Несчастье всей жизни

Григорий Родственников
Василий Петрович Кубышкин был очень толстенький. И в этом состояло всё его несчастье. Друзья величали его «колобком», дети на улицах обзывали жирным, а собственная супруга отказывалась стирать его бельё, уверяя, что Васина рубаха не умещается в стиральной машинке, а трусы называла парашютом.

Однажды Василий Петрович решил заменить лампочку на абажуре, забрался на стул и бац… Стул не выдержал Васиного веса, и сломался. Василий что есть силы хряпнулся задом об пол и пробил последний. С грохотом и шумом он полетел вниз к соседям с нижнего этажа. Те как раз обедали. Хозяин в это время мечтал увидеть на своём столе молоденького поросёнка, и если бы ему сказали что через полчаса, пугая обывателей сиреной, карета скорой помощи умчит его в травматологию, нипочём бы не поверил. Однако вслед за бесчисленными обломками перекрытий на его лысую голову опустился Вася изрядно перепуганный, но гордо вздымающий к пробитому потолку длань с зажатой лампой. Там в вышине сиротливо и обречено висел неисправный абажур и раскатисто звучал сердитый голос Васиной супруги:
– Тунеядец, ты там, у Тутышкиных стремянку попроси!

Василий Петрович кивнул и сделал шаг к соседке, ибо сосед не подавал признаков жизни.
 – Я извиняюсь, Марфа Дормидонтовна, не могли бы вы одолжить нам стремянку?
Однако соседка молчала как рыба, озадаченно рассматривая дыру в потолке. Решив, что она не расслышала его вопроса, Василий Петрович подошёл ближе и, наклонившись к бледному поросшему мелкими волосиками уху, повторил:
– Марфа Дормидонтовна, я насчёт стремянки!
           – А-а-а-а-а-а-а-а, –  завопила соседка. В её крике слышалось паническое нежелание мириться с действительностью.
           – Замолчи, идиотка, – раздалось сверху, – дай Васе стремянку.
  Марфа отреагировала мгновенно и неадекватно, в ее «А-а-а-а-а» явно проступил ужас первобытного человека бессильного перед силами природы. Дети Тутышкиных с азартом старались перекричать маму, и, судя потому что, орали они всё громче – игра им нравилась.
 
Василий Петрович зажал уши руками и попятился назад. Случайно он наступил на бесчувственного соседа, аккурат, на его сломанную руку. Тот мгновенно пришёл в чувство, и огласил помещение таким злобным рыком, что Василий Петрович присел от страха прямо на его голову. Рык перешел в хрип. Хрип в бульканье. А бульканье в свою очередь в тихое шипение. Выводок Тутышкинских отпрысков повскакал с мест, и принялся колотить ложками по кастрюлям.  К  их воплям и улюлюканью, а так же к материнскому «а-а-а-а-а», достигшему степени абсолютной идиотии, то есть это был чистый раскатистый звук реактивного истребителя и ни каких эмоций, прибавились старания соседей, бивших в стену тяжёлыми предметами, стучавших в дверь ногами и руками, не отпуская при этом нажатую лбом кнопку звонка.

С трудом, но Вася ещё разбирал в этой какофонии звуков родной голос жены, проистекавший сверху потоком отборного мата.
– Стремянку возьми, тупица!
Василий Петрович ещё раз обратился к соседке, но та впала в совершенно непонятную агрессию – накинулась на Васю с кулаками. Вася попятился от неё прочь, но, налетев на шкаф, опрокинул его. Шкаф, падая, задел книжные полки, которые посыпались на пол, как переспелые груши. Соседка  заголосила ещё  громче.  Из  её рта закапала  жгучая слюна. «Бешеная!» – В ужасе понял Василий Петрович. А Марфа Дормидонтовна, оскалив клыки, бросилась на него. Невзирая на внешнюю неповоротливость, Василий совершил немыслимый прыжок через голову соседки на балкон, где предполагал укрыться…
Балкон рухнул вниз.

Очнулся Вася в палате интенсивной терапии. И здесь соседом его оказался сосед Тутышкин. Когда Вася хотел поздороваться, тот обидел его словами: «Жирная задница, слон». В общем некрасивая вышла история.