Машина олигарха Семакина, возвращавшегося с охоты, внезапно заглохла посреди неизвестного населённого пункта. Кончился бензин.
Бортовой спутниковый навигатор сообщил, что местечко зовётся хутор Большие Хохлачи и вырубился. Видимо, прибор потряс сам факт существования таких названий в его электронной памяти.
Выругавшись, Семакин направился к ближайшему покосившемуся домику с тускло светящимися оконцами.
Дверь открыл местный житель дед Кузьмич.
Несколько изумлённо взглянув на гостя, дед кивком предложил тому зайти в дом.
Олигарх вошёл, старательно пытаясь ни к чему не прикасаться своим кашемировым пальто за пятнадцать тысяч евро.
– Такая вот неприятность, бензин закончился, у вас не найдётся литров пять, я заплачу? – сразу перешёл к делу Семакин, доставая из крокодилового бумажника купюру в пятьдесят долларов.
Дед с интересом повертел иностранную бумажку в руках, зачем-то её понюхал и вдруг зычно крикнул:
– Параша!
Олигарх вздрогнул и только было хотел заступиться за свои несправедливо обвинённые доллары, как из соседней комнаты бесшумно появилась старушка в овчинной безрукавке.
– На стол что ль накрой, видишь – гости у нас! – сурово приказал ей дед.
Семакин, как человек, изучавший в школе произведения русских классиков и поэтому смутно помнивший народные обычаи, не стал отказываться, дабы не обидеть хозяев.
Бабушка Паранья ловко собрала на стол нехитрую снедь и торжественно водрузила посреди стола бутыль с мутной жидкостью.
«Самогон» – догадался начитанный олигарх.
Соорудив застолье, старушка так же неслышно исчезла в соседней комнатке.
Кузьмич пригласил Семакина за стол. От самогона олигарх вежливо отказался.
Его внимание сразу привлекла странная солонка, стоявшая на столе, в которую дед то и дело ловко макал свежий огурец.
Солонка представляла собой квадратную коробочку из жёлтого металла с крышкой.
На крышке тускло блестели небольшие стекляшки, изящно складываясь в какой-то узор.
Взяв солонку в руки, Семакин вгляделся – узор оказался витиеватым вензелем «Н». Сами стекляшки как-то странно проблёскивали всеми цветами радуги. На внутренней стороне крышки виднелась изящно выгравированная надпись: «Звезде русского балета Матильде Кшесинской от любящего Николя». Завершало общую картину скромное клеймо на дне солонки – «ФАБЕРЖЕ. С.Петербургъ».
Семакин был человеком образованным и все эти фамилии уже где-то слышал.
Внимание гостя к вещице не ускользнуло от наблюдательного Кузьмича, который, наливая себе очередной стопарь, горделиво сообщил:
– Дедовская ещё! Он енту табакерку с Гражданской привёз. Она у нас завсегда за солонку была, а что – удобно! И крышечка, чтоб соль не комкалась, опять же. А дед у меня был боевой – Зимний брал! Там он енту вещицу и подобрал, как сувенир.
Посидев ещё часок и выслушав несколько историй про революционного деда, Семакин выразительно посмотрел на часы. Кузьмич понятливо кивнул, исчез в кладовке, чем-то там погремел и сноровисто приволок ржавую канистру.
Они вышли во двор, где дед, витиевато поругиваясь, залил содержимое канистры в семакинский джип.
«Господи, хоть бы не солярка» - тревожно думал Семакин, наблюдая за ловкими манипуляциями деда. Но машина завелась сразу, двигатель работал, как всегда, почти бесшумно. Бензин оказался на удивление хорошим, даже лучше, чем на «Бритиш Петролеум» возле семакинского офиса. Подивившись таким чудесам российской глубинки, олигарх попрощался с гостеприимным дедом и уехал.
Странная солонка-табакерка не давала ему покоя всю обратную дорогу.
Прибыв в свой особняк и рассеянно чмокнув дежурную жену-манекенщицу в щёчку, Семакин заперся в кабинете и включил ноутбук.
Через несколько минут он нагуглил статью какого-то профессора под названием «Утраченные шедевры Карла Фаберже».
Статья сопровождалась иллюстрациями, где, среди разных пасхальных яиц, красовалось черно-белое фото табакерки из Больших Хохлачей.
Глянув на примерную оценочную стоимость утраченного раритета, Семакин вскочил и возбуждённо заходил по огромному кабинету.
– Уж теперь-то я Витьке Вексельбергу нос утру с его яйцами! – радостно приговаривал он, потирая ладони и не обращая внимания на некоторую двусмысленность своей фразы.
На следующий день «майбах» олигарха в сопровождении двух джипов охраны въехал в Большие Хохлачи.
При виде такого кортежа местные жители оторопели и по хутору тут же пронёсся слух, что приехал сам президент, который, прознав, что в Хохлачах уже третий год закрыта на ремонт школа и стоит без крыши коровник, решил устранить безобразия на месте.
«Заступник приехал!» – шептали бабки, с испугом глядя на сверкающие авто и истово крестясь.
Из коровника доносилось бодрое мычание. Видимо, бурёнки, уставшие жить под открытым небом, тоже искренне радовались визиту высокого гостя.
