажный чопик.
— Бр-р-р! Ядреная! — Закусив, он направился к лошадям.
«Какой чудесный аромат исходит от Фомы!» — Звездочка мордой ткнулась в грудь конюха и полезла губами за пазуху.
— Ну, что ты? Что ты? — Мужик потрепал ее по гриве. — Может, выпить хочешь? Это мы сейчас организуем!
Ради смеха он достал початую бутылку и поднес к губам кобылы. К его изумлению, она вырвала ее зубами из рук, запрокинула голову и опустошила. Благодатное тепло побежало по лошадиным венам, в голове приятно зашумело. Расплывчатые воспоминания по крупицам складывались в фантастическую картину. Звездочке казалось, что когда-то давно, может быть, в прошлой жизни, она была человеком.
Фома впервые увидел пьющую скотину. Навязчивая мысль терзала его: «А если им дать литра по три. Интересно, что будет?»
Утром в конюшне начался праздник. Конюх влил в жеребца литр самогона. От удовольствия тот фыркнул и проговорил:
— Дай еще! Чего жмешься?
Речь коня уронила мужика на задницу.
— Не бойся и Звездочке плесни! Сдается мне, здесь что-то не так, только припомнить не могу!
Обомлевший Фома сделал все, как просил жеребец. После чего стал свидетелем удивительного разговора.
— Вовка, уж не ты ли? — заржала Звездочка.
— Я!.. Подожди-ка, подожди! Матушка пресвятая богородица, никак Руфин в ипостаси кобылы!
— Точно, я самый! — с радостью подтвердил Сеня, но тут же вспомнив об интрижке накануне, он стыдливо опустил морду.
— Слушай, братец! Сгоняй еще за самогоном. Посидим, покалякаем! — по-свойски обратился жеребец к конюху.
Обескураженный Фома покинул конюшню. «Неужели до горячки допился?» — он с силой ущипнул себя за ляжку и скривился от боли. Вернувшись из села, конюх запер ворота на засов.
— Вот, ребяты, больше нет! — виновато сказал он и открутил крышку десятилитровой канистры.
Бледный рассвет пробился сквозь засиженные мухами маленькие окна фермы. Фома облизал пересохшие губы. Рядом с ним на соломе лежали два голых мужика; загоны для лошадей пустовали. Конюх растолкал незнакомцев.
— Хлопцы, чьи будете?
Похожий на жеребца мужик съежился.
— Не бойся, не укусим! Мы — генно-модифицированные мужики, видишь же! Принес бы одежду. Холодно, да и неловко без трусов! — Он по привычке заржал, но тут же спохватился.
— Да, да! — поддержала баритоном бывшая Звездочка.
Когда Фома ушел, Сеня покрылся румянцем.
— Володь, никому не говори, что между нами было.
— Что было, то прошло! Лишь бы обратно в скотину не превратиться. Будет тогда водевиль! — Прыщ сменил тему. — Что с Менделеихой делать? В лошадиной шкуре маялись, облик человеческий потеряли. Да за такие дела...
VII
Город встретил суетой, гамом и полным безразличием. По дороге к дому приятели забрели на ежегодную осеннюю ярмарку, раскинувшуюся на центральной площади. Горожане торговались, спорили, что-то покупали и терялись в толпе. Изредка раздавались истошные крики: «Люди добрые, обокрали!» Тогда, как по команде, все начинали ощупывать свои карманы. Обнаружив кошелек на месте, граждане успокаивались и продолжали толкаться, прицениваться, покупать. Выход с площади, там, где уже не было торговых рядов, заполонил народ. Сеня с Вовкой подошли ближе. Горбатый мужик в одежке балаганного шута зазывал толпу сиплым голосом:
— Почтеннейшие зрители, сейчас на ваших глазах произойдет чудо! Маленькие человечки покажут комические номера и подарят хорошее настроение! Подобного аттракциона вы не увидите ни в одном знаменитом цирке мира, ни один иллюзионист не сможет повторить то, что я продемонстрирую вам!
