Перевал

 
  Яркая звездочка осторожно выглянула из-за неожиданно разорвавшихся облаков, мигнула несколько раз холодным блеском и торопливо скрылась, словно напугавшись почерневших от дождя скал, промокшей земли и серых деревьев. Увидев звезду, Антон окончательно понял, что так и не заснул с самого вечера.  Вначале было холодно, сыро — он долго ворочался вместе с сыновьями. Когда немного согрелись и дети уснули, на него напало беспокойство — страх одолел и растерянность. Вот и лежал так, в полудреме, порой четко не осознавая, сон ему снится или разыгравшееся воображение рисует картины, одну опаснее другой.

  С вечера шел мелкий дождь, мелкий и холодный — совсем не летний. Может быть, здесь, высоко в горах, так и бывает? Начался дождь еще утром, когда они были значительно ниже и только приготовились сниматься со стоянки. Антон предложил сыновьям переждать непогоду, да где там — не согласились. Вот и промокли, что называется, до нитки. Тяжелый выдался день… Обсушиться у костра толком не удалось, да и где обсушишься, если дождь сыплет и сыплет. Укладываться спать пришлось сырыми. Хорошо хоть удалось отыскать большой разлапистый кедр — толстый слой иголок под его кроной был сухим. Из вещей не промокло одно одеяло, которое Антон догадался обернуть целлофаном, им и укрывались все трое.
  Появление одинокой звезды обнадеживало. Антон прислушался — размеренный шум дождя, так надоевший с вечера, прекратился. Только одинокие капли срывались с веток и громко ударялись о землю. Он пошевелил занемевшей ногой — тысячи иголок вонзились в тело, нога стала неподвижной и тяжелой. Повернуться бы на другой бок, но Антон боялся разбудить сыновей, так и лежал, вглядываясь сквозь низко нависшие ветви в черноту ночи.

  Давно мечтал Антон об этом походе. Как-то, еще мальчишкой, застал он свою бабушку над кованным сундуком — рядом громоздилось все его содержимое, едко пахло табаком и нафталином.
  — Смёртное себе готовлю, немного уж осталось, — тихо проговорила она, заметив любопытный взгляд внука.
  Антошка не понял, что такое «смёртное» и зачем его нужно готовить, но с удовольствием принялся перебирать одежду, иконы, молитвенники. Больше всего понравилась нарядная белая кофта с оборками и высоким стоячим воротником — такие он видел только в кино.

  — Подвенечная, — приложила бабушка кофту к плечам.
  На дне сундука лежали фотографии, деньги, облигации, ветхие бумажки. Антошка взял наугад затертый листок и, с трудом разбирая выцвевшие буквы, прочитал: «По длине реки Карасу — 15 км, по реке Сугул — 12 км, подъем влево, река Клай — 8 км, крутой подъем вправо, перевал…»
  — Бабушка, а это что? — показал он затертую бумажку.
  — Это? — она взяла старенький листок и долго вглядывалась в него, держа на вытянутых руках. — Это, унучек, моего отца, твоего прадеда грамота. По ней он за те горы хаживал, — кивнула бабушка на острые заснеженные вершины, конца которым не было видно и на которые так любил смотреть Антошка: зимой — примостившись на сундуке и проковыряв круглую дырку во льду замерзшего окна, весной — в долгожданные проталины на стекле, а летом — просто распахнув створки.

  — Дерзкий был мужик, не раз туда хаживал, — добавила она с гордостью.
  — Зачем хаживал-то? — спросил Антошка.
  — КтоезнАт? Фарта, поди, искал. Там за перевалом-то, унучек, — мечтательно сказала бабушка, — самоцветные камни в земле роют.
  — Самоцветные?!.
  — Да. Приносил он на показ — огнем горят.

  После разговора этого по-другому взглянул Антошка на заснеженные вершины, захотелось пройти путем прадеда, узнать, что там, за синими вершинами, что за самоцветные камни. Но, видно, не судьба была. В деревне не любят пустых переходов, да и где время-то взять — сенокос, огород, дрова — все лето без роздыху. Когда вырос, другие заботы навалились: армия, учеба, работа, семья, дети — не до отдыха было. Только теперь, когда сыновья немного окрепли, старший в восьмой класс перешел, младший в шестой, а у него выдался летний отпуск, отважился он пройти перевал вместе с ними.