Кортеж остановился возле дома Кузьмича. Хуторяне, столпившись поодаль, тревожно молчали, дружно лузгая семечки.
Семакин вышел из машины и решительно постучал в дверь.
Предприятие, ещё час назад казавшееся олигарху плёвым делом, неожиданно застопорилось. Дед охотно пил французский коньяк, много шутил и смеялся, но продавать табакерку наотрез отказывался. Даже за предложенные ему пятьсот долларов.
Свой отказ он мотивировал светлой памятью деда героя Гражданской войны, которую он, по его словам, свято чтил.
– Береги подарок, мой внучок Алёшенька, – цитировал слова деда Кузьмич, всхлипывая то ли от нахлынувших воспоминаний, то ли от изрядно выпитого количества диковинного напитка.
Семакин выставил на стол вторую бутылку.
Дед довольно быстро ополовинил и её, но дело с места не сдвинулось, даже наоборот.
Теперь вконец захмелевший Кузьмич поведал гостю ещё и про свою покойную бабушку, коей, с его слов и к немалому изумлению Семакина, оказалась прима-балерина Кшесинская.
А героический революционный дед и вовсе превратился в государя императора Николая Второго.
Было заметно, что Кузьмич мужик не промах и тоже знал некоторых персонажей российской истории.
– Ты пойми, Сашок, – уже совсем по-свойски втолковывал олигарху дед, ласково щурясь, – Мне ж эта табакерка и даром не нужна! Но! – тут Кузьмич важно поднимал палец. – Память!
– И доллары твои – ну на шо они мне? У нас на них даже телевизер не купишь на хуторе. Второй год без телевизера с Парашкой живём! Прям как маугли какие…
Дед прослезился и затянул грустную песню про удалого Хазбулата.
Семакин никогда не отступал от поставленных перед ним задач.
Через два дня молодцеватые парни в комбинезонах уже устанавливали в доме Кузьмича здоровенную плазму, домашний кинотеатр и компьютер со спутниковым интернетом. А так как спутниковая тарелка наверняка провалила бы хилую дедову крышу, отремонтировали и её. И заодно и весь дом.
Теперь Семакин ездил в Большие Хохлачи каждый день.
Дед радушно встречал дорогого гостя, с удовольствием угощался привезённым коньяком, непрерывно щёлкал компьютерной мышкой, отстреливая супостатов в "контрстрайке" и благодарил за подарки.
Но… по-прежнему был непреклонен по поводу раритетной табакерки, рассказывая Семакину всё новые и новые истории про своих замечательных предков.
Через какое-то время Кузьмич стал сетовать на то, что ему стыдно смотреть соседям в глаза из-за такого внезапно свалившегося на его голову достатка.
– Ты лучше забери всё, Сашок! – печально вздыхал дед, прерывая очередной запев про Хазбулата. – Народ у нас такой – подпалят ведь хату, чего доброго… И не со зла, не подумай, а из-за обострённого чувства справедливости!
Семакин отреагировал на опасения деда.
Через месяц в Хохлачах стоял мощный ретранслятор.
Все телевизоры в округе стали принимать по пятьсот каналов.
Ещё через месяц - были заасфальтированы все дороги и тропинки, установлено уличное освещение, проведён газ, нарядно белела капитально отремонтированная школа, а коровник был покрыт красной итальянской черепицей.
Теперь, едва завидев знакомый кортеж, хуторяне выбегали на дорогу и бросали под колёса полевые цветы, словно жители оккупированной немцами Европы при виде долгожданных советских танков.
Семакин пил парное молоко от благодарных коров и уже знал всех хуторян по именам.
Он регулярно привозил детям игры для свежепостроенного компьютерного клуба и диски для молодёжной дискотеки, устроенной им в переоборудованном под развлекательный центр старом зернохранилище.
Песни про удалого Хазбулата звучали из дома Кузьмича всё реже.
Дед вёл программу по местному радио, писал книгу о своём героическом деде и хлопотал в райцентре о переименовании центральной улицы хутора в проспект имени Семакина.
Однажды, в один из приездов олигарха, встречать его вышел весь хутор.
Кузьмич торжественно вышел вперёд и вручил Семакину перевязанный красной ленточкой свёрток.
Семакин развернул бумагу и увидел дедовский раритет от Фаберже.
– Тебе, Сашок! – прослезился дед. – На память от нас от всех. Я ж вижу – понравилась она тебе сразу. Я тебе и табачку туда насыпал - своего самосада!
Олигарх обвёл глазами радостные лица хуторян, сел в машину и уехал.
Все растерянно молчали.
- Эх, Кузьмич!.. – донеслось ил толпы. – Обидел хорошего человека своим самосадом. Мож он не курящий...
Семакин ехал в машине и о чём-то напряжённо думал, рассеянно вертя табакерку в руках и глядя на проплывающие за окном бескрайние поля.
Через месяц на хуторе Большие Хохлачи появился новый дом.
Новоселье Семакина хуторяне гуляли три дня.
По этому поводу на сцене местного клуба даже выступила Алла Пугачёва, устроившая, как обычно, небольшой пиар-скандал. Но это уже совсем другая история.