Около его ног вертелась плешивая мартышка. Она грызла черствый пряник, то и дело поправляя шляпку, сползающую с головы. Перед мужиком на деревянной ножке стоял большой ящик с нарисованными ангелочками, играющими на арфах и дудках. Закрытая бархатным занавесом ниша представляла собой театральную сцену. Заинтригованный люд, улюлюкал и требовал незамедлительного показа. Горбатый шарманщик с улыбкой арлекина крутанул ручку инструмента. Занавес вздрогнул, разделился пополам и поплыл в разные стороны.
Изумление ротозеев не имело предела. У многих вырвался крик удивления, когда на импровизированную сцену выскочили крохотные неуклюжие балерины. Под дребезжащую мелодию они, смешно прихрамывая, исполняли фуэте. Танцовщицы толкались и падали, поднимались и продолжали несуразный танец. Закончив, они сделали книксен. Кулисы спрятали их от позора.
Оживленная диковинным зрелищем толпа жаждала продолжения. Но мартышка сняла шляпу и вприпрыжку побежала по кругу. Когда головной убор наполнился медяками, она вернулась к хозяину. Мужик ссыпал мелочь в карман широких штанов и объявил следующий номер:
— А сейчас перед вами выступит знаменитый Демосфен — единственный в мире человек, который заикается, даже когда поет! Демосфен! — обратился он к ящику. — Выходи, люди ждут твоих песен!
Из ящика послышался глубокий вздох и перед публикой возник мужчина в дырявом хитоне. Изображая скорбь, он молитвенно сложил руки.
— Ревела бы-бы-буря, ды-дождь шумел! Во-во мраке мо-мо-молнии сверкали! — рыдал он, и по его щекам катились слезы.
Мальчишки, ближе всех стоявшие к ящику, хватались за животы. Мужики и бабы ехидно улыбались, тыкали пальцами в сторону Демосфена, отчего тот заикался сильнее. Отмучившись, певец высморкался, раскланялся и удалился.
Обезьянка, не дожидаясь команды, устремилась к зрителям. Она подскочила к гражданину в короткой, изрядно поношенной куртке и вцепилась в его штанину. Оскалившись, завизжала, требуя денег.
— Эка смышленая зверюга!
Мужик хотел погладить мартышку. Но та извернулась и укусила его. Вскрикнув от неожиданности, мужик поднял над головой кровоточащий палец.
— Я наличные плачу, а меня инвалидом сделали!
Дабы замять скандал, горбун предложил потерпевшему заказать сценку, которую артисты сыграют немедленно.
— Цирковую борьбу хочу! — крикнул тот, зализывая рану.
Шарманщик стукнул по ящику кулаком. Перед публикой предстали два уродца. Сцепившись, как пауки, они старались уложить друг друга на лопатки. Им никак это не удавалось. Тогда атлеты обменялись тяжелыми тумаками. Кровь брызнула в разные стороны. Толпа ликовала.
Осеннее солнце между тем уползло за тучу. Воздух, пропитанный запахами ярмарки, становился промозглым.
— Покажи миниатюру из обычной жизни! Сколько можно на безобразия смотреть?! — возмутился кто-то.
Человеческий улей одобрительно загудел. Шарманщик взглянул исподлобья на капризных любителей обыденности.
— Ну что же, сами просили! — сказал он и подкинул высоко вверх заработанную мелочь.
Монеты сыпались дождем, вызывая у толпы нездоровый ажиотаж. Зрители бросились собирать мелочь и напрочь забыли про шарманщика. Прыщ устремился в самую гущу. Зуботычина охладила его пыл. Отряхивая штаны, он выбрался из месива.
— Что за народ?! Убьют за копейку. Пошли отсюда!
Мимоходом Руфин глянул на шарманщика и оторопел: тот, как две капли воды, смахивал на Воробья. Поймав взгляд, горбун крутанулся вокруг оси и превратился в столб мусора и пыли.
— Наваждение какое-то! — испуганно пробормотал Сеня.
— Театр зла! — поддакнул Прыщ, не вникая в причину смятения, овладевшего товарищем.
Родной подъезд засвидетельствовал свое почтение песней ржавых петель и омерзительным запахом цивилизации. Поднявшись по лестнице, друзья остановились напротив знакомой квартиры. Неуверенность, больше похожая на страх, парализовала Руфина. Прыщ отстранил его от двери и отбил четкую дробь.
— Чего вам? — без промедления спросила замочная скважина.
— Не подскажете, здесь самогонкой торгуют?