  Они же, дети, и подбили его на столь ответственное мероприятие. Еще в прошлом году пообещал он им пойти в поход в настоящие горы, за перевал. Выпороть бы, наверное, нужно их было, а он вот проявил мягкотелость и пообещал поход. Прошлым летом Антону отпуск не выпал, и сыновья в деревне отдыхали без него. И доотдыхались… В разгар их каникул получает он от родителей телеграмму: «Срочно приезжай, пропали дети».
  Вот уж досталось его «Жигуленку» — гнал на пределе возможностей. Штраф за превышение скорости раза три заплатил. Чего только не передумал за дорогу. К его приезду в деревню сыновья, к счастью, уже нашлись.

  — Всем селом два дня лес прочесывали, — взволнованно рассказывала мать Антона, — участковый милиционер хотел уж помощи в районе просить.
  Оказалось все просто. Захотелось деточкам острых ощущений. Взяли удочки, топор, соль, спички, нашли укромное место километрах в трех от деревни на берегу речушки, рыбу ловили, купались. Вот тогда-то и пообещал Антон сыновьям, что на следующий год обязательно возьмет отпуск летом и сходит с ними в поход в настоящие горы.

  Записи прадеда не сохранились, а попытки найти карту или хотя бы схему перевала, успехом не увенчались. Идти пришлось вслепую — как наметили из окна бывшего бабушкиного дома знакомые контуры вершин, так и двинулись.
  К концу второго дня горы, взятые для ориентира, остались за спиной, а перевала все не было. Когда он будет, сколько до него еще подниматься — этого Антон сказать не мог,
Вначале шли по долине реки, вдоль которой тянулась лесовозная дорога. Ночевали под кедрами, но там, внизу, им и без одеяла было тепло. Июль — макушка лета. На третий день дорога кончилась, несколько километров шли по тропе, петлявшей вдоль берега реки, но пропала и она — пришлось пробираться прямиком сквозь густые заросли кустарников. Изредка попадались звериные тропы, по ним идти было легче, но тропы быстро сворачивали в сторону.
Воспоминания о прошедшем дне вселяли тревогу о будущем — сон пропал окончательно. У него так иногда бывало: перед трудным экзаменом, перед ответственной работой, перед неизвестным днем. Понимал, что нужно уснуть, старался — и не мог.

  На   небе теперь появилось много звезд. Похоже, погода резко менялась — утром может похолодать. Не простудить бы детей — забрались-то далеко... Опасения быстро разрастались, и даже размеренный шум веток на кедрах, который всегда успокаивал, стал раздражать.
  Антон тихо отодвинул одеяло и поднялся. Сыновья спали крепко, не проснулись. Подошел к угасшему костру — под слоем золы еще теплились красные угольки. Раздувать их Антон не торопился, посмотрел на звездное небо, на темные силуэты гор, с наслаждением вслушался в тишину ночи, изредка нарушаемую звонкими посвистами бурундуков. Положил в костер сухих веток, немного подымив, они занялись ярким пламенем, выхватив из темноты ближайшие кедры. Поворачиваясь к огню то лицом, то спиной, Антон согрелся, присел на валежину, наслаждаясь теплом и тишиной таежной ночи.

  Завтрашний день страшил — первый раз пришла мысль вернуться. Поднялись в горы, посмотрели на скалы и ледники, а к самоцветным камням сходят, когда подрастут его отроки. Нестерпимо захотелось курить, но курить он бросил с полгода назад, когда заметил, что Алешка, старший, изредка стал приходить с запахом табака. Договорились бросить курить вместе.
  Вспомнил, как вчера, когда они пробирались по густым зарослям тальника и черемухи вдоль берега реки, путь преградила отвесная скала, берущая свое начало прямо из воды.
  — Пришли, кажется, — растерянно проговорил Антон, когда убедился, что скалу им не обойти.