Лязгнула щеколда. Прыщ резко навалился и с корнем вырвал предохранительную цепочку. Не ждавшая налета Менделеиха повалилась на пол.
— Заткни ей пасть! — скомандовал Вовка.
Сеня торопливо снял сапог и стал запихивать в рот самогонщицы портянку. Менделеиха вертела головой, крепко сжимала зубы. Но Сеня придушил старуху и та, задыхаясь, открыла рот.
— Вспомнила, старая кляча?! Генно-модифицированная, кроет в два раза сильнее! — Вовка бросился на кухню.
По привычке лягнув кота, он нашел приготовленный к продаже самогон. Менделеиху освободили от кляпа и влили в ее рот содержимое бутылки. Вскоре она отрубилась — самогон действовал безотказно абсолютно на всех.
— Надо ее на кровать перетащить и связать, на всякий случай. Черт его знает, из чего она это пойло выгнала?!
Хозяйский кот путался под ногами, привлекал к себе внимание.
— Тебе чего надо? Хозяюшку жалко?
В ответ Васька поднял хвост трубой и довольно замурлыкал.
За окнами быстро темнело. Друзья решили заночевать в квартире Менделеихи. Чуть свет Руфин растолкал Прыща. В спальне самогонщицы их дожидалась здоровенная связанная крыса.
— Ни хрена себе, фокусы! — Руфин схватил ее за хвост и бросил на растерзание коту.
Тот с урчанием затащил бывшую сожительницу под кровать.
Длительное отсутствие друзья объяснили соседям просто:
— Шабашничать ездили, но неудачно!
Куда подевалась Менделеиха, так и осталось тайной. Исчез и кот. Возможно, его задрали уличные собаки, а может, он поселился в подвале или на чердаке.
VIII
Темной ночью, когда на смену лету приходит осень, вся чирикающая братия исчезает с полей и слетается в одно место, где злой дух сгребает ее метелкой в огромный горшок. Тех воробьев, что не поместились, он смахивает с краев и отпускает на размножение. Оставшихся же — ссыпает в пекло или убивает. Древние предания гласят, что воробей никогда не играл благой роли. Наоборот, этой невзрачной пташке приписывают дурные приметы: если она влетит в дом — это к покойнику.
Сеня просыпался в поту и снова погружался в дрему. Маялся он до тех пор, пока не почувствовал на себе чей-то взгляд. Руфин чуть не вскрикнул от страха: перед ним сидел Воробей в образе ангела! Гришка сложил за спиной крылья и выжидающе смотрел на бывшего соседа.
— Cеня, почему один? Где же бабы? Или ты сам теперь, как баба? — Воробей язвительно засмеялся.
Руфин заерзал, не зная, как себя вести.
— Разогнал всех! Им бы только нажраться на халяву, а как до постели дело доходит, так я уже не в состоянии. Нет, чтоб наоборот — сначала любовь, а потом пьянка! Ушлые все пошли! — и он начал рассказывать про Маринку Ляхову.
Гришка достал из-под одежды бутыль вина, плеснул в стаканы янтарную жидкость. В комнате запахло праздником. Воробей резко сменил тон, приобнял Сеню и дружелюбно предложил:
— Давай, выпьем за встречу!
Вино по крепости не уступало хорошему коньяку.
— Понимаешь, Сеня, — вздохнул Воробей. — Притомился я, тоска одолела! Иногда спускаюсь на землю, похулиганю втихаря и обратно. А так хочется покуражиться от души, девок потискать! Ты бы прошвырнулся до Менделеихи. Скучаю я по ней! — Он налил по второй.
Сеня успокоился. Осушив рюмку, направился к выходу.
— Штаны бы надел для приличия, а то Кира дверь не откроет!
— Нет Киры, пропала она! Я тебе другую приведу. Молодую, симпатичную, — из прихожей ответил Руфин.
Луна на мгновение осветила чахлую фигуру и тут же потеряла ее из виду. Сеня нырнул в соседний подъезд, пнул знакомую дверь и замер в ожидании.
Заспанная Ляхова раздраженно посмотрела на полуночного визитера и громко зевнула.
— Хочешь испытать неземное блаженство и испить вино сладострастия? — ринулся в атаку Сеня.
— С тобой, не то что блаженство, с тобой даже намека не испытаешь! — Ляхова хотела закрыть дверь, но Руфин проявил не свойственную ему настойчивость.
— Не со мной, дура! Увидишь с кем — обалдеешь! Клянусь Святым Валентином!
Ляхова, как была в сорочке, так и пошла навстречу счастью.
— Чистая Мария Магдалина! — восторженно прошептал Сеня.
Горбун встретил Маринку цветами и шампанским. Ожидавшая чего угодно, только не такого приема, она опешила. Руфин понял: Ляхова согласна на все. Одно слово — шлюха! Чтобы не мешать более близкому знакомству, Сеня прихватил початый пузырь вина и ушел к Прыщу.
— Пусти переночевать, у меня приятель с любовницей загостили, — соврал он.
Прыщ пропустил Сеню в комнату и завел речь о реинкарнации. Вино быстро вернуло его к нормальным мыслям. Друзья допили бутылку и стали фантазировать, что творится в соседней квартире. Приставленные к стене стаканы четко передавали стоны Ляховой. Внимая музыке любви, вдоль горизонта стыдливо краснело небо. Прыща захлестнули желания, и он уединился на кухне. Устав от одиночества, Руфин покинул квартиру приятеля.
Солнечные лучи тонули в глазницах просыпающихся зданий. Намечался замечательный денек! Воробей поднес воротившемуся Сене стакан вина.
— Если не возражаешь, я буду навещать тебя время от времени. Сам понимаешь, зачем. А чтобы была заинтересованность, вот задаток! — Он протянул веер из сторублевых купюр. — Живи, не напрягаясь. Раз нет Менделеихи, я возьму с собой Ляхову!
Пока Руфин считал деньги, по комнате пробежал сквозняк и унес Воробья вместе с Маринкой. Неимоверная усталость одолела Сеню. Сунув казначейские билеты под подушку, он свернулся калачиком и задремал.
Крики на улице потревожили сон. Руфин с трудом разлепил веки, опохмелился остатками вина и выполз во двор. Около клумб из автомобильных покрышек о чем-то громко судачили бабы.
Изображая безразличие, Сеня прошелся мимо. Краем уха он услышал, что сегодня утром в собственной квартире нашли мертвую Маринку. Но это было еще не все! Более активно женщины обсуждали историю с Прыщом. Тут уж Руфин не выдержал, подошел вплотную и стал вникать в суть беседы. Речь держала тучная, известная на всю округу сплетница.
— Только Ляхову в морг увезли, выскакивает из подъезда Вовка! Взбудораженный, без трусов! В одной руке «Огонек», в другой оторванный конец. Сам весь в кровище! Зыркнул по сторонам и бегом за сараи. Я сразу скорую вызвала. Приехали быстро, будто за углом ждали! Начали его ловить, а он зенки выпятил и хреном оторванным санитаров крестит. Кое-как скрутили. Вовка же вывернулся, «хозяйство» свое в рот запихал и съел. Ужас!
Бабы охали, переваривая информацию. Напуганный жуткими вестями Сеня кинулся домой. Первым делом он извлек из-под подушки оставленный Гришкой аванс. Новенькие купюры приятно пахли типографской краской. Сеня осмотрел их со всех сторон — ничего подозрительного! Все же он решил избавиться от улик и зажег конфорку. Деньги вспыхнули, как порох, опалив Руфину ресницы.
— Вот черт! — выругался Сеня и подскочил к зеркалу.
Из него с сарказмом смотрел Воробей. Не веря глазам, Руфин протянул руку. Зеркало лопнуло, осколки со звоном осыпались на пол. Сознание Руфина помутилось, шум во дворе стал приглушенным, словно уши заткнули ватой.
«Надо бежать, но куда? Он везде отыщет!» — вертелось в мозгах. В шифоньере Сеня нашел пояс от нейлоновой куртки. «На кой он мне?» — но руки уже вязали петлю, не согласовывая действия с головой. Руфин взобрался на табуретку и прицепил удавку к трубе отопления. Резкая боль отделила его от мирской суеты. Из черной бездны эхом звучал хриплый голос Гришки:
— С днем рождения, Сеня! Пойдем, выпьем! Маринка с Вовкой уже стол накрыли!