  — Давай перебредем реку, — предложил Алешка. Он вообще рос отчаянным пацаном — ни темноты не боялся, ни собак, и Антон не сомневался, что сын смело направится в воду.
  — Посмотри, течение какое, собьет.
  — Мы же плавать умеем, — поддержал брата Димка, младший.
  Антон задумался. Куда идти? Назад? Обидно было — столько времени мечтали о походе, готовились — и вдруг… Даже полпути на осилили!
  — Ладно, попробуем, — согласился он с сыновьями.

  Найти подходящее место для брода было не просто. Он долго ходил по берегу, присматривался к течению, к валунам в русле, старался разглядеть под пенистыми струями дно. Потом вырубил большую палку и прямо в одежде и с рюкзаком стал заходить в воду в наиболее широком месте. Осклизлые валуны твердой опоры не давали, приходилось долго шарить ногой, прежде чем удавалось зацепиться ею за дно. Тугие струи влекли за собой, валили — спасала только палка, которую он ставил выше себя и, перенося на нее всю тяжесть тела, уравновешивал давление пенистого потока. На середине брода вода достигла пояса, и только быстрый шаг вперед, в сторону берега, позволил удержаться на ногах.
  Выбравшись на сухое место, Антон на минуту задумался, оглянулся на бушующий поток, но долго размышлять не стал — решительно сбросил рюкзак и направился обратно. Прицепив к поясу ремень, он заставил крепко ухватиться за него Алешку.

  — Ты с нижней стороны пойдешь, течение будет сбивать меньше. Натягивай туже ремень и тверже ставь ноги, — дал он наставления сыну и, не оставляя времени на рассуждения, вновь направился в реку.
  На стремнине, когда уже казалось, что они на другом берегу, ремень резко натянулся, и Антон увидел, как Алешка забултыхался в воде. Несколько быстрых шагов позволили выбраться на мель, где сыну удалось встать на ноги.
  — Приседай без остановки, согреешься, — приказал он перепуганному мальчишке, а сам быстро направился в сторону противоположного берега, за Димкой.

  Последним рейсом Антон перенес рюкзаки детей. И только когда все было закончено, присел на мокрый от дождя камень. Холода не чувствовалось, только ноги от напряжения, а, может, и от страха, мелко вздрагивали. «Поджилки затряслись», — подумал он, радуясь в душе, что переправа закончилась благополучно.
  Обсушиться не удалось, да и не было на это времени — хорошо отжав одежду, они направились дальше. Вновь без тропинок и дорог, с трудом пробиваясь сквозь заросли мокрых кустов и травы, перелезая через огромные валежины. Было еще несколько бродов, каждый из которых, как и первый, Антону приходилось преодолевать по семь раз. В узком каньоне река металась от скалы к скале.

  Костер горел ровно. Дым его прямым столбом поднимался вверх, теряясь в темноте безоблачного теперь, черного неба. Антон подошел к сыновьям, присел рядом, долго вслушивался в их ровное дыхание, потрогал рукой голову у каждого и немного успокоился — температуры не было. Не зря, значит, всю зиму обливались холодной водой. Причем Алешка сам проявил в этом инициативу, Димку привлек. Антон смотрел на их упорство и понимал, что летний поход в горы неизбежен.
  Но успокоенность оказалась временной — тревожные воспоминания прошедшего дня наводили на серьезные размышления. После бродов был затяжной подъем по залесенному, крутому склону. Продвигались медленно, то и дело ноги скользили по сырой траве, да и перебираться через огромные валежины на крутом склоне было тоже не просто. Так и шли, падая, поднимаясь, где на двух ногах, а где и на четвереньках — одно утешало: когда-то этот подъем должен закончиться. Потом был длинный переход по густым зарослям карликовой березки высотой чуть выше пояса, но до того густой и сплетенной, что пробиться через нее напрямую было невозможно. Выручали звериные тропы. Густой туман и мелкий моросящий дождь, казалось, не кончатся никогда. По расчетам Антона они должны были быть недалеко от перевала, но кроме кустов березки ничего видно не было. Шли наугад. В попавшемся островке леса решили остановиться на ночлег. «Утро вечера мудренее», — успокоил себя Антон. Да и дети вымотались, а Алешка так и не перестал прихрамывать. Еще когда шли вдоль реки, он неожиданно попросил:

  — Давайте отдохнем.
  — Недавно отдыхали, — возразил Антон, — торопиться надо, второго дня для нас не будет.
  — Немножко.
  Остановились.
  — Может, тебе ногу трет?
  — Ага.
  Антон быстро помог сыну разуться. Мокрые портянки сбились на ноге, выше пятки была большая мозоль.

  — Чего ж ты молчал?
  — Ты скажешь домой возвращаться.
  Антон перебинтовал ногу, отыскал в рюкзаке сухой носок, аккуратно навернул портянку, а когда двинулись дальше, долго присматривался к походке сына.
  Происшествия последнего дня не выходили из головы, но больше беспокоил дальнейший путь. Впереди перевал, а сколько до него идти — неизвестно. Одну ночевку, вероятно, придется делать на белках: там, где длинные языки ледников вытягиваются по голым каменистым россыпям, где не растут деревья и укрыться от постоянного ветра можно только под карнизами скал. А за перевалом что? Сколько  рек нужно будет перебрести, сколько скал обойти, пока удастся выбраться хоть на какую-то дорогу? Смогут ли выдержать все это его сыновья?

  Похолодало. Мелкие дрова прогорели быстро, и Антон пожалел, что поленился с вечера срубить сухое дерево — с отцом в тайге они всегда готовили на ночь большую сушину, разрубали ее на три части и клали в костер. Бревна горели медленно и жарко, прямо у костра всегда и спали. Антон еще раз взглянул на темные силуэты гор, на холодное звездное небо и направился под кедр. Дети спали, плотно прижавшись друг к другу. Он осторожно прилег рядом, укрылся краешком одеяла и попытался быстро уснуть — знал, что если не заснет сразу, долго будет лежать с открытыми глазами, выискивать сквозь просветы деревьев яркие звездочки. Попытался думать о чем-нибудь приятном.

  Сыновей своих Антон любил, но не той безумной любовью, которой страдают иные родители — просто радовался, что выпало счастье растить двух мужчин и сделать это нужно достойно.  Жалел вот только, что условия для их воспитания в городе не совсем подходящие. В деревне дети с малых лет познают жизнь во всем ее многообразии, там ближе к природе, к тому именно, что определяет смысл пребывания человека на земле. Когда сыновья первый раз попали в деревню, столько для них было нового и удивительного — вопросы сыпались градом. Димка как-то забежал в дом, глазенки горят:
  — Папа, мама! Я видел корову, вместо титек рог!

  В деревню их возили почти каждое лето, завели они там друзей и стали почти местными. Освоили все деревенские забавы и заботы пацанов, активно в них включились. Алешка с детства часто болел, но как стали возить на лето в деревню, болезни поотступили — окреп мальчишка, главное, самостоятельный какой-то стал.
  Вспомнив про болезни сына, Антон забеспокоился. Вновь потрогал лоб Алешки и ему показалось, что он горячий. «Вот будет дел, если простыл».
  — Тьфу! — проговорил полушепотом Антон, удивляясь навязчивой мысли.

  Димка рос здоровее, придумывал что-нибудь вечно, залезал куда-нибудь. Семи лет, как только научился писать, сочинил поздравление к Восьмому марта соседке, ее дочке и собачке Клеопатре, недавно ощенившейся.
  — Она же мать! — удивлялся Димка, когда взрослые его не поняли.
  Антон попытался убедить сына, что Восьмое марта — праздник для людей, а не для животных, но сын остался при своем мнении — упрямый рос с рождения.

  Иногда Антон сердился на сыновей за их неловкость, неуклюжесть. С портянками вот было (в поход они отправились в сапогах) — он показал несколько раз, как их наматывать, удивлялся, отчего у сыновей не получается, отчего движения их замедленные и неуклюжие. Злился даже. Но, вспомнив себя в их возрасте, успокоился — тоже ведь многое получалось не сразу.
  Время шло, а Антон так и не заснул — вспоминалось и вспоминалось. Прадеда попытался представить. Силен, видно, был мужик, да и влекло же его что-то в неведанные края. Только под утро, когда из ночного мрака стали медленно выползать контуры соседних кедров, а от холода изо рта пошел пар, он все же задремал, плотно прижавшись к детям.
Проснулся от яркого солнечного света, теплые ласковые лучи которого пробивались сквозь покачивающиеся от легкого утреннего ветерка ветви кедра. Сыновей рядом не было. «Вот разоспался!» — упрекнул себя Антон и осмотрелся вокруг: на траве, на деревьях, на кустах белела изморозь. С трудом верилось, что где-то внизу в разгаре лето. Сыновья стояли у ярко горящего костра, о чем-то говорили. Вспомнилась бессонная ночь и тревога за них: «Нет, права рисковать детьми я не имею!» — сделал Антон окончательный вывод и стал подниматься.

  — Проснулся, папа, — увидел его Алешка. — А мы кашу сварили.
  — Вы умывались? — буркнул Антон, чувствуя себя неловко.
  — Умывались, — радостно ответил Димка. — Вода ледянющая!
  Утро было яркое. Изморозь быстро превращалась в капельки росы, которые со звоном срывались с веток и листьев. Откуда-то снизу, по распадкам, наползали густые туманы, пытаясь прорваться вверх, свежий ветерок легко прижимал их назад. Но самым великолепным зрелищем были белки. Острые заснеженные вершины, вчера сплошь затянутые низкими облаками, — сейчас блистали! И блеск этот был до того дивный, до того неестественный в это июльское утро, что спроси Антона — видел ли он в своей жизни что-нибудь прекрасней, он не задумываясь бы ответил: «Нет!»

  — Когда солнце всходило, вот была красота! — восторженно сказал Алешка, заметив, что отец любуется белками.
  — Вы что-то рано сегодня кукарекаете, — попытался пошутить Антон. — Замерзли?
  — Немного.
  Потом они завтракали. Сыновья, всегда нерасторопные, закончили завтрак быстрее его.
  — Вон там пойдем, — показал рукой Димка.
  — А не забоитесь? — спросил Антон, не зная, как объявить детям о принятом решении.
  — Да ты что?!.

  — Перевал там тяжелый, склоны крутые, ледники…
  — У нас топор есть, ступени во льду вырубим.
  — Реки на той стороне.
  — Перебредем!
  — У тебя мозоль на ноге, — кивнул Антон Алешке. Он начинал злиться и на себя, и на детей.
  — Она совсем засохла, — торопливо заверил сын и в подтверждение важно прошелся вокруг костра.
 
  — Давайте так, — решился Антон на окончательный разговор. — Сегодня поднимемся на перевал, походим там, посмотрим, а вечером вернемся к этой стоянке. Завтра двинемся в обратный путь.
  То, что произошло потом, удивило Антона так, что он и по сей день вспоминает об этом с затаенным чувством гордости. Сыновья смотрели на него, словно на предателя.
  — Я назад не пойду! — твердо заявил Димка и потупил взгляд. На глаза его навернулись слезы, он сдерживал их, прикусив губу.
  — Вот как! Не пойду назад и точка. Надо же, какой молодец! — возмутился Антон.
  — Не пойду, — еще тверже проговорил Димка.

  Алешка молчал, но было видно, что он солидарен с братом. Столь резкого отпора Антон не ждал. Злость появилась, наказать хотелось сыновей за непослушание — он готов был применить родительскую власть, «переломить» детей. Должны же они в конце концов слушаться отца?
  — Да перейдем мы перевал, не маленькие ведь, — серьезно заверил Алешка. — Всю зиму готовились.
  — Там же самоцветные камни, — добавил Димка.

  Антон посмотрел на детей, на перевал, разгоревшийся от яркого утреннего солнца во всем великолепии, на мохнатый кедр, приютивший их на ночь, на ожившую, стряхнувшую белую изморозь зелень, и злости как не бывало — хорошо стало и радостно, защемило внутри, к горлу подступил непрошенный спазм.
  Немного успокоившись, Антон понял, что дети правы — нельзя им возвращаться домой с полпути. Что они скажут: «Побоялись, сил не хватило?» — да он первый перестанет уважать себя за это.

  Потом они долго смотрели на белые вершины — намечали путь на перевал.